Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Венецианская леди

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Джейкоб Мерил / Венецианская леди - Чтение (стр. 3)
Автор: Джейкоб Мерил
Жанр: Современные любовные романы

 

 


— Я был молод, леди Диана. Я жестоко страдал. Моя пытка длилась больше половины ночи. К четырем часам утра Линда утомилась от любовных игр и приказала незнакомцу освободить меня. Тот приблизился. Но, увидев мой взгляд, полный ненависти, она поняла, что я убью его, и отослала незнакомца. Освободив меня, она проговорила хриплым голосом:

— Я сказала, что накажу тебя за то, что ты изменил мне с Людмилой.

— Что же вы сделали? — беспокойно воскликнула леди Диана.

— Я сделал то, что сделал бы всякий отчаявшийся влюбленный. Я бросил в лицо этой женщине слово, достойное ее поведения, и помчался укладывать вещи. Через четверть часа, глубокой ночью, я покинул замок, отправился пешком на вокзал, находившийся от него в пяти километрах, и сел на первый поезд, отходивший в Львов. Более уравновешенный человек отправился бы в Берлин или Вену утешаться в других объятиях. Но я был слишком разбит, измучен, подавлен. Я искал забвения в другом. Через некоторое время на мне была форма легиона.

Леди Диана закрыла глаза. Помолчав, она спросила:

— А теперь как бы вы поступили?

— Теперь я сказал бы Линде: моя дорогая, ваша изобретательность достойна Екатерины Великой.

— Нет, дорогой мой, если бы вы любили ее, вы не сказали бы этого.

— И все же сказал бы, потому что я больше не любил и никогда больше не полюблю.

Жест шутливого протеста шотландки заставил венецианца улыбнуться и прибавить:

— Я знаю все, что вы мне скажете. Но когда я говорю, что больше не полюблю, я имею в виду, что никогда больше не отдамся всепоглощающей страсти. Конечно, я буду еще желать многих женщин. Может быть полюблю некоторых, но спокойно, мирно. Эпоха молниеносных страстей, сердцебиений, дежурств под дождем и писем, омытых слезами, — все это отошло для меня в область предания. Мое счастье удовлетворяется короткими развлечениями и предпочитает осторожный крик перелетной птицы чириканью ручной сороки.

— Значит, недостойное поведение одной женщины излечило вас навсегда от женщин вообще?

— Не от женщин, но от любви.

— А после вашего пребывания в легионе? Мне кажется, что вы должны были переродиться там и, сложив оружие, могли встретить кого-нибудь, кто бы заставил вас забыть владелицу Карпатского замка.

— Я действительно столкнулся с женщиной и готов был влюбиться, но, к счастью, судьба отвела руку, подносившую волшебный напиток к моим губам.

— Расскажите мне об этом.

— Она была парижанкой. Муж — англичанин. Я играл с ним в гольф в Виши. Он представил меня своей жене, прелестному созданию, необыкновенно изящному. Я никогда не видел такого чуда красок, такого вкуса линий, такого инстинкта выдержки. Я настойчиво ухаживал за этой женщиной, как будто разделявшей мою страсть. Она предложила мне соединить свою жизнь с моей. Я с радостью согласился. В Биаррице нас захватил сыщик, нанятый ее мужем. На другой день моя сообщница исчезла. Позже я узнал, что все это было подстроено, чтобы получить развод у мужа и выйти замуж за очень богатого американца, предложившего ей свое сердце и миллионы в одном из нью-йоркских ресторанов. Я никогда не видел ее больше. Она завершила лечение, начатое полькой.

Исповедь патриция заинтересовала Диану. Желая вызвать его на откровенность, леди Диана шутливо заметила:

— Но вы прекрасны, Ручини. О, да! Вам говорили это сотни раз. И я уверена, что тысячи женщин смотрели на вас с тайным желанием узнать вас поближе.

— Не знаю. Возможно, что я не полюбил бы даже тех, которые бы гарантировали мне на земле счастье. Это лишний раз доказывает, что любовь — это детская карусель, где кольца прицеплены как попало. Иногда на кольце висит золотое сердце, иногда низкая душонка.

— Где же истинная мудрость?

— Смотреть, как вертится карусель.

— А если ваш возраст не ставит вас еще в ряды зрителей?

— Играть кольцами, не задумываясь над тем, что подвешено внизу.

Моторная лодка прошла вдали, взбудоражив поверхность воды и заставив гондолу слегка покачнуться. Это вернуло леди Диану к действительности. Она переспросила своего собеседника:

— А теперь?

— Теперь?

— Что вы делаете?

— Я живу счастливо, так как Эрос вывел меня из игры. Сидя над сеткой, я считаю погибшие сердца.

— Я хотела спросить, какое главное занятие вашей жизни?

— У меня его нет.

— Ручини, я не верю вам. Вы в моих глазах олицетворение деятельного человека. Воля исходит от вас, как электрические волны от беспроволочного телеграфа. Нужно быть лишенной всякой чуткости, чтобы не почувствовать на расстоянии силу вашего «я». Поэтому не говорите мне, что вы бродите по берегам Адриатики и мечтаете при луне, и потом, не вы ли сказали мне в прошлый раз, что вы всегда занятый венецианец?

— Суетливая муха тоже ведь занята. Леди Диана нетерпеливо пожала плечами.

— Не считайте меня ласточкой, подхватывающей все, что ей ни бросят. Я научилась узнавать людей, а вы не производите впечатления праздного человека.

— Ваше мнение мне льстит, дорогая леди Диана. Но оно не совсем заслужено. Кто из нас может похвастаться тем, что он осуществляет все, что задумал? Разве наш мир не является складом неосуществленных намерений? Разве наша воля не похожа на пулю, вылетевшую из ружья? Ее начальная скорость все уменьшается по мере движения вперед, и ее путь заканчивается в пыли. Судьба человеческих замыслов такова же.

— Это не помешало вам, однако, выполнять срочное задание в тот вечер, когда вы чуть не перевернули мою гондолу.

— О, я полагал, что вы узнали меня теперь достаточно, чтобы быть уверенной, что такая причина не помешала бы мне вернуться и извиниться за свою неосторожность.

— Я понимаю. Вы не желаете назвать мне род ваших занятий. Вы приоткрыли мне страницу вашего интимного прошлого, но не считаете меня достойной знать вашу настоящую деятельность. Простите мне мою невольную нескромность; она больше не повторится.

Леди Диана повернулась к Беппо и резко приказала:

— Назад!

Гондольер повернул лодку к острову Сан-Джиорджио-Маджиоре, возвышавшему свои остроконечные колокольни на фоне звездного неба. Леди Диана посмотрела на далекие огни набережной Рабов, как бы совершенно не замечая присутствия Ручини, сжавшего губы и молча смотревшего на нее.

— Леди Диана, — проговорил он вдруг, — бывают случаи, когда каждый человек, достойный этого имени, не имеет права раскрывать тайну своей деятельности. В настоящий момент мое положение таково, что малейшая неосторожность может вызвать ужасные последствия. Я не был бы откровенен даже с собственной матерью, и вы должны понять мою скрытность.

— Даже с женщиной, любовь которой была бы настолько велика, что она предпочла бы умереть, нежели предать вас?

— Даже с ней!

Леди Диана саркастически усмехнулась.

— Послушайте, Ручини!.. Не покушаетесь ли вы на фашизм?

— Я всегда его поддерживал.

— Жаль. Я не возражала бы против вечерней прогулки по лагуне в обществе заговорщика; жизнь теперь так печально однообразна и лишена всяких красок.

— Какое заблуждение! Никогда Европа не знала периода, более смутного и более благоприятного для приключений. Телеграф, железная дорога и всеобщее избирательное право не убили романтику. Она наполняет все европейские улицы, она подстерегает вас в углу вагона, на пароходе, на тротуаре столицы или в курительной комнате отеля. Облачать ее в маску, капюшон и широкополую шляпу совсем не обязательно. Она прячется в сердцах, леди Диана!.. В горячее время войны романтика живет внутри… Она прячется в темноте подсознания и посещает экзальтированных и полусумасшедших… Некогда ее объектом были любовные похождения королевы, бегство незаконнорожденного или деятельность какой-нибудь секты. Ныне она вдохновляет любителей запрещенных наркотиков или убогих студентов, мечтающих перевернуть жизнь общества. Роман миллиардера XX столетия гораздо богаче приключениями, чем жизнь пирата во времена Дандоло, и в наши дни жизнь однообразна только для ограниченных умов.

— У вас убедительное красноречие, Ручини.

— Я хорошо выражаю то, что чувствую. Мое слово, в противоположность большинству моих соотечественников, только следствие действия. Я сначала действую, а потом говорю.

— За исключением тех случаев, когда вы боитесь неосторожности вашего друга… О, я, конечно, шучу, дорогой мой!

— Разве ваша собственная жизнь, леди Диана, так пестро расцвеченная приключениями и драматическими событиями, не служит блестящим доказательством моей правоты?

— Что вы о ней знаете?

— Немного: но то, что я узнал о вашем прошлом, убедило меня, что вас трудно чем-нибудь удивить и что вы охотно согласились бы с Гете:

«Нужно часто совершать глупости; чтобы продлить жизнь». Вы обладаете этой смелостью жизни. Вы меня понимаете?.. Вы объездили весь мир и научились прожигать жизнь… Вы, как и я, испытали горечь обмана и сладости любви. Тот, кто никогда не ел хлеба, омытого слезами, недостоин ни коснуться вашего платья, ни пожать мою руку, обагренную кровью… Но ваш гондольер подъезжает к Реццонико. Я должен попрощаться с вами и надолго. Завтра утром я уезжаю в Милан, а потом в Рим.

— Ручини, вы приедете в Венецию к празднику, который я даю у себя в ночь Искупителя? Я буду бесконечно счастлива, если вы сможете присутствовали на нем.

— Ах, да!.. Джимми Баттерворс говорил мне, что молодежь, входящая в состав «всей Венеции», решила короновать вас догарессой.

— Простая фигура котильона!

— Я протестую. Пять веков тому назад вы достойны были восседать во Дворце Дожей и принимать с высоты вашего трона процессии двенадцати патрицианок в золотых коронах в память о похищении корсарами невест из церкви Святого Петра…

— Итак, вы вернетесь… к восьми часам в субботу?

— Я, безусловно, возвращусь и не премину присутствовать при триумфе Дианы-Анадиомены, вышедшей воьвсеоружии из спокойных вод Лох-Ломонд.

Ручини попрощался с леди Дианой и исчез за утопавшим в зелени забором дворца Франкетти.

Леди Диана вернулась во дворец, удовлетворенная и заинтригованная. Ночная прогулка оставила странное впечатление, занявшее ее разум, но раздражавшее ее чувственность. В ней происходила борьба тела и духа. Она была слишком умна и осторожна и понимала ясно причину нервного состояния, вызванного в ней разговором с Ручини. Ей нравилось его ясное представление о вещах и его острое понимание людей. Но она страдала от его недоверия, слишком явного и рассчитанного. Леди Диана видела, что он развлекал ее, как развлекают маленького ребенка, рассказывая ей занимательную сказку. Он бросил ей обрывки своей интимной жизни, как укротитель бросает в клетку пантеры шар, чтобы рассеять ее скуку. Он открыл ей кусочек своего сердца, не соблаговолив обнаружить свое внутреннее «я». В этом было что-то шокировавшее, унижавшее и раздражавшее ее. Высокомерная и безразличная, леди Диана привыкла играть сердцами воздыхателей. Теперь же упорная замкнутость этого человека и равнодушие к проявляемому ею вниманию оскорбляли ее. Одна подробность особенно удивляла ее. Ручини даже не намекнул на Джимми. Было ли присутствие молодого американца так безразлично для него, что он даже не соблаговолил заметить этого? Было ли это полным безразличием или же изощренной ловкостью дипломата, знакомого со всеми тонкостями любовных похождений?

В двенадцать без четверти леди Диана поднялась в галерею второго этажа. Она с удивлением услыхала раскаты смеха в своем будуаре, толкнула дверь и увидела сэра Реджинальда Деклинга, Андре де Мантиньяка, Эриха Краузе и Джимми, игравших в покер. Джимми, выигравший партию, сгребал несколько сотен лир. Игроки поднялись, плавая в голубом дыму.

— Как накурено, — воскликнула леди Диана, — и вам не стыдно врываться в мой будуар?

— Это вина Джимми, — ответил Деклинг. — Мы хотели играть в библиотеке, но он предпочел устроить нас здесь.

Джимми сжал леди Диану в своих объятиях с ловкостью молодого медвежонка и воскликнул:

— Простите, дорогая, я хотел доставить удовольствие вашим трем поклонникам, устроив их в комнате, пропитанной вашим ароматом.

Леди Диана небрежно посмотрела на карточный стол. Перед Джимми лежала куча денег.

— Диана, вы, наверное, изменили мне сегодня вечером. Мне чертовски везет.

Она пожала плечами и презрительно сказала:

— Как вы вульгарны, мой бедный друг!

— Господа, я призываю вас в свидетели. В то время, как я спокойно играю здесь, мадам прогуливается в гондоле с одним из красивейших представителей Венеции. Согласитесь, что только такой снисходительный человек, как я, может переносить подобное поведение.

Леди Диана приблизилась к Джимми и, взбешенная, сказала с угрозой:

— Еще одно слово в таком тоне, и завтра же я уезжаю!

Джимми, состроив гримасу плачущего клоуна, забормотал:

— Нет! нет!.. Не уезжать!… Мой плакать ужасно. Вы дама очень жестокий к маленький Джимми.

Мантиньяк счел нужным вмешаться:

— Ведь вы сами видите, леди Диана, что наш друг шутит.

Но леди Диана не была в настроении шутить.

— Этот болван переходит всякие границы!

— Позвольте, разве я не прав?.. — продолжал упрямый янки. — Я даю Диане вечерний отпуск, а она пользуется им, чтобы мечтать при звездах в обществе Ручини. Давайте, друзья мои, протестовать. Если мы не положим этому конец, Диана всем нам наклеит нос с властителем ее дум…

Джимми не успел закончить своей тирады. Ее прервала пощечина леди Дианы, сопровождаемая смехом Мантиньяка, Деклинга и Краузе.

— Не сердитесь, дорогой друг, — проговорил Мантиньяк примирительно. — Джимми по натуре юморист и забавляется тем, что дразнит вас.

— Вечерний отпуск! Не думаете же вы в самом деле, что я нуждаюсь в разрешении этого паяца, чтобы делать, что мне угодно, и посещать, кого мне вздумается…

Эрих Краузе поднял свой бритый череп и осведомился:

— Вы знаете графа Ручини?

Леди Диана тотчас же повернулась к Краузе.

— Да, я знаю его, а вы?

— Я тоже… но очень мало. Мы встретились с ним однажды в Берлине.

— Берлине?.. Расскажите мне про это.

— Пожалуйста! — прервал ее Джимми, — вы видите, как она интересуется этим Дон-Жуаном!

Деклинг заставил Джимми замолчать.

— Джимми, вам не давали слова. Не мешайте говорить Краузе.

— Я сейчас вам точно расскажу, при каких обстоятельствах я услыхал имя этого итальянца. В 1919 году я был членом экономико-технического совета при ВАФКО, иначе говоря, германской комиссии по перемирию. Однажды меня посетил Селим-Бей, турок, с которым я был в деловых отношениях во время войны. Он предложил использовать мое влияние для закупки некоторых товаров; каких — сейчас не припомню. Сделка предусматривала оплату наличными, в долларах, на имя графа Ручини, под его личную ответственность. Я спросил турка, для кого предназначается товар и от чьего имени действует граф Ручини. Он ответил, что Ручини — венецианский дворянин, был во время войны одним из начальников итальянской контрразведки в Риме, что он действует от имени одной из южноамериканских республик и что какой-то бразильский пароход берет на себя доставку груза в Гамбург. Все шло как по маслу, но вдруг наше бюро на Вильгельмштрассе сообщило мне, что сделка с Селим-Беем и Ручини сорвалась. Какой-то шпион узнал обо всем и предупредил англичан. Несколько месяцев спустя я встретился с графом Ручини в вестибюле отеля «Эспланад», где он находился в обществе Селим-Бея и бывшего адъютанта египетского эмира. Мы перебросились несколькими словами. Турок благодушно сказал мне: «Англичане провалили наше дельце. Я сожалею, что напрасно беспокоил вас, господин доктор, и очень извиняюсь перед вами». — Я начал возражать; в это время Ручини заметил: « Это неважно, милостивый государь. Англичане на этот раз выиграли, в следующий — они потеряют». Вот, собственно, и все, что было.

Леди Диана, слушавшая Краузе с живейшим интересом, спросила:

— Что вы заключаете из всего этого, Эрих?

— Ничего. Но если вы хотите, чтобы я говорил с вами вполне откровенно, я вам отвечу, что отсюда можно вывести два заключения: во-первых, граф Ручини не имел ни малейшего намерения передавать товар южноамериканской республике.

— Почему?

— В этом случае британское посольство никогда не вмешалось бы в эту историю.

— А во-вторых?

— Граф Ручини не выносит англичан. Если бы вы слышали, каким тоном он сказал мне, что англичане проиграют в следующий раз, вы бы не сомневались в этом.

Игроки в покер наблюдали за леди Дианой. Джимми первый прервал молчание.

— Вот видите, Диана, вы компрометируете себя с англофобом, ведущим сомнительные дела… Плохо! Очень плохо! Пум! Пум! Коварный Альбион! Какой ужас!

— Ах, вы меня раздражаете! Сэр Реджинальд Деклинг иронически заметил в свою очередь:

— Теперь я понимаю, почему этот патриций чуть не перевернул гондолу в прошлый раз! Он пронюхал, что в ней двое подданных его британского величества: Диана и я!

Но леди Диана решительно поднялась.

— Вы все ужасны с вашими глупыми шутками… Спокойной ночи!

Как птица, складывающая крылья, она запахнула манто на своих обнаженных плечах и громко хлопнула дверью будуара.

Глава 5

Каждое утро Джимми и сэр Реджинальд Деклинг принимали солнечные ванны на пляже Лидо. Растянувшись, почти голые, на песке Excelsior, они обнажали девять десятых своего тела со спокойным бесстыдством англосаксов. В полдень они возвращались на борту «Тритона» в Большой канал. Джимми высаживал сэра Реджинальда Деклинга у «Даниэли» и отправлялся домой.

На следующий день после инцидента в будуаре сэр Реджинальд сказал Джимми:

— Проводите меня на вокзал. Завтра уезжает одна из моих приятельниц, очаровательная венка, и я хочу взять для нее спальное место в симплонском экспрессе.

Моторная лодка поднялась по волнистой линии Большого канала, прорезывающего всю Венецию, и остановилась перед железным мостом. Джимми и сэр Реджинальд выскочили на набережную. Вдруг Джимми, толкнув локтем своего соседа, прошептал:

— Посмотрите на ступеньки вокзала… Там поднимается Ручини в сопровождении какой-то женщины.

Сэр Реджинальд свистнул и сардонически заметил:

— Пассия Дианы не собирается скучать в дороге.

— Идите заказывайте спальное место, а я останусь наблюдать за ними.

Джимми пошел за Ручини на некотором расстоянии и внимательно следил за ними. Спутницей Ручини была молодая девушка, лет около двадцати, скромно одетая. Тоненькая брюнетка, с чистым профилем камеи, она напоминала мадонну Кастельфранко или нежное кроткое существо, сошедшее с полотна Джорджоне. Девушка шла рядом с Ручини удивительно легко и грациозно, фамильярно держа его за руку. Миланский поезд отходил. Ручини поцеловал свою спутницу, вошел в купе и подошел к окну, чтобы сказать ей несколько слов. Поезд отошел. Девушка помахала платочком и долго смотрела вслед уходившему поезду.

Но для Джимми было достаточно. Присоединившись к сэру Реджинальду, он вернулся домой. Он торопился рассказать о своем открытии леди Диане.

— Диана, это я, — проговорил он, стуча в дверь ее будуара. — Уже без четверти час… Вы встали?

Голос из глубины комнаты ответил:

— Оставьте меня в покое.

— Послушайте, Диана, мне нужно с вами поговорить, откройте дверь.

Тот же усталый голос повторил:

— Оставьте меня в покое.

Джимми заупрямился и закричал в дверь:

— Да отворите же, Диана, черт возьми. Я возвращаюсь с вокзала, где видел Ручини.

За дверью послышались звуки быстрых шагов, смягченных комнатными туфлями. Диана отворила дверь. Она была полуодета и держала в правой руке маленькую щеточку, а в левой — коробочку с краской для бровей.

— Что вы мне там рассказываете? Вы видели на вокзале Ручини?

— Сначала, дорогая, поцелуйте меня… иначе я вам ничего не скажу.

Подобно спешащему почтальону, штампующему конверт, леди Диана запечатлела быстрый поцелуй на лице Джимми и нетерпеливо воскликнула:

— Дальше?

— Но я же говорю вам, что видел прекрасного Ручини в полдень на вокзале.

— Мой дорогой, вы не сообщаете мне ничего сенсационного. Вчера вечером он сказал мне, что уезжает в Милан.

— А он сообщил вам, что его будет провожать красивая брюнетка?

— Что?

— Очень красивая брюнетка. С очаровательным профилем.

Леди Диана села перед трюмо. Она основательно подводила свои длинные ресницы, оттенявшие синие глаза, и не проявляла ни удивления, ни особенного интереса.

— Что же в этом сенсационного? Не зазвонят ли все колокола Святого Марка, Фрари и Занипола только потому, что вы видели этого господина в обществе какой-то брюнетки?

Джимми был немного обескуражен, как рассказчик, история которого не вызвала интереса. Он колебался. Но вдруг леди Диана повернулась и, размахивая маленькой щеточкой, живо спросила:

— Она действительно была так хороша? Тогда к Джимми вернулась его уверенность.

— Хороша? Она очаровательна. Она способна обречь на вечные муки всех ваших шотландских пресвитерианцев! Идя с Ручини об руку, она производила впечатление бесконечно счастливой… Совсем как Павел и Виргиния… Когда раздался свисток, прекрасный Анджело поцеловал прекрасную синьору, и поезд был уже в Местре, а она все еще продолжала махать платочком своей маленькой ручкой, затянутой в перчатку.

На этот раз Джимми торжествовал. Леди Диана продолжала подводить глаза, но рука ее, видимо, дрожала, и щеточка попадала на веки, вместо того, чтобы ласкать длинные, загнутые ресницы. Она молчала. Джимми великодушно попробовал утешить ее:

— Послушайте, дорогая, не предполагали же вы, что объект вашего флирта ожидал вас на берегу лагуны для игры в Адама и Еву. Мое открытие просто доказывает, что потомок дожей предпочитает брюнеток. У каждого свой вкус, не правда ли?

— Я ничего не предполагаю, Джимми! Я только забавляюсь, наблюдая за человеком, аффектирующим презрение к любви. Это странно, вот и все, Леди Диана вздохнула и прошептала:

— Ах, эти мужчины… — Не отзывайтесь дурно о мужчинах, мой добрый, старый друг! Что бы вы делали без нас?.. Занимались бы вышиванием?

— Нет, великими делами.

— Женщина, мечтающая о великих делах, это то же, что ребенок, играющий с ружьем. Из-за этого происходят несчастные случаи.

— Мой друг, я вам прощаю ваши рассуждения. В вашем возрасте не имеют права судить о женщинах… На них смотрят, не пытаясь их понять. Уходите. Я буду одеваться. Я завтракаю одна, а вы можете проделать то же самое с Эрихом Краузе, ожидающим меня в гостиной.

Джимми, гримасничая, запротестовал:

— Наедине с Краузе?.. Этот немец наводит на меня тоску, а его национальная гордость меня злит.

— Deutschland uber alles!.. America first…

Вместе это звучит недурно. За арбузом и кофе вы выскажете свое презрение ко всему миру!


В пять часов вечера Джимми, Анри де Мантиньяк и Краузе, сидя в маленькой гостиной в стиле «рококо» в ресторане Quardi, ждали сэра Реджинальда, искавшего их под колоннами. Туристы пили кофе, перелистывая путеводители. Оркестр вяло играл старую мелодию Доницетти.

— Ну, что? — спросил Джимми.

— Я только что из канцелярии кавалера де Спала. Обаятельный человек. При виде меня он удивился и спросил, смеясь, какого рода несчастье постигло меня: кража часов в отеле или неудачный визит к проститутке в районе Сан-Анджело. Я объяснил ему, что причиной всему только желание получить кое-какие сведения о графе Ручини.

— И что же?

— Тогда кавалер де Спала стал проявлять чрезвычайную уклончивость в своих ответах. Он поручился мне, что Ручини — личность вполне почтенная. Но, кроме этого принципиального заявления, он не сообщил мне ничего интересного. Вот его подлинные слова:

«Ручини так давно покинул Венецию, что стал почти иностранцем для венецианского общества».

— А мрачный дом на улице Святого Луки? — спросил Джимми. — Вы подумали…

— Погодите… Очень обескураженный такими скудными сведениями, я спросил кавалера де Спала: «Для чего же катер графа Ручини делает продолжительные остановки ночью перед домом с решетчатыми окнами, на улице святого Луки, за вторым мостом у площади Матэн?» Кавалер де Спала засмеялся и ответил:

«Неужели? Вы меня поражаете… Никогда не предположил бы склонность Ручини к любви подобного сорта. Дом, о котором вы говорите, занесен в наши списки, как подозрительный. Он принадлежит некой синьоре Саккарди, сдающей меблированные комнаты любителям сильных ощущений. Мы терпим ее коммерцию, поскольку она не оскорбляет общественной морали. Но я должен предупредить вас, что к ней в пансион не посылают на воспитание молодых девушек».

— Вот главное из того, что я узнал, — заключил сэр Реджинальд. — Это не очень много.

Четыре приятеля обсудили положение и разошлись. Джимми и сэр Реджинальд сделали несколько шагов по направлению к знаменитым часам, регулировавшим в 1499 году занятия прокураторов. Теперь они указывали часы кормления окрестных голубей. На углу Мерчерии Джимми вдруг остановился и сказал сэру Реджинальду:

— Есть очень простое средство узнать род занятий Ручини.

— Какое?

— Пойдем сегодня вечером к синьоре Саккарди. Мы не возбудим подозрений, так как нас примут за скучающих проезжих иностранцев. Ручини в Милане, и нам никто не помешает во время нашего посещения. Хотите пойти вместе?

— Охотно, но что вы скажете Диане?

— Ничего. Мы просто не явимся во дворец к обеду; это предотвратит всякие объяснения. Я уверен, что мы не вернемся с пустыми руками, и я смогу сообщить Диане, какое странное общество посещает ее рыцарь.

Наступали сумерки. Сэр Реджинальд и Джимми брели через лабиринт перекрещивающихся улочек. Они поворачивали за церковь, выходили опять на улицу, вливавшуюся на испещренный линиями двор, поворачивали налево, проходили Мерчерию, снова пересекали волну прохожих и, пройдя галерею, поднимались на мостик с арками, возвращались к Мерчерии, подходили к статуе Гольдони, излюбленному насесту голубей.

— Скорее, к мосту Риальто! — воскликнул Джимми. — В этом проклятом городе и кошка не нашла бы своих котят!

Они прошли по плоским ступенькам удивительного моста, заполненного жилищами, в которых в течение пятисот лет спят, едят и размножаются некоторые привилегированные венецианцы. Они очутились на противоположном берегу Большого канала и подошли к ресторану Вида, хозяин которого считает своим патроном Святого Джиакомо-Даль-Орио. В десять часов они решили, что наступило подходящее время для посещения увеселительных мест, и подошли к дому на площади Манэни. Джимми сказал:

— Вот он. Вы сомневались, что я его узнаю. Два часа стоять на посту на углу этой улицы, и после этого даже не увидеть Ручини…

— Где же вход? С канала или по улице?

— Посмотрим другую сторону этого дома. Они направились в маленькую темную улочку, название которой Джимми прочел вслух:

— Calle degli Assassini!.. Отлично!.. Название многообещающее!

Сэр Реджинальд остановился, живо заинтересованный:

— Ах, вот, наконец, эта улица Убийц, о которой пишут в старых венецианских хрониках. В этом квартале совершались бесчисленные преступления. Кажется, из-за этого власти запретили ношение остроконечных греческих бород в 1128 году. Эта мода помогала преступникам скрываться и работать кинжалами без малейшего риска.

— Но души сенаторов могут быть спокойны, мы оба бриты, — пошутил Джимми. — Давайте ориентироваться. Дом должен находиться налево, в этом глухом переулке.

Они остановились перед зеленой дверью и прочли надпись на медной дощечке:


СИНЬОРА САККАРДИ

Меблированные комнаты


Они позвонили. Открыла старушка в сером платье и белом переднике. Передняя была освещена лампочкой, напоминавшей блестящий венчик огромного цветка желтой бумаги.

— Добрый вечер, синьора, — проговорил Джимми как только мог чище по-итальянски. — Синьора Саккарди дома?

Старушка ввела их в банальную гостиную, отличавшуюся от всех гостиных такого типа лишь литографией короля Гумберта под рамкой с разбитым стеклом и несколькими старыми номерами Gazettino illustrate на маленьком лакированном столике. Джимми и Реджинальд с любопытством ждали. Скоро дверь отворилась, и вошла синьора Саккарди. Это была женщина лет сорока пяти, с черными волосами над желтоватым, слегка подведенным лицом. На ней было темное платье с овальным вырезом. На шее висел золотой крест на маленькой цепочке. Она любезно поздоровалась с двумя иностранцами, и, так как они плохо изъяснялись по-итальянски, с удивительной легкостью заговорила по-английски:

— Вы проездом в Венеции, господа? Я это вижу… И после достопримечательностей Святого Марка вам бы хотелось удостовериться в красоте другого сорта?

Джимми, притворяясь робким юношей, признался:

— Боже мой, синьора, нельзя же любоваться без конца Тинторетто и гробницами дожей. Нам сказали, что вы берете на себя развлечение скучающих туристов.

— Кто вам сообщил это?

— Швейцар гостиницы «Гельвеция». Это удовлетворило мадам Саккарди.

— Прекрасно, господа, не угодно ли следовать за мной?

Она провела гостей в комнату первого этажа, представлявшую нечто среднее между будуаром и спальней. В алькове, обитом темным шелком, стояла софа, покрытая кашемиром.

— Я сейчас пришлю к вам мою кузину Андреа. Asti spumante[25], или шампанского?

— Шампанского… и самого лучшего. Она ушла. Джимми наклонился к сэру Реджинальду и прошептал:

— Послушайте, займитесь Саккарди… Тем временем я попробую развязать язык кузине. Если Ручини завсегдатай дома, она заговорит о нем после двух-трех бутылок вина.

Появилась Андреа с бутылками и стаканами на подносе. Улыбнувшись мужчинам, она откупорила бутылку, завела граммофон, ударила в ладоши и уселась между ними, довольная созданным ею весельем в этой мрачной комнате. Кузина Саккарди была уроженкой Болоньи, со свежим цветом лица, темными волосами, вьющимися, как шерсть барашка. Два золотых кольца, подвешенные на ее маленьких ушах, придавали ей вид рабыни из комической оперы, недавно привезенной с рынков Малой Азии. С веселыми карими глазами, улыбавшимися из-под низкого лба, розовыми щеками и ласковыми глазами, она походила скорее на хорошо откормленную монашку, чем на ночную красавицу, посвятившую себя развлечению скучающих путешественников.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11