Житейские истории - Влюбленный скрипач (сборник)

– Наталья Михайловна! Ну зачем столько тащить? Вам же тяжело! За картошкой и мальчики могут сходить.

– Да видела я, как они ходят, – отмахнулась свекровь. – Не допросишься! А картошечка-то глянь – сегодня в угловой завезли – гладкая, желтая, чисто масло! Батюшки, а у тебя уж и обед готов? А я-то подсобить хотела, борщ – дело небыстрое. А ты уж управилась. А запах-то, запах – хоть ложкой его ешь!

– Ой, бабушка, а ты с нами обедать будешь? – почему-то удивился Игорь.

– Что ж мне с вами не пообедать? Ну-ка, быстро за стол!

Мальчики, все время переглядываясь и что-то друг другу шепча, вымыли руки и уселись чинно, как образцовые дети. Что это с ними, подумала Женя, опять каверзу какую-то затеяли?

– А красный-то – прям генеральские лампасы! – Наталья Михайловна отправила в рот первую ложку и замерла с полураскрытым ртом.

– Горячо? – с беспокойством спросила Женя, но свекровь отрицательно помотала головой, по-прежнему дыша раскрытым ртом.

Игорь и Леонид все так же чинно сидели над нетронутыми тарелками в гробовом молчании. Только ходики на стене стучали беззаботно: так-так, так-так, так-так.

Женя зачерпнула прямо из кастрюли, попробовала – и выплюнула мерзкую горькую жидкость в раковину. Господи! Что они туда насыпали? Соль? Перец? Или чего похуже? На глазах выступили слезы. Женя схватила кастрюлю со злополучным борщом – на помойку, немедленно – и тут же грохнула ее на плиту, так что крышка, звонко подпрыгнув, слетела на пол. Живот прорезала знакомая боль.

Женя метнулась в спальню. Наталья Михайловна – за ней.

– Ну не плачь, не плачь, – приговаривала она, присев на краешек кровати и гладя вздрагивающие плечи невестки. – Дети ведь еще! Ревнуют, терпение твое проверяют – сорвешься, не сорвешься.

Но Жене было уже не до испорченного обеда:

– Наталья Михайловна, «Скорую»! Рожаю!

Свекровь выскочила из спальни, но тут же вернулась:

– Господи, еще и телефон не работает! Я к соседям! Женечка, ты потерпи, девочка моя!

Из прихожей раздался испуганный басок Игоря:

– Бабушка, я починил телефон.

«Это они вилку из розетки выдернули, – догадалась Женя. – Чтоб я отцу не позвонила, не нажаловалась. Господи, да я же никогда…» Она замычала от боли. Лица мальчиков, робко заглядывающих в спальню, виделись как в тумане.

– Тетя Женя, простите, мы больше не будем. Простите, пожалуйста!

«Испугались, бедные, – подумала Женя, – решили, что мне из-за борща плохо стало. Действительно, хоть и вымахали под притолоку, а дети еще совсем». Она нашла в себе силы улыбнуться и почти спокойно сказать:

– Ничего-ничего, не бойтесь, просто срок подошел…

Девочка родилась светленькая, голубоглазая.

– Светик мой, – целовала ее Женя. – Никому ты, кроме меня, не нужна.

Мальчики перестали ее изводить, даже помогали немного, но вот отношения с мужем становились все хуже и хуже. Поначалу Женя упрекала себя: он ко мне со всей душой, а я? Зря она надеялась, что после родов все наладится, – супружеские «ласки» вызывали только отвращение. Да и «ласки» становились все грубее: Виктор Петрович не мог не заметить ее холодности, а какой мужчина это стерпит? Муж должен властвовать, а жена подчиняться, разве не так? Вот он и властвовал. А на маленькую Светочку смотрел сперва равнодушно, а после – со все большей и большей злобой, как будто именно она была во всем виновата.

Женя, гуляя с дочкой – каждый раз как магнитом ее тянуло, честное слово, – останавливалась на Тучковом мосту и долго смотрела в масляно-свинцовую воду. От ее тяжелого колыхания невозможно было оторвать взгляд – так бы и бросилась. Ведь сил никаких нет так жить!

Наталью Михайловну разбил инсульт, пришлось забрать ее на Васильевский. Из-за ширмы, которой отгородили угол гостиной, полз острый и тяжелый запах лекарств, болезни, беспомощности. Стирка, готовка, уборка – к ночи Женя валилась с ног. Зато мужнины «ласки» практически перестали ее беспокоить – от усталости ей было все равно, что там делают с ее бессильным телом.

– Тьфу, бревно! – злился Виктор Петрович и как-то раз, когда Женя вывернулась из супружеских объятий, чтобы подойти к проснувшейся Светочке, даже попытался ее ударить.

– Ну бей, бей! Завтра же на развод подам! И твоему начальству свои синяки продемонстрирую! – пригрозила она.

– У, тварь! – бессильно выругался «нежный супруг».

– Тихо! Слышишь? – Женя замерла.

– Ничего не слышу, – удивился Виктор Петрович.

– Вот и я не слышу. Наталья Михайловна всегда во сне постанывает, а сейчас?

Тишина в квартире действительно стояла мертвая.

Женя набросила халат, но, открывая дверь гостиной, она уже знала – что увидит.

– Мама?! – растерянно, как-то по-детски ахнул за спиной Виктор Петрович.

После поминок он впервые в жизни напился. И на следующий вечер – тоже. И на следующий.

«Господи, – думала Женя, – вот другие мужики пьют: зальет глаза и отключится, а этот!»

Виктор Петрович пьянел быстро и страшно: уже с трех-четырех рюмок глаза наливались кровью, на шее натягивались синие жилы, и весь он становился похожим на разъяренного обезумевшего быка. Поначалу его злость выливалась только в потоки нецензурщины, но с каждым днем становилось все хуже и хуже.

– Т-тварь! Я тебя брюхатую взял, а ты! И суп мерзкий! Уморить меня решила?! – тарелка, просвистев мимо Жениной головы, врезалась в угол, орошая стену жирными потеками.

«Убьет сейчас», – подумала Женя, не в силах двинуться. Но влетевший на кухню Леонид точным ударом в солнечное сплетение отшвырнул отца от застывшей в ужасе Жени.

– Ты, подонок! – рявкнул он на отца. – Додумался, на кого руку поднять? Кто мне всю жизнь про офицерскую честь долбил?

Виктор Петрович, скорчившись на полу, только жалобно поскуливал.

Женя, не помня себя, покидала в старую сумку детские вещи, одела Светочку и выскочила за дверь.

– Вот ведь паразит, а таким приличным мужчиной казался! Ну и давно пора было! – приговаривала Валя, помогая соседке наводить чистоту в брошенной комнате. – Ничего, проживем. И стену починили, видишь? Какие-то стяжки, что ли, поставили. Все в порядке, ничего не рушится. Живи да радуйся, еще не хватало – пьянь всякую терпеть.

– Да мальчиков жаль было, – улыбнулась Женя.

– Ничего, они теперь и сами справятся, не маленькие уже, – Валя покачала головой. – Говоришь, старший тебя защищать кинулся?

– Ну да, – Женя улыбнулась, вспоминая, как Леонид сквозь зубы цедил слова об офицерской чести. – Он так вытянулся, уже с отца ростом, и на бокс ходит.

– Значит, и без тебя обойдутся, – подытожила соседка. – А то – жаль ей. Себя пожалей – ведь убил бы! Не сегодня, так вдругорядь. А у тебя дочка. Вон какая красавица. Я ж на пенсию вышла, и пригляжу, если что. На работу-то думаешь возвращаться?

– Конечно. Жить-то надо на что-то, – вздохнула Женя.

– Ничего, справимся. Не война небось, – Валя потрепала ее по плечу.

За непрерывными заботами Женя и не заметила, как мимо пролетали зима, лето, осень, опять зима…

– Сашку твоего давеча видела, – сообщила Валя, прилаживая к еловой лапе ватного снеговика.

– Он разве к себе в Мурманск не вернулся? – с ненатуральным равнодушием спросила Женя, чувствуя, как предательски колотится сердце. Ох, хорошо, что тетя Валя стала немного глуховата, а то непременно услыхала бы. Если он все еще с Анькой-певицей живет… просто чудо, что за это время они ни разу не столкнулись.

– А чего ему в Мурманске-то? – фыркнула соседка. – Тут у нас столица, почитай, а там что? Треска да белые медведи?

Женя промолчала, опасаясь, что голос выдаст. Но проницательная тетя Валя все равно догадалась:

– Да не трясись. Он в другой ЖЭК ушел. Тоже плотником, но там ему зато жилье выделили. С Анькой-то он быстро разбежался, стерва и есть стерва. А она теперь усвистала куда-то. В Латвию не то в Краснодар, вроде в театр тамошний пригласили, да наврала небось, кому она нужна, коза драная. Но уехать и впрямь уехала, давно не видать, не слыхать, – она отошла немного, удовлетворенно разглядывая наряженную елку. – А Сашка сейчас в другом районе, не боись, и захочешь, не встретишь. Да и на что он тебе? Ты, конечно, молодая, тебе мужика нужно, да на нем-то свет клином не сошелся. Вон лучше в часть на вечер новогодний сходи.

– Чего я туда пойду? Там Виктор, опять напьется, скандал устроит. Да и кто я? Так, мелкая сошка.

– Так звали же, – рассудительно заметила соседка. – Личное приглашение принесли. Женщин-то у них не хватает, а что за вечер без танцев. Вот и сходи, а на Виктора Петровича плевать, напьется так напьется, мужиков там хватит его укоротить.

Может, вся жизнь повернулась бы по-другому, но назавтра, когда Женя совсем уже было решила ни на какой вечер не ходить, поздравить ее и Светочку с наступающим Новым годом забежали Игорь с Леонидом. Лица у мальчиков были таинственные и немного растерянные.

Леонид протянул ей небольшой, заклеенный со всех сторон плоский пакет, на котором крупными, слегка дрожащими буквами было выведено «Для Женечки».

– Мы вещи в бабушкиной квартире разбирали, и вот… нашли. Наверное, она на прошлый Новый год подарки готовила, но не успела, – он шмыгнул носом, совсем как маленький.

Распрощавшись с мальчиками, Женя разрезала пакет. Внутри оказалась плоская квадратная коробочка из желтоватого глянцевого картона. С замирающим сердцем она сняла крышку…

– Господи, что это? – ахнула из-за ее плеча Валя.

– Блюдечко, – всхлипнула Женя. – Разве не видишь? Блюдечко. С голубой каемочкой.

– Ничего себе блюдечко! Я такие только в Эрмитаже видела. И вензель посередине какой-то… прямо царский.

– Не царский, а императорский. На екатерининский похож. Императорская посуда не только в Эрмитаже, ее и в антикварных магазинах хватает. Наверное, Наталья Михайловна его из-за буквы «Е» купила. Там Екатерина, тут Евгения.

– Дай! – потянулась к блюдечку шустрая Светочка.

– Ты что, вдруг разобьешь! – всполошилась Валя. – Такую красоту!

– Дай! – требовательно повторила Светочка и топнула ножкой.

– Светочка, это мамино. Пойдем, я тебе лучше мандаринчик почищу.

На мандаринчик девочка милостиво согласилась.

На дне коробочки обнаружилась карточка с красивой надписью:

Пусть принесут тебе и радость, и любовь

На блюдечке с каемкой голубой.

И две буквы – Н и М. Наталья Михайловна.

«Что это я, в самом деле, затворницу из себя изображаю, – думала Женя, бережно заворачивая коробочку с блюдцем и убирая на дальнюю полку. – Почему бы не сходить, не повеселиться? Правда… ох, наверное, ни в одно платье не влезу, корова. Разве что синее, с искрой, оно посвободнее. И цвет подходящий…»

Синее с искрой платье пришлось идеально. Располневшая после родов фигура тем не менее не расплылась, талия по сравнению с пышным бюстом и бедрами казалась тонкой – в общем, что называется, «рубенсовские формы», а если попроще – «роскошная женщина». Искры на синей ткани напоминали сверкающие снежинки на фоне ночного неба.

– И ничего не корова! – развеселившаяся вдруг Женя показала язык своему отражению. – Очень даже ничего! И румянец такой… завлекательный.

Нежная, как у многих полных женщин, кожа казалась персиковой, глаза сияли, на щеках играли обворожительные ямочки.

– Теть Валь! Ну что, отпустишь меня на вечер?

– Да как же не отпустить такую красавицу? – всплеснула руками соседка.

– Ну… мы же с тобой хотели курантов дождаться, шампанского выпить, наготовили вкусненького.

– Ой, а то мы завтра шампанского не выпьем и вкусненького не съедим. Ступай, веселись! А Светочку я уж у себя уложу.

Но Женя еще чувствовала какую-то неловкость:

– Я веселиться пойду, а тебе с ребенком сидеть?

– Да мне ж только в радость! Она меня бабушкой назвала, я ж для нее готова звезду с неба снять! – Валя украдкой вытерла непрошеную слезу. – Ступай-ступай! Да гляди, меньше, чем с генералами, не танцуй! – она шутливо погрозила Жене пальцем и подмигнула.

– Слушаюсь, товарищ командир! – рассмеялась Женя.

Какие уж нам генералы, думала она часа через два, поедая вкуснющий торт и наблюдая за танцующими. Тут бы хоть лейтенантиком каким завалящим разжиться, да и те все с женами. Взглядами-то прямо облизывают – ну как же, одинокая симпатичная женщина, а подойти пригласить – как можно, супруга обидится! Ну и ладно! Мне вкусно и весело, ну их.

– Разрешите?

От неожиданности Женя уронила ложечку. Возле нее стоял высокий подтянутый мужчина: яркие голубые глаза, крупный нос, полные чувственные губы и – абсолютно седой.

– Я напугал вас? Извините. Вы танцуете?

Он повел Женю в вальсе так уверенно, что она почувствовала себя легкой, как новогодняя снежинка.

– А где ваш муж? Как же он такую очаровательную женщину одну оставил?

– Бывший, – фыркнула Женя. – Подполковник Гудков Виктор Петрович. Вон сидит, уже лыка не вяжет.

Виктор Петрович, тяжело навалившись на угол стола, безуспешно пытался почистить мандарин. Мандарин мячиком выскальзывал из непослушных пальцев, бравый подполковник некоторое время уныло глядел на пол и брал следующий. Под его стулом валялись уже три-четыре оранжевых «мячика».

– Я тоже Петрович, – улыбнулся новый знакомый. – Только Семен. Полковник Гольдин. Неделю назад переведен из Германии. Трудно представить, что у вас муж, да еще и бывший, – вы такая молодая.

– У меня еще и ребенок есть, – улыбнулась Женя. – Девочка. Правда, маленькая, еще и двух лет нет. Так что мне пора. Спасибо вам, вы прекрасно танцуете.

– Я вас провожу, – не спросил, а сообщил Семен Петрович.

Женя замялась, подумав: разговоров потом не оберешься, впрочем, ну и пусть. А полковник пояснил:

– Вы же не можете одна ночью возвращаться, мало ли что.

Женя все-таки спросила:

– А ваша жена не будет недовольна, что вы посторонних женщин провожаете?

– Моя жена… – начал было Семен Петрович, но замолчал, помог ей одеться и, бережно поддерживая под руку, повел по скользким, едва укрытым легким пушистым снежком тротуарам.

Жене показалось, что своим вопросом она разбередила какую-то рану. Не ответил, молчит…

– Женечка, – наконец заговорил Семен Петрович, – я же не искатель приключений. Вы очень красивая женщина, обаятельная, жизнерадостная. Но я, конечно, не стал бы за вами ухаживать, если бы… – он опять надолго замолчал. – Мою жену звали Анна, она преподавала в Дрезденском университете русский язык. В воскресенье мы возвращались от друзей, я был за рулем, она задремала. Дождь, скользкая дорога, меня вдруг ослепила встречная машина… Очнулся уже в госпитале. Анечка даже не успела ничего почувствовать, – он говорил с трудом, делая длинные паузы. – Но самое страшное… Она очень хотела детей, и я тоже, она много лет лечилась. А после аварии мне сказали, что она была беременна. Вот тогда я и поседел. В одну ночь. А мне ведь всего сорок пять, только выгляжу старше.

Женя почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы:

– Простите, Семен Петрович, я… я не хотела сделать вам больно.

– Наоборот, – он покачал головой. – Это было два года назад, я впервые вот так кому-то рассказал. И как-то легче стало. Ты очень светлый человечек.

Женя смутилась. Но не от того, что он назвал ее на «ты», а от неожиданного комплимента.

– Да ну, самая обыкновенная. Дочь у меня от первого мужа, второго вы видели. В части работаю экономистом, после университета. Живу в коммуналке, соседка тетя Валя помогает за Светочкой присматривать. Вот мы уже почти и пришли, – сообщила она и неожиданно для себя самой предложила: – Вы, должно быть, замерзли? Пойдемте, я хоть чаем горячим вас напою. Или… – она взглянула на часы. – Ой, до Нового года двадцать минут осталось, тут не чай, пора шампанское открывать! Ну, зайдете?

– Не боишься, что, с кем встретишь Новый год…

– …с тем его и проведешь! – весело подхватила Женя. – Я не суеверная! Только тихо, Валя, наверное, Светочку уложила и сама с ней заснула.

Елочная гирлянда освещала комнату зыбким, разноцветным, волшебным светом. Семен Петрович мастерски, без хлопка, откупорил шампанское.

– С Новым годом! – прошептали они хором. – С новым счастьем!

И, не сговариваясь, потянулись навстречу друг другу.

Поцелуй длился, казалось, бесконечно. Оторвавшись от Жениных губ, Семен Петрович прижал ее к себе и замер. Только слышно было, как гулко бьется его сердце. Так, не размыкая объятий, они просидели несколько часов. Ничего не говорили, даже не поцеловались больше ни разу. Только время от времени пригубливали по глотку шампанского – Женя чувствовала, как от волнения все время пересыхает горло. В этих молчаливых объятиях под цветными елочными бликами была какая-то удивительная близость. Куда большая, чем в самых жарких, самых страстных любовных ласках.

– Валюша! – Семен Петрович заглянул в кухню, где Валя возилась с обедом. – На нас не накрывайте, мы сейчас пойдем Жене подарок покупать.

– Да как же это? – изумилась Валя. – Ведь день рожденья-то у вас…

– Так разве я не могу на свой день рожденья сделать подарок жене Женечке? – подмигнул Семен Петрович. Ему очень нравилось это сочетание – «жена Женечка», – и он постоянно его повторял. – Так что вы уж со Светочкой без нас обедайте.

– Да уж само собой, ребенку режим нужен.

– Ну вот видите! А вы еще не хотели ко мне переезжать. Что бы мы тут без вас делали? Сидели бы одинокие, заброшенные, голо-о-одные! – он скорчил унылую и очень смешную рожу.

– Па-па! И мне падаик! – потребовала Светочка.

– И тебе, конечно! Как же наш Светик – и без подарка!

– Семен, ты все-таки балуешь ее ужасно, – заметила Женя, когда они вышли на улицу. – Игрушками вся квартира завалена.

– А ты не завидуй! – Он привлек ее к себе и ласково взъерошил волосы.

– Фу, Семен, не хулигань! Как я с такой прической теперь пойду?

– Гордо, – он чмокнул ее в нос. – Как самая красивая женщина этого города. А что нужно самой красивой женщине? Правильно, достойная оправа. Как хорошему бриллианту. Поэтому едем в Гостиный двор.

– Но там же ужасно дорого…

– Цыц! – он погрозил Жене пальцем. – Кто в доме хозяин?

В Гостином дворе Семен Петрович уверенно повел ее в меховой отдел.

– Зачем? Лето же на пороге, – растерялась Женя.

– А кто старался похудеть к моему дню рождения? Думаешь, я ничего не замечал? Килограммов двадцать сбросила?

– Шестнадцать, – она покраснела. Ей действительно казалось, что Семен не замечает ее усилий, только повторяет все время «ты самая красивая», а он, оказывается…

– Шестнадцать, – повторил он. – Целый пуд. И, скажешь, не мечтала о шубе? Я ж по глазам видел.

«Он как будто мысли мои читает, – подумала Женя. – Главное, не говорит ничего, не говорит, а сам видит все насквозь. Господи, за что мне такое счастье?» Но вслух она подхватила шутливый тон мужа:

– Хитрюга! Боишься, что до зимы я опять разжирею?

– Как можно – с новой-то шубой! – шутливо ужаснулся он. – Выбирай! – он, смеясь, подтолкнул ее к вешалкам.

Перемерив невероятное количество шуб, Женя выбрала каракулевую, коричневую, с элегантной муфточкой.

– Ну как?

– Хороша! – зааплодировал Семен Петрович.

Жене было ужасно жаль, что уже почти лето и нельзя надеть обновку сразу, чтобы идти, гордо ловя свое отражение в витринах – как в кино. Она поминутно заглядывала в пакет с шубой и все равно гордилась – заглядывала и гордилась.

Только одно подтачивало Женину радость. Меряя шубы, она в какой-то момент взглянула на зеркальное отражение Семена: седина, глубокие горькие складки у рта и у глаз. И спит в последнее время что-то плохо. Господи, да здоров ли он?

Назавтра она обзвонила десятка два знакомых, и фельдшер Яна Александровна, с которой Женя приятельствовала с начала своей работы в части, присоветовала частного гомеопата:

– Это просто чудо что за доктор! У моей свекрови после климакса такие головные боли начались – ужас просто, она не то что из дому – она из спальни в ванную выйти не могла. Терапевты, невропатологи, эндокринологи – да все, все только руками разводили: мол, что вы хотите, классическая мигрень, терпите, темнота и покой – все, что можем посоветовать. Хотели уже инвалидность оформлять. Приступы-то чуть не каждый день. А после шариков этих гомеопатических – тишина и покой. Прямо волшебство! И сам он такой чудесный, ты в него сразу влюбишься! Ну… не в том смысле, что влюбишься, а… ладно, сама увидишь.

Старенький профессор был удивительно похож на доктора Айболита: худенький, седенький, бородка клинышком, круглые очочки. Выслушав Женю, он нахмурился:

– Ну, голубушка, как же я могу вашему мужу заочно лечебный курс составлять? Вот приходите с ним на прием, обследуем, подберем препараты…

Но вытащить Семена к доктору, конечно же, не удалось. Мужчины! Пока пластом не лягут, ни за что не согласятся, что им помощь требуется. В конце концов Женя уговорила профессора выписать самые общие средства: для укрепления тонуса, снижения утомляемости и профилактики сердечных заболеваний.

Маленькая бутылочка темного стекла, за которым таинственно пересыпались крохотные шарики, казалась ей волшебной. Но – слишком простой. У Семена должно быть все самое лучшее, решила она, сворачивая на Невский, к антикварному магазину. Когда-то Женя заходила сюда часто: аура старины, окутывавшая здесь даже самые простые предметы, делала их странно притягательными. В старых зеркалах, казалось, еще жили тени тех, кто смотрелся в них сто, а то и двести лет назад.

Она выбрала маленькую серебряную коробочку с чеканными узорами и выпуклой буквой «С» на крышке. Кажется, это называется «бонбоньерка».

Коробочка лежала в кармане, а Женя шла сквозь веселую пестроту Невского и соседних переулков и все гладила, гладила крышечку. Казалось, невозможно оторвать пальцы от этой теплой выпуклости: С – Семен, С – Судьба… С —…

– Женя?

Она вздрогнула и обернулась. Воздух вдруг кончился, как будто под дых ударили: хочешь вздохнуть, а нечем. Колени стали ватными, в животе похолодело.

– Саша?

Едкий холод сменился знакомым жаром, щеки запылали, в горле пересохло. Он приобнял ее за плечи и повел к маленькой невзрачной кафешке. А Женя только послушно передвигала враз ослабевшие ноги, ни словом, ни движением возразить не могла. Да что же это, в самом-то деле!

Саша усадил ее за дальний, в самом углу, столик, заказал чай – по-прежнему не отрывая взгляда от Жениного лица. Уж конечно, он прекрасно видел, что с ней творится – не в первый раз! Нежно взял ее безвольную руку и начал целовать ладошку – медленно, тягуче, неодолимо…

– Ваш чай, пожалуйста, – официант появился так беззвучно, что Женя вздрогнула от неожиданности. Или не беззвучно? Или это она сама так провалилась в свой привычный пожар, что уже ничего вокруг не видит и не слышит? Да что она, марионетка, что ли?

Коробочка лежала в одном кармане, бутылочка от «доктора Айболита» – в другом. Женя стиснула ее в кулаке: прикосновение холодного гладкого стекла словно вернуло ясность мысли.

– Мне нужно идти, я…

– Да ладно, посиди, не каждый день видимся. А ведь не чужие. – Саша опять попытался завладеть ее рукой, но Женя не позволила.

– Чужие! Понял? Я замужем, и я его люблю! – она вскочила, едва не опрокинув стул.

– Подумаешь! Я тоже женат, но я ее не люблю, – усмехнулся Саша и уверенно преградил ей дорогу.

Ничего, ничегошеньки не осталось от того стеснительного солдатика: ни робости, ни неожиданного смущения – ничего! Только этот знакомый жар от его прикосновений и взглядов. Ну ничего, с этим она как-нибудь справится!

Обойдя протянутую руку, Женя стремительно двинулась к выходу. И по улице летела так, точно Саша гнался следом, обжигая шею горячим обессиливающим дыханием.

Дома она долго намыливала и терла руку, которую он целовал, – как будто на ней могли остаться грязные пятна. Почему-то было стыдно и этого жара, и этой внезапной слабости, словно она предала Семена. Хотя ведь ничего же не произошло! Ничего! Ничего?

– Ну, Светочка, пора. Беги к ребятам.

– Не пойду.

– Как – не пойду? – изумилась Женя. – Ты же так хотела в школу?

– А теперь – не хочу, – Света упрямо набычилась, надула губы, даже пышный белый бант стал торчать как-то сердито. – Я домой хочу!

Одной рукой она вцепилась в руку матери, другой – в руку отчима. И вжалась между ними, как будто спряталась. Семен Петрович присел перед ней на корточки:

– Ты же только что скакала и радовалась, что уже большая. Что случилось?

Женя отошла к ограде, предоставив уговоры Семену – почему-то Света тянулась к нему куда сильнее, чем к матери, обожала военные байки и слушалась с полуслова.

– Она, – Света мотнула головой в сторону здания школы. – Она серая. И страшная. Как крокодил!

– Вот те раз! Наш дом тоже вроде серый. Ты же не боишься в подъезд заходить?

Девочка немного подумала и помотала головой, мол, не боюсь, потом обернулась на «страшную» школу и кивнула. Одернула пышный белый фартук, подтянула гольфы, потопала, даже подпрыгнула раза два – хорошо ли сидят новые туфельки? Смешно заскакали бомбошки на белых гольфах. Подняла новенький синий ранец, зачем-то понюхала. Женя дома и сама его нюхала, вспоминая детство, – ранец пах остро и незнакомо, но, в общем, вкусно.

– Ладно. Только пусть бабушка пирожков испечет, – донеслось до Жени, заставив невольно улыбнуться. Бабушкой Светочка звала Валю.

Как же, думала Женя, ей сказать-то, что недолго осталось «бабушкиными» пирожками лакомиться. У одинокой Вали неожиданно нашлась троюродная сестра. Да не в Ленинграде, а в какой-то астраханской деревне. Валя проплакала два дня, а потом решилась: мол, простите, я с вами, как с родными, жила, но все же – «как». А тут родная кровь, хоть и дальняя. Вот и будем вместе доживать, да и я старые косточки на южном солнышке погрею, и вы когда-никогда в отпуск приедете. Женя и радовалась за тетю Валю, и печалилась – как теперь без нее, сжились, сроднились.

Первое сентября выдалось солнечным, почти жарким, и чугунная оградка – типично питерская, узорная, блестящая свежей черной краской – была почти горячей. От криков и пестроты кружилась голова и слегка подташнивало. Голову, что ли, напекло? Надо было хоть воды с собой взять. Что-то я совсем расклеилась, подумала Женя. В последнее время она постоянно чувствовала себя не в своей тарелке: не то чтобы больна, но как-то все время нехорошо. То слабость, то в сон клонит, то голова кружится.

Улыбаясь, Женя следила, как Светочка, подхватив ранец, опять заскакала козленком. Семен пристрожил ее:

– Ты уж, Светик, давай поспокойнее. Как за партой-то усидишь?

– Не беспокойтесь, дедушка, – улыбнулась подошедшая учительница. – Все в порядке будет, привыкнет, полный ранец пятерок приносить будет. Да? – она наклонилась к Свете, но та, нахмурившись, отступила, прижалась к Семену Петровичу:

– Это мой папа!

– Ох, извините, пожалуйста! – смутилась учительница. – Ты Светлана? Ну, пойдем, Светлана, за пятерками?

Женя отцепилась наконец от оградки – да что ж в голове-то так смутно? – подошла к ним и прижалась к плечу мужа, глядя, как Света уходит «в новую жизнь». Семен тоже глядел – и как-то печально.

– Ты чего загрустил? – затормошила его Женя. – Расстроился, что дедушкой тебя назвали? Ну их всех, они ничего не понимают, а ты у меня самый красивый и самый молодой.

– Да нет, ничего, – улыбнулся Семен. – Все в порядке. Так, подумалось. Выросла наша девочка. То все только наша была, а теперь – школа, потом институт, а там и замуж. Ну, ладно, это жизнь, все хорошо. А вот ты что-то бледненькая. Голова не кружится? Может, давление?

– Сейчас в медпункт загляну, померяю.

В части Женя сразу отправилась к Яне Александровне.

– Сто двадцать на восемьдесят – хоть в космос, – улыбнулась фельдшерица, складывая старенький тонометр. – Чего это ты вдруг давление кинулась мерить?

– Да голова что-то кружится в последнее время, не пойму, что за напасть.

– Ну вот, сразу и напасть. Может, ты просто беременна?

– Побойся бога, мне до сороковника уже рукой подать!

– И что? Во-первых, еще не сорок, во-вторых, даже сорок – это еще не шестьдесят. Так что давай-ка ты, подруга, к гинекологу. И прямо сегодня, не тяни, все же не девочка, в самом-то деле. Иди у начальства отпрашивайся – я вот тебе направление в поликлинику выписала, чтобы не цеплялись, что в середине рабочего дня срываешься.

Гинекологиня глядела на Женю довольно сурово:

– Беременность семнадцать недель. Не понимаю вашего удивления. Вы вроде такая интеллигентная дама, не какая-нибудь, – она хмыкнула, – подзаборная. И беременность, – она заглянула в карточку, – не первая. А ведете себя, как девочка наивная, которая не понимает, что к чему. Что ж вы, не заметили? За менструациями не следили?

Жене стало стыдно:

– Следила, но… у меня цикл неровный, особенно летом, поэтому как-то… и я думала – наверное, возраст уже…

– Возраст! – фыркнула врач. – Это вы про климакс, что ли?

Женя кивнула.

– Ну какой климакс, дама? Вы что, на пенсию собираетесь? Вам лет-то сколько?

– Почти сорок.

– Да вижу, вижу ваше «почти»! – Она снова зашелестела карточкой. – Нет, надо же! Вы это так говорите, как будто это бог знает какой возраст. И сразу – климакс! Нет, ну бывает, конечно, ранняя менопауза, и в тридцать пять даже бывает. Но, уверяю вас, очень и очень редко. У большинства – в пятьдесят, ну уж не раньше сорока пяти, так что вам до этих радостей далеко, еще пятерых родить успеете. Или еще какие-то симптомы заметили? – ее взгляд стал немного обеспокоенным. – Жар, зуд, в туалет чаще бегать стали? Потому что я пока никаких патологий не вижу, но всякое бывает.

– Нет-нет, ничего такого. Ну, подташнивало, голова кружилась, в сон клонит…

– Ох, дама, вы меня изумляете. Честное слово, с этой работой и цирка не надо! Ведь типичные симптомы первого триместра, а вы? Менструации прекратились – значит, климакс. Ладно, не обижайтесь, – она улыбнулась. – Не так уж поздно вы и пришли, все в порядке будет. Только с анализами все-таки не затягивайте. И за питанием последите, творога побольше, фруктов, витаминчиков попейте, не повредит. А телосложение у вас отличное, да и ребенок не первый, так что родите – и не заметите.