Рик Бентс (№2) - Расплата

– Значит... когда детектор движения включен, собака должна быть заперта в другой комнате.

– Если только вы не хотите, чтобы произошло следующее. – Нажатием кнопки он активировал сигнал тревоги, и в доме начали раздаваться серии оглушительных пронзительных звуков. Хайри С заскулил. Оливия быстро научилась выключать сигнал тревоги.

– Иногда я ненавижу высокие технологии, – пожаловалась она.

– Я тоже. – Олсен усмехнулся, и мелькнул зуб с золотой коронкой. – Но затем я напоминаю себе, что зарабатываю этим себе на хлеб. Мне не стоит слишком сильно жаловаться. – Он оставил ей свою визитку, толстую инструкцию, буклет с гарантийным талоном и на удивление маленький счет, пояснив, что это наилучшие пожелания от детектива Бенца. – Я перед ним в долгу, – объяснил он. – Он помог моей дочери, когда она стала баловаться наркотиками. Так, а вы звоните мне, если возникнут какие-нибудь проблемы, хорошо? – сказал он, направляясь к своему грузовику. – Даже самые незначительные. Бенц просил позаботиться о вас, и я рад служить.

– Не сомневаюсь, что со всем справлюсь, – уверила она, помахала ему рукой и вернулась в дом. Она подумала, что бы на это сказала бабушка Джин.

Вероятно, что она дура. Она чуть ли не чувствовала, как бабушка переворачивается в могиле и бормочет:

– Да что это с тобой? Зачем ты платишь за все эти нелепые штучки? Положись на господа, Ливви, и научись обращаться с дробовиком. Любому хватит такой защиты.

– Это не так, бабушка, – прошептала Оливия, сидя за кухонным столом и листая инструкцию. – Совсем не так. – Пес заскулил, и она почесала ему уши, затем не состоянии одолеть седьмую страницу, положила инструкцию на стол и направилась в гостиную. Уголком глаза она увидела, как Хайри С запрыгнул на освободившийся стул и, схватив книжечку, помчался в комнату для стирки.

– О нет, ни в коем случае, – воскликнула она, пускаясь вдогонку и выхватывая у него буклет, пока он не успел спрятать его в своих одеялах с другими находками. – Мне это может понадобиться. – Она убрала инструкцию в буфет на кухне и направилась через арку в гостиную.

Затем она почувствовала какое-то изменение в атмосфере.

Внутри дома.

Что-то вроде холодного, пронизывающего ветра.

– Нет, – сказала она, и сердце у нее заколотилось. После прошлой ночи он не мог снова приняться за дело. Страх, словно холодная игла, пронзил ее мозг. Посмотрев в зеркало над книжным шкафом, она почти ожидала увидеть в нем лицо священника в маске, встретиться взглядом с его жестокими голубыми глазами, но увидела лишь свое отражение – бледную женщину с растрепанными волосами, которая выглядела такой уставшей от всего, какой она себя и чувствовала. У нее был обеспокоенный и измученный вид.

Хайри С скулил, но не бежал к двери или к окну, как он обычно делал, если слышал что-то снаружи. Вместо этого он, дрожа, съежился рядом с ней, словно чувствуя присутствие зла здесь, в самом доме.

– Ш-ш-ш. Все в порядке, – сказала она, беря его на руки и прижимая к себе. – Мы в безопасности. – Но он дрожал у нее в руках и просил, чтобы его отпустили. Оливия опустила его на пол, и он побежал, щелкая когтями по твердой древесине, остановился под аркой на кухню, обернулся и уставился на нее. – Хайри, все хорошо.

Он жалобно заскулил.

– О, иногда ты такой дурачок, – сказала она, но ни-к не могла избавиться от очень тревожного чувства. Это касалось не только ее видений, но и самого дома. Она подумала о словах бабушки Джин, ее вере в бога, религия бабушки была немного искаженной, здоровый римский католицизм с примесью вуду. Но безвредной. Бабушка нашла утешение в Библии. В этой Библии, которая стояла на верхней полке низкого книжного шкафа. Толстый том в кожаном переплете, который был в семье давным-давно и лежал под старинным овальным зеркалом.

Пес лаял и топтался на месте.

– Прекрати.

Но он не успокаивался и продолжал бешено лаять, когда Оливия открыла Библию. Она открылась на двадцать третьем псалме. Бабушкином любимом. Оливия принялась читать знакомый отрывок и вспомнила, как бабушка шептала его по вечерам, когда укладывала ее спать.

– Да, если я пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла[22].

Оливия сдержала слезы при мысли о бабушке и о том, как та убирала волосы с ее лица, когда шептала эти слова. Странно, но Оливия никогда не читала эту Библию; это была исключительно бабушкина собственность.

Хайри зарычал. Очевидно, этот отрывок его не успокаивал.

– Еретик, – поддразнила его Оливия и отложила Библию, но она открылась на странице, где поколения Дюбуа записывали рождение каждого ребенка, каждый брак и смерть в семье за прошедшие сто двадцать лет. Бабушка Джин была такой же аккуратной, как ее свекровь и женщина перед ней.

Оливия повела пальцем по странице, увидела запись о рождении ее матери и трех других детей, которых бабушка родила лишь для того, чтобы похоронить, так к никто из них не прожил больше недели.

Бернадетт стала исключением – сильная, в то время как все остальные бабушкины дети родились слабыми.

Под именем матери был список ее замужеств и детей, которых она произвела на свет.

Оливия замерла.

Ее указательный палец застыл над страницей. Там фигурировала она сама в соответствии с датой своего рождения. Недолгая жизнь Чандры также была отражена здесь. Но над своим именем она увидела то, что заставило ее похолодеть.

Младенец-мальчик. Без имени. Указан как сын Бернадетт, отец – Реджи Бенчет. Если все правильно, этот безымянный брат был лишь на год старше Оливии.

Брат? Оказывается, у нее был брат. Что с ним случилось?

У нее зашумело в голове. Она принялась перечитывать записи, думая, что пропустила что-то важное, но запись о смерти этого ребенка отсутствовала. Такого не могло быть. Она не слышала его имени; о нем ни разу не упоминали.

Словно его вообще никогда не существовало.

Является ли ошибкой эта запись о безымянном ребенке? Но нет... этот список был написан рукою бабушки, которая бы не допустила подобной оплошности.

И если он не умер, то где же он?

Она снова чувствовала холодок в крови, и, взглянув в зеркало, она кое-что увидела за своим собственным отражением, нечто движущееся и бесформенное.

Она выронила Библию и попятилась. Чуть не запуталась в собственных ногах.

Сердце у нее бешено колотилось, руки вспотели.

В глубине отражения она мельком увидела что-то странное. Смертельное. Злое.

Она остановилась и сказала себе, что у нее просто разыгралось воображение, что странное поведение ее пса повлияло и на нее. Но волоски у нее на руках поднялись, и сердце едва не выпрыгивало из груди. Возьми своя в руки, Оливия! Ты ничего не видела. НИЧЕГО. У тебя просто слишком разыгралось воображение.

Несколько раз глубоко вдохнув, она поспешила к телефону, нашла записную книжку в верхнем ящике и стала водить пальцем по странице, на которой номера были стерты и зачеркнуты. Наконец она нашла телефон Бернадетт.

Быстро набирая номер, она пыталась сдержать волну охватывающей ее паники. Бенц сказал, что между ней и убийцей должна быть связь. Что-то в ее генах... неужели это оно? О господи, о господи, о господи.

Связь установилась. Один гудок, второй, третий.

– Да возьми же ты трубку, черт побери!

После четвертого гудка включился автоответчик, и ей было велено оставить сообщение. Что она могла сказать?

– Бернадетт... это Оливия. Не перезвонишь ли мне, когда...

– Ливви? – раздался голос ее матери, и у нее появилась слабость в коленках. Опершись на стол, она взяла себя в руки. – Какой сюрприз.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Конечно, но только если это не очередная нотация насчет моего мужа. Я собиралась было уйти от него, но сейчас мы с Джебом стараемся все уладить.

– Ты с ума... – Оливия прикусила язык и медленно досчитала до десяти. – Ты знаешь, как я к этому отношусь, – сказала она, – но я позвонила не из-за этого.

Повисла долгая напряженная пауза, и Оливия думала, как ей задать следующий вопрос, как она может обвинить свою мать в том, что она лгала ей более тридцати лет.

– Я просматривала Библию, – начала она, – ну, ту, бабушкину.

– Да.

– Очень странно. Я понятия не имела, что в ней есть страница, посвященная всем рождениям, бракам и смертям в семье. – Показалось ли ей, или она услышала как Бернадетт судорожно вдохнула.

– В самом деле?

Она никак не могла подсластить свой вопрос.

– Я нашла запись о нас с Чандрой как о твоих детях но мы не единственные. Имеется упоминание еще об одном ребенке. О мальчике. Имени нет, и родился он примерно за год до меня. Мой старший брат.

Никакой реакции.

– Мам?

Пауза и затем долгий вздох.

– Ливви, это тебя совершенно не касается.

– У меня был брат, мне о нем никто и слова не сказал, и это, значит, меня совершенно не касается? – ошеломленно повторила она. – А по-моему, очень даже касается.

– Какое это теперь имеет значение?

– Бернадетт... он мой брат? Он еще жив?

Молчание.

– Жив? – снова спросила Оливия, кровь стучала у нее в висках, а пальцы до боли сжали трубку.

– Я... я не знаю.

– Почему?

– Все очень сложно.

– Ради бога, Бернадетт! Где он? Что, черт возьми, с ним случилось? Кто он?

– Я же сказала, что не знаю, – резко ответила Бернадетт, затем понизила голос. – Я была молода, только-только закончила школу. Не замужем... в те времена было сложно иметь внебрачного ребенка, не то, что сейчас. Мне пришлось сказать маме, и она... она договорилась насчет частного усыновления. Я не знаю его имени, что с ним случилось. Ничего.

– Но... – Оливия прислонилась к стене. От этой лжи голова у нее шла кругом. И сколько еще было таких детей?

– Для меня этот малыш никогда не существовал, – настаивала Бернадетт, но ее голос дрожал от волнения – Я не рассчитываю, что ты поймешь, Ливви, но очень надеюсь, что ты не будешь меня осуждать. Оливия чуть не лишилась дара речи.

– Я не собиралась... Я просто хочу знать правду.

– Правда очень проста и совершенно обычна. Я забеременела, еще учась в школе, и твой отец был... Ну, он вышел в море, и я не была замужем, поэтому я отдала своего ребенка и с тех пор об этом не вспоминаю. Я не хотела. Наверное, в наше время это можно назвать отказом, но такие вот дела.

И это многое объяснило.

– Об этом знали лишь твоя бабушка и я. Это было частное усыновление. Я даже не знаю адвоката, который этим занимался, и имя семьи, которая его усыновила. Я не знала этого тогда и не хочу знать сейчас. Твоему отцу я об этом не говорила.

– Он мне не отец.

– Кто из нас не признает очевидного? – выпалила Бернадетт. – Оставь все как есть, Оливия. Ну, есть у тебя где-то брат, и что с того?

– Тебя совсем не интересует твой сын?

– Нет, Ливви, не интересует. И все, забудь об этом.

Оливия не могла. Во что бы то ни стало она выяснит, кто ее брат, думала она, повесив трубку. Даже если окажется, что он ужасный убийца.

Сидя за своим столом в участке, Бенц бросил взгляд на часы и тихо выругался. Времени у него едва хватало, чтобы добраться до Батон-Руж и забрать Кристи. Не считая предположения, что «святая Бернадетт» отдала на усыновление сына от Реджи Бенчета, Бенц ничего не узнал от Оскара Кантрелла. Какую бы любовь этот мужчина ни испытывал к бывшей жене, все чувства были убиты, когда Бернадетт начала «изменять ему направо и налево».

– Она была настоящей шлюхой. Просто не могла не дать при каждом удобном случае. Конечно, именно это и привлекло меня в ней изначально, но я считаю что жена должна хранить себя для мужа. Че-ерт, Бернадетт в постели просто прелесть, это уж точно, – закончил Кантрелл.

Бенц подумал, что Кантрелл рассказал ему не все, но пока он еще не выяснил, о чем именно тот умолчал. А сейчас он опаздывал. Он накинул куртку, засунул в кобуру свой «глок» и направился к выходу, проходя мимо столов, стоящих по всему департаменту.

– Бенц! – крикнула Пенни, одна из служащих, отвечающих на телефонные звонки. – Звонит Монтойя. Говорит, дело важное.

– Пусть наберет мне на сотовый. – Бенц уже был на середине лестницы. Когда он подошел к джипу, его телефон уже трезвонил вовсю. – Бенц, – произнес он, пристегивая ремень.

– Мы ее нашли, – совершенно бесстрастным голосом сообщил Монтойя.

– Кого?

– Святую Екатерину Александрийскую.

– Что? – Бенц, положив руку на руль, замер. – Что ты имеешь в виду? Где?

– Это еще не все, – торжественно ответил Монтойя. – Она не одна.

Глава 27

Ну и денек!

Наверное, самый худший, подумала Кристи, сочиняя какой-то бредовый ответ на последний вопрос своего теста. Английский 101. Она ждала, что это будет легкотней. Но, по слухам, доктор Нортрап был самым требовательным преподавателем на кафедре английского языка, настоящим любителем совершенства и, по мнению Кристи, придурком. Он был слишком аккуратным, слишком чопорным. Он одевался в свои изящненькие костюмы, а на голове у него была идеальная прическа.

Она сомневалась, что ему больше тридцати пяти, но он выглядел старше. Жестче. Много повидавшим.

Решив, что она сделала все что могла, Кристи прошла к передней части класса и опустила свой тест в заполненную наполовину корзину на его столе. Он надевал пальто и поднял взгляд, когда она проходила мимо.

– Едете домой на День благодарения? – спросил он.

Кристи была поражена. За весь семестр он даже не вызывал ее на занятиях. Он не сказал ни единого слова ребятам, которые сдали свои работы раньше ее.

– Да. – Она кивнула и забросила рюкзак на плечо. – Сегодня.

Он одарил ее мимолетной улыбкой, хотя она казалась неестественной, словно он улыбнулся, потому что этого от него ожидали. Она была ненастоящей. Но, с другой стороны, этот тип был ходячей фальшивкой.

– Приятного вам праздника, госпожа Бенц. – Он повернулся, чтобы дать кое-какие указания своему помощнику.

– Вам тоже, – пробормотала она, направляясь к двери. Она думала, что он даже не знает ее имени. Оказалось, знает. Этот тип был не просто немного чудным, и самовлюбленным. Он будто считал, что степень доктора философии делает его особенным – человеком, перед которым следует преклоняться.

На ее взгляд, это глупо и очень странно, но в то же время все ее преподаватели были немного того. Открыв дверь и выходя на улицу, Кристи подумала, все ли преподаватели в колледже Всех Святых чудаки. Или же ей просто повезло, и в этом семестре она умудрилась попасть ко всем эксцентрикам?

В этот холодный ноябрьский день шел сильный дождь. Его капли падали на землю с такой силой, что по сторонам разлетались брызги. Уже три дня подряд Кристи забывала взять зонтик. Вполголоса назвав себя идиоткой, она подняла воротник куртки и, пригнувшись, Побежала по кампусу. Лишь несколько ребят шли по узким дорожкам, которые окружали высокие кирпичные здания и делили пополам лужайки университета. До наступления темноты оставалось еще несколько часов но весь сегодняшний день напоминал сумерки.

Кристи перепрыгнула через лужу, затем несколько замедлила бег и принялась думать о своих преподавателях. Доктор Заростер по философии был нервным, требовательным человеком, который выкрикивал распоряжения Брайану и смотрел на своих студентов с чувством превосходства – так же, как Нортрап.

Возможно, это ощущение превосходства сопутствовало успеху в области науки.

Госпожа Уайлдер, преподаватель по этой дурацкой математике, слишком сильно пользовалась косметикой и носила чрезмерно обтягивающие свитера, но в других отношениях все было хорошо. Преподаватель психологии доктор Саттер старался выглядеть спокойным, но что-то заставляло Кристи думать, что он не такой уж беззаботный, каким хотел казаться. Временами он выглядел нервным. Как-то раз он отозвал Кристи в сторонку и сказал ей, что Кристи написала работу не так хорошо, как он ожидал. «Уверен, если бы ты больше занималась, ты бы удивила себя». Ну, конечно, и откуда только он мог это знать? Если у него степень доктора по психологии... означает ли это, что он может с ходу произвести психоанализ любого человека? Затем была еще мисс Пратт, преподаватель физкультуры. Лесбиянка. Вне всякого сомнения. Пратт все убеждала Кристи участвовать в соревнованиях по плаванию, но она не могла избавиться от ощущения, что преподавательница физкультуры к ней клеится. Иногда Кристи даже думала, что мисс Пратт – парень. Было не по себе смотреть, как она вечно торчит в бассейне или в раздевалке, делая вид, что чем-то занята, а в действительности наблюдая за всем и каждым.

Кристи никогда не стеснялась своего тела, раздевалась и принимала душ после занятий в спортзале без всяких проблем, но с мисс Робертой Пратт ситуация изменилась. Эта лесбиянка ее нервировала.

Ерунда. В последние дни ее нервировали все.

А теперь еще папа опаздывал. Он позвонил ей на сотовый и сослался на новый поворот в расследовании какого-то дела, даже предложив кого-нибудь за ней прислать.

Так она и согласилась!

Парень, которого имел в виду отец, наверняка был одним из его сослуживцев и приехал бы на патрульной машине. О да, об этом она просто мечтала! Чтобы все узнали, что она дочь полицейского!

Да она скорее умрет, чем согласится на такое. Она сказала Бенцу, что подождет. Он обещал, что задержится всего «на несколько часов». Ну конечно. Она слишком долго жила с ним, чтобы в это поверить.

Она уже решила, что не будет ждать до скончания века. Если опоздание папы выйдет за пределы разумного, она снова позвонит Брайану. При этой мысли она улыбнулась. Она повернула налево у статуи святой Марии, и ей показалось, что она услышала чьи-то шаги за спиной. Кто-то еще бежал, чтобы выбраться из-под дождя. Оглянувшись, она никого не увидела. Кампус был практически пуст.

В сумерках как-то страшновато.

О, перестань.

Кратчайшим путем она направилась к библиотеке, перешагивая через две ступеньки и распахивая старые стеклянные двери. Обычно в библиотеке было полно народу, но сейчас она напоминала опустевший город. Лишь несколько студентов сидели за старыми дубовыми столами или внимательно просматривали книги на полках. Освещение было приглушенным, отчего все здание казалось заброшенным.

Она поспешила на улицу и пересекла мокрую лужайку, направляясь к Крамер-холлу. И снова ей показалось, Что она слышит шаги за спиной. Она снова оглянулась. На этот раз она увидела в тени высокого мужчину. Он казался ей знакомым, но было слишком темно, и она не смогла разглядеть черты его лица. Когда она смотрела на него, он отвернулся и быстро скрылся в густой пелене дождя.

На мгновение Кристи задумалась, а не следил ли он за ней. Нелепость. Кто будет ходить за ней по такому ливню?

У тебя появляется такая же паранойя, как у твоего отца! Бог с тобой, этот парень просто спешил поскорее укрыться от ненастной погоды. В этом нет ничего страшного. Возьми себя в руки!

У нее мелькнула мысль, что, может, это был Брайан – фигуры были почти одинаковыми, – но, с другой стороны, почему он ее не догнал? И почему он отвернулся и скрылся в тени? Нет, все это казалось бессмысленным.

Да и где вообще этот Брайан, раздраженно подумала она. Открывая дверь, она старалась не злиться. Вероятно, у него была веская причина не перезванивать ей.

– Придурок, – вполголоса пробормотала она.

Поднявшись бегом по двум пролетам лестницы, она вытерла мокрое от дождя лицо и, вытащив из кармана сотовый телефон, открыла его. Ничего. После того как позвонил отец сообщить, что он задерживается, ей больше никто не звонил. Прекрасно.

Дверь в ее комнату была открыта. Лукреция лежала на своей койке, листая новый номер «Современной невесты». Кристи узнала этот журнал, и ее чуть не стошнило. Лукреция занималась лишь учебой и мечтала выйти замуж после ее окончания. Кристи собралась было высказать какое-нибудь ядовитое замечание, но придержала язык и принялась снимать мокрую куртку и джинсы.

– Кто-нибудь звонил? – спросила она, выжимая воду из волос и занимаясь поисками чего-нибудь сухого, чтобы переодеться.

– Да. Джей. – Лукреция пила диетическую кока-колу и ела читос, разглядывая страницу с изображением нескольких тщательно украшенных тортов.

Кристи сжалась.

– Он хочет знать, когда ты приедешь домой.

– Ты с ним разговаривала? – спросила Кристи, замечая свое отражение в зеркале. Ее кожа была красной от холода, а волосы начали завиваться. – Зачем ты сняла трубку? Он бы просто оставил сообщение, и все.

– Я не подумала, просто машинально сняла трубку, не смотря на номер. – Видя кислое лицо Кристи, Лукреция закатила глаза. – Извини. Но он все еще думает, что он твой парень. Я не знала, что это так важно. – Она пожала плечами и принялась грызть еще один читос. – Он хочет, чтобы ты перезвонила ему.

– Лучше я подожду, пока не приеду домой.

– Как хочешь. – Лукреция облизала с губ сыр.

– Еще кто-нибудь звонил?

– Не-а. – Лукреция подняла взгляд с таким самодовольным видом, который просто выводил Кристи из себя. – Никто. Даже Брайан.

Кристи промолчала, но ей хотелось поскорее попасть домой, чтобы избавиться от компании своей излишне праведной соседки. Лукреция не курила, не пила, не баловалась наркотиками. Она даже никакой музыки не слушала, кроме какой-то христианской станции. Только и мечтала, что стать женой и матерью. Скукотища. Посмотрев на часы, Кристи подумала, когда же, черт возьми, приедет ее папа.

Бенц припарковался у ворот. Выйдя из джипа, он показал свой значок стоящему на часах помощнику шерифа. За старым покосившимся забором находилась заброшенная мельница.

Монтойя, стоя под дождем, разговаривал с другими офицерами. Увидев Бенца, он отошел от них и махнул рукой.

– Ну, что тут у нас? – спросил Бенц.

– Две мисс Икс. Обе мертвы. – Монтойя усиленно затягивался сигаретой. Его куртка блестела от дождя, лица было напряженным. Сумерки наступали быстро в этом сельском районе, находящемся в часе езды от города. Дождь не затихал, и его капли продолжали стучать по земле и козырьку кепки Бенца.

– Мне позвонил друг из ведомства шерифа, и я приехал сюда, – сказал Монтойя. – Ребята нашли тела. – Он показал на двух мальчишек, стоящих рядом с полицейским и какой-то женщиной.

– Что они здесь делали?

– Без ведома матери отправились на охоту. – Монтойя выпустил струйку дыма. – И нашли больше, чем рассчитывали.

Бенц пристально посмотрел на мельницу. Здание выглядело точь-в-точь как из старых фильмов ужасов. Окна были заколочены досками, цементные стены почернели от старости. К крыше тянулись лозы винограда и ежевики, а с остатков ската опускался мох. В ручье неподвижно стояла часть старого мельничного колеса.

– Кто владелец? – спросил Бенц.

– Все еще выясняем, но шериф считает, что владелец мельницы живет за пределами штата.

– А имя у него есть?

– Проверяем. Местные называют эту мельницу «жилищем старого Кайлера». Какой-то человек по имени Кайлер владел землей во времена Гражданской войны сто пятьдесят лет назад. Имя сохранилось. Мельница появилась позднее, но примерно поколение или два не работала. Вероятно, ее закрыли во время Второй мировой войны. Ближайшие соседи живут в полумиле.

– Удобно.

– И не так опасно, как шотган возле эспланады.

– Или квартиры в Гарден-дистрикт.

Бенц снова принялся обводить взглядом место. Работа уже шла полным ходом. Крошащиеся стены были освещены голубоватым светом «солнечных» прожекторов. Лучи от ручных фонариков двигались во все стороны и пронзали тень, когда офицеры, исследующие каждый дюйм мокрой земли, медленно двигались по высокой траве среди низкорослых дубов и кустарника.

– Ты допросил детей? – спросил Бенц, бросая взгляд на мальчишек.

– Да. Они мало что знают.

– Мне нужно с ними поговорить, как только я осмотрю дом внутри. – Бенц оглянулся на мельницу. Здание было окружено желтой лентой. – На месте преступления все сохранено?

– Старались как можно лучше.

– У жертв никаких документов. – Это был не вопрос, а констатация факта.

– Легко не бывает, – заметил Монтойя. – По крайней мере, с этим убийцей. Мы снимем отпечатки пальцев, сделаем фотографии, проверим, нет ли пятен крови, и как всегда займемся стоматологическими карточками.

Бенц поднял воротник.

– Давай заглянем внутрь.

– Приятного там мало. – Монтойя погасил ногой сигарету, затем поднял окурок и сунул его в карман.

Бенц взял себя в руки, проходя мимо двух детективов, которые искали на грязной дорожке следы колес. Другой освещал участок ярким светом.

– Ты точно уверен, что это наш парень? – спросил Бенц.

– Никаких сомнений. – Они прошли через покосившийся дверной проем, и в нос Бенцу ударила ужасная вонь. Ощущение было таким, словно кто-то ударил его кулаком в живот. Зловоние перекрывалось другим сильным запахом – металлическим запахом свежей крови.

Внутри здания крысы стали поспешно убегать с их пути, и Бенц стиснул зубы, впервые увидев место преступления. Его желудок едва не взбунтовался, что случалось всегда, когда ему приходилось наблюдать подобные сцены. Он подавил позыв к рвоте и усилием воли заставил себя внимательно все изучить.

Убийство произошло в центре большой комнаты. Обезглавленное голое женское тело все еще было прикреплено ремнями к гротескному колесу с шипами.

Грязный пол был забрызган кровью, а на длинном верстаке была ее голова, поставленная на перевернутое ржа вое ведро. Глаза были закрыты, недоставало клочка окровавленных волос.

– Господи, – прошептал Бенц, заметив цепочку окружавшую обрубок, который когда-то был ее шеей Тонкая цепочка ниспадала на ведро. С хрупких звеньев свисал медальон.

– Дай-ка я угадаю. Святая Екатерина Александрийская.

– Да.

Бенц снова стиснул зубы.

– Черт.

– Наш парень – самый что ни на есть чокнутый ублюдок, – заметил Монтойя на фоне гудения пылесоса, с помощью которого один из криминалистов всасывал и улавливал потенциальные улики. Фотограф сделал несколько снимков тела и самой комнаты со всех углов. Другой работал с видеокамерой. При вспышках света были видны заплесневелые внутренние стены с прожилками черных ручейков – пятен от дождевой воды и грязи, в течение многих лет просачивающихся через крышу.

– Уютная обстановочка, а? – шутливо заметил Монтойя, взгляд которого скользил по месту преступления. – Как думаешь, мог ли он выбрать более жуткое место?

– Думаю, он нашел самое жуткое.

Монтойя присел на корточки, пристально разглядывая колесо из клееной фанеры.

– Кто-то должен был сделать эту штуковину, – сказал он. – Ее не купишь в местном магазине дешевых товаров.

– Или на «еБэй»[23].

– Значит, наш убийца располагает мастерской и грузовиком, чтобы привезти эту штуковину, или же он построил ее здесь, или купил у того, кто обладает талантом созданию орудий пыток. – Монтойя наклонился еще ниже и повернул голову, направляя свой фонарик на нижнюю сторону колеса.

– Я уверен, что он построил его здесь. Это место изолировано. Он напилил фанеры, просверлил несколько отверстий, вставил самые большие шипы, какие смог найти, и установил эту проклятую штуку на своего рода револьверную головку[24].

– Похоже на старый станок для балансировки колес, знаешь, такой, который используют в гаражах, когда надевают шины.

– Значит, нужно просто толкнуть, и оно начинает вращаться. – Бенц присоединился к Монтойе, когда молодой полицейский осветил поддержки, которые включали ось, ввинченную в бетонный блок. Металлические опоры поддерживали запачканную кровью фанеру. Челюсть Бенца напряглась. – Значит, он мастер на все руки.

– А ты-то откуда знаешь?

– Потому что я строил похожую штуку. Вместо шипов были деревянные гвозди, и использовалось оно на школьном карнавале, когда Кристи было лет десять. Ребята вращали колесо, чтобы выиграть дешевые призы: всякие там свистки, воздушные шарики, игрушечные грузовики и прочее барахло.

– Как на «Угадай цену».

– Ну да, только оно называлось «Колесо Фортуны».

– Ванна[25] может гордиться.

– Как скажешь, – ответил Бенц без тени улыбки. – Но тут мы имеем дело с проклятым колесом пыток.

– Построенным священником и мастером на все руки в одном лице.

– Который может добраться до старого гаража с такой же легкостью, как и до медальонов святых. – Бенц выпрямился и заметил висящее на дальней стене большое зеркало. Стекло было гладким и целым, и на нем почти не было пыли в отличие от всех прочих поверхностей в комнате. Все остальное было покрыто толстым зернистым слоем сажи. – А это для чего? – спросил он но не успели эти слова сорваться с его языка, как он уже знал ответ. – Наш парень любит смотреть на себя во время выполнения дела.

– Черт. – Монтойя оценивающе осматривал место преступления. – Ты прав. Он настоящий эгоманьяк черт бы его побрал.

– Или Нарцисс. Зеркало проверяли на отпечатки пальцев?

– Конечно, – с недовольным видом ответила женщина-полицейский, словно сочтя слова Бенца намеком на небрежность ее и остальной группы. В латексных перчатках она тщательно обследовала каждую поверхность. – Все проверяли. – Она вполголоса что-то пробормотала насчет «городских полицейских» и продолжила свое занятие.

Бенц не стал на нее отвлекаться.

– Нужно попытаться выяснить, кто изготовил зеркало, – сказал он Монтойе. – Может, мы найдем человека, который приобрел что-нибудь похожее за последний месяц, – то же самое касается частей колеса и медальонов. Некоторые святые известны и почитаемы, но где можно достать медальон святой Екатерины Александрийской?

– Вероятно, через Интернет или в одном из тех магазинов, где продают всякое религиозное барахло. – Монтойя потер свою бородку. – И револьверная головка. Может, в каком-нибудь гараже ее не хватает. Но она выглядит старой, не такой, как те, которые сегодня подключаются к компьютеру.