Рай без охотников (Летящая - 4)

      Через несколько секунд все подчиненные прокурора были загружены спешной и ответственной работой...
      Внезапно фотограф, накрытый черной попоной, увидел через визир аппарата страшную тень в сомбреро. Тень медленно поднималась от коновязи за спинами Фэй и Самнера...
      Он снова позабавился, сделав из воздуха стакан с ананасным соком. Залпом выпил и почувствовал в темноте, как растворилась тяжесть на ладони. Стакан исчез так же, как появился.
      Он не был теперь суперменом с подбородком-утюгом. Человек, сидевший в скрипучем жестком, упорно не желавшем обволакивать тело и оттого таком родном кресле кинотеатра. (Когда-то, во время своей первой жизни, близкой родне этого кресла он приклеивал к исподу сиденья разжеванный "чуинг-фрут".) Курносая, конопатая физиономия, два заячьих передних зуба, красно-медный вихор на лбу - вовремя вспомнилась физиономия лейтенанта О'Доннела!
      Просидев почти весь фильм в тишине полного зала, боясь повести себя иначе, чем публика, он наконец расслабился. Какого черта! Вам это прогулка по музейным залам, вроде Восстановителя, а мне - детство. Милуоки, летний кинотеатрик с зеленым глухим забором. Мы подтаскивали снаружи к забору пустые железные бочки, ящики от пивных банок, влезали на них и смотрели бесплатно, пока сторож не подкрадывался и не разваливал пинком наши вавилонские башни. Тогда, много веков назад, увидел я впервые Орлиное Сердце, и Самнера, и крошку Фэй, и смотрел раз восемнадцать, причем дважды за деньги с мамой, и всякий раз ожидал вот этого, самого смешного места в конце!
      Кому бы здесь ни пришло в голову устроить фестиваль антикварных кинолент - спасибо ему! Джонни может вспомнить невозвратный двадцатый век, и никто ему теперь не помешает отдыхать сколько влезет. Год. Сто лет. Двести. Бывший хозяин, нокаутированный убийством косули, больше не проявляет себя даже чтением дурацких стихов...
      Вот оно. Дождался!
      ...Еще секунда - и фотограф, вышколенный к концу фильма Диким Западом, не отрываясь от визира, левой рукой послал пулю в задний план будущего снимка. Горбатый, изъеденный оспой Билл Подкова, последний из приспешников Белого Койота, выронил огромный револьвер и рухнул прямо в корыто с баландой для свиней.
      Вэси от души, визгливо расхохотался. Все друзья детства, все взрослые в летнем кинотеатрике от души хохотали, когда Билл падал в корыто. Вэси разразился хохотом. И вдруг остро, с предсмертной чуткостью ощутил безмолвие соседей. Хлопотливо трещал прадедовский проектор, подергивался его дымный луч над рядами. Множество бесцветных, безглазых лиц обернулось к сержанту, смотрело со всех сторон. Точь-в-точь телефонные диски без отверстий. Диски, на которых не наберешь номер, не позвонишь.
      Он откинул голову, принял самую непринужденную позу, еще пытаясь поспорить с чувством катастрофы, еще надеясь доказать себе и другим, что все в порядке, киносеанс продолжается.
      Но темя сержанта спружинило о невидимую стену силового кокона. Ловушка захлопнулась.