Приключения Лидерика

Александр Дюма

Приключения Лидерика

Род графов Фландрских берет свое начало, если верить хронике, с 640 года. Происхождение этого рода, как происхождение всех великих мира сего, окружено таинственными семейными преданиями, имеющимися у всех народов, начиная с Семирамиды, дочери голубей, и кончая Ремом и Ромулом — питомцами волчицы. История графов Фландрских такова.

В конце 628 года, когда Бонифаций V был папой римским, а Францией управлял Хлотарь Сальвар, принц Дижоносий, возвращаясь с женой Эрменгардой с крестин своего сына-первенца Лидерика, проезжал лесом Сан-Мерси note 1, называвшимся так из-за происходивших там разбоев, коими руководил принц Финар. Невзирая на дурную славу, какой пользовалась эта местность, Сальвар, надеявшийся на свою силу и мужество, взял с собою лишь четырех слуг. День клонился к вечеру, когда он, попав в самую густую и темную чащу леса, вдруг был окружен толпою разбойников, числом около двадцати, под предводительством гигантского роста и сложения начальника, в котором он тотчас узнал принца Финара.

Силы неприятеля превышали силы Сальвара, но храбрый и благородный граф решил сражаться до последней капли крови, не заботясь о своей жизни, с единственной целью — дать жене с сыном возможность спастись. Лишь только ночь спустилась на землю, Эрменгарда незаметно соскользнула с коня и скрылась в чаще леса. Надеясь на Провидение и милость Божью и желая оставаться верной долгу матери и жены, она спрятала ребенка в середину густого куста, росшего вблизи источника и поныне называемого Ивняком, по причине непосредственного соседства его с вековыми ивами. Поручив в горячей молитве ребенка попечению Божьему, она поспешила к тому месту, где оставила мужа, надеясь, застав его живым или мертвым, свободным или пленным, разделить с ним ниспосланную ему Господом участь.

На поле битвы она нашла восемь распростертых на земле трупов, в четырех из них при свете выглянувшей из-за туч луны она узнала своих верных слуг, а остальные, очевидно, были разбойники. Не найдя среди убитых мужа и не допуская мысли, чтобы он обратился в бегство, она поняла, что он взят в плен. Подняв голову, она увидела в просвете лесной чащи толпу вооруженных людей, направлявшихся к замку, бывшему некогда крепостью. Во главе шествия она увидела предводителя разбойников, за ним на носилках несли смертельно раненого графа. При виде несчастной женщины, почти вдовы, разбойники молча расступились, пропустив ее к умирающему. Принц Финар несказанно обрадовался случаю, давшему ему вместо одного двух пленных. Через час они прибыли в замок, и в ту же ночь граф с молитвою на устах умер, графиня же осталась в плену. Спустя несколько дней принц предложил томившейся в заточении графине купить свободу ценою отказа от своих прав на родовые поместья или хотя бы части их, но графиня отвергла это предложение, решив наследие предков передать сыну таким же, каким его получила сама: «Муж мой и я — мы владетельные графы; владения наши даны нам Богом, и Ему одному принадлежит право располагать ими». Получив такой ответ, принц приказал усилить надзор за графиней, надеясь, что она, истомленная заточением, уступит там, где не уступила хитрости и насилию, сам же вернулся к разбоям, в то время как графиня продолжала молиться на могиле графа.

Неподалеку от места, где пал в неравной борьбе граф, жил старый отшельник, творивший в свое время чудеса, но мало-помалу оставивший свои благочестивые подвиги и удалившийся на покой, решив, что род человеческий, вконец испортившись, не умеет ценить его драгоценный дар. Большую часть времени он проводил в глубине уединенной пещеры, питаясь молоком лани, приходившей к нему три раза в день. Часть молока он выпивал сразу, остальное же сберегал, имея, таким образом, возможность не посещать ненавистных ему городов и селений. Все шло хорошо, как вдруг старец заметил, что лань стала приносить молока наполовину меньше, и он мог только насытиться, не сделав никаких запасов. Он объяснил это какими-либо непредвиденными, но все же естественными причинами, которые, думал он, так же неожиданно исчезнут, как и явились. На следующий день молока едва хватило, чтобы насытиться. Старец надеялся, что все войдет в обычную колею. Лань была по-прежнему здорова и весела. Спустя несколько дней молока оказалось еще меньше, лань явилась к нему почти с совершенно пустым выменем, и старцу пришлось отправиться в лес, чтобы добыть себе на обед хотя бы воды и кореньев. Дни шли за днями без каких-либо существенных перемен, но когда однажды лань явилась совсем без молока, отшельник решил, что на пути кроткого животного встречается вор, отнимающий у него, бедного отшельника, необходимые для поддержания жизни крохи. Но чтобы утвердиться в своих подозрениях, он решил выследить своего таинственного недоброжелателя, поэтому, когда лань явилась на пятый день, быстро закрыл двери, не давая ей возможности уйти. Весь день лань металась в хижине, подбегая то к дверям, то к старику, при этом жалобно крича, а вымя ее так обильно наполнялось молоком, что отшельнику пришлось трижды ее выдоить. Когда же вечером он по обыкновению слегка приоткрыл дверь хижины, чтобы погреться в лучах заходящего солнца, пленница с такой стремительностью бросилась к выходу, что сбила его с ног и вырвалась на свободу. Старик поднялся, удивленно покачивая головой и не умея объяснить себе поведение всегда столь кроткого и покорного животного, часто во время болезни старца не отходившего от его ложа и лишь ненадолго выбегавшего в лес, чтобы, пощипав травки, тотчас же вернуться назад.

Дни протекали, а лань, приходившая к нему в течение последних пяти лет, все не возвращалась. Мало-помалу он начал беспокоиться, что с его благодетельницей-ланью случилось какое-то несчастье. Но однажды, выйдя вечером, перед закатом, к дверям своей хижины, он заметил пасшуюся в нескольких шагах от хижины лань; она весело прыгала, выражая свою радость, но, однако, не приблизилась к нему. Старец окликнул ее, но, всегда покорная, на этот раз она не повиновалась, лишь мотнула головой да повела ушами. Теряясь в догадках, отшельник шагнул было вперед, но лань, по мере его приближения, все более и более удалялась в глубь леса, время от времени останавливаясь, как бы давая старцу возможность не терять ее из виду. Так они добрались до прекрасной долины, сплошь заросшей ивами, печально склонившими ветви к небольшому ручейку, из которого отшельник часто утолял жажду. За несколько шагов до этого источника лань в три прыжка скрылась из виду, а из росшего неподалеку густого куста раздалось сладкое, убаюкивающее пение соловья. Осторожно раздвинув ветви, он увидел лежавшую на траве лань, кормившую своим молоком малютку 3 — 4 месяцев, сжимавшего крошечными ручками вымя кормилицы-лани. Вор был найден.

Растроганный старец упал на колени и вознес хвалу Господу за то, что младенца не растерзали дикие звери; потом, завернув его в край своей одежды, он понес его в свою хижину. Лань следовала за ним, не спуская глаз с ребенка и не переставая лизать руки несшего его старца. В память певшего в кустах соловья крошка получил имя Лидерик. Lieder по-немецки означает «песни».

Само собой разумеется, что с этого момента великодушный отшельник стал питаться лишь водой да кореньями растений, молоко же лани всецело отдавал своему питомцу, отчего тот стал расти не по дням, а по часам. Восьми месяцев он стал ходить, а десяти — заговорил.

Отшельник научил его читать Библию, но из всех рассказов Священного писания мальчугану более всего нравились рассказы о Немвроде, Самсоне да Иуде Маккавее.

Едва научившись ходить, он сделал себе лук и стрелы и вскоре достиг такой ловкости, что попадал в самую отдаленную и едва заметную цель. Силы его прибывали вместе со все более и более развивавшейся ловкостью. Восьми лет он обладал силой взрослого мужчины, а в десять, когда он однажды прогуливался со своей верной старенькой кормилицей-ланью и на нее напал волк, он задушил его, сделав себе потом из его шкуры одежду, подобную тем, какие видел на библейских гравюрах у старого отшельника.

Лук и стрелы были нужны ему только для защиты от хищных птиц и диких зверей, слабые и безобидные животные любили его и следовали за ним, словно он был пастухом одного огромного стада. Птицы парили над ним, даря его лучшими из своих песен; среди же этих его пернатых друзей главенствовал соловей, ежегодно свивавший себе гнездо в том самом кусте, где некогда был найден малютка. Язык их, недоступный другим, был понятен ему. Наблюдавший за ним отшельник плакал от умиления, видя в этом благодать Божию.

Первая печаль, постигшая мальчика, была вызвана смертью его доброй кормилицы-лани. Не имея никакого представления о сущности смерти, первые объяснения мальчик получил от отшельника; но они не утешили его, а лишь еще более опечалили. Вырыв яму и похоронив лань, он покрыл могильный холм дерном и, опустившись на землю, горько заплакал.

Вдруг над головой его запел соловей…

«Все приходит от Господа Бога, и к нему же возвращается. Эфемерные существа живут лишь мгновение, насекомые — час, роза — тоже только час, жизнь бабочки — шесть месяцев, соловей живет пять лет, лань — пятнадцать, а человек — около ста лет. И все же разве в сравнении с вечностью жизнь человека не так же ничтожна, как и жизнь эфемерного существа! Смерть сглаживает все; в небытии равны все — будь это эфемерное существо, насекомое, животное или человек. Часы вечности бьют точно, ровно и соразмерно, причем в их бое слышатся лишь два слова: „никогда“ и „всегда“. Бог бессмертен, восхвалим же Господа Бога!»

Так пел соловей, и песнь его была преисполнена такой вдохновенной веры, что мальчик невольно устремил свой взор к небесам, а благодетельное, для всех одинаково милостивое солнце осушило дрожавшие на его ресницах слезы…

Утешение, однако, все же далеко не забвение: утешение — дочь веры, забвение — дитя эгоизма…

Лидерик ежедневно приходил на могилу лани, где росли цветы и звучали звонкие, нежные трели соловья.

Мало-помалу трава, росшая на могиле лани, соединилась с соседней, а могильный холмик настолько сравнялся с землею, что его трудно было различить. Настала зима, одевшая землю снежным покрывалом, ей на смену пришла волшебница весна, развернувшая богато усеянный пестрыми цветами ярко-зеленый ковер; природа оделась в лучшие свои одежды, заметя ими самый след к могиле бедной лани. Лидерик даже приблизительно не смог найти место, где она была погребена.

Наклонившись к земле, искал Лидерик дорогую ему могилку, когда над ним снова раздалась песнь соловья.

«Ищи Лидерик, ищи, — пел он, — но ищешь ты напрасно! Свет зиждится на обломках, на развалинах человеческих жизней. Каждый атом, каждая пылинка некогда принадлежала живому существу; если бы могильные холмы не сглаживались, то их на поверхности земли оказалось бы больше, чем волн в океане, и человеку не хватило бы места среди могил его предков».

Пятнадцати лет Лидерик стал под руководством отшельника изучать историю. В результате этих занятий к своим любимым библейским героям Лидерик приобщил еще Александра, Ганнибала и Цезаря. Отшельник ярко обрисовал преобразование Римской империи; поведал, как азиаты, движимые гласом Божьим, вдруг очутились в Европе, чтоб своей варварской кровью освежить разлагавшееся тело старой европейской цивилизации, и что и поныне это преобразование продолжается вестготами в Испании, лангобардами в Италии и франками в Галлии. Рассказы эти, пестревшие битвами и сражениями, для юноши были преисполнены такой невыразимой прелести, что старому учителю не было надобности что-либо повторять: страстно увлеченный занятиями, ученик схватывал все на лету и сразу же запоминал.

Не выходя ни на шаг из родного леса, он в восемнадцать лет по справедливости мог считаться сильнейшим и образованнейшим человеком и не только во Франции, но и во всем мире. Казалось, почтенный старец только этого и ждал, чтобы завершить свой долгий, славный и праведный жизненный путь, захворав на сотом году своей жизни.

Чувствуя скорую кончину, он рассказал Лидерику все, что знал о его происхождении, вручив ему при этом четки с образком Богоматери. Четки эти, обвивавшие шею найденного отшельником младенца, могли впоследствии помочь ему найти своих родителей. Завещав своему питомцу всегда следовать велению Господа, будь то в миру или в их тихой лесной обители, праведный старец предстал перед лицом Всевышнего, чтобы дать отчет в том, что он сделал за сто лет жизни, посвященной служению Ему. Смерть старца была вторым большим горем Лидерика, но все же он не плакал, так как был уверен, что душа его приемного отца вознеслась в селение праведных. В течение дня и ночи он молился у его изголовья, в молитве этой прося у него заступничества с высот небесных, а когда снова забрезжило утро, он уложил почившего в заранее приготовленную им самим могилу, а на могиле посадил каштановое деревце, дабы могилу эту не постигла участь могилы кормилицы-лани.

Исполнив последний долг, осиротевший Лидерик уселся в тени только что посаженного деревца, размышляя о том, остаться ли ему, подобно отшельнику, в этом никому не ведомом уголке или же, подобно другим, броситься в погоню за двумя легкокрылыми видениями, именуемыми славой и счастьем. Роившиеся у него в голове мысли были вдруг прерваны песнью соловья:

«В жизни каждого человека имеется своя святая святых, и наисвященнейшая из них — могила отца и старость матери. Величайшая же из обязанностей, возложенных на него, заключается в том, чтобы закрыть глаза, которые впервые заглянули в его глаза в момент его появления на свет Божий».

Вняв совету соловья, Лидерик срезал сук и, сделав себе посох, пустился в путь, уверенный, что везде найдет коренья растений и источник, чтобы утолить голод и жажду. Три дня шел Лидерик по дремучему, казавшемуся ему бесконечным лесу, когда наконец на утро четвертых суток до его слуха долетел стук молота о наковальню и над деревьями показались струйки дыма.

Ускорив шаги, он очутился у кузницы: там, словно в аду, копошились двенадцать кузнецов, которыми руководил старший мастер. Над дверьми была прилажена вывеска, гласившая: «Оружейная мастерская Мимэ».

Под натиском новых впечатлений, вызванных первым соприкосновением с внешним миром, в Лидерике, словно в молодом олене, впервые увидевшем охотника, шевельнулись недоверие и подозрительность; но тут же внимание его всецело сосредоточилось на появившемся у дверей кузницы прекрасном всаднике в доспехах, но без меча. Соскочив с коня и бросив поводья сопровождавшему его конюшему, рыцарь вошел в кузницу. Хозяин-кузнец вынул из одного из шкафов великолепнейший меч и протянул его рыцарю. Тот расплатился за меч золотой монетой, сел на коня и ускакал.

При виде прекрасного меча в Лидерике вспыхнуло неудержимое желание иметь такое же оружие. Но так как денег у него не было, он решил выковать меч сам. С этим намерением он направился к кузнице.

— Хозяин, — сказал он, — я очень желал бы иметь меч, подобный тому, который ты только что продал этому важному господину; но ввиду того, что у меня на покупку нет ни золота, ни серебра, позволь мне предложить тебе следующие условия: я буду работать для себя по два часа в день в твоей кузнице твоим молотом, а остальное время я в твоем распоряжении. В награду за это ты дашь мне кусок железа, остальное же — мое дело.

Выслушав странную просьбу юноши, кузнецы расхохотались, а хозяин, мельком взглянув на него, презрительно уронил:

— Я не прочь принять твое предложение, но хотел бы сначала убедиться, что тебе по силам поднять молот.

Вместо ответа Лидерик с улыбкой одной рукой поднял самый увесистый молот и взмахнул им над головой с такой легкостью, словно у него в руках была деревянная игрушка, и, желая рассеять последнее сомнение хозяина, он с такой силой ударил молотом по наковальне, что она ушла в землю на целых полфута.

— Что ж, — сказал Лидерик, возвращая молот, — верите ли вы теперь, хозяин, что я могу быть вашим кузнецом?

Вне себя от изумления, Мимэ не верил своим глазам. Подойдя к наковальне, от пытался сдвинуть ее с места, но не смог даже приподнять ее; он приказал своим кузнецам помочь, но и их усилия были тщетны, и ни кольями, ни канатами не удалось хотя бы на дюйм сдвинуть тяжелую наковальню. Сжалившись над бедными кузнецами, Лидерик движением руки остановил их и, приблизившись к наковальне, приподнял и переставил ее с такой легкостью, с какой ребенок играет мячом.

Хозяин решил не отказываться от такого необыкновенного помощника, ибо с первого же удара Лидерика понял, кого он приобретает в лице этого так неожиданно появившегося у него юноши, и поспешил выразить согласие из опасения, что тот раздумает и потребует большего вознаграждения. Верный своему слову, Лидерик и не думал увеличивать свои требования, а тотчас же водворился у оружейника Мимэ под кличкой «тринадцатый кузнец». Все шло как по маслу: Лидерик, выбрав подходящий кусок железа и работая для себя ежедневно лишь условленные два часа, изготовил без чьих-либо указаний и советов в шестинедельный срок великолепнейший из мечей, когда-либо изготовленных в мастерской кузнеца Мимэ. Он был шести футов длиной, рукоятка и клинок его были выкованы из одного куска. Это была работа гения, а не обыкновенного смертного.

При виде великолепного меча в душе Мимэ шевельнулись зависть и опасение. Опасность грозила ему со всех сторон: и если бы молодой богатырь вздумал поселиться в той местности, и если бы решил остаться в кузнице еще на три месяца, чтобы выковать себе остальные доспехи, заказчики, увидев его работу, не захотят довольствоваться работой хозяина. Желая из двух зол выбрать меньшее, Мимэ решил продлить с Лидериком срок работ, а тем временем изыскать средства избавиться от него. Размышления Мимэ прервал его старший помощник Гаген, опасавшийся, что новичок займет его место.

— Хозяин, — сказал он, — а ведь я знаю, о чем вы думаете! Пошлите-ка Лидерика в Черный Лес за углем. Там его уж непременно съест дракон!

В самом деле, в этом лесу жил чудовищный дракон, уничтоживший множество людей.

Мимэ понравился совет, и он сказал Лидерику:

— Лидерик, уголь у нас на исходе; не мешало бы тебе сходить в Черный Лес и пополнить наши запасы.

— Хорошо, хозяин, — ответил юноша, — я завтра же отправлюсь туда. Вечером к нему подошел Гаген и посоветовал отправиться за углем в местность, называемую Плакучим Утесом, ибо там якобы прекраснейшие дубы и крепчайшие липы, на самом же деле только потому, что именно там водился чудовищный змей. Ничего не подозревавший Лидерик поблагодарил его за совет и решил на следующий же день отправиться за углем.

Когда он наутро собрался в лес, к нему в комнату вошел младший мастер, юноша, почти ребенок, с веселым, добродушным лицом, длинными русыми кудрями и прекрасными голубыми глазами. Его звали Петере, и он отличался от своих товарищей необычайной добротой. До появления в кузнице Лидерика ему приходилось терпеть от товарищей много обид. С появлением молодого богатыря, сразу ставшего его защитником, никто не решался не только сделать, но даже сказать ему что-либо дурное. Петере пришел к своему покровителю, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Лидерик рассмеялся, поблагодарив юношу, но решения отправиться в лес не изменил, а лишь захватил с собой меч, чего, не предупреди его Петере, он, конечно, не сделал бы.

Увидев Лидерика вооруженным, Мимэ поинтересовался, зачем ему понадобился меч, на что юный богатырь ответил, что будет рубить им дрова, необходимые для добычи угля.

Выслушав еще раз подробное описание пути к Плакучему Утесу, он весело пустился в путь. Добравшись до опушки Черного Леса, Лидерик, боясь ошибиться, спросил у встретившегося ему крестьянина дорогу к Плакучему Утесу; добрый человек, предположив, что юноша не знает о существовании в этой местности опасности, поспешил предупредить его об этом, но ответ Лидерика окончательно сбил с толку простодушного поселянина.

— Около Плакучего Утеса мне нужно запастись углем, — сказал Лидерик, — что же касается змея, то, лишь только он высунет из логовища голову, как она тотчас же будет отрублена этим мечом.

Приняв его за сумасшедшего, прохожий указал ему дорогу, а сам бросился бежать, не переставая осенять себя крестным знамением. Целый час шел Лидерик в указанном направлении, пока наконец по обилию вековых дубов и лип не догадался, что находится близ логова чудовищного змея. Пройдя еще несколько десятков шагов, он увидел, что земля так усеяна человеческими костями, что буквально некуда ступить. Тут же высился огромный утес, мокрый и скользкий от брызг протекавшего вдоль всего утеса ручья. Лидерик понял, что дошел до рокового Плакучего Утеса. Решив, что сначала нужно исполнить приказание Мимэ, он энергично принялся за работу. Выбрав удобное место, он стал рубить деревья для костра и делал это так шумно, что разбудил спавшее чудовище, сразу высунувшее свою страшную голову с огромными, горящими, как два факела, глазами. Увидев своего гигантского противника, Лидерик ничуть не смутился и ни на минуту не прервал своей работы, а спокойное дотоле чудовище при виде ярко пылавшего костра вдруг угрожающе зашипело. Желая вызвать на бой уже и без того разъяренного змея, Лидерик стал швырять в него горящие головни, что окончательно вывело чудовище из себя, и змей ринулся из своего логова, хлопая огромными крыльями. После краткой, но горячей молитвы Лидерик спокойно и уверенно пошел навстречу крылатому чудовищу…

Борьба завязалась ожесточенная, причем змей издавал столь ужасное рычание и рев, что звери, находившиеся на расстоянии двух миль, покидали свои норы и в страхе обращались в бегство. Один лишь соловей не покинул Лидерика; качаясь на ветке, он подбадривал его своим пением. Многократно пронзенный мечом храброго противника, змей стал отступать и в конце концов устремился в свое логово, оставив на месте борьбы лужу крови. Но Лидерик не думал отступать; схватив горящую головню, он ринулся в пещеру раненого дракона и уже через десять минут, словно Персей, держал в руках голову чудовища.

«Слава Лидерику, — запел ему хвалебный гимн соловей. — Слава набожному юноше, возложившему все упования не на собственные силы, а на милость Божию! Да сбросит он свои одежды и искупается в крови чудовища, чтобы стать неуязвимым!»

Лидерик не замедлил последовать совету соловья: сбросив одежду, он приблизился к луже крови, но в эту минуту на его спину, взмокшую от пота, вызванного горячим боем, упал липовый листок. Как только Лидерик окунулся, тело его в тот же миг сплошь покрылось чешуей, кроме того места, к которому прилип липовый лист. Вечером Лидерик, запасшись углем, взвалил мешок на спину, взял в руки голову змея и отправился обратно в кузницу Мимэ, куда прибыл на утро следующего дня. Удивлению кузнецов не было границ, ибо никто и мысли не допускал, что он вернется; но все же каждый из них старался под приветливой улыбкой скрыть свои настоящие чувства. Гаген же, больше всех боявшийся, как бы Лидерик не узнал о его кознях, не теряя времени, придумывал новый способ погубить великодушного юношу.

Лидерик, не дав им опомниться, заявил Мимэ, что работа в кузнице его больше не устраивает и, распростившись, расстался с ним. Взяв с собой один меч, он отправился по свету искать приключений, как это делали рыцари, ежедневно приезжавшие в кузницу Мимэ покупать оружие.

В последний момент хозяин стал его убеждать в необходимости запастись, кроме меча, еще и латами, но Лидерик, зная, что стал неуязвим, отказался.

В ста шагах от кузницы он увидел своего юного друга, которого тщетно искал, чтобы с ним проститься. Мальчик стоял, притаившись за толстым стволом дерева.

— Братец, — заговорил он, по простоте души считая его равным себе, — братец, мои товарищи-кузнецы ненавидят меня за то, что я люблю тебя. Вернуться к ним я не решаюсь; ты силен, а я слаб. Позволишь ли ты мне последовать за тобой? Ты будешь моим защитником, а я — твоим слугой.

— Пойдем, — сказал ему Лидерик.

Юноша и мальчик весело пустились в путь и в течение двух недель питались кореньями, утоляя жажду водой, отдыхая в дуплах деревьев и, всецело отдавшись промыслу Божьему. В конце второй недели они очутились в великолепнейшем густом лесу, где до слуха их долетели звуки охотничьих рогов. Лидерик, страстно любивший все, что ему хотя бы отчасти напоминало войну, поспешил туда, откуда доносились эти звуки. На перекрестке двух тропинок он увидел огромного, загнанного собаками в теснину кабана, и в то же мгновение из чащи на великолепнейшем коне выехал богато одетый, блестящий рыцарь. Не ожидая остальных охотников, всадник небольшим копьем нанес несколько ран разъяренному животному, и кабан, обезумев от боли, отшвырнул нападавшую на него свору и бросился навстречу своему врагу так стремительно, что распорол живот несчастному коню, и у того вывалились все внутренности. Корчась в предсмертных судорогах, конь придавил всадника тяжестью своего тела. Кабан же, ощетинясь и оскалив клыки, бросился на ранившего его охотника. В одно мгновение Лидерик очутился между разъяренным животным и упавшим рыцарем, одним взмахом своего чудесного меча уложил кабана на месте и помог спасенному от верной гибели рыцарю высвободиться из-под павшего коня. Петере, отрубив кабанью голову, поднес ее Лидерику, который сложил этот охотничий трофей к ногам рыцаря.

Тем временем прискакали и остальные участники охоты, окружили рыцаря и стали озабоченно спрашивать, не ранен ли он. Вместо ответа рыцарь указал на стоявшего тут же Лидерика.

— Господа, тем, что вы видите меня живым и здоровым, вы исключительно и всецело обязаны этому юноше, — сказал он. — Ему я обязан спасением от неминуемой гибели.

Услышав это, охотники окружили Лидерика, поздравляя его и превознося его за мужество и отвагу, он же, принимая поздравления, удивленно взирал на этих людей, придававших такое огромное значение поступку, по его мнению, и простому, и естественному; а когда эти поздравления слишком затянулись, то у Лидерика появилась мысль, не находится ли он среди сумасшедших, и он осведомился, в чьих владениях он оказался и как зовут человека, которому он спас жизнь. Тогда царедворцы пояснили ему, что спасенный им рыцарь не кто иной, как король Дагобер, во владениях которого он и находится.

Лидерик, наслышанный о мудрости и храбрости этого короля, имя которого по-тевтонски значит «блестящий меч», скромно и почтительно приблизился к нему и, преклонив колено, выразил свою преданность и почтение в столь изысканной форме, что королю Дагоберу стало ясно, что, невзирая на бедную одежду, молодой человек принадлежит к избранному классу, а потому, в свою очередь, спросил его, кто он и откуда родом.

— Увы, государь, — печально сказал Лидерик, — я могу ответить вам лишь на первый из ваших вопросов: я пришел из леса Сан-Мерси, находящегося в окрестностях замка принца Финара, и останавливался лишь на шесть недель в кузнице Мимэ, чтоб выковать себе этот меч. Что же касается моего происхождения, то, к сожалению, должен сознаться, что о нем мне ничего не известно. Знаю лишь, что в лесу, в кустах, близ фонтана, называемого Ивняком, меня нашел почтенный старец отшельник, воспитавший меня. Я не покинул бы его, будь он жив и никогда не оставил бы его могилу, если б соловей в своей песне не поведал мне, что ребенок раньше всего должен любить свою мать. Я отправился на ее поиски, предоставив Господу направлять мои стопы. Теперь же вижу, что путь, избранный Им, был вернейшим и лучшим, ибо я вовремя подоспел, чтоб спасти жизнь величайшему из христианских королей.

— Ты прав, дитя мое, приписывая это милости Божьей, ибо, мне кажется, я открою тебе то, чего ты и сам не знал. Элуа, — обратился он к почтенному епископу, сопровождавшему его в пути и бывшему одновременно и духовником его, и казначеем, и министром, — что вы сделали с письмом, полученным нами нынче от нашей подданной, благородной принцессы Дижонской, Эрменгарды де Сальвар, владения коей мы сдали под опеку, считая ее умершей, тогда как на самом деле она в плену у принца Финара?

— Вот оно, государь, — сказал Элуа, подавая письмо, которое принцессе после долгих усилий удалось переслать королю с одним из воинов Финара, подкупленным ею с помощью кольца, стоившего шесть тысяч франков. В письме от слова до слова был приведен рассказ о том, как на них в лесу Сан-Мерси напал принц Финар с шайкой разбойников, как она сошла с лошади, как, спрятав ребенка в кустах, росших близ источника, она поспешила к раненому мужу, умершему в следующую же ночь. Рассказала, что с той поры она пленница Финара, потому что всегда отвергала его требования, охраняя Дижонские владения неприкосновенными как неотъемлемую собственность сына. В конце письма она молила короля отыскать сына и передать ему Дижонские владения как принадлежащие ему по праву; о свободе она не просила, так как не желала оспаривать своих прав при помощи войны с таким сильным врагом, каким был принц Финар. В качестве приметы ее сына принцесса указала на надетые на него четки с образком Богоматери. Во время чтения письма Лидерик стоял, скрестив руки, на его ресницах дрожали слезы; когда же упомянули о четках и образке, он громко вскрикнул, быстро расстегнул ворот и показал обвивавшие его шею четки с образком.

Король Дагобер решил сначала заняться убийцей графа Сальвара и освободить Эрменгарду, но Лидерик, бросившись перед королем на колени, объявил, что он сам должен отомстить за отца и мать, и слова его дышали таким неподдельным вдохновением и убедительностью, что король согласился уполномочить Лидерика послать вызов Финару и обещал ему в знак особой милости, в случае принятия Финаром этого вызова, быть его секундантом. Он приказал было герольдам доставить принцу Финару вызов на поединок, но снова был остановлен Лидериком, заявившим, что так как этот вызов — дело частное, то и вручить его принцу Финару должен герольд частный, а не королевский. Согласившись и с этим доводом, король оставил за собой право снабдить его достойной принца свитой. Своим гонцом Лидерик выбрал Петерса, который, невзирая на свои четырнадцать лет, стоил многих старых и опытных, и в любви и преданности которого Лидерик был более чем уверен. Петере пустился в путь, сопровождаемый шестью рыцарями с оруженосцами и двадцатью воинами. Миновав Пикардию, он достиг Фландрии и замка Финара, высившегося в том самом месте, где в настоящее время в городе Лилле находится мост. Самого города в те далекие времена, само собой разумеется, не было. Он расположился со своим отрядом у ворот замка и протрубил в рог. На этот звук появился караульный и спросил, что ему нужно. Петере ответил, что у него дело не к слуге, а к господину, и велел его позвать.