Следы на траве

Дмитрук Андрей
Следы на траве

      Дмитрий Всеволодович ДМИТРУК
      СЛЕДЫ НА ТРАВЕ
      ЧАСТЬ 1
      ПРОЙДЕШЬ - НЕ ВЕРНЕШСЯ
      Был зов трубы, зловещий звон
      металла,
      Но знаменье последнего Суда
      Нам ровно ничего не доказало
      По-прежнему отходят от вокзала
      Согласно расписанью поезда.
      Ларьки торгуют, бьют часы
      на башне,
      Дождь моросит, а я домой бреду
      В осенней мгле дорогою
      всегдашней,
      Не ведая, что Суд свершился
      Страшный
      И это все уже в аду...
      Н. С т е ф а н о в и ч
      Часто из самого отчаяния
      рождается надежда.
      К в и н т К у р ц и й
      I
      Гулкий мелодичный удар, подобный аккорду, взятому на басах органа, прокатился в бестеневом круглом зале, под молочно сиявшим куполом. Посреди равнины пола, в зеленом фосфорическом кругу, призрачным вихрем завертелись сполохи, образуя зыбкий конус.
      Алия Месрин подалась вперед; смуглое скуластое лицо ее осталось невозмутимым, но руки резко сжались в кулаки.
      Валентин Лобанов и Уве Бьернсон, стоявшие за спиной начальницы Станции среди инженеров и операторов, невольно шагнули друг к другу, соприкоснулись плечами. Зеленоватый конус сгустился, стал плотным, как луч прожектора, и в широком основании его проглянули объемы будто бы человеческого тела, простертого на полу.
      Не было в зале приглашенных, не плавали над приемным кругом телекамеры мировой информсети: с некоторых пор возвращения проникателей стали окружать тайной. Иначе, может быть, гнев землян привел бы к закрытию Станции.
      Вдруг исчез конус и стало видно в деталях то, что вернулось с "Земли-прим".
      - Опять, ну что же это такое - опять!.. - простонала Алия. Уве отвернулся, кусая губы, а инженер силовой защиты вдруг принялся дотошно оглядывать стены и потолок, словно кто-то чужой мог пробиться сквозь напряженное пространство в самый центр Станции.
      Лежал перед ними обожженный, оплавленный, потерявший форму скафандр пустая оболочка без драгоценного содержимого, угольно-черная, с рваной дырой на месте лицевого бронестекла. Все земное, все, что было сделано из вещества родной Вселенной и не подверглось полному разрушению, вернулось в точку прокола: рядом с костюмом темнели искореженные трубки дыхательной системы, еще какие-то детали... Самообладание изменило Алии, и она, рывком обернувшись, припала лицом к груди Лобанова. Валентин, как зачарованный, смотрел на панцирную перчатку, вернее - отдельные ее сегменты, облекавшие сухую, твердую, как птичья лапа, кисть руки. Только она и осталась от проникателя, двадцать четыре часа тому назад стартовавшего отсюда в параллельное мироздание.
      II
      Давным-давно, несколько веков назад, физики предположили, что наша Вселенная не единственная. И наши пространство и время - не одни на свете. Может быть, в том же объеме, что и наше, существует второе мироздание. Так сплетаются, не мешая друг другу, две радиоволны разной частоты. Мы не чувствуем той Вселенной; а если там есть живые существа, то они понятия не имеют о нашей.
      Потом реальность мира "другой частоты" физики доказали на опыте. И, наконец, началось Проникновение. Сначала посылали роботов, затем добровольцев, одетых в сверхзащищенные скафандры, с могучим оружием в руках.
      Случалось всякое. Порою межпространственный тоннель не возникал вовсе; тело неудачника истаивало, обращалось в "чистое пространство". Других, более удачливых, уносило по неодолимой мировой кривизне, и проникатели обретали себя плавающими в пустоте космоса среди далеких созвездий... В большинстве случаев их подбирали звездолеты; но страху бедняги успевали натерпеться.
      При великом везении прокол удавался, и отважный человек опять-таки зависал среди звезд, только уже в параллельной Вселенной. Проникатель вовсю озирался, вел видеозапись, пока ему не открывали обратный тоннель. Но это удавалось далеко не всегда: дверь могла захлопнуться наглухо...
      Людей, запертых в чужом пространстве-времени по обычаю считали погибшими, и родные оплакивали их. Пусть даже проникатели нашли там молочные реки с мармеладными берегами.
      А потом была обнаружена "Земля-прим".
      Разумных существ внеземного происхождения, "братьев по разуму" искали уже три столетия. Триста лет подряд Звездный Флот прочесывал пустыню пустынь - космос. Сначала он переползал великие пропасти, чуть отставая от света, в окрестностях Солнца. Потом научился пробивать замкнутое пространство насквозь, по желанию выныривая там, где уже давно погасли светила, кажущиеся с Земли живыми, и вспыхнули новые, еще невидимые людям. Все было напрасно. Жизнь оказалась редкостью. Крылья красных гигантов и белых карликов реяли в черноте над потрескавшимся камнем сотен и тысяч голых планет. Ни радиопереговоров, ни чужих кораблей. Одиночество.
      Неслыханно повезло в XXIII веке Корину и Кэйну, случайно нашедшим расу химер, в известном смысле разумных существ, но чудовищно далеких от человека. Виола Мгеладзе встретила на одной из планет, позднее названной ее именем, диковинных "лесных царей". Их можно считать мыслящими. Приложив старание, им можно объяснить число "пи". А вот близость, задушевный разговор с "лесными царями" невозможны, как невозможна беседа с тиграми. Нам нечего подарить им, нечего взять у них.
      Надежда на обретение "братьев" воскресла благодаря "Земле-прим". То, что в параллельной Вселенной на месте Земли есть очень похожая планета, уже подтверждали приборы. Оставалось только убедиться в наличии там дубль-человечества...
      И вот настала пора прицельного Проникновения, высадки добровольцев на планете, находившейся близко, как собственное тело, и вместе с тем дальше, чем край расширяющегося космоса. Казалось, все было рассчитано, все нештатные ситуации предусмотрены, но...
      Вместо первого проникателя вернулся пустой скафандр, обгорелый и забрызганный кровью. Вместо второго - бесформенное месиво синтетики, мяса и металла. Вместо третьего...
      Нет, добровольцы не перевелись. Они предлагали новые, все более изощренные программы исследований; модели "абсолютно неуязвимых" скафандров... Само руководство Станции Проникновения готово было свернуть все работы. Пожалуй, этому препятствовала лишь воля двоих - Валентина Лобанова и Уве Бьернсона.
      III
      Чтобы показать собравшимся мощь лазерных лучей, компьютер провел одним из них повыше цели, и на песок с глухим гулом, встряхнув побережье, сполз целый увенчанный рощей утес. Затем все три луча скрестились, родив слепяще-алую звезду. Она пылала посреди богатырской груди Уве, а тот лишь смеялся и махал рукой экспертам...
      Никакого видимого скафандра на Бьернсоне не было, лишь тонкая скорлупа времяслоя, незримый кокон, в теории - непроницаемый для любых энергий. Его не заменила бы и многометровая стальная броня... Теперь Уве мог спокойно прогуливаться среди термоядерных взрывов. Времяслой был известен давно, но лишь Бьернсону удалось запрятать его в горошину карманного абсолют-аккумулятора...
      ...Они обнялись возле приемного круга и, отстранившись, заглянули друг другу в самую глубину глаз. Другие провожающие отошли из деликатности.
      - Скажи Сигрид, чтобы набрала к моему возвращению в лесу земляники, сказал Уве. - Сейчас самое земляничное время. Завтра вечером, часам к шести, я приглашаю тебя на землянику со сливками.
      - Прекрасная идея, - кивнул Валентин. Безошибочное чутье подсказывало ему, что он больше никогда не увидит своего ближайшего друга, но Лобанов не выпускал чувства на поверхность, чтобы Уве, сильный в биосвязи, не прочел их. - Кажется, с детства не ел такого...
      Бьернсон снял руки с его плеч - и вдруг украдкой, быстро начертил в воздухе "горизонтальную восьмерку", знак бесконечности. То был их с Валентином заветный, принятый в детстве тайный пароль.
      - Береги себя, старый! - не утерпел Лобанов. Голос его предательски дрогнул.
      - Чтоб ты не сомневался...
      И вот уже проникатель Уве Бьернсон, подарив всем, а прежде всех любимому другу неподражаемую свою улыбку, чуть смущенную, ясную улыбку воина и ребенка, - проникатель Бьернсон шагает прямо в сгущающийся вихревой конус прокола, в круговерть холодного света, в ничто...
      IV
      Кабинет Алии Месрин по прихоти начальницы Станции представлял собою поляну в тропическом лесу, где среди лиан бились живые радуги попугаев и бродили венценосные журавли. Сама Алия восседала в уютном изгибе гигантского корня, Лобанову же предложила массивный пень у ручья.
      Год назад Алия в очередной раз сменила свою внешность. Теперь она была невысокой брюнеткой южноазиатского типа - смуглая, губастая, с жестковатыми смолисто-черными волосами. Хотя Валентин знал Алию давно и отношения их когда-то были куда более нежными, чем теперь, - сейчас он не переступал границ деловой встречи.
      - Дело не в прочности кокона, - говорила хозяйка кабинета. - Там что-то другое, невообразимое, вывернутое! Безумно искаженные законы природы. Может быть, кокон не защитил, а раздавил Бьернсона... Среди моих предков были казахи, в их легенде есть такая страна: Барса-Кельмес. Пойдешь - не вернешься...
      Валентин печально кивнул.
      Уве Бьернсон не вернулся, хотя, ожидая его, обратный тоннель открыли без малейшей заминки. Открыли - и держали в двадцать раз дольше положенного, высосав чуть ли не всю наличную энергию Кругов, остановив многие работы на Земле. Уве не вернулся, несмотря на то, что энергетический кокон, защищавший его, считался практически неуязвимым. В приемном круге не возникли ни мертвое тело проникателя, ни самый малый предмет из его экипировки. Неужели сам не захотел возвращаться? Молочные реки, мармеладные берега...
      О ком угодно можно было так подумать, только не об Уве Бьернсоне.
      Лобанов знал его всю жизнь - медлительного, сентиментального добряка. Без всякого аутотренинга, от природы Уве был храбр, наивен и бесконечно надежен. В его присутствии Лобанов казался себе неискренним и хитрым. Валентин вспоминал, как еще в учебном городе, на экзамене по экологии, они вместе сажали цепкие, выносливые акации на песчаной планете Хаммада. В ладонях Уве Бьернсона саженец выглядел тоненькой зеленой свечой.
      - Ты согласен со мной? - нетерпеливо спросила Алия.
      - В общем, да.
      - И, несмотря на это, ты настаиваешь, чтобы мы послали тебя на "Землю-прим"?
      - Настаиваю.
      - Только из желания найти Бьернсона?
      Лобанов медлил с ответом. Этика биосвязи запрещала без разрешения вторгаться в чужой мозг, такое прощали разве что близким людям. Потому Алия не пыталась читать мысли собеседника, но Валентин чуял, как ей этого хочется...
      - Нет, не только, конечно. Хотя это - главное... Должны же мы когда-нибудь освоить иномир, если он уж так возбуждает наше любопытство!
      - И ты полагаешь, что именно тебе удастся изучить "Землю-прим"? Уцелеть там и вернуться? Откуда такая самоуверенность? Чем ты лучше Бьернсона?
      - Я намного хуже его, но в одном выигрываю... - Валентин поболтал пальцами в ручье, пытаясь приманить сонного коричневого тритона. - Мы с ним росли в одном учебном городе, в одной возрастной группе, ты знаешь. У нас были уроки истории, сеансы восстановления реальности: ну, там, гибель Атлантиды, походы Цезаря, чума в Авиньоне и так далее... Так я эти уроки обожал. А Уве, если мог, прогуливал, если не мог - закрывал глаза, отворачивался от крови, от жестокости...
      - Ну и что?
      - Ничего... Бьернсону хватало нашей мирной счастливой современности. А я - архаический тип. Я, понимаешь ли, готов к любым неожиданностям. К засадам, погоням, всякому коварству и подлости. На Станцию Уве пришел из физической лаборатории, а я - из разведки Звездного Флота...
      - Все, к чему ты готов, - человеческое, из нашей Вселенной! А там... Неужели ты надеешься на свои душевные качества там, где не выдержал защитный кокон?!
      - Надеюсь, - серьезно ответил Лобанов. - Иначе я бы не рисковал.
      Внезапно Валентин ощутил, что Алия исподтишка пытается все же прощупать его сознание. Прямо-таки запускает тоненькое щупальце своего любопытства под череп собеседника... В другой раз Валентин выставил бы мысленный заслон, прикрылся какой-нибудь смешной картинкой: скажем, вообразил бы девочку, тайком сующую ложку в банку с вареньем... Но сейчас это было некстати. Лобанов представил мысленно открывающиеся двери и дорогу за ними, по которой в беззвездную клубящуюся жуть уходил, сутулясь, друг Уве.
      Алия чуть вздрогнула, выпрямилась - и вдруг, печально улыбнувшись, опустила длинные ресницы.
      - Спасибо, - слегка поклонился Валентин. - Значит, я могу готовиться?..
      - Сумасшедший, - низким, грудным голосом сказала Алия и, приблизившись к нему, положила руку на плечо. - Мне не жить спокойно, если ты не вернешься...
      - Надо стирать в памяти прежние привязанности, - усмехнулся Лобанов.
      - Не желаю! - Она нервно взъерошила свои блестящие стриженые кудри. Я влюбляюсь, остываю, снова влюбляюсь, а где-то в глубине - все равно ты...
      Валентин поцеловал ее в щеку и пошел прочь. Джунгли звенели голосами птиц. Тропа повела его в глубь леса. Но скоро лес оборвался, и Лобанов выбрался на желтый песок пляжа, под бледно-голубое небо с ослепительным микросолнцем. Станция Проникновения находилась вдалеке от обитаемых планет; на ней не жили постоянно, а лишь ставили опасные опыты, однако гигантский спутник был приспособлен для удобства и радости человека не хуже, чем знаменитые курорты. За широкой полосой песка вился белый жгут прибоя, дальше дышала безмятежная морская синева. Отличные оптические эффекты...
      В мужестве проникателей, подумалось Валентину, тоже есть нечто искусственное. Они храбрые, самоотверженные ребята, но... Что-то в их смелости самовнушенное. Отряд смертников во главе с прекрасной дамой... А почему, собственно, "они"? Разве он, Лобанов, не проникатель? Нет. Он прежде всего - пилот разведки Звездного Флота. Человек, нацеленный на непредсказуемое. В наиболее неправдоподобном мире все-таки больше шансов уцелеть и выполнить задание у того, кто всегда начеку, кто заранее чует опасность и способен мгновенно отразить ее...
      Валентин усмехнулся собственным хвастливым мыслям и зашагал, хрустя крупным раскаленным песком, к шлюзу Станции, декорированному под романтический грот.
      V
      Лобанов стоял в центре приемного круга.
      Не только зеленой фосфорической чертой и пустыней белого пола были отделены провожающие - Лобанов уже воспринимал их нереальными, точно объемные фигуры в видеопространстве... Отчужденно пылало красное платье Алии.
      Она говорила, что в самый момент прокола человека охватывает громадная беспричинная радость. Будто вновь стал ребенком, которому впервые прикрепили к груди теплый диск антиграва. И ты, зажмурившись и крича во всю глотку, стремительно падаешь вверх, в небо...
      Да, так оно и было. А потом настала темнота.
      Валентин содрогнулся, почуяв ужас места, откуда нет возврата. Кожу пощипывало магнитное поле, чувствовалось тепло довольно высокой радиации. Ах, вот оно что! Он - в толще планетной коры. Только вот какая это планета? Из родной солнечной семьи - или все-таки "Земля-прим"? В любом случае надо пробиваться наверх...
      Силовой кокон сохранил его от мгновенной и неминуемой гибели под миллиардотонным прессом пород: вот еще одно достоинство новой защиты... Что ж! Кокон и вынесет Лобанова на поверхность. Надо лишь отдать мысленный приказ - раскалить внешний слой...
      Расплавленная порода хлынула со всех сторон. Проникатель видел себя как бы в огненном, струящемся яйце. Он охладил нижний конец кокона, и столб застывающей магмы стал толкать Валентина в подошвы.
      Так продолжалось долго. В бешеный белый пар были обращены встречные подземные воды. Падучими звездами сверкнули, испаряясь, обломки породы. И опять - каменная толща, мерцание багрового яйца...
      Лобанов ощутил пустоту над головой мгновением раньше, чем кокон ворвался туда. Но это был еще не выход на поверхность планеты, а какая-то многоярусная, ячеистая полость.
      Он убрал свою ревущую пламенем, разрушающую все на своем пути оболочку. Воздух, горячий, пропахший паленой резиной, был тем не менее годен для дыхания. Медленно остывала под ногами шапка пузырящейся породы.
      Вторым своим, тепловым зрением Валентин различил изгиб гладких стен, цепь стеклянных плафонов по потолку.
      Тихо, точно боясь кого-то потревожить, разведчик двинулся по коридору, вдоль одинаковых люков со штурвальными колесами замков. На каждой бронированной плите - маленькое круглое окошко с толстым стеклом и рельефный знак над ним. Очень знакомые знаки... Ба, да это арабские цифры и буквы латинского алфавита! Начертания давно устаревшие, ведомые лишь историкам, но земные, безусловно земные... Значит, Валентин все-таки на "Земле-прим". И здесь - "цивилизация-прим", полный двойник нашей, только со сдвигом лет на пятьсот в прошлое...
      Тут Валентин поймал себя на том, что рассуждает невозмутимо, точно в восстановленной реальности. Недостаток воображения, что ли, мешает? Вроде не было раньше такого греха, даже наоборот... Тогда почему невозможно убедить себя, что этот резиновый ковер под ногами, утопленные в массивных рамах люки с аккуратными номерами, запыленные плафоны, - что все это находится дальше от дома, чем любые галактики? Что ты, именно ты оправдал все разочарования и потери, и безумную надежду многих поколений разведчиков, найдя иное человечество? Может быть, слишком мала цена за потрясающую находку - порыв свежего ветра да секунды темноты, - и теперь просто не верится, что все происходит наяву? В космосе-то открытия достаются куда труднее...
      Нет. Все-таки дело в ином. Второе человечество на параллельной Земле - это ожидаемый вариант. Литературный. Предсказанный. Бронированные люки, окошки, номера. Не то секретный завод, не то бомбоубежище, не то военная база. Обидно и скучно.
      ...Постой! Так ли уж пусто и безжизненно подземное здание? За одной из дверей - источник слабого, прерывистого биополя.
      Он лбом прижался к теплому "глазку" в двери. Стекло чуть подрагивало от работы машин внутри комнаты. С каким-то одушевленным посапыванием трудились маленькие насосы, стучал компрессор. Иногда сквозь общее бормотание пробивался четкий звон. Белым сгустком, излучающим тепло, разбухшей мумией покоился человек в густой жидкости, налитой до потолка. Паутина проводов и трубок, сойдясь со всех сторон, вросла в его плоть. Лобанов видел вялую, полуугасшую жизнь. Только голова, просверленная электродами, излучала лихорадочный ореол.
      Впервые в жизни Валентин пожалел, что умеет видеть и чувствовать так много - стократ больше недавних предков, которые довольствовались природными органами и даже не пытались улучшить себя, свято веруя в некую мистическую чушь под названием "природный облик". Отвращение, доходящее до тошноты, боролось с жадным любопытством - и любопытство, конечно же, победило. Прижимаясь лбом к стеклу и ладонями к броне, Лобанов увидел, услышал и вдохнул то, что пестрым водоворотом кружилось под пробуравленным черепом спящего.
      ...Словно выброшенный катапультой, он влетел в мир тысячи сверкающих красок, в мир без оттенков: меловая белизна, ядовитая зелень водяной нитчатки, алый лак, химическая синь. Все здесь было залито меркурианским солнцем, оглушено громовыми звуками, музыкой какого-то вселенского парада. Прямо в ослепленной светом бесконечности маршировали фантастически яркие, раззолоченные оркестры, и капельмейстер встряхивал грохочущим бунучуком. Но главное - здесь, в шаре сплошного полуденного неба, все было дозволено, все доступно. Предметы возникали, разрушались, перепрыгивали с места на место по малейшему желанию. Появлялись целые красочные, в цветах и пальмах, в гроздьях дворцов страны с раболепным населением, роскошно застроенные острова в бирюзовом прозрачном океане. И все тут же взрывалось, исходило пожаром, бурыми клубами праха - стоило лишь поморщиться, нахмурить брови...
      Что ж, теперь все ясно. Ну и "цивилизация-прим"! Нет, на матушке-Земле до такого не додумались... Мнимая вечность. Электронный Эдем. Компьютерный рай, нежащий и питающий обездвиженных трутней электронаркоманов. Вон их сколько кругом, чмокающих насосов кровоподачи, похороненных в вязкой массе очагов жизни! Что ж теперь делать? Искать хозяев? А если их нет? Если подземный дом, населенный Королями Космоса, Богинями Красоты и Бессмертными Мудрецами, суть вполне самостоятельная машина? Замкнутый киберкомплекс?..
      ...Уве!
      Ну нет. Он бы здесь не остался. Наркотические соблазны - не для него, за это Лобанов ручается головой. Да и поймал бы Валентин в любой сумятице биоизлучений знакомую волну Бьернсона. Хоть искаженную, хоть ослабленную, но узнал бы...
      Ну-ка, кокон... Наверх!
      VI
      Валентин стоял посреди густой, хитро переплетенной зимней чащи. Нагие корявые деревья окунали подагрические пальцы в жесткую щетину кустов, многолетний слой опавшей листвы был толст, как перина; в нем тонули гнилые бревна, шапками стояли сухие стебли, увитые, как проволокой, диким виноградом.
      В совершенной тишине с пасмурного неба пудрой сеялся снежок.
      Лобанов двинулся лесом, выключив кокон, ибо не любил даром губить растительность.
      Что это проглядывает между стволами, такое крупное, хмуро поблескивающее? Одноэтажный дом на опушке. Стены обложены плитами серого мрамора. Широкие ступени фасада, благородно-строгий портал с четырьмя колоннами, окна узорного стекла в кованых медных, изрядно позеленевших рамах - все наводит на мысль о культовом предназначении здания...
      Двери в два человеческих роста были сплошь покрыты бронзовыми рельефами, также сильно потускневшими, частью расплющенными, словно по ним били молотом... Лобанов поднялся по ступеням, чтобы рассмотреть чеканку поближе. Славная работа! Кажется, библейские сцены: человечки в старинных одеждах, в тюрбанах, в рыцарских доспехах... смерть с косой, почему-то поверженная наземь... Нет - здесь и солдаты нового времени, и военная техника, и даже космонавты в скафандрах. И все толпой устремляются к некоей горе. На ней стоит пышный дворец, от него расходятся лучи, как от солнца...
      Он потрогал искусно сделанную миниатюрную фигурку и вдруг услышал за дверями низкое мелодичное гудение. Точно замирающий звук большого колокола. Двери дрогнули и раздвинулись - не более чем на миллиметр. Нежный свет сиял за ними...
      Он отнял руку, и все прекратилось.
      Уняв сердцебиение, Валентин спустился с крыльца. Через несколько метров заросли как обрезало. Лобанов присел на упавший ствол, покрытый синими губчатыми наростами.
      Понятная картина. Падающий снег скользит по невидимой выпуклой стене. Хорошая защита у рая, получше архангела с мечом! Но выйти-то как отсюда? Энергия поля велика, нажимом кокона ее не одолеешь...
      Ага! Боже, как все просто! Лобанов даже засмеялся, хотя веселье здесь представлялось кощунственным. Затем встал, коснулся нагрудного аппаратурного блока - и преспокойно зашагал вперед, сквозь энергетическую стену. Ноги его по колено ушли в снег.
      VII
      Лобанов понимал, что человек, выходящий на волю из электронного наркоцентра, никак не должен тащить на себе защитную силовую оболочку. Компьютеры могут выпустить (как и впустить) лишь существо с обычной, знакомой биоэнергетикой. Потому он и шагнул в пронзительную метель, защищенный обычным походным костюмом: просторная куртка с капюшоном и брюки, заправленные в сапоги. Его обдало жгучим дуновением, капюшон пришлось поднять. Не успел еще волевым усилием повысить температуру тела, как впереди забурлил и фонтаном взлетел снег.
      Разведчика сбило с ног, грохот от неожиданности показался оглушительным. По счастью, снаряд был не осколочный, а химический, начиненный одурманивающей смесью газов.
      Пришлось мгновенно и глубоко сосредоточиться, все подвластные воле гормоны и секреты бросить на бой со сладкой обморочной тяжестью... Очистив кровь и легкие, он поднялся уже в защитном коконе. Взрыв! Рыжую глину выбросило из новой воронки.
      В маленьком трескучем вертолете, похожем на остекленный скелет рыбы, сидело трое. Три шлема цвета хаки, пятнистые камуфлированные костюмы. Кренясь, вертолет бортом вперед, словно с горки, скатился к Валентину. Изящным распускающимся цветком с борта полетела ловчая сеть. Охотники были уверены, что добыча стоит на ногах благодаря только оцепенению. Валентина прямо-таки захлестывала их уверенность, злорадное предвкушение: "Попался, голубчик!"
      Сеть на миг стала огненной и исчезла. Осмыслив ситуацию, ловцы рванули вертолет в сторону и начали стрельбу: забилась перед кабиной оранжевая вспышка, пули, отражаемые коконом Лобанова, градинами взрывали снег.
      Снова взрыв, на сей раз уже не газовый. Осколки полыхнули метеорами, обращаясь в ничто.
      - Вот же дураки упрямые, - вслух сказал Валентин и погрозил кулаком. Вертолет вдруг с панической поспешностью отступил к озеру. Долго еще слышалась его перепуганная трескотня.
      ...Может быть, тут и погиб Уве, подстреленный, едва пройдя сквозь силовую стену? Да он ли один? Исаев, Перекрест, Эйхенбаум... Семерых проникателей уже унесла "Земля-прим", семь изуродованных трупов или обгорелых скафандров вернула на Станцию... Как дознаться, что здесь происходит? У кого?
      VIII
      Ощущение близости людей - большого человеческого скопления - повело Валентина на север, по скрипучему, поминутно проваливавшемуся насту. За снежным полем начались развалины кирпичных домов, торчали обгорелые пни. Хороших дорог здесь не было. Лишь порядком отойдя от сплошных руин, за свалкой электрооборудования и пустых ржавых бочек он обнаружил гусеничные колеи. Широченные, глубоко вспахавшие грунт, они могли принадлежать только танкам. Очевидно, добравшись до условного рубежа, танки останавливались, расстреливали свой боезапас (следы были углублены орудийной отдачей) - и поворачивали назад. Валентин некоторое время брел по колее, но скоро стал склоняться к решению включить антиграв. Впечатлений от пешего похода было предостаточно. Вокруг силового купола, как подсказывал внутренний "локатор" Валентина, крутилось немало наземных и воздушных боевых машин: нового поединка было не избежать.
      Низкие тучи над уступами крыш, над мягко поднимавшимися к горизонту лесистыми холмами переливались цветом моря. Медная щетина рощ, растерявших листья, топорщилась вокруг фиолетовых массивов хвойных. Краски, рожденные местным солнцем, да и само зеленоватое светило, какое-то перекошенное, словно бы зернистое, редко видимое в разрывах туч, - все это мало отвечало образу двойника Земли. Неужели здесь сложился уклад, столь похожий на старинный земной?
      Он задержал взгляд на крупных большеголовых птицах, сумрачно выклевывавших что-то из коробчатых рам бывшей теплицы. Серые с черным нахохленные сторожа сидели, озираясь, на снегу. Похожи на ворон. Ну, вылитые вороны! В сочетании с зеленым солнцем и чернильной хвоей их присутствие по меньшей мере удивляло.
      Как огромные хлопья пепла, вороны вспорхнули от коробки, когда Валентин, поднятый диском антиграва, ринулся вдоль сохранившейся улицы.
      Улица тоже представлялась знакомой. Мертвая косматая трава неухоженных газонов, купы раскидистых крон, путаница вымерзших розариев. В тылу садов и скверов, подальше от проезжей части - веранды, гордые фронтоны, двери с головами львов, держащих во рту кольца. Уцелевшее чугунное литье невысокой ограды, почтовый ящик на узорной калитке. Зияющий пустыми окнами, некогда роскошный автомобиль в сугробах. Кресло-качалка быть может, когда ударил первый осенний ливень, хозяева так поспешно спрятались, что забыли его над бассейном... Когда это было? Двадцать лет назад? Пятьдесят?..
      Так на исходе двадцатого века выглядели благополучные районы многих европейских и американских городов... Сплав городского комфорта с зеленым помещичьим привольем. Неторопливое общение домовладельцев, запах яблочного пирога с веранд, мирный стрекот газонных косилок... Город на пенсии, вот как это подобало бы назвать...
      Почуяв человека за углом ближайшей усадьбы, Валентин плавно приземлился и зашагал по снегу. К чему пугать местных демоническим полетом?..
      Спиной прильнув к розеткам вычурной ограды, загнанно таращилась на Лобанова простоволосая узколицая женщина в короткой шубе из странного зеленого меха. Вязаный пестрый шарф касался ветхих сапог. Спутанные черные волосы падали ей на глаза, она привычно сдувала их в сторону. Рядом лежал брошенный вещмешок. В неподвижно горящем взгляде мелькнуло сначала что-то вроде мольбы, потом ужас женщины сменился дикой ненавистью обреченной: "Что же тянешь, приканчивай!"
      Да, страх в этой женщине жил великий. Однако, кроме испуга, Валентин видел и другое: женщина была великой скиталицей. Но цель, которая гнала ее куда-то, пока непонятна. Богомолка? Нищая?
      Мотая головой из стороны в сторону, она нараспев пробормотала несколько слов.
      Смотри-ка - в самом деле планета-двойник со сдвигом в прошлое! Знакомый язык, когда-то он считался одним из "мировых"... Валентин подучил его, чтобы лучше понимать разговор предков на сеансах восстановления. Лобанов заговорил неторопливо, отчетливо, с тем же радушием, каким была окрашена его улыбка.
      - Я друг, я пришел сюда... из очень, очень далекой страны!
      Она повторила бессмысленную брань, в старину считавшуюся обидной. Потом, выдохшись, начала шарить в кармане, пока не достала завернутый в бумажку окурок сигареты. Бережно и кропотливо прикурила от зажигалки; руки тряслись, худые щеки втягивались до зубов... Лобанову стало неловко за свой несокрушимо здоровый вид, сверкающие зубы и младенчески нежную кожу... Он сказал еще мягче, стараясь при этом не впадать в заискивание:
      - Мне надо как можно скорее повидать ваше... ваших руководителей. Это очень важно, понимаете? Важно для всех людей!
      "Землянку-прим" объяснения Валентина почему-то позабавили, она хитро прищурилась и углом рта выпустила дым. Затем окурок описал витиеватую петлю.
      - Из далекой страны, да? Может быть, из Вольной Деревни?
      Вольная Деревня... Судя по ее мыслям, нечто вроде сказочного царства, утопии... - Лобанов утвердительно кивнул. Ответом был буйный, ничем не сдерживаемый хохот. Насмеявшись, странница рукавом вытерла слезу и посмотрела на Валентина снисходительно-насмешливо, как на обманщика.
      - Ну и как там у вас? В Вольной Деревне? Играете на арфах, славите Господа?..