Арсен Люпен - Арсен Люпен против Херлока Шолмса

      И добавил все с тем же беспокойством в голосе:
      — Ведь он приведет дочь?
      — Надеюсь.
      — Но… вы виделись с ним?
      — Я? Конечно, нет! Просто меня в письме попросили принять вас обоих, услать до трех часов прислугу и никого не принимать между вашим приходом и его уходом. В случае отказа я должен был бы предупредить его двумя строчками в «Эко де Франс». Но я так рад, что могу оказать услугу Арсену Люпену, и согласен на все.
      Господин Жербуа простонал:
      — Увы! Чем все это кончится?
      Он достал из кармана банкноты, разложил их на столе и составил две равные пачки. Оба хранили молчание. Время от времени господин Жербуа прислушивался. Не звонят ли в дверь?
      Шли минуты, и тревога его все росла. Сам мэтр Детинан начал испытывать какое-то беспокойство.
      В какой-то момент адвокат утратил самообладание. Он резко встал:
      — Не придет… А как вы думали? С его стороны это было бы безрассудством! Нам-то он доверяет, ведь мы — честные люди, не способные на предательство. Но опасность не только здесь.
      Вконец сломленный господин Жербуа, прижав к столу обе пачки банкнот, бормотал:
      — Хоть бы он пришел, Господи, хоть бы пришел! Все это отдам, лишь бы увидеть Сюзанну!
      Дверь распахнулась.
      — Хватит и половины, господин Жербуа.
      На пороге стоял элегантно одетый молодой человек, в котором господин Жербуа сразу узнал того, кто заговорил с ним возле лавки старьевщика в Версале. Он бросился к нему.
      — Где Сюзанна? Где моя дочь?
      Арсен Люпен плотно прикрыл дверь и, преспокойно снимая перчатки, обратился к адвокату:
      — Мой дорогой мэтр, позвольте от души поблагодарить вас за любезность, с которой вы согласились защищать мои права. Я никогда об этом не забуду.
      — Но вы не позвонили… — прошептал мэтр Детинан. — Я не слышал звонка…
      — Звонки и двери — это вещи, которые должны работать так, чтобы их не было слышно. Главное, я здесь.
      — Но моя дочь! Сюзанна! Что вы с ней сделали? — все повторял учитель.
      — Боже мой, месье, — ответил Люпен, — как вы торопитесь! Полноте, не волнуйтесь, еще мгновение и ваша дочь окажется у вас в объятиях.
      Он прошелся по комнате и снисходительно похвалил:
      — Господин Жербуа, разрешите вас поздравить: вы сегодня действовали с большой ловкостью. Если бы автомобиль так глупо не сломался, мы спокойно бы встретились на площади Звезды и избавили бы мэтра Детинана от беспокойства. Но что поделаешь! Видно, так было суждено.
      Заметив на столе две пачки банкнот, Люпен воскликнул:
      — О, прекрасно! Миллион здесь… Не будем терять времени. Вы позволите?
      — Но, — возразил мэтр Детинан, загородив собою деньги, — мадемуазель Жербуа еще здесь нет.
      — Ну и что из этого?
      — Но ведь ее присутствие необходимо…
      — Понимаю, понимаю! Арсен Люпен вызывает лишь относительное доверие. Заберет полмиллиона и не вернет заложницу. Ах, дорогой мэтр, люди меня так плохо знают! Судьбой предназначено мне совершать, скажем, особые поступки, и поэтому никто не верит в мое слово… Мое! Человека чрезвычайно щепетильного и деликатного! Впрочем, дорогой мэтр, если у вас появились какие-нибудь опасения, откройте окно и позовите на помощь. На улице целая дюжина агентов.
      — Вы так думаете?
      Арсен Люпен чуть отодвинул штору.
      — Похоже, господину Жербуа не удалось провести Ганимара. Что я вам говорил? Вот он, старый дружок!
      — Возможно ли это? — воскликнул учитель. — Клянусь вам…
      — Что не предали? Не сомневаюсь, однако те парни тоже не простачки. А вот и Фоленфан! И Греом! И Дьези! Все мои ребята здесь!
      Мэтр Детинан не мог скрыть удивления. Какое спокойствие! Люпен беззаботно смеялся, как будто играл в обычную детскую игру, как будто ему ничто не угрожало!
      И беззаботность эта, даже больше, чем присутствие полицейских, придала адвокату уверенности. Он отошел от стола с банкнотами.
      Арсен Люпен взял в руки обе пачки денег и, вытащив из каждой по двадцать пять банкнот, протянул все пятьдесят мэтру Детинану:
      — Часть гонорара от господина Жербуа, мой дорогой мэтр, и часть от Арсена Люпена. Вы их честно заработали.
      — Вы ничего мне не должны, — возразил адвокат.
      — Как? А доставленные хлопоты?
      — А удовольствие, которое я получаю от этих хлопот!
      — Иными словами, дорогой мэтр, вы не хотите брать денег от Арсена Люпена. Вот что значит иметь плохую репутацию, — вздохнул он и протянул деньги учителю.
      — Возьмите, в память о нашей встрече, это будет моим свадебным подарком мадемуазель Жербуа.
      Господин Жербуа схватил банкноты, возразив при этом:
      — Моя дочь не собирается замуж.
      — Не будет собираться, если вы откажете ей в своем родительском благословении. Она просто горит желанием выйти замуж.
      — Откуда вам известно?
      — Молодые девушки всегда о чем-то мечтают без разрешения своих пап. Счастье, что есть на свете добрые гении по имени Арсен Люпен, находящие в ящиках секретеров тайные надежды их милых душ.
      — А больше вы ничего не нашли? — поинтересовался мэтр Детинан. — Не скрою, очень хотелось бы узнать, почему именно эта вещь оказалась предметом ваших забот?
      — Причина историческая, мой дорогой мэтр. Хотя господин Жербуа и ошибался, предполагая, что помимо лотерейного билета, о котором я и не знал, в нем содержится какое-то сокровище, все же я гонялся за этим секретером уже очень давно. Он из тиса и красного дерева, украшен капителями с акантовыми листьями, но главное, секретер обнаружили в одном маленьком домике в Болонье, где некогда жила Мария Валевска. На ящичке есть даже надпись: «Французскому императору Наполеону I от его верного слуги Манциона». А сверху ножом вырезано: «Тебе, Мария». Впоследствии Наполеон велел сделать такой же секретер для императрицы Жозефины, а это значит, что уникальная вещь, на которую можно полюбоваться в Мальмезоне, — всего лишь несовершенная копия той, что с недавнего времени входит в мои коллекции.
      — Увы! Если б я только знал, с какой радостью уступил бы ее тогда вам в лавке! — простонал господин Жербуа.
      Арсен Люпен, смеясь, ответил:
      — И оказались бы в таком случае единственным обладателем лотерейного билета номер 514, серия 23.
      — И тогда вы бы не похитили мою дочь. Бедняжка, для нее, наверное, это такой удар!
      — Что именно?
      — Да похищение…
      — Но дорогой месье, вы ошибаетесь, мадемуазель Жербуа никто не похищал.
      — Мою дочь не похитили?
      — Конечно. Похищение означает насилие, а ваша дочь сама согласилась стать заложницей.
      — Сама согласилась? — недоумевая, повторил господин Жербуа.
      — И даже почти попросила об этом! А как вы думали! Такая умная девушка, как мадемуазель Жербуа, прячущая к тому же в глубине души тайную страсть, и откажется от приданого? О, клянусь, мне было совсем не трудно убедить ее, что это единственный способ сломить ваше упрямство.
      Мэтр Детинан веселился от души.
      — Наверное, самым сложным было вступить с ней в переговоры, — заметил он. — Не представляю, чтобы мадемуазель Жербуа согласилась беседовать с незнакомым человеком.
      — О, ведь это был не я. Я даже не имею чести быть с нею знакомым. В роли посредника выступила одна из моих приятельниц.
      — Конечно, белокурая дама из автомобиля, — перебил мэтр Детинан.
      — Именно она. И с самой первой встречи возле лицея все было решено. С тех пор мадемуазель Жербуа со своей новой знакомой отправились в путешествие, съездили в Бельгию, в Голландию, что оказалось для девушки весьма приятным и полезным. Об остальном она расскажет вам сама.
      Раздалось три звонка в дверь, потом еще один и, наконец, последний долгий звонок.
      — Это она, — объявил Люпен. — Мой дорогой мэтр, не будете ли так любезны…
      Адвокат направился в вестибюль.
 
 
      В дверь показались две молодые женщины. Одна из них сразу бросилась в объятия господина Жербуа. Вторая подошла к Люпену. Она была высока ростом, с очень бледным лицом и белокурыми волосами, разделенными пробором на два золотистых мягких пучка. Вся в черном, с единственным украшением — агатовым колье в пять рядов, она казалась утонченно элегантной.
      Арсен Люпен что-то шепнул ей на ухо и обратился к мадемуазель Жербуа:
      — Прошу прощения, мадемуазель, за все ваши скитания, но тем не менее мне кажется, что вы не чувствовали себя слишком уж несчастной.
      — Несчастной? Наоборот, я была бы очень счастлива, если б не бедный отец.
      — Ну тогда все к лучшему. Поцелуйте его еще раз и не упустите случая, а он представляется великолепным, поговорить о вашем кузене.
      — О моем кузене? Что это значит? Не понимаю…
      — Прекрасно понимаете. Ваш кузен Филипп… тот самый молодой человек, чьи письма вы так свято храните.
      Сюзанна, смешавшись, покраснела и в конце концов, как советовал Люпен, снова бросилась в объятия отца.
      Люпен умиленно поглядел на обоих.
      — Как все-таки хорошо делать добро! Какая трогательная картина! Счастливый отец! Счастливая дочь! И ведь все это счастье — дело твоих рук, Люпен! Два существа будут благословлять тебя всю жизнь… Твое имя будет свято передаваться внукам и правнукам… Ах, семья, семья…
      Он снова подошел к окну:
      — Дружище Ганимар все еще здесь? Ему бы, наверное, так хотелось бы тоже присутствовать при этом трогательном изъявлении чувств! Но нет, его не видно. Ни его, ни прочих. Черт возьми! Положение осложняется… Не удивлюсь, если они уже у ворот или возле окошка консьержа… а то и на лестнице!
      Господин Жербуа встрепенулся. Теперь, когда дочь была уже здесь, к нему вернулось ощущение реальности. Арест противника мог означать получение второй половины миллиона. Он инстинктивно шагнул вперед. Но Люпен, будто случайно, оказался у него на пути.
      — Куда это вы собрались, господин Жербуа? Защищать меня от них? Ах, как это любезно с вашей стороны! Но не беспокойтесь. Впрочем, уверяю вас, они в худшем положении, чем я.
      И продолжил, словно размышляя:
      — В конце концов, что им известно? Здесь вы и, возможно, также и мадемуазель Жербуа, так как они видели, что она приехала с какой-то незнакомой дамой. Но о моем-то присутствии они даже и не подозревают! Как смог бы я проникнуть в дом, который еще утром обыскали с подвала до чердака? Нет, по всей вероятности, они ждут меня, чтобы схватить… Милые бедняжки! Разве что догадались, что незнакомая дама послана мною с поручением произвести обмен… В таком случае они собираются арестовать ее на выходе…
      Раздался звонок.
      Резким движением Люпен остановил господина Жербуа и сухо, властно произнес:
      — Ни шагу, месье, подумайте о дочери и будьте благоразумны, а не то… Что касается вас, мэтр Детинан, вы дали мне слово.
      Господин Жербуа замер на месте. Адвокат тоже не двигался.
      Нисколько не торопясь, Люпен взялся за шляпу, тщательно отер ее от пыли рукавом.
      — Дорогой мэтр, если я вам когда-нибудь понадоблюсь… Мадемуазель Сюзанна, примите мои наилучшие пожелания и передайте дружеский привет господину Филиппу.
      Он вынул из кармана тяжелые часы в двойном золотом футляре.
      — Господин Жербуа, сейчас три часа сорок две минуты, в три сорок шесть разрешаю вам выйти из этой гостиной… Ни минутой раньше трех сорока шести, ясно?
      — Но они могут войти силой, — не удержался мэтр Детинан.
      — Мой дорогой мэтр, вы забываете о законе! Ни за что на свете Ганимар не согласится ворваться в жилище гражданина Франции! Мы еще можем успеть сыграть отличную партию в бридж. Однако прошу извинить, мне кажется, вы все трое настолько взволнованы, что я не хотел бы злоупотреблять…
      Он положил часы на стол, открыл дверь гостиной и обернулся к белокурой даме:
      — Вы готовы, дорогой друг?
      Пропустив ее вперед, Люпен напоследок почтительно поклонился мадемуазель Жербуа и вышел, прикрыв за собой дверь.
      Из вестибюля послышался его громкий голос:
      — Привет, Ганимар, как дела? Наилучшие пожелания госпоже Ганимар! Передайте, что на днях зайду к ней пообедать… Прощай, Ганимар!
      Раздался второй звонок, на этот раз резкий и яростный, за ним последовали удары в дверь. На лестнице что-то кричали.
      — Три сорок пять, — пробормотал господин Жербуа.
      И спустя несколько секунд решительно направился в вестибюль. Люпена и белокурой дамы уже там не было.
      — Отец! Не надо! Подожди! — крикнула Сюзанна.
      — Ждать? Да ты с ума сошла! Какие церемонии могут быть с этим мерзавцем? Ведь полмиллиона…
      Он отворил.
      — Эта дама… где она? Где Люпен?
      — Он был здесь… Он еще здесь.
      Ганимар торжествующе воскликнул:
      — Он у нас в руках. Дом окружен!
      — А черная лестница? — возразил мэтр Детинан.
      — Черная лестница выходит во двор, а там лишь один выход, и возле него дежурят десять человек.
      — Но ведь вошел-то он не через эту дверь… и уйдет не через нее.
      — А как же он вошел? — ответил Ганимар. — Не по воздуху же залетел!
      Он отодвинул портьеру. Показался длинный коридор, ведущий в кухню. Ганимар бросился туда и обнаружил, что дверь на черную лестницу была заперта на два оборота.
      Из окна он крикнул агентам:
      — Никого?
      — Никого.
      — Ну тогда, — заключил он, — они в квартире! Спрятались в одной из комнат! Ведь удрать отсюда просто невозможно! Ага, малыш Люпен, ты надо мной посмеялся, а теперь мой черед…
 
 
      В семь часов вечера, удивленный тем, что до сих пор нет никаких новостей, сам шеф Сюртэ господин Дюдуи прибыл на улицу Клапейрон. Он опросил агентов, дежуривших возле дома, и поднялся к мэтру Детинану. Тот проводил его в комнату, где господин Дюдуи увидел человека, вернее, две ноги, елозящие по ковру, тогда как туловище, которому они принадлежали, целиком скрывалось в глубине камина.
      — Эй, эй! — выкрикивали где-то вдали.
      И другой голос, идущий сверху, вторил:
      — Эй, эй!
      Господин Дюдуи засмеялся:
      — Послушайте, Ганимар, что это, вы решили сделаться трубочистом?
      Инспектор выполз из чрева камина. Лицо его, одежда почернели от сажи, в глазах появился горячечный блеск. Он был неузнаваем.
      — Ищу ЕГО, — проворчал Ганимар.
      — Кого?
      — Арсена Люпена. Арсена Люпена и его подругу.
      — Ах, так? Уж не воображаете ли вы, что они спрятались в каминной трубе?
      Ганимар поднялся, приложил к манжете своего начальника пять угольно-черных пальцев и глухо, с бешенством произнес:
      — А где, вы думаете, они могут быть, шеф? Ведь должны же они где-то быть! Они такие же живые существа, как мы с вами, из мяса и костей. Люди не умеют превращаться в дым.
      — Конечно, нет, они могут просто уйти.
      — Как? Как? Дом окружен. Даже на крыше мои агенты.
      — А соседний дом?
      — Он никак не сообщается с этим.
      — А квартиры на других этажах?
      — Я знаю всех жильцов: те никого не видели. И никого не слышали.
      — Вы уверены, что знаете всех?
      — Всех. За них поручился консьерж. К тому же из предосторожности я поставил по агенту в каждой квартире.
      — И все-таки надо бы его поймать.
      — Я тоже так говорю, шеф, я тоже так говорю. Надо, а значит, будет сделано, потому что оба они здесь. Они просто не могут здесь не быть. Будьте спокойны, шеф, если не сегодня, то завтра я их поймаю. Останусь тут ночевать! Ночевать останусь!
      Он и правда там заночевал и на следующий день тоже, и через день. Когда прошло три полных дня и три ночи, инспектор не только не поймал неуловимого Люпена и его столь же неуловимую подругу, но и не смог обнаружить ни малейшей зацепки, позволяющей построить хоть какую-нибудь версию происшедшего.
      Именно поэтому его первоначальное мнение ничуть не изменилось.
      — Раз нет никаких следов, значит, они здесь!
      Может быть, в глубине души он не был столь сильно в этом убежден. Однако признаваться не желал. Нет, тысячу раз нет, мужчина и женщина не растворяются в воздухе, подобно злым гениям из детских сказок. И, не теряя мужества, он продолжал искать и рыскать, словно надеялся обнаружить невидимое укрытие, найти их, даже превратившихся в камни и стены.

Глава вторая
Голубой бриллиант

      Вечером 27 марта на авеню Анри-Мартен, 134, в особнячке, оставленном ему в наследство братом полгода тому назад, старый генерал барон д'Отрек, посол в Берлине во времена Второй империи, дремал в своем глубоком кресле, пока компаньонка читала вслух, а сестра Августа клала грелку в кровать и зажигала ночник.
      В одиннадцать часов монашенка, в виде исключения собиравшаяся в этот вечер отправиться на ночь в монастырь, чтобы побыть с настоятельницей, позвала компаньонку.
      — Мадемуазель Антуанетта, я все закончила и ухожу.
      — Хорошо, сестра.
      — Смотрите не забудьте, кухарка взяла выходной, вы остаетесь в доме одна с лакеем.
      — Не беспокойтесь за господина барона, я, как договорились, лягу в соседней комнате и оставлю дверь открытой.
      Монашенка ушла. Спустя некоторое время явился за указаниями лакей Шарль. Барон не спал и ответил сам:
      — Все, как обычно, Шарль, проверьте, хорошо ли слышен звонок у вас в комнате. По первому же зову спускайтесь и бегите за врачом.
      — Мой генерал, как всегда, беспокоится?
      — Я не очень… не очень хорошо себя чувствую. Итак, мадемуазель Антуанетта, на чем же мы остановились?
      — А разве господин барон не собирается ложиться?
      — Нет-нет, я лягу очень поздно, к тому же прекрасно справлюсь сам.
      Однако уже через двадцать минут старик вновь уснул, и Антуанетта на цыпочках удалилась.
      В это время Шарль тщательно запирал, как обычно, ставни на окнах первого этажа.
      Войдя в кухню, он набросил крючок на дверь, выходящую в сад, а потом прошел в вестибюль, чтобы для верности запереть парадное еще и на цепочку. После чего вернулся в свою мансарду на четвертом этаже, лег и уснул.
      Но не прошло и часа, а Шарль вдруг как ошпаренный вскочил с постели: резко зазвенел звонок. Такой настойчивый, долгий, он не прекращался целых семь или восемь секунд.
      — Ох, — вздохнул лакей, стряхивая с себя сон, — какая-то новая прихоть барона.
      Он натянул одежду, торопливо спустился по лестнице и по привычке постучал в дверь. Ответа не было. Шарль решил войти.
      — Что такое, — прошептал он, — света нет… За каким чертом лампу погасили?
      И тихо позвал:
      — Мадемуазель!
      В ответ ни звука.
      — Вы здесь, мадемуазель? Да в чем дело? Господину барону плохо?
      Вокруг него все та же тишина, такая тяжелая, давящая, что он даже встревожился. Шагнув вперед, он споткнулся о стул. Ощупав его, убедился, что тот опрокинут. И вдруг рука Шарля, шарящая по ковру, натолкнулась на другие предметы; почему-то на полу валялись круглый столик, ширма. В тревоге лакей вернулся к стене и стал пытаться на ощупь найти выключатель. Отыскав наконец, он повернул его.
      В центре комнаты, между столом и зеркальным шкафом лежало тело его хозяина, барона д'Отрека.
      — Что?.. Как это?! — забормотал он.
      Шарль растерялся. Не двигаясь с места, широко раскрытыми глазами глядел он на разбросанные всюду вещи, валявшиеся на полу стулья, большой хрустальный канделябр, расколовшийся на тысячу мелких осколков, часы, брошенные на мраморную каминную полку, — все эти следы ужасной, яростной борьбы. Неподалеку от трупа сверкнул сталью стилет. С острия еще капала кровь. С кровати свисал большой, в кровавых пятнах, платок.
      Шарль от ужаса вскрикнул: неожиданно тело барона свело последней судорогой, оно вытянулось, но вновь скорчилось на ковре. Еще одна конвульсия — и все было кончено.
      Шарль склонился. Из тонкой раны на шее била кровь, оставляя на ковре черные пятна. На лице застыло выражение дикого ужаса.
      — Его убили, — прошептал лакей, — его убили.
      И внезапно вздрогнул, вспомнив, что жертв могло быть две, ведь компаньонка легла в соседней комнате! Убийца мог прикончить и ее!
      Шарль толкнул дверь в соседнюю комнату: она была пуста. Видимо, Антуанетту похитили, если только она сама не ушла еще до убийства.
      Лакей вернулся в комнату барона и, взглянув на секретер, убедился, что он не взломан.
      Мало того, на столе, возле связки ключей и бумажника, который барон туда клал каждый вечер, лежала груда золотых монет. Шарль схватил бумажник и осмотрел его содержимое. В одном из отделений лежало тринадцать банкнот. Он сосчитал: тринадцать стофранковых купюр.
      Это было сильнее его: инстинктивно, механически, словно голова не ведала о том, что творила рука, он вынул тринадцать банкнот, запихал их в карман, а потом, сбежав по лестнице, откинул крючок, снял цепочку, захлопнул за собой дверь и бросился в сад.
 
 
      Но Шарль был честным человеком. Едва захлопнув калитку, от свежего ветра и капель дождя в лицо он опомнился. И, осознав, что наделал, пришел в ужас.
      Мимо проезжал фиакр. Шарль крикнул вознице:
      — Эй, друг, поезжай в полицию и привези комиссара… Галопом! Здесь человека убили!
      Кучер стегнул лошадь. А Шарль, сочтя за лучшее вернуться в дом, не смог этого сделать: ведь он сам запирал ворота, а снаружи они не открывались.
      И звонить не было смысла, в особняке никого больше не оставалось.
      Тогда он начал ходить вдоль садов, окаймлявших авеню со стороны Мюэт веселым бордюром аккуратно подстриженных зеленых кустов. И лишь спустя час дождался наконец комиссара и смог рассказать о том, как было совершено преступление, а заодно и передать тринадцать банковских билетов.
      Потом стали искать слесаря, который с превеликим трудом отомкнул калитку и парадную дверь.
      Комиссар поднялся наверх и, бросив в комнату взгляд, вдруг обернулся к лакею:
      — Вы же говорили, что в комнате все было вверх дном.
      Шарль, казалось, так и замер на пороге: вся мебель стояла на своих обычных местах. Круглый столик красовался между окнами, стулья располагались вокруг стола, а часы заняли свое место посредине каминной полки. Осколки канделябра куда-то пропали.
      — А труп?.. Господин барон… — только и мог выговорить он.
      — Действительно! — воскликнул комиссар. — Где же жертва?
      Он подошел к кровати. Под широким одеялом покоился генерал барон д'Отрек, бывший посол Франции в Берлине. Широкий генеральский плащ, украшенный почетным крестом, накрывал тело.
      Лицо было спокойно, глаза закрыты.
      — Кто-то приходил, — забормотал лакей.
      — Каким образом?
      — Не знаю, но кто-то приходил, пока меня не было. Вон там, на полу, валялся маленький стальной кинжал. И потом тут еще был окровавленный платок… Нет больше ничего… Все забрали… И навели порядок.
      — Но кто?
      — Убийца!
      — Все двери были заперты.
      — Значит, он оставался в доме.
      — Тогда он и сейчас еще здесь, ведь вы все время были на тротуаре!
      Лакей подумал, потом медленно произнес:
      — Правда… правда… не отходил от ограды… И все же…
      — Скажите, кого вы видели последним у барона?
      — Компаньонку, мадемуазель Антуанетту.
      — А где она?
      — Раз постель ее не разобрана, по-видимому, воспользовалась отсутствием сестры Августы и тоже ушла. Оно и понятно, девушка молодая, красивая.
      — Но как она вышла?
      — Через дверь.
      — Ведь вы же сами заперли на крючок и цепочку!
      — Так это было позже! Она тогда, должно быть, уже ушла.
      — И преступление совершилось после ее ухода?
      — Конечно.
      Обыскали весь дом сверху донизу, облазили чердаки и подвалы, но убийца, видимо, сбежал. Как? В какой момент? Он ли или сообщник счел за лучшее вернуться на место преступления, чтобы уничтожить то, что могло на него указать? Все эти вопросы мучили служителей правосудия.
      В семь часов появился судебный медик, в восемь — шеф Сюртэ. За ними — прокурор Республики и следователь. Особняк так и кишел агентами, журналистами, приехал и племянник барона д'Отрека, члены его семейства.
      Снова искали, изучали положение трупа по показаниям Шарля, допросили, как только она пришла, сестру Августу. Безрезультатно. Разве что сестра Августа удивилась, что исчезла Антуанетта Бреа. Она сама наняла девушку две недели назад, у той были отличные рекомендации, и монашенка отказывалась верить, будто компаньонка могла бросить оставленного на ее попечение больного и сбежать на ночь глядя.
      — К тому же, в таком случае, — уточнил следователь, — она должна была бы уже вернуться обратно. Значит, придется выяснить, что же с ней стало.
      — Мне кажется, — вставил Шарль, — ее похитил убийца.
      Разумная гипотеза, к тому же подтвержденная некоторыми обстоятельствами.
      — Похитил? Очень даже вероятно, — изрек начальник Сюртэ.
      — Это не только невероятно, — вдруг возразил кто-то, — но и полностью противоречит фактам, результатам расследования, короче, противоестественно.
      Это было сказано таким резким тоном, что все сразу узнали Ганимара. Ему одному было простительно выражаться столь непочтительно.
      — Ах, это вы, Ганимар? — удивился господин Дюдуи, — а я вас и не заметил.
      — Я здесь вот уже два часа.
      — Значит, вы все-таки заинтересовались чем-то, что не имеет отношения к лотерейному билету номер 514, серия 23, к делу на улице Клапейрон, к Белокурой даме и Арсену Люпену?
      — Ха! Ха! — проскрипел старый инспектор, — я вовсе не уверен, что в занимающем нас деле Люпен ни при чем… Так что оставим пока, до новых распоряжений билет номер 514 и посмотрим, в чем тут дело.
 
 
      Ганимар вовсе не был из тех знаменитых полицейских, чьи методы составляют отдельную школу, а имя навсегда остается в анналах юриспруденции. Ему не хватало тех гениальных озарений, коими славятся Дюпоны, Лекоки и Шерлоки Холмсы. Тем не менее инспектору были присущи многие отличные качества, такие, как наблюдательность, проницательность, упорство, а в некоторых случаях даже и интуиция. К достоинствам его можно было отнести то, что в работе он абсолютно ни от кого не зависел. Ничто не влияло на Ганимара, не смущало его покой, если, конечно, не считать какого-то завораживающего действия, оказываемого Люпеном. Но, как бы то ни было, в то утро он показал себя с блестящей стороны, любой судья одобрил бы такую помощь следствию.
      — Во-первых, — начал он, — следовало бы попросить Шарля уточнить один пункт: все ли разбросанные или перевернутые вещи, которые он видел сначала, заняли потом свои обычные места?
      — Абсолютно все.
      — Следовательно, разумно будет предположить, что к ним прикасался человек, знакомый с их местоположением.
      Такое замечание просто поразило всех присутствующих. Ганимар продолжил:
      — Еще один вопрос, господин Шарль… Вас разбудил звонок… Как вы решили, кто вам звонит?
      — Да черт возьми, господин барон же!
      — Ладно, но когда именно он мог позвонить?
      — Ну, после борьбы… перед смертью.
      — Невозможно, ведь вы обнаружили его лежавшим без движения на расстоянии более чем четырех метров от кнопки звонка.
      — Ну, значит, он позвонил во время борьбы.
      — Невозможно, поскольку, как вы сами сказали, звонок был долгим, упорным и продолжался около восьми секунд. Не думаете же вы, что противник позволил бы ему спокойно звонить?
      — Тогда еще раньше, как только на него напали.
      — Невозможно, так как вы говорили, что от звонка до того момента, как вы вошли в комнату, прошло самое большее три минуты. Значит, если барон позвонил раньше, то убийце, для того, чтобы сразиться с ним, заколоть, дождаться агонии и сбежать, необходимо было уложиться в эти самые три минуты. Повторяю, это невозможно.
      — И все-таки, — вмешался следователь, — кто-то звонил. Если это не барон, так кто же?
      — Убийца.
      — Зачем?!
      — Не имею представления. Но, по крайней мере, то, что он позвонил, доказывает его осведомленность о том, что звонок проведен в комнату лакея. Кто мог знать об этом? Только тот, кто сам жил в доме.
      Круг возможных подозреваемых все сужался. Всего несколькими быстрыми, точными, логичными фразами Ганимар настолько ясно и правдоподобно изложил свою версию, что следователю ничего не оставалось, кроме как заключить:
      — Одним словом, вы подозреваете Антуанетту Бреа.
      — Не подозреваю, а обвиняю.
      — Обвиняете в сообщничестве?
      — Я обвиняю ее в убийстве генерала барона д'Отрека.
      — Это уж слишком! Какие у вас доказательства?
      — Прядь волос, обнаруженная мною зажатой в кулаке жертвы, он ногтями буквально вдавил их в кожу.
      Ганимар показал волосы: они были сверкающе-белокурого оттенка, как золотистые нити. Шарль прошептал:
      — Да, это волосы мадемуазель Антуанетты. Тут не ошибешься.
      И добавил:
      — И вот еще что… Мне кажется, что этот нож… ну, который потом исчез… кажется, это был ее нож. Она им страницы разрезала.
      Наступило томительное, долгое молчание, как будто преступление от того, что было совершено женщиной, стало еще более ужасным. Следователь принялся рассуждать:
      — Допустим (хотя пока у нас еще мало информации), что барон был убит Антуанеттой Бреа. Но требуется еще и объяснить, каким образом удалось ей выйти после совершения преступления, потом вернуться обратно после ухода Шарля и, наконец, снова бежать еще до прихода комиссара. Каково ваше мнение на этот счет, господин Ганимар?
      — Никакого.
      — Как же так?
      Похоже было, Ганимар смутился. Затем с видимым усилием произнес:
      — Все, что я могу сказать: здесь используются те же методы, как и в деле лотерейного билета, перед нами все тот же феномен, который мы можем назвать способностью исчезать. Антуанетта Бреа появляется и исчезает в этом особняке столь же таинственным образом, как и Арсен Люпен, когда проник в дом мэтра Детинана, а затем улетучился оттуда вместе с Белокурой дамой.
      — Какой же вывод?
      — Вывод напрашивается сам: нельзя не заметить по меньшей мере странное совпадение — сестра Августа нанимает Антуанетту Бреа ровно двенадцать дней назад, то есть на следующий день после того, как от меня ускользнула Белокурая дама. И во-вторых, у Белокурой дамы волосы точно такого же оттенка, с точно таким же золотистым металлическим блеском, как и те, что мы нашли.