Сопоставляя даты появления гуннов и татаро-монголов в Причерноморье — 369 год и 1223 год — мы видим, что хронологическая разница между ними составляет 854 года. Это наблюдение также точно соответствует одному из основных периодов смещений, которые предлагаются авторами «новой хронологии» [
12:191]. Отметим также, что совпадает и типология событий — походы кочевников на запад, возвращение в степь, приход в Причерноморье к власти могущественного вождя, его поражение в решающей битве, последующая гибель и т. п. События в этом случае почти не смещены — хронологическая разница между смертью Аттилы (454 г.) и гибелью Ногая (1300 г.) составляет 846 лет — очень близко к указанному периоду смещения.
Совпадают и впечатления современников об этих событиях — они в каждом случае истолковываются чуть ли не как апокалиптические. В этом смысле Аттила и его гунны могут рассматриваться как собирательный «фантомный» образ — «минимальный» инвариант Чингиз-хана, Батыя, Ногая и других монголов. Последние в совокупности дают «максимальный» инвариант этого образа — того жуткого и отвратительного впечатления, которое производили монголы и их предводители на европейцев. Эти впечатления сохранились во множестве источников эпохи.
Но более всего Аттила напоминает Ногая, известного своей жестокостью и свирепостью — только со «смещением» на восемь с половиной веков. Ограничимся здесь «минимальным» инвариантом: портрет Аттилы (Ногая?), сделанный рукой Иордана («злобный, коварный, низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой, редкой бородой, приплюснутым носом и отвратительным желтым цветом лица, с рыхлой дряблой кожей»); или же коллективный портрет гуннов (монголов?) Аммиана Марцеллина: «племя гуннов… превосходит всякую меру дикости… Они, как бы приросшие к своим выносливым, но безобразным на вид лошаденкам они лишены всякой красоты, подобны евнухам. Все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь чудовищным и страшным видом, что можно принять их за двуногих зверей или уподобить сваям… При столь неприятном облике они так дики вечные беглецы, проводят всю жизнь в кибитках, где их грязные жены ткут им жалкую одежду… Их единственная страсть и потребность — неукротимая жажда наживы всех, даже могил собственных предков…» [
цит. по: 8:100–101]. Комментировать явное сходство монголов и гуннов нет особой необходимости.
Контуры «новой» периодизации
Снова рассмотрим «новую» хронологическую ситуацию археологически. Наши наблюдения показывают, что смещенная по начальной дате сармато-аланская серия памятников I в. до н. э. — конца IV в. н. э. соответствует печенежско-половецкой серии Х — первой четверти XIII веков. В обоих случаях серии кочевнических древностей прерываются. Но если в первом случае они прерываются на пять столетий, то во втором — не более чем на 50–80 лет. Этот, последний, перерыв примерно соответствует временному интервалу между правлением Руи и гибелью Аттилы, но смещенный приблизительно на 850 лет.
С 1310-х гг. кочевнические памятники снова внезапно появляются на западе степного Причерноморья. Причем в очень большом, просто поражающем количестве по сравнению с предшествующим временем. Они существуют вплоть до 1360-х гг., после чего резко исчезают. Зато в этот непродолжительный период их число, типологическое разнообразие и богатство даже не сопоставимы со всеми предшествующими эпохами [
6:26–27, сравн. табл. 4–7].
Такое наблюдение сделано нами (и не только нами — [
17]) давно. Оно получает иное историческое толкование с помощью «новой хронологии». Устраненный с ее помощью разрыв в пять столетий в сочетании с указанными смещениями не оставляет иного предположения — перед нами оказывается археологически представленной та самая эпоха Великого переселения народов, которая ранее была совершенно неуловима. И если такое допущение справедливо, то вся совокупность «золотоордынских» погребений XIV века отражает эту эпоху адекватно и удовлетворительно — всем своим удивительным типологическим разнообразием. Это именно такая эпоха, которую можно было бы (и, видимо, следовало бы) ожидать именно от «бывших» V-VI вв. и позднее, если судить по сохранившимся в письменных источниках сведениях о многих десятках (сотнях?) народов, прошедших по причерноморскому «коридору истории». Эту эпоху начали «археологически обеспечивать» гунны, вернувшиеся с запада в Причерноморье, продолжили авары, кочевые болгары и закончили кочевые венгры. В таком случае, она продолжалась не 500 лет «темного» средневековья, а лишь 50–70 лет XIV века.
Видимо, по «новой хронологии» эпоха Великого переселения «переродившихся» народов продолжается примерно до конца 1360-х гг. После поражения «ордынских орд» при Синих Водах от литовского князя Ольгерда в 1362/63 гг., «ордынцы» вытесняются из Причерноморья Литвой. После 1370 года археологические памятники в степях, которые принято относить к золотоордынскому времени, исчезают. Наступает новый хиатус — «демографический вакуум», который продолжается вплоть до XVI века [
6, 9].
Здесь пока не место вдаваться в многочисленные детали и обстоятельную историческую интерпретацию полученных наблюдений. Речь идет лишь об указании на высокую вероятность таких хронологических заключений. А также о предварительной попытке первично упорядочить всю историко-источниковедческую ситуацию с точки зрения «новой хронологии». Это означает и то, что каждой из известных для «бывшего» I тыс. н. э. земледельческих культур в Северном Причерноморье (черняховской, пражско-пеньковской, балкано-дунайской и Лука-Райковецкой) следует попытаться обнаружить новое место — во времени и в пространстве. Ранее установленная относительная хронология этих культур при этом окажется несколько скорректированной указанными периодами хронологических смещений. Детали таких смещений, разумеется, требуют самостоятельного анализа и вычислений в каждом конкретном случае.
Археологическую карту степного Причерноморья II тысячелетия никто ранее толком составлять и не пытался. Она явно «недоукомплектована». В своем нынешнем виде она «зияет» пустотами кочевой истории, которая здесь как бы прекращается после середины XIV в. А земледельческого населения в степях Причерноморья (если судить по имеющимся археологическим данным) не было вообще — никто не желал здесь жить до XVII века.
Поэтому перенесение на карту II тысячелетия карты археологических культур «бывшего» I тысячелетия в связи с указанными периодами возможных смещений довольно простое. Тогда карта становится «укомплектованной». Основные контуры новой историко-археологической периодизации предстают следующим образом:
Так, культурно-классификационная разработка, предложенная М. Б. Щукиным для рубежа эр [
18], в принципе может быть перенесена на тысячелетие позднее (если избрать хронологическим репером — «рубежом эр» — 1053 год) — для этого времени иных археологических «претендентов» на степи Причерноморья мы на обнаруживаем. Очевидно, самой существенной корректировке должна подвергнуться прежде всего лишь этнокультурная номенклатура. Поэтому не будем здесь обсуждать возможность «перевоплощения» культуры Поянешты-Лукашевка в культуру Первого Болгарского царства. Ясно, что племена и народы при новом хронологическом подходе вынуждены неминуемо «перерождаться». Так, если попытаться увидеть в памятниках черняховской культуры аланов половецкого времени, то станут объяснимы и сообщения византийских авторов об аланах на Нижнем Дунае в XIV в. — например тех, к которым бежал сын Ногая Джека после поражения его отца. А также находки типично «половецких» и «золотоордынских» вещей в слоях аланских городищ III–IV вв., которые нам приходилось наблюдать.
Возможно, здесь не лишним будет добавить, что история готских войн III–IV вв. в Причерноморье настолько типологически соответствует эпохе викингов IX–XI вв., что может рассматриваться как ее ранний, «фантомный» инвариант. Смещение здесь, видимо, связано с периодом в 854 года. Получается, что готы оказываются всем известными викингами. Если сравнить карту «русских» походов викингов и готских войн III века в Причерноморье, то такое предположение не покажется таким уж натянутым.
Черняховская культура (вторая половина III — 70-е гг. IV в.) по всем своим «пространственно-временным» характеристикам попадает в половецкую эпоху. Иными словами, при своем «перемещении» вверх по временной шкале она укладывается в диапазон конца XI — начала XIII вв. Ее ареал довольно точно соотносится с ареалом западной части Дешт-и-Кипчака [
сравн.: 13; 15:283 и 5, кн.2: 23:181]. Памятники черняховской культуры при таком перемещении не занимают ничьего места. Они прекращают свое существование с 1220-х гг. Возможно, это и окажется тем самым временем, когда «фантомный» народ гуннов в лице монголов, «пылающий неудержимой страстью к похищению чужой собственности, двигаясь вперед среди грабежей и резни соседних народов, дошел до аланов, прежних массагетов» (Аммиан Марцеллин).
Памятники балкано-дунайской культуры (Дриду) ранее являлись единственным археологическим «претендентом» на IX — начало XI вв. (15:282). Между тем их ареал находит свое естественное «пространственно-временное» место во второй половине XIII — первой половине XIV вв. и совпадает с границами Второго Болгарского царства времен его расцвета [
б]. Очевидно, здесь мы столкнулись со смещением в 333 года, также предусматриваемым «новой хронологией» [
12:291],
Древности пражско-пеньковского типа (У-УП вв.), которые при «старой» хронологии предшествовали во времени балкано-дунайским памятникам, довольно органично находят свою пространственно-временную «нишу» в последней трети XIV — середине XV вв. Они заполняют тот «демографический вакуум», который образовался здесь после битвы при Синих Водах. Между тем это время начала славянско-литовской земледельческой колонизации, население которой ранее было археологически неуловимым. Вот мы его и нашли. Ведь северо-западное происхождение пражской и пеньковской культур и их ареалы археологически установлены и бесспорны. Именно таковы происхождение и ареал «литовской» колонизации [
сравн: 5, кн.2:48; 14:20 и 11:108]. Это может означать, что археологически обнаружено то самое «украинское» население второй половины XIV века в лесо-степной зоне, из которого образовалось казачество и Запорожская Сечь. Условный период смещения здесь снова составляет, видимо, около 854 лет.
В таком случае придется признать в ареале Лука-Райковецкой культуры, которая «генетически» близка пражско-пеньковским древностям [
5, кн.2:48; 14:124], памятники молдавско-славянской колонизации XV в. — вплоть до самого его конца, а возможно, и позднее. Ее смещение, видимо, также связано с периодом 854 года. Впрочем, ее ареал совпадает с ареалом сельских поселений Молдовы XV–XVII вв. [
сравн.: 14:124 и 3:32–34]. Культура Лука-Райковецкая, таким образом, «генетически» предшествует этим памятникам и со временем исчезает из степей в связи с турецким завоеванием Причерноморья.
Предварительный диагноз
Описанное распределение земледельческих и кочевнических культур само по себе ликвидирует известные нам хиатусы во II тысячелетии — они оказались искусственными из-за механической привязки к «старой» хронологической схеме. По «новой» схеме памятники, датируемые до н. э., «подтягиваются» к Х веку на период в 1053 года. Тогда во II тысячелетии все культуры «бывшего» I тыс. гармонично занимают свои места с основными смещениями около 854 лет (балкано-дунайская — около 333 лет). «Новое» распределение увязывается с имеющимися историческими сведениями, а потому не содержит видимых противоречий. Каждая из названных культур находит свою свободную пространственно-временную «нишу», которые ранее никакими археологическими культурами заполнены не были. Поэтому предлагаемое распределение во многом упорядочивает всю историко-археологическую ситуацию, делает ее удовлетворительно объяснимой и устраняет множество «белых пятен» на археологической карте Северного Причерноморья. Впрочем, в эту периодизацию не включены возможные смещения из эпохи «бывшего» I тыс. до н. э. — эти процедуры требует отдельной работы и пока не рассматриваются.
Таковыми, в самых общих чертах, нам видятся предварительные контуры «новой» историко-археологической периодизации в Северном Причерноморье. Сказанное является лишь указанием на вопиющие несоответствия в распределении археологических культур по традиционной хронологической шкале. А также предложением не отмахиваться от «новой хронологии», а попытаться конструктивно обсудить сложившуюся ситуацию и устранить причины имеющихся хронологических недоразумений. Ведь «причины в истории, как и в любой другой области, нельзя постулировать, — писал великий Марк Блок. — Их надо искать…» [
2:112].
Остается признаться, что изложенные здесь результаты проведенной «экспертизы» оказались довольно неожиданными. Автору этих строк с немалым напряжением дается «перерождение» в своем сознании сарматов в печенегов, готов — в викингов, половцев — в аланов, бастарнов — в болгар, а Атиллы — в Ногая, «переселение» антов-пеньковцев в XIV–XV вв., а также обнаружение Великого переселения народов во времена Узбека и Джанибека. И так далее, до бесконечности. Еще труднее себе представить «авгиевы конюшни» историографии — необозримые завалы историографического «мусора», накопившиеся за последние столетия, с мощными пластами и наслоениями, которые придется тщательно разгребать и вычищать в каждом конкретном случае использования «новой хронологии». Впрочем, это — обычная археологическая работа. Если мы ее не начнем, то нам просто никто не поверит, что история — это тоже наука.
Цитированная литература
1. Бибиков М. В. Византийские источники по истории Руси, народов Северного Причерноморья и Северного Кавказа (XII–XIII вв.) //Древнейшие государства на территории СССР. 1980 год. — М., 1984. — С. 5–151.
2. Блок Марк. Апология истории. — М., 1986.
3. Бырня П. П. Сельские поселения Молдавии XV–XVII вв. — Кишинев, 1969.
4. Васильевский В. Г. Византия и печенеги // Труды. — Т.1. — СПб, 1908. — С. 1–175.
5. Давня юторй Укражи. — Книга 1. — К., 1994; Книга 2. — К., 1995.
6. Добролюбский А. О. Кочевники Северо-Западного Причерноморья в эпоху средневековья. — Киев, 1986.
7. Добролюбский А. О. К проблеме изучения идеологии в погребальной обрядности //Религиозные представления в первобытном обществе. ТДК. — М., 1987. — С. 27–30.
8. Добролюбский А. О. Тайны причерноморских курганов. — Одесса, 1989.
9. Добролюбский А. О. Кочевники на западе причерноморских степей в X–XVIII веках (историко-археологическое исследование). — Автореф. дисс. докт. ист. наук. — СПб, 1991.
10. Клейн Л. С. Археологическая типология. — Л., 1991.
11. Муравьев А. В., Самаркин В. В. Историческая география эпохи феодализма. — М., 1973.
12. Носовский Г. В., Фоменко А. Т. Введение в новую хронологию (Какой сейчас век?). — М., 1999.
13. Плетнева С. А. Кочевники средневековья. Поиски исторических закономерностей. — М., 1982.
14. Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв.: Археология СССР. — М., 1982.
15. Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время: Археология СССР. — М., 1989.
16. Степи Евразии в эпоху средневековья: Археология СССР. — М., 1981.
17. Федоров-Давыдов Г. А. Кочевники Восточной Европы под властью золото-ордынских ханов. Археологические памятники. — М., 1966.
18. Шукин М. Б. На рубеже эр. — СПб, 1993.
Об авторе
Добролюбский Андрей Олегович, доктор историч. наук, профессор, зав. кафедрой истории Украины Южноукраинского государственного педагогического университета им. К. Д. Ушинского.
Тел. (0482) 25–37–50,
e-mail: dobrol@paco.net
