Молодость короля Генриха (№3) - Поиски красавицы Нанси

Она подошла к королеве Екатерине с изяществом и достоинством породистой женщины; принцессе Маргарите она дала поцеловать руку, чем сразу показала, что смотрит на Маргариту как на свою будущую сноху, а затем, опираясь на руку короля, поднялась по лестнице.

— Однако! — сказала Нанси, — по-моему, при неракском дворе дело обстоит далеко не так плохо, как мы думали!

— Я тоже так думаю! — согласился Рауль.

В Лувре существовал большой зал, где обыкновенно происходили приемы гостей, здесь-то по приказанию короля Карла IX был поставлен стол для парадного пиршества, за которым чествовали наваррскую королеву.

Жанна заняла место по правую руку от короля. Королева Екатерина, сидевшая против Карла IX, имела по левую руку принца Генриха Бурбонского. По левую руку от короля сидела принцесса Маргарита, а от королевы Екатерины — герцог Крильон.

Нанси, которая по своему низкому служебному положению не имела права сидеть за королевским столом, шепталась с пажем Раулем в одном из уголков большого зала. Рауль сказал ей:

— Нет, я решительно уверен, что королева Екатерина искренне простила сира де Коарасса!

— Ах вот как? Ты так думаешь? — сказала Нанси с таинственным видом.

— Да разве вы не видите, какой у нее сияющий вид?

— Когда королева улыбается, это дурной признак!

— Ба!

В зал вошел Рене.

— Смотри! — шепнула Нанси, толкнув Рауля локтем в бок. Паж успел заметить взгляд, которым быстро обменялись королева Екатерина и парфюмер. С губ королевы не сбегала улыбка, но во взгляде блеснула молния.

— Нет, милый мой, — сказала Нанси, — сир де Коарасс еще не умер и не забыт, и королева все еще не простила обмана!

— Ну так что же, — возражал паж, — ведь принц все же женится на принцессе Маргарите.

— Конечно, — ответила Нанси, — но… — Девушка остановилась и затем резко сказала: — Ты еще слишком молод и ничего не понимаешь в политике. В данный момент за столом сидит еще один человек, которого королева-мать ненавидит гораздо сильнее, чем принца Генриха Бурбонского!

— Кого же это? — изумленно спросил Рауль.

— Наваррскую королеву!

Изумление Рауля перешло в остолбенение.

— Да почему? — спросил он.

— Почему? Да потому^ что королеве Жанне сорок лет, а ей можно дать тридцать, тогда как королеве Екатерине сорок пять и все сорок пять лет целиком отражены на ее лице!

— Что за идея!

— Милый мой Рауль, я вижу, что была права, когда сказала, что ты ровно ничего не смыслишь в политике!

— А я был прав, когда уверял, что вы видите удивительно все в черном цвете!

В этот момент королева Екатерина сказала Жанне д'Альбрэ:

— Дорогая сестра и кузина, я приготовила для вас помещение в новом доме, который выстроила на улице Босежур. Вы будете первой жилицей в нем!

Наваррская королева поклонилась в ответ.

В этот момент Рене снова прошел через зал и обменялся вторым взглядом с королевой Екатериной.

Тогда Нанси склонилась к уху Рауля и шепнула ему:

— Наваррской королеве грозит смертельная опасность!..

VII

Дом, который выстроила королева Екатерина на улице Босе-жур и который впоследствии стал называться» отель де Суассон «, в момент приезда наваррской королевы еще не был окончен, но и тогда уже представлял собой истинное чудо архитектурного искусства. Левое крыло дома было специально подготовлено для приема королевы Жанны, и в последний месяц Екатерина Медичи очень часто заезжала на постройку, чтобы лично проследить за успехом работы. При этом она каждый раз говорила:

— Моя сестра и кузина Жанна Наваррская способна еще разуться в передней дворца из боязни попортить паркет гвоздями своих деревянных башмаков. Ведь это настоящая мужичка!

Однако элегантная внешность и полная царственного достоинства осанка Жанны д*Альбрэ заставили Екатерину Медичи отказаться от первоначального мнения. Наваррская королева знала обычаи и жизнь больших дворов. Когда-то она жила при мадридском дворе, присутствовала при закате великого царствования, которое до сих пор слывет у испанцев под именем» века Карла Пятого «, и обеим королевам достаточно было обменяться одним взглядом, чтобы разгадать и узнать друг друга.

» Я имею дело с достойным противником!« — сразу подумала Екатерина.

» Королева Екатерина, — подумала Жанна д'Альбрэ, — именно такова и есть, какой мне ее описывали. Я буду чувствовать себя у нее словно во вражеском стане!«

Было около десяти часов вечера, когда Карл IX со всем двором проводил наваррскую королеву в отель Босежур.

Жанна проявила очаровательную любезность и доказала, что от ее матери, Маргариты Наваррской, ей достался в наследство тонкий, изысканный, порою даже несколько склонный к рискованным двусмысленностям ум. Карл IX был в восторге от нее и даже сказал, целуя ее руку:

— Я хотел бы быть Пьером Ронсаром, чтобы иметь возможность воспеть ваши ум и красоту!

Придворные шептались между собой:

— Однако при неракском дворе царит совсем не такой дурной тон, как мы думали!

А принцесса Маргарита шепнула что-то на ухо матери. Жанна улыбнулась и окинула сына любящим взглядом. Свита королевы Жанны состояла из молодцов как на подбор. Большинство из них были красивы и молоды, высоко держали головы, не лезли в карман за словом, отлично знали толк в» науке страсти нежной»и с первых шагов начали так таращить глаза на придворных дам, что король хлопнул Пибрака по плечу и сказал ему:

— Друг мой Пибрак, нашествие твоих земляков может привести к большим пертурбациям при нашем дворе!

— Это весьма возможно, государь! — дипломатически ответил капитан королевской гвардии, уклоняясь от дальнейшего обсуждения этого вопроса.

Королева Екатерина лично проводила Жанну д'Альбрэ в ее спальню. Теперь официальная часть приема была закончена, и королева Жанна могла отдохнуть, оставшись наедине с принцем Генрихом и Ноэ. Она с довольным видом откинулась в глубоком кресле и сказала, жестом приглашая молодых людей присесть:

— Ну-с, а теперь, дети мои, мы можем поговорить, если хотите! Как вы здесь жили?

Белокурые усы Ноэ слегка пошевелились от насмешливой улыбки, скользнувшей по его лицу.

— Ах, государыня, — сказал он, — если вашему величеству благоугодно будет потребовать от нас подробного отчета во всех наших приключениях, то и ночи не хватит!

Жанна улыбнулась и окинула сына нежным, любящим взглядом.

— Вот как? — сказала она.

— Мы воскресили истории о паладинах, государыня!

— Ноэ преувеличивает, — сказал принц.

— И Анри нашел способ заслужить дружбу короля, любовь принцессы Маргариты и ненависть королевы Екатерины! Жанна д'Альбрэ нахмурилась, причем сказала:

— Это было большой ошибкой.

— Ну, у нас найдется еще более непримиримый враг! — заметил Ноэ. — Это Рене Флорентинец.

— Я слышала о нем, — сказала королева. — Это очень злой человек. Ну да Бог с ним! Лучше расскажите мне толком, что вы здесь настряпали! — И с этими словами юная мать, которая казалась скорее старшей сестрой, взяла обоих юношей за руки.

— Гм!.. — сказал Генрих. — Я всегда находил, что Ноэ отличается красноречием, а потому и предоставляю ему рассказать нашу одиссею.

— Ну так говори, милочка Ноэ! — сказала Жанна.

Ноэ искоса взглянул на принца, как бы спрашивая его: «Обо всем ли говорить?» Принц кивнул ему головой, и Ноэ принялся рассказывать.

Рассказывал он действительно очень хорошо, умея схватить самую суть и опустить ненужные детали. Таким образом, в течение двух часов перед королевой прошли все перипетии пестрой жизни Генриха Наваррского и Амори де Ноэ со времени их отъезда из Наварры и вплоть до прибытия королевы Жанны.

Пробило как раз двенадцать часов, когда Ноэ закончил свой рассказ. Королева Жанна слушала молча, ни разу не прерывая рассказчика, но Генрих, внимательно следивший за лицом матери, видел, что все эти истории причиняют ей большое огорчение и заботу.

Ноэ кончил. Королева помолчала немного и затем сказала:

— Вот что я скажу вам, сын мой! Если положить на одну чашу весов дружбу короля и любовь принцессы, а на другую — ненависть королевы Екатерины, то вторая чаша легко перетянет первую!

— Но позвольте, государыня, — заметил Генрих, — Ноэ забыл прибавить, что королева-мать простила принцу Наваррскому все выходки сира де Коарасса!

— Екатерина Медичи не прощает! — возразила Жанна.

— Но она обращается со мной на редкость хорошо!

— Это дурной знак! — сказал Ноэ.

— Но, в конце концов, — несколько нетерпеливо сказал принц, — раз я все равно должен стать мужем принцессы Маргариты, то я не понимаю, что может заставить королеву Екатерину питать ко мне дурные чувства?

— Выслушай меня внимательно, сын мой, — ответила мать, — может быть, тогда ты поймешь многое! Знаешь ли ты, почему Екатерина Медичи желала этого брака?

— Ну да! Она хотела отстранить герцога Гиза как можно дальше от французского трона!

— Это так! Лотарингский и Бурбонский дома ближе всего стоят к короне. Дом Валуа, представляемый ныне тремя юными принцами — королем Карлом и его братьями Франсуа и Генрихом, — может уже теперь считаться погибшим. Король Карл, несмотря на свои двадцать три года, уже совершенный старик. В глазах у него чувствуется веяние смерти, и на его челе лежит мобильная печать!

— Что вы говорите, мама!

— Принц Генрих французский, нынешний король Польши, едва ли доберется до французской короны, потому что поляки не выпустят его. Остается третий, герцог Франсуа. Но ведь это двадцатилетний старик, человек, погрязший в разврате, вечно бывающий то пьяным, то с похмелья. Он жесток и мстителен, как его мать… О! — воскликнула Жанна в пророческом экстазе. — Уж этот-то никогда не будет царствовать, ручаюсь вам!

В этот момент позади королевы послышался легкий шум. Генрих и Ноэ не слышали никакого шума. Тем не менее они сейчас же встали, обошли все ближайшие комнаты, но нигде никого не нашли.

— Мне показалось, будто сзади меня двинули стулом, — пояснила наваррская королева. — Но это, конечно, лишь почудилось мне! Наверное, шум был на улице!

Она снова уселась.

— Продолжайте, государыня-мать! — сказал Генрих.

Для того чтобы объяснить читателю, что за таинственный шум слышала наваррская королева, нам придется вернуться несколько назад.

Еще в тот момент, когда только приступали к постройке отеля Босежур, архитектор обратил внимание королевы Екатерины на полуразвалившуюся лачугу, примыкавшую с одной стороны к отведенному под новый дворец месту, и посоветовал купить старую развалину и сломать ее. Королева купила лачугу, но ломать не позволила, а наоборот, подновив ее, подарила Рене.

Когда внешние стены нового дворца выросли, архитектор был приглашен к королеве Екатерине и имел с нею тайный разговор, из которого должен был убедиться, что сносить лачугу действительно не нужно.

Он узнал от королевы, что на месте дворца стоял когда-то монастырь, настоятель которого был влюблен в некую красавицу. Последняя построила рядом с монастырем дом, из которого и провела подземный ход в келью настоятеля. Впоследствии королевским указом монастырь был снесен, возлюбленная отца — настоятеля умерла, дом полуобвалился, но подземный ход существовал по-прежнему.

Что последовало из этого разговора архитектора с королевой, читатель легко поймет и сам, как поймет и то, почему именно королеве Жанне было отведено помещение в Босежуре: со страстью Екатерины Медичи к подслушиванию и выслеживанию читатели знакомы уже достаточно.

Проводив наваррскую королеву в отведенное ей помещение, Екатерина Медичи вернулась в Лувр и, сославшись на сильное утомление, отпустила пажей, сказав, что ляжет в кровать и чтобы ее не смели беспокоить ни под каким предлогом. Она действительно стала раздеваться, но, вместо того чтобы лечь в кровать, тут же надела ботфорты и камзол дворянина своих цветов *, а затем, закутавшись в широкий плащ и надвинув на лоб широкополую шляпу, вышла из Лувра.

Ночь была достаточно темна, и королева, не привлекая к себе ничьего внимания, прошла до площади собора Сен — Жермен — д'0ксерруа. У дверей маленького дома, примыкавшего к отелю Босежур, она остановилась и постучала.

Дверь сейчас же открылась; королева вошла.

— Это вы, государыня? — спросил шепотом чей-то голос.

— Да, это я. А это, конечно, ты, Рене?

— Я, я, ваше величество! Позвольте мне вашу руку, я сведу вас вниз, а то иначе как в погребе нельзя зажечь огонь; эти проклятые беарнцы, приехавшие с наваррской королевой, сейчас же всполошатся, если увидят свет в доме, который они считают необитаемым.

— Хорошо, веди меня! — сказала королева.

Они осторожно спустились в погреб, где Рене зажег фонарь.

VIII

На том месте, где когда-то была келья влюбленного настоятеля, королева Екатерина приказала возвести очень толстую стену. Толщина последней маскировалась общим расположением комнат и изнутри оставалась совершенно незаметной; между тем в ней находилась узенькая лестница, которая вела наверх, в крошечную каморку, смежную с комнатой королевы Жанны. Эта каморка была настолько тесна, что там мог поместиться лишь один стул для королевы Екатерины, а Рене должен был стоять около нее. В эту-то каморку и прошла Екатерина. Когда она уселась на приготовленный для нее стул, как раз у ее глаз оказалась небольшая дырочка, через которую можно было видеть все, что делалось в комнате.

Екатерина пришла как раз к концу рассказа Ноэ и вместе с Рене стала слушать, затаив дыхание. Но когда Жанна д'Альбрэ дала уже известную читателю далеко не лестную характеристику младшего и самого любимого сына Екатерины, последняя не выдержала и двинулась на стуле. Это и послужило причиной шума, всполошившего наваррскую королеву.

Однако Екатерина тут же справилась с собой и вполне овладела своим хладнокровием, когда Генрих сказал:

— Продолжайте, государыня-мать!

— Да, сын мой, — начала вновь наваррская королева, — не забывай, что дом герцогов Лотарингских и принцев Бурбонских стоит ближе всего к трону французских королей. Королева Екатерина предчувствует, должно быть, что ее сыновья умрут, не оставив потомства, и что дом Валуа осужден на гибель. Поэтому она так и ненавидит представителей тех домов, которые, как я уже сказала, ближе всего стоят к короне Франции.

— Но в таком случае… этот брак? — сказал Генрих.

— Этот брак? Для королевы Екатерины еще несколько дней тому назад этот брак был средством унизить Лотарингский дом с полной безопасностью для французского трона. Она боялась Гизов, но не нас, потому что нас она считала полнейшим ничтожеством, государями без армии, денег и честолюбия. Но ты явился под видом сира де Коарасса и доказал, что ты храбр, умен, ловок… Теперь приехала и я. Королева думала встретить во мне жалкую мещаночку, а увидела государыню, привыкшую к придворной жизни и опытную в политике. Королева-мать увидела теперь, что она ошибалась и что с нашей стороны дому Валуа грозит не меньшая опасность, чем со стороны Гизов. Поэтому…

— Вы думаете, что она способна расстроить наш брак?

— Нет, на это она не решится, но… но она способна убить тебя на другое же утро после свадьбы! Впрочем, — задумчиво прибавила она, — у всякого человека имеется своя судьба, и не во власти других людей изменить эту судьбу! — Она опять задумалась и потом прибавила: — Все равно, ты будешь королем Франции, сын мой!

Генрих вздрогнул. Словно испугавшись, что она зашла слишком далеко, королева Жанна поспешно прибавила:

— Ну, ступай к себе, сынок, дай мне лечь! Завтра я дам тебе знать, когда проснусь!

Она протянула молодым людям руку для поцелуя и отпустила их.

— Я задыхаюсь здесь, пойдем! — лихорадочно шепнула королева Екатерина своему фавориту, когда Жанна д'Альбрэ закончила свои рассуждения.

Они тем же путем спустились вниз.

— Слушай! — сказала Екатерина, когда они очутились в погребе. — Я должна сказать тебе нечто очень важное. Но это слишком важно, чтобы говорить здесь. Пойдем со мной! На берегу Сены нас никто не может подслушать!

Королева взяла руку парфюмера и пошла с ним по направлению к Лувру. Рене чувствовал, что в душе Екатерины кипит целый ад, и заранее радовался тем сообщениям, которые собиралась сделать ему королева. Ее бешенство, волнение и таинственность доказывали, что речь будет идти о жизни и смерти, а чем больше преступлений свяжет их обоих, тем крепче и неприступнее будет его положение фаворита!

Они молча дошли до Сены и спустились по откосу к самой воде.

Там королева уселась на вытащенную из реки и опрокинутую лодку и промолвила:

— Рене! Я вижу, что пошла неправильным путем! Брак Маргариты с Генрихом Наваррским — страшная ошибка!

— Но ведь эту ошибку еще можно исправить! Брак еще не совершен!

— Нет, поздно, Рене, слишком поздно! Этого брака хочет король, Маргарита полюбила жениха, и мне не справиться с ними обоими. А между тем Бурбоны несравненно опаснее Гизов! Ты слышал, она прямо заявила сыну, что он будет королем Франции!

— Она просто сумасшедшая!

— Нет, Рене, наоборот: она умна, хитра и настойчива!

— Но ведь король еще жив, как живы польский король и герцог Франсуа!

— А кто может поручиться, что Бурбоны не позаботятся об их скорой кончине?

— О, государыня! Я и сам ненавижу этого Генриха Наваррского, но все-таки разве можно допустить, чтобы он…

— Он — нет, но его мать… Она способна на все! И пока она жива, я не могу чувствовать себя спокойной… Рене начал понимать, в чем дело.

— Но прикажите только, государыня, — сказал он, — и все будет сделано!

— Мне нечего приказывать, я хочу только напомнить тебе кое — что. Ты помнишь, что я клятвенно поручилась за то, что ты не тронешь волоса на голове и ничем не нарушишь покоя самого принца, Пибрака, Ноэ и Сарры Лорьо. Но Генрих Наваррский оказался недостаточно предусмотрительным и позабыл включить в этот список одну особу, ему очень близкую…

— Понимаю! — сказал Рене.

— А если понимаешь, то ни слова больше! Поступай как найдешь нужным. Только я хочу дать тебе хороший совет: помни, что кинжал — оружие грубое…

— О, что касается этого… Я недавно открыл еще новый яд, который отличается…

— Это уж твое дело! До свиданья! — резко сказала королева и ушла.

Рене посидел еще некоторое время на берегу, затем встал и пошел домой. Когда он проходил мимо фонаря, одиноко стоявшею около луврской стены, из тени вынырнула какая-то фигура и сказала парфюмеру:

— Благородный господин, сжальтесь над бедной девушкой, которая ничего не ела целый день!

Рене присмотрелся и увидал высокую, очень красивую девушку, одетую в живописные лохмотья.

Как известно, Рене не отличался добротой, но нищим он почти всегда подавал, так как считал это очень важным для урегулирования счетов с Богом. Поэтому и теперь он сунул руку в карман, достал какую-то монетку и, подавая деньги девушке, сказал:

— Вот возьми и помолись Богу за Рене Флорентийца!

— Так вы — сам Рене Флорентинец? — спросила девушка. — Парфюмер королевы?

— Существует только один Рене на свете! — гордо ответил итальянец.

— Ну так пусть он умрет! — крикнула нищая и, быстрым движением достав из-за пазухи кинжал, направила его на парфюмера. — Я уже целых две недели поджидаю тебя!

Рене не успел обнажить оружие, как кинжал нищей поразил его прямо в грудь.

IX

Когда королева Жанна отпустила принца Генриха и Ноэ, молодые люди направились через зал к выходу.

— Однако, — спросил Ноэ, рассеянно следовавший за Генрихом, — куда же, собственно, мы идем? Ведь нам приготовили комнаты здесь!

— Велика важность! — ответил принц. — Надо подышать свежим воздухом!

— Уж не собираетесь ли вы дышать этим воздухом в… Лувре? — спросил Ноэ улыбаясь. — Может быть, вы боитесь, что принцесса Маргарита никак не может заснуть, и хотите рассказать ей сказочку?

— Нет, — ответил принц, — я и не думаю об этом!

— Как? — удивленно воскликнул Ноэ. — Разве вы больше не любите принцессу?

— Как тебе сказать?.. Люблю, пожалуй, но в последние дни моя любовь стала более… рассудительной! Помнишь, что я говорил тебе когда-то о графине де Граммон и сказках моей бабки Маргариты Наваррской?

— А, помню и понимаю теперь! Вам уже не нужно соблюдать тайну, беречься, прятаться, и ваша любовь… — Ноэ сделал многозначительный знак рукой. — Зато, — продолжал он, — я знаю также, куда ваше высочество намеревается направить свои августейшие стопы! Наверное, улица Претр-Сен-Жермен и в особенности дом кондитера Жоделя привлекают вас в данный момент!

— Ты прав! Пойдем! Ты постоишь на часах, пока я займусь приятными разговорами!

Принц взял Ноэ под руку, и молодые люди направились к дому кондитера Жоделя.

Их путь лежал мимо кабачка Маликана, и, когда они проходили около запертых дверей кабачка, Ноэ мечтательно взглянул на них и глубоко вздохнул.

— Чего ты вздыхаешь? — спросил Генрих,

— Я подумал, что Маликан ужасный остолоп!

— Что такое? — удивленно спросил Генрих. — Ты ругаешь человека, который так искренне предан нам?

— Не «нам», а только вам!

— Полно, Ноэ, и тебе тоже!

— Ну, это, так сказать, «рикошетом».

— Да что он сделал тебе?

— Ничего.

— За что же ты ругаешь его?

— За то, что с его стороны крайне дурно быть дядей Миетты!

— Это дурно, по-твоему?

— А еще бы! У Миетты такие маленькие ножки, такие крошечные ручки, она так хороша и изящна, что могла бы свободно быть девушкой из аристократической семьи!

— Но ты и так любишь ее!

— Да, но будь у нее хоть малейшая родословная, я сейчас же сделал бы ее графиней де Ноэ!

— Ну так пусть это не стесняет тебя, дружище Амори! Как только я стану наваррским королем, я засыплю Маликана патентами на всяческие титулы!

— Для меня такая аристократия слишком свежа, принц! — ответил Ноэ, пожимая плечами.

Он снова вздохнул и молчаливо пошел далее. У начала улицы Претр принц оставил Ноэ стоять на страже, а сам пошел далее, к дому Жоделя. Казалось, что в этом доме все спало: ни луча, ни искорки света не виднелось оттуда.

«Гм… когда кондитеры спят, влюбленные бодрствуют!» — подумал принц и принялся напевать вполголоса одну из модных тогда песенок.

Пропев куплета два, он замолчал и прислушался. Через минуту после этого одно из окон нижнего этажа чуть-чуть приоткрылось. Генрих подошел ближе и совсем тихим голосом пропел третий куплет. Тогда окно открылось совсем.

— Это вы… Анри? — спросил чей-то взволнованный голос.

— Это я, дорогая моя Сарра! — ответил принц и подошел совсем близко, так что рука Сарры могла коснуться его руки.

— С вами ничего не случилось? — дрожащим голосом спросила красотка-еврейка.

— Ровно ничего. Но почему вдруг этот вопрос, милочка?

— Но ведь так поздно… Прежде вы приходили раньше…

— Что же делать? Сегодня приехала моя мать!

— Королева Жанна? — вскрикнула Сарра. — Значит, мы спасены теперь.

— Конечно спасены, особенно после того, как вам нечего бояться Рене!

— Но вы?

— О, что касается меня, то ведь я имею клятвенное обещание королевы. А потом…

— А потом, — грустно сказала Сарра, — вы женитесь на принцессе Маргарите!

— Сарра, дорогая моя Сарра, не говорите мне о Маргарите! Я люблю только вас одну!

— Нет, — ответила красотка-еврейка, — не меня следует вам любить!

— Полно!

— Дорогой принц, надо любить женщину, в руках которой ваша судьба! Надо любить ту, которая может приблизить вас к французскому трону!

— Сарра!

— Вы великодушны, милый принц, вы храбры, благородны, и я твердо верю, что вы будете королем, и великим королем к тому же. Ну а у королей свои обязанности: они не располагают собой, не смеют отдаваться лишь сердечным влечениям! А тут еще вдобавок у вас имеется полное влечение к вашей будущей жене, так к чему же…

— Но уверяю вас, дорогая Сарра, что я люблю только вас одну!

— Ну, хорошо, допустим, что вы любите нас обеих сразу… Все равно! Повторяю вам: вы должны любить лишь ее, и я, во всяком случае, сумею добиться, чтобы вы забыли меня…

— Никогда!

— Но так нужно, Анри!

— А, так нужно? Ну так я говорю вам, что, если вы станете избегать меня, я выйду из материнского повиновения, расстрою свой брак с принцессой и…

— И… ничего не добьетесь, принц! Не добьетесь потому, что я люблю вас! Если бы я не любила вас, я могла бы пожертвовать мгновенной страсти всем остальным. Но… я лучше скроюсь навсегда в монастырь… Вы этого хотите, Анри?

— Сарра!

— Но если вы согласитесь, чтобы я была лишь вашим другом, только другом и больше ничем, тогда я никуда не уеду, Анри!

Генрих только собирался было ответить Сарре, как вдруг с улицы — с противоположной тому концу стороны, где дежурил Ноэ, — послышался шум шагов быстро бегущего человека.

— До свидания… до завтра! — сказал принц.

— До свидания… до завтра! — повторила Сарра, поспешно захлопывая окно.

В этот момент принц увидел женщину, которая быстро бежала по улице, размахивая кинжалом. Думая, что это вырвавшаяся на волю сумасшедшая, Генрих Наваррский изловчился схватить ее за руку и, остановив бегущую, спросил:

— Что с вами?

— Пустите! — крикнула женщина, сопровождая свои слова нервным смехом. — Пустите! Я убила его!

— Кого? — спросил принц.

— Да его… Рене Флорентийца! — ответила женщина среди взрывов радостного смеха.

— Ноэ! Сюда! Ко мне! — крикнул принц, не выпуская женщины.

Ноэ прибежал.

— Ну да, ну да! — повторила женщина. — Я убила Рене Флорентийца минут пять тому назад, и, если вы честные люди, вы должны радоваться этому! Бежим посмотрим! — И она, схватив молодых людей за руки, бегом потащила их к Лувру.

На углу у фонаря не было никого, но на белом камне виднелись свежие капельки крови.

Х

Увидев эти кровяные пятна, принц и Ноэ внимательно посмотрели на нищую. Это была очень красивая девушка, поражавшая крупными формами. Она была почти мужского роста, но ее тело псе же отличалось пропорциональностью и гибкостью.

— Вот видишь, милая, — сказал Генрих, — ты его просто поцарапала, и он пошел своей дорогой!

— Вот это-то я никак не могу понять, — растерянно сказала нищая. — Ведь я ударила его изо всех сил и чувствовала, как клинок въедался в мясо… Да вот, смотрите! — И девушка показала молодым людям кинжал, клинок которого был еще залит свежей кровью.

— Но за что же ты его так? А? — спросил принц.

— Вы, должно быть, не знаете, кто я такая? — горделиво спросила девушка в ответ. — Я Фаринетта!

— Но это не объясняет нам…

— Ну конечно! — перебила его нищая. — Я забыла, что вы знатные господа, которые не могут знать то, что известно всякому во Дворе Чудес! Ну, так я скажу вам яснее: я вдова Гаскариля!

— Гаскариля! — в один голос вскрикнули принц и Ноэ, сразу вспомнив имя подставного убийцы Самуила Лорьо.

— Да, — горделиво подтвердила Фаринетта, — Гаскариля — акробата, Гаскариля-карманщика, Гаскариля-адъютанта Короля Цыганского, царствующего над пародом Двора Чудес! И вы понимаете теперь, почему я ненавижу Рене и почему я поклялась убить его!

— Позволь, — сказал принц. — Я понимаю, что ты должна оплакивать Гаскариля и хочешь мстить за его смерть. Но почему же ты считаешь виновным Рене?

— А, так вы не знаете, как это было? Ну так пойдемте вот туда, к мосту, и я все расскажу вам!

Фаринетта снова взяла молодых людей за руки и повела их к ближайшему мосту Шанж.

Там, присев на балюстраду, она принялась рассказывать:

— Гаскариль был отчаянным смельчаком, а потому нередко попадался в лапы полиции. Когда он попался в последний раз, весь Двор Чудес был уверен, что моему миленькому опять удастся выпутаться. Но вот нас поразила страшная весть: главный судья приговорил Гаскариля к повешению и казнь должна скоро состояться. Меня эта весть почти убила, но товарищи принялись надо мной смеяться. Они уверяли, что Гаскариль малый не промах и сумеет посмеяться даже над приговором главного судьи. Их уверения успокоили меня, и я даже принялась по просьбе Короля Цыганского танцевать у костра с Герцогом Египетским. И вдруг во Двор входит разбитый параличом Фильер, бросает костыли, присаживается у огня и говорит: «Там, у ворот, тебя ждет какой — то судья. Он говорит, что пришел от Гаскариля». Сначала я даже верить не хотела, но потом все-таки пошла к воротам. Уж очень мне казалось странным, что судья рискнет прийти в такое место, как Двор Чудес! Оказалось, что это пришел сам президент Ренодэн. Показывая мне сережку Гаскариля, он сказал: «Красавица! Гаскариль может спастись, если сделает так, как советую ему я. Но он сомневается, колеблется и хочет посоветоваться с тобой. Как это ни трудно, но я устрою вам свидание. Пойдем со мной!» «Но как? Почему? В чем дело?» — крикнула я с радостью и недоумением; я боялась, не вижу ли я всего этого во сне, так как уж очень необычно и странно было это появление судьи с вестью о возможном спасении моего дружка и притом в тот самый момент, когда мы с Королем Цыганским как раз говорили об этом! «По дороге я объясню тебе все, — ответил судья, — а сейчас нельзя терять ни одной минуты! Пойдем!» Действительно, по дороге Ренодэн подробно и добросовестно объяснил мне, что Гаскарилю предлагают взять на себя вину негодяя Рене, что за эту услугу мы с Гаскарилем получим по кругленькой сумме, а кроме того, королева прикажет Кабошу повесить моего дружка лишь для вида. Но Гаскариль колеблется принять это предложение: он боится, чтобы я, Фаринетта, не устроилась с кем-нибудь другим на выхлопотанные им для меня деньги. «Как он только мог подумать это! — крикнула я. — — Ведь я люблю его и не изменю ему ни живому, ни мертвому! Но вот что он вам не верит, в этом он совершенно прав!