Роман Виолетты

— Значит, она здесь? — не удержалась графиня.

— Помилуйте, сударыня, как можно? К счастью, моя холостяцкая квартира свободна, и я привел девочку туда.

— И вы дадите мне адрес?

— С превеликим удовольствием, сударыня. Виолетта мне столько о вас рассказывала.

— Она говорила вам обо мне?

— Да, сударыня, мне известно, как вы были к ней добры; бедняжка сейчас нуждается в поддержке, и я буду всячески способствовать тому, чтобы в вашем лице она обрела покровительницу.

— Мне остается только поблагодарить вас, сударь. Раз несчастная малютка не решилась обратиться за помощью ко мне, я рада, что она нашла приют у такого человека, как вы.

Тем временем я написал адрес: «Улица Нёв-Сент-Огюстен, второй этаж, двойная дверь с зеленой бархатной обивкой», а затем поставил подпись — «Кристиан».

В этом доме меня знали только под таким именем.

— Разрешите задать вам один вопрос, — обратилась ко мне графиня, — когда вы рассчитываете ее увидеть?

— Сегодня вечером, сударыня.

— Она не собиралась выходить из дома после полудня?

— Уверен, вы застанете ее за чтением: она упивается романом (и я намеренно выделил название) «Мадемуазель де Мопен».

— Это вы заставили ее читать такую книгу?

— О нет, сударыня, она читает то, что ей хочется самой.

— Сначала я заеду за покупками на улицу Мира, а оттуда отправлюсь к ней.

Я раскланялся с графиней и проводил ее до лестницы; затем побежал на балкон, наблюдая, как ее экипаж проследовал по Риволи и свернул на Вандомскую площадь.

Тут я схватил шляпу, сбежал по лестнице и в один миг очутился на улице Сент-Огюстен. У меня был ключ от коридора; обогнув спальню, я бесшумно проник в туалетную комнату, откуда через нарочно устроенное отверстие стал наблюдать за Виолеттой, раскинувшейся на кушетке; на ней не было ничего, кроме полураспахнутых халата и сорочки, на коленях покоилась раскрытая книга, пальчиком она рассеянно теребила маленький розовый бутончик своей груди — забавлялась, извлекая его, точно земляничку, из черных зарослей рассыпанных по груди волос.

Едва я обосновался на своем наблюдательном пункте, как Виолетта встрепенулась, и мне стало ясно, что она услышала шум со стороны лестничной площадки. Действительно, кто-то постучал в дверь.

Девушка протянула руку к шнурку звонка, но, видно, вспомнив, что горничную отослали, поднялась и мелкими шажками осторожно двинулась к двери.

Стук продолжался.

— Кто там? — спросила Виолетта.

— Ваша подруга.

— Моя подруга?

— Да, графиня. Я пришла с разрешения Кристиана; у меня от него записка.

— Ах, да, конечно! — воскликнула Виолетта, узнав голос графини и вспомнив о нашем с ней разговоре. — Добро пожаловать.

И она впустила графиню.

Вошедшая гостья прежде всего поторопилась запереть дверь.

— Вы одна? — спросила она Виолетту.

— Совершенно одна.

— Где ваша горничная?

— У портнихи.

— Тем лучше! Я была почти уверена, что застану вас и, желая насладиться вашим обществом, отослала свой экипаж, а обратно поеду в фиакре. Вы готовы уделить мне часок-другой?

— Охотно.

— И вам приятно меня видеть?

— Весьма.

— Неблагодарная девчонка!

Тем временем графиня сняла шляпку, вуаль, кашемировую шаль и осталась в свободном черном атласном платье, сверху донизу застегнутом на пуговицы из розового коралла. Такие же кораллы красовались в ее ушах.

— Неблагодарная? — повторила Виолетта. — В чем вы укоряете меня?

— Вместо того чтобы разыскать меня, вы доверились какому-то мужчине!

— Я не знала ни вашего имени, ни адреса, ни номера дома. Сегодня в два часа вы собирались зайти за мной в магазин, припоминаете?

— Конечно, я пришла, но птичка уже упорхнула, и новая клетка, признаться, получше старой, с чем вас и поздравляю.

— По-вашему, здесь красиво?

— Восхитительно! Если уж эти художники берутся за отделку квартиры, то проявляют отменный вкус!

И она приблизилась к Виолетте.

— Ах, да, милая малютка, — произнесла она, — ведь я вас еще не поцеловала.

Обеими руками она схватила девочку за голову и горячо поцеловала в губы. Виолетта невольно уклонилась от поцелуя, однако графиня удержала ее.

— Посмотри-ка (она перешла на «ты»), как прекрасно смотрится твоя очаровательная головка на фоне черного атласного платья.

Она подвела девочку к зеркалу, расположенному между двумя окнами; восхитительные белокурые локоны графини ниспадали Виолетте на лицо, смешиваясь с ее черными волосами.

— Ах, как бы мне хотелось родиться блондинкой! — вздохнула Виолетта.

— Отчего же?

— На мой взгляд, блондинки привлекательнее брюнеток.

— Ты и в самом деле так считаешь, моя прелесть?

— О да! — воскликнула Виолетта, вглядываясь в графиню скорее с любопытством, чем с желанием.

— Блондинка я только наполовину.

— Наполовину?

— У меня темные глаза и черные брови.

— Очень красивое сочетание, — бесхитростно произнесла Виолетта.

— Значит, ты находишь меня красивой?

— Великолепной!

— Ах ты льстица! — воскликнула графиня, обхватив Виолетту рукой, и, увлекая ее к себе на колени, села на кушетку.

— Вам будет тяжело, — попробовала возразить Виолетта.

— Ни в коем случае. Как же здесь жарко, малышка!

— Вы наглухо застегнуты, совсем по-зимнему.

— Ты права, я задыхаюсь. Будь у меня уверенность, что никто не войдет, я охотно сняла бы корсет.

— Не беспокойтесь, никто не придет.

— Что же, в таком случае…

Графиня стремительно расстегнула платье, неистово срывая корсет, так что отвалилось несколько крючков, бросила его на стул и с облегчением вздохнула, оказавшись в длинной батистовой рубашке и распахнутом атласном платье.

— А ты чего ждешь, разве тебе не жарко в кашемировом халате?

— О нет, взгляните: он очень тонкий.

Все же Виолетта развязала витой пояс халата, явив перед графиней батистовую рубашечку и голые ножки в бархатных домашних туфлях. Два полушария груди восхитительно выступали на фоне ее тонкой талии.

— Вы посмотрите на эту маленькую чаровницу, — восхитилась графиня, — ей еще нет пятнадцати, а у нее уже грудь больше, чем у меня (и она просунула руку в раскрытый ворот сорочки Виолетты).

— Ах, что за чудо! — пробормотала она. — И кончик розовый, как у блондинок! О, милая малышка, вот что прекрасно гармонировало бы с моими глазами, черными бровями и светлыми волосами! Позвольте мне поцеловать этот бутончик.

Виолетта осмотрелась вокруг, словно догадываясь о моем присутствии и испрашивая моего позволения. Но было уже поздно: графиня крепко прижалась ртом к ее груди, целуя, обсасывая и покусывая бутон зубами.

У. Виолетты вырвался сладострастный возглас.

— Взгляните на эту маленькую плутовку, — не унималась графиня, — она только появилась на свет, а ей лишь того и надо, что наслаждаться! А теперь другой бутончик, если я его не поцелую — он приревнует.

Она взялась за второй сосок, проделывая с ним то же, что и с первым.

— Ах, сударыня, что вы со мной делаете? — пролепетала Виолетта.

— Я ласкаю тебя, любимая. Неужели ты не догадывалась, что я влюблена в тебя с первого дня, как мы встретились?

— Разве может женщина влюбиться в женщину? — спросила Виолетта с невинным видом, способным погубить святого, чем окончательно раззадорила графиню.

— Маленькая глупышка! — отозвалась она. — Но это только к лучшему.

И тут же стала осыпать упреками свое платье:

— Ах, проклятое платье, как оно стесняет меня! Сейчас сниму его, ты не против?

— Как вам угодно, госпожа графиня.

— Не обращайся ко мне так почтительно! — вскрикнула та, столь порывисто освобождаясь от платья, что с него слетели три пуговицы.

— И как же прикажете вас называть?

— Зови меня Одетта — это мой любовный псевдоним.

И, облаченная лишь в батистовую рубашку, она бросилась назад к кушетке, на которой лежала Виолетта; та, воспользовавшись краткой передышкой, предоставленной ей графиней, и пытаясь усилить свою оборону, запахнула домашний халат.

— Это еще что! Маленькая бунтовщица! — воскликнула графиня. — Уж не надумала ли ты, часом, сопротивляться?

— Сопротивляться? Кому же?

— Мне.

— К чему мне защищаться от вас, ведь вы не желаете причинить мне зло, не так ли?

— Напротив, — промолвила графиня, потихоньку развязывала ей халат, — я стремлюсь доставить тебе удовольствие, но для этого ты должна позволить мне стать твоей возлюбленной.

— Все же, госпожа графиня…

— Одетта, я же говорила, называй меня просто Одетта.

— Но ведь когда вы…

— Ты, а не вы.

— Когда ты станешь… о, я никогда не решусь обращаться к вам на ты!

Графиня целиком вобрала губами маленький ротик Виолетты и, поражая ее язычок копьями своих поцелуев, приговаривала:

— Ты… ты… Разве мы не подружки?

— Хороши подружки — бедная девушка из народа и знатная дама!

— И что же надо сделать знатной даме, чтобы вы простили ее за титул графини? Взгляните, маленькая гордячка, вот я у ваших ног, теперь вы довольны?

И графиня опустилась на колени перед сидящей Виолеттой, попутно приподнимая ее сорочку в поисках потаенных прелестей, обнаруженных ею во время примерки панталон. Руки ее уже нащупали сквозь батист подходы к заветному гроту, куда и устремлялись сейчас ее пылающие взгляды.

— О, да она просто сокровище! — бормотала графиня. — Создана для любви! Как сложена! Округлые бедра, гладкий живот. Из какого мрамора высечена моя ненаглядная Геба? Из паросского или каррарского? Ах, что за очаровательная дырочка! Ну же, не противься, злюка, раздвинь ножки, дай мне ее расцеловать. Она просунула голову под рубашку.

— Как прекрасно пахнет! Кокетка надушилась португальской водой!

— Этот запах очень нравится Кристиану.

— Кристиану! Что это значит? — вскричала графиня.

— Он мой любовник, — ответила Виолетта.

— Любовник! У вас есть любовник?

— Да.

— И любовник этот вами овладел?

— Ну, конечно.

— Вы больше не девственница?

— Нет.

— С каких пор?

— Вот уже два дня.

— О!..

Графиня зарычала от ярости.

— О, дурочка! Отдать свою девственность мужчине!

— А кому, по-вашему, я должна была ее вручить?

— Мне! Кому же еще, а я одарила бы тебя всем, чего бы ты ни пожелала. Ах, — с отчаянием вздохнула она, — никогда тебе этого не прощу!

Одной рукой она схватила свой корсет, другой — платье, словно собираясь одеться.

— Чем же он с тобой занимается, твой любовник? Он безжалостно растерзал тебя; посмей только сказать, что тебе было с ним хорошо.

— О да, очень! — воскликнула Виолетта.

— Ты лжешь!

— Я и представить не могла такого наслаждения.

— Ты лжешь!

— Думала, сойду с ума от счастья!

— Замолчи!

— Какое вам дело до этого?

— Как это какое дело? Он украл у меня столько блаженства. Считая тебя невинной, я мечтала шаг за шагом посвящать тебя в таинства любви! Каждый день изобретала бы новые ласки! А он осквернил тебя своими грубыми утехами. Неужели приятно прикасаться к шершавому волосатому мужскому телу?

— У моего Кристиана кожа нежная, как у женщины!

— Перестань! Глупо было бы с моей стороны соперничать с ним! Прощай!

Она яростно застегнула свой корсет.

— Вы уходите? — спросила Виолетта.

— Мне нечего здесь делать. Вы завели любовника! О, я сразу догадалась, видя, как вы отталкиваете меня.

И она поспешно запахнула платье.

— Еще одна утраченная иллюзия! — негодовала она. — Как не везет женщинам, отстаивающим честь и достоинство нашего слабого пола! Ах, скверная девчонка, сколько счастья ты отняла у меня! Сердце разрывается, мне надо выплакаться, иначе я задохнусь!

И она рухнула на стул, плача навзрыд. Ее слезы были такими небывалыми, а рыдания свидетельствовали о таком горе, что Виолетта, забыв даже надеть на себя халат, в одной рубашке, полуголая, присела перед ней:

— Полноте, госпожа графиня, не нужно так убиваться.

— Опять «госпожа графиня»!

— Ну хорошо, Одетта, вы несправедливы.

— Опять «вы»!

— Ты несправедлива.

— Что ты имеешь в виду?

— Я и помыслить не могла, что вы меня любите!

— «Что вы меня любите!» — повторила графиня, негодующе топая ногой.

— Что ты меня любишь.

— И ты этого не разглядела тогда, у меня дома?

— Я и не подозревала, я была так невинна!

— А что, ты уже перестала ей быть?

— Чуть меньше, — улыбнулась Виолетта.

— Я так страдаю, а она насмехается надо мной! — воскликнула графиня, ломая руки от отчаяния.

— О нет, уверяю вас… клянусь тебе! Графиня покачала головой в знак несогласия.

— Ах, все кончено! Я в силах простить, но не забыть. Довольно малодушия! Вы меня больше не увидите! Прощайте!

Обезумевшая от отчаяния, графиня напоминала любовника, уличившего свою возлюбленную в неверности. Открыв дверь, она бросилась к выходу.

Виолетта подождала с минуту, прислушалась к шагам на лестнице: раздосадованная графиня не возвращалась.

Затворив дверь, Виолетта обернулась и на пороге туалетной комнаты столкнулась со мной. От неожиданности она вскрикнула; я расхохотался, и она бросилась в мои объятия.

— Ах, как я рада, что вела себя скромно! — воскликнула она.

— Тебе это тяжело далось?

— Не очень. Правда, когда она поцеловала мои сосочки, я так распалилась!

— Настолько, что мне, наверное, не придется брать тебя силой!

— О нет!

Я обнял ее и поместил на кушетку в той же позе, в какой ее усаживала графиня.

— Ты говорила, что я люблю твой запах. Не позволишь ли мне им насладиться?

— Пожалуйста, дыши, — промолвила она и вскинула ноги на мою шею.

После минуты безмолвия, из тех, что красноречивей всех слов на свете, она произнесла:

— Ах, и она посмела сказать, что ты не доставляешь мне наслаждения!

— А знаешь, — начал я, чуть передохнув, — наша милая графиня прекрасно вооружена: и любовный псевдоним, и боевой наряд. А с какой проворностью она сбросила корсет и платье — тебе есть чему у нее поучиться, еще самая малость — и она предстала бы перед нами совершенно голой.

— Тебе, распутнику, на радость!

— Не скрою, два ваших нагих тела рядом составили бы очаровательный контраст.

— Который вам, сударь, уже не оценить!

— Как знать!

— Она ушла.

— Ну и что? Она вернется!

— Прямо сейчас?

— Нет.

— Ты же видел, как она была разъярена.

— Бьюсь об заклад, что еще до наступления завтрашнего утра она тебе напишет.

— Принять ее послание?

— Непременно, только я должен с ним ознакомиться.

— Ни шагу не ступлю без тебя!

— Обещаешь?

— Честное слово!

— Что ж, полагаюсь на тебя. Раздался осторожный стук в дверь.

— Леони, — тотчас определила Виолетта.

Моя одежда была в беспорядке, и я поспешил в туалетную комнату.

— Открывай, — велел я Виолетте. Виолетта открыла дверь.

Появилась горничная с запиской в руке:

— Вот письмо для вас, мадемуазель. Его передал слуга-негр той дамы, что недавно от вас вышла.

— Следует послать ответ?

— Но только не с этим слугой, поскольку он советовал передать вам эту бумагу, когда вы будете одна.

— Да будет вам известно, госпожа Леони, что подобные советы излишни, мне нечего скрывать от господина Кристиана.

— Дело ваше, мадемуазель, — сказала горничная, протянув Виолетте письмо.

Леони вышла, и я появился на пороге спальни:

— Ну как? Говорил я тебе, что она не дотерпит до завтра и даст о себе знать.

— Ты прорицатель, — объявила Виолетта, размахивая письмом.

Она села мне на колени, и мы распечатали письмо графини.

V

«Неблагодарное дитя! Покидая Вас, я зареклась писать Вам и искать с Вами встреч, однако вынуждена признаться, что не в силах более противиться своей безумной страсти. Я богата и независима; пережив несчастливое замужество и став вдовой, я дала обет до конца своих дней ненавидеть мужчин и ни разу не нарушила этой клятвы. Одарите меня Вашей благосклонностью, будьте мне верны, и я забуду, что Вы осквернили себя связью с мужчиной. Вы говорили, что не догадывались о моей любви, и я, изнемогая от страсти, ухватилась за эти слова. Вы просто не догадывались! Это стало для меня лучом надежды. Ах, будь Вы незапятнанны!.. Во увы, в нашем мире не существует совершенного счастья, и мне остается только принять Вас такой, какой мне вручает Вас моя злая судьба.

Итак, если Вы соблаговолите полюбить меня, откажетесь от него и пообещаете не видеться с ним впредь, не ждите, что я осыплю Вас подарками, просто знайте: то, чем я владею, станет Вашим, располагайте моим домом, экипажем, прислугой. Будем жить вместе и никогда не расстанемся, Вы станете моей подругой, сестрой, милой дочерью, вы станете для меня всем — вы станете моей обожаемой возлюбленной! Не соглашусь делить Вас ни с кем: при одной этой мысли я умираю от ревности!

Пришли ответ на имя, которым подписано это письмо.

Жду известия от тебя, как находящийся в смертельной опасности ждет спасения.

Одетта».

Переглянувшись, мы с Виолеттой расхохотались.

— Вот видишь, — сказал я, — сколь решительно она добивается своего.

— Да она просто тронулась!

— Ясно, как Божий день, что от любви к тебе. Как ты поступишь?

— Ну уж отвечать не буду.

— Напротив, напиши ей.

— С какой стати?

— Хотя бы ради того, чтобы не ставить себе в упрек ее смерть.

— Эх, господин Кристиан! Вам просто не терпится увидеть графиню раздетой.

— Ты же знаешь, что она терпеть не может мужчин.

— Да, но уж вы-то постараетесь переубедить ее.

— Виолетта, малышка, если ты против…

— Нет, я не возражаю, но при одном условии.

— Каком?

— Обещай, что никогда не станешь заниматься с ней любовью до конца!

— Что ты под этим подразумеваешь?

— Предоставляю ей твои глаза, руки и даже губы, но остальное приберегаю для себя.

— Так и будет, клянусь!

— Чем клянешься?

— Нашей любовью! А теперь вернемся к письму графини, тут есть над чем подумать: положение, которое она предлагает тебе занять, сулит немало выгод.

— Оставить тебя — никогда! Может, когда-нибудь ты прогонишь меня и вправе будешь так поступить, раз я сама к тебе пришла, но мне легче умереть, чем бросить тебя!

— Тогда откажемся от этого предложения.

— Я так и полагаю.

— Следует сообщить ей об этом.

— Как именно?

— Бери перо.

— Не страшно, если я наделаю орфографических ошибок?

— Напрасно тревожишься. За каждую твою ошибку графиня с радостью заплатит по луидору.

— Выходит, если я напишу двадцать пять строчек, наберется не меньше двадцати пяти луидоров.

— Не беспокойся об этом. Пиши.

— Я готова.

Виолетта взялась за перо, и я начал диктовать:

«Госпожа графиня,

я прекрасно понимаю, что жизнь, которую Вы мне предлагаете, была бы счастьем, но я слишком поторопилась и пусть даже не счастье, но тень его обрела в объятиях любимого мужчины. И теперь ни за что на свете его не брошу. Быть может, он бы вскоре утешился: говорят, мужчины такие непостоянные, но я никогда бы не утешилась.

Крайне огорчительно, поверьте, отвечать Вам отказом; Вы были так добры, и сердце мое преисполнено благодарности; если бы не различие в положении, я с радостью подружилась бы с Вами, хотя и сознаю, насколько мало привлекает дружба с той, которую жаждешь видеть в роли возлюбленной.

В любом случае, увидимся мы снова или нет, я сохраню в памяти среди наиболее сладостных ощущений, испытанных когда-либо мною в жизни, поцелуй, который Вы оставили на моей груди, и тепло Вашего дыхания, когда Ваши губы приблизились к моим бедрам. Вспоминая этот поцелуй, я закрываю глаза и вздыхаю; вызывая в памяти тепло Вашего дыхания, я млею… Наверное, не следовало говорить Вам такое, поскольку все это столь напоминает признание. Но ведь я говорю это не прекрасной графине, а милой моей Одетте».

В конце я продиктовал:

«Ваша маленькая Виолетта, которая, даже отдав свое сердце другому, душу приберегает для Вас».

— Не стану так подписываться, — заявила Виолетта, отбрасывая перо.

— Почему?

— Потому что и сердцем моим, и душой владеешь ты; пусть даже они тебе больше не нужны, все равно я не возьму их обратно.

— Ах, любимая!

Я сжал ее в объятиях и покрыл поцелуями.

— Готов пожертвовать всеми графинями в мире ради одного из этих тончайших волосочков, застревающих у меня в усах, когда я…

Виолетта положила ладонь на мои губы, приказывая умолкнуть. Я не раз отмечал, как она, будучи натурой тонкой и нервической, ничем не сдерживаемой в ласках и в наслаждении, проявляла врожденный целомудренный слух.

Мне уже доводилось сталкиваться с этой милой странностью, свойственной женщинам, наделенным любопытными глазами, безотказным ртом, тонким обонянием и искусными руками.

— И как же мы теперь поступим с письмом?

— Отошлем графине.

— По почте или с рассыльным?

— Хочешь получить ответ сегодня вечером — пошли с рассыльным.

— Она не ответит.

— Еще как ответит! Графиня задета за живое и теперь не остановится на полпути.

— Пошлем рассыльного. Ты не представляешь, насколько меня занимает эта история: я не дождусь ответа.

— Тотчас прикажу отправить наше послание. А сейчас мне пора, так как сегодня я устраиваю у себя званый обед. Вернусь к девяти; если принесут письмо, не отвечай без меня.

— Я и вскрывать не стану.

— Непомерно суровое испытание для твоей добродетели.

— Моя добродетель выдержит любые испытания, кроме одного — лишиться твоей любви.

— Тогда потерпи до девяти вечера, — вставил я между двумя поцелуями.

— До вечера.

Закрыв ей рот третьим поцелуем, я вышел.

На углу улицы Вивьен я нашел рассыльного и передал ему письмо для графини, договорившись о доставке ответа, если, конечно, он последует.

Мне так не терпелось поскорее узнать, что напишет графиня, что уже без четверти девять я прибыл на улицу Нёв-Сент-Огюстен.

Виолетта вышла навстречу с письмом в руке.

— Меня не упрекнешь в опоздании, — указал я на часы.

— Неясно лишь, почему ты примчался так рано — ради меня или ради графини, — усмехнулась она.

Взяв у нее письмо, я опустил его в карман.

— Что ты делаешь?

— Ладно, успеется, вскроем завтра утром.

— Зачем ждать до утра?

— Чтобы ты удостоверилась, что я торопился ради тебя, а не ради графини.

Она прыгнула мне на шею:

— Я хорошо обнимаюсь?

— Ты — само сладострастие.

— Это ты меня научил.

— Верно, а еще я научил тебя, что язык нам дан не только для разговоров.

— Что до моего языка — за исключением роли, отведенной в поцелуях, ничему другому он пока не служил.

— Графиня не преминет раскрыть тебе и иное его назначение.

— Давай прочтем письмо.

— Заметь, ты сама предложила.

— Не томи, прошу тебя.

— Подождем, пока не пробьет девять.

— Ах, когда ты кладешь свою руку сюда, я перестаю слышать звон часов.

— Думаю, лучше прочесть не откладывая.

Нам обоим так не терпелось прочитать это письмо, что мы не удержались и распечатали его:

«Виолетта, милая моя малышка,

я не знаю, сами ли Вы сочинили полученное мною письмо или оно написано Вами под диктовку, но если оно сочинено Вами, то Вы просто-напросто дьяволенок. Расставшись с Вами в три часа дня, я дала себе слово никогда больше не писать Вам. Получив Ваше письмо, я дала себе слово и не искать с Вами встреч, а прочтя половину послания, лишь укрепилась в своем решении. Но вот во второй части слог резко меняется, и Вы, о маленькая змея, описываете свои ощущения; с первых Ваших слов завеса моих воспоминаний приподнимается: я вижу, как Вы, раскинувшись, лежите на кушетке и губы мои теребят свежий бутончик Вашей груди, твердеющий от прикосновения моего языка; и вот уже я перечитываю Ваше письмо, держа его только одной рукой, а в глазах у меня темнеет. Точно одурманенная, я лишь без конца в изнеможении бормочу Ваше имя и повторяю: «Виолетта, хоть ты и неблагодарный и приносящий страдания цветок, я желаю тебя… я хочу тебя… я… я… люблю тебя…»

О нет, неправда, я ненавижу Вас, не желаю видеть Вас и никогда не увижу Вас; я проклинаю мою руку, неподвластную моей воле. Я проклинаю желание, которое указывает ей дорогу, и подхватываю письмо, выскользнувшее из моих пальцев, когда они вцепляются в диванную подушку. Перечитываю строчки, где ты упоминаешь о моем дыхании, согревающем твои бедра, и воскрешаю в памяти благоуханный темный пушок, запах которого я вдыхала и к которому я приникала губами, покусывая его, — одно б твое слово и… Я не слышу того, что ты говоришь мне, не помню, не желаю вспоминать, но глаза мои помнят все. Боже! Какие дивные бедра! Боже! Какой великолепный живот! Как прекрасно должно быть то, что пока скрыто от моих взоров, и вот я во второй раз… Довольно, совсем потеряла голову, завтра буду бледная и безобразная, как смертный грех! Ах, проклятая сердцеедка! Нет, не буду больше!.. Виолетта, твой ротик… грудь… твоя… Ах! Мой Боже!.. Когда я увижу тебя вновь?..

Твоя Одетта, сгорающая от стыда за свою слабость».

— Ну надо же! — вырвалось у меня, — Вот это страсть, прежде мне неведомая. Набросать бы с натуры, как вы обе в высший миг…

— Господин Кристиан!..

— Ладно, прекращаю. И что же мы ей ответим?

— Твое дело диктовать, а мое — водить пером.

— Тогда пиши.

«Дорогая Одетта!

Завтра Кристиан уходит в девять утра; в этот час я обычно принимаю ванну. Вы предлагали мне искупаться вместе, я согласна, хотя пока не понимаю, какое Вы находите в этом удовольствие.

Я не имею ни малейшего представления о любовных отношениях между двумя женщинами: придется Вам просветить меня на этот счет. Искренне сожалею о своем невежестве. Но с Вами я быстро все усвою, ибо люблю Вас.

Твоя Виолетта».

Она запечатала конверт, надписала адрес и, позвав Леони, сказала ей:

— Отправьте с рассыльным.

— Сегодня вечером, прошу вас, непременно сегодня, — добавил я.

— Не беспокойтесь, сударь, письмо будет доставлено сегодня же, — ответила горничная.

Она вышла, но минуту спустя вернулась:

— Мадемуазель, слуга-негр госпожи графини дожидается ответа для своей хозяйки. Отправить с ним письмо, которое вы мне только что вручили?

— Отдай ему письмо, и как можно скорее. На этот раз Леони больше не появлялась.

— Графине явно невтерпеж, — заметил я.

— Как мне следует вести себя завтра? — поинтересовалась Виолетта.

— Как тебе будет угодно. Позволяю тебе действовать по наитию.

— Что ж, подождем до завтра, а сейчас постараемся доставить удовольствие тебе.

VI

На следующее утро без пяти девять Виолетта сидела в ванне, благоухающей вербеной, а я расположился в одном из угловых шкафов с твердым намерением не упустить ни одного слова и ни одного жеста.

Все следы моего пребывания в квартире были тщательно стерты, сменили даже постельное белье, окропив его душистым одеколоном.

Ровно в девять часов у ворот остановился экипаж.

Мгновение спустя появилась графиня в сопровождении Леони, которая тотчас же заперла за ней дверь.

Графиня удостоверилась в надежности засовов.

Ванная комната была освещена лампой, помещенной в сосуд из розового богемского стекла; его верхнее отверстие было прикрыто, чтобы избегнуть смешения дневного света и искусственной подсветки, которое окрашивает окружающие предметы в неестественно бледные тона.

— Виолетта! Виолетта! — закричала графиня прямо с порога. — Где же ты?

— Я здесь, в туалетной комнате.

Графиня промчалась через спальню и застыла в дверях. Виолетта приподнялась из ванны, обнажая прекрасный, как у нереиды, торс, и протянула к ней руки.

— Ах, да, конечно, — устремилась навстречу ей графиня.

На ней была длинная блуза из черного бархата; у воротника красовался большой бриллиант; талия ее была перехвачена кушаком, сотканным из золотых, серебряных и ярко-вишневых нитей.

Она сняла розовые шелковые чулки и плотно облегающие ножку ботинки; затем расстегнула верхнюю пуговицу, распустила пояс и выскользнула из блузы.

Теперь ее прикрывала лишь батистовая рубашка с отделкой из валансьенских кружев у ворота и на рукавах.

Сбросив рубашку столь же стремительно, как и черную бархатную блузу, она оказалась обнаженной.

Графиня была воистину великолепна — типичная красота Дианы-охотницы: широкая грудь с небольшими формами, стройный стан, покачивающийся, точно деревце на ветру, безукоризненный живот, украшенный снизу густыми рыжими зарослями, которые напоминали язык пламени, вырывающийся из кратера вулкана.

Подойдя к ванне, она собралась окунуться.

Виолетта удержала ее.

— Ах, позвольте взглянуть на вас. Вы так хороши, что просто не насмотришься.

— Ты считаешь меня красивой, сердечко мое?

— Очень!

— О, смотри, разглядывай! Обжигай своим взором, словно зеркальцем. А теперь бери меня! Все это принадлежит тебе — мои глаза, губы, грудь…

— И этот замечательный пушистый букетик тоже? — проворковала Виолетта.

— В первую очередь!

— Какой удивительный цвет! — восхищенно произнесла девочка. — Совсем не такой, как на голове, отчего так?

— Тебе кажется странным, что сверху мои волосы одного цвета, а снизу — другого; что я, женщина, терпеть не могу мужчин? Причина проста — я вся соткана из контрастов. Ну же, подвинься любовь моя! Мне не терпится ощутить, как твое сердечко бьется рядом с моим.

Ванна была широкая, в ней хватало места для двоих. Графиня перешагнула через край и соскользнула к Виолетте.