Ромул Великий

       Марес. Ваше величество, у Одоакра сто тысяч вооруженных до зубов германцев.
       Ромул. Чем талантливее полководец, тем меньше ему нужно солдат.
       Марес. Ни один римский военачальник еще не подвергался такому унижению. (Отдает честь и выходит налево.)
        Аполлион между тем снял и сложил все бюсты, за исключением стоящего над дверью.
       Аполлион. За весь этот хлам я даю десять золотых.
       Ромул. Мне было бы приятнее, Аполлион, если бы ты с большим уважением говорил о великом прошлом Рима.
       Аполлион. Слово «хлам» определяет антикварпую стоимость этих вещей, а не выражает исторической оценки.
       Ромул. Но ты мне платишь эти десять золотых тут же на месте!
       Аполлион. Как всегда, ваше величество. Один бюст я не беру. Вон тот — короля Ромула. (Отсчитывает десять золотых.)
       Ромул. Помилуй, мой тезка, как-никак, основал Рим.
       Аполлион. Ученическая работа. Потому он весь и крошится.
        Император Восточной Римской империи теряет между тем терпение.
       3енон. Ромул, ты меня еще не представил этому господину.
       Ромул. Аполлион, это император Восточной Римской империи Зенон Исаврийский.
       Аполлион. Ваше величество! (Холодно кланяется.)
       3енон. Посетите как-нибудь, любезный Аполлион, остров Патмос, он мне пока еще верен. Там у меня найдется много интересного из греческой старины.
       Аполлион. Это можно, ваше величество.
       Зенон. Поскольку я завтра еду в Александрию, не плохо бы получить задаточек.
       Аполлион. Искренне сожалею. Царствующим особам я принципиально не даю задатка. Времена нынче бурные, политические учреждения шаткие. Покупатели теряют интерес к античности и предпочитают изделия германских ремесленников. Нынче в большом ходу примитивы. Это отвратительно, но о вкусах не спорят. Я, к сожалению, должен проститься с вашими величествами.
       Ромул. Мне жаль, Аполлион, что ты угодил в самый развал моей империи.
       Аполлион. Что вы, ваше величество. Как антиквар, я только развалом и живу. А за бюстами я пришлю слуг. (Еще раз кланяется и уходит налево.)
       Зенон (задумчиво качает головой).Не понимаю! Знаешь, Ромул, уже много лет мне не дают кредита. Мне все больше кажется, что у нас с тобой совсем невыгодная профессия.
        Слева входит Тулий Ротунд.
       Тулий Ротунд. Ваше величество!
       Ромул. Ну, Тулий Ротунд, наш рекордсмен наконец заснул?
       Тулий Ротунд. Я не по поводу Спурия Тита Маммы, я по поводу Цезаря Рупфа.
       Ромул. Это еще кто?
       Тулий Ротунд. Важная персона. Он обратился к вашему величеству с письмом.
       Ромул. С тех пор как я стал императором, я писем не читаю. Кто же он все-таки такой?
       Тулий Ротунд. Фабрикант штанов. Это германская одежда, которую надевают на ноги. У нас она тоже входит в моду.
       Ромул. А он богат?
       Тулий Ротунд. Невероятно!
       Ромул. Наконец-то нашелся разумный человек.
       Юлия. Ты его немедленно примешь, Ромул.
       3енон. Интиуция мне подсказывает, что это наш спаситель.
       Ромул. Просите фабриканта штанов сюда.
        Слева входит Цезарь Рупф. Это могучий, толстый, роскошно одетый человек. Он подходит к Зенону, принимая его за императора, тот смущенно указывает па Ромула. В руке у Рупфа широкополая дорожная шляпа, какие носили в Древнем Риме. Он сдержанно кланяется.
       Цезарь Рупф. Император Ромул!
       Ромул. Здравствуй. Это моя жена, императрица Юлия, а это император Восточной Римской империи Зенон Исаврийский.
        Цезарь Рупф небрежно кивает.
      Чего ты от меня хочешь, Цезарь Рупф?
       Цезарь Рупф. Мой род в сущности происходит из Германии, но уже при императоре Августе мы поселились в Риме, и с тех пор занимаем видное положение в текстильном деле.
       Ромул. Очень рад.
        Рупф отдает шляпу Зенону, который, опешив, берет ее.
       Цезарь Рупф. Как фабрикант штанов, я, ваше величество, готов пойти на все!
       Ромул. Само собой разумеется.
       Цезарь Рупф. Я знаю, что консервативные круги Рима настроены против штанов, они же всегда против прогресса!
       Ромул. Где начинаются штаны, кончается культура.
       Цезарь Рупф. Как император, вы, конечно, можете позволить себе подобные остроты, но как человек дела я трезво сознаю, что штанам принадлежит будущее. Современное государство, если оно ходит без штанов, обречено. Есть глубокая связь между тем, что германцы носят штаны, и тем, что они достигли таких успехов. Эта связь не видна представителям наследственной власти, никогда не вникающим в суть. Но деловому человеку она ясна. Только в штанах Рим сможет выстоять под напором германских орд.
       Ромул. Был бы я таким же оптимистом, как ты, любезный Цезарь Рупф, я бы и сам влез в эту сказочную одежду.
       Цезарь Рупф. Лично я поклялся, что надену штаны лишь тогда, когда последний тупица поймет, что без штанов человечеству не сдобровать. Это вопрос профессиональной чести, ваше величество, я тут на попятный не пойду. Либо все надевают штаны, либо Цезарь Рупф закрывает дело.
       Ромул. Что же ты хочешь мне предложить?
       Цезарь Рупф. Ваше величество, вот международная фирма Цезарь Рупф, а вот Римская империя, не так ли?
       Ромул. Конечно.
       Цезарь Рупф. Поговорим начистоту, без всяких сантиментов. За мной миллиарды сестерциев, а за вами — пропасть.
       Ромул. Точнее не скажешь.
       Цезарь Рупф. Сперва у меня была идея просто купить Римскую империю целиком.
        Ромул не в силах сдержать радостное волнение.
       Ромул. Это нам надо серьезно обсудить. Во всяком случае посвящаю тебя в рыцари. Ахилл, подай меч!
       Цезарь Рупф. Спасибо, ваше величество, я уже скупил все ордена, какие было возможно. Видите ли, здраво рассудив, я все-таки отказался от покупки. Римская империя до того развалила свое хозяйство, что восстановление его даже международной фирме обойдется слишком дорого, да и окупится ли это вообще? У нас тогда опять будет огромное государство, а кому это надо? Одно из двух: или фирма, или империя, и я скажу без обиняков — пусть лучше фирма, она дает больше прибыли. Я против покупки, император, но я не против деловых контактов.
       Ромул. Каким же ты мыслишь себе контакт между моей империей и твоей фирмой?
       Цезарь Рупф. Самым естественным. Как деловой человек, я стою за все естественное. Думай сообразно с естеством, не то разоришься — вот мой девиз. Для начала мы выставим германцев за дверь.
       Ромул. Вот это-то и трудно.
       Цезарь Рупф. Делец мирового масштаба не знает слова «трудно», если у него есть мелочь в кармане. На мой запрос Одоакр выразил готовность убраться из Италии за десять миллионов.
       Ромул. Одоакр?
       Цезарь Рупф. Да, германский вождь.
       Ромул. Невероятно. А я думал, что его-то уж нельзя купить.
       Цезарь Рупф. Всех теперь можно купить, ваше величество.
       Ромул. И что ты потребуешь с меня за помощь, Цезарь Рупф?
       Цезарь Рупф. Когда я уплачу эти десять миллионов и вложу в империю еще несколько миллиончиков, да так, чтобы она совсем не потонула, — здоровому государству это не положено, я попрошу, не говоря уже о том, что ношение штанов будет объявлено строго обязательным, чтобы вы отдали за меня вашу дочь Рею, ибо кому же не ясно, что лишь так можно подвести естественную базу под наши деловые контакты.
       Ромул. Моя дочь помолвлена с одним разорившимся патрицием, который уже три года томится в германском плену.
       Цезарь Рупф. Как видите, ваше величество, меня это не беспокоит. Вам нечего будет возразить, если я скажу, что Римская империя уцелеет, лишь породнившись с солидной фирмой, иначе вас оккупируют германцы, которые семимильными шагами с грохотом приближаются к Риму. Сегодня во второй половине дня вы мне дадите ответ. Если это будет отказ, я женюсь на дочери Одоакра. Фирма Рупф должна позаботиться о наследнике. Я в самом соку, но бури деловой жизни, по сравнению с которыми все ваши сражения — одна мельтешня, помешали мне обрести счастье в объятиях любимой супруги. Не так-то просто сделать выбор. С политической точки зрения разумнее было бы взять в жены германку. Но признательность к моей второй родине побуждает сделать это предложение вам. Я не могу допустить, чтобы на суде истории фирму Рупф заподозрили в узкопартийных интересах. (Небрежно кланяется, выхватывает у Зенона из рук шляпу и выходит налево.)
        Оставшиеся растерянно молчат.
       Юлия. Ромул, немедленно поговори с Реей.
       Ромул. О чем, дорогая?
       Юлия. Она сейчас же выйдет за этого Цезаря Рупфа.
       Ромул. Я готов продать ему Римскую империю за пригоршню сестерциев, но не намерен торговать своей дочерью.
       Юлия. Рея добровольно пожертвует собой ради империи.
       Ромул. За последние столетия мы столько раз жертвовали собой для государства, что пора бы государству пожертвовать собой для нас.
       Юлия. Ромул!
       3енон. Если твоя дочь сейчас же не выйдет замуж, мир погибнет.
       Ромул. Мы погибнем. А это нечто совсем другое.
       3енон. Мы — это мир.
       Ромул. Мы провинциалы, которые его даже понять не могут.
       Зенон. Такому, как ты, нечего делать на троне римских императоров! (Стукнув кулаком по столу, уходит направо.)
        Слева появляются пятеро толстопузых слуг.
       Первый слуга. Мы пришли за бюстами.
       Ромул. О пожалуйста, вот они, около стен.
       Первый слуга. Это императоры. Не уроните. Чуть что, им сразу каюк.
        Сцена заполняется слугами, которые выносят бюсты.
       Юлия. Ромул! Меня называют Юлия, мать отечества, и я этим почетным титулом горжусь. И теперь я обращаюсь к тебе, как мать отечества. Ты целый день сидишь за завтраком, ты интересуешься только своими курами, ты не хочешь выслушать гонца, ты отказываешься провести тотальную мобилизацию, ты не выступаешь на врага и ты не желаешь отдать свою дочь единственному человеку, который может нас спасти. Чего же ты тогда хочешь?
       Ромул. Дорогая Юлия, у меня нет желания задержать ход мировой истории.
       Юлия. В таком случае, мне стыдно, что я твоя жена! (Быстро уходит.)
       Ромул. Убери прибор, Пирам. Моя утренняя трапеза окончена. (Вытирает рот салфеткой.)
        Пирам уносит столик.
      Ахилл, воды!
        Ахилл приносит воду. Ромул моет руки. Слева врывается Спурий Тит Мамма.
       Спурий Тит Мамма. Ваше величество! (Падает на колени.)
       Ромул. Ты кто такой?
       Спурий Тит Мамма. Префект Спурий Тит Мамма.
       Ромул. Чего тебе?
       Спурий Тит Мамма. Я скакал сюда из Павии два дня и две ночи. Я загнал семь лошадей, меня трижды ранили стрела противника, и когда я прибыл сюда, меня к тебе не допустили. Вот, государь, послание твоего последнего полководце Ореста, написанное перед тем, как он попал в руки врага! (Протягивает Ромулу свиток пергамента.)
        Император по-прежнему невозмутим.
       Ромул. Ты ранен, измучен. К чему это непомерное усердие, Спурий Тит Мамма?
       Спурий Тит Мамма. Ради жизни Рима!
       Ромул. Рим давно умер. Ты жертвуешь собой ради мертвеца, ты сражаешься за мираж, ты отдаешь жизнь разлагающемуся трупу. Иди спать, префект, в наше время твой героизм стал позой. (Величественно поднимается и выходит в среднюю дверь на заднем плане.)
        Спурий Тит Мамма в полной растерянности, внезапно бросает послание Ореста на пол и топчет его ногами.
       Спурий Тит Мамма (кричит). Этот император позорит Рим!

Действие второе

        Вторая половина рокового мартовского дня четыреста семьдесят шестого года. Парк перед загородной виллой императора. Все поросло мхом, плющом и бурьяном. Со всех сторон слышится кудахтанье и кукареканье. Время от времени, в особенности когда кто-нибудь появляется, по сцене пролетают куры. Па заднем плане сильно загаженный домашней птицей фасад полуразвалившейся виллы, ступени лестницы ведут в парк. На стенах мелом написано: «Да здравствует крепостное право! Да здравствует свобода!» Зрителю кажется, что он попал на птичий двор, хотя справа на переднем плане стоит несколько садовых стульев изысканной формы, знававших лучшие времена. Порой сцену окутывает густой дым, идущий из низенькой постройки. Канцелярия, видимо, слева, под прямым углом к вилле. В целом — настроение безысходного отчаяния, дух крушения мира, .
        При открытии занавеса — на одном стуле министр внутренних дел Тулий Ротунд, на другом, в полном облачении, спит военный министр Марес, ныне, как мы знаем, рейхсмаршал. На коленях у него разложена карта Италии, а рядом, на земле, шлем и маршальский жезл. Щит прислонен к стене дома, на нем тоже намалеван лозунг германцев. Спурий Тит Мамма, все еще весь в грязи и с перевязанной рукой, едва плетется вдоль канцелярии, прислоняется к стене и бредет дальше.
       Спурий Тит Мамма. Я устал, я устал, я смертельно устал.
        Из дверей виллы выходит повар, на нем белый фартук и высокий колпак. Он идет направо в парк и манит кур, пряча за спиной нож. Куры отчаянно кудахчут.
       Повар. Юлий Непот, Орест, Ромул, цып, цып, цып...
        Слева появляется Зенон Исаврийский, останавливается, чтобы вытереть сандалии.
       Зенон. Опять раздавил яйцо. Что тут кругом только куры? Сандалии у меня стали липкими и пожелтели совсем.
       Тулий Ротунд. Куроводство — единственная страсть императора.
        Слева в дом вбегает гонец.
       Гонец. В Риме германцы! В Риме германцы!
       Тулий Ротунд. Опять дурная весть. И так весь день.
       3енон. Все из-за этой куромании. Надеюсь, император хоть сейчас пошел в дворцовую капеллу помолиться за свой народ.
       Тулий Ротунд. Император спит.
       3енон. Мы судорожно пытаемся спасти цивилизацию, а император спит... Отчего здесь так пахнет дымом?
       Тулий Ротунд. Мы сжигаем архивы.
       Зенон (поражен как громом).Вы... жгете... архивы?.. Зачем это, объясните бога ради?
       Тулий Ротунд. Ценные документы, раскрывающие тайну римских методов управления государством, ни в коем случае не должны попасть германцам в руки, а на эвакуацию у нас нет денег.
       Зенон. И вы решили попросту сжечь архивы? Не скрываете даже, что начисто потеряли веру в конечную победу добра. Запад и впрямь не стоит того, чтобы ему помогать, он прогнил до мозга костей. Ни вдохновения, ни мужества!.. Ох, опять яйцо! (Вытирает сандалии и уходит налево.)
       Спурий Тит Мамма. Сто часов глаз не смыкал. Сто часов.
        Отчаянное кудахтанье. Справа появляется повар. В каждой руке у него по курице и еще одна зажата под мышкой, фартук обрызган кровью; он исчезает в доме.
      Тошно слушать это вечное кудахтанье. Я устал, я ведь так устал. Из Павии сюда галопом, да еще потерять столько крови.
       Тулий Ротунд. А вы бы сели за домом, с той сторопы. Там вроде потише.
       Спурий Тит Мамма. Да я туда уже ходил. Там принцесса занимается актерским мастерством, а у пруда император Восточной империи читает псалмы.
       Марес. Тише. (Снова засыпает.)
       Тулий Ротунд. Не говорите так громко, а то разбудите рейхсмаршала.
       Спурий Тит Мамма. До чего же я устал. А тут еще этот дым, этот едкий вонючий дым!
       Тулий Ротунд. Да вы хоть сели бы.
       Спурий Тит Мамма. Если я сяду, я засну.
       Тулий Ротунд. Это, по-моему, самое естественное, что при вашей усталости следует сделать.
       Спурий Тит Мамма. Я не хочу спать, я хочу мстить.
        Рейхсмаршал в отчаянье поднимается.
       Марес. Неужели нельзя человеку спокойно поработать? Стратегия — дело интуиции. Прежде чем резать, надо как и в хирургии, сосредоточиться. На войне самое страшное — это кутерьма в ставке. (С досадой свертывает карту, берет шлем, подходит к дому, берет щит и останавливается.)Кто-то намалевал на моем щите вражеский лозунг. И на стене тоже.
       Тулий Ротунд. Здешняя служанка — германского происхождения.
       Марес. Созовите военный трибунал!
       Тулий Ротунд. На это уже действительно нет времени, рейхсмаршал!
       Марес. Саботаж!
       Тулий Ротунд. Не хватает людей. Надо же кому-нибудь помочь обергофмейстеру уложить вещи.
       Марес. Вы и помогите. А что еще сейчас делать министру внутренних дел.
       Тулий Ротунд. Я должен найти законные основания для перевода резиденции на Сицилию.
       Марес. Вы своим пораженчеством не подорвете мой боевой дух. Стратегическое положение с каждым часом улучшается. Оно улучшается от поражения к поражению. Чем дальше германцы проникнут на полуостров, тем скорее они попадут в мешок, и тут, опираясь па Сицилию и Корсику, мы легко с ними справимся.
       Спурий Тит Мамма. Вы сперва справьтесь с императором.
       Марес. Мы ничем не рискуем. Флота у германцев нет. Стало быть, на островах мы неуязвимы.
       Спурий Тит Мамма. Но и у нас ведь нет флота. Что же нам дадут острова? А германцы, сидя в Италии, будут неуязвимы.
       Марес. А мы тогда построим флот!
       Спурий Тит Мамма. Построим? Да у государства нет ни гроша.
       Тулий Ротунд. У нас еще есть время об этом подумать. Основная проблема сегодня — как попасть на Сицилию.
       Марос. Я прикажу привести трехмачтовое судно.
       Тулий Ротунд. Трехмачтовое? Они безумно дороги, мы себе этого позволить не можем. Достаньте-ка лучше галеру.
       Марес. Меня ко всему еще разжаловали в корабельные маклеры. (Шатаясь, уходит в дом.)
       Тулий Ротунд. Вот видите, разбудили рейхсмаршала.
       Спурий Тит Мамма. Я ведь так устал.
       Тулий Ротунд. Единственное, на что я надеюсь,- найти на Сицилии дачу, за которую с нас не слишком дорого возьмут.
        Громкое кудахтанье. Слева медленно входит тощий, бледный Эмилиан, он в лохмотьях, на голове черный капюшон.
       Эмилиан (озирается).Это вилла императора в Кампанье?
        Министр внутренних дел с удивлением глядит на странного пришельца.
       Тулий Ротунд. Вы кто такой?
       Эмилиан. Привидение.
       Тулий Ротунд. Что вам угодно?
       Эмилиан. Император — нам отец родной, не так ли?
       Тулий Ротунд. Конечно, отец каждому патриоту.
       Эмилиан. Я патриот. Пришел навестить отчий дом. (Озирается.)Грязный курятник. Загаженный дом. Канцелярия. У пруда облезлая Венера, плющ, мох. В бурьяне, куда ни ступи, яйца, несколько я уже раздавил, и где-то наверняка похрапывает император.
       Тулий Ротунд. Вы лучше спрячьтесь, а то вызовут лейб-гвардию. У нее теперь учения на лугу за парком.
       Эмилиан. Она дремлет на лугу за парком, убаюканная кудахтаньем кур. Не будем нарушать эту благодать.
        В дверях показывается императрица.
       Юлия. Эбиус! Эбиус! Кто видел обергофмейстера Эби?
       Эмилиан. Мать отечества.
       Тулий Ротунд. Он разве не пакует вещи, ваше величество?
       Юлия. С утра куда-то исчез.
       Тулий Ротунд. Значит, уже сбежал.
       Юлия. Типично по-германски! (Исчезает.)
       Спурий Тит Мамма. Однако бегут как раз римляне. (На мгновение его охватывает гнев, но он тут же остывает и, чтобы не заснуть, принимается бегать взад-вперед.)
       Эмилиан (садится в кресло рейхсмаршала). А вы министр внутренних дел Тулий Ротунд?
       Тулий Ротунд. Вы меня знаете?
       Эмилиан. Мы, бывало, летом частенько вместе ужинали, Тулий Ротунд.
       Тулий Ротунд. Что-то не припомню.
       Эмилиан. Ничего удивительного. За это время рухнула мирова держава.
       Тулий Ротунд. Скажите хотя бы, откуда вы взялись?
       Эмилиан. Прямиком из жизни! И сразу попал в нелепое призрачное царство римского императора.
       Спурий Тит Мамма. Я устал, я просто как собака устал.
        Снова кудахтанье. Мареc возвращается из дома.
       Марес. Я забыл мои маршальский жезл.
       Эмилиан. Прошу вас. (Подает ему маршальский жезл, которы лежал на земле.)
        Марес, шатаясь, опять входит в дом.
       Тулий Ротунд. Понимаю. Вы прибыли с фронта, вы герой. Вь проливали кровь за родину. Чем я могу быть вам полезен?
       Эмилиан. Вы можете что-нибудь сделать, чтобы остановить германцев?
       Тулий Ротунд. Сегодня этого никто не может. Наше coпротивление рассчитано на длительный срок. Божьи мельницы не скоро мелют.
       Эмилиан. Значит, вы не можете быть мне полезны.
        Из дома выходят слуги с сундуками.
       Носильщик. Куда нам с этими сундуками?
       Тулий Ротунд. Они пойдут в Неаполь.
        Слуги выносят сундуки. В течение последующих сцен он появляются еще не раз.
      Мы живем в горькое время, в трагическую эпоху, и все-там столь совершенная, высокоорганизованная система правопорядка, как Римская империя, опираясь на свои внутренние ценности, справится и не с такими кризисами. Германцев победит наша более высокая культура.
       Спурий Тит Мамма. Я смертельно устал.
       Эмилиан. Вам нравится Гораций? Вы владеете высоким италийским стилем?
       Тулий Ротунд. Я юрист.
       Эмилиан. А мне нравился Гораций. Я владел высоким италийским стилем.
       Тулий Ротунд. Вы поэт?
       Эмилиан. Когда-то я был представителем высшей культуры.
       Тулий Ротунд. Тогда продолжайте писать, продолжайте слагать стихи, в конце концов дух одолеет плоть.
       Эмилиан. Я иду из тех краев, где живодеры одолели дух.
        Снова кудахтанье. Вокруг опять носятся куры. Справа из-за виллы выходит Рея и актер Филакс.
       Рея.
 
Гляньте, граждане отчизны,
Выхожу я в путь последний,
С небес высоких
Мне светит солнце
В последний раз.
 
       Спурий Тит Мамма. Не могу я сейчас слышать классиков. Сразу засыпаю. (Уходит налево.)
       Филакс. Давайте дальше, принцесса, но более наполненно, драматичнее. «Что ты со мной...»
       Рея.
 
Что ты со мной творишь, отчизна!
Зачем надо мной глумиться,
Покамест я не погибла
Еще жива я покуда,
Так по какому закону
Меня ты обрекаешь
Неоплаканной близкими
Лечь в могилу?
И мне навек уже места
Нет у смертных и нет у мертвых.
 
       Филакс. «Нет у смертных и нет у мертвых». Дайте надрыв, принцесса! Побольше безысходной печали! «Нет у смертных...» — еще раз!
       Рея.
 
Нет у смертных и нет у мертвых.
Бог безмолвный Аида
Меня уводит живую
К брегам Геенны, — и не поют мне
Ныне свадебных гимнов,
Не ведут к Гименею — и все же
С Ахероном венчают меня.
 
       Филакс. «С Ахероном венчают меня».
       Рея. С Ахероном венчают меня.
       Филакс. Трагичнее, принцесса! И более ритмично, прошу вас. Это должно рваться наружу как вопль. И побольше души, не то эти бессмертные стихи ни до кого не дойдут. Сразу чувствуется, что у вас нет реального представления об Ахероне, о боге смерти. Вы говорите о нем, как о чем-то абстрактном. За вашими словами нет подлинного переживания! Для вас это еще литература, это не наполнилось правдой жизни. Очень, очень жаль. Вслушайтесь: «С Ахероном венчают меня».
       Рея. С Ахероном венчают меня.
        Эмилиан поднимается и останавливается перед декламирующей принцессой, которая застывает от удивления.
      Что вам нужно?
       Эмилиан. Кто ты?
       Рея. У меня больше права спросить, кто ты такой?
       Эмилиан. Я то, что возвращается, если идти туда, куда я ходил. Кто ты?
       Рея. Я — Рея, дочь императора.
       Эмилиан. Рея, дочь императора. Я тебя не узнал. Ты прекрасна, но я забыл твое лицо.
       Рея. Мы были знакомы?
       Эмилиан. По-моему, да.
       Рея. Ты пришел из Равенны? Мы дружили в детстве?
       Эмилиан. Мы дружили, когда я был человеком.
       Рея. Ты не хочешь назвать свое имя?
       Эмилиан. Оно вписано в мою левую руку.
       Рея. Покажи эту руку!
        Он протягивает ей левую руку.
      Какой ужас!
       Эмилиан. Убрать?
       Рея. Я не могу на нее смотреть. (Отворачивается.)
       Эмилиан. Значит, никогда не узнаешь, кто я. (Прячет руку.)
       Рея. Дай, я погляжу. (Протягивает правую руку.)
        Эмилиан кладет в нее свою левую.
      Перстень! Перстень Эмилиана!
       Эмилиан. Перстень твоего жениха.
       Рея. Он умер?
       Эмилиан. Сдох.
       Рея. Перстень врос в мясо. (Внимательно рассматривает руку, держа ее в своей.)
       Эмилиан. Он врос в мою оскверненную плоть.
       Рея. Эмилиан! Ты Эмилиан!
       Эмилиан. Я им был.
       Рея. Я не узнаю тебя, Эмилиан. (Пристально в него вглядывается.)
       Эмилиан. Ты никогда меня уже не узнаешь. Я иду из германского плена, дочь императора.
        Они стоят, глядя друг на друга.
       Рея. Я ждала тебя три года.
       Эмилиан. Три года в германском плену — это вечность, дочь императора. Человека нельзя так долго ждать.
       Рея. И вот ты пришел — пойдем со мной в дом моего отца.
       Эмилиан. Германцы приближаются.
       Рея. Это нам известно.
       Эмилиан. Ступай и возьми нож.
        Принцесса испуганно смотрит на него.
       Рея. Что ты хочешь сказать, Эмилиан?
       Эмилиан. Я хочу сказать, что женщина может сражаться с ножом в руках.
       Рея. Нам не нужно больше сражаться. Римская армия разбита. У нас уже нет солдат.
       Эмилиан. Солдаты — это люди, а люди могут сражаться. Смотри, сколько тут еще людей, — женщин, рабов, стариков, калек, детей, министров. Ступай, возьми нож!
       Рея. Но это бессмысленно, Эмилиан. Мы должны сдаться германцам.
       Эмилиан. Три года назад я сдался германцам. И вот во что они меня превратили, дочь императора. Ступай, возьми нож.
       Рея. Я три года тебя ждала. День за днем, час за часом. А теперь я тебя боюсь.
       Эмилиан. «С Ахероном венчают меня». Разве не эти стихи ты читала? Они стали правдой, твои стихи. Ступай, возьми нож! Иди! Иди!
        Рея бежит к дому.
       Филакс. Постойте, принцесса. Занятие еще не окончено. Mы подошли к кульминации, к прекраснейшему месту классической литературы.
       Рея. Не нужна мне больше литература. Я знать не желаю никакой поэзии. Теперь я поняла, кто такой бог смерти. (Исчезает в доме, Филакс устремляется за ней.)
       Тулий Ротунд. Марк Юний Эмилиан возвратился из германского плена. Я потрясен!
       Эмилиан. Тогда отправляйтесь на фронт и не тратьте время на потрясение.
       Тулий Ротунд. Милый друг, вы, видимо, пережили много тяжелого и заслужили наше уважение. Но не следует думать, что мы здесь, в резиденции императора, ничего не пережили. Выслушивать одну горькую весть за другой и быть бессильным что-либо сделать — что может быть тяжелее для государственного деятеля?
        Слева в дом вбегает гонец.
       Гонец. Германцы движутся к югу по Аппиевой дороге! Германцы движутся к югу по Аппиевой дороге!
       Тулий Ротунд. Вот видите, к югу. Они идут прямо на нас. Стоило заговорить о дурных вестях, как пришла еще одна.
        Из дома показывается Марес.
       Марес. Все галеры в разгоне.
       Тулий Ротунд. Одна должна быть в неаполитанской гавани.
       Марес. Она переметнулась к германцам.
       Тулий Ротунд. Бога ради, рейхсмаршал, нам необходимо раздобыть корабль.
       Марес. Попробую найти рыбачью лодку. (Снова скрывается.)
        Министр внутренних дел раздосадован.
       Тулий Ротунд. Все было подготовлено, чтобы заново создать империю в Сицилии. Я задумал социальные реформы, хотел ввести для портовых рабочих страхование от несчастных случаев. Но если мы не найдем корабля, я не смогу осуществить свои планы.
       Спурий Тит Мамма. Опять запах гари. Опять этот въедливый запах гари.
        Куры кудахчут. Слева входит Цезарь Рупф.
       Цезарь Рупф. Господа, надеюсь, вы трезво отдаете себе отчет, что после падения Рима империя не будет стоить и ломаного гроша. К экономическому банкротству прибавилось военное поражение, из которого Римской империи уже не выкарабкаться.
       Эмилиан. Вы кто такой?