Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Джентльмен сыска Иван Подушкин (№1) - Букет прекрасных дам

ModernLib.Net / Иронические детективы / Донцова Дарья / Букет прекрасных дам - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Донцова Дарья
Жанр: Иронические детективы
Серия: Джентльмен сыска Иван Подушкин

 

 


Дарья Донцова

Букет прекрасных дам

Глава 1

Не храните конфеты в ботинках! Большинство людей, услыхав эту фразу, начинают вертеть пальцем у виска и весело хихикать, намекая на то, что сие заявление абсурдно. И впрямь, кому в голову придет засовывать шоколадки и карамельки в штиблеты. Всем очевидна глупость такого поступка!

Вздохнув, я подошел к подземному переходу. С неба валил снег, и ступеньки покрывал толстый слой жидкой грязи. Запросто можно поскользнуться и загреметь вниз на пятой точке, сломав руку или ногу. Перед глазами мигом возникло видение: вот я, в добротном пальто, лежу у подножия лестницы и издаю громкие стоны. Богатое воображение – это моя основная беда. Стоит подумать о какой-то ситуации, как она мигом появляется перед глазами.

Впрочем, переломать себе конечности этим вечером не хотел никто. Женщины, спускавшиеся в метро, все как одна держались за поручни. Вот оно, преимущество принадлежности к дамскому полу. Совершенно естественно, если нежное существо осторожно хватается за перила, но мужчине этого делать никак нельзя. Ну не могу я себе позволить уцепиться за перила и ползти вместе с тетками по обледенелым ступенькам, хотя это было бы разумно. Почему? – спросите вы. А потому. Не хочу быть смешным. И вообще – не храните конфеты в ботинках!

Кое-как я спустился вниз и направился по переходу на ту сторону проспекта. Справа и слева сверкали витрины ларьков. Плохая погода загнала в переход всех тех, кто обычно стоит снаружи: бомжей, ищущих пустые бутылки, студентов из ближайших институтов и даже мамаш с детьми. Последние таращились на витрины и ныли, выпрашивая шоколадки, жвачки и игрушки. Студенты же, как всегда, были пьяны, впрочем, когда я проходил мимо одной группки, мне в нос ударил сладковатый запах «травки». Вот как странно устроен человек! Фраза о конфетах в ботинках заставляет его хохотать, но ведь есть и другие, столь же очевидные, истины. Не кури – заработаешь рак легких, не пей – превратишься в алкоголика, не употребляй наркоту – станешь слабоумным… Но отчего-то люди, услыхав эти фразы, не смеются… Впрочем, сам я курю, правда, к горячительным напиткам совершенно равнодушен, наркотики же не пробовал и, честно говоря, не испытываю ни малейшего желания проделать это в ближайшее время.

Переход закончился, я вышел наверх, завернул за угол, прошел вперед по проспекту и встал у киоска «Роспечать». Сейчас сюда приедет Рита, восемнадцатилетняя внучка моей хозяйки Элеоноры. Мне велено встретить ее здесь, в относительно людном месте, и проводить до дома. Элеонора боится, что ее любимицу изнасилуют или ограбят, напугав до полусмерти. Хотя Рита сама нарывается на неприятности. Одевается она так вызывающе, что при взгляде на ее открытые почти до пятой точки ноги желание затащить девицу в кусты возникает почти у всех представителей мужского пола. Рита знает о том, что хороша, и вовсю пользуется этим. Кофточки она носит короткие и облегающие, мне все время кажется, что они сейчас лопнут на ее довольно пышном бюсте. Про юбки я уже говорил, впрочем, в брючки она, наверное, влезает с намыленными ногами, потому что штанины обтягивают ее, словно вторая кожа. И неизвестно, что выглядит более сексуально: голые колени или «кожаные» ножки? Еще господь наградил ее хорошенькой мордочкой, пышными кудряшками и полным отсутствием ума… Но с такой бабушкой, как моя хозяйка Элеонора, мыслительные способности Рите не понадобятся никогда. Она просто будет бездумно тратить капитал, который нажила Нора.

– Вава, – раздалось с той стороны пустой улицы, – Вава, ты ждешь?

Я повернул голову, веселая Риточка махала мне рукой.

– Что такой мрачный? – верещала она. – Извини, опоздала…

И она стала спокойно, не торопясь, пересекать проезжую часть. Этой улицей редко пользуются водители, в двух шагах шумит многолюдный проспект, а здесь тишина, сонное царство. Но троллейбус, на котором прикатила Рита, останавливается именно на этой пустынной магистрали, в самом подходящем для разбойника месте.

– Не грусти, Вава! – орала Рита, вышагивая по шоссе. – Чего нос повесил?

Я демонстративно отвернулся в другую сторону. Вава! Меня зовут Иван. К простому мужицкому имени прилагается звучная фамилия Подушкин. Род мой известен издавна. Бояре Подушкины были одними из тех, кто возводил на трон Михаила Романова. Поколения Подушкиных верно служили царю и отечеству, больших чинов не имели, но пользовались уважением и были стабильно богаты. В 1917 году почти весь род сгинул в пучине революции. Чудом выжил только мой отец, ему еще не исполнилось и года, когда в имение Лыково, расположенное под Петроградом, ворвался отряд красноармейцев и перестрелял «проклятых буржуев».

Моего папеньку спасла повариха, у которой недавно умер от крупа младенец. Когда возбужденные пролетарии ворвались на кухню, они увидели толстую бабу в цветастой юбке. На коленях у нее лежал младенец, сосущий необъятную грудь.

– Тише, ироды, – замахала бабища руками, – дите перебудите, закатится ща воплем, вам лялькать дам!

Солдаты на цыпочках ушли в комнаты и стали грабить барские покои. Примечательно, что никто из слуг не выдал Анну. Ни камердинер, ни лакеи, ни горничные. Впрочем, прислуга, жившая в имении много лет, глубоко переживала смерть хозяев. Вместе с кончиной Подушкиных лопнуло и благосостояние обслуживающих их людей. Никакой радости от свершившейся революции они не испытывали.

Анна, прихватив младенца Павла, подалась в Москву, где проживала ее старшая сестра Нина. Сначала они голодали, как все, потом жизнь потихоньку наладилась. Аня устроилась на фабрику, стала ткачихой, уважаемым человеком, получила целых две комнаты в коммуналке. Павла она выдала за своего сына. Может быть, поэтому, а может, потому что фамилия Подушкин звучала для пролетарского уха простецки, отца моего не коснулись репрессии. Оболенские, Вяземские, Волконские… Вот этим не повезло, уже одна фамилия вызывала классовую ненависть. А Подушкин? Никому и в голову не приходило, что ее обладатель дворянин в двенадцатом колене. Впрочем, большевики не слишком хорошо разбирались в фамилиях. Помню, как удивлялся в свое время мой отец:

– Надо же, отправили первым в космос Гагарина!

Я полюбопытствовал:

– А что тут странного?

– Видишь ли, Ваняша, – ответил папенька, – были на Руси князья Гагарины, известный, старинный род. Сомневаюсь я, что Юрий Алексеевич, наш первый космонавт, им не родственник. Ну сам посуди, в тысяча девятьсот шестьдесят первом году ему было двадцать семь лет, значит, родился он в тысяча девятьсот тридцать четвертом… Нет, он точно из тех Гагариных, какая-нибудь дальняя ветвь. Недоглядели коммунисты… А может, специально так сделал тот, кто желал, чтобы героем стал дворянин.

Я не обратил тогда на слова отца никакого внимания. Папеньку частенько заносило. У любого человека, сделавшего в жизни маломальскую карьеру, он искал благородные корни и именно их наличием объяснял успех. Кстати, сам папенька был человеком талантливым, изумительно владеющим словом. Способность его к литературе отмечали еще в школе. Как «кухаркин ребенок», он без всяких проблем поступил в свое время в Институт философии, литературы и искусств, легендарный ИФЛИ, в стенах которого обучался весь цвет интеллигенции. Отец получил диплом в 1940-м и, имея безупречное пролетарское происхождение, устроился на завод, по-моему, станкостроительный, в редакцию многотиражной газеты. В анкетах он указывал имена своих «родителей», в графе «Происхождение» сообщал: из рабочих. К тому же совершенно хладнокровно писал: «Отец погиб во время Гражданской войны, воспитан матерью, заслуженной ткачихой, орденоноской». И это было святой правдой. Анна к тому времени стала уважаемым человеком и, несмотря на возраст, продолжала бегать по цеху между станками. Не было никакого лукавства и в фразе о погибшем отце. Ведь он и впрямь сгинул в горниле революции, просто папенька никогда не упоминал, на какой стороне он сражался, а у читавших анкету вопросов не возникало.

Всю Отечественную войну отец благополучно пересидел на заводе, получив бронь. В 1952 году его взяли сначала в «Труд», потом в «Литературную газету», начался его карьерный взлет. Во время оттепели папа опубликовал первый роман. Критика, хоть и отметила легкую «сыроватость» вещи, в целом приняла ее благосклонно. Так он стал писателем. «Живой язык», «яркий слог», «увлекательное повествование» – вот цитаты из газет 60-х годов, посвященные Павлу Подушкину. Но, кроме литературного дара, у отца было редкое трудолюбие и почти патологическое усердие. Из глубин памяти всплывает картина. Вот я, маленький мальчик, подглядываю в щелку, приоткрыв дверь кабинета отца. Услышав скрип, папенька поворачивается и, улыбаясь, говорит:

– Что, дружочек любезный? Иди, иди, мне еще надо поработать.

Будучи подростком, я как-то спросил у него:

– Неужели тебе не надоедает целый день сидеть за столом?

– Понимаешь, Ваняша, – ответил отец, – господь дает многим людям шанс, только большинство бездарно растрачивает талант. Зайди в Дом литераторов, да спустись в буфет, в подвал. Там за столиками сидят одни и те же люди, каждый день говорящие о своей талантливости и исключительности, только дальше праздной болтовни дело-то не идет.

Отец писал исторические романы, выбирая для своих повествований совсем уж далекие времена, десятый век, например. Успех его книги имели фантастический, в особенности у дамской аудитории. Теперь я понимаю, что на книжном рынке СССР это были единственные любовные романы. Читательницы млели от описания замков, пиров и отважных викингов. И, конечно же, от постельных сцен. В целомудренной советской стране они считались почти порнографией, но отец ухитрялся договориться с редактурой и цензурой, поэтому читатели замирали, смакуя детали. Впрочем, посмотрев кое-какие его книги сегодня, должен сказать, что ничего крамольного в «сексуальных» страницах я не увидел. Дальше описания обнаженного тела героини и поцелуев отец не шел. Но вы не забудьте, какие годы стояли на дворе, конец шестидесятых. Женщин в брюках не пускали в ресторан, бородатым студентам декан, словно Петр Первый, велел немедленно избавляться от растительности на лице. Папины книги уходили влет, и мы великолепно жили, имея все атрибуты богатства тех лет: четырехкомнатную квартиру возле метро «Аэропорт», дачу в Переделкине, «Волгу» с шофером, «кремлевский паек» и отдых в Болгарии.

В 1984 году отца не стало. Дачу отобрали, но маменька не очень переживала. На руках у нее имелась тугая сберкнижка. Я еще раньше выбрал себе специальность поэта и поступил в Литературный институт. А в год смерти отца я его как раз окончил, и последнее, что сумел сделать в этой жизни папа, – это пристроить меня редактором в журнал «Литературный Восток».

Что было потом, известно каждому. Перестройка, резкий скачок цен, бешеная инфляция… Мы с маменькой разом стали нищими. Матушка моя – актриса, разбалованная отцом до безобразия. Впрочем, о ней как-нибудь в другой раз.

Поверьте только, что несколько лет нам приходилось ой как несладко. Я пристраивался в разные издания, но все они благополучно прогорали. Можно было, конечно, наняться в процветающий «Господин Н» или «Вашу газету», но меня воспитали таким образом, что при виде подобных изданий к горлу подступала тошнота. Пару лет мы перебивались с хлеба на квас. Стихи были совсем не нужны в новых, стихийно возникающих издательствах. Красота слова, завораживающие рифмы, на все это современным Сытиным[1] было глубоко наплевать.

Время поэзии минуло вместе с Серебряным веком, современное поколение выбирает пепси, детективы и триллеры. Только не подумайте, что я осуждаю кого-нибудь. Нет, просто констатирую факт: поэты в нынешней действительности – лишние люди, а стихи – совершенно непродаваемый товар. Впрочем, Союзы писателей (их теперь то ли семь, то ли восемь) иногда выпускают поэтические сборники, но чтобы попасть на их страницы, нужно таскать бутылки коньяка составителю, хитрить, ловчить, отпихивать локтями конкурентов… Увольте, сие не для меня. Я, наверное, истинный графоман, потому что получаю удовольствие от процесса вождения ручкой по бумаге и совсем не горю желанием увидеть свое произведение напечатанным. Графомания – это любовь к письму, о чем все сейчас благополучно забыли. Истинных графоманов мало, они редки, как алмаз «Орлов». Люди, осаждающие редакции и издательства с криком: «Напечатайте!», не имеют никакого отношения к графоманам. Это жаждущие славы и денег…

– Эй, Вава, – продолжала орать Рита, – не дуйся, котик! Пошли тяпнем пива на проспекте!

Я повернул голову в ее сторону и хотел уже было ответить: «Ты же знаешь, я не люблю спиртного», – но в ту же секунду слова застряли у меня в глотке.

Из-за угла на бешеной скорости вырвалась роскошная черная иномарка, лаковая, блестящая, с приподнятым багажником и тупым носом. Что-то в ней показалось мне странным, но что, я не успел понять, потому что машина на огромной скорости ринулась к Рите. Девчонка взвизгнула и побежала, но машина, быстро вильнув в сторону, догнала ее. Раздался глухой удар. Тело Риты взлетело в воздух и стало падать. Я в ужасе смотрел на происходящее. Действие, казалось, заняло целую вечность. Сначала мостовой коснулась ее голова, ударившись об асфальт, тело девушки подскочило и вновь опустилось на землю со странно, ужасно вывернутой шеей. Падение сопровождалось жутким, шлепающем звуком. Красивые ботиночки с опушкой из меха отлетели от владелицы метров на сто, там же оказалась и сумочка, раскрывшаяся от удара. Бог мой, какую только дрянь женщины не таскают с собой: расческа, пудреница, губная помада, конфетки, кошелек, носовой платок, плюшевая собачка, плеер – все лежало в декабрьской слякоти. Кое-как оторвавшись от созерцания вещей, я перевел глаза на Риту и почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног.

Девушка лежала на спине, широко разбросав руки и ноги, голова ее была повернута на сто восемьдесят градусов, лица я не видел, впереди парадоксальным образом оказался конский хвост из роскошных кудряшек, и в темноте было заметно, как быстро растекается под трупом черная глянцевая лужа.

Откуда ни возьмись появились люди, понеслись сочувственные возгласы, охи и ахи, мне же на голову словно опустилась толстая, меховая шапка, и предметы отчего-то потеряли четкие очертания. Прибыла милиция, один из патрульных оглядел кучу вещей, вывалившихся из сумку на мостовую, и крикнул:

– Похоже, паспорта нет, оформляй как неизвестную!

Тут какая-то сила разжала мои челюсти, и я просипел:

– Ее зовут Маргарита Родионова…

– Вы знаете погибшую? – обрадовался представитель закона.

Я кивнул. Милиционер окинул меня взглядом и неожиданно проявил сочувствие:

– Идите в патрульную машину.

Я покорно влез в бело-голубой «Форд», ощущая странную отупелость. Никогда до сих пор не имел дело с правоохранительными органами, разве что обращался в паспортный стол. Но я наслышан о том, какие порядки царят в среде синих шинелей. Однако о мужиках, приехавших к месту происшествия, не могу сказать ничего плохого. Они были предупредительны и даже сунули мне в руки банку с кока-колой.

Кое-как справившись с эмоциями, я начал отвечать на бесконечные вопросы. Марку машины не знаю. Могу описать дизайн: агрессивный, багажник тупой, приподнятый…

– Такая, – ткнул пальцем один из дознавателей в проезжающую мимо иномарку.

– Да, только черная.

– Значит, «Вольво», – пробормотал парень, назвавшийся Алексеем. – Номер заметили?

Я покачал головой, и в ту же секунду до меня дошло, что было странным в автомобиле. Машина была чистой, сверкающей, ее явно только что вымыли, а номера оказались заляпаны грязью. Я не успел рассказать об этом милиционерам, потому что в моем кармане ожил мобильный.

– Ваня, – раздался высокий, резкий голос моей хозяйки Элеоноры, – где ты? Сколько времени можно идти от проспекта до дома? Поторопись! Чем вы там занимаетесь?

Я смотрел на трубку. Честно говоря, я никогда не вру, но не потому, что являюсь таким уж принципиальным, нет, просто, если всегда говоришь правду, живется легче. А то соврешь что-нибудь, потом забудешь… Но сейчас невозможно было чистосердечно ответить Элеоноре, не могу же я заявить: «Чем занимаюсь? Даю показания милиции, рассказываю о смерти вашей внучки». Поэтому пришлось мямлить:

– Тут, в общем, неприятность….

– Какая?

– С Ритой.

– Она опять напилась?

– Нет, нет, выглядела трезвой.

– Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени?

Я замолк.

– Отвечай же, – настаивала Нора, – ну, быстро, говори!

Когда со мной начинают беседовать командным голосом, я, как правило, теряюсь и машинально выполняю приказ, но сегодня промолчал и посмотрел на Алексея. Милиционер вздохнул, взял трубку и официальным голосом сказал:

– Капитан Резов. Насколько понимаю, вы родственница погибшей Маргариты Родионовой…

Я закрыл глаза и, ощущая легкую тошноту, прислонился головой к стеклу. Слава богу, роковое слово «погибшая» было произнесено не мной.

Глава 2

Прошла ужасная неделя, наполненная неприятными хлопотами: похороны, поминки, соболезнования. Все друзья и знакомые, а их у Норы были тучи, бились в рыданиях, моя маменька, прибывшая на панихиду под огромной черной вуалью, упала в обморок, когда гроб понесли к выходу из церкви. Я, естественно, кинулся приводить ее в чувство, но в глубине души был уверен, что она просто решила не упустить момент, чтобы оказаться в центре внимания. Как у всякой актрисы, у нее острая тяга к публичности. Впрочем, на церемонии стало плохо еще одному человеку, профессору Водовозову. Но заподозрить Льва Яковлевича в неискренности невозможно. Он старинный друг Элеоноры, принимаемый в доме на правах родственника. Иногда мне кажется, что у них был бурный роман, Нора временами так странно смотрит на мужика… Впрочем, сейчас ни о каких амурах речи не идет. Моей хозяйке шестьдесят пять лет, а сколько Водовозову, не знаю, но, думаю, не меньше.

Когда роскошный гроб с телом Риты стали втаскивать в катафалк, профессор побледнел до синевы и схватил меня за руку ледяными пальцами.

– Сейчас принесу валокордин, – сказал я.

– Не надо, Ваня, – ответил Водовозов, – само пройдет.

Спокойствие сохраняла одна Нора, командовавшая сотрудниками похоронного агентства и официантами, нанятыми на поминки. Кое-кто из гостей даже осудил свою хозяйку, не пролившую ни слезинки, но я-то знал, что по ночам, запершись в своей спальне, Нора плачет. Просто у нее такой характер, она не станет демонстрировать горе прилюдно.

Именно благодаря своим личным качествам Элеонора добилась успеха в жизни. Моя хозяйка фантастически богата, ей принадлежит куча всяких заведений, парочка газет, две радиостанции, несколько магазинов… Всего и не перечислить. Состояние она начала наживать в 1986 году буквально с нуля, открыв один из первых кооперативов по пошиву женских блузок. В создание производства она вложила всю имеющуюся наличность, влезла в долги, продала машину и дачу, оставшуюся от покойного мужа. Стоит подивиться ее чутью бизнесмена, ведь до перестройки Нора работала преподавателем математики в каком-то заштатном институте и никогда не имела ничего общего с коммерцией.

С тех пор ее дела постоянно идут в гору, она выдержала дефолт и, по-моему, стала только богаче тогда, когда остальные бизнесмены разорились.

Но, очевидно, господь считает, что в жизни каждого человека должно быть поровну зла и добра. Норе потрясающе не везло в личной жизни. Ее муж, кстати тоже профессор математики, погиб в автомобильной катастрофе. Год я вам точно не назову, что-то в начале восьмидесятых. Его смерть открыла череду несчастий. Через два года двадцатидвухлетняя дочь Норы, красавица Олечка, решила родить ребенка незнамо от кого. Сколько мать ее ни пытала, Олечка не открыла ей имени отца ожидаемого ребенка. Отделывалась фразами типа: «Это будет только мое дитя» и «Я с ним не успела познакомиться как следует». Я думаю, что в конце концов бы Элеонора «сломала» Ольгу, заставив ее назвать имя любовника, но, родив Риту, Оля скончалась. Нора забрала младенца к себе и превратилась в бабушку-одиночку. Наверное, за все несчастья господь и послал ей редкую удачливость в делах. Нора, словно царь Мидас, превращает в золото все, к чему прикасается, деньги так и липнут к ней, она ухитряется без конца придумывать новые выигрышные проекты.

В 1990 году на нее обрушилось новое несчастье. Было время дикого передела собственности, и Нора перешла дорогу каким-то крутым парням. Не особо сомневаясь, они наняли киллера, который и подстрелил женщину. Но то ли за дело взялся не профессионал, то ли Норе в очередной раз повезло, только она выжила, потеряв, к сожалению, возможность ходить. Врачи долго говорили, что при таких ранениях позвоночника больные, как правило, превращаются в «овощи», прикованные к постели. Но они просто не знали Элеонору. Через три месяца она села, потом за огромные деньги выписала из-за океана суперсовременную инвалидную коляску. Чего только не умеет делать ее «машина», она у нее уже третья по счету, Нора постоянно покупает себе новейшие модификации. Последняя, например, запросто шагает по лестнице. И еще она оборудована особым устройством, которое мигом поднимает сидящую Нору на один уровень со стоящими на ногах людьми. Мне кажется, что инвалиды, смотрящие на всех снизу вверх, должны ощущать некий комплекс неполноценности… Впрочем, моя хозяйка лишена всяческих комплексов, и еще она не теряет надежды когда-нибудь встать на ноги.

Меня она взяла на работу почти десять лет назад. Норе потребовался секретарь-мужчина, неженатый, способный жить в одной квартире с ней, то есть не шумный, не грязный и не хамоватый. Насчет курения никаких ограничений не было: Нора сама дымит как паровоз. Она не прочь пропустить и рюмочку, а еще моя хозяйка обожает детективные романы, я скупаю ей все новинки, и она весьма невоздержанна на язык. Первое время меня страшно коробили многие ее выражения. Теперь, правда, я привык и не вздрагиваю, когда она кричит утром горничной:

– Лена, твою мать, дрыхнешь? Давай на рысях сюда, жопа безмозглая.

В доме у Норы я занимаю особое место, с одной стороны, я, безусловно, не прислуга. Я сижу вместе с хозяйкой за одним обеденным столом, мои рубашки стирает и гладит горничная Лена, а кухарка Туся всегда интересуется: «Иван Павлович, вы будете на ужин омлет или сготовить для вас чего посытней?»

Мою комнату убирают, а машину, на которой я езжу без всякого удовольствия, моют. С другой стороны, я получаю от Норы весьма хорошую зарплату и обязан выполнять все приказы хозяйки. Естественно, на рынок за картошкой меня не посылают. В мои обязанности входит вести переписку. Нора занимается благотворительностью, она основала специальный фонд, куда поступают заявки от неимущих.

Моя хозяйка никогда не помогает организациям и учреждениям, только конкретным лицам, и я должен вести переписку с теми, кто хочет получить помощь. Еще частенько приходится ездить к этим людям и лично проверять, так ли уж они нуждаются, как рассказывают.

Кроме того, я делаю всякую ерунду: пишу для Риты доклады по русской литературе, а когда она училась в школе, вдохновенно ваял сочинения. Ночами, когда Норе не спится, она просит меня почитать ей вслух. Как правило, это бывают ее любимые детективы. Естественно, она может и сама взять в руки книгу, но, наверное, Элеонора чувствует себя иногда одинокой, поэтому и велит мне садиться в кресло под торшером с томиком Рекса Стаута в руках.

Еще я обязан просматривать кучу газет и журналов, включая самые низкопробные, и отмечать все, что представляет интерес для хозяйки: у Норы нет времени на изучение прессы, но ей надо быть в курсе событий. Еще я развлекаю гостей во время вечеринок… Одним словом, как понимаете, работа у меня непыльная, оклад отличный, а Нора не самый отвратительный вариант начальницы. Может, кому-то и покажется нагрузкой жить в одном доме с работодательницей, но я доволен. Ведь иначе мне пришлось бы обитать вместе с маменькой, а это, поверьте, намного хуже.

За несколько лет, проведенных с Норой под одной крышей, я научился понимать ее с полуслова, даже с полувзгляда. Поэтому, когда сегодня она вкатилась в мою комнату и со светской улыбкой на безукоризненно намакияженном лице заявила:

– Ваня, есть разговор, – я сразу понял, что она находится в сильном волнении.

– Слушаю вас, – сказал я и встал.

– Садись, – махнула рукой Нора, – не разводи китайские церемонии, дело есть.

Я сел и посмотрел на хозяйку. Кажется, я ошибся, она совершенно спокойна, просто, очевидно, заболела: глаза лихорадочно блестят, а на щеках проступают красные пятна.

– Ты можешь еще раз рассказать мне о наезде?

Я замялся.

– Понимаю, что заставляю тебя вновь вспоминать не слишком приятные события, но очень надо, – тихим голосом продолжила Нора.

Я вздохнул и в который раз начал повествование:

– Рита сошла с троллейбуса и пошла ко мне.

– Она ничего не говорила?

– Нет, только крикнула: «Вава, извини, опоздала» или что-то в этом роде.

– Ты, конечно, обозлился на дурацкую кличку, но вида не подал, – усмехнулась Нора.

Я пожал плечами. Какой смысл обижаться на Риту? Она бы только стала хохотать. Если кому-то нравится называть меня идиотским детским прозвищем, пожалуйста.

– Дальше, – поторопила Нора.

– Ну, она шла по проезжей части…

– Машины были?

– Ни одной. А потом невесть откуда вылетела «Вольво», или вылетел, я не знаю, как правильно сказать.

– Насрать на чистоту речи! – рявкнула Нора. – Откуда ты знаешь, что это был «вольвешник», ты же вроде в автомобилях не слишком разбираешься?

– Милиция сказала.

– Дальше!

– Ну и все! Он на нее наскочил, автомобиль.

– Рита не заметила машину?

– Увидела и даже попыталась убежать, но та все равно ее сбила!

– На пустой широкой дороге! Тебе не показалось это удивительным?

Я вспомнил, как тупорылое авто вильнуло вслед за несущейся к тротуару девушкой, и осторожно сказал:

– Вероятно, водитель был пьян. Честно говоря, мне…

– Говори!

– Видите ли, «Вольво» казался безукоризненно вымытым, прямо сверкал весь, а номера были заляпаны грязью…

– Вот! – стукнула кулаком по подлокотнику кресла Нора. – Вот и я про то же! Риту убили.

– Ну что вы, – попытался я образумить хозяйку, – девушка, молодая, никому в жизни не сделала зла, коммерцией не занималась, жила как птичка, не мешая другим. Ну зачем лишать ее жизни?

– Вот это-то главный вопрос, – протянула Нора и побарабанила пальцами по подлокотнику, – очень, очень интересный вопросик, и мне хотелось бы знать на него ответ…

Повисла тишина. Моя хозяйка уставилась в незанавешенное окно, подергала себя за волосы и заявила:

– Ладно. Значит, так, Ванечка, я теперь ни есть, ни спать не смогу, пока не докопаюсь до истины.

– Что вы имеете в виду? – решил уточнить я.

Элеонора вытащила из кармана пачку сигарет, золотой «Ронсон», и, щелкнув зажигалкой, спокойно ответила:

– Буду искать убийцу Риты.

Я попытался вразумить Нору:

– Дорожное происшествие вещь распространенная. Капитан Резов, ну тот, что составлял протокол, сказал мне: если водитель, сбивший человека, сам не остался на месте происшествия или если свидетели не запомнили точно номер, то найти преступника практически невозможно.

– Мне насрать, кто ее сбил, – прошипела Нора.

Я оторопел:

– Как это?

– Просто, глубоко плевать на того, кто сидел за баранкой, гораздо интересней узнать, кто заплатил киллеру. Меня волнует не исполнитель, а заказчик, понял?

– По-моему, вы слишком усложняете ситуацию, – осторожно начал я, – дело было вечером, шофер, скорее всего, пьяный…

– Ее убили, – спокойно заявила Нора.

– Это мнение милиции?

– … … – рявкнула Элеонора, – милиции! Тоже мне, блин, специалисты фиговы! Да они там все твердят, что Рита нарушила правила дорожного движения. Перелезла через железное ограждение и пошла через дорогу. Следовало направиться к пешеходному переходу, а тот в двухстах метрах от места происшествия. Да еще алкоголь!

– Какой?

– У нее в крови нашли алкоголь, – хмуро пояснила Нора, – незначительное количество, эксперт сказал, что, скорей всего, один-два фужера вина.

– Для Риты это ерунда.

– Мы с тобой знаем, что Ритка могла выпить две бутылки коньяка и не окосеть, – вздохнула Нора, – а специалист твердит, что для девушки ее хрупкого телосложения такого количества спиртного вполне достаточно, чтобы съехать с катушек. Вот и получается картина: пьяная, вечером, на темной улице.

– Там великолепное освещение, – перебил я Нору, – извините, пожалуйста, что не дал договорить, но прямо у остановки установлена гигантская реклама, лампочек сто, не меньше, горят, Риту было видно как на ладони, и потом…

– Что, – резко спросила Элеонора, – что потом?

Я вновь вспомнил, как «Вольво» вилял вслед за Маргаритой, и сказал:

– Водитель так странно себя вел. Рита побежала, на шоссе было полно места, он запросто мог ее объехать.

– Вот видишь, – прошептала Нора, – даже тебе ясно, что дело нечисто. Ладно, хватит трепаться попусту. С завтрашнего утра начинаю сама искать убийцу.

– Как? – изумился я. – Сама? Зачем?

– А кто еще этим займется? – фыркнула Нора и раздавила в пепельнице окурок.

– Милиция.

– Ой, не смеши меня, они давным-давно списали это происшествие в разряд «глухарей». Никто и палец о палец не ударит. И потом, наши доблестные правоохранительные органы способны только бороться с бабушками, торгующими возле метро укропом.

Я попытался вразумить Нору:

– Ладно, если не доверяете милиции, наймите частного детектива, сейчас много контор.

– Шаромыжники и обманщики, – дернула плечом Нора. – Не нужен никто, сама найду.

Я рассердился:

– Нора, жизнь – это не ваши любимые детективы.

– Не занудничай!

Я обозлился вконец и от этого весьма бестактно ляпнул:

– Но как вы собираетесь заниматься оперативной работой? Извините, конечно, но в инвалидной коляске это достаточно трудно проделать.

Нора прищурилась:

– У меня есть ноги, молодые, здоровые, резвые.

– Откуда? – удивился я, подозрительно посмотрев на хозяйку. Элеонора – это совершенно необыкновенная женщина, у такой и впрямь могут оказаться запасные конечности.

– Мои ноги – это ты, – спокойно заявила Нора и вновь вытащила сигареты. – Помнишь, мы читали Рекса Стаута, про Ниро Вульфа и Арчи?

– Конечно.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4