Есть, молиться, любить - Брачные игры каннибалов

Дж. Маартен Троост

Брачные игры каннибалов

Посвящается Сильвии и Лукасу

Глава 1

В которой Автор испытывает некоторую Неудовлетворенность нынешним состоянием своей Жизни, размышляет о прошлых Приключениях и Злоключениях, не слишком углубляясь в самоанализ, и с помощью своей очаровательной Подруги решает изменить свою Жизнь и как можно скорее переселиться в Места Неизведанные.

В один прекрасный день мы с моей подругой Сильвией переехали на тихоокеанский атолл близ экватора. Он назывался Тарава, и если бы человек, верящий в то, что земля плоская, ступил на его не слишком протяженный берег, он бы признал, что это и есть край света. Когда-то мне действительно казалось, что нет лучше места, чем этот вытянутый кусочек кораллового рифа, поджаривающийся на экваториальном солнце. Тарава был краем света, но для меня он на два года стал его центром.

Обычно в таких книгах, как эта – я имею в виду книги о путешествиях, приключениях, мемуары развлекательного характера, – указывается какая-то причина, движущая сила, мотивация, которая и заставила путешественника проделать свой путь. «Меня с детства завораживали краснозадые ламы, которые с 1742 года считались исчезнувшими, и я поставил себе задачу во что бы то ни стало отыскать одну из них». Или: «Я по-настоящему чувствую себя живым, только когда почти мертвый, поэтому меня привлекла идея взобраться на К2 в одиночку, без кислорода или варежек и скатиться на сноуборде вниз в полной темноте». Или: «Проработав два с половиной года бренд-менеджером в поисках оптимальных сетевых решений, я разбогател, но при этом почему-то не чувствовал себя счастливым (может быть, потому, что 372 шри-ланкийских дошкольника стали моими рабами и теперь трудятся на меня). Поэтому я и переехал в этот тихий уголок Европы, где буду учиться у крестьян жить простой жизнью и делать оливковое масло». Как правило, после своих путешествий автор становится немного мудрее, добрее, обретает духовность и начинает больше ценить взаимосвязь всех вещей в природе.

Скажу честно: у меня не было особо веских причин переезжать на Тараву. Решив отдохнуть от западной цивилизации, против которой, кстати, ничего не имею (особенно в том виде, в каком она существует в некоторых частях Италии), я не вдохновлялся примером квакеров, Торо, Гогена или кого-нибудь еще. Безусловно, кое-что в западной цивилизации меня тревожило. Новости Эм-ти-ви, связь между потреблением и ощущением личной значимости, тот факт, что профессиональные спортсмены устраивают забастовки, Коки Робертс[1], карьера Джеральда Ривьеры[2], который то и дело воскресает, позорная игра «Вашингтон Редскинз[3]» – все это внушало опасения по поводу дальнейшей судьбы западного общества. Однако все это никогда не заставило бы меня по доброй воле отказаться от комфортной жизни на континенте. Я просто не знал, чем заняться, скорее всего, потому, что тогдашняя траектория моего жизненного пути меня не устраивала – а это, в общем-то, и есть самая веская причина, чтобы бросить все и переехать на край света, разве не так?

Все случилось летом 1996 года. Я только что окончил университет в Вашингтоне, округ Колумбия, и там познакомился со своей подругой Сильвией. Мы с ней изучали один и тот же предмет – международные отношения. Моей специализацией была Восточная Европа (триумф добра над злом), а Сильвия выбрала Западную (сельскохозяйственные субсидии), за что над ней безжалостно смеялись. Но Сильвия двигалась от семестра к семестру целеустремленно и амбициозно, а я учился без особого интереса, легко набирая средние баллы, пока наконец все экзамены были сданы, все работы написаны. Предложениями о работе меня никто не завалил, возможно, потому, что я ее и не искал. Не было у меня особого таланта и в налаживании контактов – качестве, весьма ценном для тех, кто ищет работу, но не слишком ценном для неразговорчивых людей, которые понятия не имеют, чем хотят заниматься в жизни.

И вот вместо того, чтобы искать работу, я поехал на Кубу. Как я и думал, там оказалось интересно, а самое главное, этот опыт на некоторое время отсрочил мое вступление в ряды работающих граждан. Я поехал туда спонтанно. Проснувшись утром и решив, что неплохо бы сейчас оказаться в Гаване, я меньше чем через неделю уже гулял по Малекону (широкой набережной), отвечая «да» на предложения купить сигару и «нет» на предложения познакомиться с чьей-то сестрой. В Гаване я танцевал сальсу, катался на «студебеккере»[4] и вел долгие и умные разговоры с красивыми зрелыми женщинами о том, как сложна жизнь на Кубе и где именно на черном рынке в Хабана-Вьеха можно купить курицу. Я курил марихуану с преступными элементами. Узнал, что Че на Кубе страшно популярен и для большинства кубинцев он больше, чем просто картинка на майке. Я узнал еще много всего, несмотря на то что даже не говорил по-испански, а изъяснялся на некоем гибриде школьной латыни с добавлением пары французских слов, которые произносил с акцентом Рикардо Монтальбана[5].

Может быть, вам интересно, каким образом недавний выпускник без работы и средств к существованию смог позволить себе путешествие на Кубу? Правда была в том, что я не мог себе это позволить. Однако компания «Америкэн Экспресс» почему-то разрешила мне завести кредитную карту (поступив, кстати, крайне опрометчиво). Разумеется, на Кубе американские кредитные карты не принимали. Потому что там живут коммунисты, а мы не ведем торговлю с коммунистами, если это, конечно, не китайские коммунисты. Однако карта «Америкэн Экспресс» очень помогла мне приобрести билеты эконом-класса «Мексиканских авиалиний» в оба конца по маршруту Вашингтон – Ньюарк – Мехико – Гавана. Также я оплатил одну ночь проживания в отеле аэропорта Мехико, поскольку мои последние двадцать долларов ушли на оплату аэропортового сбора в Гаване, о существовании которого я не знал (Mais ca dise la guido por visitor, нет же аэропортового сбора?[6]). В то время я был совершенно без денег. Заработать можно было только одним способом – расторгнув договор об аренде квартиры, которую я сдал студенту-интерну. Он занимался тем, что возрождал в Америке утраченные ценности, которых она лишилась, по его мнению, примерно в шестидесятые. Юноша жил в моей квартире месяц, и чистоплотность, видимо, не входила в его список ценностей, достойных возрождения. Поскольку я пробыл на Кубе всего десять дней, нужно было еще три недели где-то жить. Это обстоятельство и привело к интересному разговору, который я цитирую далее.

– Привет, мам.

– Ооо!..

– Я завтра на Кубу уезжаю. Молчание.

– Вернусь дней через десять, если, конечно, Фидель меня не арестует, а служба нацбезопасности пустит обратно. Ха-ха-ха.

Молчание и шепот в сторону:

– …он завтра на Кубу едет. Наш бигль завыл. Трубку взял мой отчим Боб.

– Мааааааааартен, – он всегда произносил мое имя таким образом, когда я поступал опрометчиво и расстраивал маму. – Ты же знаешь, что твоя мама не любит коммунистов. Но раз уж ты едешь, могу позвонить знакомым ребятам из ЦРУ. Сделаешь для них кое-что, заодно и денег заработаешь.

– Боб! – взмолилась мама.

Таким образом Боб дипломатично и, в общем-то, довольно хорошо исполнял свои обязанности отчима: он просто придумывал что-то еще более дикое, чем моя очередная идея. По сравнению с этим моя полная безответственность вдруг начинала казаться окружающим вполне разумным поведением. Я был ему благодарен. Пообещал маме не следовать совету Боба и не становиться шпионом ЦРУ. Заверил ее, что воздержусь от любых действий, результатом которых может стать пожизненное заключение в кубинской тюрьме. И в благодарность за это получил право на три недели бесплатного проживания в пригороде Вашингтона с трехразовым питанием. По-моему, не так уж плохо.

Увы, вскоре я понял, что ежедневные звонки из агентства по взысканию платежей – не самый приятный способ начать день. Сотрудники этой организации не будут вежливо напоминать вам мягким, дружелюбным голосом, что кредит слегка просрочен. Они будут страшно рявкать, угрожая разрушить вашу жизнь, и, хотя открытым текстом никто не скажет, что скоро придет громила Винни и переломает вам ноги, это подразумевается. Сильвия от этих звонков была, прямо скажем, не в восторге. Поэтому у меня состоялся еще один разговор.

– Привет, пап.

– Ооо!..

– Короче, тут такое дело…

– Нет.

– Пойми, ситуация такая, что могут быть некоторые осложнения.

– По моим подсчетам, ты должен мне сто восемьдесят тысяч долларов.

Конечно, папа сильно преувеличивал, но он был прав. Мне было нужно что-то делать со своими доходами, к примеру найти их источник. Как многие высокообразованные люди, я не имел никаких практических навыков. Правда, одно время я работал оператором вилочного погрузчика, но не сильно преуспел в этом деле. Однако отсутствие мастерства в погрузочном деле не помешало начальнику продовольственного склада, где я работал после окончания школы, отправить меня на Роквилл-Пайк – одну из основных артерий, соединяющих Вашингтон с пригородами Мэриленда. По идее, погрузчиков там быть не должно (как я вскоре узнал), потому что на наклонной плоскости погрузчик имеет обыкновение ускоряться. Это может привести к тому, что сотни арбузов выкатятся на перекресток Монтроуз-роуд, после чего озадаченный оператор погрузчика будет бегать и собирать эти арбузы, размышляя над тем, не приведет ли этот случай к увольнению.

Среди моих остальных навыков было малярное дело. Но я больше не мог им заниматься из-за несчастного случая, после которого стало страшно даже думать о том, как я взбираюсь на стремянку. Ну и кроме того, я много лет работал официантом в заведениях по всему Восточному побережью. За это время понял, что не хочу обслуживать тех придурков, которые посещают рестораны, вежливо и старательно. Если честно, мне хотелось, чтобы они все сдохли.

Хотя моя осведомленность о положении дел в Македонии и знакомство с программой приватизации в Чехии теоретически могли бы обеспечить мне неплохую карьеру, я предпочел не искать работу в той сфере, ради которой столько лет учился, потому что…

потому что просто не понимал, зачем мне это. Мне казалось, что я не должен этим заниматься. Вероятно, потому, что поиск работы обычно сопряжен с написанием писем, многочисленными телефонными звонками и лизанием задниц, что, в общем-то, не слишком отличается от того, чем люди занимаются собственно на работе. А мне это не нравилось. Поэтому, когда реальность вынудила меня искать источник дохода, я обратился к Дженни и Дебби – добрым, но строгим сотрудницам агентства по поиску временного трудоустройства. Меня вызвали на собеседование, быстро выяснили, что я не совсем лишен мозгов («Расставьте следующие штаты в алфавитном порядке: Юта, Арканзас, Айдахо, Небраска»), что мои компьютерные навыки оставляют желать лучшего («Но в вашем резюме написано, что вы владеете Word, WordPerfect и Excel»), что, несмотря на трижды пройденный тест по скорости печати, я не умею печатать быстрее двадцати девяти слов в минуту, а это плохо, потому что зарплата в агентствах по временному трудоустройству зависит от скорости печати. Таким образом, отучившись шесть лет в крайне дорогом частном учебном заведении и получив высшее образование, а также довольно необычные и потенциально полезные рабочие навыки, я стал временно заменяющим обязанности уходящих в отпуск офисных сотрудников. Не хочется рассказывать об этом подробно. Скажу лишь, что эта работа идеально подходит для того, чтобы разрушить все иллюзии, которые мы питаем в молодости, и пошатнуть самомнение. Неприятный, но полезный и необходимый процесс.

Мои трудовые будни в качестве временного сотрудника приводили меня то в юридическую фирму, то в торговую ассоциацию, затем опять в юридическую фирму, торговую ассоциацию – и так по кругу. Везде, куда бы я ни приходил, меня ждала зловещая комната с картотекой, где с терпеливой вежливостью мне объясняли, что я должен навести порядок в документах. В тех редких случаях, когда я задерживался на одном месте больше недели, мне давали возможность улучшить свои навыки и учили отвечать на звонки, пока другие сотрудники обедают, и даже заказывать канцелярские товары для офиса (как понимаете, очень сложная задача). Иногда мне приходилось жалеть о том, что я печатаю так медленно, однако, когда Дженни и Дебби предложили пойти на курсы машинисток при агентстве, я все же отказался, опасаясь, что после них уж точно не отверчусь от работы, связанной с печатанием. Вместо этого я медленно гнил живьем и постепенно приближался к тому моменту, когда начну пафосно оплакивать свою неудавшуюся жизнь – ведь мне было двадцать шесть лет, самый расцвет сил. Потом в одно прекрасное утро я просто не вышел на работу, а пошел в кафе в Джорджтауне, заказал себе большой кофе, свежевыжатый апельсиновый сок, бейгл[7] с маком, копченым лососем и крем-сыром и стал беззаботно читать газету. Дженни и Дебби расстроились. «Когда кто-то из наших людей не выходит на работу, это прежде всего портит репутацию нам, – сказала Дебби. – Боюсь, придется с вами расстаться».

К великому огорчению всех прирожденных бездельников, наш мир устроен так, что без работы не обойтись. Мне кажется, что безделье несправедливо считается делом недостойным и даже греховным. Некоторые думают, что праздность якобы открывает ворота для нечистого. Я лично считаю безделье добродетелью, но в цивилизованном обществе бытует иное мнение, поэтому, увы, мне пришлось найти работу. Вот почему вскоре я оказался в увлекательном мире издательского бизнеса, получив должность заместителя редактора в маленьком вашингтонском издательстве. Мы издавали справочник лоббистов. Первая его часть была не чем иным, как «Желтыми страницами» для влиятельных людей – перечнем компаний и тех, к кому они обращаются, чтобы купить благосклонность стражей демократии в самом сердце свободного мира. Во второй части перечислялись все компании, занимающиеся лоббистской деятельностью, отдельные лоббисты, а также их клиенты и специалисты по «связям с правительством» различных корпораций, имеющие представительства в Вашингтоне. Моя работа заключалась в том, чтобы рассылать анкеты, затем обзванивать компании, подтверждать полученные данные в Департаменте юстиции и вводить их в систему, которая падала дважды в день. Я развлекался, узнавая, что члены палаты представителей, которые лоббируют интересы боснийских сербов, режима Мобуту[8], сомалийских военных диктаторов и «Найки», являются гостями всех государственных приемов в Белом доме. Были, однако, и те, кто не хотел, чтобы их интересы были обнародованы. От них я услышал по телефону много интересных слов в свой адрес.

Хотя эта работа включала в себя небольшой бонус в виде медстраховки, которая частично компенсировала волнообразный заработок, нельзя было отрицать тот факт, что я по-прежнему плыл по течению. Где-то глубоко внутри витало желание стать писателем, однако я так и не решился что-нибудь написать. В связи с этим возникала мысль, что мне стоит развиваться в другом направлении. Мое эссе из пяти тысяч слов только что напечатали в малоизвестном литературном журнале. И хотя это льстило, пятьдесят долларов и два бесплатных номера журнала казались недостаточной платой за три месяца ежевечернего труда. Я постоянно рассылал эссе, статьи, запросы в национальные журналы. Конечно, редакторы отвечали мне добрым ободряющим тоном и иногда даже звонили, но почему-то продолжали публиковать занудную тягомотину разных старикашек, а не свежие молодые голоса, которым действительно было что сказать. (Не подумайте, я не обижаюсь.)

От обеспокоенных членов моей семьи то и дело поступали предложения устроиться в какую-нибудь не слишком крупную газету. Я категорически их отвергал. Журналистская профессия была достаточно мне знакома, чтобы понять: стоит заняться освещением новостей, как я тут же утрачу всю свою журналистскую собранность, остатки разума и погрязну в удушающем болоте неуверенности и страха. Я знал это потому, что работал журналистом, когда жил в Праге. Тогда один англоязычный еженедельник опрометчиво согласился назначить меня обозревателем, основываясь на моем шедевральном 20-страничном анализе нефтяной промышленности Саудовской Аравии: многословном, полном тонких нюансов, аккуратно скомпилированном плагиате из разных источников. Кстати, на первом курсе в колледже мне поставили за него четыре с плюсом. Это были золотые деньки эпохи, когда иностранцы в Праге процветали – вскоре после краха небольшого социального эксперимента под названием «коммунизм». Сотни, а возможно, и тысячи американцев, канадцев, австралийцев и прочих проводников западных идей хлынули в самый прекрасный город мира, чтобы делать там все что заблагорассудится. Славное было время.

Моя мать родом из Чехии, поэтому мне нравится думать, что, решив обосноваться в Праге, я не только гнался за модой. Я родился в Голландии и в детстве часто ездил в Чехословакию к дедушке, который жил в квартире с видом на Влтаву[9]. С тех пор слабый запах горящих углей всегда напоминает мне о ленивых речных лебедях, соленом хлебе и сладком йогурте, окутанных дымом комнатах, пивной кружке деда и долгих прогулках по запачканным печной сажей переулкам города, который в то время был для меня ожившей легендой из жизни королей. Мне было семь лет, когда мои родители развелись и мама крестила нас с младшей сестрой в маленькой церквушке на юге Богемии. Семь лет – это возраст, когда воображение особенно активно и каждый образ и переживание кажутся реальными. Поэтому когда я увидел многочисленные пражские статуи обезглавленных святых, мучеников с вырванными языками и горгулий, то не спал целый год в страхе, что вся эта медвежуть придет ко мне ночью (в особенности меня пугал худой бородатый дядечка, умерщвленный весьма изобретательным и ужасным способом). Еще пуще подстегивал воображение тот факт, что Прага в 1970-е была свидетелем явления, туманно названного «нормализация». На советском языке это означало, что любая соседская бабушка могла оказаться стукачом. Поэтому все жили в постоянном унынии и страхе, который подавлял любые отклонения от пути истинного гораздо эффективнее, чем силовое запугивание советских солдат.

Потом этот мир благополучно канул в Лету, и, когда Вацлав Гавел[10] занял красивый замок, нависающий над городом, я переехал в Прагу. Это случилось вскоре после окончания колледжа, и хотя святые мощи больше не вызывали у меня внутренней дрожи, город шпилей и пабов по-прежнему воздействовал на меня особым образом. В начале 1990-х Прага казалась городом-сказкой. Я начал работать в «Прага пост» – точнее, они подписывали моим именем статьи, которые не имели никакого отношения к шедевру, представленному мной в качестве резюме. «Статья должна быть похожа на поездку в автомобиле, – наставлял меня редактор. – Ты, то есть автор, – это автомобиль, который везет читателя из пункта А в пункт В и С, не сворачивая с дороги». Если вы внимательно читали, то, наверное, заметили, что я, наоборот, предпочитаю сворачивать – буквально ни одной канавы не пропускаю.

За время моей недолгой журналистской карьеры у меня ни разу не возникло уверенности, что я знаю о событии достаточно, чтобы достойно написать о нем. Написанное в газете воспринимается большинством читателей как безусловная истина, и по этой причине я постоянно боялся ошибиться. Этот страх меня прямо-таки парализовал. Я верил, что случайности тоже имеют последствия, и потому постоянно представлял, как моя неспособность передать все детали и тонкости того или иного события приводит к краху правительств, экономическим кризисам и бедственному положению народов Восточной и Центральной Европы. Неважно, что мои статьи были написаны на языке, который в этом регионе мало кто понимал, и моя читательская аудитория состояла из четырех человек, у которых я брал интервью через переводчика. Они были настолько добры, что сами подсказывали, какие вопросы задать. К счастью, происходящее в регионе меня живо интересовало – марш истории и т. д. Кроме того, у меня свое мнение по всем вопросам, поэтому я и начал вести свою колонку в газете, комментируя политику Евросоюза по отношению к восточным собратьям, исторические предпосылки раскола Чехословакии, давление Запада над Боснией, демократическую концепцию Гавела и другие темы. Такая работа мне нравилась. Делать это было несложно – что может быть проще, чем находить чужие ошибки и предлагать альтернативные решения проблемы, педантично аргументируя свою позицию? Меня до сих пор поражает, сколько американских журналистов получают за это неплохие деньги.

Придумать 750 слов об американской стратегии отношений со Словакией обычно удавалось за полдня, поэтому у меня оставалось много времени, чтобы влюбляться, путешествовать и жить так, как хотелось. Многое из того, что я видел вокруг, приводило меня в восторг и ужас. По сравнению с этим Америка казалась жутко скучной и безвкусной. Я путешествовал везде, где только позволяли скудные средства, и даже был свидетелем исторических событий. По пути в Польшу мне предстояла адская пересадка – поезд прибывал во Франкфурт-на-Одере в 1.30 ночи и отправлялся в Варшаву в 5.45 утра. Свернувшись калачиком на платформе, я вдруг проснулся от шума: мимо маршировала русская армия. Тысячи солдат заполонили платформу на пути из Восточной Германии, которая только что объединилась с Западной Германией. Теперь они возвращались в Россию. Это был самый удивительный кусочек истории, который мне довелось увидеть. Через несколько месяцев я и сам сел на поезд в Россию, где мне предстояло встретиться с медведем на мосту в Санкт-Петербурге, узнать, что все, что я когда-либо слышал о любви к водке в этой стране, – правда. Кстати, сейчас, когда я вспоминаю об этом, то понимаю, что тот медведь на мосту был, пожалуй, единственным трезвым существом, которое я видел за три недели путешествия по России. После я сел на паром и отправился в Дубровник, на великолепное побережье Далмации, где меня и моих друзей огорошил хорватский солдат. Он выбежал из бара с воплем «Туристы!» и, когда мы утвердительно кивнули, воскликнул: «Вы первые после войны!» Потом он загнал нас в бар, где мы долго сидели на веранде, меланхолично наблюдая, как в городе наступает комендантский час, любуясь его старыми кварталами, изуродованными следами от бомб и слушая треск пулеметов. В Турции я поскользнулся на скале над водопадом и сломал три позвонка. Но, несмотря на адскую боль, был счастлив. Лежа на дне ущелья, я приказывал пальцам ног шевелиться – и они зашевелились. Еще я был в Боснии и Герцеговине. В «Прага пост» мне выдали журналистский пропуск, и вскоре я был уже в Мостаре, окруженный толпой британских наемников. Там я узнал, что цивилизованные люди способны стать дикарями буквально за секунду, и с тех пор мысль об этом не дает мне покоя.

Цель моего рассказа об этих событиях, не имеющих никакого отношения к острову в Тихом океане, состоит в том, чтобы вы поняли: я привык к интересной жизни, полной приключений, и не понимал, почему она должна кончиться, а остаток жизни – стать чем-то вроде расплаты за все мои легкомысленные и безответственные прошлые поступки. Работа операциониста по вводу данных, даже очень хорошего, не шла ни в какое сравнение с профессией военного корреспондента, даже очень плохого. Живя в Вашингтоне, я так и не понял, чего, собственно, хочу. Я чувствовал, что надо бы двигаться вперед, от официанта, маляра, временного сотрудника и операциониста по вводу данных к чему-то еще. Но постоянно работать в офисе и делать то, чем обычно занимаются люди в офисах, для меня было все равно что похоронить себя заживо. К счастью, Сильвия тоже жаждала перемен, причем без всяких наводок с моей стороны. Она устроилась в благотворительную компанию, занимавшуюся международным развитием. Стоит ли говорить, что в вашингтонских представительствах подобных компаний царит смертная скука, и очень скоро Сильвия начала мечтать о работе в «полевых условиях», что на местном жаргоне означает «в какой-нибудь дыре в странах третьего мира». Так мы и начали искать работу в самых убогих уголках земного шара.

Тут, пожалуй, стоит сказать пару слов о нашем знакомстве с Сильвией. Это случилось в одну из тех ночей, когда возможно все. Воздух благоухал пшеницей, хмелем и ячменем. Благородный джентльмен с роскошными дредами вежливо представился и томно протянул ей пластиковый стаканчик с пивом. Ее глаза засияли. Вскоре, через пару свиданий, проникновенных бесед о важном и своевременных романтических жестов, вроде похода в Аппалачские горы, где в вышине парили орлы, мы стали жить вместе, арендовав квартиру с огромной верандой в тени многовекового вяза на узкой улочке, освещенной газовыми фонарями, в модном районе Вашингтона, населенном преимущественно геями. Мы были без ума друг от друга. Поклялись следовать друг за другом хоть на край земли. («Ну и бредятина», – сказала Сильвия, заглянув мне через плечо и прочитав то, что я только что написал.)

Сильвия первой нашла потенциально интересную, захватывающую, вероятно, и опасную работу. Сараево манило. Ее кандидатуру рассматривали на роль руководителя программ в агентстве по делам беженцев. Собеседование проходило по телефону. Я, стоя в гостиной, следил за происходящим и молча подбадривал ее («Да! Правильно ответила!»). Но когда дело зашло о Боснии, она растерялась, и ее не взяли из-за недостатка опыта. Потом позвонили мне. На этот раз нашлась вакансия в Танзании. Специалист по связям с прессой в агентстве при лагере беженцев из Руанды – полмиллиона человек. Я умею разделять работу и личную жизнь. Поэтому решил, что если время от времени ездить на сафари, то можно смириться и с убогостью лагерей, и с тем нелицеприятным фактом, что их население поддерживало геноцид. Однако парень, который в данный момент занимал эту должность, решил, что одного года в качестве посредника между беженцами и мировой прессой явно недостаточно, и захотел остаться на второй год. Тем лучше для меня, я полагаю. Потом последовало затишье: лишь несколько писем, благодаривших нас за проявленный интерес к вакансии координатора программ в Судане, Анголе или Камбодже, но, к сожалению… и так далее и тому подобное. Нужно было сменить стратегию. Если никто не хочет отправить нас в экзотическое место – поедем сами и там разберемся.

Так мы решили перебраться в Ханой. Эту идею мы собирались осуществить следующим образом: сперва съехать со съемной квартиры к моей матери в подвал, жить там три месяца, чтобы накопить денег на первое время. Мама, как ни странно, была не против. Мы уже собрались оповестить хозяина квартиры, как Сильвия вдруг позвонила мне на работу и спросила, не хочу ли я переехать на маленький атолл в Тихом океане, на самом экваторе, причем через три недели. Ей предложили место куратора по делам целой страны в Фонде народов Тихоокеанского региона, а точнее, его представительстве в Кирибати. Через пять секунд я уволился с работы. И тут же перезвонил Сильвии:

– Что за Кири… как его там?

Глава 2

В которой Автор делится плодами своих наблюдений за Странным островным государством, которое стало для него новым Домом (и несмотря на все исследования, во многом остается загадкой). При необходимости он компенсирует отсутствие информации картинами, нарисованными его богатым воображением (которые по большей части не соответствуют действительности) и собирает вещи (половина которых потом оказывается ненужной).

Слово «Кирибати», которое произносится как «Кири-бас» по той причине, что, транслитерируя местный язык, миссионеры зажали половину букв, образовано от английской фамилии Гилберт – именем этого первооткрывателя названы три группы островов, составляющих это безумное государство. Столица страны, объединяющей тридцать три атолла, разбросанных на территории океана размером с континентальную часть США, называется Тарава, а остров с тем же названием расположен чуть выше экватора, на расстоянии пяти тысяч миль от ближайшего клочка земли.

Общая площадь всех островов составляет около трехсот квадратных миль – почти как Балтимор с пригородами, хотя во время прилива земли становится ровно вдвое меньше. Крупнейший из островов Кирибати называется Киритимати (изуродованное «Кристмас», остров Рождества). Он расположен в нескольких тысячах миль от Таравы. Другие острова и вовсе незначительны.

Чтобы представить себе, что такое Кирибати, вообразите, что североамериканский континент исчез под огромной толщей голубого океана и остался лишь Балтимор. Теперь поделите оставшийся кусок на тридцать три части, киньте одну из них туда, где был Мэн, другую – где была Калифорния, а остальные части Балтимора раскидайте произвольно, но так, чтобы 32/33 балтиморцев никогда больше не смогли прийти на матч своей родной бейсбольной команды. Теперь отнимите у них электричество, водопровод, канализацию, телевизоры, рестораны, дома выше одного этажа и самолеты (за исключением двух древних как мир парапланов, которые периодически ремонтируются людьми, не знающими слова «ремонт»). Замените дома тростниковыми лачугами. Выровняйте землю таким образом, чтобы ее высота в любой точке составляла два фута над уровнем моря. Растопите полярные льды и еще немного затопите острова. Добавьте пальмы. Присыпьте всю эту красоту бациллами гепатита А, В и С. Подмешайте сюда лихорадку денге и кишечных паразитов. А теперь уберите докторов. Отрежьте все возможные способы связи с миром и выставьте жариться на солнце при температуре сто градусов по Фаренгейту[11]. У вас получилась республика Кирибати.

Разумеется, до приезда в Кирибати я этого не знал. Несмотря на все предупреждения («Представь себе вонючую, заваленную мусором полоску песка, а вокруг – на тысячи, десятки тысяч миль ничего, абсолютно ничего», – описывал остров один из побывавших на нем), я почему-то был уверен, что Тарава окажется тем самым тропическим раем, где местные жители добры и полны благородства, а природа, располагающая к расслаблению, вдохновляет на творческие подвиги. Я думал так, потому что у меня не было сведений, от которых можно было бы оттолкнуться. А когда я ничего не знаю, то обычно становлюсь излишне оптимистичным. Увы, провести хотя бы минимальное исследование такого места, как Кирибати, просто невозможно. По какой-то причине туда никто не ездит. Даже Пол Теру[12] поленился посетить Кирибати во время своего тихоокеанского плавания, описанного в книге «Счастливые острова Океании». Если учесть, какая огромная территория уже охвачена Теру, Брюсом Чэтвином[13], Джен Моррис[14] и прочими гигантами литературы о путешествиях, тем для раскрытия остается немного – разве что Кирибати да Буффало, штат Нью-Йорк. Я бывал в Буффало, но, пожалуй, оставлю эту тему кому-нибудь еще, а вместо этого представлю вашему вниманию парочку интересных фактов о Кирибати. Итак, факты, почерпнутые из сети Интернет, баз данных ЦРУ и прочих источников:

Население (на 1996 год) – 79 386 человек.

Продолжительность жизни (мужчины) – 52,56 года.

Продолжительность жизни (женщины) – 55,78 года.

Детская смертность – 9,84 %.

Религия – католики, протестанты, адвентисты седьмого дня, бахаисты, приверженцы Церкви Бога Северной Каролины, мормоны.

Всего островов – 33.

Из них обитаемых – 21.

Соотношение воды и суши – 4000: 1.

Природные ресурсы – фосфаты (добыча приостановлена в 1979 году).

День независимости – 12 июля 1979-го (от Великобритании).

Иностранные посольства на Кирибати – Австралия, Новая Зеландия, КНР.

Площадь пахотных земель – 0 %.

Геологическая характеристика местности – низкий коралловый атолл с обширным рифом.

Валюта – австралийский доллар.

ВНП на душу населения – 800 австралийских долларов (около 450 долларов США).

Уровень безработицы – 70 %.

Экспортные товары – копра (сушеное ядро кокосового ореха), рыба, акульи плавники.

Радиоканалы – АМ1, FM0, УКВ0.

Телеканалы – нет.

Армия – нет.

Из всего вышесказанного я сделал следующие выводы.

1. Если я хочу прожить дольше 52,56 года, надо сделать прививки.

2. Появление твердых отходов жизнедеятельности на Кирибати возможно только по большим праздникам.

3. Даже от слов «Церковь Бога Северной Каролины» у меня мурашки (с мормонами дело обстоит не лучше).

4. Окончание добычи фосфатов, видимо, не совсем случайно наступило одновременно с обретением независимости от Великобритании.

5. Поскольку 70 процентов страны – безработные, мне легко удастся вписаться в местное общество.

6. Акульи плавники в качестве главного экспортного товара, очевидно, предполагают наличие акул.

7. Несмотря на мое презрение к американскому телевидению, есть маленькая вероятность, что рано или поздно я все же начну скучать по «Симпсонам» и трансляциям футбольных матчей с профессиональным комментарием.

За три недели лихорадочной подготовки я не узнал о Кирибати почти ничего нового, поэтому дал волю своему воображению. Я знал, что Тарава – остров, вытянутый в длину и окруженный широкой лагуной. Поскольку мне прежде никогда не приходилось бывать в таком месте, я представлял себе что-то наподобие Кейп-Кода. Разумеется, Кейп-Код – не остров, а залив – не лагуна, но ничего лучше я не придумал. Естественно, в моей голове тут же возникла картина, что живем мы в деревянном домике с белыми окнами, укрывшемся за песчаными дюнами в высокой траве, а местные жители носят клетчатые рубашки и сетуют на то, что туристов стало слишком много. Я также знал, что на Тараве есть поселки. Острова с несколькими разрозненными поселениями для меня ассоциировались со Средиземноморьем, и я тут же представил маленькие площади с уютными кафешками, за столиками которых сидят люди в сногсшибательных нарядах от Армани и, красноречиво жестикулируя, спорят о том, какой сорт кокоса лучше. Все это свидетельствовало о том, что, несмотря на годы изучения разнообразных мировых культур, моя тупая голова по-прежнему была забита этническими стереотипами.

Что касается тихоокеанских островов в целом, я, конечно, видел картинки с Бора-Бора и знал, что острова южной части Тихого океана должны быть живописными и похожими на «тропический рай». Знал я и о том, что жизнь у детишек Марлона Брандо на Таити сложилась не слишком удачно[15]. И хотя мои географические познания были довольно обширны, я никогда не слышал о Ниуэ, Тувалу и Вануату. Я знал, что периодически на тихоокеанских островах проводят ядерные испытания. Что местные зовутся полинезийцами, меланезийцами или микронезийцами. Я даже знал, чем они друг от друга отличаются. Что книга Джеймса Миченера «Сказания юга Тихого океана» посвящена вовсе не Тихому океану, а нравам и обычаям американцев в 1940-е и 1950-е годы[16]. Я знал, что Гогену острова сослужили как хорошую, так и плохую службу. Роберт Льюис Стивенсон долго жил в Тихоокеанском регионе, а Амелия Эрхарт там погибла (впрочем, как и Стивенсон, только тогда я этого не знал[17]). Я слыхал об историческом значении острова Питкэрн[18] и подозревал, что каждый второй бар в Южно-Тихоокеанском регионе называется «Баунти». Знал, что именно туда едут антропологи, чтобы доказать, что местные жители полностью отличаются от цивилизованных людей и остаются дикарями. Потом многие ученые убеждаются в обратном, хотя кое-где каннибализм еще встречается. Что первым западным человеком, ступившим на эти земли, был капитан Джеймс Кук. И что баталии времен Второй мировой войны в этом регионе неизменно описываются как «кровавые». Будь у меня выбор, я бы предпочел высадиться в 1944-м на берегах Нормандии, а не в 1943-м на Тараве. Больше я не знал ничего.

Мы начали собирать вещи. Это было похоже на игру «что бы вы взяли с собой на необитаемый остров», только на этот раз все было серьезно. Единственным советчиком в этом деле была Кейт, предшественница Сильвии, которую ей предстояло заменить. Она посоветовала нам не брать с собой ничего, что представляет какую-либо ценность. Все сгниет, сказала она. Поверить в это оказалось просто. Гораздо сложнее было представить всю мощь экваториальной жары.

– Не думаю, что тебе они понадобятся, – заметила Сильвия, глядя, как я укладываю в чемодан шерстяные свитеры.

– По вечерам может быть прохладно, – возразил я. – Особенно зимой.

– Так. По-моему, ты не очень представляешь, что значит – жить на экваторе.

Она была права. В детстве я жил в Канаде. В моем мозгу прочно укоренилось, что зима – это зима, а лето – это лето. Мы обсудили то, что Кейт рассказала о погоде на Тараве.

– Хочешь сказать, что там жарче, чем в Вашингтоне в августе? – спросил я.

– Жарче. Кажется, она сказала «пекло».

– Хуже всего не жара, между прочим, а влажность.

– Про влажность она тоже говорила. Как будто все время находишься под мокрым одеялом.

Я решил, что Кейт была неправа и нарочно преувеличивала. Ведь известно, что изнуряющая жара, наступающая в Вашингтоне в августе, – следствие уникальных топографических и климатических условий, связанных с воздушными потоками и теплыми течениями, а также составом пыльцы растений, существующих только в Среднеатлантическом регионе. Хуже погоды просто не может быть. И все-таки взял свитер.

– Джинсы тоже возьму, – упрямо проговорил я.

Последние несколько дней мы прощались с семьей и друзьями. Приезжайте в гости, говорили мы всем. Конечно, постараемся, отвечали они, но, если учесть расстояние до острова, становилось ясно, что это нереально. Наконец осталась одна важная вещь. Я сделал Сильвии предложение. Она приняла его. А потом темной ночью мы уехали и начали наше долгое путешествие, а все подобные путешествия должны быть долгими – в Тропический Рай.

Глава 3

В которой Автор и его вышеупомянутая очаровательная Подруга покидают Континентальный мир, ненадолго приземляются на сказочных Гавайях, сбегают с Ужасного атолла Джонстона и впадают в отчаяние, прибыв на Маршалловы острова.

Подобно большинству людей, летающих на самолетах, я понимаю, что это средство передвижения удерживается в воздухе невидимыми ниточками, которыми управляют капризные феи. Как правило, этот факт вызывает у меня некоторую тревогу. Поэтому обычно я, не стесняясь, беру бесплатные маленькие бутылочки с вином, которые раздают стюардессы на международных рейсах. Однако с недавних пор я перестал пить алкоголь на борту, выяснив, что похмелье в сочетании с усталостью после перелета – это очень неприятно. Одним словом, не лучшее начало любой поездки. Несмотря на отсутствие алкоголя с момента вылета из Вашингтона, я чувствовал себя нормально, периодически повторяя про себя, как мантру, что никто еще не умирал от легкой турбулентности. А когда мы подскакивали и механические части самолета начинали скрипеть, Сильвия брала меня за руку и спокойно описывала подробности сурового процесса сертификации самолетов Американской федерацией авиатранспорта. И вот после трех дней, проведенных в небе, самолет стал для меня настоящим домом. За иллюминатором синело небо. Синел океан. От скуки плавились мозги. Мы явно улетели далеко.

Главная проблема человека, который летит из Вашингтона на Тараву, состоит в том, что, несмотря на продолжительность пути, времени на постепенную перестройку с одного на другое не хватает. А я предпочитаю перестраиваться постепенно. Мне просто необходимы эти приятные мелочи, помогающие переключаться. Чашка кофе, которая переводит меня из коматозного состояния в бодрствующее. Пенсильвания, промежуточный штат между Атлантическим побережьем и Новой Англией. Однако, когда вы летите из центра свободного мира в такую дыру, постепенно перестроиться просто нельзя. В мире перелетов на длинные расстояния нет весны и осени. Из зимы сразу попадаешь в лето. Прямо перед рассветом мы были в зале вылета, кишащем амбициозными людьми, деловыми путешественниками, спешащими в Нью-Йорк и Бостон на очень важные совещания, и стояли у стойки перед очень удивленной девушкой, которая проверяла наши билеты. Она увидела, что на них написано «Вашингтон – Ньюарк – Сан-Франциско – Гонолулу – атолл Джонстона – Маджуро – Тарава» и что это билеты в один конец. Это заставило ее прошептать «О боже». Потом мы много часов провели в волшебной трубе, в полубессознательном состоянии перемещаясь от гейта к гейту, и наконец очутились на пляже Вайкики, где прогуливались среди бутиков с последними моделями от Живанши и Шанель и новинками японской порнографии, пока не вышли к морю. Серфингисты покоряли волны, на горизонте высился пик Даймонд-Хед, и солнце клонилось к закату, озаряя все роскошным пурпуром. Тут мы начали смеяться, потому что жизнь порой так забавна, не правда ли?

Но скоро настало время покинуть Япо… извините, Гавайи. Мы вернулись в аэропорт и прошагали мимо выходов, где скучали пассажиры рейсов до Осаки и Лос-Анджелеса, к выходу, где нас ждал самолет компании «Эйр Микронезия». И снова летели, но не к следующему континенту в Тихом океане, а на остров, который лежал еще дальше. У меня возникло чувство, как будто мы намеренно хотим исчезнуть. Тот, кто утверждает, что мир тесен, видимо, никогда не летал через Тихий океан. Тик-так, тик-так: часы и дни текли с мучительной монотонностью. Все вокруг было очень синим. Синее небо сливалось с синей водой, и так продолжалось до бесконечности. Синева и время заполонили все. Но наконец мы начали снижаться, а все вокруг по-прежнему было синим. Самолет летел совсем низко над океаном. Мне казалось, что я смогу коснуться воды рукой. Я видел гребешки на океанских волнах и чувствовал присутствие акул. Их тени были зловещими, каждая не меньше двадцати футов в длину. Затем кораллы выставили к небу свои пальцы, и мы приземлились, жестко ударившись о землю, а затем остановились. Мы прибыли на атолл Джонстона[19], и об этом месте я вам вкратце расскажу.

Атолл Джонстона – худшее место на Земле. В 1960-е Соединенные Штаты Америки использовали его как полигон для ядерных испытаний, которые, понятное дело, в приличных районах самих Штатов проводить было нельзя. Не удовлетворившись тем, что атолл был частично взорван, Штаты решили его отравить. Именно здесь хранились и уничтожались такие чудеса экспериментов американских лабораторий, как нервный газ зарин[20] и прочие вещества, несущие смерть и болезни. На атолле есть два мрачных завода по переработке отходов. Они находятся на двух концах взлетно-посадочной полосы, днем и ночью сжигая яд. Между ними тянутся военные бараки, из крыш которых торчат спутниковые тарелки. Они получают сигналы из мира, который с таким же успехом мог находиться в другой галактике. Больше на атолле Джонстона ничего нет. Время от времени здесь случаются аварии, протечки, и тогда несчастные солдаты, которым «посчастливилось» служить в этом месте, покорно надевают противогазы.

Конечно, можно было бы посвятить пару-тройку страниц размышлениям о философской значимости атолла Джонстона. На нем увековечены материальные проявления способности человечества к великому злу. Более амбициозным писателям эта тема показалась бы очень плодотворной. Однако, сидя в самолете и глядя, как из него выходит единственный пассажир в гражданском, выбравший себе очень странную судьбу, я обнаружил, что мне вовсе не хочется размышлять о высоком. В голове вертелась лишь одна мысль: «Ну кто-нибудь, закройте же наконец дверь, пока мы тут не превратились в мутантов!» Самолет охраняли вооруженные солдаты, у которых наверняка были жабры. И, хотя мне было очень жалко этих людей и их детей, я не мог думать ни о чем, кроме двери и о том, когда же она закроется, чтобы мы снова могли дышать самолетным воздухом, наверняка менее токсичным, чем атмосфера снаружи. Когда дверь закрылась, мы поднялись в воздух и стали вглядываться в поверхность океана, ожидая, что из-под нее вот-вот вынырнет Годзилла.

И тут я понял, что, видимо, был неправ. Пожалуй, атолл Джонстона – это и есть тот самый переходный пункт в Тихом океане. Остров, разбивающий иллюзии. Призывающий всех путешественников отбросить свою наивность, забыть легенды, почерпнутые из глянцевых туристических каталогов, и понять, что Тихий океан – это огромное пустое пространство. Между прочим, кто-то может посчитать эту пустоту весьма полезной. Ведь, по сути, атолл Джонстона – это просто голая скала, расположенная вдали от человеческого жилья. Поэтому, если вам вдруг захотелось взорвать остров, выбирайте атолл Джонстона. Пострадают только рыбы. Совсем другое дело – Маршалловы острова. Прибыв сюда после многочасового тихоокеанского перелета, уставшие и отупевшие, мы постепенно размяли ноги, но оказались не готовы к тому, что после столь долгого пути попадем в столь знакомую обстановку. Мы словно превратились в героев одной из серий «Сумеречной зоны», где типичный провинциальный городок одноэтажной Америки вдруг перенесся прямиком на юг Тихого океана. Мы высадились на острове Маджуро – столице Маршалловых островов, мрачной группы атоллов, некогда приглянувшейся Соединенным Штатам. Оказывается, когда супердержава начинает думать, что вы можете ей пригодиться, это не так уж здорово, особенно если речь идет об изучении некоторых нюансов использования водородной бомбы.

Именно на Маршалловых островах ученые наконец выяснили, что представляет собой коралловый атолл – верхушку умирающего вулкана. В основу этого открытия легли изыскания Чарлза Дарвина и натуралистов – его предшественников. Поскольку кораллы растут лишь на глубине 150 футов, Дарвин предположил, что они разрастаются, чтобы заменить собой разрушающийся подводный вулкан, а не нарастают на его верхушке, пока вулкан еще действует. По мере того как земля под поверхностью воды медленно оседает в глубины, на его склонах расцветают коралловые полипы, стремясь к солнцу и поднимаясь, чтобы сначала стать барьерным рифом, а затем, с дальнейшим разрушением вулкана, медленно спуститься к самому его основанию. Таким образом формируется атолл. Его живой хребет покоится на толщах мертвого коралла и на мертвом вулкане в самой глубине.

Примечания

1

Американская телеведущая, политический комментатор, советник Джорджа Буша-младшего во времена его президентства.

2

Американский журналист, ведущий ток-шоу, в своих репортажах эксплуатирующий самые скандальные темы.

3

Профессиональный клуб американского футбола, выступающий в Национальной футбольной лиге. – Примеч. ред.

4

Винтажная марка американских автомобилей, прекратившая существование в 1966 году. Куба знаменита своими автомобильными раритетами, которые находятся в прекрасном рабочем состоянии.

5

Знаменитый мексиканский актер, снимался в сериале «Стар Трек».

6

«Нет сбора для посетителей», на смеси ломаного французского и латыни.

7

Американский аналог бублика, культовое нью-йоркское блюдо. – Примеч. ред.

8

Бывший президент Конго (с 1965 по 1997 год), диктатор, растративший более 5 миллиардов долларов из бюджета страны на личные нужды; один из самых коррумпированных африканских правителей последних 20 лет.

9

Река в Чехии, левый приток реки Лабы. – Примеч. ред.

10

Чешский писатель, драматург, диссидент, правозащитник и государственный деятель, последний президент Чехословакии (1989–1992) и первый президент Чехии (1993–2003). – Примеч. ред.

11

37,7 градуса Цельсия.

12

Знаменитый американский автор книг о путешествиях.

13

Английский писатель, автор книг о путешествиях (1940–1989).

14

Писательница из Уэльса, автор исторического труда Pax Britannica, истории Британской империи, и серии книг, посвященных городам: Оксфорду, Нью-Йорку, Венеции, Гонконгу.

15

Марлон Брандо женился на таитянке, которая родила ему двоих детей, и впоследствии приобрел один из островов в составе Таити. Его дочь умерла в 1995 году, и в данный момент его сын Теихоту – единственный человек, который живет на этом острове.

16

Сборник рассказов, посвященных Второй мировой войне.

17

Амелия Эрхарт – американская летчица, без вести пропавшая в центральной части Тихого океана в 1937 году; Роберт Льюис Стивенсон умер на Самоа, предположительно от кровоизлияния в мозг.

18

28 апреля 1789 года экипаж британского судна «Баунти» поднял мятеж, прельстившись райской жизнью на Таити и пожелав остаться там навсегда.

19

Расположен в северной части Тихого океана к юго-западу от Гавайских островов. Атолл состоит из одноименного острова, островов Сэнд, Северный (Акау) и Восточный (Хикина). – Примеч. ред.

20

Отравляющее вещество, обладающее нервно-паралитическим действием. – Примеч. ред.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.