Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Любовь и фантастика (сборник)

ModernLib.Net / Фэнтези / Дяченко Марина и Сергей / Любовь и фантастика (сборник) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Дяченко Марина и Сергей
Жанр: Фэнтези

 

 


– Не говорите так о ней, – попросил Юстин.

– …И она знала, что провести тебя туда, куда ей хотелось – через Луну – ей скорее всего не удастся. И она знала, как я с тобой поступлю.

– Это неправда, – сказал Юстин.

– Что неправда?

Юстин молчал.

– Не бойся, – сказал Хозяин Колодцев. – Ты умрешь мгновенно и безболезненно.

* * *

Вокруг, сколько хватало взгляда, была темная глубина. Юстин сидел на круглом столбе, верхушка его была будто каменный остров в море пустоты. Юстин сидел в самом центре маленькой тверди, скорчившись, подтянув колени к животу. Сидел и думал над словами Оса, Хозяина Колодцев.

Анита знала, что ведет Юстина на смерть? Не может быть. Возможно, она переоценивала возможности своего стеклышка…

«Ты заслужила серьезное наказание»… Что он с ней сделает, выпорет? Юстин криво усмехнулся. Убивать-то он ее точно не будет, она не рисковала жизнью, глядя на луну через осколок стекла…

Но она ведь предупреждала! А Юстин в ответ сказал: «Я пошел бы с тобой на край света». Тогда она соврала, что он сможет проведывать деда…

Ос, Хозяин Колодцев, тоже соврал. Анита не могла вести Юстина на смерть. Это яд, заключенный в словах – будучи сказанными, они разрушают доверие изнутри.

Юстин крепче обхватил колени. Чего ему было жальче всего? Жизни? Ерунда. Было жаль деда, который остался совсем один, и жаль, что никогда больше не придется поцеловать Аниту.

Иногда он спрашивал себя – а может быть, он уже умер? Может быть, после смерти каждый человек оказывается вот так, в одиночестве, на вершине каменного столба? Наедине со своими воспоминаниями?

Он вспоминал цветных эльфушей. Прикосновение ажурных крылышек. «Тили-тили». Запах трав. Запах Аниты.

Он зажмуривал глаза и пытался заснуть – но разве можно спать на вершине исполинской колонны? Того и гляди скатишься вниз, и будешь лететь, не находя опоры и смерти, много сотен лет…

А потом темнота рядом с ним сгустилась, и из ниоткуда появилась фигура, плывущая через пространство, будто капелька масла по воде. И Юстин понял, что он все-таки еще жив, и что это – ненадолго.

– Я наказал свою дочь, – сказал Ос, Хозяин Колодцев. – Но в процессе наказания выяснились новые обстоятельства. Поди-ка сюда… Юстин.

Юстин вздрогнул от звука своего имени; каменный столб исчез. Теперь он стоял посреди круглого зала, можно было бежать вправо и бежать влево без боязни свалиться в темноту – но Юстин остался на месте. Только с некоторым запозданием раскинул руки, балансируя посреди возникшей – и исчезнувшей – бездны.

– Она в тебя не на шутку влюблена, – сказал Хозяин брезгливо.

– Да, – сказал Юстин. – И я тоже люблю ее. Я… позвольте попросить руки вашей дочери.

Ос долго смотрел на Юстина, а потом захохотал. Это было страшное и отталкивающее зрелище; Юстин втянул голову в плечи. Неужели Анита действительно – его дочь?!

– А кто был Анитиной матерью? – спросил Юстин шепотом, надеясь, что хохот Хозяина заглушит его слова. – Вы любили ее?

Хозяин оборвал свой смех. Под взглядом его Юстину захотелось стать плоским, как рисунок на стене. Взгляд размазывал и плющил; немедленно надо было что-то придумать, какую-то уловку, чтобы тот, кто стоял перед ним, хоть на секунду задумался, хоть на мгновение отвел глаза…

– Вы можете заглянуть в будущее? – почти выкрикнул Юстин. – Вы можете? Ну посмотрите туда – и увидите, что будет, если вы меня не убьете, а позволите жениться на Аните!

Хозяин усмехнулся. Юстин ждал, обливаясь холодным потом.

Ос медленно двинулся сквозь пространство, огибая Юстина, и тьма следовала за ним коротким шлейфом. Там, где прошел Хозяин Колодцев, на каменных плитах пола выступал иней.

– Будущего не существует, – сказал Хозяин как-то даже печально. – Все эти ворожеи, гадалки, заглядывающие в будущее… Его нет. Оно создается каждую минуту, секунду, сейчас. Показать, как это бывает?

Юстин молчал.

– У тебя есть монетка? – мягко спросил Хозяин.

Юстин полез в карман штанов. Негнущимися пальцами вытащил единственную монетку. Медный грош.

– А ты не бойся, – все так же мягко продолжал Хозяин. – Дай мне.

Юстин поднял руку – и уронил медяк в протянутую темную ладонь.

– С одной стороны здесь единица, с другой – профиль Краснобрового. Всего только две стороны. Я брошу монетку, и никто не знает наверняка, как она упадет. Если выпадет мертвый князь, я убью тебя, как обещал. Если выпадет единица – я верну тебя в то самое место, откуда Анита тебя выдернула.

– И позволите на ней жениться? – быстро спросил Юстин.

Хозяин усмехнулся:

– А вот это случится, если монетка встанет на ребро.

Юстин опустил голову.

– Сейчас будущего нет, – продолжал Хозяин. – Его не будет вовсе, если выпадет орел. Если решка – ниточка твоей жизни продолжится, но некое странное «будущее», о котором ты говоришь, от этого не появится. Сам станешь строить свое «сегодня» и вспоминать свое «вчера»… Будущего нет. Понял?

Юстин молчал.

– Я бросаю, – сказал Хозяин.

Медная монетка летела суетливо, слишком быстро, без подобающей торжественности. Тускло звякнула о каменный пол, подпрыгнула, упала снова, заплясала, успокоилась.

– Теперь погляди, что там выпало.

Юстин стоял, не шевелясь.

– Погляди, – сказал Хозяин. – Не наклоняться же мне… Из-за такой малости.

Юстин подошел к месту, где лежала монетка. Зажмурился; накрыл медяк ладонью.

– Будущего все еще нет, – сказал за его спиной Хозяин. – Но судьба твоя уже решена… Итак?

Юстин убрал ладонь, заранее зная, что увидит надменный профиль с кривым, как у ведьмы, носом – профиль мертвого теперь Краснобрового.

Он ошибся. Монета упала единичкой кверху.

Часть вторая

* * *

На телеге желто-розовой горкой лежали яблоки. Отдельно – гигантские, с тех яблонь, где танцевали по весне эльфуши. Отдельно – обыкновенные, но тоже очень крупные, чистые, без единого червячка. Светало; Юстин выехал затемно, чтобы успеть к началу базарного дня.

Близилась осень. Кляча, взятая взаймы у соседей с хутора, прекрасно понимала, что Юстин ей не хозяин и погонять хлыстом не имеет права, а потому шла нога за ногу – Юстин никогда не видел, как гуляют горожанки по бульвару, но, вероятно, как раз таким прогулочным шагом они и гуляют…

На передке телеги покачивался фонарь. Желтый свет его вплетался в серые сумерки наступающего дня.

Перед въездом в город Юстин остановился у колодца. Умылся; мозолистые ладони почти не ощущали прикосновения многодневной жесткой щетины.

…Первое время он все коптил стеклышки, накладывал самодельные заговоры и смотрел на солнце. И всякий раз видел ровный белый круг, и всякий раз оставался на том же самом месте, только однажды, сгоряча выложив «на стекло» все известные ему заклинания, при взгляде на солнце почувствовал будто удар по затылку, упал и не сразу поднялся.

Дед сперва уговаривал его и утешал. Потом молчал, делая вид, что ничего не произошло. Потом – это случилось после очередной попытки Юстина посмотреть на солнце сквозь заговоренное стекло – дед вдруг обезумел. Он, ни разу в жизни не повысивший на воспитанника голос, теперь орал, в гневе бранился, плевался и порывался Юстина бить.

Юстин стал сутками пропадать на берегу, в поле или в саду. Засыпал на голой земле, вскакивал от прикосновения к плечу – но прикосновение всякий раз оказывалось сном. Он выходил в поле, пытался приманивать эльфушей; те слетались, заслышав манок – но, едва завидев Юстина, бросались врассыпную, будто от страха.

Дед затих. Перестал бранить Юстина, вообще перестал с ним разговаривать. Сильнее сгорбился, снова стал кашлять. Близилась осень…

Юстин тяжело взобрался на телегу. Погасил фонарь; было уже совсем светло, следовало торопиться – но Юстин вдруг откинулся назад, лег, закинув руки за голову, прямо на яблоки.

Белые яблоки были холодные, будто из льда. В капельках росы.

Розовые яблоки казались теплыми, их прикосновение было – как прикосновение живой кожи.

Юстин лежал на яблоках и смотрел в небо. Впереди был базарный день, а Юстин всегда задыхался на базаре, всегда вздрагивал от окриков, ненавидел суету, толпу, пыль, надменных горожанок, скупых крестьян, грубых сборщиков податей, смазливых служанок, чье назойливое кокетство было столь же изящным, как колода для колки дров – «Эй, красавчик, почем нынче яблочки?» И вытянутые вперед губы, жирные и красные, только что целовавшиеся с масляной пышкой…

Юстин знал, что пройдет год, два – и Анита станет призраком, и вспоминать ее можно будет без горечи, а можно будет вообще не вспоминать…

Юстин знал, что никогда больше не будет улыбаться.

* * *

Ярмарки сменяли одна другую; время было горячее, только успевай. Юстину везло – он продавал дорого, покупал дешево, скоро у деда во дворе снова завелись две козы и два десятка цыплят, а самое главное – удалось купить лошадь, не старую еще, хотя, конечно, и не молодую. На соседнем хуторе ощенилась сука, Юстин выбрал самого злого щенка, принес домой и назвал Огоньком. Дед ночами напролет варил зелья в котле – гадал; Юстин хотел сказать ему, что будущего не существует и предсказывать его – только время терять.

Но не сказал.

Однажды ночью Юстин проснулся оттого, что дед стоял над ним со свечкой. Юстин обозлился и чуть было не обидел деда нехорошим словом, но удержался.

– Юстинка, – сказал дед, и свеча в его руке дрогнула, проливая воск на дедовы пальцы. – Ну поверь ты старику…

– Что? – спросил Юстин, испугавшись, что дед рехнулся от переживаний.

– Будь он проклят! – тонко вскрикнул дед. – Колдуны ведь, хоть какие могучие – из людей все же, и ясно, чего от них ждать, чего они могут, чего не могут… А этот – ты знаешь, каких колодцев он Хозяин? Не знаешь, Юстинка… Не тех, где воду берут. Других колодцев… Ох, глубоких, Юстинка. Не надо нам беды, заклинаю, забудь ее, забудь, объяснить не могу – так хоть поверь старому, поверь, а?

Из здорового дедового глаза скатилась слеза. Юстин испугался.

На его памяти дед не плакал никогда.

* * *

Того, что случилось в самой середине осени, никакое дедово гадание предсказать не смогло. Наверное, не солгал Хозяин Колодцев – будущего нет…

Юстин был дома – разгружал телегу дров, которую удалось накануне выменять на десять корзин «эльфушачьих» яблок. Носил дрова под навес, сортировал, складывал; перестук многих копыт услышал только тогда, когда всадники были уже совсем близко.

Пятеро. На высоких сытых конях, таких огромных, что Юстинова кляча была рядом с ними как лягушка перед курицей. Бородатые. Хорошо одетые. Загорелые. Хмурые.

У каждого на поясе имелась сабля.

Юстин как стоял перед поленницей – так и опустил руки, и дрова выкатились на землю со звонким, каким-то даже музыкальным стуком.

– Отопри ворота, – сказал старший всадник, глядя на Юстина сверху вниз через хлипкий покосившийся забор.

Юстин повиновался. Двое всадников въехали во двор и спешились; трое остались снаружи.

Старший вытащил из-за пояса желтую, свернутую трубочкой бумагу. Развернул, провел по написанному толстым, как молодая яблоня, пальцем:

– Как звать?

– Меня? – в ужасе спросил Юстин.

Стражник поднял на него светло-голубые мутные глаза:

– Меня я знаю, как звать… Тебя, суслик!

– Юстин…

Стражник снова заглянул в свою бумагу.

– Ага, – сказал удовлетворенно. – Не зря, значит, в такую даль перлись…

Из дома вышел дед. Вышел – и врос в порог, не в состоянии сделать шага.

– Лет тебе сколько? – продолжал допрашивать стражник, не глядя на деда.

– Восемнадцать…

– Ага! – повторил стражник еще более удовлетворенно.

– В армию? – слабо спросил дед, придерживаясь рукой за дверной косяк.

Обладатель бумаги наконец-то заметил его. Поманил плохо гнущимся пальцем:

– Поди сюда, старый…

Дед чуть не упал, спускаясь с порога. Юстин бросился к нему, подхватил под руку.

– Родич он тебе? – спросил стражник, когда дед – и поддерживающий его Юстин – остановились прямо перед ним.

– Нет, – сказал дед, не опуская глаз. – Приемыш.

– Это молодец, что не врешь, – похвалил стражник. – Где взял? Как звали бабу, что тебе его принесла?

– Фрина-гусятница, – с трудом выговорил дед. – Господин мой, помру без него. Не забирайте.

Стражник не обратил на его слова никакого внимания.

– А эта Фрина была мать ему?

– Нет. Мать его померла.

– А отец?

– А отца не знать.

– Сколько ему было, когда ты его взял?

– Год ему был… Господин, не забирайте! Он хворый…

– А вот теперь врешь, – разочарованно сказал стражник. – Он здоровее нас всех, вон какой румяный…

И перевел взгляд на Юстина – а у того тем временем вся кровь ушла куда-то в живот, и щеки стали, наверное, белые-белые – во всяком случае, стражник хмыкнул:

– Ну, теперь-то он испужался… А то красный был, как девка.

Юстин молчал.

Вот так, значит. От тех вербовщиков он в могилу спрятался… Напрасно, выходит, старался. Напрасно Огонька прикончили, напрасно деда чуть не забили до смерти… Потому как все равно – вот она, судьба. Хозяин Колодцев говорит – нет будущего, а народная мудрость не соглашается – чему быть, мол, того не миновать…

– Я не боюсь, – через силу сказал Юстин.

– И славненько, – сказал стражник. – Вон к тому тощему в седло сядешь. За спиной. Понял?

– Куда? – едва слышно закричал дед. – Не пущу!

– Ты, старый суслик, под копыта-то не лезь, – рассудительно посоветовал стражник. – Пустишь ты, не пустишь – тебя не спрашивают…

И обернулся к Юстину:

– Что стал?

…Он оказался сидящим за чьей-то потной спиной. Босые ноги болтались в воздухе; что-то кричал дед, и Юстин кричал в ответ, что не волнуйся, мол, скоро вернусь…

А лошадь пустилась рысью – и скоро не стало видно ни дома, ни забора, а только спина, перетянутая кожаным ремнем, спина – и немножко неба.

* * *

Расстояние, на которое соседской кляче требовалось много часов, сытые лошади стражников одолели играючи. Один раз остановились у колодца – умыться, напоить лошадей, перекусить; Юстину дали кусок мягкого черного хлеба, он откусил раз – и не смог больше есть.

– Эй, парень, – сказал ему стражник, за чьей спиной он ехал, – а что ты натворил-то?

– Натворил? – тупо переспросил Юстин. – Я… а разве меня – не в солдаты?

– Не-ет, брат, – хмыкнул старший, тот самый, что носил за поясом свернутую в трубочку бумагу. – Тебя по специальному приказу велено доставить, так что ты у нас важная птица! Может, языком трепал в таверне?

– Сроду я не бывал в тавернах, – пролепетал Юстин.

– Ну да разберутся, – бросил тот, у кого Юстин ехал за спиной. – Наше дело доставить… Ну что, трогаем?

И они снова поскакали, и Юстин все пытался сообразить, откуда на него могла свалиться беда – но его подбрасывало на конском крупе, и мысли сбивались, будто масло в маслобойке.

Было уже темно, когда въехали в город.

* * *

Над большой комнатой нависал низкий, черный от копоти потолок. Юстин шагнул через порог – и остановился; комната полна была народу, и все лица обернулись к вошедшему.

За его спиной скрежетнул засов.

– Еще один, – сказал кто-то.

– Парень, ты чей?

– Юстин я, – хрипло сказал Юстин. И переступил с ноги на ногу.

– Ну так заходи, – сказал смуглый парень, по виду лет двадцати. – Все мы тут… такие. Не бойсь, заходи.

Вдоль стен комнаты тянулись лавки. Кое-кто лежал, закинув ногу на ногу, кто-то сидел на полу, на куче соломы. Смуглый парень похлопал ладонью по свободному месту на лавке рядом с собой:

– Иди, сядь…

Из-под ладони его выскочил многоногий домохранец, возмущенно пискнул, погрозил тонким кулачком. Смуглый парень равнодушно сощелкнул пискуна в щель; Юстин вздрогнул – он терпеть не мог домохранцев. Брезговал.

– Меня Акиром зовут, – сказал смуглый парень. – Я сам деревенский, но в городе нанялся водовозом… Так меня прямо с улицы сграбастали. Сегодня утром.

– А за что? – спросил Юстин, оглядываясь. Лица вокруг были молодые и зрелые, напуганные и не очень, угрюмые и спокойные. Одному мальчику было на вид лет тринадцать, он сидел, забившись в угол, и тер кулаками глаза.

Акир фыркнул:

– За что, за что… В армию когда берут – разве спрашивают за что?

– А нас разве в армию? – осторожно спросил бородатый мужчина с лавки напротив.

– А куда? – снисходительно хмыкнул Акир.

– Я слышал, – сказал Юстин, – что меня по специальному приказу…

– Возомнил, – сказал тучный юноша с очень бледным, не знающим загара лицом. – Прямо-таки сейчас. Будут на всякую деревенщину специальный приказ сочинять…

Узники загалдели:

– А что…

– Сам деревенщина…

– В армию, это точно… Князь призывает…

– Не в армию! Какой князь, ты с дуба свалился?! Свергли князя, деревенщина ты, нету князя, наместник есть…

– А я разве говорю, что Краснобровый?

– Краснобровый…

– Краснобровый объявился! – веско сказал Акир. И добавил, удовлетворенно оглядывая разом притихших собеседников: – Краснобровый не умер, оказывается. Все брехня… нам сабли дадут, самострелы, каждому – коня хорошего…

– Разогнался, – мрачно сказали из угла. – Пешком потопаешь, пушечное мясо.

– Ты, может, и пушечное мясо, – обиделся Акир, – а у меня отец охотник… Я такой стрелок, что меня в войске на вес золота…

– А меня вообще скоро заберут отсюда, – сказал тучный юноша. – Я здесь случайно.

– Погоди, – перебил его жилистый светловолосый парень с оловянной серьгой в ухе. Обернулся к Акиру: – Кого, ты говоришь, мы воевать пойдем? Краснобрового? Или, наоборот, под Краснобрового знамена? Кто рекрутирует-то?

– Меня заберут, – упрямо повторил тучный, и его ткнули в бок.

– Я слышал, – снова начал Юстин, хотя голос его тонул в общем гуле голосов. – Я слышал, что не в армию, не в войско!

На его слова не обратили внимания. Все говорили разом, никто никого не слушал, всем было страшно и муторно, всех неизвестно зачем выдернули из повседневной жизни, все боялись будущего, все хотели выговориться… В конце концов Юстин уснул, свернувшись калачиком, во сне его были яблоки, эльфуши, выгрызающие сердечки на круглых розовых боках, Юстин кричал, чтобы перестали портить товар – но эльфуши только издевательски скалили зубы…

А под утро Юстин проснулся от того, что какой-то домохранец влез ему за шиворот. Юстин взвыл от отвращения, воем разбудил соседей и получил тумака от бородатого; воздух в комнате сделался за ночь таким плотным, что из него можно было, наверное, отливать свечи.

Было уже светло, когда узников подняли, вереницей вывели во двор и велели умыться. Холодная вода вернула отупевшему Юстину способность соображать; отойдя в сторонку, он сосчитал товарищей по несчастью – вместе с Юстином их было сорок девять человек! Слишком много, чтобы содержаться в одной комнате с низким потолком, но явно недостаточно, чтобы пополнить армию.

Дед рассказывал – в тот год, когда его забрали вербовщики, рекрутов считали тысячами. Кормили по двадцать человек из одного котла, содержали в чистом поле, в загородке, будто скот. Нет, сорок девять человек – слишком мало для рекрутского набора, слишком…

Что теперь с дедом будет? Как он сейчас? Мучается, не зная ничего о Юстиновой судьбе…

Тем временем на середину двора выкатили котел, и молодец в белом переднике взялся наполнять кашей глиняные миски. Мисок тоже было сорок девять; тучный юноша не наелся, а плечистый парень с неприятными черными глазами попытался отобрать порцию у мальчика, однако встретился взглядом со скучающим стражником в углу двора – и раздумал. Поев, Юстин приободрился; узникам дали возможность справить естественные надобности и привести себя в порядок, а потом выстроили вереницей и повели куда-то, и вскоре Юстин вслед за прочими очутился в высоком просторном зале, прохладном и вовсе не душном.

Сорок девять мужчин выстроили вдоль стены. Справа и слева стояли, поигрывая кнутами, бесстрастные воины в шелковых плащах поверх кольчуг. Юстин оказался на левой стороне неровного строя – рядом с Акиром и мальчиком.

Откуда-то из боковой двери появился богато и неряшливо одетый человек без головного убора, с лысеющей, ловящей блики макушкой. Остановился посреди зала, окинул взглядом оробевших узников; кивнул кому-то, невидимому в проеме:

– Можно.

Загрохотали по полу тяжелые колеса; Юстин разинул рот. Двое стражников выкатили и осторожно установили у противоположной стены тележку. На тележке помещался серебряный поднос, а на подносе возлежала, поднимая и опуская бока, необъяснимых размеров серая жаба.

Мальчик, стоявший слева от Юстина, не выдержал и вскрикнул, на полмгновения опередив общий вздох удивления и ужаса.

Юстин видел, конечно, больших лягушек, но та, которую привезли на серебряном блюде, была размером с хорошую собаку. Бока ее – Юстин разглядел – были покрыты жесткой седой шерстью, влажная спина поблескивала, это обстоятельство чем-то роднило гигантскую жабу – и лысого человека, стоящего рядом.

Один из стражников с поклоном передал лысому простой глиняный кувшин с широким горлом. Откуда-то взялся лекарь в черном одеянии и черном же колпаке, поставил на пол объемистый саквояж, вопросительно воззрился на лысого.

– Начнем, – сказал лысый надтреснутым скучным голосом. Вытащил из-за уха черное перо и нежно пощекотал жабью морду.

Дремлющая рептилия открыла оранжевые глаза. Выскочил, как на пружине, и задрожал в воздухе длинный и клейкий жабий язык.

– Подходить по одному, – сказал стражник, стоявший справа.

И, подхватив под руку, повлек навстречу жабе того самого тучного юношу, который из бледного сделался теперь синим.

Лекарь шагнул вперед, быстро завернул тучному юноше рукав – и блеснул ланцетом. Юноша охнул, в подставленный кем-то тазик звонко закапали капли. Юстин стоял сбоку – и поэтому отлично видел все.

Жаба поймала каплю крови на кончик языка – и язык спрятался. Лекарь тут же перехватил руку юноши широкой лентой пластыря; жаба совсем по-человечьи пожевала губами, потом широкая пасть открылась, и все – лысый, стражники, лекарь, Юстин – услышали глухое утробное:

– Да.

Тучный юноша мягко упал в обморок. Два стражника подхватили его и уволокли в дверь направо, в то время как лысый вытащил из своего кувшина что-то небольшое, извивающееся, и положил на требовательно вытянувшийся жабий язык. Прежде, чем жаба сглотнула, Юстин успел догадаться, что кормом ей послужил обыкновенный домохранец.

Навстречу жабе уже вели следующего – бородатого, который отвесил Юстину тумака. Лекарь завернул ему рукав, полоснул ланцетом – бородатый не дрогнул; закапала кровь, жаба слизнула каплю, подумала и изрекла:

– Нет.

Бородатого увели в дверь налево. Лысый предложил жабе домохранца, а стражники вели уже следующего Юстинового товарища, на ходу поддергивая тому рукав…

Неровный строй волновался. Кого-то, успокаивая, огрели плеткой; Юстин стоял, разглядывая жабу, пытаясь понять, страшно ему или нет.

Страшило всех одно – непонятно, что происходит. «Да»-»нет». Как тогда, когда Хозяин Колодцев бросал монетку. Будущее возникает ежесекундно…

– Я боюсь, – скулил мальчик.

Акир молчал.

Все происходило очень быстро. Строй у стены таял; жаба выдавала приговор то немедленно, едва получив каплю чьей-нибудь крови, а то задумывалась на минуту, и тогда лысый доставал из кувшина очередного домохранца и начинал соблазняюще вертеть у жабы перед глазами. Прошли странное испытание первые десять человек; три было «да», семь – нет. Прошли испытание двадцать; восемь было «да», двенадцать – нет. Юстин чувствовал, как нарастает волнение; он стоял сорок восьмым, перед ним к жабе отправился Акир, и, попробовав его кровь, жаба сразу же сообщила:

– Да.

Акир был семнадцатым из тех, кто отправился направо.

Юстин двинулся к лекарю сам – стражник просто шел рядом. Юстин протянул руку с уже поддернутым рукавом; лекарь, порядком уже усталый, полоснул ланцетом, но Юстин не почувствовал боли. Липкий жабий язык был совсем близко; Юстинова кровь, рубиново-красная, закапала в таз, брызги полетели на штаны – жаба не сразу нашла языком летящую каплю. Наконец, приняла кровь и сглотнула; Юстин ждал. В зале оставались только он – и напуганный мальчик за его спиной (не считая, разумеется, лысого, лекаря, стражников и жабы).

Лекарь залепил Юстинову руку пластырем.

Жаба молчала. Вокруг было очень тихо. Даже мальчик не всхлипывал.

Жаба молчала. Юстину впервые сделалось страшно в этом зале – страшно по-настоящему.

Лысый – от него пахло сладковато и неприятно – вытащил из почти пустого кувшина полудохлого придавленного домохранца. Юстин гадливо отстранился; домохранец был в обмороке, шесть его ножек безвольно болтались, когда лысый тряс приманкой перед полуприкрытыми глазами жабы.

– Нажралась, – шепотом сказал кто-то из стражников.

Лысый бросил бесчувственного домохранца обратно в кувшин. Вытащил другого –тоже примятого, но подающего признаки жизни. Юстин поразился – как он берет эдакую гадость руками?!

Новый домохранец вяло пискнул. Жаба открыла глаза.

– Да, – глухо сказал длинный рот.

И Юстина подхватили за плечи, и подтолкнули к проему двери направо.

* * *

Их набралось девятнадцать человек – тех, вкус чьей крови оценен был жабой как «да». Среди несчастных – или счастливчиков? – оказались и Акир, и тучный юноша, во время испытания упавший в обморок, и мальчик, представленный жабе последним.

Теперь с ними обходились если не почтительно, то по крайней мере вежливо. Повели в баню, потом накормили сытно и вкусно; когда Юстин получил обратно свою одежду, она оказалась выстиранной и высушенной. Одетые во все чистое, с чистыми пластырями на руках, отобранные жабой счастливчики – или все-таки несчастные? – оказались запертыми в просторной, богато убранной комнате, где на полу вместо соломы имелись ковры, а вдоль стен вместо лавок помещались высокие перины с подушками.

Никто ни о чем не говорил – не было сил. Товарищи по несчастью – или по удаче? – повалились на перины и долго лежали молча, глядя в пол и в потолок, за полчаса не было сказано ни слова – однако никто не спал.

Наконец, молчание нарушил тучный юноша со слабыми нервами.

– Меня скоро заберут отсюда, – сказал он, будто продолжая давно начатый разговор.

Никто не ответил. Молчали еще минут пять; Юстин сидел, привалившись спиной к стене, и разглядывал невольных своих товарищей. Самому старшему было лет двадцать восемь-тридцать, младшему, мальчишке, оказалось при ближайшем рассмотрении лет четырнадцать-пятнадцать – правда, страх и отчаянная жалость к себе делали его моложе на вид. Чем больше Юстин смотрел, тем сильнее ему казалось, что подросток чем-то похож на Акира. Будто брат; это было тем более странно, что они явно не были знакомы прежде.

– Я здесь случайно, – снова сообщил тучный.

Акир потрогал пластырь на руке. Поморщился.

– Не в войско нас забрали, – задумчиво сказал жилистый парень с оловянной серьгой, – ох, не в войско…

И обернулся к Юстину:

– Ну, ты… что ты там говорил? Про специальный приказ? Что знаешь?

– Ничего не знаю, – сказал Юстин, которому сделалось неуютно под восемнадцатью требовательными взглядами. – Слышал… те, что везли меня, спрашивали, не натворил ли чего, не болтал ли в тавернах…

Восемнадцать лиц помрачнели. Каждый, по-видимому, пытался вспомнить за собой более-менее весомую вину; всеобщее раздумье оборвал Акир.

– Брехня, – сказал он без особой, впрочем, уверенности. – Если по крови судили… По крови! Значит, мы особенные. Перины постлали, ковры, стол накрыли, как благородным – значит, будет честь.

– Поросят тоже откармливают, прежде чем на нож насадить, – мрачно сообщил тонкогубый и тонколицый ровесник Юстина, тот самый, что вчера обозвал Акира пушечным мясом.

Все притихли.

– Ты вот что, – обернулся к Акиру жилистый обладатель серьги. – А ты что там говорил насчет того, что Краснобровый жив?

На Акировом лице обозначилась внутренняя борьба. Наверное, ему очень хотелось пофорсить, порисоваться, дать понять, что знает больше прочих.

– Да так, – промямлил он наконец. – Слышал.

– От кого слышал?

Акир совсем скис:

– Да так… От людей каких-то.

– Трепло, – презрительно сообщил тонкогубый. Акир даже не глянул в его сторону.

– Это, вот что, – озабоченно начал жилистый. – Вот что… Кровь. Из вас кого-нибудь двухголовый змей кусал когда-нибудь?

– Иди ты, – обозлился почему-то Акир. – Типун тебе на язык.

– А меня кусал, – сообщил жилистый с мрачной гордостью. – Я вот подумал… Говорят, кого двухголовый змей с обеих голов цапнет – у того кровь меняется.

Юстин попытался припомнить, кусал ли его когда-нибудь двухголовый змей. Если и кусал, то в раннем детстве – потому что иначе столь значительное событие не могло бы забыться.

– Может, порча какая-нибудь? – неуверенно предположил кто-то. – Или зараза?

– Я тут ни при чем! – выкрикнул тучный юноша. – И змей меня не кусал, и порчи нет никакой, и я не заразный! У меня вот что… У меня отец – Краснобровый, это точно, моя мать у него в покоях служила, так что я наполовину князь!

Юноша замолчал. Беспомощно огляделся – на него устремлено было восемнадцать тяжелых взглядов, и ни один не обещал утешения.

– Это правда, – тихо сказал юноша. – Я Краснобрового даже видел однажды, вот как тебя! – и почему-то ткнул пальцем Юстину в грудь.

Сделалось тихо. Кто-то недоуменно вертел головой, кто-то сидел, выпучив глаза, будто увидев на стене перед собой Королеву наездников.

– Моя мать тоже в покоях служила, – сказал жилистый парень с серьгой после длинного, очень длинного молчания.

Все уставились на него, как будто он признался в пристрастии к человеческому мясу.

– И у меня, – неожиданно сообщил мальчик. – А когда я родился, ее выгнали.

Все взгляды переметнулись на мальчика.

Юстин понял, что ему холодно. Что мурашки дерут по коже, будто деревянная терка. Они сидели кружком – девятнадцать молодых мужчин – молчали и смотрели. Передавали друг другу взгляды, как передают ведра на пожаре.

Кто-то беззвучно спрашивал и надеялся получить ответ. Кто-то взглядом искал поддержки. Кто-то оценивал, кто-то примеривался.

Кто-то ничего не понимал, но таких было меньшинство.

– У меня, между прочим, тоже Краснобровый – отец, – медленно сказал тонколицый парень, предсказатель несчастий.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4