Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тридцатник, и только

ModernLib.Net / Современная проза / Джуэлл Лайза / Тридцатник, и только - Чтение (стр. 10)
Автор: Джуэлл Лайза
Жанр: Современная проза

 

 


И вот Надин уже полчаса использует Фила в качестве резонатора, она все уши ему прожужжала про Дига и Дилайлу; про то, какую ошибку совершает Диг, не обращая внимания на попытки Надин вразумить его ради, ведь все опять кончится разбитым сердцем. Фил, несмотря на собственные многочисленные проблемы — настоящие и большие проблемы — оказался хорошим слушателем, он всей душой согласен с тем, что говорит Надин, и она проникается к нему еще большей приязнью. Фил знаком с Дигом, они встречались в Лондоне по праздникам, а потому Надин ценит мнение Фила. К тому же, у него имеется немалый запас травки, которой он щедро делится, позволяя Надин скручивать косяк за косяком.

Фил улыбается и шарит в карманах. Наконец достает из кармана маленькую коробочку из-под индийского лекарства, украшенную разноцветными камешками.

— Похоже, тебе нужно поднять настроение. — Он открывает крышечку.

— Что это? — спрашивает Надин.

— Маленькие кудесники, — ухмыляется. — Примешь одну, и жизнь сразу становится лучше.

— Э-экстази-и! — Надин таращит глаза: хотя сейчас по Филу не скажешь, но раньше он рейв-культуру на дух не принимал.

Фил кивает и протягивает ей таблетку:

— Если в первый раз, то можно половинку.

— Ну нет, давай целую. — Надин всегда полагала, что живет яркой насыщенной жизнью, однако экстази до сих пор не пробовала. Она лихо заглатывает таблетку и погружается в ожидание.

Проходит полчаса, но никаких изменений Надин не чувствует. Разве что наркотический кайф и опьянение усилились; возможно, поэтому ее так странно тянет к Филу, тянет дотронуться до него, обнять его и, чем черт не шутит, поцеловать.

— Под этим толстым свитером, наверное, один мускулы. Навешивать маркизы — дело нелегкое. — Она дергает за рукав свитера из овечьей шерсти. Она чувствует себя ужасно раскованной, отвязной и ужасно телесной.

— Не-а, — смеется Фил. — Остался тощим, как был.

— А ты точно не наркоторговец? — шутливо спрашивает Надин, хотя втайне почти уверена в этом: как иначе объяснить студентов в квартире, и немеренные запасы травки, и таблетку, которую она только что проглотила.

— Нет, — улыбается Фил. И вдруг впивается в нее взглядом: — Черт, Надин, до чего же ты красива!

Надин давится водкой:

— Ох, не надо банальностей.

Фил медленно качает головой, не сводя с нее глаз:

— Это не банальность. Ты — сногсшибательно красива. — Он наклоняется к ней, его лицо оказывается в паре миллиметров от ее лица. Их глаза встречаются. Надин становится немного неловко, но при этом она странно взволнована. Фил неторопливо откидывается на спинку стула, мягким движением вынимает из ее напрягшихся пальцев самокрутку, подносит к губам, глубоко затягивается, раз, другой и бросает окурок в пустую банку из-под пива.

— И с телом у тебя все путем. Молодец, не расплылась. — Он медленно оглядывает ее с головы до ног и в обратном направлении.

По спине Надин пробегает дрожь — вниз по позвоночнику и снова вверх, точно в соответствии с направлением взгляда Фила. Она чувствует себя выставленной на показ, но в то же время ужасно польщенной. Она краснеет.

— И грудь по-прежнему высший класс, — Фил смотрит на выпуклости Надин, как на пару сочных бифштексов с кровью. — Отличная грудь. И размер, и форма — сплошной кайф. И совсем не отвисла. Знаешь, у некоторых женщин груди начинают отвисать.

Если у Надин и были феминистские убеждения, то сейчас они напрочь вылетели из ее головы. Она знает, что по всем правилам, ей следует отвесить Филу пощечину и гордо удалиться, бросив напоследок, что с такой свиньей и сексистом она не желает разговаривать. Но ее самолюбие страдает от недоедания, и она смакует пошлый комплимент, словно выдержанное вино. Она благодарна Филу за то, что он считает ее грудь классной, и даже заявляет об этом вслух.

— Спасибо, — игриво улыбается Надин.

У нее кружится голова от убойного коктейля из алкоголя, марихуаны и лавины сногсшибательных комплиментов. Не говоря уже о химикалиях, которые полощутся в клетках ее мозга.

В глазах напичканной выпивкой и наркотиками Надин Фил превращается в необыкновенную, легендарную личность. Он прожил большую жизнь, полную приключений и превратностей судьбы. Он победил депрессию. Он побывал в тюрьме. Потерял родителей, а его любимая женщина покончила с собой. Его дом сгорел. У него было два нервных срыва. Он был вхож в дома и жизни стольких разных людей. Он рисковал и жил по велению сердца. Он заново рождался, каждый раз вытаскивая себя за волосы из трясины. Он сильный и стойкий. Он смелый и непредсказуемый.

Он — все то, чем не является Надин.

Он лучше Надин.

Внезапно в ее затуманенном мозгу вспыхивает мысль: Надин понимает, чего не хватало мужчинам, с которыми она встречалась после разрыва с Филом. Все они были хуже нее. Не дотягивали до ее уровня, — по крайней мере, с ее точки зрения, — и она не могла их уважать. Слабые, слабые мужчины, они преследуют ее по пятам. Словно от нее исходит некий ультразвук, который способны улавливать исключительно неуверенные в себе субъекты.

Она сыта по горло слабаками. Она жаждет сильного мужчину, такого, как Фил. Да, он не идеален, — далеко не идеален, — недостатков у него хватит на десятерых. Но он сильный. И особенный. И не похож на других. Он необыкновенный.

Если бы Надин была трезва, счастлива и в нормальном состоянии, если бы она не приняла экстази, ее мысли текли бы в прямо противоположном направлении. Надин наверняка сочла бы, что пора прощаться, придумала бы отговорку, оделась, вызвала такси и поехала домой — ибо чем дальше, тем яснее становится, чем завершится эта встреча. И даже сейчас, погребенная под наркотическими бреднями, благоразумная и дальновидная ипостась Надин знает, что ей пора свернуть с этой дорожки, она помнит, что Филу всегда удавалось манипулировать ею, и если она останется, то волей-неволей сдастся на его милость.

Но Надин не трезва, и не счастлива, и далека от нормы. Она улыбается Филу и думает о том, как ей хорошо и как она любит Фила, хотя, конечно, иначе, чем раньше, и если он пожелает ее поцеловать, она не станет кочевряжиться.

Словно прочтя ее мысли, Фил обнимает Надин, легонько ласкает ее запястье. Надин тоже хочется дотронуться до него, попробовать на ощупь его кожу, кости, почувствовать, как бьется сердце под свитером. Она берет его за руку и проводит пальцами по гладкой безволосой коже — коже, к которой она не прикасалась двенадцать лет и которую когда-то так любила, и эта кожа по-прежнему прекрасна на ощупь; как же чудесно находиться рядом с этим мужчиной, мужчиной ее мечты, сильно изменившимся, много пережившим, но оставшимся таким же удивительным, исполненным доброты и человеческого тепла; и сколь чудесно прикасаться к нему, дотрагиваться и чувствовать, как кровь течет по его жилам; и он столько перестрадал, и теперь она хочет обнять его, и заботиться о нем, защищать, стать ему еще ближе, поделиться с ним собой, пережить с ним взлеты, и падения, и просто любить его, как когда-то…

— Не пойти ли нам куда-нибудь.. где поспокойнее? — Фил гладит шею Надин. — Пойдем отсюда? — Фил опять касается ее волос. Гладит, потом легонько проводит тыльной стороной ладони по ее щеке. Жест столь нежен, что Надин немедленно превращается в желе и понимает, что должна сделать. В конце концов, в чем смысл жизни, как не в людях, в общении с ними, в любви к ним, и все правильно, и все хорошо, потому что Фил хороший, красивый, и все будет прекрасно, и нет ничего лучше и правильнее, чем любить…

— Я хочу заново познать тебя, Надин Кайт. Я хочу остаться с тобой наедине. Идем. — Он протягивает ей руку.

— Куда?

— Не спрашивай.

Во всем ощущается налет нереальности — Фил, его квартира, этот вечер. Надин начинает казаться, что она снимается в кино, не имеющем ни малейшего отношения к ее жизни.

Она берет протянутую руку и послушно идет за Филом.

Глава двадцатая

Диг пытался не забивать себе голову случившимся, но давалось ему это тяжело.

Дилайла только что совершила крупнейшее бытовое преступление, известное человечеству. Бытовые преступления разнообразны: не вешать новый рулон туалетной бумаги, когда закончится предыдущий; не убирать остатки пищи с посуды, прежде чем положить ее в посудомойку; не закрывать крышками то, что было ими закрыто; не перематывать видеокассеты и не взбивать подушки. Но то, что сделала Дилайла, — не положила компакт-диски обратно в коробки — было самым серьезным преступлением. Диг сдерживался из последних сил. В конце концов, он сам предложил ей послушать музыку. Но он полагал, что она выберет одну пластинку и тем ограничится. Дилайла же пришла в полный восторг от многочисленных полок с расставленными в алфавитном порядке дисками и теперь играла в диск-жокея, радостно выхватывая с полок то одну, то другую плоскую коробочку. В схватке со своим неврозом Диг потерпел поражение.

— Хм… ты не могла бы класть их обратно в футляры, а?

— Конечно, — рассеянно ответила Дилайла, сняла с полки жутких «Венгабойз» и сунула диск в проигрыватель. Извлеченный оттуда альбом Шенайа Твейн она сунула обратно в коробку, на чем и успокоилась, решив, что вполне удовлетворила просьбу Дига.

Диг откинулся на спинку дивана и вздохнул. Его полки были забиты музыкой, которая ему не нравилась. Диски доставались ему задарма. Каждый день он возвращался домой с пригоршней компактов, но слушать их не собирался. Прежде он считал дармовые диски преимуществом своей профессией, однако в последние несколько лет британская поп-музыка, к величайшему сожалению, скатилась в выгребную яму тупого евро-диско, и Диг начал подумывать о том, чтобы избавиться от дареных компактов. «Степс», господи прости. «Билли». Бритни Спирс. И откуда они взялись? И что за юное поколение мы воспитали?

Его перекосило, когда он услыхал первые такты «Бум-бум-бум». Диг в ужасе уставился на Дилайлу. Она весело подпрыгивала под музыку, негромко подпевая. Неужто ей такое может нравиться? Невероятно!

— Здорово! — просияла она. О боже, подумал Диг. — Я немножко отстала по части музыки. За весь год купила только один компакт — «Я ждал тебя» Робби Уильямса. Великолепный! Но Алекс предпочитает джаз. Вот мы его и слушаем. А эти новые ребята все такие классные, правда? Такие простые и симпатичные мелодии. Старая добрая поп-музыка! — Она улыбнулась и опять принялась рыться на полках в поисках еще какого-нибудь кошмара.

Диг схватился за голову. Надин была права: Дилайла уже не та девушка, какой он ее помнил. Лучше бы она слушала Фила Коллинза. Прежняя Дилайла швыряла пустые пивные банки в телевизор, когда по нему крутили какую-нибудь попсу и замысловато ругалась, дабы выразить свое отвращение к подобной тупости и неоригинальности. Прежняя Дилайла бродила по школе Святой Троице, обливая презрением вопящих фанатов «Дюран Дюран», сдирая сладенькие постеры со стен и наклейки с парт. Прежняя Дилайла сидела у него на плечах в пропахших пивом лондонских забегаловках, размахивала бутылкой с пойлом и наслаждалась интеллектуально-замогильными «Кью», неистовыми «Эко и Баннимен» и энергичными «Смитс». Тогда она понимала толк в музыке.

Нынешняя Дилайла обнаруживала музыкальные пристрастия двенадцатилетней соплячки.

Как время бывает жестоко к людям!

Впрочем, Диг подарит ей эти диски. Все. Завтра же найдет большую картонную коробку, сложит в нее все эти техноколоровые, бессмысленные, стерильные компакты и подарит Дилайле. С удовольствием.

Дигби сидел у его ног, не спуская с него водянистого взгляда. Внезапно пес задрожал и тоненько заскулил.

Что за уродливая собака! Не симпатичный уродец, не породистый урод, как мопс или бульдог. Просто мордоворот.

— Чего тебе? — ровным тоном осведомился Диг. Пес опять заскулил. — Дилайла, по-моему, твой пес заболел. Он трясется и воет.

— Да нет. Ему всего лишь нужно в туалет. Не выведешь его?

— Вывести? Куда? — Диг представил, как Дилайла вытаскивает из чемодана пластиковую штуковину с сиденьем и крышкой — этакий собачий туалет.

— К ближайшему дереву, например, — в ее голосе Дигу послышался легкий сарказм.

— Ну да, конечно. — Он глянул в окно: дождь еще не прекратился. Отлично. Диг натянул кожаную куртку, взял зонтик, прицепил к ошейнику Дигби фирменный поводок от Луи Вуитона, замер на секунду, осознавая, что у собаки поводок от Луи Вуитона, и поволок пса вниз по лестнице — к каштану, росшему рядом с домом.

Дигби задрал лапу и оросил ствол тончайшей струйкой.

— И это все? — обиделся Диг. — И ты вытащил меня под проливной дождь ради такой фигни? Да из моего соска можно больше жидкости выжать! О черт. — Он вздохнул и направился назад, к дому. Но псу, очевидно, понравилось гулять под дождем, и он решил исследовать окрестности. — Нет! — крикнул Диг. — Мы возвращаемся. Хорошего помаленьку. — Пес не внял приказу, он стоял неподвижно, умоляюще глядя на Дига. — Что ж, — вздохнул Диг, — если ты не желаешь вести себя, как подобает взрослой особи, придется поступить с тобой, как со щенком. — Он нагнулся, чтобы схватить Дигби; тот отпрыгнул назад. Диг опять нагнулся, собака отбежала еще дальше. Так продолжалось до тех пор, пока они не приблизились к дороге, и в тот момент, когда Дигу удалось поймать животное, мимо промчался грузовик, обдав Дига водой из огромной лужи.

Диг ошарашенно замер, вода стекала по его лицу, брюки тяжело липли к ногам.

— Твою мать, — выругался он.

Когда он вернулся домой, Дилайла уже оставила в покое проигрыватель, голые компакты валялись по всей квартире. Дилайла деловито распаковывала вещи, разбрасывая по комнате одежду и белье. Заслышав стук входной двери, она обернулась:

— Вы уже? Он нормально сходил?

— Да… — пробормотал Диг, ожидая сочувственных комментариев по поводу мокрой одежды.

Однако внимание Дилайлы было приковано исключительно к Дигби, с которым она начала немилосердно сюсюкать.

— Холосый мальчик, — пищала она странным потусторонним голоском. — Ты ведь холосый мальчик, да? Ты сделал пи-пи, порадовал дядюшку Дига? Умничка! — И она опять принялась лихорадочно распаковывать вещи.

Вот она достала мешочек из черной замши, извлекла из него четыре китайских шара и нежно потерла большим пальцем. К шарам были привязаны длинные нитки. Дилайла принялась аккуратно развешивать их по углам. Диг озадаченно наблюдал за ней.

— Китайские шары, — назидательным тоном сообщила Дилайла. — Специально для помещений. Они создают энергетическое поле, которое порождает позитивные вибрации, удаляет все негативное и очищает нашу энергию.

— А-а, — протянул Диг в приливе легкой нервозности, которую он всегда испытывал, когда речь заходила о «нетрадиционном». Того же сорта напряжение неизменно охватывало его, когда начинались дискуссии о Боге, словно он был чем-то большим, нежели смутно-абстрактным понятием или эмоциональным присловьем.

— Белая яшма, — Дилайла указала на шар. — Говорят, она направляет энергию в нужное русло, фокусирует наше внимание и способствует целенаправленному мышлению. То, что мне сейчас нужно… Оливин, — она ткнула пальцем в другой камень, — соединяет нас с нашими судьбами и способствует постижению духовных истин. Изумруд — камень мудрости, он побуждает своего обладателя делиться мудростью и любовью с другими. Аквамарин — великий целитель. Он помогает анализировать трудные ситуации с точки зрения всепоглощающей любви. А это, — с торжественной серьезностью продолжала она, сунув руку в соблазнительный вырез все еще мокрой блузки и вытаскивая на свет божий сверкающий обломок призматической формы, — это я ношу у сердца. Мать-жемчужина. Великая защитница, она олицетворяет материнскую любовь, — благоговейным тоном подытожила Дилайла, поглаживая камешек.

Диг не знал, что ответить, и в комнате повисла тишина. Дилайла с печальной миной сунула жемчужину обратно в бюстгальтер, Диг сглотнул.

Вздохнув, Дилайла тряхнула головой:

— Я бы не прочь отправиться баиньки, Диг, если ты не возражаешь. Сегодня был трудный день.

Диг взглянул на часы: без десяти десять. Обычно он не ложился спать по крайней мере до полуночи. В его спальне не было телевизора. И он даже не успел переварить карри. Каким образом ему коротать вечер?

— Э-э… да… конечно. Сейчас постелю тебе на тахте.

Черт, думал он, стеля постель гостье, которая даже не подумала предложить свою помощь, придется читать перед сном. Кошмар! Последние полгода он читал «Пляж» и пока добрался только до 85-й страницы. В основном он использовал книжку в качестве подставки для чашки утреннего кофе. Диг был не большим любителем чтения.

— Ладно, — произнес он, почесывая в затылке, — тогда до завтра. Ты знаешь, где что найти? Разбудить тебя утром?

— Не надо, — улыбнулась Дилайла, — я встану вместе с тобой. — Она приблизилась и положила руки ему на плечи. — Спасибо, Диг. Огромное спасибо. Ты был так добр. Я… мне… в общем, спасибо! Ты замечательный, правда.

Она обняла его по-медвежьи, почти не касаясь. Великолепно, подумал Диг, и приподнялся на цыпочках, чтобы стать одного роста с ней. И тоже обнял ее, зарывшись лицом в прохладные шелковистые волосы и вдыхая запах утренней росы. О черт, думал он, о Дилайла! Ты и понятия не имеешь, что ты со мной делаешь. Ты так красива и так сексуальна, и как же мне хочется затащить тебя в спальню прямо сейчас, облизать всю, с головы до ног, и затрахать до беспамятства.

Дилайла поглаживала его по влажной рубашке, и — раз! — мистер Весельчак, обретающийся в штанах, не заставил себя долго упрашивать.

— Дилайла, — забормотал Диг, прижимаясь носом к ее щеке, — о, Дилайла. — Он закрыл глаза, сдвинул брови, едва не взрываясь от интенсивности нахлынувшего желания, и вдруг, в одно мгновение, Дилайла исчезла. Выскользнула из его объятий, словно кошка, намазанная вазелином.

— Спокойной ночи, — раздался ее голос уже из коридора. Легкая волна аромата росы достигла ноздрей Дига, прежде чем гостья скрылась в ванной.

Диг растерянно покачал головой.

Черт.

Что произошло? Только что она была… и вот уже ее нет… А у него эрекция в полном разгаре, и… и…

Вздохнув, он погасил верхний свет, бросил взгляд на четыре шара, зловеще светившихся по углам гостиной, и отправился спать.

Глава двадцать первая

Надин точно не помнила, как они с Филом добрались до места.

Они прошли через несколько комнат, в каждой из которых сидели небольшие группки людей. Когда дверь отворялась, люди виновато поднимали головы, отрываясь от своих занятий. Потом Надин с Филом вышли из квартиры, миновали коридор, нырнули под арку, открыли дверь, затем еще одну… Надин совершенно запуталась и не поняла, как они оказались в небольшом гараже с низким потолком и бетонным полом.

В гараже было обжигающе жарко и сухо, тепло шло от трех газовых обогревателей, работавших на полную мощность. Воздух был пропитан едким запахом использованного наполнителя для кошачьих туалетов и мясного «Вискаса». С десяток или более кошек разных пород и размеров дремали, ели, резвились.

Прежде чем Надин успела поинтересоваться, чей это гараж и почему в нем заперты кошки, язык Фила уже облизывал ее гланды, а пальцы порхали по ее спине, словно он играл на цитре. В следующее мгновение они уже рвали друг на друге одежду: расстегивали пуговицы, жужжали молниями, выдергивали, сбрасывали, стягивали через голову.

Одежда Надин кучкой валялась на полу у ее ног, джинсы и свитер Фила из овечьей шерсти картинно драпировали деревянные козлы, персидский кот цвета кофе со сливками принялся точить когти о кроссовки Фила.

Фил поднял Надин, она обхватила его ногами. Он бережно опустил ее на козлы. Огромный желтый кот с глазами разного цвета громко мяукнул и отпрыгнул в сторону. Фил ловко стянул с нее трусы, еще более ловко стянул свои (желтые хлопчатобумажные подштанники, отметила Надин, поморщившись и тут же позабыв о них). Нагнувшись, Фил пошарил в носках, все еще остававшихся на нем, и чудесным, по мнению Надин, образом вернулся в вертикальное положение с презервативом в руках.

— Уф, — прошелестела она, — целее будем.

Фил улыбнулся и разорвал зубами глянцевый сиреневый пакетик. Он со знанием дела натянул презерватив, а затем легко, без усилий, так что Надин даже не заметила, вошел в нее.

Несколько секунд они почти не двигались, глядя друг другу в глаза и синхронно дыша. Надин полностью отдалась физическим ощущениям, сознание с ними не могло конкурировать. Никогда прежде она столь остро не чувствовала ритмы своего тела, ритмы чужого тела. Они с Филом словно сочиняли музыку, играли утонченнейший дуэт на рояле, пели вместе в идеальной гармонии, ласкали арфу в четыре руки. Это было прекрасно…

Пожилой черный кот с седыми усами нервно потерся о голые лодыжки Фила, деликатно их обнюхал, медленно повернулся и, задрав хвост, деловито выпустил ярко-желтую струю мочи.

— Блин, — прошипел Фил и пнул кота. Тот увернулся от удара, проворно метнувшись в сторону.

Они двигались все быстрее, но по-прежнему синхронно, словно одно существо; Надин растворилась в этом гипнотизирующем ритме. Как прекрасно, как удивительно прекрасно, что они такие разные, она мягкая, а он твердый, она гладкая, а он волосатый, он сильный, а она слабая, но когда они вместе вот так, как сейчас, все наполняется глубоким смыслом, они словно ключ в замке, и почему она никогда не замечала этого раньше, почему не понимала прежде, как необыкновенно прекрасно заниматься тем, что сам Господь Бог заповедал…

Тощий косоглазый бирманский кот, сидевший на раскладушке, глянул на нее со значением, отвернулся, резко задрал заднюю лапу и принялся вылизывать анус, тщательно и увлеченно.

Надин закрыла глаза, зарылась пальцами в волосы Фила и изумилась, ощутив кожу на его скальпе, изумилась тому обстоятельству, что скальп можно видеть, но нельзя пощупать, потому что он весь в волосах, и ей стало интересно, что будет, если Фила обрить, но тогда появится щетина, и ее придется снимать воском, чтобы по-настоящему почувствовать, какова на ощупь кожа на голове. Она представила, как размазывает горячий воск по бритоголовому Филу, горячий, красный, жидкий воск, и отдирает его кусками с помощью листков белой бумаги…

Толстомордый английский кот, обнюхав кончик ее носа, подпрыгнул с душераздирающим воплем и опустился на спину Фила.

Тот взвыл.

Надин открыла глаза и тут же уперлась взглядом в вытаращенные глаза Фила.

— Ты в порядке?

Фил кивнул, продолжая двигаться.

Надин опять отдалась на волю естественного ритма, наслаждаясь тем, как тела при соприкосновении выделяют пот, белизной кожи на плечах Фила, ощущением его движений внутри нее, легких, свободных, — вперед, назад, вперед, назад, словно внутри нее работала машина совершенной конструкции, пребывающая в идеальной гидравлической гармонии. Вперед, назад, вперед, назад… как хорошо смазанный поршень. Она вообразила огромный сверкающий хромированный аппарат и двигатели, работающие бесшумно, неостановимо…

Двигатель набирал обороты, и Надин позабыла обо всем на свете. Она не замечала времени, не замечала, что у нее затекли руки, не чувствовала боли, не замечала, как быстро движется Фил. Она не увидела, как его зрачки внезапно сошлись у переносицы, и не услышала, как он зашептал: «Слава богу, слава богу, сейчас я кончу, сейчас… я кончаю».

Они повалились на пол, слившись в поцелуе, обливаясь потом, тяжело дыша. Фил обвил ногами Надин и крепко сжал ее, очень крепко. Он поцеловал ее в потную макушку и погладил по щеке. Английский кот воровато приблизился и начал обнюхивать зад Фила.

Они молча лежали на полу, у Надин закрывались глаза. Она вдруг почувствовала себя очень, очень усталой, ей захотелось спать. В гараже было жарко, как в джунглях, Надин чудилось, что она уплывает куда-то далеко-далеко, прочь от реальности. В голове плыли приятные бессвязные мысли.

— Это было необыкновенно, Надин Кайт, — прошептал Фил ей на ухо, не обращая внимания на кота, лизавшего подошвы его ног, — ты даже не знаешь, как много это для меня значило. — Он поцеловал ее веки, голова Надин покоилась на его предплечье.

Она улыбнулась и погрузилась в забытье.


— Шафран! Янтарь! Укропчик! Маленькие мои, ваша мамочка пришла! — Надин проснулась. — Мэрфи! Мак! Топаз! Где вы, ангелочки мои? — Надин резко села, прикрывая голую груди руками. — Охра! Мамуля пришла!

Фил тоже сел. Они переглянулись.

— Черт, — прошептал Фил, вдевая ноги в пугающе желтые подштанники. — Черт. Это Фрида. Прячься. — Он приподнял синтетическую скатерть, свисавшую с козел, и жестом указал Надин, где ей надлежало скрыться. Она схватила свою одежду и скользнула под козлы. Оттуда пулей вылетели два алебастрово-белых сиамский кота.

— Кто такая Фрида? — прошипела Надин.

— Ш-ш.

— Филип? — услыхала Надин женский голос примерно в метре от козел. Ей были видны женские ноги, обутые в огромные серебристые туфли на платформе, толстые икры пестрели рваными венами и блошиными укусами. У Надин тут же все зачесалась. — Филип! Что ты тут делаешь с моими малютками? — У Фриды был отменно четкий выговор, как у диктора.

— Прости, Фрида, — залепетал Фил, — я… просто… зашел проведать кошечек… узнать, все ли в порядке… Привет, малыш, привет, — произнес он дурацким тоном и сделал ручкой надменному персидскому коту. Тот бросил на Фила презрительный взгляд, фыркнул и принялся тереться о ноги хозяйки.

— В два часа утра? И полуголым? — недоверчиво расспрашивала дама.

— А… ну да. Здесь довольно жарко, сама понимаешь. — Надин видела, как он переминается с ноги на ногу.

— Гм-м, — многозначительно хмыкнула женщина. — Должна тебе заметить, что часы посещений в обители моих кошечек давно истекли. И между прочим, — нарочито громко продолжала она, словно обращалась не к Филу, но к кому-то третьему, — между прочим, сегодня вечером, Филип, у дверей твоей так называемой квартиры произошел странный и шумный инцидент. Весьма пожилой джентльмен, выдававший себя за твоего отца, причитал по поводу переносного телевизора. Сторож его прогнал, однако пожилой джентльмен выразил твердое и недвусмысленное намерение вернутся. Он заявил, что будет возвращаться до тех пор, пока не воссоединится с вышеупомянутым переносным телевизором. А сейчас, Филип, я предлагаю тебе отправиться в свою квартиру к твоим так называемым жильцам.

Надин увидела, как женщина нагнулась, чтобы погладить кошек, вившихся у ее ног. Даме было лет семьдесят, ее желтые волосы, напоминавшие сахарную вату, были уложены в пышный кокно, косметику самых смелых оттенков — от абрикосового до нежно-голубого — она, похоже, накладывала щедро и не глядя в зеркало. Ее густо подведенные глаза, словно прожекторы, рыскали по полу: от кошачьих гамаков к столбикам для заточки когтей и наконец под козлами. Надин отпрянула и крепче прижала колени к груди, свернувшись в комок.

— Так, Филип, — Фрида резко выпрямилась, — могу ли я попросить тебя немедленно подняться наверх и обсудить с твоими друзьями перспективу отхода ко сну. Сию же минуту. Разумеется, тебе известно, что никто столь не благоволит дружескому веселью, как Фрида. Однако время для празднеств и забавных дурачеств миновало, наступило время для сна. Будь любезен, Филип. Заранее спасибо.

И засим она удалилась. Надин видела, как ноги на платформах протопали по бетонному полу, слышала, как на другом конце гаража распахнулась и захлопнулась дверь, и звук шагов Фрида смолк в отдалении. Надин снова могла дышать. Она выкарабкалась из-под козел, и Фил принял ее в свои объятья.

— Что это за баба? — Надин мягко высвободилась из объятий, вдруг показавшихся чересчур крепкими и назойливыми.

— Фрида, — ответил Фил, покусывая ее ухо.

— Кто она такая?

— Старая чокнутая дура. Живет по соседству. Это ее гараж. В пятидесятые она была чем-то вроде эротической танцовщицы и с тех пор воображает себя знаменитой кинозвездой.

— Так это ее кошки? — Надин оглядела кошачью компанию.

— Ага. Она держит их здесь, потому что не желает терпеть шерсть и запах в квартире.

— Немного жесткого, правда? — Фил пожал плечами и поцеловал Надин в шею. — А что это за история про старика и телевизор?

— Хрен его знает, — вздохнул Фил, — этот дом кишит выжившими из ума пенсионерами, которые воображают, что их мамочки до сих пор живы, а страна по-прежнему воюет. Он наверняка меня с кем-то спутал. А телевизора у него, небось, отродясь не было… Да какое нам дело, — замурлыкал Фил, — до старых маразматиков, иди сюда, моя несравненная секс-богиня. — Он ухмыльнулся и настойчиво потянул ее к себе, не оставляя ей выбора. — Я могу трахать тебя целую вечность.

Уф-ф, подумала Надин, лучше бы ты этого не говорил. Как-то странно прозвучало. Впрочем, и вся ситуация начинала казаться Надин странной. Что она здесь делает, черт побери? Зачем ей понадобилось, хлебнув коктейля из алкоголя и наркотиков, забраться в эту вонючую кошачью дыру вместе с глубоко травмированным мужчиной? Возможно, это очень рок-н-рольное поведение, но определенно не ее стиль.

Надин помнила, как он разбередил ей душу чуть ли не до полного забвения всего и вся, и каким чутким слушателем показал себя потом — сочувственным, внимательным, добрым; Надин помнила, как он сразил ее мощными комплиментами и как она абсолютно добровольно согласилась спуститься с ним в гараж; и особенно хорошо Надин помнила, с каким удовольствием занималась сексом — это было умопомрачительно! — но сейчас… что, черт возьми, она здесь делает?

Пусть в ее душе и уцелели остатки любви и нежности, но он совершенно не в ее вкусе. Слишком тощий, слишком бледный и вдобавок эти чересчур черные волосы на теле, резко контрастирующие с известковой белизной кожи, столь белой, что сквозь нее просвечивают волосяные мешочки. И эти длинные стройные ноги, слишком похожие на женские; она совсем позабыла, как они выглядят. Его шевелюру, в которую она с таким пылом зарывалась пару часов назад, было бы неплохо хорошенько отмыть, а его руки безволосые и чересчур мягкие, словно лишенные костей. Но хуже всего подштанники… Надин никогда прежде не спала с мужчиной, носившим подштанники, да еще ядовито-лимонного оттенка.

Надин вдруг обратила внимание на его глаза — джинсово-голубые, которые она так любила, когда училась в университете. Теперь в них появилось странное выражение. Глаза смотрели чересчур пристально, пронзая насквозь, словно автоген металлическую дверь. Фил напомнил ей электрического ската. Надин поежилась.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20