Жорж

Глава XII. БАЛ

На следующий день, как мы упоминали, во дворце губернатора должен был состояться обед и бал, об этом только и говорили в Порт-Луи. Лорд Маррей с аристократической вежливостью, характерной для англичан высшего света, встречал каждого нового гостя: женщине предлагал руку и, сопровождая в зал, говорил что-либо приятное; мужчину встречал рукопожатием, обменивался с ним любезностями, и все признали, что новый губернатор — очаровательный человек.

Объявили о приходе господ Мальмеди и мадемуазель де Мальмеди. Их ждали с нетерпением и любопытством, ведь де Мальмеди принадлежал к наиболее состоятельным и знатным гражданам Иль-де-Франс, а Сара была одной из самых богатых и элегантных девушек острова, вот почему все следили за губернатором, когда он вышел навстречу Саре; приглашенных же красавиц прежде всего интересовал ее туалет.

К удивлению креолок и вопреки их ожиданиям, туалет Сары был весьма прост: восхитительное платье из индийской ткани, прозрачной и легкой, как тот газ, который Ювенал назвал воздушным, без вышивки, без единой жемчужины, без единого бриллианта, украшенное только веткой розового боярышника. Венок из тех же цветов венчал ее голову, а букет красовался у пояса; ни одного браслета не было на руках, ожерелье не оттеняло золотистый цвет ее кожи. Только волосы, тонкие, шелковистые и черные, падали длинными локонами на плечи. В руке она держала веер — чудо китайского искусства, купленный у Мико-Мико.

Как мы уже говорили, на Иль-де-Франс все знали друг друга, и когда приехала семья Мальмеди, гости решили, что ждать больше некого, потому что те, кто по своему положению и состоянию имел обыкновение собираться вместе, были уже здесь; взгляды собравшихся, естественно, уже не устремлялись на двери. Общество начинало недоумевать, кого еще мог ждать лорд Маррей, как вдруг дверь отворилась, и слуга объявил:

— Мсье Жорж Мюнье.

Вероятно, удар грома не произвел бы большего впечатления на собравшихся, чем эти простые слова. Каждый был заинтригован, каждый недоумевал, кто бы это мог быть; имя Жоржа Мюнье было хорошо известно на Иль-де-Франс, но он длительное время отсутствовал, и все успели о нем забыть.

Жорж вошел в зал.

Лорд Маррей поспешил к нему навстречу еще более почтительно, чем к прочим гостям, и, взяв под руку, представил его дамам и английским офицерам, стоявшим поблизости; затем, обратившись к собравшимся, произнес:

— Господа, я не представляю вам мсье Жоржа Мюнье, вы его знаете, он ваш соотечественник, и прибытие столь замечательного человека должно стать для нас чуть ли не национальным праздником.

Жорж поклонился в знак благодарности, однако, как ни уважали здесь губернатора, никто не пожелал произнести какие-либо слова в ответ на представление.

Маррей не придал этому значения и, так как слуга объявил, что обед подан, взял под руку Сару, и все направились в столовую.

Зная характер Жоржа, можно предположить, что он сознательно заставил ждать себя. Решительно восстав против ложных суждений о людях с темной кожей, он бесстрашно предстал теперь перед врагом: его появление в обществе произвело именно то впечатление, которого он ожидал.

Из представителей высшего света больше всех была взволнована Сара. Зная, что молодой охотник с Черной реки приехал на Иль-де-Франс вместе с лордом Марреем, она ждала встречи с ним и, может быть, именно ради прибывшего из Европы придала своему туалету элегантную простоту, которая так ценится у нас, и которую, надо признать, в колониях слишком часто заменяет чрезмерная роскошь.

Войдя в зал, она надеялась увидеть Жоржа. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что его здесь не было. Решив, что он скоро придет и о его приходе будет объявлено, Сара была уверена, что узнает его имя.

Предположения Сары подтвердились. Едва она заняла свое место в кругу женщин, а господа Мальмеди — среди мужчин, как объявили о приходе Жоржа Мюнье.

При этом имени, столь известном на острове, но которое не привыкли упоминать в высшем свете, Сара вздрогнула от неясного предчувствия и в испуге обернулась. Она узнала в нем незнакомца, с которым недавно говорила в Порт-Луи.

Своей уверенной походкой, спокойным челом и высокомерным взглядом он произвел на нее впечатление еще более красивого и благородного человека, чем при первых встречах.

С волнением Сара следила за тем, как лорд Маррей представил Жоржа собравшемуся обществу, и сердце ее сжалось, когда неприязненность к мулату выразилась в оскорбительном молчании; глаза ее затуманились слезами, когда она заметила быстрый и проницательный взгляд, брошенный на нее Жоржем.

Затем лорд Маррей предложил ей руку, и она уже больше ничего не видела, потому что, поймав взгляд Жоржа, почувствовала, что краснеет, и, убежденная, что все на нее смотрят, потупилась, чтобы скрыть смущение. Однако Сара заблуждалась: никто не думал о ней, потому что никто, кроме господина де Мальмеди и его сына, ничего не знал о событиях, которые перед тем сблизили молодого мулата и девушку, и никто не мог предположить, что таинственная нить соединила Сару де Мальмеди и Жоржа Мюнье.

Сидя за столом, Сара обвела взором присутствующих. Она занимала место по правую руку от губернатора, слева от которого сидела жена военного коменданта; напротив расположился сам комендант между двумя женщинами, принадлежавшими к уважаемым семьям. Направо и налево от этих дам сидели господа де Мальмеди, отец и сын; что касается Жоржа, то он был предупредительно усажен между лордом и двумя англичанами. Сара почувствовала себя свободнее; она знала, что расовые предрассудки, столь ненавистные Жоржу, не были присущи иностранцам; их придерживались уроженцы метрополий, длительное время проживавшие в колониях. Она заметила, что Жорж вел себя как галантный кавалер, и английские дамы восхищены тем, что их сосед говорит по-английски так, как будто родился в Англии.

Внезапно Сара заметила устремленный на нее взгляд Анри. Она поняла, что могло происходить в душе ее жениха, и, покраснев, невольно опустила глаза.

Лорд Маррей был настоящим аристократом, прекрасно исполнявшим роль хозяина дома; научиться этому невозможно, если не усвоить эту манеру с юных лет. Когда некоторая напряженность торжественного обеда рассеялась, лорд заговорил с гостями: английским офицерам он напомнил о знаменитых сражениях, коммерсантам — о выгодных сделках; когда он обращался к Жоржу, речь касалась общей культуры, а не только коммерции или военного дела.

Так прошел обед. Будучи человеком скромным и обладая острым и проницательным умом, Жорж отвечал на вопросы губернатора так, что присутствующие офицеры понимали, что он был на войне, а коммерсанты — что он разбирается в коммерции, превращающей весь мир в семью, объединенную общими интересами. В разговоре упоминались имена тех, кто занимал высокое положение в обществе Франции, Англии и Испании. Жоржу известны были эти имена, он был осведомлен о талантах, характере и положении людей, о которых шла речь.

Несмотря на то что большинство гостей, если можно так выразиться, пропустили этот разговор мимо ушей, среди приглашенных было несколько человек, достаточно культурных, чтобы оценить эрудицию, проявленную Жоржем; поэтому, хотя чувство неприязни к молодому мулату не исчезло, многие были удивлены, а вместе с удивлением в иные сердца закралась зависть. Анри же, находивший, что Сара интересуется Жоржем больше, чем это допускают положение невесты и достоинство белой женщины, чувствовал, как в глубине его сердца рождается досада. К тому же при имени Мюнье в нем проснулись детские воспоминания; он вспомнил день, когда хотел вырвать знамя из рук Жоржа и брат Жоржа, Жак, сильно ударил его кулаком в лицо. Прежние обиды, причиненные обоими братьями, отдавались глухой болью в груди Анри. Мысль же, что Сара накануне была спасена Жоржем, не только не смягчала прошлую обиду, но еще более усиливала ненависть к Жоржу. Что касается господина де Мальмеди-отца, то он в течение всего обеда рассуждал с соседом о новом способе очистки сахара, который должен был увеличить на одну треть его доходы. Удивившись вначале, что Жорж стал спасителем Сары и что он встретил его затем у лорда Маррея, он больше не обращал на Жоржа внимания.

Как мы уже сказали, Анри был настроен по-иному он внимательно прислушивался к вопросам Маррея и ответам Жоржа, в последних он уловил здравый смысл и серьезную мысль; он уловил ясный взгляд Жоржа, выражающий непреклонную волю, и понял, что перед ним был не прежний мальчик, но энергичный и умный противник, готовый отразить любые удары.

Если бы Жорж, вернувшись на Иль-де-Франс, оставался в том же положении, которое, по мнению белых, было определено ему природой, Анри, возможно, не заметил бы его, или, во всяком случае, не вспомнил бы обиду, нанесенную четырнадцать лет назад. Но дело обстояло совсем иначе: гордый мулат вернулся открыто и успел к тому же оказать великое благодеяние семье Анри. Превосходя Анри умом, он на равных правах занял положение в обществе, и теперь они сидели за одним столом. Этого Анри не мог стерпеть и мысленно уже объявил Жоржу войну.

Когда гости вышли из салона и направились в сад, Анри подошел к Саре, которая вместе с другими женщинами сидела под сенью деревьев вблизи тенистого уголка, где мужчины пили кофе. Сара вздрогнула, инстинктивно почувствовав, что ее кузен заговорит с ней о Жорже.

— Ну что, моя прелестная кузина? — спросил Анри, опираясь на спинку бамбукового стула, на котором сидела девушка. — Как вам понравился обед?

— Я думаю, вы спрашиваете меня не о сервировке стола, — улыбаясь ответила Сара.

— Нет, дорогая кузина, хотя, быть может, для некоторых из гостей, кто в жизни питается не только росой, воздухом и ароматами, подобно вам, такой вопрос был бы уместен.

Нет, я спрашиваю вас, понравился ли вам обед с точки зрения общественных нравов, если можно так выразиться.

— Как вам сказать, по-моему, все было прекрасно; мне кажется, что лорд Маррей замечательный хозяин, он был чрезвычайно любезен со всеми.

— Да, бесспорно! Но я глубоко удивлен, что столь изысканный человек, как он, рискнул поступить с нами весьма неосмотрительно.

— А в чем дело? — спросила Сара, понявшая, что имеет в виду кузен и решительно настроенная против него.

— А вот в чем, — ответил Анри, смущенный суровостью ее взгляда, — ведь он пригласил к одному столу нас и Жоржа Мюнье!

— Меня удивляет другое, Анри: почему именно вы говорите мне об этом, а не кто-нибудь другой?

— Но почему же я не могу сказать об этом, дорогая кузина?

— Да ведь если бы не Жорж Мюнье, чье присутствие вас так оскорбляет, я могла бы погибнуть; и люди оплакивали бы меня, а вы и ваш отец были бы сейчас в трауре.

— Да, — ответил Анри, покраснев, — да, я понимаю, как мы должны быть благодарны мсье Жоржу за то, что он спас столь драгоценную жизнь. Вчера вы видели, что когда он решил купить двух негров, которых отец собирался наказать, я подарил их ему.

— И, подарив ему жизнь двух этих негров, вы считаете, что щедро вознаградили его? Благодарю вас, кузен, за то, что вы цените жизнь Сары де Мальмеди в тысячу пиастров.

— Боже мой! Дорогая Сара, — сказал Анри, — как вы странно рассуждаете. Разве я мыслил назначить цену за жизнь той, за кого я отдал бы свою? Нет, я только хотел обратить ваше внимание на затруднительное положение, в которое лорд Маррей поставил бы женщину, если бы мсье Жорж вздумал пригласить ее танцевать.

— По вашему мнению, дорогой Анри, эта женщина должна была бы ему отказать?

— Не сомневаюсь.

— Я не буду танцевать ни с кем, — холодно продолжала Сара, встала и подошла к англичанке, сидевшей за столом рядом с Жоржем, — это была одна из ее подруг.

Анри до крови прикусил губу и инстинктивно стал искать глазами Жоржа. Жорж занял место среди танцующих, его партнершей была англичанка, которую он под руку вел к столу. Сара обратила на них внимание. Ее сердце сжалось.

Теперь Жорж танцевал с другой. Он, может быть, и не думал о ней — той, которая только что принесла ему жертву, на какую еще накануне она не считала себя способной. Время, пока продолжалась кадриль, было мучительным для Сары.

Когда кадриль кончилась, Сара стала пристально следить за Жоржем. Проводив англичанку на место, он, как показалось Саре, стал искать кого-то; он искал лорда Маррея. Заметив его, он подошел и сказал ему несколько слов; потом оба направились к Саре.

— Мадемуазель де Мальмеди, не окажете ли мне честь, дав согласие на кадриль? — обратился к ней Жорж.

— О, мсье, — сказала Сара, — я, право, сожалею и надеюсь, вы простите меня. Я только что отказала своему кузену, потому что не собираюсь танцевать сегодня.

Жорж улыбнулся с видом человека, который все понял, и бросил на Анри взгляд, исполненный такого презрения, что лорд Маррей догадался, какая глубокая и закоренелая ненависть разъединяет этих людей, однако, сделав вид, что ничего не заметил, сказал:

— Сара, не вчерашнее ли ужасное происшествие так удручает вас?

— Да, милорд, — ответила она. — Я плохо себя чувствую и прошу кузена предупредить моего дядю, что хотела бы уйти с бала.

Анри и лорд Маррей направились сообщить о намерении девушки, Жорж наклонился к ней.

— У вас благородное сердце, мадемуазель, — сказал он вполголоса, — я благодарю вас.

Сара вздрогнула и хотела ответить, но лорд Маррей уже вернулся. Она лишь невольно обменялась взглядом с Жоржем.

— Вы не изменили решения покинуть нас, мадемуазель? — спросил губернатор.

— Увы, нет, — ответила Сара. — Я бы так хотела остаться, милорд, но я действительно плохо себя чувствую.

— В таком случае я понимаю, что эгоистично было бы пытаться удержать вас; экипажа мсье де Мальмеди, вероятно, нет у ворот, поэтому я сейчас прикажу, чтобы запрягли мой. — И лорд Маррей удалился.

— Сара, — начал Жорж, — когда я покидал Европу, единственным моим желанием было встретить девушку с отзывчивым сердцем, но мне казалось, что надежда моя не сбудется.

— Мсье, — прошептала Сара, невольно подчиняясь проникновенному голосу Жоржа, — я не знаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать, что со дня приезда во мне живет мечта, и если эта мечта когда-нибудь осуществится, я буду самым счастливым человеком.

Не ожидая ответа, Жорж почтительно поклонился и, видя приближающихся господина де Мальмеди с сыном, отошел от Сары.

Вскоре вновь появился лорд Маррей, сообщил Саре, что экипаж готов, и предложил ей руку. Дойдя до дверей, девушка с грустью окинула взором зал и вышла.

Возвращаясь в дом, после того как он проводил мадемуазель де Мальмеди к экипажу, губернатор встретил в передней Жоржа, который также собирался покинуть бал.

— И вы тоже? — сказал лорд Маррей.

— Да, милорд, вы ведь знаете, я живу в Моке и должен проехать восемь лье. Антрим доставит меня за час.

— Между вами и Анри никогда не происходило серьезной размолвки? — с интересом спросил губернатор.

— Нет, милорд, пока нет, но, судя по всему, может произойти.

— Возможно, я ошибаюсь, мой друг, — сказал губернатор, — но думаю, что причины вашей вражды с этой семьей лежат в далеком прошлом.

— Да, милорд, былые мальчишеские ссоры перешли ныне в неистребимую ненависть мужчин; уколы булавками могут стать ударами шпаг.

— И нет возможности все уладить? — спросил губернатор.

— Я на это надеялся, милорд; я думал, что четырнадцать лет английского владычества искоренили унизительный предрассудок, но я ошибся; воин должен выйти на арену.

— Не встретите ли вы больше мельниц, чем великанов, мой дорогой Дон Кихот?

— Посудите сами, — улыбаясь сказал Жорж, — вчера я спас жизнь мадемуазель Саре де Мальмеди. Знаете ли вы, как ее кузен отблагодарил меня сегодня?

— Нет.

— Он запретил ей танцевать со мной.

— Невероятно!

— Да, я клянусь честью, милорд.

— Но почему же?

— Потому, что я мулат.

— И что же вы думаете делать?

— Я?

— Простите мою нескромность, вы же знаете, с какой симпатией я отношусь к вам, ведь мы старые друзья.

— Что я думаю делать? — улыбаясь, повторил Жорж.

— Да. Ведь вы что-то придумали.

— Да, я действительно принял решение.

— Какое же? Я скажу вам свое мнение.

— Через три месяца я стану супругом мадемуазель де Мальмеди.

И прежде чем лорд Маррей успел произнести хоть слово, Жорж поклонился и вышел. У дверей его ждал слуга с двумя арабскими лошадьми.

Жорж вскочил на Антрима и галопом поскакал в Моку.

Вернувшись домой, он справился об отце; ему сообщили, что отец вышел из дома в семь часов вечера и еще не возвращался.

Глава XIII. ТОРГОВЕЦ НЕГРАМИ

На следующее утро Жорж Мюнье зашел к отцу. После своего приезда Жорж несколько раз осмотрел великолепное имение, принадлежавшее отцу, и задумал несколько преобразовать его сообразно европейским вкусам. Отец прекрасно понял смысл замысла Жоржа, однако им недоставало рабочих рук. Запрет на торговлю неграми неизмеримо повысил стоимость рабов; теперь без огромных затрат на острове невозможно было купить пятьдесят или шестьдесят невольников. Случайно Пьер Мюнье в отсутствие Жоржа узнал о том, что вблизи острова появился корабль работорговца. По обыкновению, принятому среди колонистов и торговцев невольниками, прошлой ночью он вышел к берегу, чтобы принять сигнал с корабля и вступить с ним в переговоры.

Утром Пьер Мюнье пришел объявить Жоржу эту новость: условились, что вечером, около девяти часов, отец и сын будут у мыса Кав, ниже Малого Малабара. Договорившись с сыном, Пьер Мюнье, как обычно, отправился наблюдать за работой на плантациях, а Жорж, взяв ружье, направился в лес, чтобы предаться своим мечтам.

То, что Жорж сказал лорду Маррею, расставаясь с ним накануне, не было бахвальством; это было твердое решение.

Как мы уже знаем, свою жизнь молодой мулат посвятил тому, чтобы воспитывать в себе волю, непреклонную дерзновенную волю. Достигнув успехов во многих замыслах, будучи достаточно обеспеченным человеком, чтобы жить во Франции или Англии, в Лондоне или Париже, Жорж, воодушевленный идеей борьбы, вернулся, однако, на Иль-де-Франс. Здесь была особенно ощутима явная несправедливость в отношениях между белыми, нефами и мулатами — зло, которое Жорж считал своим долгом искоренить. Исполненный благородной гордости, он надеялся одержать победу. Жорж скрыл от многих свой приезд на остров. Поэтому он мог исподволь изучать своего врага, который не подозревал о готовящейся схватке, и готов был напасть в тот момент, когда недруг меньше всего ожидал этого.

Еще сойдя на берег и увидя лица людей, которых он оставил, покидая остров, Жорж осознал неоспоримую истину, над которой часто раздумывал в Европе: на Иль-де-Франс ничего не изменилось, хотя прошло четырнадцать лет, остров стал английским и назывался теперь островом Святого Маврикия. И Жорж держался настороже, готовясь к нравственному поединку так же, как готовятся к обыкновенной дуэли; со шпагой в руке он ждал случая нанести удар противнику.

В день приезда в Порт-Луи, случайно встретив пленительную девушку, Жорж сохранил в душе светлое воспоминание. Провидение вновь свело его с ней, и он спас девушке жизнь. Когда судьба вновь столкнула их, он понял, что любит и любим. С тех пор борьба приобрела для него новый смысл; теперь он не только защищал свою честь, но и оберегал свою любовь.

Потерпевший поражение в начале битвы, лишенный спокойствия духа, он был теперь захвачен мятежным чувством, всепоглощающей страстью.

Обстоятельства, при которых Жорж предстал перед Сарой, всколыхнули юную и чистую душу девушки. Воспитывавшаяся в доме господина де Мальмеди с того дня, когда потеряла родителей, как бы самой судьбой предназначенная для того, чтобы удвоить своим приданым состояние наследника этого дома, она привыкла смотреть на Анри как на будущего мужа, и тем легче ей было подчиниться судьбе, что Анри был красивый и смелый юноша, один из самых богатых и элегантных колонистов не только в Порт-Луи, но и на всем острове. Что касается друзей Анри, ее кавалеров на балах, она слишком давно их знала, чтобы полюбить кого-либо из них. Они были друзьями ее юности, и Саре казалось, что эта дружба будет длиться всю жизнь.

Сара пребывала в полном спокойствии духа, когда впервые увидела Жоржа. В жизни любой девушки нечаянная встреча с молодым героем является событием, а тем более если это происходит на Иль-де-Франс.

Его лицо, голос, произнесенные им слова запечатлелись в ее душе, словно мелодия, которую, однажды услышав, запоминаешь навсегда. По воле провидения Жорж и Сара вновь встретились при драматических обстоятельствах на Черной реке. Внезапно Жорж преобразился в глазах девушки: из постороннего человека он превратился в ангела-спасителя, избавил ее от неминуемой смерти. Счастье, которое жизнь обещает в шестнадцать лет, Жорж вернул ей в тот момент, когда она должна была все это потерять. Наконец, они встретились на балу, и, когда она уже была готова выразить свою любовь, переполняющую ее сердце, ей запретили общаться с ним, хуже того, ее вынудили нанести ему обиду. Это было совершенно немыслимо. И тогда благодарность, подавляемая в ее сердце, превратилась в любовь; один ее взгляд все открыл Жоржу, так же как одно его слово все сказало Саре. Сара не отвергла признания. И Жорж поверил возникшему чувству. Мысленно она сравнивала поведение Анри, своего будущего супруга, с поведением этого человека. Насмешки Анри над Жоржем обижали ее. Она вспомнила, как Анри поспешил к загнанному оленю, вместо того чтобы остаться подле невесты, только что избежавшей смертельной опасности. К тому же повелительный тон Анри на балу оскорбил ее. Все это заставило Сару задать себе вопрос, любит ли она своего кузена. И впервые она почувствовала полное безразличие к нему. До осознания того, что она любит Жоржа, был всего лишь шаг.

Затем Сара стала размышлять о поведении дяди. Ее состояние исчислялось в полтора миллиона. Это было вдвое больше, чем у кузена; и Сара задалась вопросом, был бы ее дядя так же заботлив, внимателен и нежен с ней, если бы она была бедной сиротой, а не богатой наследницей; и ответила себе, что заботы господина де Мальмеди — лишь расчет отца, который готовит выгодный брак своему сыну.

Жорж предвидел, что Сара поймет истинное положение, и, рассчитывая на ее чувства, стремился представить в выгодном свете свои и умалить чувства соперника. Основательно поразмыслив, он решил в тот день ничего не предпринимать, хотя ему не терпелось вновь увидеть Сару.

Он вышел с ружьем на плече, надеясь в охоте, своей неизменной страсти, найти развлечение, которое поможет убить время. Но Жорж ошибся: любовь к Саре в его сердце заглушила уже все другие чувства.

Итак, около четырех часов, не в силах больше сопротивляться желанию увидеться с Сарой, Жорж приказал оседлать Антрима, и быстроногий арабский скакун меньше чем за час доставил его в столицу острова.

Жорж приехал в Порт-Луи, полный надежды, но, как мы сказали, она всецело зависела от случая. На этот раз Жоржу не повезло. Напрасно ездил он по улицам, соседним с домом мсье де Мальмеди, и дважды пересек парк Кампании, место обычных прогулок жителей Порт-Луи; напрасно объезжал Марсово поле, где шла подготовка к предстоящим бегам, нигде даже издали он не видел женщины, фигура которой могла походить на облик Сары.

В семь часов Жорж потерял надежду и с тяжелым сердцем, словно перенеся большое горе, разбитый от усталости, вернулся к Большой реке. Обратно он двигался шагом, придерживая коня, потому что теперь удалялся от Сары. Разумеется, она и не догадывалась, что Жорж не один раз проехал по Театральной улице и улице Правительства, что он был в ста шагах от ее дома.

Возвращаясь, он проезжал по лагерю свободных негров, расположенному за чертой города, и все еще одергивал Антрима, не привыкшего к такой необычной езде, как вдруг из барака вышел человек и, бросившись к стременам коня, обнял колени Жоржа и поцеловал его руку; это был продавец веера Мико-Мико.

Жорж смекнул, что этот человек может быть ему полезен: торговля позволяла ему проникнуть в каждый дом, а незнание языка исключало всякое недоверие к нему.

Жорж спешился и вошел в лавку Мико-Мико, где увидел все его сокровища. Невозможно было ошибиться в чувстве, которое бедняга питал к Жоржу, оно вырывалось из его груди при каждом слове. Это объяснялось просто: кроме двух или трех соотечественников-торговцев, а следовательно, если не врагов, то, во всяком случае, соперников, Мико-Мико не нашел в Порт-Луи ни единого человека, с кем бы он мог поговорить на родном языке. И он желал отплатить за то счастье, которым был обязан Жоржу. Жорж попросил у него совсем простую вещь: внутренний план дома мсье де Мальмеди, чтобы при случае знать, где найти Сару.

С первых же слов Мико-Мико все понял.

Чтобы облегчить общение Мико-Мико с Сарой, а может быть, и из других соображений, Жорж написал на визитной карточке цены различных предметов, которые могли понравиться девушке, и предупредил Мико-Мико, чтобы тот показал эту карточку только Саре.

Затем он дал торговцу еще несколько монет и велел прийти в Моку на следующий день около трех часов.

Мико-Мико обещал быть вовремя, а до того узнать и запомнить расположение комнат в доме Мальмеди с такой точностью, как если бы он сам был архитектором.

Часы пробили восемь, и, так как свидание с отцом было назначено на девять, Жорж вновь сел на коня и пустился по направлению к Малой реке; у него стало легче на сердце: немного нужно влюбленному, чтобы настроение его изменилось!

Наступила темная ночь, когда Жорж прибыл к месту встречи. Отец, перенявший у белых привычку к точности, уже поджидал его. Взошла луна.

Этого момента ждали Жорж и отец. Взглянув на острова Бурбон и Песчаный, они заметили там луч, блеснувший и отразившийся от зеркальной поверхности моря. Увидев этот сигнал, хорошо известный колонистам, Телемак, сопровождавший своих господ, зажег на берегу огонь. Они стали ждать. Не прошло и получаса, как на море появилась черная полоска, похожая на рыбу, плывущую по поверхности воды. Затем полоска увеличилась и приняла форму пироги. Вскоре выяснилось, что это большая шлюпка, и, хотя звука весел, ударяющих о воду, еще не было слышно, их движение угадывалось по мерцанию лунных лучей на поверхности моря. Наконец шлюпка вошла в устье Малой реки и пристала к берегу.

Жорж с отцом пошли навстречу. Человек, сидевший на корме, вышел из шлюпки. За ним на берег сошла дюжина матросов, вооруженных мушкетами и топорами. Это были те самые люди, которые гребли с ружьями на плече. Человек подал им знак, и они начали высаживать негров. Их было тридцать, вторая шлюпка должна была привезти столько же. Оба мулата и человек, первым сошедший на берег, обменялись несколькими словами, и Жорж с отцом убедились, что перед ними сам капитан-работорговец.

То был человек приблизительно тридцати — тридцати двух лет, с признаками недюжинной физической силы, которая не могла не вызывать уважения; круто вьющиеся волосы были черны, бакенбарды соединялись на шее, а усы сходились с бакенбардами; лицо и руки, загоревшие под солнцем тропиков, были того же цвета, что у индийцев Тимора или Пегю. Он был одет в синий полотняный пиджак и брюки, какие носят охотники на Иль-де-Франс; на нем была широкополая соломенная шляпа, на плече ружье, на поясе висела арабская сабля.

Если капитан-работорговец стал предметом внимательного изучения со стороны двух обитателей Моки, то не менее внимательно он рассматривал их. Жорж и отец не замечали этого пристального взгляда; они начали торговаться — ведь для того они и пришли сюда, — оглядывая одного за другим негров, доставленных первой шлюпкой. Почти все они были родом с западных берегов Африки, то есть из Сенегалии и Гвинеи. Это обстоятельство повышало их цену; в отличие от мадекассов, мозамбикцев и кафров у них почти нет надежды вернуться на родину, и они не пытаются бежать. Несмотря на это, капитан запросил на нефов очень умеренную плату. Сделка была заключена, когда прибыла вторая шлюпка. Быстро договорились относительно второй партии негров: капитан привез прекрасный товар, он был отличным знатоком своего дела. Для Иль-де-Франс было просто удачей, что он привел сюда свой корабль: до сих пор он привозил негров, главным образом, на Антильские острова.

Когда все негры сошли на берег и сделка была заключена, Телемак, который был родом из Конго, приблизился к ним и заговорил на их родном языке. Он расхваливал их будущую жизнь, сравнивая ее с той, какую вели их соотечественники у других рабовладельцев острова, и сказал, что им повезло: они попали к мсье Пьеру и Жоржу Мюнье, то есть к лучшим плантаторам на острове. Негры приблизились к двум мулатам и, упав на колени, обещали быть достойными счастья, которое им даровано провидением.

Услышав имена Пьера и Жоржа Мюнье, капитан-работорговец, который слушал речь Телемака с вниманием, доказывавшим, что он знает диалекты африканских народов, вздрогнул и принялся вглядываться еще более внимательно, чем прежде, в двух мужчин, с которыми он только что заключил сделку, принесшую ему около ста пятидесяти тысяч франков.

Жорж и его отец, казалось, не замечали, что он не сводит с них глаз. Наконец настал момент завершить сделку. Жорж спросил работорговца, как он предпочитает получить плату: золотом или ценными бумагами — отец привез золото в карманах своего седла и ценные бумаги в бумажнике. Работорговец предпочел золото. Ему сейчас же отсчитали требуемую сумму, которую перенесли во вторую лодку; затем матросы сели в нее.

К великому удивлению Жоржа и Пьера Мюнье, капитан не спустился в шлюпку; по его приказанию обе шлюпки отчалили, а он остался на берегу.

Некоторое время капитан следил взглядом за лодками; когда они были уже далеко, он повернулся к удивленным мулатам, подошел к ним и, протянув руку, сказал:

— Здравствуйте, отец, здравствуй, брат.

Они были поражены.

— Да что с вами! Не узнаете своего Жака?

Оба вскрикнули от удивления и простерли к нему руки.

Жак бросился в объятия к отцу, потом к Жоржу. Пришла очередь Телемака; нужно сказать, что его охватила дрожь, когда он осмелился коснуться рук работорговца. Итак благодаря счастливому случаю встретилась вся семья; глава ее, будучи мулатом, всю жизнь терпел унижения, старший сын наживал богатства, торгуя невольниками, младший же готов был пожертвовать жизнью, чтобы добиться равенства людей различных рас.