Три тысячи лет среди микробов

О, если вы хотите узнать, что такое северное сияние интеллекта, когда все небо объято бушующим пламенем и на землю низвергаются ливни божественных многоцветных огней ослепительной красоты, включите мыслефон и послушайте одно из великих творений, которые вдохновенные мастера, жившие миллионы лет тому назад, передали в мечтах этим машинам.
      Вы сидите перед мыслефоном молча, машине диктует не язык, а душа ваша, но порой, увлекшись работой, вы, сами того не замечая, произносите какое-нибудь слово. Именно так получила свое новое имя Екатерина Арагонская. Я записывал впечатления о царствовании Генриха VIII и, разволновавшись при воспоминании о том, как жестоко он обошелся с первой женой, невольно воскликнул:
      - Бедная Екатерина Арагонская!
      Китти удивилась, что я разразился речью во время диктовки; утратив самообладание, она перестала крутить заводную ручку мыслефона и сделала большие глаза. Царственное звучание и музыкальность произнесенного мной имени потрясли Китти, и она с жаром воскликнула:
      - О, как это мило, как recherche{27}! О, я согласилась бы умереть за право называться этим именем! О, я полагаю, оно просто очаровательно!
      Улавливаете? Какая смесь жеманства и самодовольства таилась в прелестной крошке! Лексикон выдавал ее с головой. Слово "умереть" было не чем иным, как аффектацией: Китти была микробом и могла думать не о смерти, а лишь о дезинтеграции. Однако ей не пришло на ум сказать, что она готова дезинтегрироваться, лишь бы получить красивое имя, - о нет, это звучало бы слишком естественно.
      Спустя некоторое время мы записывали "Историю Англии от Брута до Эдуарда VIII". Как только Китти явилась в то утро, прервав наше веселое застолье, я заметил в ней разительную перемену: она была серьезна, держалась уверенно и спокойно, даже величаво. Куда делись ее суетливое притязание на успех, манерность, жеманство, глупые фальшивые улыбочки, куда подевались стеклянные "кораллы", латунные браслеты, дешевые побрякушки, искусственные волны прически, прислюнявленный завиточек на лбу! В темном платье, простом и опрятном, она была воплощением скромности, ее глаза излучали искренность и чистосердечие; искренность и чистосердечие звучали и в ее голосе. "Вот чудо! - подумал я. - Китти Дейзиберд Тимплтон больше не существует, подделки под Екатерину Арагонскую больше не существует, подделка превратилась в чистое золото, это подлинная Екатерина, достойная своего имени!"
      Пока она возилась с машиной, налаживая ее под моим руководством, я осведомился о причине столь разительной перемены, и Китти ответила без промедления - просто, откровенно, без тени смущения, я бы даже сказал - с радостью и благодарностью. Китти принялась читать книгу "Наука и богатство, с толкованием Библии"{28} с намерением выяснить для себя, почему она так популярна в новой секте, которую в народе в насмешку величают "сумбуряне". Вдруг за какие-то десять минут она ощутила в себе перемену, одухотворяющую перемену - плоть ее будто улетучивалась. Китти продолжала читать, и процесс преображения продолжался; через час, когда он завершился, Китти стала воплощенным духом без малейших признаков телесной оболочки.
      - Екатерина, ты не похожа на дух, ты заблуждаешься, - возразил я.
      Но она была уверена, что это - не заблуждение, и воспринимала все так серьезно, что у меня отпали последние сомнения - Китти верила в то, что говорила. Для меня ее слова были бредом, галлюцинацией, часа два тому назад я бы так и сказал. Чувствуя свое превосходство, я взирал бы на Екатерину с состраданием с недосягаемой высоты и советовал бы ей выкинуть из головы эту галиматью, явную несуразицу и прислушаться к голосу рассудка. Сказал бы так раньше, но не сейчас. Час-другой тому назад и сейчас были две разные даты. За короткий промежуток времени я сам сильно изменился. Я наблюдал, как два незаурядных ума насмехались над тем, что я знал наверняка, называли мой рассказ галлюцинацией и бредом, а ведь предназначение ученых - скрупулезно и всесторонне исследовать явление природы, отделить факт от вымысла, истину от иллюзии и вынести окончательное суждение; но именно талантливые ученые отмахнулись от моего рассказа о Земле - без малейшего колебания, без малейшего опасения впасть в ошибку. Они думали, будто знают, что другая планета - иллюзия, я же знал, что это реальность.
      Перечень известного нам абсолютно точно не так уж велик, и не часто выпадает удача пополнить этот перечень, но в тот день я его, по моему разумению, пополнил. Я понял, что очень рискованно выносить суждения по поводу чужих иллюзий, пока не вникнешь в суть дела. Ты считаешь, что рассказ собеседника - бред, а он, может быть, открыл новую планету.
      В душе я был уверен, что Екатерина стала жертвой галлюцинации, но у меня язык не повернулся сказать ей об этом. Мои собственные раны были еще слишком свежи. Мы обсудили ее нынешнее состояние, и Екатерина изложила свои соображения весьма занимательно. Она заявила, что такой вещи, как материя, не существует, материя - выдумка Смертной души, иллюзия. Забавно, ничего не скажешь! Чья иллюзия? Да любого, кто думает не так, как она. До чего же просто: произносишь "иллюзия", и вопрос исчерпан! О, боже, мы все устроены на один лад. Каждый из нас знает все и убежден, что знает все, а остальные для него - дураки или заблуждающиеся. Один полагает, что ад существует, другой - что его нет; один утверждает, что высокие тарифы - это хорошо, другой - что это плохо; один - что монархия - лучший строй, другой - что отнюдь не лучший; в одном веке все считают, что ведьмы есть, в другом - что их нет; одна секта верует, что только ее религия - истинная, а остальные 64 500 000 000 сект думают иначе. Среди всех категоричных судей не найдется ни одного, кто превосходил бы по уму представителей и апологетов других воззрений. Но этот забавный факт не смиряет гордыни ни одного из судей и ничуть не уменьшает их непоколебимой уверенности в собственном всезнайстве. Ум - просто упрямый осел, но должно пройти несколько столетий, прежде чем до него дойдет эта истина. Почему мы так уважаем мнение любого человека или микроба, жившего до нас? Клянусь, не знаю. Почему я так уважаю собственное мнение? Ну, это совсем другое дело!
      Екатерина утверждала, что нет ни боли, ни жажды, ни заботы, ни страдания - все это фантазии, выдумки Смертной души, ибо, лишенные материи, эмоции могут существовать только как иллюзии, следовательно, они вообще не существуют, коль скоро не существует материи. Екатерина называла эти выдумки "претензиями" и утверждала, что может в мгновение ока справиться с любой из них. Если это, к примеру, боль, то достаточно повторить формулу точно по книге "Научная формулировка бытия", сопроводив ее словами: "Боли не существует", и разоблаченная претензия тотчас улетучится. Екатерина заявила, что так называемых "болезней" нет и в помине, как и "боли", и в длинном перечне микробских болезней-претензий любую можно одолеть методом, описанным выше. Исключение составляет, пожалуй, лишь зубная боль. Это, конечно, выдумка, как и все остальное, но все же лучше показать больной зуб дантисту. В таком поступке нет ничего аморального, противного вере, ибо лечение у дантиста санкционировано самой Основательницей секты "сумбурян", посещавшей клинику, где применяется обезболивающий газ, и таким образом осветившей отклонение от принципа.
      Екатерина заверила меня, что приподнятое состояние духа - реальность, а уныние - выдумка. В ее душе якобы нет отныне места заботам, горестям, волнениям. Судя по ее виду, так оно и было.
      Я попросил Екатерину изложить основные принципы ее секты простыми словами, чтоб я мог понять их и запомнить, и она охотно согласилась:
      - Смертная душа, будучи идеей Высшей Рефракции, проявленной и освещенной в Бактерии в координации с Бессмертным духом, пребывающим в неопределенности, каковой является Истина, Всеобщее Благо, проистекающее из необходимости, ускоренной сочетанием с элементами Добро-Добро, Больше Добра, Максимальное и Наивысшее Добро; Грех, будучи выдумкой Смертной души, действует в отсутствие души, и иначе быть не может, ибо закон есть закон и действует вне юрисдикции, и результатом первостепенной важности является то, что наш дух, освобожденный от материи, является ошибкой Смертной души, и кто бы того ни пожелал, - может. Это - Спасение.
      Екатерина спросила, принимаю ли я ее слова на веру, и я ответил, что принимаю. На самом деле я в это учение не поверил и сейчас не верю, но что мне стоило сказать ей пару приятных слов и порадовать Екатерину, вот я и сказал, что верю. Открыть ей правду было бы грешно, а грешить без особой надобности не имеет смысла. Следуй мы этому правилу, наша жизнь была бы чище.
      Я остался очень доволен беседой: она еще раз доказала мне, что человеческий ум и ум микроба во многом схожи; люди и микробы способны мыслить, и эта способность, несомненно, ставит их выше всех остальных животных. Чрезвычайно интересно!
      Теперь мне предоставилась возможность разрешить вопрос, давно занимавший меня, - об отношении микробов к низшим животным. В своем человеческом существовании я хотел верить, что наши друзья и меньшие братья будут прощены и последуют за нами в благословенное царствие небесное. Мне было нелегко обрести эту веру: слишком многие придерживались противоположной точки зрения. По правде говоря, я не знаю, на чем основывалась моя вера. И тем не менее стоит мне увидеть, как дружелюбный пес ласково помахивает хвостом и глядит на меня преданными глазами, будто предлагая любовь за любовь, или пушистый кот без приглашения устраивается вздремнуть у меня на колене, льстя мне своим доверием, или добродушная лошадь, с первого взгляда признав во мне друга, тянется к моему карману в надежде получить сахар (о, если б она могла передать свой нрав роду человеческому и поднять его до уровня своего собственного!) - я каждый раз снова преисполняюсь этой верой наперекор общепринятому мнению.
      Когда я обсуждал этот вопрос с оппонентами, они заявили:
      - Вы открываете низшим животным путь в царствие небесное на том основании, что они невинны и не совершали зла по закону своего естества, а как быть с москитами, мухами и им подобными? Где вы собираетесь провести грань? Все твари одинаково невинны, где же грань?
      На это я обычно отвечал, что не собираюсь проводить никакой грани. Мне не по душе мухи и их друзья, но дело не в этом: то, что человек способен вытерпеть здесь, он способен вытерпеть и там, сейчас же речь идет о высокой материи - о справедливости. Даже по элементарным нормам нравственного поведения несправедливо допустить в рай одно существо, достойное уважения потому, что оно получило жизнь и дух от бога, и не допустить другое. Но эти доводы оказались неубедительными. Моим оппонентом был человек, уверенный в своей правоте, и я тоже был уверен в своей правоте. О чем бы ни зашла речь, ни один из спорщиков не признается, что он не прав. И это оттого, что мы способны мыслить.
      Однажды я отправился с этим вопросом к одному доброму и мудрому человеку, который...
      XIV
      Этот человек был священником. Он сказал:
      - Давайте рассуждать логически; логика - основной закон моей профессии, и это хороший закон. Сумбур в беседе ни к чему не приведет. Если начинаешь с середины и тыкаешься туда-сюда, мешаешь все вопросы в кучу, вместо того чтоб распределить их по значимости, рискуешь заблудиться в трех соснах и ни к чему не прийти. Начнем с начала. Вы - христианин?
      - Христианин.
      - Что есть тварь?
      - Все, что было сотворено.
      - Это в широком смысле слова. А имеет ли оно более конкретное значение?
      - Да, в словаре сказано: особенно живая тварь.
      - Значит, в слово "тварь" мы вкладываем именно этот смысл?
      - Совершенно верно.
      - Следовательно, оно всегда несет этот смысл, даже без определения?
      - Да, всегда.
      - Если мы отбросим определение, собака - тварь?
      - Разумеется.
      - А кошка?
      - Тоже тварь.
      - И лошадь, и крыса, и муха, и все прочие?
      - Естественно.
      - В каком стихе на миссионеров возлагается обязанность нести слово божие язычникам - и тем, кто приемлет его, и тем, кто не приемлет?
      - "...Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди..."{29}.
      - Нет, там смысл бесконечно шире: "...идите по всему миру и проповедуйте евангелие всякой твари"{30}. Как, по-вашему, эти слова просты и ясны или туманны и неопределенны?
      - По-моему, просты и ясны. Я не усматриваю в них двусмысленности.
      - А пожелай вы фальсифицировать смысл этих слов, распространив их только на человека и исключив все другие существа, к какой хитрости вы бы прибегли?
      - Это достигается умелой подтасовкой и обманом, но мне по душе изначальный смысл этих слов. Я вовсе не хотел бы исказить их.
      - А вы знаете, что простой смысл, заключенный в этих словах, не изменялся и не подвергался сомнению 1500 лет?
      - Да, знаю.
      - Признаете ли вы, что авторитет отцов церкви{31} в наше время так же велик, как и авторитет любого богослова, их последователя, и что ни один из них не усомнился в ясности языка этой заповеди и не пытался внести уточнения?
      - Да, признаю.
      - А известно ли вам, что произошедшая перемена - новейшее течение богословской мысли и что еще три столетия тому назад христианские священники считали, что эта великая заповедь распространяется и на бессловесных тварей, а потому и католические, и протестантские священники проповедовали евангелие животным, почтительно повинуясь незыблемой заповеди?
      - Да, мне это известно.
      - Что имел в виду господь, повелев идти по всему миру и проповедовать евангелие всякой твари?
      - Спасение тех, кто слушает евангелие.
      - Высказывались ли сомнения, что он преследовал именно эту цель?
      - Нет, такие сомнения не высказывались. Это представлялось бесспорным.
      - Так вот, если внимательно вникнуть в смысл заповеди и не играть словами, следует сделать один-единственный вывод: божья милость и спасение распространяется на все его создания; царство небесное не станет нам чужбиной, нет. Оно будет нам домом. И все животные будут там.
      Наконец-то я услышал разумную, беспристрастную мысль, ясную, справедливую и благородную мысль, созвучную с милосердием, свойственным творцу! Она отринула все мои сомнения, опасения, вернула мне веру, и я вновь ощутил почву под ногами. Священник был прав, его слова проняли меня до глубины души, и я благодарил его в самых прочувствованных выражениях. Вероятно, мои чувства были красноречивее слов, и мой собеседник растрогался. Мне хотелось, чтоб он повторял эти добрые слова снова и снова, бессчетно, ибо они принесли покой моей душе; священник угадал мою немую мольбу и с жаром произнес:
      - Да, все твари будут в царствии небесном. Не беспокойтесь, ни одна созданная им тварь, выполняющая свое предназначение на земле, не будет лишена счастливой обители: они выполнили свое предназначение и заслужили награду, все они будут там - все, вплоть до самого крошечного и ничтожного.
      Самого крошечного... Я ощутил легкий холодок в крови. Какое-то смутное подозрение закралось мне в душу. Я рассеянно глянул на него и пробормотал:
      - И микробы, разносчики болезней?
      Он чуть заколебался, а потом перевел разговор на другую тему.
      Так вот, как я уже упоминал, меня всегда волновало, последуют ли за нами в счастливую обитель наши бессловесные друзья, и я решил обсудить это с Екатериной. Я спросил ее, отправятся ли, по ее мнению, за нами в рай собаки, лошади и другие животные, чтоб там, в царствии небесном, вновь стать нашими баловнями и любимцами. Екатерина сразу же проявила интерес к этой проблеме. Полюбопытствовала, известно ли мне, что раньше она была прихожанкой Государственной церкви Генриленда и исповедовала одну из самых распространенных на Блитцовском религию, знаю ли я, что прихожане постоянно обсуждали тот же вопрос, когда поблизости не было духовных лиц, и удивилась - неужели не знаю?
      - Да, да, конечно знаю, - поспешно заверил я Екатерину, - просто случайно вылетело из головы.
      Признайся я, что никогда об этом не слышал, она бы очень огорчилась, а зачем огорчать ближнего, не сделавшего тебе ничего плохого? Лем Гулливер выложил бы все начистоту; он лишен Нравственного Чувства, ему все равно, справедлив он или нет. Такова уж его природа, и, возможно, он не отвечает за свои поступки. А вот я несправедлив, потому что отвечаю за свои поступки; я не поступаю справедливо, потому что считается добродетельным поступать справедливо, а это, по-моему, низкое побуждение; я поступаю так, потому что... в общем, на то много причин, и я не помню, какая из них главная, и, в конце концов, это не столь важно. Оказывается, Екатерину всегда интересовало, есть ли загробная жизнь у животных; она имела вполне определенные взгляды на этот счет - раньше, разумеется, и она с удовольствием поделится со мной своими соображениями - нынешними, разумеется. Но она не вправе говорить своими словами на религиозные темы: членам ее секты это запрещено, ибо неумелое изложение может привести к ошибке. Потом Екатерина приступила к делу, да так бойко, что я понял: "книгу" она вызубрила наизусть:
      - Что касается данного вопроса, то, как учит нас по наитию наша Основательница, верность первозданной Истине в сочетании и в зависимости от промежуточной и пролонгирующей, будучи неизбежно подчиненной ауто-изотермальной и ограниченной подсознанием в данном контакте, всегда спорадичном и доведенном до белого каления, вследствие чего мысли и поступки тех, кто возносится в Обитель Блаженных, ассимилируются под воздействием истины, освобождающей нас, что иначе было бы невозможно.
      Екатерина перевела дух. Очевидно, я слушал ее невнимательно и упустил какое-то связующее звено; извинившись, я попросил Екатерину повторить все с самого начала. Она повторила - слово в слово. Речь вроде бы звучала просто и ясно, но смысла я не улавливал.
      - Екатерина, а ты все понимаешь? - спросил я.
      - Конечно, - кивнула она.
      - Мне кажется, я тоже понимаю, но я в этом не совсем уверен. Как думаешь, кто вознесется в Обитель Блаженных?
      - Нам не дозволено толковать текст, толкование искажает смысл.
      - Ну, тогда не надо. Не стану притворяться, будто благоговею пред текстом, но все же я не хотел бы, чтоб с ним случилась такая неприятность. Но ты можешь сказать кое-что, не причинив ему вреда, можешь только кивать головой, я все пойму без слов. Сформулируем вопрос иначе: кому не дано вознестись в Обитель Блаженных? Спорадикам или доведенным до белого каления? Спорадикам? Не произноси ни слова, лишь кивни. Кивни или отрицательно покачай головой.
      Но Екатерина была начеку: а вдруг кивок расценят как толкование текста, что категорически запрещено?
      - Речь идет о животных? Уж это ты можешь сказать?
      Екатерина была готова повторять формулировку снова и снова, сколько мне будет угодно, но строгие правила секты не позволяли ей что-либо добавить или выпустить, изменить порядок слов, ибо откровение божие, им же облеченное в слова, - свято.
      Я подумал, что неплохо бы применить это разумное правило к другому священному писанию и парализовать усилия ремесленников - тех, что выкинули животных из этого прекрасного милосердного творения.
      - Послушай, Екатерина, - предложил я, - начни-ка все сначала, но медленно. Ты знай говори, а я буду засекать время. Как только я решу, что хватит, иначе мне не управиться без посторонней помощи, я дам знак, ты остановишься, а я, подхватив конец фразы, наведу порядок; потом ты выдашь еще одну часть и так далее и так далее, пока не доберемся до самого конца. Такой товар лучше всего продавать в рассрочку. Но помни: никакой спешки, медленно и внятно. Готова? Вводи мяч в игру!
      - Какой мяч?
      - Есть такое выражение. Начинай! Еще раз: готова? Ну!
      Екатерина сообразила что к чему и прекрасно справилась со своей задачей. Однотонным металлическим голосом - так звучит молитва, записанная на фонографе, - но, по крайней мере, отчетливо Екатерина вещала:
      - Что касается - данного вопроса, - то, как учит нас - по наитию - наша Основательница, - верность первозданной Истине - в сочетании и в зависимости от промежуточной и пролонгирующей, - будучи неизбежно под...
      - Стоп! - сказал я. - На первый раз хватит. Посмотрим, что у нас на руках. Увы! Карты хорошие, но нет пары одной масти. Впрочем, партия не безнадежна. Промежуточная - пролонгирующая - чем не пара?
      Ободренный успехом, я сказал:
      - Валяй дальше, Екатерина. Сбрасываю три карты, беру прикуп.
      Екатерина не поняла меня, и немудрено: с ее-то образованием! Я уклонился от объяснения, заявив, что объяснения запрещаются законами культа. Яд не возымел действия. Я часто жалил Екатерину ядовитыми шуточками только потому, что знал, как она устойчива к яду; он не причинял ей ни малейшего вреда. Я острослов по природе, а когда человек устроен таким образом, ему доставляет удовольствие слушать самого себя. А если окружающие поощряют его искусство, трудно сказать, каких высот он может достичь. Полагаю, что своим высокоразвитым чувством юмора я обязан почти исключительно дядюшке Эссфолту. Он любил меня слушать, и это побуждало меня оттачивать свое мастерство. Однажды я рассказывал ему про корову, которая... Я уже позабыл эту историю и не помню, что она вытворяла, эта корова, но что-то очень забавное, дядюшка Эссфолт едва не помер со смеху. Колики начались, по полу катался.
      - Не ломай себе голову над прикупом, Китти, - сжалился я, - это тоже специальное выражение. С первой попытки нас постигла неудача, используем вторую. Пошла!
      Но и вторая попытка кончилась неудачей. Она походила на снег в теплый день: снежинки - совершенство сами по себе - таяли прежде, чем ты успевал скатать из них снежок.
      - Испробуем другой способ, - предложил я. - Порой глянешь на трудное предложение в иностранном тексте и сразу понимаешь смысл, а начни копаться в деталях - ты пропал. Будем действовать этим методом. Так вот - никаких запятых, тире или пауз; выпаливаешь все заклинание одним духом - в общем, Эмпайр экспресс, дуй без остановки в Олбани! Раз, два, три - в путь!
      Вот это было зрелище! Издалека слышится шум экспресса, мгновение - и он показался вдали, мчится по рельсам с неистовой скоростью, как черт за христианином; еще мгновение - и он с ревом и грохотом пролетает мимо, выдыхая черный дым; еще одно мгновение - и он стремительно скрывается за поворотом, лишь носятся в воздухе листья, клубится пыль да сыплется сверху зола. Вскоре все успокаивается, и уж ничто не напоминает о происшедшем.
      Когда мебель перестала кружиться у меня перед глазами и вместо целого хоровода Екатерин я увидел одну, я признал, что готов сдаться, если мне позволят сохранить личное оружие. Потом я ощутил горечь поражения и чуть было не ляпнул, что Основательница действительно подарила миру идею бредовую идею, но вовремя сдержался. Зачем причинять боль Екатерине? Она беззащитна, бедняжка, потому что лишена чувства юмора, с моей стороны это было бы просто невеликодушно. На ее месте я бы мигом нашелся и язвительно отпарировал:
      - У тебя самого бредовая идея!
      Но такое немногим приходит в голову. Большинство сообразит, как надо было ответить, лишь на следующий день - вот вам и разница между талантом и подражателями. Талант дает ответ вовремя.
      Я заметил, что Екатерину раздосадовала неудача: девушка искренне любила свою новую веру и с огорчением поняла, что она вовсе не имеет триумфального успеха, на который Екатерина рассчитывала. Выражение лица бедняжки было красноречивее слов, и у меня не хватило духу признаться, что я потерпел фиаско, пытаясь найти нефть в этой геологической формации; и тогда я слукавил: сказал, что как-нибудь на досуге я взорву скважину, и фонтан, по моим подсчетам, даст не меньше тысячи баррелей{32} в день. Лицо Екатерины озарилось такой радостью, что я немедленно увеличил выход нефти в четыре раза при тех же затратах. Потом я предложил Екатерине записать заклинание на мыслефон, что она не преминула сделать. Я объяснил ей, что, на мой взгляд, заклинание следует дезартикулировать, то есть разложить на первоначальные фонемы. Слова лишь искажают суть заклинания, нарушают ход мысли, вносят полную неразбериху в содержание; мыслефон же превратит словесную руду в кашицу, совсем как драга - золотоносную руду, и вот они перед тобой крупицы самородного золота, захваченные ртутью, чистые четыре доллара прибыли, золото высочайшей пробы, высвобожденное из руды. Каждая золотая крупица цела-целехонька, выловлена из одиннадцати тонн жидкой грязи! Четыре доллара, и в каждом по сотне центов! Ничего, что монета еще не отчеканена, вы имеете полное представление о ее номинальной стоимости - вот что главное, а там, если пожелаете, чеканьте ее, выбивайте на ней профиль Генриха, и она будет ходить альпари{33} по всей империи Генриленд, а в своем первозданном виде - по всей планете из конца в конец!
      Екатерина была в восторге, я даже пожалел, что не оценил заклинание в девять долларов. С минуту я колебался, но угрызения совести заставили меня воздержаться от прибавки. Это означало бы семьдесят шесть центов за тонну, а я был уверен, что эта руда не даст такой выход золота, даже с помощью цианида.
      Я вздохнул, и Екатерина тут же пожелала узнать, что меня тревожит; она стала очень отзывчивой, потому что новая религия освободила ее от бремени размышлений о собственных бедах, впрочем, собственных бед у нее теперь не было.
      - Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь о животных, последуют они за нами в мир иной или нет, - начал я. - Видишь ли, Китти...
      - Графиня! - крикнула Екатерина, подбежав к окну. - Вон там у пожарного крана дремлет брат Пьорский. Подойдите к нему, попросите его, пожалуйста, зайти сюда на минутку! - Екатерина объяснила: - Пьорский с удовольствием побеседует с вами на эту тему. Он очень славный. Помните, он как-то заходил сюда, собирал пожертвования? Не помните? С тех пор, правда, прошло несколько лет, но я думала, у вас на памяти этот случай. Пьорский - вроде священника, только называется по-другому: в его секте священников нет, а есть братья так их прихожане называют. Он был моим духовником до того, как я стала прихожанкой Государственной церкви, или еще раньше... нет, пожалуй до того или примерно в это время.
      - Почему ты не ведешь учет?
      - Учет чего? - спросила Екатерина, снова направляясь к окну.
      - Духовных занятий. Составила бы график.
      - Зачем?
      О, это бессмысленное "зачем"! Как часто мне приходилось слышать его от Екатерины! У нее был очень стойкий иммунитет к юмору, шутки до нее не доходили.
      - Ага, она растолкала Пьорского, что-то ему говорит, а он... он снова укладывается. Но ничего, он не забудет о приглашении, вот стряхнет с себя дремоту и явится.
      - Дремоту? А я-то полагал, что микробы не спят. Во всяком случае, в Главном Моляре не спят.
      - А Пьорский не как все. Ума не приложу - почему. Ученые только руками разводят. Пьорский - нездешний, родом он из джунглей Мбуммбум (ударение на третьем слоге от конца). Живет там вдалеке от всех маленькое племя, никто его толком не знает, называется флаббрзуэк. Господи, что с вами? воскликнула Екатерина.
      Я извинился - не беспокойся, ничего особенного, просто колотье в боку. Это была чистая правда, однажды со мной уже приключалось нечто подобное, еще в Америке, я хорошо помню этот случай, тогда все кончилось благополучно. Название племени - вот что заставило меня подскочить на месте! Так именуется редкий таинственный микроб - возбудитель страшной африканской сонной болезни. Ее жертва погружается в тяжелый летаргический сон, похожий на смерть. Она лежит в таком состоянии неделями, месяцами, а родные в отчаянии умоляют ее открыть глаза - ну, хоть на минутку - и подарить им прощальный любящий и благословляющий взгляд! Но, увы! Пусть их сердца разорвутся от боли - для того и сотворена эта болезнь - жертва никогда больше не откроет глаза.
      Какой, однако, странный и любопытный факт - то, что ни один микроб на густонаселенной планете Блитцовского не считает себя вредоносным существом! Услышав это, они бы очень удивились и почувствовали себя оскорбленными до глубины души. То, что знатные едят незнатных, в порядке вещей, так уж им судьбой предназначено, в этом нет ничего плохого, скажут они, ведь и простонародье, в свою очередь, кого-то ест, и это тоже не возбраняется; оба сословия питаются плотью и кровью Блитцовского, и это тоже справедливо, предназначено свыше и не считается за грех. Не ведая, что творят, микробы заражают Блитцовского болезнями, отравляют его и даже не догадываются об этом. Микробы не знают, что Блитцовский - животное, они принимают его за планету; для них он - скалы, земля, ландшафт, они считают, что он создан для них, микробов, они искренне восхищаются Блитцовским, пользуются им, возносят за него хвалу богу. А как же иначе? В противном случае они были бы недостойны тех милостей и щедрот, которыми их так щедро осыпали. Я не мог бы проникнуться этой мыслью так глубоко, если бы сам не был микробом, ведь раньше я и не задумывался над этой проблемой. Как мы похожи друг на друга! Все мы думаем только о себе, нам безразлично, счастливы другие или нет. В бытность свою человеком я всегда норовил захлопнуть дверь перед голодным микробом. Теперь я понимаю, каким я был эгоистом, теперь я устыдился бы такого поступка. И любой человек, верующий в бога, должен испытывать такое же чувство. Ну как не пожалеть микроба, он такой маленький, такой одинокий! И тем не менее в Америке ученые пытают их, выставляют на позор голыми перед женщинами на предметных стеклах микроскопов, выращивают микробов в питательной среде лишь затем, чтоб потом мучить, постоянно изыскивают новые способы их уничтожения, позабыв и про день субботний. Все это я видел своими глазами. Я видел, как этим занимался врач, человек вовсе не равнодушный к церкви. Это было убийство. Тогда я не понимал, что на моих глазах совершалось убийство, именно убийство. Врач и сам это признавал; полушутя, нимало не задумываясь над страшным смыслом своих слов, он именовал себя микробоубийцей. Когда-нибудь он с горечью убедится, что разницы между убийством микроба и убийством человека не существует. Он узнает, что и кровь микроба вопиет к небу. Ибо всему ведется строгий учет, и для Него не существует мелочей.