— Пойдем вместе, — вздохнул Зиновий, — все-таки не так… Утром они несколько раз прошли мимо ворот. Сазона не было.
Зиновий провел Женю к знакомой двери. Постучали. За занавеской мелькнула тень. Прошаркали шлепанцы по коридору.
—Мария Тихоновна! — позвал Зиновий. — Вам повестка из школы.
—Суньте в щелку, — прошепелявили за дверью.
—И распишитесь, пожалуйста, — напомнил Женя. Зашелестела бумага. Распахнулась дверь, чуть не сбив с ног обоих, и на крыльцо выскочил разъяренный Сазон:
— Я вам покажу, собаки! — Он влепил две оплеухи Жене, стукал по затылку Зиновия. Друзья бросились к воротам и разбежались разные стороны. А Сазон, потеряв по дороге шлепанец, прыгал на гной ноге по мокрому асфальту и кричал: — Я тебе покажу записки, Шкилет Ученый!.. Убью гада!..
"Я ПОНИМАЮ, ЧТО ПЛОХО СДЕЛАЛ, НО…"
В шестом "б" новость. Перед ноябрьскими праздниками Валерку Сундукова по рекомендации Елизаветы Серафимовны избрали в совет дружины. Теперь он ходил надутый и важный.
Но на ребят это не производило никакого впечатления. Они все больше прибивались к компании Углова. На уроках то и дело слышался неясный шум. Учителя недоумевали: откуда? А все очень просто: мальчишки непрерывно стукали ребром ладони о сиденье парты — набивали мозоль. Джиу-джитсу входил в моду.
Углов изумлял всех. Кладет орех на крышку парты. Взмахнет костлявой рукой — раз! — и орех разлетается на части. Теперь многие, не только мальчишки, смотрели на него с уважением.
После нескольких стычек Валерка понял, что с Угловым ему не справиться. И он, затаив злобу, ждал удобного случая. Но еще большую злость вызывал этот очкарик Женька. Воображает. И по шахматам чемпион, и изобретатель. Обнаглел совсем: при всех сказал, что Валерка тогда стащил тетрадку Углова. А пусть докажет!.. Дать ему как следует. Но нельзя — Валерка член совета дружины. Может, ребят подговорить? Нет, не выйдет, С тех пор, как Женька построил КИБа, все ребята ему в рот смотрят. Даже "тройка" отшатнулась от Валерки. Ванька и Стаська с Сережкой, которые в пятом классе мычали с Валеркой на уроке пения и считали его своим вожаком, тоже нос воротят. Только и болтают о каких-то диодах, клеммах… Забыли, бессовестные, сколько раз Валерка их мороженым угощал. Еще пожалеют!..
Саша нервничала. Снова, как в пятом классе, посыпались анонимные письма. Только уже не ей, а маме, и не от руки, а на машинке. Мама долго терпела, но когда прислали письмо в завком, не выдержала. Договорилась с Владимиром Демидовичем и пришла в класс
— Ребята. Я мама Саши и хочу задать вам один вопрос. Знаете ли вы, чтобы Саша поступила нечестно, обманула или подвела товарища?.. Скажи хотя бы ты, девочка.
— Почему именно я? — смутилась Сильва. — Я ничего такого о ней не думала. Обыкновенная девочка. Как все.
—Спасибо. А кто знает о Саше плохое? Я — мама, мне можно,
—Чего там, — закричали мальчишки, — Саша мировая девчонка!..
— Хорошо. Теперь о другом. Я горжусь, что у Саши такие друзья, как Женя и Зиновий. Но вот нашлись люди, которые пишут, что она хулиганка, неприлично себя ведет. Это правда?
— Вранье!.. Неправда!.. Пусть скажет, кто писал!
— Спасибо, ребята, за то, что вы уважаете мою дочь. Вот и все… Да, я еще хотела напомнить, что автора письма на машинке узнать так же легко, как и по почерку…
После этого разговора письма прекратились. Но поползли сплетни. Кто-то, злой и упрямый, распространял их в соседних классах. Давно знакомые девочки стали отворачиваться. Мальчишки похулиганистей подмигивали, отпускали дурацкие шуточки и смеялись вслед. Саша потихоньку плакала.
Женя ходил желтый, скучный, заикался больше, чем всегда. Зиновий не мог смотреть Саше в глаза и только бессильно сжимал костлявые кулаки. Кто этот подлый? Кто?..
Двадцать первого декабря подбросили записку, написанную печатными буквами. "Женя, не выходи из школы один. Тебя хотят побить". Они вышли вместе.
— Видишь, наврали, — сказал Зиновий. — Никого и близко нет.
На другой день снова записка: "Тебя обязательно побьют. Возьми какую-нибудь палку обороняться". И опять без подписи. И на третий день записка. Теперь друзья только посмеялись.
А двадцать четвертого декабря, придя пораньше, чтобы помочь приготовить приборы по физике, Зиновий, проходя мимо зала, услышал смех. Заглянул. В кругу мальчишек шестого "г", спиной к двери, стоял Валерка и говорил:
— Чего я брехать буду? Она ему как жена. Шкилет у них с лета живет. Теща им жратву готовит. А Сашка штаны стирает…
Зиновий влетел в класс. Мальчишки шарахнулись в стороны.
— Ах ты, гад! — Зиновий рванул его за куртку. — Вот кто сплетни распускает!
Пришедшие в себя мальчишки схватили его за руки.
— Смывайся, Сундук! — крикнул заводила "гашников" Толька Грач.
Зиновий вырвался и побежал. Увидев, что Углов настигает, Валерка пулей влетел в двери учительской. И тотчас оттуда вышла Елизавета Серафимовна:
—Ты что, Углов?! Уже в школе побоища устраиваешь!
—Вы знаете?.. Знаете, что он говорил?.. Да за это..
—За это ты пойдешь к директору.
—Никуда я не пойду!
—Нет, пойдешь!.. Если Сундуков виноват, я сама накажу…
—Уже наказали!.. В совет дружины выбрали!
—Да как ты смеешь!..
—Так! Я правду говорю! А вы… а вы! — он чувствовал, что расплачется. Побежал. И чуть не столкнулся с физиком. Владимир Демидович втащил его в лаборантскую и приказал:
—Молчи. Потом расскажешь. Ты так орал, что у меня слышно было, — большая теплая рука опустилась на вздрагивающее плечо. — Плачь, если невмоготу. Я тоже плакал… даже взрослым…
Когда Зиновий рассказал, он накапал в стакан лекарства:
— Пей. От нервов помогает. Сиди тут. Я запру. Не обижайся… Владимир Демидович вернулся, когда уже начались уроки:
— Домой пойдешь… Так надо. Директор приказала… Маму? Нет, Маму не вызывает… И чтоб никакой "самодеятельности". Ты меня понял?.. Ну вот. Отдыхай, — и проводил до дверей школы.
После разговора с Владимиром Демидовичем Алевтина Васильевна хотела сразу вызвать Елизавету Серафимовну и Сундукова. Но из гороно сообщили, что товарищи из министерства сейчас будут в школе. Потом она была на сессии райсовета. И вернулась к концу занятий. Едва успела снять пальто, как в кабинет вбежала Елизавета Серафимовна:
—Он его чуть не убил! "Скорая помощь" забрала. Какой ужас!
—Кто он? Выпейте воды и расскажите толком!
Елизавета Серафимовна, выпив залпом стакан воды, рассказала: полчаса назад Углов так избил Сундукова, что его в тяжелом состоянии увезли в больницу.
— Минутку! — директор обернулась к телефону — Неотложка? Говорит директор школы… К вам доставлен мальчик Валерий Сундуков? Да. В каком он состоянии?.. Понятно. Спасибо… Ну вот, — сказала она, положив трубку, — теперь уже ясней. Успокойтесь и вы. Ничего смертельного с ним не произошло…
— Но могло быть и смертельно! — перебила учительница.
— Вот об этом мы и должны сейчас по-го-во-рить! — отчеканила, по слогам директор. — Я очень тревожусь…
Зиновий не пошел домой. Солгать маме он не мог. А рассказать правду, значит, разволновать ее. Он спрятал портфель во дворе и пошел по городу, обходя людные улицы. В душе все кипело. Сундука, надо наказать! Но как?! Ведь он обещал Владимиру Демидовичу не допустить "самодеятельности"…
На площади Карла Маркса взглянул на часы. Ого! Уже полшестого. А Сашу с Женей нужно застать в школе. Зиновий чуть не бегом, заспешил по Первой Советской. Парк революции. Площадь. Еще быстрей!.. Вот и школа. Навстречу шли группы крикливых пятиклассников. Опоздал! Скорей за портфелем.
Он вбежал во двор. В темноте у гаража послышался крик. Зиновий подошел ближе и вдруг узнал гневный голос Женьки:
— Отдайте мои очки!.. Отдайте… Это подло!..
После пятого урока к Жене подошел незнакомый мальчишка:
— Женька. Тебя дружок зовет. Скорей.
Женя кинулся из раздевалки, но дорогу загородила Зойка:
—Не уходи! Сейчас это… тебя… ну, совет отряда будет.
—А я при чем? Пропусти, — отодвинул Зойку и вышел.
—Иди сюда! — услышал он крик из глубины двора.
Женя побежал на голос, одной рукой прижимая к боку портфель, а другой придерживая съезжающие очки.
— Зин! Где ты? — крикнул он.
— Здесь! — Чья-то рука скользнула по лицу и сорвала очки. Теперь Женя только слышал голоса мальчишек, но совсем не различал лиц.
— Ребята, отдайте очки! Что за глупые шутки? Где ты, Зинка?
— Сейчас увидишь, — сказал кто-то знакомым голосом. Его ударили по лицу, сбили шапку. Женя нагнулся, чтобы поднять. Его стукнули по спине. Толкнули с одной стороны, с другой…
— Что я вам сделал? — кричал Женя, — Я никого не трогаю.
— А кто Грача засыпал?.. Кто директору на него накапал?.. — Я не знаю никакого Грача! Я никому не капал!
— Скажешь еще, что к Алевтине не ходил?!
—Ходил, — признался Женя. — Так я просил, чтобы она написала ребятам направление на детскую техническую станцию… Да брешет он! Дайте ему по морде, чтоб не фискалил! — и на Женю вновь посыпались удары.
"Сундук!" — подумал Женя, падая, и крикнул:
— Отдайте мои очки!.. Это подло!..
Сразу забыв обещание, Зиновий кинулся в темноту.
— А-а-а, гады! — страшно закричал он. Сшиб корпусом ближнего противника. Рубанул ребром ладони по шее другого.
— Атас, ребята! — услышал он голос Сундукова. Его ненавистный голос Зиновий узнал бы среди сотни других, Он схватил кричавшего за шиворот. Сундуков крутнулся и ударил локтем в глаз. Боль ослепила, но Зиновий не выпустил его.
— Нарезай, пацаны! — закричали сбоку. — Какой-то сумасшедший!.. Бригадмилы!.. Нарезай!..
— Вот тебе за Женьку!.. Вот за Женьку!.. — выкрикивал Зиновий. — И за Сашу!.. За Сашу!.. Вот!..
"За Женьку" Сундуку влепили по одному уху, потом по другому. Голова мотнулась из стороны в сторону. В ушах зазвенело. Он заорал: "Ребята!.. Выручайте!" Но тут "за Сашу" костлявый кулак Углова ткнул его в нос, в подбородок и снова в нос. Перед глазами засверкал фейерверк разноцветных искр. Страх вырвался наружу воплем: "Ми-ли-и-ция-аа-а-а! Уби-ва-а-ют!" И Валерка на четвереньках, обдирая лицо, бросился прочь через голые ветви кустов акации. Страх гнал его. Бежать! Куда угодно! Как тренированный пожарник на соревнованиях, он перелетел забор и во весь дух понесся к своему дому…
Едва Валерка пустился наутек, Зиновий бросился к Жене:
— Что? Ты не можешь встать?
— Глуп-пости, — ответил Женя, продолжая ползать на четвереньках, — очки ищу… Такие стекла! Без них мне труба.
— А сам-то как? Все цело?
— Голова гудит. И нос… Сундук, подлец, здорово стукнул…
Они долго шарили по земле руками. Уже отчаялись, когда Зиновий вдруг нащупал очки на ветке кустов.
— Оба стекла целы! Уд-дивительно! — обрадовался Женя. Подумав, они решили сначала идти к Саше. Галина Николаевна в обморок не упадет. А потом уж как-нибудь домой…
Со страхом подходил Зиночка к своему дому. Но на столе лежала записка: "Зиночка. Заболела моя сменщица. Просили поработать. Год-то кончается. Кушай и ложись спать. Приду поздно. Мама".
Беспокойно спал эту ночь Зиновий. Все думал. И прикрывал простыней синяк под глазом. А рано утром тихо, чтоб не разбудить маму, оделся и пошел в школу.
— Ну что, герой, явился?! — строго спросила директор.
— Я понимаю, Алевтина Васильевна, что плохо сделал… Но ведь понимаете, Алевтина Васильевна, Сундук никаких слов не понимает… я сами накажите меня… только не надо маму…
— Понятно, — сказала она. — А теперь расскажи о своих похождениях. Только без фантазий…
НАКАНУНЕ НОВОГО ГОДА
В такое время, когда кончается полугодие и до великого зимнего праздника остаются считанные дни, школа гудит, как трансформатор высокого напряжения. Ломается четкий рабочий ритм. Оставшаяся еще невыполненной громада дел не укладывается в строгие клетки времени, очерченные расписанием и звонками.
Идут контрольные по всем предметам. Спешат учителя побольше выставить оценок в журнал. Спешат ученики получить еще одну и, конечно же, лучшую оценку, которая решит судьбу четвертной. Опрашивают в классах и в залах, в лаборантских и прямо в коридоре у подоконника.
В эти последние дни перед Новым годом ученик весь как на ладони. Тут не скроешь ни равнодушия, ни зависти. Некогда позировать и разыгрывать непризнанного гения. Нужно доказать сейчас, что ты знаешь и умеешь. Откладывать дальше некуда.
В эти дни у самых стойких вдруг блеснет слезинка. Записной лентяй, получив "законную тройку", вдруг просияет от похвалы учителя и, вылетев в коридор, в телячьем восторге огреет приятеля по спине или пройдется вдоль стены на руках.
Возбужденные лица. Ускоренный темп. Все куда-то бегут, ищут, надеются. Из глубоких каменных недр подвала поднимаются по этажам, летят колодцами лестничных клеток, подхлестывают всех бойкие перестуки молотков, игривые взвизги пил.
Легкие сквознячки несут вдоль коридоров волнующие полузабытые запахи. Пахнет молоденькой ёлкой, душистой сосновой смолой, пахнет клеем, бумагой, гуашевой краской.
В приоткрытые форточки классов врываются струи густого морозного воздуха. В школе светло от ослепительной белизны первого снега, наконец-то выпавшего в конце декабря.
Идет Новый год. Он уже близок. Готовься. Встречай его.
День рождения мамы 31 декабря. К этому дню Зиновий с папой придумывали сюрпризы. Новый год всегда встречали дома. Папа говорил: "В этот день семья должна быть в сборе. А если нам скучно станет, то какой же это дом и какая это семья!.."
И действительно, скучно им никогда не было.
А теперь, когда папы не стало, обо всем должен подумать Зиновий. Он так считал. С сентября откладывал деньги, что мама давала на завтраки. Продал соседям бочку, выловленную в Дону еще весной. И перед ноябрьскими праздниками они с Сашей купили маме черные туфли с золочеными колечками.
Но мама говорит: "Самая большая радость для меня, чтобы ты рос умным и здоровым, учился как следует. Чтобы слава о нас, Угловых, шла добрая …" А вот тут-то получается заковыка. И надо же было с этим Сундуком связаться, будь он неладен! Ну, теперь все! Алевтине Васильевне слово дал… Надо завтра попросить, чтобы еще раз по литературе спросили. Тогда в четверти не будет ни одной тройки. Вот мама обрадуется!..
Но все получилось совсем не так, как думал Зиновий.
Класс встретил Зиновия и Женю как героев:
— Законно!.. Молодцы!.. Против семерых "гзшников"!.. Правда что Сундук на карачках бежал?.. Угол, это ты Грачу врезал? По-японски?! До сих пор ходит боком, шею не повернет!..
Зиновий с синяком под глазом и Женя с носом, распухшим, как картошка, не знали, куда деваться. Их выручила Зойка:
— Глядите, ребята! Сундук заявился. Айда посмотрим!
На круглой, упитанной физиономии Валерки от рта к ушам, как усы, веером расходились узкие ленточки лейкопластыря.
— Гля, ребята!.. Как кот!.. И усы!.. Усы белые! — кричали, окружая Валерку, мальчишки. А Зойка высунулась из-за ребячьих спин и с наслаждением пропела: "Мя-а-ау-у-у!"
Под хохот и мяуканье сбежавшихся со всех сторон ребят Валерка еле пробился к дверям класса.
Три урока подряд писали контрольные, а на четвертый вместо Марии Павловны пришла Елизавета Серафимовна:
— Зоологии не будет, — объявила она, — у вас есть счастливая возможность поправить оценки по литературе. Ну, кто первый?..
По классу прокатился ропот, но сказать прямо никто не решился.
— Нет желающих?.. Тогда начнем снизу. Углов. Иди и прочитай "Три пальмы". До конца.
— Я же не повторял. А там шестьдесят строчек! Я вчера…
— Понятно, — перебила учительница. — Вчера ты готовился к побоищу. Тогда ставлю тебе двойку.
— За что мне двойку? Я завтра расскажу на литературе.
— Завтра будет завтрашнее, — она полистала журнал. — Кстати, и по зоологии у тебя две двойки подряд.
— Неправда! — вскочил Зиновий. — Должно быть "пять"!
— Ну, знаешь!.. Тогда иди в коридор проветрись. Иди, иди!..
На перемене Зиновий с Женей побежали в учительскую, потом в канцелярию. Словоохотливая секретарь школы сказала, что Мария Павловна уехала на каникулы к заболевшей дочке в Киев.
— Не я буду, если не загляну в журнал! — неистовствовал Зиновий. — Чтоб он пропал! Чтоб он сгорел, проклятый!..
Двадцать шестого и двадцать седьмого декабря Зиновий был сам не свой. Уклонялся от разговоров. На переменах уходил от друзей куда-то на чужой этаж и возвращался только со звонком. Домой тоже убегал один, не дожидаясь Жени с Сашей.
А двадцать восьмого еще перед началом уроков шестой "б" услышал сногсшибательную весть: ПРОПАЛ КЛАССНЫЙ ЖУРНАЛ.
Уроки шли один за другим. Но все было не так. Учителя хмурились: непривычно вести урок без журнала. Хотя и знают каждого, но все-таки… Ученики тоже нервничали: хорошо, если учитель про какую-то двойку забудет. А если не вспомнит про полученную с таким трудом четверку?.. И журнал, который редко кто любит, превратился в вещь необходимую, желанную.
Куда он мог деться?.. Украли?.. Но кто?.. И зачем?..
"Я ОЧЕНЬ ХОЧУ ТЕБЕ ВЕРИТЬ…"
Два дня искали журнал, но так и не нашли. Такого ЧП в школе еще не было, и директор решила во что бы то ни стало добиться истины. Вызывали учителей и уборщиц, сторожей и швейцаров, и, конечно, больше всего — учеников шестого "б".
Елизавета Серафимовна сразу сказала директору:
—Если виновник из моего класса, то это, конечно, Углов.
—Почему вы так думаете?
—Во-первых, я знаю мальчишек лучше, чем кто-нибудь. Во-вторых, Углов самый грубый, лживый и безответственный из всех. В-третьих, у него были двойки!.. И еще… ну как бы вам это сказать… он испытывает особую, мягко говоря, неприязнь ко мне…
—Елизавета Серафимовна, — сказала директор. — Я задам вам вопрос. Но ответить на него нужно прямо. Или совсем не отвечать, — и, когда учительница, насторожившись, кивнула головой, продолжила: — Почему вы так не любите этого мальчишку?
—Но я вам уже объясняла. Во-первых…
—Извините, — оборвала разговор директор, — я вижу, что вы не в состоянии… — и, встав из-за стола, сказала уже официальным тоном: — Все, что вы сообщили, я поняла и вот даже записала, чтобы не забыть. Пришлите ко мне Углова.
Зойка Липкина остановила Карпенко в коридоре:
—Пойдем за угол, мне нужно тебе что-то сказать.
—Пожалуйста. А о чем?
—Женя, — глядя в сторону, спросила Зойка, — ты любишь елку?
—Конечно! А кто не любит?
—Вот хорошо! Огни. Дед Мороз. Игрушки.
—И всё? — удивленно вскинул на нее глаза Женя.
—Нет! Что ты. Еще серпантин! Смешные маски. Танцы!
—Это все, что ты хотела сказать? — Женя хотел уйти.
—Женя! — Зойка испуганно схватила его за руку. — Приходи на елку! Сильва приглашает… и я тоже. Весело будет.
—А кто придет? Ну, ты, Сильва. А еще кто?
—Еще девочки, мальчики всякие… Валера…
—Сундук?! — возмутился Женя. — По-подлец он, твой Сундук! Семь "гэшников" подговорил на одного! Эго честно? Очки сорвал — это честно? Слепого, значит, бить безопасно, да?!
—Женя! Женя! — пятясь от него, испуганно шептала Зойка. — Я же не знала… Честное слово… про очки…
— Зиночка, ну что у тебя в школе? — спросила мама вечером. — Расскажи!
Зиновий сразу встопорщился. Лицо приняло дерзкое выражение:
— А чего о ней рассказывать? Стоит, — резко ответил он.
Мама с удивлением и тревогой смотрела на него. Но Зиновий уже спохватился. Плечи обмякли. Виновато улыбнулся:
—А о чем рассказывать? Ничего интересного. Одно и то же.
—Ладно, — вздохнула мама. — Наверно, я из доверия вышла.
—Что ты! Я тебе всегда!.. Ты не думай…
Судя по его горячности, мама поняла, он что-то скрывает и стыдится этого. А Зиновий понял, что мама обижена. Нужно загладить свою вину. Но что рассказать и о чем умолчать, он не мог решить так сразу… Зиновий быстро разделся и лег.
Приснилось ему, что мама спрашивает: "Что с тобой? Скажи!" — Не могу, мама. Не могу! — крикнул он и проснулся. На столе стоял прикрытый полотенцем, чтоб не остыл, завтрак, Мамы уже не было.
Все оборачивалось против Зиновия. Швейцар вспомнила, что высокий мальчик из шестого "б" накануне ушел из школы, а потом вернулся. Когда он снова хотел выйти, она спросила: "Что ты несешь? А он грубо так: ответил: "Не видите, что ли? Книги!"— и выбежал на улицу… Завхоз сказала: "Этого мальчика я видела после уроков около учительской. Я учительскую заперла, а ему приказала спуститься вниз…" Вспомнили и девчонки, что Зиновий грозился добраться до журнала. Хотел, чтобы он пропал или совсем сгорел.
—Был такой разговор? — спросила Алевтина Васильевна.
—Был, — честно признался Зиновий. — Но я его не брал…
—Почему ты не сказал раньше, что двадцать седьмого был после уроков в школе и даже поднимался на второй этаж? — сердилась Алевтина Васильевна.
— Меня же про это не опрашивали. А чего я буду — глядя в стену, ответил Зиновий…
И последний удар нанесла Елизавета Серафимовна, торжественно положив перед директором один из последних листков журнала с отметками о посещении уроков учениками шестого "б".
— Где вы это взяли? — удивилась директор.
— В книгах невинного Углова! — довольная произведенным эффектом, с усмешкой сказала она. — Теперь вы убедились?.. Я пойду, Алевтина! Васильевна, у меня урок.
— Минуточку. А как попали к вам его книги?
— Обыкновенно. Я приказала ребятам положить их мне на стол… Ну а потом… нашла вот это.
— Понятно. Не смею больше задерживать.
— Нет. Я, кажется, сойду с ума с этим журналом! — сказала Алевтина Васильевна. — У меня уйма дел. Конец полугодия. Педсоветы. Праздники. А я с тобой воду в ступе толку… Зачем ты вернулся в школу и поднимался на второй этаж?
— Я забыл в классе… одну вещь.
— Пусть так. А что это за вещь?.. Она дорога тебе?
— Очень, Алевтина Васильевна, — краснея и ожесточенно ковыряя ногтем спинку стула, ответил Углов. — Но я не могу сказать. Это не моя… это папина вещь.
—А листок из журнала. Откуда он? Может, тебе подложили?
—Нет, Алевтина Васильевна. Я нашел его в туалете.
—А почему ты его три дня в книгах носил, не отдал мне или классному руководителю?.. Наконец, почему не выкинул?
—Я знаю, что неправильно сделал, — без надежды на оправдание говорил Углов. — Она бы мне не поверила. Я хотел вам. Но утром сказали, что журнал пропал… А не выбросил, не знаю почему. Ну… жалко, что ли… Не знаю, Алевтина Васильевна.
Директор подошла к окну и долго смотрела во двор. Думала. Опыт подсказывал ей: виновные ведут себя по-другому. Значит, не он?.. Тогда кто?.. Историю с журналом надо распутать. Иначе такой пример безнаказанности…
Она вновь села и подняла на Зиновия усталые глаза:
—Понимаешь, Углов, я очень хочу тебе верить. Но у меня до сих пор нет ясности. А ты только отвечаешь на вопросы. И не хочешь помочь ни мне, ни себе.
—Я очень хочу, Алевтина Васильевна! Только я больше ничего не знаю.
—Ну что ж. Иди. Я еще подумаю, посоветуюсь с товарищами, тогда решим. Иди в класс…
НА СКОЛЬЗКОЙ ДОРОГЕ
Галина Николаевна возвращалась с завода в отличном настроении, сегодня вместе с обычной она получила "тринадцатую зарплату" — семь новеньких двадцатипятирублевок. В магазине на Энгельса она высмотрела славненькое демисезонное пальтишко для Саши. Взяла в "Гастрономе" продуктов, конфет, чтобы как следует отметить праздник.
Едва она свернула в переулок и поравнялась с овощным ларьком, сзади рванули сумочку с деньгами, зажатую под мышкой. Она моментально обернулась, хотела схватить вора за руку и… отшатнулась. Перед ней была голова мертвеца, только что вытащенного из воды. Что-то серо-зеленое, безглазое, с совершенно размытыми, неразличимыми чертами лица, где нос, губы, уши — все приплюснуто, изуродовано, страшно… На нее будто напал столбняк. Стоял и он. И только когда человек с лицом мертвеца шмыгнул за угол ларька, она закричала и бросилась за ним…
Зиновий не помнил, как оказался за дверями класса, вихрем промчался по пустому коридору, скатился по гремящей лестнице и, перепугав старушку швейцара, выскочил на заснеженный двор. Бежать! Куда угодно. От этих собраний, недоверчивых взглядов. От Елизаветы… Только бы не видеть, не слышать ничего!..
Едва он скрылся за углом гаража, хлопнула выходная дверь.
— Зинка!.. Зиночка! — в два голоса кричали Саша и Женя.
Он не откликнулся. Привалившись к железному боку гаража, Зиновий плакал. Обида тугой петлей сдавила горло. Ну почему не верят? Почему?.. Очнулся от холода. Плечо, которым он все еще опирался о стальную стенку, совсем занемело. С удивлением обнаружил, что раздет. Пальто и шапка там, в раздевалке. Но он скорее замерз бы насмерть, чем согласился бы вернуться в школу.
Громадное здание старинной постройки мрачно глядело на него темными глазницами окон. Только в двух местах на втором этаже горит свет. Слева светятся окна шестого "б". Там еще идет собрание. Говорят о нем. Спорят. Смеются… И больше всех, конечно, радуется Сундук. А справа горят люстры в учительской. Там тоже, наверно, говорят о нем. А может, уже исключили?..
Зиновий пошел вдоль здания и наткнулся на тамбур. Из полуоткрытой двери пахнуло теплом. Только теперь он почувствовал, как сильно замерз. Не раздумывая, стал спускаться по крутым ступеням вниз. За поворотом оказалась небольшая комната с цементным полом. По стенам змеились трубы отопления разной толщины. На низеньком диване с вылезшими пружинами сидел дворник дядя Вася и проволокой прикручивал метлу к длинной ручке. Он поднял глаза и, не удивившись появлению Зиновия, сказал, как старому знакомому:
— А-а, это ты. Ну гостем будь. Садись, грейся.
Зиновий боялся расспросов. Но дядя Вася будто забыл о нем. Связал одну метлу, вторую. Надежно насадил их на палки. Лишь изредка поглядывал да вполголоса пел нескончаемую, как сама степь, казачью песню.
Зиновий отогрелся. Стало клонить ко сну.
— Ну? — спросил дядя Вася, будто продолжая разговор.
— Да не виноват я… а они не верят. Вот честное…
— Не сори словом-то понапрасну, — оборвал дядя Вася. — Отогрелся?.. Ну и ладно. Скажи номер.
— Чего? — не понял Зиновий.
— Чего-чего! — добродушно передразнил он. — Вешалки! Без одежки, небось, домой не заявишься.
Зиновий назвал. Старик прошаркал сапогами к выходу и вскоре вернулся с пальто и шапкой в руках.
— Спасибо, дядя Вася! Вот вы… только вы…
— Ладно, — усмехнулся старик, нахлобучивая на него шапку. — Скажи лучше: крепко ль на ногах стоишь? — и пояснил — Правда-то она бывает колючая. Не всем по нутру. Так ты как?
—Твердо! — глядя ему в глаза, ответил Зиновий.
—Ну, спасибо… — и, как взрослому, протянул руку.
Зиновий выскочил из теплой духоты подвала и захлебнулся чистым морозным воздухом. Странное дело. Сюда он спустился бессильным, подавленным. А теперь, несмотря ни на что, в душе родилась надежда: самое страшное там, позади… Откуда это? Что изменилось?..
Снег, три дня назад укрывший теплую еще землю, подтаивал. Тротуары, дорога были скользкими. Но Зиновий шел уверенной походкой человека, с которым ничего не может случиться. И вдруг, поравнявшись с Нахичеванским переулком, услышал отчаянный женский крик: "Держи-те!.. Дер-жи-те во-ра-а!"
Вниз к Дону по узенькому, закованному в ледяную корку тротуару кто-то бежал во весь дух. Сзади бегущего виднелась еще тень и слышались крики о помощи.
Зиновий инстинктивно посторонился, прижался к толстому дереву. Вор приближался. Что делать? Задержать?.. А вдруг он… Но это же жулик! Жулик! Он что-то украл у женщины… В тусклом свете фонаря Зиновий увидел, как что-то блеснуло в руке подбегавшего. "Нож! Если я задержу — он ударит!" Ноги вмиг ослабели. "Нож! Нож!" — выстукивало сердце где-то около горла. Но, когда бегущий поравнялся, он, против своей воли, отшатнулся от спасительного дерева и выставил ногу вперед.
Бегущий со всего маху упал на тротуар, проехал на животе по льду и ткнулся головой в другое дерево. Блестящий предмет вылетел из его рук, скользнул по льду, свалился на дорогу.
Сам не зная зачем, Зиновий бросился к человеку. То ли хотел поднять, помочь, то ли задержать, не дать подняться. И остановился пораженный. Упавший схватился за голову, будто пытался вырвать себе волосы, собрав их в пучок… "Фантомас!"— догадался Зиновий. Парню удалось сорвать с головы капроновый чулок, в котором он почта ничего не видел. И Зиновий отступил к забору. Перед ним был Сазон…
Сазон тоже узнал его. Секунду, ошеломленные встречей, они смотрели друг на друга. Потом Сазон вскочил, ойкнул и, припадая на ушибленную ногу, побежал в подъезд дома.
"Через проходной двор, — догадался Зиновий. — А там его сам черт не найдет. Догнать?.." Но он не тронулся с места.
—Сумочка! Где сумочка?! — крикнула подбежавшая женщина.
—Тетя Галя?..
—Зиночка?! — не меньше его удивилась Галина Николаевна. Зиновий вспомнил о том, что что-то выскользнуло из рук Сазона.
Пошарил у бордюра и наткнулся на сумочку. Блеснула дужка замка.
— Эта? — задал он дурацкий вопрос. Будто ночью на дороге могли валяться десять сумочек.
— Эта! — Галина Николаевна, торопясь, открыла ее, обрадовалась — Все тут. Зарплата! Премиальные! Сашкино пальто… Зиночка, как ты здесь оказался?.. А куда делся тот?.. Кто это?
— Не знаю, — отворачиваясь, солгал Зиновий.
— Да будь он неладен! Утопленник проклятый!.. Главное, сумка! Как ты сумел отнять?!
— Он сам бросил…
На улице было темно. Возбужденная событиями, Сашина мама не заметила, как то краснеет, то бледнеет лицо Зиновия.
НЕОЖИДАННОЕ РЕШЕНИЕ
(или продолжение прерванного педсовета)