Алмас

      Б а р а т. Все запишутся, все запишутся!
      А в т и л ь. Вот я уже записался.
      А л м а с. Для начала работы немного понадобится. Если сад Гаджи-Ахмеда, находящийся под деревней, передать этому коллективу, будет достаточно.
      Г а д ж и-А х м е д. Как это... как это ты сказала? Все говорила хорошо, хорошо - и вдруг все перепутала. Как? Я не расслышал.
      А л м а с. Я говорю, что сад нужно взять для фруктового колхоза.
      Г а д ж и-А х м е д. Мой сад, что ли?
      А л м а с. Не знаю. Называется садом Гаджи-Ахмеда.
      Г а д ж и-А х м ед. А кому доходы от сада?
      А л м а с. Доходы пойдут в пользу работающих в нем колхозников.
      Гаджи-Ахмед. А я что, - умер, что ли? Сад мой, и я правительству налоги плачу. Я - инвалид, вот мои бумаги. Сада моего отобрать нельзя!
      А л м а с. Ведь вы же жизнью своего сына жертвовали!
      Г а д ж и-Ах мед. Сын-то что! Ты здесь меня самого убиваешь! А сына иди, пожалуйста, убей! Будь проклят я, если хоть слово промолвлю! Ты сад мой огромный хочешь присвоить?
      Голоса крестьян. Постой же Гаджи, дай ей говорить. Может, тебе не полезно, а нам полезно.
      Б а р а т. Товарищи, это предложение принадлежит не только ей, - и мы тоже сторонники этого предложения.
      Алмас. Еще, товарищи, в деревне предсельсовета должен быть проводником советской политики. Товарищ Бала-Оглан, может быть, и хороший человек, только для этой работы он не годится. При мне несколько женщин обращались к нему за помощью, а он не помог, или не хотел помочь. Необходимо переизбрать его. В настоящее время, когда мы боремся за освобождение женщины, я бы предложила выбрать председателем сельсовета женщину.
      Бала-Оглан. Кто это? Что ты сказала? Председатель не годится? Товарищ учительница, я вас лишаю слова!
      Бала-Рза (обращаясь к Ибату). Бала-Оглан попался.
      Ибат. Ударила по самой макушке. Женщина-председательница!
      Г а д ж и-А х м е д. Говорят, предсельсовета не годится - значит не годится. Выберем другого. Выберем женщину!
      Бала-Оглан. Гаджи, и ты против меня?! Я же вам ничего плохого не сделал!
      Гаджи-Ахмед. У меня сад хотят отобрать, а ты слова за меня не сказал.
      Бала-Оглан. А почему ты знаешь, что я говорить не буду?
      Гаджи-Ахмед. Не поддержишь меня - я тебя не поддержу. Поддержишь - я тоже поддержу.
      Бала-Оглан. Я ей рот заткну!
      Гаджи-Ахмед. Заткнешь? Посмотрим!
      Бала-Оглан. Товарищи, довольно, слушать! (Сильно звонит).
      Шариф. Товарищи, успокойтесь! Это непорядок! надо документологически...
      Бала-Оглан. Шариф, ты молчи! (Алмас). Ты в деревне суматоху хочешь создать, крестьян поссорить друг с другом?
      А в т и л ь. И тебя задело?
      Б а р а т. Правда глаза колет... Тише, дайте ей говорить!
      Шариф. Товарищи, вы мешаете Алмас-ханум!
      Алмас. Крестьяне, слово за вами. Будет так, как вы решите... Да, еще одно предложение. В училище тесно. Для наших машин мест не хватает. В деревне большое помещение только мечеть. Надо вынести постановление, чтобы мечеть передать под ткацкую артель.
      Гаджи-Ахмед (громко кричит). Закрыть мечеть? Превратить мечеть в балаган?!
      Голоса крестьян. Что с мечетью сделать?
      Оджаккули. Как это мечеть закрыть? В мечети лошадь привязать?.. Мусульмане, чего вы ждете?! Ведь до второго пришествия мало осталось. Начинается священная война. В мечети лошадей привязывают!
      Голоса. Так нельзя...
      -Мечеть нельзя закрывать.
      -Да ты не понимаешь!
      -Ты сам ничего не понимаешь!
      А л м а с. Крестьяне, слушайте!..
      Бала-Оглан. Товарищ, ты в деревне суматоху создаешь. Я тебя лишаю слова.
      Ибат. По закону, сад отнимать нельзя. Сад не полагается у инвалида отбирать.
      Г а д ж и-А х м е д. Ибат, Ибат! Ты про сад не говори, Ты о мечети кричи. Пусть уж вопрос на мечеть перейдет.
      Оджаккули. Что за безобразие!
      А л м а с. Товарищи крестьяне, мы за вас боремся, за ваше благополучие...
      Ибат. Жен наших задела - молчали, имущество задела - молчали. Наконец нашу мечеть задеваешь!
      Шариф. Товарищи, успокойтесь! Дайте закончить ей.
      А л м а с. Товарищи, поверьте, что тут говорят только карманы!
      Ибат. Ты не смеешь наших жен сманивать и мечеть закрывать! Мы правительству и налоги, и подати платим! По закону мечеть задевать нельзя!
      Шариф. Вы успокойтесь! Ибат, Ибат, ты успокойся...
      Н а з-Х а н у м. Дочь моя, сейчас этот народ на тебя набросится. Беги скорей домой!
      Гаджи-Ахмед. Оджаккули, почему закрыл ты свою глотку? То никому говорить не давал, а теперь молчишь! Объясни народу, в чем дело.
      Оджаккули (встает). Братья, я спрашиваю у этого товарища (показывает на Алмас) перед всем собравшимся сходом, спрашиваю: каждое здание своего мастера имеет или не имеет? Имеет или не имеет?
      Г а д ж и-А х м е д. Чего вы стоите? Ведите своих жен и детей в мой сад! Я его уступаю. Имею одну старуху, возьмут ее, я встану в стороне. А остальных ведите в мечеть и сделайте там духан.
      Оджаккули. Ай, в нашей мечети лошадь привязывать хотят!
      Ибат. Мужчины, зачем же вы папаху носите? Разве у вас нет чести? Или вы забыли, что мужчины, а не бабы? Я за честь и за религию пойду в Сибирь! (Бросается на Алмас).
      Б а р а т. Эй, эй, эй! Не смей! Стой! Держите его!..
      Ибат. Ты что, собачий сын, мою руку держишь?!
      Дерутся.
      Оджаккули. Чего вы, братья, ждете? Заткните ей глотку!
      Бала-Рза. Ты нашу мечеть, нашу честь задеваешь?.. Бей ее!
      Автиль. Постойте, ребята, куда вы лезете?! (Преграждает проход лезущим).
      Шариф. Товарищи, успокойтесь!
      Голоса. Кто нашу мечеть заденет, мы ему язык отрежем!
      Бала-Рза. Пускай идет на меня жаловаться! (Бросается на Алмас). Бейте ее!!
      Вдруг из толпы маленький мальчик хватает Бала-Рзу за руку.
      Бала-Рза. Ты меня держишь?! Смотрите, дело до того дошло, что мой собственный сын на меня восстает... Ах ты, сукин сын! (Дерет сына за уши).
      Голоса. Конец мира! Дети восстают против отцов!
      Оджаккули. Да постойте, я у нее спрошу: и святым мощам не верить?
      Шариф. Товарищи, успокойтесь! Так нельзя!.. Слушай, Гюльверды, открой эту дверь... Алмас-ханум, уйди туда. На минутку, на минутку... Бала-Оглан, успокой людей. Что это такое? Девушку среди бела дня убить хотят! Всех нас в Сибирь сошлют! Нельзя так.
      И б а т. Шариф, ты уходи отсюда! Не мешай!
      Шариф. Ибат, успокойся, успокойся...
      Гаджи-Ахмед. Она вносит разлад в нашу деревню. Мы, крестьяне, требуем, чтоб она сейчас же ушла из этой деревни. Бала-Рза, скажи ребятам, пусть кричат. А то, проклятая, вору камень напомнит.
      Бала-Рза (а за ним и другие). Пусть из нашей деревни уходит! Пусть уходит! Уходит!..
      Все кучкой пытаются ворваться в помещение. Шариф упирается и не пускает их.
      Н а з-Х а ну м (в ужасе кричит). Ой, дочку убили!.. Ты, мечеть! Дом божий! Помоги мне!.. Ой, дочку убили!
      Шариф (вскакивает на стол). Товарищи, слушайте, шума не надо. Требуется, чтобы она ушла из деревни? Успокойтесь. Дайте ей уйти.
      Голоса. Пускай уходит! Пускай уходит!..
      Шариф (открывает двери, говорит вовнутрь). Алмас-ханум, идите. Пойдемте...
      АКТ ТРЕТИЙ
      КАРТИНА 3-я
      Ткацкая мастерская "Зарница". Несколько станков стоят рядом. Вечереет. Только две женщины работают у станков. Издалека слышен голос Яхши.
      Голос Яхши.
      О, если бы солнце, скрывшись за горы, не угасло!
      О, если б судьба так жестоко не отвернулась от меня!
      О если б все мои желания так рано не отняла
      земля!
      Сказать бы луне на небесах, чтоб передала
      возлюбленному,
      Что сердце мое одиноко, что горе убило меня...
      Входит Наз-Ханум. Очень усталая. Старается не смотреть на свою дочь.
      Алмас. Что?
      Наз-Ханум. Ничего.
      Алмас. Кого видела?
      Наз-Ханум. Никого. Никто из женщин по нашей улице не ходит.
      Молчание.
      Наверное, стесняются встречаться со мной. Ходила к Гюль-Джамаль.
      Алмас. Гюль-Джамаль?.. Да, знаю.
      Наз-Ханум. Спрашиваю ее: "Почему ты не приходишь работать и учиться?" А она говорит, что все крестьяне решили, по совету стариков, чтобы никто ни свою жену, ни свою дочь к Алмас не пускал. А кто не послушает, с тем не кланяться. А к Автилю решили не ходить хоронить его умерших родственников. Потому что, говорят, все своих жен взяли обратно из "Зарницы", а он не взял... Сидишь голодная, смотреть на тебя не могу! А за мукой ходила - и опять ни у кого не нашла.
      Алмас. Надо было взять в кооперативе.
      Наз-Ханум. Кооператив второй день закрыт. Поехали за товаром в город. В двух местах была - не хотели дать.
      Алмас. Значит, они хотят уморить нас голодом.
      Наз-Ханум. Говорила тебе - не вмешивайся! Оклевещут тебя. Боюсь, сделают что-нибудь...
      Алмас. Ты, мама, не бойся, я не одна.
      Наз-Ханум. Дочка, кто тебе поможет?
      Алмас. Как кто? А Шариф? А Автиль? Вот видишь, что ни говорят, а он жену все-таки оставляет на работе. А это не маленькое дело. Деревня по одному пробуждается. Пойдут партийцы, комсомольцы, вся молодежь, все девушки. Только многих нет в деревне. Скоро вернутся, тогда увидишь...
      Наз-Ханум. Дочка, я хочу идти к Гаджи-Ахмеду, или давай вместе пойдем, скажем, что вышло недоразумение.
      Алмас. Как? К Гаджи-Ахмеду? Да ты с ума сошла! Я с голода умру, но к нему не пойду.
      Наз-Ханум. А как же быть, дочка? Ведь у него много близких родных, что захочет, то и сделает.
      Алмас. Ты подожди, мама, они сами придут меня просить. Потому что я говорю правду.
      Наз-Ханум. Мало ли правды? Ведь за правду ничего не платят. Хочу, назло, послать к ним Яхши за молоком.
      Алмас. Не надо. Не дадут.
      Наз-Ханум. Она возьмет молоко как бы для себя.
      Автиль (входит).Алмас-ханум дома?
      А л м а с. Дома, дядя Автиль. Пожалуйста, входите. Я слышала, что на вас тоже наступают.
      Автиль. Да, дочка. Собака Гаджи-Ахмед побеждает. Сельсовет ему помогает. Все имущество он переписал на имя родных, а сам заделался инвалидом. Иди после этого и борись с ним.
      А л м а с. Дядя Автиль, вы все же оказались устойчивее всех! А вот Барата второй день не видно.
      Автиль. Барат подрался с Ибатом, руку себе вывихнул. Вся деревня восстала друг против друга. Отец с сыном, брат с братом ссорятся. Такая суматоха, что сам черт не разберет! Сегодня крестьяне с участием сельсовета написали заявление о том, что якобы ты интриганка. В деревне создаешь разлад. Просят снять тебя со службы, отозвать тебя из деревни. Все подписались. Только Шариф не согласился. Да еще комсомольцы возражали. Но ничего не вышло.
      А л м а с. Дядя Автиль, когда против нас идут Гаджи-Ахмед или мулла Субхан, мне понятно. Но обидно, когда крестьяне идут за ними по явно невыгодному для себя и выгодному для кулаков пути.
      Автиль. Все связаны друг с другом родством. Сегодня они не поддержат-завтра его родные их не поддержат. Вопрос о мечети все дело испортил. Говорят, что Алмас мечеть в клуб превратить хочет. Мулла сказал, что всякое общение с тобой грешно. Ты меня прости, Алмас-ханум, темный я человек, и поэтому я пришел к тебе по одному делу.
      Алмас. А что такое, дядя?
      Автиль. Я, дочка, пришел жену свою увести от тебя.
      Алмас. Эх, дядя Автиль, и ты сдался!
      Автиль. Мне все говорят... Мулла Субхан сказал: "Всякое общение с ней грешно, а ты с ней, как чашка с ложкой, в дружбе живешь". Второй день на мой поклон не отвечают. А я не могу остаться в стороне от всех.
      Алмас. Дядя Автиль, ведь они же для своей выгоды все это делают.
      Автиль. Я знаю, что ты говоришь правду. А все-таки вот вопрос о мечети меня пугает. Да и когда жена сюда идет, так прямо все в глаза говорят, что она в неприличное место идет. Что тут будешь делать?
      Алмас. Дядя Автиль, надо бой выдержать до конца.
      Автиль. Мулла говорит, что даже в твой сад пойти грешно. Ну, словом... жена, идем, уже темнеет. Идем... Прощай, Алмас-ханум! Ради бога, прости меня! Мы, как-никак, все-таки с обшиной связаны... Прощайте!
      .Алмас. Прощай, дядя Автиль! Я тебя не обвиняю. Ты все-таки смелее всех.
      Автиль. Темные мы, темные, Алмас-ханум. Что делать? Наверх плюешь усы, а плюешь вниз - борода.
      Алмас. Дядя Автиль, может, мне придется еще с тобой поговорить. К вам домой можно будет прийти?
      Автиль. К нам домой?.. Ну, что ж, приходи... Прощай! (Выходит).
      Молчание. Спустя немного Автиль возвращается.
      Автиль. Алмас-ханум!
      Алмас. Слушаю.
      Автиль (задумывается). Ничего, ничего. (Уходит).
      Наз-Ханум. И он свою жену увел?
      Алмас. Увел.
      Молчание.
      Все станки остановились. А с каким трудом мы их приобрели! Каждому повороту колес я радовалась так же, как мать радуется первому шагу своего ребенка. А теперь все замолкло. Остановилось. Но этих колес остановить нельзя!
      Наз-Ханум. Говорила тебе - не вмешивайся. Учи детей и сиди спокойно. Как Мирза-Самендар делает, так и ты. Вот полчаса тому назад опять ему яйца и фрукты повезли. А ты сидишь голодная...
      Алмас. Мама, Мирза-Самендар только о себе думает. Он - продажный человек. Ты хочешь, чтобы я тоже свою честность и свой долг за кусок хлеба продала? А? Хочешь? Да?
      Н а з-Х а н у м. Я хочу, чтобы ты делала добро. Но ведь никто не понимает. Вот снимут тебя со службы, - что тогда будет?
      Автиль (возвращаясь). Алмас-ханум, прости, пожалуйста, что я опять вернулся.
      Алмас. Пожалуйста, пожалуйста, дядя Автиль... Ты что-то хочешь сказать? Ты перед уходом хотел сказать, да на полуслове остановился.
      Автиль (понизив голос). Алмас-ханум, вы по ночам где спите?
      Н а з-Х а н у м. Что случилось? Что такое!
      А л м а с. А вы почему спрашиваете об этом, дядя Автиль?
      Автиль. Я хочу тебя предупредить, чтобы вы не спали при открытых дверях... И если ночью кто постучит, так ни за что не открывайте.
      Н а з-Х а ну м. Что случилось? Что вы слышали?
      Автиль. Ничего такого, матушка, нет. Я из осторожности говорю. Осторожность - украшение героя.
      Алмас. Дядя Автиль, ты знаешь что-нибудь? Говори открыто.
      Автиль. Знаешь, дочка, люди взбесились, и теперь трудно их остановить. Ни на горы, ни на долину не посмотрят. Люди сырым молоком вскормлены... Зачем пугаться? Я бы посоветовал, если возможно, на некоторое время даже в город уехать. А как все успокоится, опять вернешься.
      Алмас. Хорошо, дядя Автиль. Спасибо. Подумаю.
      Автиль. Прощай!
      Ал мае. Прощай, дядя Автиль!
      Автиль уходит, Алмас одевается и хочет идти.
      Наз-Ханум. Куда?
      Алмас Хочу к Барату. Говорят, он руку вывихнул.
      Наз-Ханум. Поздно. Ты в темноте не проберешься. Постой, и я пойду.
      В это время открывается дверь. Алмас отступает назад, и в дверях показывается борода Гаджи-Ахмеда.
      Алмас (вздрогнув). Кто?
      Гаджи-Ахмед. Не бойся. Мы. (Входит в комнату). Бала-Оглан, заходи.
      Бала-Оглан заходит.
      Ибат не пришел?
      Бала-Оглан. Нет.
      Наз-Ханум. Я боюсь...
      Алмас. Что вам надо?
      Гаджи-Ахмед. Пришли навестить. Можно сесть?
      Алмас. Можно.
      Гаджи-Ахмед. Мы слышали, с продуктами туговато?
      Молчание.
      Как дела идут?
      Алмас. Своим порядком.
      Гаджи-Ахмед. Слава богу.
      Бала-Оглан. Что хорошо, то хорошо.
      Гаджи-Ахмед. На заседание совета не ходила?
      Алмас. Я же не член Совета.
      Бала-Оглан. Решение президиума, наверное, слышала?
      Алмас. Нет, не слышала.
      Бала-Оглан. Решение такое: значит, Алмас, которая вносит разлад в деревню, совершила несколько неправильных действий, ссорит сельчан, просить район снять со службы.
      Алмас. Хорошее решение.
      Гаджи-Ахмед. Хорошее? Что же тут хорошего?
      Алмас. Для вас хорошее.
      Гаджи-Ахмед. Скажи, дочка, сколько тебе лет?
      Алмас. Я за вас замуж не собираюсь выходить.
      Гаджи-Ахмед. Больше девятнадцати быть не может. Как ты думаешь, Бала-Оглан, так или не так?
      Бала-Оглан. Да, да, так и есть.
      Гаджи-Ахмед. Хорошо. Положим, что восемнадцать. Хорошо. Сколько мне лет будет?
      А л м а с. Не интересуюсь.
      Г а д ж и-А х м е д. Этой весной исполняется пятьдесят. Так или не так?
      А л м а с. Не знаю, - я не загс.
      Гаджи-Ахмед. Знаешь, дочка, ты ученая, а мы - люди темные. В наше время школ не было, и мы не учились. А сейчас у тебя сын и дочь мои учатся. Так или не так? Я своей пустой головой понимаю, что в наше время неграмотный человек - все равно что скотина.
      Бала-Оглан. Так, так, так... Лучше иметь сто умных врагов, чем одного безумного друга.
      Г а д ж и-А х м е д. Так, дочка, или не так?
      А л м а с. Не знаю.
      Гаджи-Ахмед. Правда, мы хоть люди и темные, но пятьдесят лет в мире жили. Куда ни пойду, всюду двери для меня открыты. Знает бог, как я был рад твоему приезду. Пусть, говорю, и из нашей деревни выйдут ученые! Приехала в деревню, позвал в гости. Пускай, говорю, - наша гордость. Только, дочка, мы обижены на тебя. Сильно обижены - и я, и Бала-Оглан. Так или не так, Бала-Оглан?
      Бала-Оглан. Так, так, так...
      Гаджи-Ахмед. Мы думали, что ты приедешь и будешь нам помогать. А ты начала бог весть с чего! Меня, дочка, зовут Гаджи-Ахмед. Я такой человек: когда дело дойдет до вражды, то и перед пулей глаз не закрою. До последней иголки продам, а дело доведу до конца. А теперь смотрю - с кем враждовать? Ведь ты же не чужая. Клянусь своим сыном: когда люди вносили постановление, сердце мое кровью обливалось. Алмас-ханум, скажи одно слово: "да", и завтра же такую подзатылину всем дам, скоро не очнутся. Так или не так, Бала-Оглан?
      Бала-Оглан. Так, так. Прямо по затылку!
      Гаджи-Ахмед. Позавчера мой сын говорит: "Отец, я учительнице молока хочу отнести". Говорю: "Возьми бурую корову и привяжи у них во дворе, пускай Наз-Ханум каждый день будет сама доить". Думаю, раз ребенок любит учительницу, значит учительница хорошая. Так или не так, Бала-Оглан?
      Бала-Оглан. Так, так, так. Моя дочка тоже вас любит... Жены ткут ковер, а она говорит: "Это для моей учительницы". Думаю, раз говорит, значит любит учительницу.
      Гаджи-Ахмед. Мы к тебе всем сердцем, а не как Шариф: исподтишка работает против тебя, а за глаза Мирзу-Самендара выдвигает. Правда, ты мне не родная, но раз я тебя пригласил к себе, значит ты мне друг. Так или не так? Клянусь богом, я этому Шарифу завтра же такую трепку задам, что он свое имя забудет! Как он смеет задевать моего друга?
      Бала-Оглан. Я все знаю, что у него на душе.
      Гаджи-Ахмед. Да, я тоже знаю. Он думает, что Гаджи-Ахмед с Бала-Огланом сговорятся и вдруг Алмас-ханум вместо него в секретари сельсовета проведут.
      Бала-Оглан. Так, так. И больше ничего.
      Гаджи-Ахмед. Но, Бала-Оглан, даю тебе честное слово, что я это сделаю! Завтра же сговорюсь с ребятами.
      Бала-Оглан. На что ребята? Я - предсельсовета. Я завтра же устрою, и больше ничего. Только пусть Алмас-ханум сама скажет, что согласна.
      Алмас. Хорошо. Что я за все это должна сделать?
      Гаджи-Ахмед. Как, то есть, что должна сделать? Гм... (Ухмыляется). Она думает, что нам что-нибудь от нее надо.
      Бала-Оглан. Нет, нет, нет.
      Гаджи-Ахмед. Мы только просим, чтобы ты вору о камне не напоминала. В деревне у меня пять друзей и десять врагов. И я всегда над ними смеялся. Мы не хотим, чтобы они теперь надо мной смеялись. Что у меня, Гаджи-Ахмеда, отнимут сад, мне не жалко. Пусть хоть сто таких садов у меня возьмут, все равно. Я сам дарю тебе сад под родником. Через два-три месяца возьми и переходи туда. Хочешь - в школу превращай, хочешь - в артель.
      Алмас. Этот сад ни под школу, ни под артель не годится.
      Гаджи-Ахмед. Под артель не годится, сама будешь жить. Я тебе его самой дарю. Хочешь - возьми и брось, хочешь - подари кому, мне все равно.
      Алмас. А ты этот сад себе оставь, а другой, большой, под артель отдай.
      Г а д ж и-А х м е д. Да я и большой бы отдал, несмотря на его доход, но я над ним сам трудился в поте лица, а придут туда люди, которые из поколения в поколение были моими слугами, и будут надо мной же смеяться. Вот что меня останавливает. И буду бороться до последних сил, а его не отдам. А сад под родником дарю тебе добровольно. А что касается мечети или чего-нибудь другого, что ж, поговорим, посоветуемся и устроим, как ты хочешь. А мулле Субхану просто скажем: "Ты до сих пор в мечети был муллой, а теперь мечеть сделаем школой, и ты будешь там учителем. А чалму можешь и не носить. Не умрешь же?" Так своим порядком. А он человек ловкий, согласится.
      Бала-Оглан. Так, так, согласится обязательно, лишь бы жалование платили.
      Алмас. Я вас выслушала очень внимательно. И я поняла, что я действительно пока еще ребенок.
      Гаджи-Ахмед. Молодец, девушка, молодец! Клянусь богом, Бала-Оглан, люблю слушать, как она говорит.
      Наз-Ханум. Клянусь богом, мы сами хотели к вам идти.
      Алмас. Мать...
      Гаджи-Ахмед. Напрасно не пришли. Клянусь богом, Бала-Оглан, лучшего бы барана зарезал. Раз человек меня уважает, так я для него жизни своей не пожалею. Так или не так?
      Бала-Оглан. Так, так, так...
      Наз-Ханум. Клянусь богом, она второй день крошки не проглотила. А вечерами ходит взад-вперед по комнате или забьется в угол, к машинам своим, и плачет.
      Алмас. Мать! Ты иди в другую комнату и молчи.
      Наз-Ханум. Я, дочка, ничего плохого не говорю.
      Алмас. Я ведь знаю, что в мире выгоднее помочь -одному вору, чем ста честным. Сегодня вы ему откроете дорогу, а завтра - он вам.
      Бала-Оглан. Рука руку моет, а рука - лицо.
      Наз-Ханум. И твой покойный отец говорил, что осел осла чешет.
      Алмас. Так вот слушайте, почетные люди нашего села! Я теперь вас великолепно понимаю. Но меня так легко купить нельзя. Я с детства деревню со слов своей матери знала и думала, что вести борьбу за новую деревню очень легко. Но первый камень, попавший мне в правую руку, заставил меня очнуться. Я поняла, что я пока еще ребенок. Но этот камень меня многому научил, и я впервые увидела перед собой настоящего врага. Его острые когти, и озлобленные глаза, и оскаленные зубы...
      Г а д ж и-А х м е д. А кто же этот враг?
      Алмас. Кто?.. Вы.
      Наз-Ханум. Дочка!..
      Бала-Оглан, Гаджи-Ахмед. (одновременно) Мы?!
      Алмас. Да. Вы!
      Гаджи-Ахмед. Спасибо!.. Идем, Бала-Оглан! Пусть все, как есть, так и останется и меня Гаджи-Ахмедом называют. Пускай на старом месте останется камень сверху и камень снизу. Идем, Бала-Оглан!
      Алмас. Постойте! Я ведь вам сказала, что я еще ребенок. Чем иметь полную голову, лучше иметь полный карман. Вы мне обещали многое. Что сумеете дать - давайте наличными.
      Гаджи-Ахмед. Значит, камень снизу и камень сверху?
      Алмас. Да. Камень снизу и камень сверху.
      Гаджи-Ахмед. Прекрасно. Жди. Мы сейчас вернемся.
      Алмас. Пожалуйста.
      Гаджи-Ахмед и Бала-Оглан уходят.
      Наз-Ханум. Дочь, как ты хорошо сделала, что согласилась. У меня сердце замирало.
      Алмас (пишет бумагу и передает матери). На эту бумагу и передай Барату или Шарифу. Только, мать, ты слова никому не говори, слышишь? И вообще в мои дела не вмешивайся. Слышала?
      Наз-Ханум. Слышу. (Уходит).
      В это время приходит Шариф. Приносит с собой в кувшине молоко, еще какую-то посуду и два хлеба. Кладет на стол и по дружески здоровается с Алмас.
      Ш а р и ф. Здравствуйте, Алмас-ханум, жемчуг мой рубин мой!
      Алмас. Здравствуйте, Шариф! Где вы пропадали так долго? А мне нужно было вас видеть. Вовремя пришли. Одна в комнате, сердце так билось, чуть не лопнуло. Это что? (Показывает на принесенное Шарифом).
      Шариф. Немного сливок, масла и хлеба.
      Алмас. Вы что--провиант на случай войны готовите?
      Шариф. Я сам сейчас с поля военных действий пришел. Проклятым никак не объяснишь. Все, как лягушки, сразу заорали. С одной стороны - Гаджи-Ахмед, мулла Субхан, с другой стороны - Бала-Оглан, а с третьей - наши.
      Алмас. Слышала, что было собрание.
      Шариф. Собраний много было. Было тайное в мечети. Было у муллы Субхана, у Гаджи-Ахмеда, у Ибата. А потом - открытое заседание сельсовета.
      Алмас. Слышала, Шариф. Нужно в газету.
      Шариф. Конечно. Все честь-честью, фактологически и документологически напишем.
      Молчание. В это время тихо открывается дверь, и оба внимательно смотрят в ту сторону. Показывается маленький ребенок, а за плечами мешок больше, чем сам он. За ним еще несколько детей. Некоторые - с луком, некоторые - с банкой масла, с сыром, и так далее. Один маленький не может нести мешок, спотыкается, падает, и картошка рассыпается по полу. Алмас, смеясь, встает.
      Алмас. Что это такое? А? Сюрьма, это что такое? Откуда вы это несете?
      Сюрьма. Из дому несем.
      Алмас. Кто вам дал?
      Сюрьма. Мы сами принесли.
      Алмас. А кто вам велел?
      Сюрьма. Учительница, говорили, что вам хлеба не дают. Мы собрались, когда все спали, взяли и принесли.
      Шариф. Значит, украли?
      Сюрьма. Нет, не украли.
      Алмас. Нет, она не украла. Ох ты моя розочка, Сюрьма! Ты просто взяла тайком и принесла. Да, Сюрьма, так?
      Сюрьма. Так. Поставила кувшин под ноги, поднялась на полку и взяла.
      А л м а с. А мать не видала?
      Сюрьма (качает головой). А мама с папой спали.
      А л м а с (другим детям). И вы тайком принесли?
      Дети. И мы.
      Алмас. Дети, нельзя делать такие вещи. Сейчас же-возьмите обратно.
      Сюрьма. Учительница, я устала. Я не могу обратно нести.
      Шариф. Ничего. Пусть остается. У них в этом году картошка хорошо уродилась.
      Алмас. Нет, нет, Сюрьма, золотко мое, ты моя хорошенькая, отнеси назад.
      Дети. Нет, учительница, мы не отнесем, мы устали.
      Плачут.
      Алмас. Дети, мои прекрасные дети, мои голубчики, слушайте! Тайком от родителей ничего делать нельзя. В ряды становись!
      Все становятся.
      Пусть каждый возьмет свою вещь в руки.
      Все берут.
      Тайком от матери на полки лазить нельзя. Повторите хором. Раз!
      Дети (хором повторяют). Тайком от матери на полки лазить нельзя.
      Алмас. На-ле-во!
      Все поворачиваются налево.
      Шагом марш!
      Все уходят.
      Вот они своими чистыми детскими сердцами пришли мне на помощь. Пусть еще пройдет два или три года, и когда они вырастут, тогда вся деревня по-новому будет жить. И засмеется жизнь здоровой, чистой радостью молодости. Кто это говорит, что у меня здесь нет помощи?! Где мой тар? (Берет свой тар).
      Керосин в лампе кончился. Свет постепенно гаснет. Комната освещается только лунным светом. Алмас играет бодрую восточную мелодию.
      Ш а р и ф. Алмас-ханум, я люблю тебя!
      Алмас. Шариф, я вас тоже люблю, как товарища.
      Шариф. А я вас люблю как Меххум... Словом, влюбленный... Как душу свою, люблю!
      А л м а с. Шариф, ведь у тебя же есть жена.
      Шариф. Э! Жена, жена!.. К черту жену! Я тебя больше люблю. Убей меня! Я тебя больше всех звезд, больше луны и больше солнца люблю! Вся жизнь моя - твоя.
      Алмас. Шариф, милый, я тебя по-твоему любить не могу. У меня есть жених. И я его люблю, сильно люблю.
      Шариф. Нет, Алмас, ты должна быть моей. Я люблю твои прекрасные глаза, твои волнистые золотистые волосы. Ты должна быть моей! (Подходит к окну и вдруг целует ее в плечо).
      Алмас (отступая). Шариф!..
      Шариф. Алмас, душа моя! Ты!.. Все красивые слова из всех книг выучил для тебя, а сейчас все забыл, черт побери!
      Алмас. Шариф, постыдись же!
      Шариф. Я из-за тебя со всей деревней поссорился. Жестокая!
      Алмас. Шариф!..
      Шариф обнимает Алмас. Алмас вырывается из его рук, становится к нему лицом, смотрит на него внимательно и вдруг изо всех сил ударяет его в лицо. Но Шариф, стиснув зубы, бросается на нее и обнимает. Алмас старается вырваться из его рук.
      Алмас. Оставь, тебе говорю!
      Шариф. Нет. Ты подожди, я... я тебе фактологически и документологически докажу свою любовь!
      Алмас. Оставь, тебе говорю! (С силой отталкивает Шарифа. Шариф падает).
      Входят Гаджи-Ахмед, Бала-Оглан, Барат и Наз-Ханум. Шариф поправляет платье. Алмас стоит сильно взволнованная. Вошедшие в недоумении многозначительно переглядываются.
      Гаджи-Ахмед (обращаясь к Бала-Оглану). А? Бала-Оглан. А?
      Шариф смотрит на Барата; уловив его сердитый взгляд, уходит, захлопнув за собой дверь.
      Н а з-Х а н у м. Что случилось?
      Алмас (возбужденно). Принесли?
      Гаджи-Ахмед. Принесли.
      Алмас (резко). Давайте.
      Гаджи-Ахмед рукой указывает на Барата; при нем, мол, нельзя.
      Ничего, можно и при нем.
      Гаджи-Ахмед. Здесь две тысячи. Часть внес мулла Субхан. Деньги мечети. Быстро не израсходуешь. Бала-Оглан, а ты все принес?
      Бал а-О г л а н. Да, да, да.
      Гаджи-Ахмед (указывая на зембиль). А тут немного мелочи.
      Алмас. Барат, вот они, почетные старики нашей деревни и предсельсовета, мне за мое молчание платят две тысячи рублей. Хватит или нет? Как ты думаешь?
      Молчание.
      Барат (растерянно). Не знаю... Тебе лучше знать.
      Алмас. Советуй.
      Барат. Алмас-ханум, тебе самой лучше видно. Делай так, как ты сама думаешь.
      Алмас. Что я думаю? Я думаю -лучше вот так! Так! Так! (Гневным движением бросает деньги в Гаджи-Ахмеда). Вот так!.. Теперь можете идти. Лестница сломана. Смотрите, не упадите.
      Гаджи-Ахмед. Не прощаемся еще. Увидимся. (Смущенный, уходит).
      А л м а с. Барат, выбрось им и эти вещи.
      Б а р а т. Постойте, постойте, возьмите и это. (Хватает деньги, выбрасывает в окно. Слышно, как они падают со звоном). Молодец, Алмас!
      А л м а с (после некоторого молчания, с очень усталым и расстроенным видом). Барат, и ты уходи. Я очень устала.
      Барат. Алмас-ханум...
      Алмас. Уйди, Барат. Увидимся потом, потом...
      Барат. Прощай! (Выходит).
      Алмас подходит к окну. Прислонившись к раме, некоторое время стоит, освещенная лунным светом. Потом очень устало садится и берет кусок хлеба на окне. Наз-Ханум недовольным взглядом смотрит на нее.