Интендант третьего ранга

      Пока Настя прибирала со стола, Семен свернул цигарку, сходил к печи за угольком и закурил. Крайнев не выносил табачного дыма, но махорка пахла так приятно, что он даже порадовался.
      – В первый раз вижу, как красный командир молится! – хмыкнул Семен, выпустив дым. – Беспартийный?
      – Мобилизованный, – отозвался Крайнев, не зная, как правильно ответить. – В банке работал…
      – Одежа на тебе странная, – заметил Семен. – Как белье… Форму не успел получить?
      Крайнев кивнул.
      – Воевать умеешь… – продолжал Семен, хитро посматривая на него из-под кустистых бровей. – Стреляешь лучше кадрового.
      – Охотник. Приходилось, – Крайнев кивнул на карабин, стоявший в углу.
      – Это где из винтаря охотятся? – сощурился Семен.
      – В Сибири, – ответил Крайнев и встал. Ему не нравился разговор.
      Сходив в сени, он принес офицерскую сумку Брагина, достал карту и разложил ее на столе. Это была военная километровка. Внимательно рассмотрев ее, Крайнев нашел в правом верхнем углу Долгий Мох. Деревню широко окружали хвойные леса. Лес тянулся чуть ли не до райцентра, который на карте назывался Город. "Это ж какая область?" – подумал Крайнев, не вспомнил и решил выяснить позже. Город после войны могли переименовать, и не однажды, как это водилось в советские времена. Заинтересовало его другое. На палец ниже Долгого Мха красным карандашом был помечен маленький прямоугольник – как "шпала" в петлице убитого интенданта. От деревни к прямоугольнику вела помеченная пунктиром то ли тропа, то ли лесная дорога.
      – Что это? – спросил Крайнев Семена.
      – Балка, старая, заросшая, – ответил тот, сориентировавшись.
      – А в балке что?
      – Ничего! – пожал плечами Семен. – Наши там не ходят – ни грибов, ни ягод… Сплошной бурелом.
      – А военные через деревню не ездили? В ту сторону?
      – Неделю назад были какие-то… Приказали по хатам сидеть. Даже в огород было нельзя. Туда они ездили, или не туда, кто знает?..
      Крайнев сложил карту, сунул ее в сумку.
      – Седла далеко?
      – Я с тобой? – предложил Семен. – Вдруг опять патруль…
      Крайнев помедлил и кивнул.
      Скоро Крайнев убедился, что поступил правильно. Деревенский житель Семен знал дорогу лучше, чем составитель попавшей ему карты. В одиночку Крайнев заблудился бы сразу. Семен уверенно ехал впереди, одной рукой управляя поводом, второй придерживая лежавший поперек седла "маузер". Крайнев видел, как перед поездкой Семен умело приоткрыл затвор, проверяя, есть ли патрон в стволе, а потом перекинул флажок предохранителя вправо. Винтовку Семену явно приходилось держать в руках?
      – Долго еще? – внезапно спросил Крайнев по-немецки.
      – Скоро! – на том же языке же отозвался Семен, улыбнулся и перешел на русский: – Немецкий я знаю. Три года в плену был – в двадцатом вернулся. У бауэра работал… Сволочь! Но кормил…
      – Пехота?
      – Артиллерист, дивизион трехдюймовок. Разбил нас немец под Сморгонью… Как дал из "берты", очухаться не успели – немецкие гренадеры!.. – Семен горько усмехнулся.
      Крайнев не заметил, как с лесной тропы они выехали на широкую лесную дорогу. По всему было видно, что ее недавно приводили в порядок: вырубали кусты, подсыпали ямы… Колеи, продавленные колесами грузовиков, были глубокие – по дороге прошла не одна колонна тяжело груженых машин. По лицу Семена было видать, что ему это в диковинку: он с удивлением рассматривал дорогу и крутил головой по сторонам. Не сговариваясь, они подогнали коней, перейдя с неспешного шага на рысь. Но за ближайшим поворотом натянули поводья – путь преграждал шлагбаум. Рядом виднелся большой шалаш.
      Некоторое время Крайнев и Семен стояли, ожидая окрика, но вокруг было тихо. Крайнев слез с коня и подошел ближе. Шалаш был пуст. Внутри валялись пустые консервные банки, противогазные сумки, обрывки бумаг и другой мусор – по всему было видать: люди покинули это место спешно. Крайнев подошел к шлагбауму, отвязал веревку и поднял еловую жердь, преграждавшую путь. Семен спешился и, держа на поводу обоих коней, подошел.
      – Удрали, защитнички! – сплюнул зло.
      "Что, интересно, защищали?.." – подумал Крайнев, но Семен прервал его мысль, указав вперед.
      – Вот она, балка. Рулинка, по-местному…
      Крайнев зашагал в указанном направлении, с недоумением поглядывая перед собой. Балки не было. Чуть холмистое, сплошное пространство, покрытое высокой травой и редким кустарником. От шлагбаума сюда тянулась глубокая колея, присыпанная скошенной травой; трава уже подсохла и пожелтела. "Зачем понадобилось маскировать колею?" – недоумевал Крайнев, как вдруг ахнул, едва успев остановиться. Он стоял на обрывистом берегу. Но глубокого провала перед ним не было. Балку по самые края заполняло нечто большое, укрытое маскировочной сетью. Неловко оскальзываясь по влажной траве, Крайнев сполз ниже и приподнял сеть. Это были ящики. Деревянные, большие и поменьше, сложенные высокими штабелями. "Калибр 7,62 мм…" – прочел Крайнев, уже понимая, что обнаружил. Он стащил ящик, поддел крышку штыком от немецкой винтовки, оторвал. Внутри оказались две металлические коробки с такими же надписями. Тем же штыком он вскрыл жестянку. В картонных коробках, заполнявших ее, масляно поблескивали винтовочные патроны.
      "Будет чем заряжать карабин!" – обрадовался Крайнев и, приподнимая сеть над головой, пошел вдоль штабеля. Ящики с винтовочными патронами сменили другие – длинные, с надписями на незнакомом языке. Крайнев недоуменно остановился.
      – Патроны для трехдюймовки, – услыхал он за спиной голос Семена. – Французские. Шрапнель. Порт отправки Марсель… – Семен незаметно появился рядом и читал надпись. – Стреляли мы такими. Гильза у них дрянная – в казеннике застревает. Но рвутся хорошо…
      – Почему французские? – удивился Крайнев.
      – По заказу русского правительства выделывали во Франции. Своих-то не хватало. Пароходами везли…
      – Остались с Первой Мировой? Они же не годные!
      – Снаряд хранится 25 лет. Может, и больше, но проверять надо. Эти делали в шестнадцатом. Как раз…
      – Здесь одна шрапнель?
      – Похоже на то, – сказал Семен, проходя вдоль штабеля. – Навезли много – дивизиону в неделю не расстрелять. А еще винтовочные… Полковой склад…
      – Неподалеку шли бои?
      – Гремело за лесом два дня, – подтвердил Семен. – Вчера затихло.
      – Едем! – решительно сказал Крайнев.
      К местам боев вела та самая подновленная дорога, но Семен при первой же возможности свернул в лес. Крайнев спорить не стал – встреча с немецким патрулем была еще свежа в памяти. Продираясь сквозь ельник, они проехали версты три, прежде чем лес отступил.
      Они стояли на краю вырубки. Лес здесь свалили давно, вырубку успели раскорчевать и даже вспахать для будущих саженцев. Голое пространство плавно сбегало вниз к проходящей в метрах трехстах дороге. Далее простирался широкий луг. "Идеальное место оседлать дорогу!" – понял Крайнев. Другие тоже поняли. Вдоль опушки тянулась густая цепь окопчиков, кое-где виднелись и блиндажи. "Полк не полк, но батальон оборонялся!" – решил Крайнев, трогая бока лошади каблуками.
      Они медленно ехали вдоль линии обороны, разглядывая окопы. Первого убитого красноармейца они увидели разом: он сидел, скорчившись на дне окопчика, откинув голову на стенку. Нижняя челюсть отвисла, виднелись белые зубы. Затем убитые стали попадаться чаще и чаще. В окопах, просто на земле, застреленные, посеченные осколками, раздавленные гусеницами танков. Некоторые лежали у самого леса – встретили смерть, убегая. Никогда ранее Крайнев не видел столько покойников и во всем безобразии смерти: почерневшие на солнце лица, торчащие из разорванных тел белые кости, сизые внутренности, облепленные клубками жирных мух… Его замутило, и он перевел взгляд на дорогу. Вдоль нее чернело не менее десятка разбитых машин, некоторые сгорели до остовов. Убитых не было видно: ни у дороги, ни на вырубке. Немцы или увезли своих мертвых или похоронили. Внезапно Крайнев услыхал бормотание. Он скосил взгляд – Семен крестился.
      "Как они держались два дня? – подумал Крайнев. – Против танков?"
      Он проехал до конца позиции. Левый фланг линии обороны упирался в топкий берег тихой реки. Через реку был переброшен мост. Оборонявшиеся либо не успели его взорвать или же не сумели. Деревянный мост вряд ли выдержал бы танк. Присмотревшись, Крайнев увидел черные следы гусениц, выползавшие из реки чуть пониже моста. Брод… Мост взрывать было бесполезно. Командир, организовавший эту оборону, знал дело. Колонну грузовиков пропустил через реку, а затем накрыл огнем. Укрыться на ровном лугу негде, немцев ждал полный разгром… Но потом подошли танки…
      Крайнев повернул коня. Он увидел, как Семен неподалеку спешивается, и поскакал к нему. Это была позиция артиллеристов, вернее то, что осталось от нее. Батарею вначале разбили из танковых пушек, а потом проутюжили гусеницами. Семен пнул ногой пустой ящик из-под снарядов.
      – Шрапнель! Та самая, французская! Трубку снаряда на "гранату" поставишь, а танк не возьмет…
      "Зато грузовики на дороге горели!" – хотел сказать Крайнев, но промолчал. На Семена тяжко было смотреть. Он бродил меж раздавленных пушек и погибших артиллеристов, трогал орудия руками и что-то бормотал себе под нос. Крайнев не решился заговорить и спустился в блиндаж.
      Это была скорее землянка: наспех отрытая яма, перекрытая жиденьким накатом из одного ряда бревен. На лучшее укрытие артиллеристам, видать, не хватило времени. Вход в землянку-блиндаж прикрывала плащ-палатка. Внутри стоял сумрак, приглядевшись, Крайнев понял, что блиндаж пуст. Валялись брошенные противогазы, пустые консервные банки, примитивный стол из жердей был перевернут. Скорее всего, это сделали немцы, разыскивая живых. Крайнев повернулся, чтоб уйти, и внезапно увидел на стене деревянную кобуру. Немцы ее не заметили. Он снял ремешок с сучка, открыл кобуру и извлек "маузер". Магазин пистолета был пуст. Крайнев понюхал ствольную коробку – из оружия не стреляли. "Не было патронов! – догадался он. – Поэтому и бросили…"
      Снаружи светило солнце, и ему стало спокойнее на душе. Семен все еще топтался у пушек, Крайнев подошел и сунул ему кобуру:
      – Подарок!
      – Хорошая вещь! – оценил Семен, доставая пистолет. – На германской войне был у меня…
      – Патронов нету! – предупредил Крайнев.
      – В Рулинке поищем! Там много всего…
      "Были бы, так привезли!" – хотел сказать Крайнев, но промолчал.
      – Трехдюймовки Путиловского завода, образца 1902-го! – сказал Семен, указывая на покалеченные пушки. – С такими мы на германской воевали. Вот когда пригодились.
      – Уже не пригодятся!
      – Одна целая, – сощурился Семен. – На боку лежит – только и всего. Даже панораму не повредило!
      Крайнев смотрел на него вопросительно.
      – На опушке есть передки, а у нас – два коня! – продолжил Семен. – Упряжь по штату…
      – Ехать по дороге… – нерешительно произнес Крайнев. – Вдруг опять патруль?
      – Отобьемся! – махнул рукой Семен. – Оружия здесь – вагон! Можно даже пулемет сыскать…
      Отговаривать его было бесполезно, и Крайнев сдался. Вдвоем они поставили пушку на колеса (пришлось поддеть оглоблями), прицепили к передку и запрягли коней. Затем бросили седла на передок и примостились сами. Пулемет они и в самом деле нашли, даже два, но оба оказались разбитыми. Крайнев подобрал несколько винтовок, зарядил (патроны он прихватил в Рулинке) и сложил в ногах. Семен управлял парой, а Крайнев сидел рядом, напряженно поглядывая по сторонам.
      – Похоронить бы солдат! – сказал Крайнев, когда они отправились в обратный путь. – По человечески…
      – Завтра приведем деревню! – пообещал Семен. – Вдвоем за неделю не справиться…
 

* * *

 
      В Долгий Мох они вернулись затемно. Никто не встретился им на пути, но Семен побоялся тащить пушку к дому. Поэтому вначале долго искали место в лесу: чтоб недалеко, но укромно, потом маскировали орудие. Топора не было, идти за ним в деревню Семен поленился; рубили ветки саперной лопаткой, найденной в передке. Веток понадобилось много. Потом повели коней на лужок у деревни, где Семен расседлал их, спутал и оставил пастись. В дом ввалились уже совсем без сил. Оба отказались от ужина. Составили винтовки в углу, выпили по кружке молока и повались спать. Семен – на печке, а Крайневу постелили на той самой лавке, где он сидел за обедом. Матрас был набит сеном, мягким и душистым, Крайнев, как упал на него, так сразу и уснул.
      …Проснулся он от тишины. В его городскую квартиру, несмотря на двойные стеклопакеты, всегда доносился уличный шум. Как всякий городской житель Крайнев привык к нему. Сейчас в доме стояла полная тишина. Свет полной луны, вливаясь в окошко, наполнял избу холодным мерцанием, делая все нереальным: стол, лавку, печь в дальнем углу, висящие на шестке у печи рушники… Крайнев не сразу понял, где это он, а, вспомнив, резко сел на постели. Это был не сон. Он явственно ощущал под умявшимся матрасом твердую лавку, пахло сеном и – от стоявших в углу винтовок – оружейным маслом и сгоревшим порохом. Он спустил ноги вниз. Половицы были твердыми и холодными. Крайнев сунул ноги в сапоги, взял со стола офицерскую сумку Брагина. Помедлив, прихватил давешний карабин обозника – в этот раз магазин его был полон. Тихо скинув крюк с двери, он вышел во двор и сел на лавочку у крыльца. Карабин примостил между ног. Хотелось курить – до звона в ушах. К табаку Крайнев приобщился поздно, уже в воинской части, до этого бабушка запрещала, а ослушаться было стыдно. Сняв погоны, он решительно отказался и от курева, даже дыма табачного не переносил, но сейчас тянуло так, что сил не было! Крайнев заерзал на лавочке и вдруг услышал тихие шаги в сенях. Скрипнула дверь, и во двор вышел Семен. Он был в одной рубахе и бос.
      – Что вспоролся? – спросил, присаживаясь рядом.
      – Не спится.
      – Мне тоже, – вздохнул Семен. – Всем вчера хватило… Человека убить – не кабанчика резать, да кабанчика по первости муторно. Дочка трусится… Говорил ей: "Не ходи!" Нет… "Именины у тетки, как не поздравить?!" Вот и поздравила… С другой стороны родни у нее – только я да тетка…
      – Почему? – спросил Крайнев. Спрашивать было не деликатно, но он чувствовал – можно.
      – Была у меня семья, – заговорил Семен, доставая кисет и сворачивая цигарку. – Жена, детей четверо… Жена на десять лет моложе. Я пока воевал, а потом в плену горбатился, сверстники поженились, детей завели. Вернулся, старый уже, под тридцать, девки только смеются, хоть ты вдову какую ищи. А тут Дуня… Шестнадцать лет, одна дочка у родителей, не хотели за меня отдавать – только крик стоял! Потому в Долгий Мох переехали, не дали бы там жить…
      Краев так жадно глядел на цигарку в руках Семена, что тот почувствовал его взгляд и молча отдал. Себе свернул другую. Чиркнул спичкой. Крайнев блаженно затянулся ароматной махрой и с наслаждением выдохнул дым.
      – Вот… – продолжил Семен, в свою очередь выпуская дым. – Все было ладно, а тут менингит… Настя в Городе жила, школу заканчивала, поэтому не заразилась, а Дуня за детьми ходила… Она и трое детей, один за другим… В деревне тогда много народу умерло, но ни у кого столько, как у меня…
      Крайнев скосил глаз и увидел на небритой щеке Семена мокрую дорожку. "Антибиотиков у них еще нет, – вспомнил он, – а без них менингит – смерть… Как туберкулез, воспаление легких, дизентерия… Каменный век!"
      – Что теперь будет, Ефимович! – спросил Семен, бросая потухшую цигарку. – В ту войну мы германца дальше Сморгони не пустили, но Ленин ему в восемнадцатом полстраны отдал. Сейчас немец под Смоленском…
      – Наполеон и в Москве был…
      – Думаешь, будет, как с Наполеоном?
      – Будет!
      – Но пока обратно погонят, горя хлебнем, – заключил Семен. – Мыла нет, соль, спички и керосин кончаются… Хоть бы немец не трогал. В германскую он не особо…
      – Так то в германскую! – сказал Крайнев, вставая.
      – Ты куда?
      – Пройдусь!
      – Иди! – согласился Семен. – Все равно никого вокруг. Немец по ночам не воюет…
      Крайнев вышел за ворота и зашагал по пыльной дороге. Сапоги вязли в мягком песке, босые ноги болтались внутри, идти было неудобно. Но он упрямо шагал вперед. Подойдя к кладбищу, где вчера хоронили убитых, он бросил взгляд – свежий могильный холмик явственно темнел посреди залитой лунным светом поляны. Крайнев пошел дальше, больше всего опасаясь заплутать в ночном лесу. Не заплутал. Это был тот же поворот, тот куст лещины, за которым он стоял менее суток назад. Крайнев нашел место, где очутился в самом начале, поправил поудобнее ремень карабина на плече. Вздохнул. И запахло прелью…
      Он лежал на любимом диване в своей квартире. Горела люстра, работал включенный телевизор. На больших стенных часах было 22.13. Примерно столько же, как он провалился. Крайнев поморщился – ложе карабина жестко упиралось в спину – и встал. Сапоги громыхнули о ламинат. Он стащил их и швырнул в угол. Затем отнес туда же карабин и сумку. И только после этого, внутренне сжимаясь, взял в руки электронные часы со столика. День был тот же. Он поочередно проверил числа на карманном компьютере, затем на большом, дождался упоминания даты в сводке телевизионных новостей. Они совпали. В августе 1941-го он провел часов двадцать, но в квартире отсутствовал несколько минут. Или один миг…
      Крайнев вернулся к сложенным в углу вещам, взял карабин. Оружие было тяжелым, металл рукоятки затвора – холодным. Крайнев повернул и потянул ее, ловко поймал выскочивший из ствольной коробки патрон. На кухне он пассатижами вывернул пулю из гильзы, высыпал порох на полированный металл мойки, поднес кухонную зажигалку. Порох взорвался ослепительной вспышкой. "Из карабина можно стрелять! – подумал Крайнев. – Почему бы и нет? Взрывчатка не портится. Если не держать ее в агрессивной среде…"
      Внезапно ему захотелось спать. Выбросив гильзу и пулю в мусорное ведро, он пошел в ванную, принял душ (время в квартире не изменилось, но прошедшие двадцать часов он на себе ощущал). Затем быстро разобрал постель и провалился…

3

      Без десяти девять Крайнев вошел в свой кабинет. До обеда он поучаствовал в двух совещаниях: на одно пригласили его, второе он собрал сам. Между совещаниями он выпил чашку кофе, в 12.30 отправился обедать. Не доверяя столичному общепиту, банк содержал собственную столовую, где персонал вкусно и сытно кормили за символическую плату. После обеда Крайнев изучал материалы проверок, иные утверждал, другие возвращал на доработку. В 15.00 он выпил вторую чашку кофе со свежими сушками (сладкое он не любил) и продолжил работу с бумагами. Все шло как обычно. Даже Маша не раздражала. Она сменила юбку и блузку – первая была длиннее, вторая – без декольте. Но оба предмета одежды так туго обтягивали машино тело, что выглядела она соблазнительнее, чем вчера. Крайнев хмыкнул про себя, заметив эту уловку, но воспитывать делопроизводителя не стал. В банке было кому следить за соблюдением дресс-кода. Если у них нет претензий, зачем вмешиваться?
      С бумагами удалось разобраться вовремя, Крайнев покинул кабинет ровно в 18.00. На стоянке он немного потоптался у машины, борясь с искушением. "Этого не может быть! – уговаривал он себя. – Мне просто померещилось!" Тут он вспомнил про карабин и планшет в стенном шкафу, заботливо перепрятанные по утру, и решил сменить направление мыслей. "Что мне там нужно? Это их поколение, их судьба, я не имею право вмешиваться! К тому же можно не вернуться – неизвестно, как все это действует!"
      Последняя мысль Крайневу совсем не понравилась, он обругал себя "трусом" и перестал бороться с искушением. Вмешиваться было не обязательно. Ничего страшного не случится, если просто навестит новых знакомых и поблагодарит за гостеприимство. Крайнев сел за руль и свернул к гипермаркету. В магазине он провел много времени: изучал товар, подзывал продавца, спрашивал, спорил, и в результате добился своего – из подсобки ему притащили картонную коробку дешевого хозяйственного мыла. Коричневого, памятного Крайневу по детским годам, в гипермаркете не нашлось – такого не выпускали. Выбранное мыло оказалось китайским, белого цвета, зато без всяких букв и цифр на брусках – он проверил, разорвав упаковку. Спички покупать Крайнев не стал – все коробки были с годом выпуска на этикетках. На стоянке он погрузил мыло в багажник и отправился магазин "Ткани". Здесь сходу заказал два метра плотной бязи и кусок мешковины. Из последней прямо в магазине ему сшили два мешка. Без звука – в магазине видали и не таких чудаков. В аптеке немного удивились, но за дополнительную плату согласились слить йод из маленьких пузырьков в один большой с притертой стеклянной пробкой (его нашли в подсобке) и завернуть широкие нестерильные бинты в большой лист упаковочной бумаги. Плотные цилиндры хлопковой ваты Крайнев сам освободил от упаковки – ее завернули с бинтами. Таблетки аспирина и анальгина требовали большей работы, ее он оставил на дом. Шприцы в аптеке продавались только разовые, но несколько коробок с ампулами он все же купил. Подумав, взял упаковку мощного антибиотика. В аптеке ему ко всему прочему продали пять небольших пузырьков темного стекла – пустых, но чистых.
      Дома Крайнев сложил покупки в прихожей и первым делом плотно поужинал. Затем принялся за работу. В домашней аптечке нашелся рулончик обычного пластыря. Крайнев отрезал несколько кусков одинаковой длины и налепил их на чистые пузырьки. На получившихся этикетках, простым карандашом написал: "Жаропонижающее", "Болеутоляющее", "От инфекции". Для двух пузырьков лекарств не было, он оставил их про запас. В остальные поочередно сыпал выдавленные из упаковок таблетки. Ваткой, смоченной в уксусе, стер с ампул все буквы, кроме названия, затем завернул их в кусок ткани. Оставшуюся бязь Крайнев порвал на портянки – вышло ровно три пары. Кроме бязи и мешковины он купил в магазине два куска шерстяной материи (покойная бабушка называла такие "отрезами"). С детских лет он помнил два названия – "габардин" и "шевиот", к его удивлению в магазине такие нашлись. Стоила ткань не дешево, но Крайнев велел отрезать по два с половиной метра каждой – с запасом. От предложенной продавцом подкладки отказался – выглядела современно. Габардин и шевиот он просил потемнее, но даже такая ткань смотрелись веселенькой. В последнюю очередь Крайнев занялся мылом. Каждый брусок пришлось освободить от упаковки, и к концу работы ее собрался целый ворох. Он ссыпал мыло в мешок, завернул свободные края и получившийся тяжелый пакет уложил на дно второго. Следом поместил лекарства и отрезы. Завязанный мешок он отнес в зал и занялся собой. В антресоли обнаружил свой "тревожный" чемоданчик, заброшенный туда несколько лет назад и благополучно забытый. В чемоданчике нашлась пара армейского белья – синие трусы и голубая майка, алюминиевый станок для бритья с лезвиями, зубная щетка. Станок и щетку Крайнев сунул в офицерскую сумку и отправился в душ. Сменив белье, он надел спортивный костюм, в каком вернулся из Долгого Мха, и присел к компьютеру. Скоро он убедился, что Интернете есть все, кроме того, что нужно. Выключив компьютер, Крайнев обул сапоги, перед этим тщательно навернув на ступни портянки, перебросил через плечо ремень офицерской сумки, взял карабин, мешок и присел на диван.
      …Ничего не произошло. Он сидел, сжимая одной рукой цевье карабина, второй – горловину мешка и не ощущал никакого запаха. Прошла минута, другая, третья… Ничего. Подумав, Крайнев неохотно выпустил мешок – не помогло. Достал из офицерской сумки бритву и зубную щетку – тот же результат. Менять белье ему расхотелось. Зато захотелось курить. Крайнев встал и как был – в спортивном костюме и яловых сапогах – вышел из квартиры. В маленьком магазинчике за углом он купил трубку и большой пакет голландского табака. Вернувшись, прошел на кухню, набил чубук, затянулся и стал задумчиво пускать дым в пластиковый потолок. Офицерская сумка все еще висела на его плече. Скуки ради он открыл ее и в одном из отделений нашел не замеченные сразу листки серой бумаги. На всех стоял штамп "Воинская часть N…", а внизу красовалась подпись командира и лиловая печать. Пространство между штампом и подписью было пустым. Сюда можно было вписать любой текст.
      "Зачем они понадобились интенданту? – думал Крайнев, пряча листки обратно. – Для расписок об изъятии продовольствия, коней и другого имущества для нужд армии? Но на листке можно написать любой приказ или справку. Каким доверием командира надо пользоваться, чтоб получить такой карт-бланш? Или это обычное дело того времени?.."
      Он еще размышлял о находке, когда почувствовал примешавший к запаху голландского табака аромат прели. Сломя голову, он рванулся в зал и на бегу успел схватить карабин и мешок…
 

* * *

 
      Сказать, что Семен обрадовался подаркам, означало ничего не сказать. Когда Крайнев появился на рассвете и без долгих предисловий вывалил содержимое мешка на стол, глаза у старого артиллериста блеснули.
      – Откуда? – спросил Семен, трогая белый брусок.
      – Трофей! – коротко ответил Крайнев.
      Семен кивнул и стал рассматривать подарки. Каждую вещь бережно брал тонкими пальцами (руки у него не походили на крестьянские), подносил к глазам, мял, щупал и даже нюхал.
      – Трофей, а надписи русские! – удивился он, добравшись до пузырьков.
      – У наших взяли, – пожал плечами Крайнев.
      – Так даже лучше! – согласился Семен. – Будем знать, от чего какое…
      Отрезы Семен развернул, набросил на стол, оценивая рисунок ткани, затем снова бережно сложил.
      – Худая у немцев материя – тонкая, – заключил в итоге. – Но красивая. Мужику не пойдет, бабе в самый раз. Дочке на платье… Спасибо тебе, Ефимович!
      – Из "спасибо" шубу не сошьешь!
      Семен вопросительно глянул на Крайнева.
      – Нужна одежда. Эта, – он хлопнул себя по штанам, – не годится.
      – У меня только простое, домотканое, – развел руками Семен.
      – Такое и нужно.
      Вернувшаяся Настя (выгоняла корову на пастбище) принесла Крайневу льняную рубаху и штаны, которые он тут же окрестил "портами", затем подсела к столу и занялась подарками. Лицо ее светилось от счастья.
      – Пахнет как! – сказала, нюхая мыло. – Будем умываться! Постирать и в щелоке можно.
      "Это дешевое китайское мыло с химическим запахом!" – хотел крикнуть Крайнев, но сдержался.
      – Стирай! – велел сердито. – Мыла еще принесу. Лучшего…
      Пока Настя занималась подарками, Крайнев переоделся за ширмой. Ткань его новой одежды приятно легла на тело. Рукава оказались чуть коротковаты (Крайнев был выше хозяина), но по летнему времени – в самый раз. Крайнев обулся, затянул на себе офицерский ремень с портупеей, ранее принадлежавший Брагину, и вышел к хозяевам.
      – Хоть и в сермяге, но командир! – оценил Семен.
      Настя ничего не сказала, только опять покраснела.
      Семен велел накрывать на стол. Настя бережно прибрала подарки, достала из печи чугун с вареной картошкой, принесла огурцы, перья зеленого лука и уже привычный кувшин с молоком. Они неспешно поели. Картошка, сваренная целиком, в печи зарумянилась и была очень вкусной. Настя положила на стол тоненькие палочки; ими натыкали картошку и несли в рот, запивая свежим молоком. Семен сворачивал перья лука в продолговатые рулончики, макал в солонку и аппетитно хрустел. Крайнев свернул себе – понравилось. Покончив с едой, Семен полез за кисетом, но Крайнев остановил его. Сходив за ширму и принес пакет с табаком.
      Голландский "Капитан" дал такой дух, что Настя заулыбалась.
      – Немецкий? – удивился Семен, разглядывая пакет. – Ишь, в целлофан затянули!..
      – Голландский! – сказал Крайнев, пытаясь сунуть пакет в карман своих "портов". Не получилось.
      – Кисет нужен! – снисходительно улыбнулся Семен. – Попроси Настю, сошьет!
      Настя согласна закивала, едва Крайнев глянул на нее…
      Полчаса спустя они ходили по домам, собирая людей. Вернее, ходил Семен. Крайнев просто встал посреди улицы, показывая, где собираться. В окошках мелькали любопытные лица, детишки повисли на заборах, но к нему не шли. Семен, пройдя деревню из конца в конец, сам подошел к Крайневу, и только тогда к ним потянулись люди. Мужчины. Женщины, хоть и показались в калитках, там и остались. Крайнев считал: подошло девять мужиков, не считая Семена. Все примерно лет сорока – сорока пяти. В двух домах мужчин не оказалось: либо ушли по делам засветло, либо их не было там вовсе.
      – Дело простое, мужики, – сказал Семен, когда все собрались. – Мы с командиром, – он кивнул на Крайнева, – вчера были за Рулинкой, бой там шел. Много наших лежит. Надо похоронить по-божески.
      – Ближе деревень нет? – недовольно сказал худой, костистый мужик. – Почему мы?
      – Креста на тебя нет, Пилип! – рассердился Семен. – Это ж наши дети! А если б твоего там?! Сколько им лежать? Жара…
      – Я… Ничего… – смешался Пилип.
      – Тогда слушай! У нас с командиром – три коня и телега. Кони и телеги – у Василя и Степана. Найдем еще две телеги, все поедем, легче будет. У кого бабы покрепче, пусть тоже собираются – убитых много. Берите еду, воду…
      – Что за кипеж? – раздалось позади.
      Все удивленно обернулись. По улице вихлястой походкой приближалась странная фигура. Одет незнакомец был по-городскому: в пиджак и брюки навыпуск. Только пиджак был наброшен на голое тело, между широкими, мятыми лацканами виднелась большая, во всю грудь, татуировка – церковь с куполами.
      – Зачем хай? – вновь спросил незнакомец, подойдя. – Об чем толковище?
      – Солдат наших едем хоронить! – сердито буркнул Семен. – Присоединяйся!
      – Я? – незнакомец ощерил гнилые зубы. Там-сям среди них мелькнули золотые фиксы. – Закапывать вертухаев? Ты че, отец, в натуре? Пусть лежат, где легли!
      – Как хочешь! – пожал плечами Семен. – Мы поедем.
      – Не поедете!
      – Почему?
      – Я запрещаю!
      Семен нахмурился.
      – Пусть большевички гниют! – закричал тауированный. – Воняют, как падлы! Мало они народ по этапам да тюрьмам гноили?!. Эти свое получили, теперь черед других! Немцы с ними разберутся! Покажут "меру социальной защиты"!.. А я помогу! Кончилось комиссарское время!.. – фиксатый выплевывал слова, брызгая слюной. Глаза его, налитые кровью, горели безумным блеском.