Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов

Гул одобрения встретил эту страстную речь, и план был тотчас же принят. Как ни старался де Кюсси заставить соратников подождать хотя бы день, для присоединения к войску рыцарей и солдат из земель графа Танкервильского, ему это не удалось.

Сам Артур, несмотря на то, что только что предлагал ожидать подкреплений, увлекся такой перспективой, обрисованной столь детально и красноречиво. При мысли о том, что Элеонора, всю жизнь преследовавшая его мать, сделается, наконец, его пленницей, глаза принца ярко заблестели, и нетерпение охватило его.

Де Кюсси видел все это и понимал, что все его слова прозвучат впустую и сопротивляться принятому решению бесполезно, и поэтому решил употребить все свои силы и опыт, чтобы способствовать успеху предприятия, в душе им не одобряемого.

Анжуйские рыцари были нимало удивлены, когда де Кюсси, еще недавно советовавший дожидаться подкреплений, энергично взялся за организацию и подготовку похода. Он стал душой этого предприятия. Кюсси успевал везде и всюду; его глаза все подмечали, его ум и богатый военный опыт позволяли ему ответить на любой вопрос о подготовке к походу. Он успел организовать рекогносцировку местности, где предстояли военные действия, запасти продовольствие и разослать в разные стороны разведывательные отряды. Все, что требовали обстоятельства в условиях войны, было им учтено и сделано с невероятной быстротой.

Как только отряды рыцарей прибыли к замку Мирабо, наскоро собрали военный совет. Он был краток. Ни одного лишнего слова не прозвучало во время разработки плана штурма замка, ибо здесь собрались истинные профессионалы своего дела.

– Каждый предводитель части солдат должен штурмовать одни из ворот.

– Гюг ле Брюн, я соединюсь с вами. Мы нападем с юга. Сир де Молеон, с какой стороны вы собираетесь атаковать?

– Я собираюсь штурмовать большие ворота, если это будет угодно принцу.

– Конечно, господа, конечно, – сказал принц, – все это прекрасно, но я думаю, что успех будет более полным, если штурм начнется одновременно по единому сигналу, а значит, все войска должны быть к тому моменту готовы и находиться на своих местах.

– Справедливо, справедливо! Прекрасно! Хорошая мысль! Вы прекрасно разбираетесь в военном деле, принц! – раздались одновременно несколько голосов.

– Сир де Кюсси, а с какой стороны вы намерены идти приступом? – спросил один из рыцарей, участвовавших в этом коротком военном совете. – Я вижу, что ваши люди готовят для штурма большие щиты, крючья и топоры.

– Я намерен захватить эту башню, – отвечал Кюсси, указывая на огромную, крепкую башню, с которой, судя по всему, когда-то и началась постройка всех остальных стен и башен замка и города Мирабо.

– А! – вскричал де Молеон, – вы хотите прибавить еще одну башню к тем, что нарисованы на вашем щите? Но у вас ничего не получится: нет осадных лестниц. Лучше нападем вместе на большие ворота. Впрочем, как вам будет угодно. Сир Готфрид де Лузиньян, советую со всеми вашими солдатами штурмовать замок с обратной стороны. Только когда будете готовы, дайте сигнал горящей стрелой. А вы, принц, где будете вы во время сражения?

– Я бы посоветовал принцу, – сказал Гюг ле Брюн, – с частью отряда объезжать вокруг города и оказывать помощь там, где она будет нужна.

– Или вы, принц, можете остаться на вершине этого холма, откуда вам будет видна полная картина боевых действий, и, таким образом вы смогли бы координировать наши усилия, – сказал де Лузиньян.

– Благодарю вас, господа, – принц наклонил голову, и, рыцари приняв это как сигнал к действию, отправились, каждый, к намеченным местам штурма, где уже располагались их отряды. Только де Кюсси остался рядом с принцем, – башня, которую он хотел штурмовать вместе со своим отрядом, располагалась напротив того места, где только что закончился самый скоротечный военный совет.

– Я понимаю, что они, движимые заботой обо мне, хотят воспрепятствовать мне принять участие в сражении, – сказал Артур, обращаясь к Кюсси, – но не могу пойти на это. Прошу вас сир де Кюсси, как доблестного и верного рыцаря, позволить мне сражаться под вашим почетным знаменем.

– Как вам будет угодно, принц, – отвечал Кюсси. – Клянусь небом, мне было бы стыдно охлаждать вашу благородную страсть!

– Гуго де Бар, – продолжал рыцарь, обращаясь уже к своему оруженосцу, – соберите людей и приготовьте большой щит.

– Все готово, сир Гюи, – ответил оруженосец, – мы даже запаслись большим количеством заступов и топоров, да и другим инструментом, который может понадобиться для того, чтобы эта треклятая башня рухнула.

– Тогда вперед! – вскричал рыцарь, сходя с лошади. – Я сам поведу моих людей. Капитан Жоделль, прикажите спешиться вашим солдатам. Они должны залпами стрел прикрывать наше приближение к башне.

– Но еще не было сигнала, – возразил Артур. – Не лучше ли подождать?

– Просигналить – дело нехитрое, застать же неприятеля врасплох задача куда сложнее, – отвечал де Кюсси. – Нет, мы не станем медлить. Вряд ли нормандцы догадываются, насколько серьезен будет наш удар. Видя, что основные силы направлены против башни, которая выглядит намного надежнее стен, они и не предполагают, какой угрозе подвергаются. Они не воспринимают всерьез нашу атаку, но как же они ошибаются! Видите трещину в самом низу башни – это и есть их уязвимое место! Вы оставайтесь здесь, принц; я же когда вернусь, буду сражаться рядом.

Рыцарь приблизился к Гуго де Бару и еще трём воинам, поддерживавшим на плечах огромный тяжелый щит, которые находились всего на расстоянии выстрела от стен. Под щитом было еще четверо человек, снабженных всеми орудиями, необходимыми для взламывания и подкопа. Едва де Кюсси подошел к ним, как все тотчас же отправились к стенам, а наемники обрушили лавину стрел на площадку башни, отвлекая тем самым внимание на себя.

Де Кюсси со своими помощниками, прикрываемые щитом, благополучно достигли подножия башни. Но их маневр, несмотря на старания Жоделля с товарищами, добросовестно исполнявшими свои обязанности, все же был замечен осажденными. С высоты стен на них полетели огромные камни и тяжелые брусья, и, если бы не щит, им пришлось бы, пожалуй, туго.

Дело принимало нешуточный оборот. Меткие лучники обрушили на головы осажденных такой шквал стрел, что для тех было бы более разумным просить пощады, а не сопротивляться. Но они продолжали стоять не на жизнь, а на смерть, и, хотя под рукой у них почти не осталось камней, а новые им никто не подносил, из опасения быть убитым на месте, они не сдавались. Вот только камни сыпались на щит все реже и реже, а потом и вовсе прекратились.

Тем временем де Кюсси трудился без отдыха, делая со своими помощниками подкоп под основание башни. Широкая трещина, образованная временем, во многом сопутствовала их успеху. С каждым новым ударом, отделявшим массу камней, она становилась все больше, постепенно превращаясь в глубокий пролом.

И вот наконец с другой стороны города был дан сигнал общей атаки: в воздух взвилась стрела с привязанной к острию горящей паклей. В ту же минуту равнина огласилась криками: радостными – осаждающих, и воплями ужаса тех, кто защищал город.

Артур, горя желанием участвовать в сражении и будучи уверен, что де Кюсси не упрекнет его за непослушание, во весь опор поскакал к тому месту, где рыцарь неутомимо трудился, продолжая подкоп под башню. Охваченный жаждой боя, юный принц, впервые оказавшись так близко к месту сражения, в минуту забыл обо всех опасностях, видя перед собой лишь конечную цель. Сердце его рвалось из груди от радости и надежды. Он подобрался к стенам так близко, что стрелы касались его но отлетали, к счастью, от непроницаемой брони.

Невдалеке он заметил Кюсси, который работал так напряженно, что ничего не видел вокруг и не подозревал об опасности, реально угрожавшей как ему, так и его помощникам. Мгновенно оценив ситуацию, Артур хотел было броситься им на помощь, но силы покинули его, и он остался на месте, в растерянности наблюдая за происходящим.

Огромные камни, отторгнутые от основания башни, произвели столь широкий пролом, что следовало, и как можно быстрее, подпереть стену брусьями, чтобы она не обрушилась и не задавила работавших. Все усилия де Кюсси и его товарищей были обращены на это, и они не заметили, как прямо над их головами, на смотровой площадке, появился вооруженный рыцарь, а с ним – еще несколько человек. По-видимому, догадавшись о происходившем на этом пункте, они пришли его защищать. Рыцарь отдал распоряжение, и на площадку втащили большой деревянный крюк, к, которому был подвешен толстенный пень с воткнутым в него острием копья. Эта махина была поднята над самым щитом, прикрывавшим де Кюсси и его товарищей.

– Осторожно, сир Гюи! Берегитесь! – закричали разом солдаты и принц.

Но прежде чем рыцарь смог их услышать и понять, тяжелая громадина обрушилась на щит и раздробила его на мелкие куски. Гуго де Бар и трое солдат были ранены, а четвертый – убит. Де Кюсси же отделался легким испугом: он и еще трое работников находились в этот момент в выкопанной под башней яме и остались невредимыми.

– Назад! – закричал де Кюсси. – Гуго, подай мне факел и бегом к принцу.

Оруженосцы повиновались и, отдав рыцарю зажженный факел, отступили под градом стрел неприятеля. Де Кюсси, оставшись один, спешил закончить свою работу. Его доспехи во многих местах были пробиты стрелами, но, позабыв об опасности, он продолжал с удвоенным упорством долбить и долбить камень.

Воин, наблюдавший за ним с верхней площадки, не зная, как остановить его разрушительную работу, всячески поощрял своих людей:

– Награда тому, кто его убьет! – обещал он. – Бросайте камни! Не подпускайте его к тем связкам хвороста, иначе всем нам конец! Нет, я не допущу, чтобы башня и город погибли. Дайте мне лук!

Сказав это, он прицелился, да так метко, что стрела лишь случайно не достигла цели.

– Ты искусный стрелок, Вильгельм Саллисбюри! – похвалил де Кюсси, взглянув на него. – Но дам тебе дружеский совет: немедленно оставь башню. Еще три минуты – и она рухнет. Я не питаю к тебе ненависти, храбрый рыцарь, ведь мы когда-то были товарищами.

Произнеся эти слова, он поджег несколько связок хвороста, разбросанных тут и там, и медленно стал отступать к принцу.

– Теперь, благородный принц, помогай вам Бог, – сказал он Артуру. – Вы первым войдете и крепость. Судя по крикам, оглашающим воздух, ни одни ворота еще не взяты.

Он обернулся к оруженосцу.

– А ты, Гуго, если рана тебе позволяет, собери солдат; они пойдут за нами. О, Боже! Я вижу, лорд Саллисбюри не собирается покидать башню. Чего же он ждет? Пока она рухнет? Смотрите, смотрите! Он все же пытается погасить огонь. Нет, не успеет: столбы уже занялись… Слышите, как они трещат?

Граф Саллисбюри, видя, что все усилия усмирить пламя оказались тщетными, оставил наконец свой пост.

Когда столбы, подпиравшие стены, сгорели наполовину, они подломились под тяжестью камня; и башня, зашатавшись, рухнула с треском, подобным грому. Равнина покрылась дымящимися развалинами.

– Вперед! Вперед! – торжествовал де Кюсси, – мы будем у стен прежде, чем ветер рассеет пыль.

И уже через минуту они с принцем входили в пролом, образовавшийся после падения башни.

– Смелее, мой юный принц! – поощрял он Артура. – Вы удостоены чести первым войти в город. Станьте же на мое колено.

И он помог молодому рыцарю перебраться через развалины, заграждавшие путь. Артур с мечом в руках гордо шествовал впереди, но тут из-за угла вынырнул Вильгельм Саллисбюри, прозванный Длинным Мечом, и преградил дорогу. Одолев двух солдат, защищавших проход, де Кюсси, опасаясь за жизнь Артура, бросился ему на помощь.

Принц отразил умело первые пять ударов, но шестой угодил ему в плечо с такой силой, что доспехи в этом месте разошлись и обнажили тело. Граф поднял меч для завершающего удара. Артур, наполовину оглушенный, сделал усилие для защиты; в ту же минуту де Кюсси загородил его и принял удар своим щитом.

– Честь и хвала вам, принц! Вы сражались, как храбрый рыцарь! – вскричал он. – Теперь путь свободен. Ступайте вперед с вашими солдатами и предоставьте мне закончить дело.

– Помнишь ли ты, Вильгельм, мой старинный друг, как мы делили с тобой невзгоды тогда, в Палестине? – обратился он к лорду. – Мы были с тобой товарищами, теперь же стали врагами. Мне искренне жаль, что судьба развела нас по разные стороны, но коль уж так вышло, то защищайся, мой отважный недруг!

– Храбрый Гюи, – отвечал ему граф, – я готов помериться с тобой силами!

И в то же мгновение нанёс ему сильный удар мечом, но удар был отражен. Два противника были столь искусны и сохраняли такое хладнокровие, что сражение затянулось. Мечи сверкали с быстротой молнии, удары сыпались градом; каски и латы были разбиты, а подлатники уподобились рубищу, покрывающему нищего.

– Клянусь небом, лорд Саллисбюри! – воскликнул Кюсси. – Ты смелый воин! Но вот что кончит сражение!

И в ту же минуту нанес такой ужасный удар, что граф зашатался.

– Благодарю за науку, – сказал Саллисбюри. И, став крепче на ноги, он заплатил своему противнику ответным ударом.

Их поединок был прерван внезапным шумом, донесшимся с улицы. Это войска Вильгельма, теснимые наемниками, беспорядочно отступали, оставляя свои позиции. Толпы горожан, не зная, где укрыться, в страхе метались по площади.

– Неприятели!.. Неприятели!.. Главные ворота взяты… – неслось отовсюду.

– Итак, город взят. – Даже в такой момент хладнокровие не изменило Вильгельму. Обернувшись к своему оруженосцу, он приказал бить отступление.

С каждой минутой в рядах нормандских солдат смятение все усиливалось. Толпы граждан, оставив площадь, искали убежища в замке; туда же спешили воины, защищавшие ворота, взятые сиром де Молеоном. Де Кюсси без опаски перешел через улицу и, взяв из рук оруженосца свое знамя, водрузил его на вершине городского фонтана.

Лорд Саллисбюри, вынужденный и во время отступления отражать удары, старался как мог провести в замок свои рассеянные войска. Как ни странно, эта задача не оказалась такой уж трудной: хотя Гюи и Артур беспокоили его арьергард, но большая часть наемников уже разбежалась по городу в поисках наживы.

Ужасная сцена происходила у входа в замок. Он был окружен толпой мужчин, женщин и детей, просивших убежища. Но Элеонора была столь жестока, что велела закрыть ворота и приказала стрелять в первого же, кто попытается их открыть. Несколько человек стали жертвой ее жестокости.

Когда Саллисбюри приблизился со своим войском к замку, горожане, стремясь пройти вместе с ними, настолько сдавили солдат, что те вынуждены были мечами пролагать себе путь. Вильгельм последним вошел на подъемный мост. Две женщины высшего общества бросились перед ним на колени, умоляя пропустить их в замок.

– Я не смею! – в отчаянии прокричал Вильгельм. Он обернулся и, увидев в нескольких шагах от себя де Кюсси, обратился к нему, как я лучшему другу:

– Сир де Кюсси, если ты все еще уважаешь своего старинного военного товарища, то помоги насколько возможно этим несчастным. Я умоляю тебя об этом!

– Будь по-твоему, Саллисбюри! Я выполню твою просьбу! – отвечал де Кюсси. – Принц Артур, позволите ли вы мне это?

– Поступайте, как вам угодно, мой храбрый и достойный друг! – ответил Артур. Он сделал знак рукой, приказывая наемникам, со всех ног мчавшимся к испуганной толпе, остановиться. – Прочь, говорю я вам!

И, бросив перчатку на землю, добавил:

– Кто переступит сей знак, тот станет мне личным врагом.

– Деньги этого безмозглого стада принадлежат нам по праву! – возмутились некоторые из солдат. – Нас хотят лишить законной добычи!

Один из них выбился из рядов и перешел означенную границу. Де Кюсси подбежал к нему и, не спрашивая имени, размахнулся и нанес ему по лицу такой удар эфесом меча, что тот зашатался и, не удержавшись на ногах, мешком свалился на землю. Кровь полилась у него изо рта и носа. Никто из дружков не вступился за него, и Жоделль – а это был, конечно же, он – встал и поспешил укрыться среди своих товарищей.

На площади, у большого щита, поставленного сиром де Кюсси, собрались Савари де Молеон, Готфрид де Лузиньян и несколько баронов с тремя пленными нормандскими рыцарями. Едва рыцарь и Артур подошли к ним, как де Молеон, протянув руку своему противнику в совете, вскричал:

– Честь и хвала тебе, де Кюсси! Ты сдержал слово и до захода солнца водрузил свое знамя на площади. От лица всех воинов провозглашаю тебя храбрейшим рыцарем дня!

– Нет, в том не моя заслуга, – отвечал де Кюсси. – Слава принадлежит тому, кто первым вошел в крепость и, обнажив меч, сразился с Вильгельмом Длинным Мечом; тому, кто первым стремился участвовать во всех нынешних подвигах! Вот он – герой дня! – указал он на юного принца. – И пусть взятие Мирабо станет славным началом в его дальнейших завоеваниях!

– Честь и хвала! Слава! Слава! – подхватили рыцари разом. – Трубите трубы! Трубите! Да здравствует Артур, король Английский!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА I

Через шесть дней после событий, описанных нами в предыдущей главе, министр Герень, о котором уже так часто упоминалось, прогуливался по одной из аллей старого парка, разбитого у опушки Компьенского леса и отделенного от замка глубоким рвом и частоколом. Чтобы попасть на эту аллею, а потом и в сам лес, следовало сделать немалый крюк, минуя территорию замка и даже часть города. Впрочем, был сюда и более короткий путь – через калитку сада и по подъемному мосту. Но калитка была заперта, а ключ король хранил у себя, и Герень вынужден был идти в обход, чтобы добраться до этого места.

У него была веская причина выбраться сюда на прогулку: душная атмосфера старинного замка давила на него, мешая думать, и здесь, на свободе, он мог наконец предаться своим размышлениям, не рискуя быть прерванным в любую минуту. Предметом его тяжких раздумий было недавнее совещание с епископом Парижским, человеком добрым, но слабовольным. Тот слово в слово пересказал свою беседу с отцом Бернардом, пустынником Венсенским, и Герень теперь ломал голову, не зная, как отнестись к столь странному сговору.

Министра, который был облачен в костюм рыцаря, сопровождал паж, несший его меч, с которым Герень не расставался ни на минуту, даже спустя несколько лет после того, как был наименован епископом Нантским. Но юный паж, хотя он и изучил достаточно характер своего господина, не замечал ничего необычного в его поведении, кроме разве что важности, сопровождавшей, как правило, глубокие размышления министра.

В то время как он прогуливался, беседа двух человек, находившихся в саду, позади густого частокола, достигла его слуха. Их голоса, мужской и женский, то удалялись, то приближались настолько, что министр мог бы различить каждое слово, если бы не заглушал разговор шелестом своей тяжелой походки. Он замер на месте, но запоздал – уже ничего не было слышно.

– Это голос королевы, – подумал вслух Герень. – А ее собеседник, если я не ошибаюсь, граф Овернский. Как раз вчера он прибыл в Компьен по приглашению короля, который и сам собирался вернуться из Турне накануне ночью, да, видно, не смог. Помоги ему, Бог! Похоже, все бароны ополчились против него. Может, епископ Парижский прав, и осуществление столь коварного плана все же послужит на пользу королю, примирив его с недругами. Ах, если бы он вернулся в эту минуту и застал свою супругу с графом Овернским… Ревность взыграла бы в его сердце, я в том уверен. Но нет, не стоит даже надеяться: коль он не приехал вчера, то вряд ли появится здесь раньше нынешнего вечера.

Так разговаривал сам с собой Герень, когда юноша в зеленой тунике, спешивший навстречу, остановился перед ним и, обращаясь к пажу, сопровождавшему министра, спросил:

– Не подскажете ли, как мне пройти в сад замка?

– Для этого вам придется вернуться назад, – отвечал тот. – Когда вы пройдете не меньше полумили, то окажетесь в городе, а оттуда до замка рукой подать. Но кого вы хотите найти в саду?

– Мне нужен граф Овернский, – ответил юноша, – по очень важному делу. Меня уверяли, что эта дорога намного короче. Будь прокляты те, кто послал меня сюда! Мерзкие обманщики! – возмущенный, он повернул назад.

Герень не уловил ни слова из этого разговора, настолько занят был он другим диалогом.

– И именно таковы приказания моего отца? – спрашивала Агнесса, и Гереню показалось, что королева была смущена.

– Точно так, государыня, – подтвердил граф. – И он заклинает вас выполнить свой дочерний долг. Он заклинает всеми обетами, самыми драгоценными, самыми священными…

Продолжение разговора было потеряно для министра, поскольку собеседники вновь удалились и шли теперь по другой аллее. Он продолжал прислушиваться еще несколько минут, но ничего не услышал, кроме топота копыт скачущих по лесу лошадей. Удивленный, он обернулся и увидел короля, которого сопровождали двенадцать вооруженных воинов. Судя по всему, они направлялись в замок.

Не доезжая до места, где находился Герень, Филипп спешился и передал своего коня одному из оруженосцев.

– Я пройду через сад, – сказал он, – а вы отправляйтесь в обход. Но, заклинаю, ведите себя как можно тише и не привлекайте к себе излишнего внимания горожан. Я боюсь, что добрые жители, узнав о моем возвращении, завалят меня жалобами. Если бы не это проклятое отлучение!..

Он был уже в нескольких шагах от Гереня, но так и не заметил его, настолько был занят своими нелегкими думами.

– Счастливый Саладин! У тебя нет такого жреца, который посмел бы возмутить твой домашний покой!.. Клянусь небом, я приму твою веру и стану мусульманином! – скрестив на груди руки, вскричал он в отчаянии.

Тут он поднял глаза и встретился взглядом с глазами министра.

– А, это ты, Герень, – удивился король. – Неужели проклятие выгнало и тебя из города?

– Нет, не это, мой государь. Я пришел сюда по другой причине, – ответил министр. – Хотел побыть в тишине, чтобы спокойно обдумать кое-какие проблемы. – Отправляйся-ка в замок, – сказал он своему пажу. – Мне нужно поговорить с королем, и разговор этот не для чужих ушей.

Он подождал, пока паж не скрылся из виду, затем продолжил:

– Известно ли вам, государь, что, не менее чем в пятидесяти провинциях нашего королевства, народ берется за оружие. Подстегиваемые многими и многими баронами, они готовят вооруженное восстание, и боюсь, государь, что их действия направлены вовсе не в вашу пользу.

– Мы остановим их, Герень! – твердо сказал король. – Мы выступим против них и докажем низким вассалам, что у них есть еще повелитель! – бросил он на ходу, направляясь к саду.

Но, словно вспомнив о чем-то важном, он вдруг остановился и, пошарив в кармане, достал из него листок пергамента.

– Эту бумагу я нашел на своем столе, в Гурне. – сказал он, передавая листок министру. – Хотел бы я знать, кто мне ее подсунул. Поступок нелепый и странный, скажу я вам. Похоже, у графа Овернского, как и у меня, тоже есть тайные враги, действующие исподтишка. А этот-то чем не угодил?..

Герень взглянул на записку и тотчас узнал почерк каноника святой Берты. «Сир король, – прочел он вслух, – остерегайтесь графа Овернского!» Но не успел он сделать каких-либо замечаний по поводу этой записки, как из сада вновь донеслись голоса, которые с каждой минутой становились слышны все отчетливее. Филипп замер, насторожившись: он не мог не узнать голос своей супруги.

– Королева? – удивился и обрадовался он. – Конечно же, это Агнесса!

При одном только имени, столь для него драгоценном, все его печали, все неприятности рассеялись в тот же миг, как исчезает роса под лучами жаркого солнца. Морщины на лбу разгладились, а черты лица приняли добродушное выражение.

– Но что я слышу! – снова насторожился он, – она не одна? Кто ее собеседник? Вам знаком этот голос, Герень?

– Я думаю… мне кажется, государь… – мямлил министр, явно смущенный, – мне кажется, это граф Овернский.

– Вы думаете!.. Вам кажется!.. – вознегодовал король. Кровь бросилась ему в голову, и голубые вены яснее обозначились на его лбу. – Граф Овернский?.. Но что же вас так смутило, епископ? Вы покраснели, словно юнец, тогда как, казалось бы, ничто не должно вас смущать!.. Что все, это значит? Молчите? Ладно… Клянусь богом, я сам доберусь до правды!

Разгневанный, он выхватил из кармана ключ и быстро пошел к калитке. Но в эту минуту голоса приблизились настолько, что каждое слово звучало вполне отчетливо. Не сумев побороть искушения, Филипп остановился и прислушался.

– Запомните это раз и навсегда, Тибольд! – взволнованно говорила Агнесса. – Не предавайтесь иллюзиям и не принуждайте меня более. Я ценю вашу откровенность, но несмотря ни на что, невзирая даже на собственные мои чувства, я не предам короля и буду верна ему до конца. Он мой супруг – этим все сказано. Долг связывает меня подчиняться ему во всем, потакать малейшим его капризам и не покидать его никогда. Вы поняли, граф? Я никогда не оставлю своего мужа!

Эти слова, равно как и подозрительное смущение министра, произвели сильное впечатление на Филиппа, лишив его рассудка. Он сжал кулаки, вне себя от ярости. Вспомнилось все: и странное предупреждение, которое он получил в Турне, и то, что говорил ему шут в Венсенском лесу.

– Она не любит меня! – не смог удержаться он от горькой обиды. – Нет, не любит! И это после всего, что я для нее сделал, чем ради нее пожертвовал. Но он-то, он… Клянусь, он не уйдет от меня! Я отомщу за свой позор и не успокоюсь, пока не увижу его окровавленный труп у своих ног!

Эти пламенные взоры, сжатые кулаки, вены, вздувшиеся на лбу, яснее ясного говорили о том, в каком состоянии находился сейчас король. А последняя фраза, которую он обронил против своей воли, прозвучала настолько отчетливо, что Герень лишь утвердился в своих подозрениях. Он бросился на колени перед монархом, загородив собой путь к калитке, и, крепко обхватив его ноги, умоляюще взглянул на Филиппа.

– Кто-то идет, граф! – испугалась Агнесса. – Уйдите! Оставьте меня! Я не принимаю этого предложения и не хочу больше о нем слышать. Ступайте, прошу вас, Тибольд!

– Пусти же, пусти меня! – вырывался король из рук Гереня. – Я понял все: ты хочешь его спасти! Ты – жалкий поверенный в любовных делах этого негодяя! Ах, подлец! Ах, изменник! Ты предал меня, своего повелителя, и, клянусь, заплатишь за это! Пусти, говорю тебе, или я расправлюсь с тобой сейчас же!

При этих словах он обнажил меч и замахнулся им на министра.

– Разите, государь! – крикнул Герень, еще крепче сжимая колени разъяренного монарха. – Убейте вашего верного слугу: его кровь принадлежит вам – пролейте ее! Разите! Пусть ваше оружие пронзит мое сердце, я не страшусь этого – ваши слова ранят куда больнее. Но знайте, пока я жив, я буду стоять между вами и вашей яростью. Слепой яростью! Вы заподозрили меня в бесчестии… А разве не бесчестие для короля – умертвить человека, которого вы сами и пригласили во дворец? И, даже не разобравшись, виновен он или нет…

– Пусти меня, Герень, – прервал его речь король, голос которого звучал теперь более спокойно, хотя и был все еще исполнен горечи. – Повторяю, пусти меня. Разве ты не видишь, что я спокоен? Да не хватай же меня так за ноги!

Герень встал, продолжая молить:

– Заклинаю вас, государь, успокойтесь прежде. Вам не следует так спешить…

Но Филипп, освободившись из сильных объятий, уже бежал по подъемному мосту. Он отворил калитку и прошел в сад.

Не выпуская меча из рук, он мчался по аллее к замку так, словно за ним гнались. С силой толкнув дверь, он вихрем влетел в приемную и одним взглядом охватил всю огромную залу. Находившиеся здесь воины тотчас прервали свои занятия, удивленные неожиданным появлением короля.

– Не видел ли кто графа Овернского? – спросил Филипп с притворным спокойствием, но голос выдал его волнение.

– Всего минуту назад он прошел здесь, государь, – отрапортовал сержант. – Похоже, очень спешил. И с ним был еще паж в зеленой тунике, который до этого искал его не меньше часа, наверное.

– Найти его и привести ко мне! – приказал король тоном, не допускающим возражений.

Всех словно ветром сдуло. Воины, опрометью выскочив из приемной, разбежались в разные стороны.

Спустя несколько минут епископ Герень вошел в приемную залу и тихо приблизился к королю. Филипп стоял посреди комнаты и напряженно о чем-то думал, наморщив лоб и устремив глаза в землю. Казалось, он не заметил прихода министра, Герень подошел к нему вплотную и почтительно, но не без твердости, взял его за руку, и король был вынужден обратить на него свой взгляд.

– Оставьте меня, Герень! Я не намерен сейчас говорить с вами, – сказал король. – И не пытайтесь меня успокоить – я не верю вам больше. Что же вы медлите? Я приказываю вам уйти!

– Каковы бы ни были последствия вашего гнева, государь, я готов вынести все, – отвечал министр. – Презирайте меня, если вам угодно, но выслушайте. Как вам известно, граф Овернский был не только товарищем по оружию брата вашей супруги, но и искренним другом ее отца. Вы ведь сами писали ее отцу о том, что святое судилище не признало развода и объявило ваш брак незаконным, и спрашивали, каким будет его решение в связи со всем этим. Вот я и думаю, что старый граф поручил Тибольду передать Агнессе свои требования и настоять на ее возвращении в отчий дом. Так кто из нас прав: я или вы, государь?

– Ах! – вскричал король, приложив руку ко лбу, – дайте подумать! – и после минутного размышления он добавил: – Ты абсолютно прав, друг мой. Я понимаю теперь, что послужило поводом для беседы между Агнессой и графом. Я сожалею, что усомнился в тебе. Прости меня, Герень, я обидел тебя неумышленно: в том виновата ревность, помутившая мой разум. Если б ты только знал, как я несчастлив!