Ребекка

– Да, знаю.

Фрэнк пришел после первого завтрака. Он выглядел бледным и усталым.

– Я дал распоряжение на телефонную станцию, чтобы все звонки на Мандерли переводили ко мне, в контору. Не хочу, чтобы вас зря беспокоили. Я прекрасно могу договориться с репортерами и со всеми другими тоже: «Миссис и мистер де Винтер очень благодарны вам за сочувствие, но в течение нескольких дней никого принимать не будут». Миссис Леси звонила в восемь утра и выразила желание приехать.

– О, боже мой, – воскликнул Максим.

– Все в порядке. Я сказал ей, что пока не следует приезжать, поскольку вы пока никого не хотите видеть, кроме миссис де Винтер. Она спросила, когда будет судебное заседание, но я ответил, то пока неизвестно. Правда, если она прочтет об этом в газетах, мы не сможем помешать ей приехать.

– О, эти проклятые репортеры! – произнес Максим.

– Понимаю вас, – сказал Фрэнк. – Мы с вами охотно переломали бы им шеи, но вместе с тем надо понять, что это их кусок хлеба, и если они не будут сообщать новости, их, вероятнее всего, лишат этого куска. Вам незачем беседовать с ними, Максим, я справлюсь и без вас. Вам нужно как следует продумать свои показания, которые давать на судебном разбирательстве.

– Я все уже обдумал, – отозвался Максим.

– Ну, конечно. Но не забывайте о том, что судить будет старый Хорридж, а он обожает копаться в деталях, чтобы доказать свою добросовестность, и может довести вас до белого каления.

– Чего ради я буду выходить из себя. Мне не из-за чего волноваться.

– К сожалению, ему часто удается доводить людей до того, что они становятся раздражительными и несдержанными.

– Фрэнк прав, – поддержала я его. – Чем корректнее и спокойнее ты будешь себя держать, тем легче и быстрее закончится все дело. А после этого и мы, и все остальные сможет навсегда забыть о нем.

– Да, конечно.

Я все еще избегала смотреть в глаза Фрэнку, но больше, чем когда-либо была убеждена в том, что он все знает. Я вспомнила наш первый ленч в Мандерли, когда приехали Беатриса и Жиль, и Би все время говорила о здоровье Максима, а Фрэнк всякий раз мягко и неназойливо старался отвести разговор от тем, раздражающих Максима.

Ленч был сплошным лицедейством: никто не мог ни есть, ни пить, и я обрадовалась, когда Максим вышел из-за стола и подвел свою машину к подъезду.

Мы сели с Максимом в его машину, а Фрэнк последовал за нами в своей. Всю дорогу я держала свою руку на колене Максима. Мы оба старались быть спокойными. Но это было похоже на то, как больного везут в больницу на операцию, исхода которого никто не знает.

Мы ехали в Ленион, маленькое торговое местечко, расположенное в шести милях от Керритса, где должно было слушаться дело Максима.

Когда мы приехали, машины доктора Филлипса и полковника Джулиена были уже здесь. Какой-то прохожий уставился на Максима, а затем указал на него своей спутнице.

– Я останусь в машине, мне не хочется идти в зал заседаний, – сказала я.

– Я все время был против этого, чтобы ты ехала со мной. Тебе следовало остаться в Мандерли.

– Нет, я посижу в машине.

– Думаю, миссис де Винтер права, – поддержал меня Фрэнк. – Зачем ей присутствовать при разбирательстве? Надеюсь, что оно будет очень коротким.

Они вошли в здание, а я сначала находилась в машине, а затем начала медленно прохаживаться по улице. Время тянулось бесконечно, и в конце концов, я не выдержала и подошла к зданию суда. Полицейский остановил меня.

– Что вам нужно?

– Ничего. Извините, – пробормотала я, удаляясь, но он догнал меня. – Простите, мадам, вы миссис де Винтер?

– Да, я.

– Ну, это совсем другое дело. Можете остаться здесь, а если желаете, я поставлю вам стул у самого входа в зал.

– Благодарю вас.

Через пять минут я не выдержала и спросила его:

– Как долго это будет продолжаться?

– Если вы хотите, я зайду и справлюсь.

Через минуту он вернулся и сказал:

– Видимо, скоро все закончится: почти все уже дали показания: мистер де Винтер, доктор Филлипс, полковник Джулиен. Остался только лодочный мастер из Керритса, мистер Тэбб.

Потом он спросил меня:

– Не хотите послушать последнего свидетеля; Как раз рядом с дверью свободный стул.

– Спасибо, – и я вошла в зал.

Максим уже закончил свое выступление, а остальные меня волновали мало. Я оказалась в очень небольшой комнате, где было невероятно душно.

Я видела Максима и Фрэнка на другом конце зала. Судья был пожилой и худой человек в пенсне. Я исподлобья оглядела зал и была неприятно удивлена, увидев миссис Дэнверс рядом с Джеком Фэвеллом.

Джеймс Тэбб стоял сейчас перед столом и отвечал на вопросы судьи.

– Да, сэр, а наблюдал за состоянием лодки миссис де Винтер. Это была обыкновенная французская рыбачья лодка, которую я, по ее просьбе, переделал в маленькую яхту.

– Была ли лодка пригодна для плавания по морю? – спросил судья.

– В апреле прошлого года, когда я выполнил свою работу, все было в полном порядке. В октябре миссис де Винтер обычно сдавала мне лодку в мастерскую для ремонта, а в марте я возвращал лодку ей. Миссис де Винтер уже четвертый сезон плавала на этом паруснике, когда случилось несчастье.

– Замечали ли вы когда-нибудь, что лодка была не слишком устойчива и легко опрокидывалась?

– Нет, сэр, этого никогда не было. Миссис де Винтер непременно сказала бы мне об этом.

– Управление лодкой требует большой сноровки и умения? – спросил судья.

– Да, безусловно. Но именно это судно было довольно устойчивым и легко слушалось управления в любую погоду. А в ту ночь, когда погибла миссис де Винтер, ветер был, правда, довольно сильный, но прерывистый, так что управлять лодкой было вовсе не трудно.

– Но все-таки, если миссис де Винтер сошла вниз в каюту по какому-то делу и оставила судно без присмотра, оно могло перевернуться? – снова задал вопрос судья.

Джеймс Тэбб с сомнением покачал головой:

– Не думаю… И все-таки это, вероятно, случилось.

– Уверен, что ни мистер де Винтер, ни кто-либо другой не могут упрекнуть вас за вашу работу. Однако случилось все именно как я говорю. Покойная миссис де Винтер отвлеклась от управления на одно мгновение и вследствие этого погибла. Подобный несчастный случай происходит не впервые. Повторяю, вас никто не осуждает.

– Извините, сэр, – сказал мастер, – но если вы разрешите, я бы хотел кое-что добавить к своим показаниям.

– Пожалуйста.

– Я получил вчера разрешение капитана Сирля осмотреть лодку после того, как ее подняли на сушу. И я убедился, что моя работа ни в чем не подвела владелицу лодки. Капитан Сирль сказал мне, что лодку подняли с песчаного грунта, и она не попала на скалы. Однако на днище я обнаружил три дыры, похожие на те, что проделывают ножом. А ближайшая скала находилась на расстоянии пяти футов от лодки, по крайней мере.

– Что вы этим хотите сказать? – спросил судья.

– В днище лодки ниже ватерлинии были пробиты три дыры, одна за другой; и это еще не все. Я обнаружил, что оба крана, подающие воду на судно, были отвернуты до отказа, и вода могла свободно поступать внутрь.

В зале было очень жарко, можно было просто задохнуться. Почему здесь не открывают окон?

– Этих дыр не было на днище, когда лодка вышла из моей мастерской, а при том, что они были пробиты, да еще при открытых кранах, лодка могла продержаться на воде не более десяти минут. Так вот, мое мнение, сэр: лодка вовсе не опрокинулась, а была сознательно затоплена.

Я должна встать и выйти из зала. В этом зале больше не было воздуха, и я не могла вздохнуть.

А судья обратился к Максиму:

– Мистер де Винтер, вы слышали показания мастера? Скажите, вы знаете что-нибудь относительно этих дыр в корпусе лодки?

– Абсолютно ничего.

– Можете ли вы догадаться, откуда они взялись?

– Нет, не могу.

– Вы впервые услышали о них?

– Да.

– Это было для вас новым ударом, не так ли?

– Для меня достаточно того, что я узнал о своей ошибке при опознании тела двенадцать месяцев назад. А теперь я еще узнаю, что кто-то сознательно погубил мою жену. Неужели вас не удивляет, что я сбит с ног этим новым показанием?

(О нет, Максим, нет. Не таким злым тоном. Держи себя спокойно и говори мягко. Боже, помоги ему сохранить самообладание!)

– Мистер де Винтер, прошу вас поверить, что я глубоко сочувствую вам, и именно поэтому стараюсь установить истину. Поверьте, что я провожу это расследование не для собственного удовольствия.

– Но это очень тяжело.

– Скажите, мистер де Винтер, вы не подвергаете сомнению показания Джеймса Тэбба?

– Безусловно, нет. Он мастер и хорошо знает свое дело.

– А кто обслуживал лодку миссис де Винтер у вас дома?

– Никто. Она все делала сама.

– И судно стояло на причале в бухте вашего имения? И никто из посторонних людей не бывал там? Мистер Тэбб сказал нам, что судно с такими повреждениями на могло бы продержаться на воде больше десяти-пятнадцати минут. Таким образом, ясно, что, когда миссис де Винтер вышла в море, лодка была еще совершенно целой.

– Без сомнения.

– Приходится сделать вывод, что открыть краны и сделать дыры в днище мог только тот, кто находился на лодке. Все это очень странно, мистер де Винтер. Мистер де Винтер, как мне ни жаль, но я вынужден задать вам очень интимный вопрос.

– Да?

– Были ли вы вполне счастливы в браке с миссис де Винтер?

– Вокруг меня все закружилось, и темные круги поплыли перед глазами. Сквозь туман отключающегося сознания я услышала громкий голос Максима:

– Пусть кто-нибудь выведет мою жену отсюда, она сейчас упадет в обморок.

23

Я снова оказалась в маленькой передней. Полицейский подошел ко мне и подал стакан воды. Чья-то рука поддерживала меня – это была рука Фрэнка.

– Мне так совестно, – сказала я. – Там слишком жарко, в этой комнате.

– Там действительно не хватает воздуха, – согласился полицейский, – люди теряли там сознание и до вас.

– Вам лучше, миссис де Винтер? – спросил Фрэнк.

– Да, много лучше. Все уже в порядке, не ждите меня.

Я отвезу вас назад, в Мандерли.

– Нет.

– Меня просил об это Максим.

– Нет, вам следует остаться с ним.

– Но Максим сказал, чтобы я увез вас.

Он подал мне руку и помог встать.

– Можете ли вы дойти до машины или хотите, чтобы я подъехал сюда?

– Я могу дойти, но предпочитаю остаться здесь и дождаться Максима.

– Максим может задержаться надолго.

Почему он сказал это? Что он имел в виду? Он повел меня к своему маленькому «моррису», открыл дверцу и помог сесть. Сел сам и включил мотор.

– Почему вы думаете, что это продлится еще долго?

– Вы слышали сами, что произошло. После этого судья может снова вернуться к допросу свидетелей.

– Но все уже все сказали, и им нечего больше добавить.

– Трудно сказать, – ответил Фрэнк. – Судья может теперь ставить вопросы несколько иначе. Тэбб испортил все дело, и судья будет теперь рассматривать дело под другим углом зрения.

– Что вы имеете в виду?

– Вы слышали, что сказал Тэбб. Теперь уже никто не верит, что произошел несчастный случай.

– Но Фрэнк, ведь это дико. Незачем им слушать Тэбба. Как можно установить через столь долгий срок, как и отчего появились дыры в дереве. И что они хотят доказать, я не понимаю?

– Не знаю, – ответил Фрэнк.

– Судья будет так долго приставать к Максиму, пока тот не выйдет из себя и не наговорит лишнего. Я знаю, Фрэнк, что Максим не сумеет сдержаться.

Фрэнк молчал и изо всех сил гнал машину. Обычно он был осторожным водителем, и лишь в первый раз я видела его в таком состоянии.

– Вы знаете, Фрэнк, в суде присутствовал тот мужчина, который однажды приезжал к миссис Дэнверс.

– Вы имеете в виду Фэвелла? Я его видел.

– Зачем он явился? Какое право он имел принимать участие в дознании?

– Он был ее кузеном.

– Нехорошо, что он и миссис Дэнверс присутствовали сегодня на суде. Я не доверяю им обоим.

– Правильно.

– Они могут придумать какую-нибудь гадость и сделать все, что вздумается.

Фрэнк снова промолчал.

Его лояльность в отношении Максима была так сильна, что он не хотел говорить о нем даже со мной. Он не знал в точности, что мне известно, так же как и я не знала, о чем догадывается он.

Мы, наконец, подъехали к дому.

– Как вы себя чувствуете теперь? Вы ведь можете пойти лечь в постель.

– Да, возможно, я лягу.

– Я возвращаюсь в Лэнион. Может быть, я еще понадоблюсь Максиму.

Больше он ничего не сказал. Развернул машину и умчался на большой скорости. Возможно, он понадобится Максиму? А может быть, судья захочет вновь допросить Фрэнка? Они могут допросить и миссис Дэнверс о том последнем вечере в жизни Ребекки, когда она стучала к нему в дверь ночью. И Максим выйдет из себя, побелеет от злости и наговорит лишнего.

Я поднялась к себе и легла на кровать, как советовал Фрэнк.

«Я веду расследование на для собственного удовольствия» – вспомнила я голос судьи.

А вдруг Фрэнк вернется в Мандерли один… На ум приходили разные газетные репортажи об арестах, и становилось все страшнее и страшнее.

Если они не дадут Максиму вернуться домой, то и меня не пустят к нему. И я останусь здесь одна, коротая день за днем, в ожидании. А когда-нибудь, когда мне разрешат, наконец, увидеть Максима, он будет бледным и истощенным, как люди, долгое время пролежавшие в больнице. Другие женщины тоже переживали подобные несчастья. Они посылали письма, прошения государственному секретарю, который неизменно отвечал одно и тоже: правосудие должно свершиться. А простой народ, который тоже читает газеты, говорит: «Почему его следует простить? Он ведь убил свою жену, не так ли? И как же быть бедным обиженным женам, если прощать такие преступления мужьям? А мужу следовало, прежде чем убить жену, подумать о наказании, которое его ожидает. Его надо повесить в назидание другим».

О боже, избави меня от таких мыслей. Можно же думать о чем-нибудь другом, например, о миссис ванїХоппер в Америке. Неужели она все еще носит ту маленькую смешную шляпку, совершенно неподходящую для ее огромного лунообразного лица.

Кто-то дотронулся до моей руки. Это был Джаспер. Он последовал за мной из холла, словно угадав, что я нуждаюсь в сочувствии. Джаспер, как и все умные собаки, понял, что в доме неладно.

Вероятно, я заснула, потому что вдруг вскочила, услышав громкий раскат грома. Было уже пять часов. Я спустилась вниз и подошла к окну. Не чувствовалось ни малейшего ветерка, а небо было сплошь закрыто черными грозовыми тучами.

Появился Роберт и начал закрывать окна.

– Джентльмены еще не вернулись, Роберт?

– Нет еще, мадам. Я думал, что вы в отъезде вместе с ними.

– Нет, я уже давно вернулась.

– Не подать ли вам чай, мадам?

– Нет, нет. Я подожду, пока они не приедут.

– Погода, кажется, наконец, меняется, – Роберт.

– Да.

– Но дождя еще не было. На мою руку упали всего две капли.

В половине шестого снова вошел Роберт.

– Машина подъехала к подъезду, мадам.

– Чья машина?

– Мистера де Винтера.

– И он ведет ее сам?

– Да, мадам.

Я хотела встать, но ноги, как будто набитые соломой, не держали. В горле пересохло.

Через минуту вошел Максим. Он выглядел очень усталым, постаревшим, появились складки у рта, которых раньше не было.

– Все закончилось, – произнес он.

Я все еще не могла говорить и не могла двинуться с места.

– Самоубийство, причины которого установить не представляется возможным.

Я села на диван. Самоубийство? Но где же мотивы?

– Видимо, они считают, что мотивы не обязательны. Судья все время приставал ко мне с вопросом, не было ли у Ребекки денежных затруднений. Денежные затруднения, ха-ха!

Он подошел к окну. Начинался дождь, слава богу, наконец-то начинался дождь.

– Что случилось? Что говорит судья? Почему это продолжалось так долго?

– Он без конца возвращался к мелким деталям, вроде того, трудно было ли открыть водопроводные краны? Я чуть с ума не сошел от этих подробностей, но сумел сдержаться и ни разу не вышел из себя. Когда я увидел твое смертельно бледное лицо там, в зале возле двери, я понял, в чем заключается мой долг, как я должен себя вести в дальнейшем. Я все время глядел судье прямо в глаза, ни разу не отвел своих, и теперь до конца дней буду помнить его лицо, так оно врезалось мне в память, – Максим сел в кресло.

Я подошла, села рядом.

Через несколько минут вошли Фритс и Роберт и внесли столик для чая. Начался обычный ритуал чаепития.

Я налила чай Максиму, намазала ему хлеб с маслом, а потом сделала то же самое для себя.

– Где Фрэнк? – спросила я.

– Ему нужно было заехать к священнику. Мне бы тоже следовало поехать, но я поехал прямо домой, так как чувствовал, что тебе тяжело будет томиться, не зная, что же со мной произошло.

– Причем тут священник?

– Кое-что нужно сделать в церкви еще сегодня.

Я поняла: нужно было похоронить останки Ребекки.

– Церемония состоится в шесть тридцать. Никто не знает, кроме полковника Джулиена, Фрэнка, священника и меня. Об этом мы договорились еще вчера, а сегодняшнее решение не имеет никакого значения.

– Когда тебе надо уйти?

– Я встречусь с ними в церкви в двадцать пять минут седьмого.

Максим не дотронулся до еды.

– Все еще очень жарко, не правда ли?

– Мне было бы приятнее, чтобы ты сегодня больше не уходил.

Он не ответил, но выглядел усталым, смертельно усталым.

– Мы поговорим с тобой вечером, когда я вернусь. Прошлое не может испортить нам жизнь, если мы останемся вместе. – Он взглянул на часы.

– Десять минут седьмого. Я должен идти. Это продлиться очень недолго, не больше получаса. Нам нужно спуститься в склеп.

– Я хочу пойти с тобой, позволь мне быть там, где будешь ты.

– Нет, я не хочу, чтобы ты шла со мной!

Он вышел из комнаты, и я услышала шум отъезжавшей машины. Я начала мысленно следовать на ним в церковь и оттуда в склеп. Я никогда не была там и не знала, как он устроен. Но твердо помнила, что они идут не к Ребекке, они идут хоронить только ее прах.

Ровно в смесь часов начался дождь, вначале слабый и тихий, но постепенно набиравший силу и звучность.

Фритс вошел в комнату и обратился ко мне:

– Извините, мадам, не знаете ли вы, когда вернется мистер де Винтер?

– Надеюсь, что скоро.

– Приехал джентльмен, который желает его видеть, и я не знаю, что ему сказать.

– Кто это? Кто-нибудь из наших знакомых?

– Да, мадам. Он часто бывал здесь, когда была жива миссис де Винтер. Его зовут мистер Фэвелл.

Я повернулась к Фритсу.

– Лучше мне самой повидаться с мистером Фэвеллом.

– Да, мадам.

Может быть, удастся избавиться от этого посетителя до возвращения Максима? Не знаю, что я ему скажу, но страха во мне нет.

Фэвелл вошел в комнату. Он выглядел хуже, чем прежде: грубее и неряшливее. Глаза были налиты кровью, и я подумала, не пьян ли он.

– Максима нет дома, и неизвестно, как скоро он вернется, – сказала я. – Не лучше ли вам отложить ваше дело до завтра и заехать к нему прямо в контору?

– А я никуда не спешу. К тому же ждать мне придется, по-видимому, недолго. Я заглянул в столовую и увидел, что его прибор приготовлен к обеду.

– Мы изменили свои планы и вполне возможно, что Максим вернется домой только поздно вечером.

– Не хотите ли вы сказать, что он сбежал? – сказал Фэвелл с кривой усмешкой. – Безусловно, при сложившихся обстоятельствах – это самое умное, что он мог сделать. Некоторым людям не к лицу сплетни, гораздо приятнее избежать их.

– Не понимаю, что вы хотите сказать.

– В самом деле? Но ведь вы не надеетесь, что я вам поверю. Скажите, чувствуете ли вы себя лучше? У вас был очень плохой вид, когда вам стало дурно в суде. Я хотел прийти вам на помощь, но возле вас уже очутился один странствующий рыцарь. Уверен, что Фрэнк Кроули был в полном восторге. И вы, вероятно, позволили ему отвези вас домой, а со мной вы не пожелали проехать и пяти ярдов.

– Скажите, чего вы хотите от Максима?

Он вынул портсигар и закурил папиросу.

– Не возражаете? Вам от этого не станет дурно? С молодыми женами ведь иногда неизвестно, что может случиться. Знаете, а вы очень повзрослели за то время, что я вас видел. Как вы этого достигли? При помощи Кроули, которого водили гулять по дорожкам парка? Вы не откажите приказать подать мне стаканчик виски с содовой?

Я позвонила, вошел Роберт.

– А, Роберт! – воскликнул Фэвелл. – Давненько я вас не видал. Все по-прежнему разбиваете девичьи сердца?

Роберт смутился и ужасно покраснел.

– Ладно, старина. Я ведь вас не выдам. Бегите и принесите мне двойной стаканчик виски, да поскорее. Я однажды видел, – обратился он ко мне, – как он проводил свой свободный день в Керритсе. У него хороший вкус – он выбрал самую красивую девушку из всех.

Роберт принес виски с содовой, но был все еще красен и смущен.

Фэвелл начал насвистывать мелодию и спросил у него:

– Эта песенка? Не так ли? Вам все еще нравятся пышные волосы, а, Роберт?

Роберт вышел из комнаты.

– Бедный парень, этот старый осел Фритс держит его на коротком поводке.

Фэвелл начал пить виски, поглядывая на меня и улыбаясь.

– Пожалуй, я ничего не имею против того, чтобы Макс не явился к обеду. Его место за столом не останется пустым.

– Мистер Фэвелл, я не хотела бы быть грубой, но я сегодня очень устала, у меня был утомительный день. И если вы не хотите мне сказать, по какому делу вам нужен Максим, я полагаю, что вам незачем здесь оставаться далее. Как я уже сказала, вам лучше приехать завтра утром прямо в контору.

– Нет, нет. Не будьте такой злой, не убегайте от меня. У меня тоже день был утомительный и тяжелый. Макс, вероятно, наговорил вам обо мне всяких плохих вещей, и вы думаете, что я гадкий, злой серый волк. А это неправда: я обыкновенный парень, совершенно безобидный.

Я пожалела о том, что велела Фритсу пригласить его ко мне.

– Вы знаете, – продолжал он, – что история с Ребеккой была для меня ужасным ударом. Я безумно любил ее, не говоря уже о кровном родстве. Мы вместе росли и воспитывались, и я думаю, что никто на свете не любил ее больше, чем я.

– Очень вам сочувствую, – сказала я.

– И если Макс думает, – продолжал он, глядя на меня с наглой усмешкой, – что он будет жить и дальше веселой и беззаботной жизнью, он ошибается. Я постараюсь, чтобы ему воздали по заслугам. Я отомщу за Ребекку. Этот старый идиот судья вынес приговор, гласящий, что Ребекка покончила жизнь самоубийством. Но мы-то с вами знаем, что дело было не так.

Он придвинулся ко мне и говорил тихим голосом, уже без всякой улыбки на лице.

В этот момент дверь открылась, и вошел Максим, а следом за ним – Фрэнк.

– Какого черта вам здесь надо? – спросил Максим у Фэвелла.

Фэвелл засунул руки в карманы и снова начал улыбаться.

– Я приехал, чтобы поздравить вас, Макс, с благополучным окончанием судебного разбирательства.

– Скажите, – спросил Максим, – согласны ли вы добровольно оставить мой дом, или предпочитаете, чтобы Фрэнк и я выбросили вас за дверь?

– Не торопитесь, не торопитесь, И если вы не хотите, чтобы Фритс услышал мои слова, то лучше прикройте дверь.

Максим не шевельнулся, Фрэнк подошел к двери и закрыл ее.

– Ну, а теперь слушайте, Макс. Вы выскочили сухим из воды, и это вам удалось как нельзя лучше. Я присутствовал на судебном разбирательстве с самого начала до самого конца. Я видел, как вашей жене стало дурно в самый критический момент, когда все дело могло приобрести другой оборот. Вы случайно не подкупили присяжных, Макс? Это могло бы все объяснить.

Максим двинулся к Фэвеллу, но тот поднял руку.

– Подождите, Макс, немного. Я еще не окончил. Вы прекрасно знаете, Макс, что я могу сделать ваше положение очень неприятным и даже опасным.

– Да? И каким же образом?

– Слушайте, Макс. Я полагаю, что у вас нет секретов от вашей жены, а Кроули, по-видимому, включен в счастливое трио, поэтому я могу говорить, не стесняясь, а именно это я и намерен сделать.

Вы все знаете, что я был любовником Ребекки, и я никогда этого не отрицал.

До сих пор я, как и прочие дураки, верил, что Ребекка утонула в заливе, и ее тело было много времени спустя найдено в Эджкомбе. Это был, конечно ужасный удар для меня. Но я думал, что Ребекка умерла, как и жила, – в борьбе, но несколько дней тому назад я узнал из газет, что найдена ее лодка и в каюте – ее тело. Я приехал сюда, в Керритс, и остановился в гостиницы, чтобы присутствовать на судебном разбирательстве.

Вначале там все шло удивительно гладко, но вдруг выступление лодочного мастера Тэбба круто изменило все дело.

Что вы можете сказать по поводу дыр в днище, Макс?

– Неужели вы думаете, что проведя весь день в суде для обсуждения всего дела в мельчайших подробностях, я снова начну обсуждать его с вами? Вы слышали приговор. Судья был удовлетворен, придется удовлетвориться и вам.

– Ребекка покончила жизнь самоубийством, да? Это было очень похоже на нее, не так ли? Послушайте, у меня есть записка от нее, написанная в самый день ее гибели. Я сохранил е из-за того, что она была самой последней. Послушайте-ка:

Он вытащил из кармана записку и медленно прочел ее нам: «Пыталась дозвониться тебе домой по телефону, но никто не ответил. Я уезжаю обратно в Мандерли. Вечером буду в своем коттедже. Если получишь мою записку вовремя, садись в машину и сейчас же следуй за мной. Я проведу ночь в коттедже и оставлю дверь открытой. Мне нужно кое-что рассказать, поэтому я хочу увидеть тебя как можно скорее. Ребекка».

– Я не знал, что Ребекка собиралась быть в Лондоне в тот день, и по несчастному стечению обстоятельств поздно задержался в гостях. Прочел эту записку в четыре утра и понял, что уже слишком поздно для того, чтобы пуститься в шестичасовой путь в Мандерли.

Я собирался позвонить туда на следующее утро и действительно позвонил в двенадцать часов. И тут я услышал, что Ребекка утонула.

Предположим, судья прочел бы сегодня на заседании эту записку, – все дело обернулось бы для вас совсем иначе, Макс.

– Ну и что же, почему вы не отдали ему эту записку?

– Спокойно, старина, спокойно. Не нужно сердиться! Вы никогда не были мне другом, но я не питаю к вам никакой злобы. Все мужья красивых женщин ревнивы, и многие из них играют роль Отелло. Они достойны не порицания, а жалости. Ревность – это разновидность скупости. Почему бы им не делиться своими женами с другими, вместо того чтобы убивать их. Ведь женщина – это не мотор, она не изнашивается от употребления. Наоборот, чем больше она в ходу, тем легче с ней управиться.

Макс, я выложил все свои карты и предлагаю вам прийти к соглашению: я человек бедный и расточительный, и хуже всего то, что я не имею постоянного дохода. Если бы вы могли мне обеспечить две или три тысячи фунтов в год, я устроил бы свою жизнь совсем иначе. И никогда больше не стал бы вас беспокоить. Готов дать в этом клятву перед богом.

– Я уже просил вас оставить мой дом и больше не собираюсь просить. Дверь позади вас, можете ее сами открывать.

– Еще полминуты, Максим, – вмешался Фрэнк. – Все это не так просто. Я понимаю, что вы можете наделать массу неприятностей Максиму, а он, видимо, не отдает себе в этом отчета. Скажите, какую именно сумму вы желаете получить от него?

Максим побелел от гнева, и на его лбу начала дергаться какая-то жилка.

– Пожалуйста, не вмешивайтесь, Фрэнк. Это мое личное дело, я не позволю себя шантажировать.

– Полагаю, что вашей жене не понравится, – сказал Фэвелл, когда на нее будут указывать, как на вдову убийцы, который был повешен!

Он громко рассмеялся и взглянул на меня.

– Вы, очевидно, думаете, что можете запугать меня, Фэвелл, – сказал Максим. – Вы ошибаетесь. Я не боюсь вас. В соседней комнате у меня стоит телефон. Хотите, я сейчас позвоню полковнику Джулиену. Он представитель власти, и ваша история, быть может, заинтересует его.

– Очень хороший блеф, Максим, но на меня не действует. У меня достаточно материала против вас, чтобы привести вас на виселицу. Вы не станете звонить старому Джулиену.

Максим вышел из комнаты, и я услышала щелчок телефона.

– Остановите его, Фрэнк, ради бога, остановите.

Фрэнк взглянул на меня и бросился к Максиму, но в это время я услышала спокойный и ровный голос своего мужа:

– Мне нужен Керритс 17. Уходите отсюда, Фрэнк. – И опять в трубку:

– Полковник Джулиен, говорит де Винтер. Мне бы очень хотелось, чтобы вы сейчас приехали ко мне. Да, в Мандерли. Да, дело срочное, и я не могу вам рассказывать о нем по телефону. Благодарю вас, до свидания.

Он вернулся в библиотеку:

– Джулиен сейчас же приедет.

– Максим, – попробовал заговорить Фрэнк, – Максим, послушайте… – Но тот даже не ответил.

Фэвелл рассмеялся и вновь закурил.

– В конце концов, если вы хотите чтобы вас повесили, то это ваше дело, а не мое. – Он взял со стола газету и начал ее читать.

– Не можете ли вы что-нибудь сделать, – уговаривала я Фрэнка, – встретить полковника и сказать ему, что все это просто ошибка?