1900. Русские штурмуют Пекин

– Я уже несколько раз телеграфировал, чтобы был прислан более сильный русский отряд, но нас предупредили англичане. Они раньше нас сознали опасность и сразу двинули отряд, который в три раза сильнее нашего. Нет никакого сомнения, что адмирал Сеймур получил известие об особенно тревожном положении Пекина и, желая создать себе славу спасителя посольств, тайно организовал эту освободительную экспедицию. Как видно, адмирал со всею своею экспедицией отправился налегке и воображает, что он сделает блестящую военную прогулку и будет сегодня вечером в Пекине, но он горько ошибается. Даже с 2000 человек, которыми он располагает, ему ничего не удастся сделать, и он скоро вернется обратно с пустыми руками. Хорошо, если ему еще удастся вернуться благополучно.

Сегодня в 2 часа дня последняя телеграфная проволока между Пекином и Тяньцзинем, которой пользовалось только китайское правительство, уничтожена боксерами. По слухам, все телеграфные линии, бывшие вокруг Пекина, разрушены.

Таким образом, русские и другие миссии в Пекине окончательно отрезаны от непосредственных сношений с внешним миром, и участь иностранцев предоставлена благоразумию и доброй совести китайского правительства.

Адмирал Сеймур отправил свою экспедицию очень поспешно. Десанты ушли без всякого обоза, захватив провизию только на двое-трое суток. На каждого человека было дано от 200 до 250 патронов.

29 мая

Сегодня был отправлен четвертый дополнительный поезд, вооруженный несколькими орудиями Гочкиса. С этим же поездом ушел отряд русских матросов, который не успел уйти накануне. С отрядом отправился лейтенант Бурхановский, посланный ранее курьером в Пекин и не имевший возможности прибыть, так как путь был разрушен.

Начальником всего русского морского десанта, принявшего участие в экспедиции Сеймура, был капитан 2-го ранга Чагин. Кроме лейтенанта Бурхановского, в нашем десанте находились следующие офицеры: лейтенант Заботкин и мичманы: Зельгейм, Кехли, Пелль, Кнорринг и доктор Островский.

Сегодня получено известие, что адмирал Сеймур не только еще не обедает в Пекине у посланников, как он предполагал, но со своей экспедицией он не сделал еще и половины пути и дошел с большими трудностями только до станции Лофа. Железнодорожный путь всюду разрушен. Станции сожжены. Чем ближе к Пекину, тем дорога более испорчена. Спереди и сзади экспедиции боксеры на глазах союзников портят путь и разбегаются, когда против них высылают солдат. Международный отряд все время исправляет полотно, но работы подвигаются крайне медленно за недостатком материалов.

Попутные деревни сожжены боксерами, жители разбежались, и съестных припасов достать негде. Все союзники страдают от недостатка пищи, воды и жестокого зноя.

По поводу этих неутешительных известий один русский офицер в Тяньцзине сказал:

– Цзунлиямынь дал свое согласие на ввод в Пекин 2000 человек иностранных войск для охраны миссий. Может быть, китайцы и впустят экспедицию адмирала в Пекин, но еще вопрос, допустят ли они ее дойти до Пекина. Адмирал Сеймур хотел освободить Пекин без русских, но, вероятно, скоро русские будут освобождать адмирала и его скороспелую экспедицию.

Предсказание русского офицера исполнилось через две недели.

Отряд полковника Анисимова

30 мая

28 мая, в 5 часов дня, в Порт-Артуре адмирал Алексеев получил Высочайшее повеление о посылке в Пекин десантного отряда сухопутных войск с артиллерией. Было повелено держать наготове отряд в количестве 4000 человек.

В ту же ночь были изготовлены все приспособления для приема лошадей и орудий, а на другой день рано утром артиллерия, казаки, саперы и весь 12-й Восточно-Сибирский стрелковый полк были посажены на суда: броненосцы «Наварин» и «Петропавловск», крейсер «Дмитрий Донской», канонерки «Отважный», «Гремящий», «Манджур» и «Бобр».

Генерал Анисимов

Перед выступлением в поход командир полка полковник Анисимов сказал несколько слов своим солдатам и офицерам, поздравил с походом, объяснил, зачем полк идет в Китай, и напомнил, что тот Тигровый полк, который жил на Тигровом полуострове Квантуна, оправдает свое название, если понадобится воевать. В заключение он сказал: «А теперь перекреститесь, братцы, и марш!»

Адмирал Алексеев прибыл на броненосец «Петропавловск», на котором находился 1-й батальон 12-го полка, и после молебна сказал напутственную речь солдатам.

«Вы, – говорил адмирал, – отправляетесь в Китай не с военной целью, а с целью мирной. Вы служили на Квантуне при тяжелой обстановке, где требовалось много труда и выносливости, и уже доказали свою способность к мирной службе. Теперь же вы отправляетесь на новую, иную деятельность, и я уверен, что там вы покажете себя такими же молодцами, какими вы были здесь. Будьте тверды, выносливы, строго соблюдайте дисциплину, не обижайте мирных жителей. Помните, что русский солдат прежде всего христианин, а потому должен быть добрым к тем, кто не делает ему вреда. Ваши предки не раз доказали это.

Я придаю особенное значение тому, что вам выпала честь идти именно на корабле «Петропавловск», и вижу в этом хорошее предзнаменование. При Петропавловске наш русский флот совместно с сухопутными войсками геройски отстаивал нападение соединенной англо-французской эскадры. При Петропавловске русский матрос рука об руку с русским солдатом геройски отстаивал свое отечество».

Экспедиционный отряд, под общим начальством полковника Анисимова и при офицерах Генерального штаба подполковниках Илинском и Самойлове, состоял из 12-го полка, 4 орудий 2-й батареи Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, Квантунской саперной роты[50] и 6-й сотни 1-го Верхнеудинского казачьего полка.

В 12 часов дня все суда эскадры, принявшие экспедиционный отряд, снялись с порт-артурского рейда и ушли в Таку. Начальником эскадры был контр-адмирал Веселаго.

30 мая рано утром эскадра была в Таку.

В 1 час дня отряд был посажен на гребные суда и, благополучно миновав китайские форты, вошел в реку Пэйхо и прибыл на станцию Тонку, где был встречен полковником Вогаком, полковником Вороновым и секретарем нашего консульства в Тяньцзине Поппе. Русские и иностранцы со страхом и нетерпением ожидали прибытия русского отряда, так как все боялись за его благополучный проход мимо фортов.

Анисимов и Вогак решили немедленно двинуть полк по железной дороге в Тяньцзинь, не дожидаясь обоза, артиллерии и лошадей. Однако англичане-агенты, заведовавшие движением китайской дороги, наотрез отказались дать поезд, ссылаясь на то, что они не имели разрешения от своего китайского начальства, а также – на то, что нет свободных вагонов и платформ. Целый ряд платформ оказался занят багажом интернационального цирка, который возвращался из Тяньцзиня, где он думал давать представления. Боксеры заставили его обратиться в поспешное бегство. Англичане извинялись, что из-за цирка они никак не могут дать ни вагонов, ни платформ для русских освободительных войск.

Полковникам Вогаку и Самойлову пришлось долгое время урезонивать неуступчивых англичан, пока они наконец не убедились и не дали несколько вагонов и грязных платформ, служивших для перевозки угля.

В 11 часов ночи поезд тронулся в Тяньцзинь.

С тревогою ожидали тяньцзиньцы прибытия русского отряда.

В Тяньцзине в это время находились следующие международные десанты: русских – 25 казаков и 44 матроса под командою лейтенанта барона Каульбарса, при мичманах – Глазенапе, Браше и Дэне. Около сотни англичан; 50 немцев; 35 итальянцев; 30 французов; 30 японцев и несколько американцев.

У русских было 4 маленьких морских пушки Барановского. У англичан 2 полевых орудия и 2 морские скорострельные пушки, которые были поставлены на железнодорожные платформы. У французов и немцев были пулеметы и десантные орудия. Орудия были расставлены по окраинам концессий и против китайского города.

30 мая вечером русские и иностранцы, в том числе несколько дам и девиц из европейской колонии, собрались на Тяньцзиньском вокзале для встречи русского отряда. Приехал французский консул граф Дюшэйляр с целью приветствовать прибытие русских от имени дружественной французской колонии.

Все долго ждали и с нетерпением посматривали на темный горизонт, в сторону Тонку.

Отдельно от общества стояло несколько дам не первой молодости, одетых просто и изящно. Одна из них, красивая женщина, с видной фигурой и южными чертами лица, приехала на велосипеде и была в костюме туристки.

– Кто эти дамы? – спросил я одного русского – постоянного жителя Тяньцзиня.

– А это наши американки, – ответил он, – хотя они не все американского происхождения. Они только так называются, так как между ними встречаются разные национальности. Это явление и продукт горячей и фантастической жизни Дальнего Востока – это интеллигентные, иногда очень состоятельные женщины-авантюристки, разочарованные в жизни, живущие теперь свободно и привольно и срывающие с жизни ее легкие мимолетные радости и удовольствия. Это женщины с безграничным сердцем, скрашивающие и ласкающие невеселую жизнь тех, кого рок сослал на Дальний Восток. Это наши «тучки небесные – вечные странницы, вечно холодные, вечно свободные».

По другую сторону полотна железной дороги теснилась огромная толпа китайцев. Китайские полицейские важно проходили перед толпой, покрикивали и бесцеремонно били палками, когда толпа слишком напирала, шумела и забиралась на рельсы. Я вошел в толпу с целью хоть немного проникнуть в ее психологию. Китайцы с изумлением смотрели на иностранцев, но их тупые загорелые и грязные лица со скулами и косыми бессмысленными глазами ничего не выражали, кроме страшного любопытства. Всех занимала одна мысль: поглазеть на иностранцев, которых будут резать боксеры и которые, того не подозревая, все до единого будут перебиты.

В поле перед вокзалом чернело несколько синих палаток, это были китайские военные пикеты, охранявшие железную дорогу.

Я вышел в поле, которое дремало, залитое светом луны, поднявшейся из-за горизонта.

Из ближайшей палатки показалось несколько китайских солдат с ружьями, которые подошли ко мне.

Я обратился к одному из них:

– Ни хао?

– Хао.

– Ни хао?

– Хэн хао!

– Ни гуй син?

– Во син Ли.

– Ни гуй син?

– Во син Ян.

– Ни до да суй шо?

– Эр ши ву.

– Ни ю цзи суй?

– Во эр ши ци.

– А! Ни би во да. Айя! Ни шо дэ чжун го хуа хэн хао!

– Ты здоров? – спросил я китайского солдата.

– Здоров.

– Ты здоров? – спросил меня солдат в свою очередь…

– Очень здоров. Твое дорогое имя? – поспешил я спросить солдата, следуя правилу китайской вежливости.

– Мое имя Ли (Слива).

– Твое дорогое имя? – спросил китаец.

– Мое имя Ян (Тополь).

– Очень хорошо! – похвалил китаец мое имя.

– Ты считаешь себе сколько лет?

– Двадцать пять, – сказал китаец и спросил:

– Ты сколько лет имеешь?

– Я двадцать семь.

– А! Ты старше меня. Айя! Ты очень хорошо говоришь по-китайски.

Подобным же образом я отрекомендовался и прочим солдатам, окружившим нас.

Мы разговорились. Солдаты были одеты в синие бумажные кофты, поверх которых они имели синие безрукавки с красной каймой и золочеными пуговками. На ногах были одеты синие шаровары и суконные сапоги на высоких белых подошвах из бумаги. Голова была обмотана черным платком, скрывавшим косу, свернутую для удобства, чтобы она не болталась. На черном кожаном поясе была золоченая бляха, изображавшая двух драконов. Поверх пояса одета перевязь с крупными патронами Маузера.

Их смуглые лица, кроме добродушия, любопытства, праздности и принадлежности к китайскому племени, ничего более не говорили.

Солдаты сейчас же спросили меня:

– Ты, конечно, англичанин?

– Нет, я русский.

– Это очень хорошо, что ты русский. Россия – большое и сильное государство. Русские – хорошие люди, а англичан мы не любим. Англичане – гордые люди и колотят наш бедный народ палками. Откуда ты приехал?

– Я приехал из Лиушунькоу – Порт-Артура. Вы знаете, что Лиушунькоу теперь занимают русские?

– Нет, не слыхали.

– Русские уже два года живут в Лиушунькоу.

– Нет, не слыхали. Слыхали только, что русские зачем-то пришли в Лиушунькоу. Говорят, что Хуан-шан, наш император, просил русских прийти в Лиушунькоу, чтобы прогнать японцев.

– Зачем вы здесь стоите? – спросил я.

– Мы охраняем железную дорогу от ихэтуань. Ихэтуань – нехорошие люди. Они жгут деревни, грабят народ и хотят разрушить дорогу. Мы уже били их под Янцунем. Генерал Не Шичэн, наш начальник, послал нас разогнать их. Но Ситайхоу, наша старая императрица, приказала не трогать ихэтуань. Генерал Не рассердился и ушел в Лутай. Но мы все-таки успели подраться с ихэтуань. Мы их убили 1000 человек, но они тоже убили много наших солдат. Мы им за это крепко отомстим, и ни один ихэтуанец не уйдет от нас целым, – говорили солдаты, злобно указывая на деревню перед вокзалом.

– В таком случае, – сказал я, – мы с вами друзья. Русские и иностранные войска пришли в Тяньцзинь, чтобы тоже охранять мирный народ и спокойствие.

– Конечно, мы друзья, – заговорили китайцы.

– Пын ю, пын ю, хао пын ю! Друзья! Друзья!

Послышались свистки паровоза, подходившего к станции.

Я распрощался с моими собеседниками и сообщил им, что на поезде пришли русские солдаты, на что те хором ответили:

– Дин хао! Дин хао!

– Весьма хорошо! Весьма хорошо!

Было около двух часов ночи. Европейцы, собравшиеся на вокзале встретить русский полк, ждали, ждали и разошлись. Осталось только несколько человек русских, коммерсант Батуев, французский консул граф Дюшэйляр и полковник Вогак, вернувшийся из Таку. Присутствовало также несколько французов и одна молодая дама из числа тех беглецов, которые спаслись из Баодинфу. Для встречи товарищей были выстроены русские матросы, бывшие в Тяньцзине.

Сердце русское радовалось, видя вагоны и открытые платформы, усыпанные русскими стрелками с загорелыми здоровыми и веселыми лицами, в белых фуражках и белых рубахах, ярко освещенных полным месяцем. Отрадно было видеть простых русских солдатиков, храбрости и выносливости которых ныне вверялась жизнь просвещенных европейцев в Тяньцзине и Пекине. Приятно было видеть рослых русских лошадей, которые, испытав все трудности морского путешествия и перегрузки с судна на судно, теперь спокойно стояли на платформах и весело обмахивались хвостами.

Без шума и толкотни солдаты со всей амуницией один за другим повылезали из вагонов и длинным развернутым фронтом выстроились на платформе вокзала. На правом фланге стоял хор музыки.

Командир полка Анисимов своим тихим спокойным голосом скомандовал встречу знамени.

Зазвенело оружие, и месяц заиграл на солдатских ружьях, взятых на караул, и на опустившихся шашках офицеров.

Дрогнули звуки русского встречного марша, перекликнулись между длинными каменными стенами вокзала, разбудили Пэйхо и, отраженные сонной гладью реки, понеслись бодрящей вестью по европейским концессиям.

Русские и иностранцы сняли шляпы, – и новое полковое знамя с золотым наконечником, символ веры, долга и мужества, было пронесено перед всем фронтом.

Это была последняя торжественная и красивая картина, которую тяньцзиньцы видели на железнодорожном вокзале. Через два дня вокзал был уже свидетелем жестоких картин кровопролития и истребления и сделался ареною храбрости, стойкости и безвременной гибели многих русских и союзных солдат и офицеров.

Полк перестроился и с музыкой, через мост на Пэйхо, двинулся в европейский город.

Для бивака было отведено пустопорожнее место, принадлежавшее Старцеву и находившееся почти в середине французской концессии, между улицами Rue Baron de Dillon и Rue du Chemin de fer, где полк стал сейчас же располагаться лагерем.

Солдаты разбили палатки и, измученные от усталости и голода, повалились наземь. Офицеры разошлись по русским домам.

Командир 12-го Восточно-Сибирского стрелкового полка полковник Анисимов, которому пришлось первому вместе со своим полком отстаивать европейские концессии в Тяньцзине, осажденные китайскими войсками и боксерами, уже испытал все труды и тягости боевой жизни в тяжелую годину Турецкой кампании. 23 октября 1877 года в деле при Деве-Бойну, с 15 солдатами своей роты, он первый взошел на высоту, занятую турецкой артиллерией, и отбил два неприятельских орудия. За свой подвиг он был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. Когда в Одессе был сформирован 12-й Восточно-Сибирский стрелковый полк, Константин Андреевич Анисимов был назначен первым командиром этого полка и сумел заложить в солдатах и офицерах молодого полка те благородные боевые традиции, которые он вынес из Турецкой кампании и своей собственной доблестной службы. He успел 12-й полк прибыть на Квантун, как полку нужно было сразу нести трудную аванпостную службу на Цзиньчжоуских позициях для охраны квантунской границы. He только солдатам и офицерам, но и офицерским семьям пришлось поселиться в жалких китайских деревенских домиках, жить по-походному и страдать летом от зноя, а зимою от ветра и холода.

Heзадолго до боксерского восстания 12-й полк был перевезен в Порт-Артур и размещен в наскоро построенных бараках и казармах на Тигровом полуострове. He успел полк устроиться на новом месте, как был переброшен в Тяньцзинь для охраны иностранцев.

25 марта 1900 года, на полковом празднике по случаю Высочайшего пожалования молодому 12-му полку знамени, К. А. Анисимов произнес блестящую речь, в которой между прочим сказал:

«Не дрогнула, господа, у меня рука, когда я принимал Высочайше пожалованное знамя. Этот знак высокого Монаршего благоволения полком еще не заслужен, но я надеюсь, что мы его заслужим. Более, я уверен, что мы оправдаем высокую милость нашего Державного Вождя. Уверенность свою я основываю на высоких качествах русского солдата. Качества эти: мужество, храбрость, выносливость, а главное – беспредельная преданность своему Государю и любовь к родине.

Тихо, безропотно угасали и отдавали свою жизнь русские солдаты за свою дорогую родину.

Я не боюсь за честь 12-го полка, она в надежных руках, в руках русского солдата, а солдаты 12-го полка те же. Они собраны со всех концов нашей необъятной матушки России и проникнуты тою же любовью к своей родине и тою же беспредельною преданностью к своему монарху. Да к тому же это и не новобранцы. Они принесли с собою целые сокровища в виде боевых традиций тех славных полков, из которых сформирован 12-й полк. В состав его 1-го батальона вошли роты 9, 10, 11 и 12-го стрелковых полков 3-й стрелковой бригады, которые успели уже покрыть себя боевой славой в минувшую кампанию и получили Георгиевские знамена за Шейново. 11-й полк за Шейново имеет отличие на головном уборе, a Георгиевское знамя получил еще в Крымскую кампанию. Были стрелки и при усмирении польского восстания в 1863 году и под Севастополем в 1854 году. А в минувшую кампанию: Балканы, Ловча, Шейново, Шипка, Зеленые горы, Плевна, – всюду стрелки оставили свой славный след.

Знаменосец 12-го Восточно-Сибирского полка Яковлев

2-й батальон составлен из полков 15-й пехотной дивизии Модлинского, Люблинского, Прагского и Замосцкого. Они сформированы еще в 31-м году, и с первого же года своего существования приняли участие в боях во время польского восстания: видела их Варшава в 31-м году, знают венгры с 49-го года. Знакомы им и заоблачные вершины неприступного Кавказа: проходили они через Андийские ворота, перед которыми Фермопилы греков показались бы легкой забавой. Аул Дарго, это непреступное орлиное гнездо Кавказа, скрывающееся за облаками, которое сам Шамиль считал неприступным для обыкновенного человека, но это гнездо было сброшено с вершины в пропасть в числе других и полками 15-й дивизии. Они же под Севастополем были славными его защитниками. Малахов курган был ими защищаем, и французы у них его не взяли. Нет, они вошли на бастион, когда защитников там уже не было: лежали только трупы их.

Все сказанное дает мне уверенность повторить словами поэта, что если будет нужно, то и мы сумеем умереть, как наши предки умирали».

Эта речь была сказана полковником Анисимовым в Порт-Артуре за 2 месяца до разыгравшихся событий, и все солдаты и офицеры 12-го полка скоро оправдали пророчество своего командира.

Перед грозой

31 мая

Сегодня вечером в Тяньцзинь пришла наша артиллерия: 4 полевых орудия 2-й батареи Восточно-Сибирского стрелкового дивизиона под командою поручика Кобызского, при младшем офицере подпоручике Михайловском и при бравом фельдфебеле, украшенном шевронами, – Волоснухине. На все четыре орудия было взято 1200 снарядов. Орудия были легкого типа, образца 1877 года, калибра 3–4 дюйма. Полубатарея стала на берегу Пэйхо недалеко от 12-го полка. Лошадей держали на коновязи.

Благодаря заботам полковника Вогака и неизменному содействию французского консула и секретаря французского муниципалитета Сабуро, китайские поставщики стали доставлять в русский лагерь хлеб, яйца, зелень, быков и дрова. Воду получали из водопровода, построенного англичанами на берегу Пэйхо и снабжавшего по трубам все концессии хорошо профильтрованной питьевой водой из Пэйхо. Китайцы доставляли воду из водопровода в бочках для нужд русского лагеря. Грязно-желтая вода Пэйхо некрасива на вид, но не имеет ни запаха, ни привкуса, и ее можно пить прямо из реки с риском заболеть чем угодно.

В лагере правильными рядами выстроились солдатские походные палатки. С одной стороны двора были поставлены на коновязи кони, с другой стороны расположились двуколки и дымящие походные кухни. В глубине двора хлебопеки приспособили какой-то китайский домик для своей пекарни.

В иностранных и китайских магазинах стали показываться русские солдатики. В первый раз видя иностранный город и не говоря ни на одном языке, кроме своего родного, наши находчивые солдаты тем не менее чувствовали себя в Тяньцзине как дома. С записками или без записок от офицеров они не стесняясь ходили всюду, куда их посылали, отыскивали магазины, которые им были необходимы, Бог весть как объяснялись с иностранцами и умели всегда растолковать и объяснить, что им нужно. По-видимому, солдаты предпочитали иметь дело с китайскими купцами, так как знали несколько китайских слов из Порт-Артура. Они подолгу засиживались в китайских лавках, о чем-то беседовали, из-за чего-то торговались на русско-китайском наречии, о чем-то смеялись вместе с китайскими торговцами и расходились очень довольные китайским обхождением.

Видя целый полк русских солдат, беззаботно гуляющих по городу, весело распевающих свои удалые песни, от которых гремели стены зданий европейских концессий, европейцы сами повеселели, приободрились и нашли для себя новое развлечение ходить в русский лагерь и смотреть, как русские поют, едят свою кашу и пьют свой чай.

Был ли действительно чжилийский вице-король Юй Лу убежден в безвредности восстания боксеров и в полной безопасности европейцев, для чего ему нужно было совершенно не понимать положения дел, или же он был только игрушкою в руках пекинских узурпаторов и исполнял только то, что было ему приказано из Цзюнь Цзи Чу – Верховного Совета в Пекине, – однако он продолжал уверять иностранцев в том, что под его охраною им нечего бояться.

С другой стороны, из Пекина по-прежнему не было никаких известий, и посланники продолжали оставаться в осаде, отрезанные от всего мира.

Что касается адмирала Сеймура, то, по полученным известиям, он очень медленно подвигался вперед к Пекину, делая 2–4 версты в день.

Вогак полагал, что по указанным причинам 12-й полк должен немедленно и налегке двинуться в Пекин, не по разрушенной железной дороге, a по обыкновенной грунтовой, имеющей 120 верст до столицы. Обоз было предположено везти на китайских подводах. Сперва Анисимов согласился с мнением полковника Вогака, но достать подводы нигде не было возможности: китайцы ни за какие деньги не соглашались давать своих лошадей или телеги из боязни мести боксеров. Это неожиданное обстоятельство задерживало выступление в поход 12-го полка.

С своей стороны полковник Анисимов признавал весьма рискованным уходить в глубь страны, не имея за собой надежной базы, и полагал, что было бы более осторожно и целесообразно подождать с выступлением до тех пор, пока в Тяньцзине не будет собрано больше войск[51].

Осторожность полковника Анисимова и невозможность достать перевозочные средства были причиною того, что полк остался в Тяньцзине и был его славным защитником.

Весьма возможно, что, если бы 12-й полк ушел вслед за Сеймуром с целью скорее пожать лавры освободителей Пекина, он испытал бы ту же печальную участь, что и отряд английского адмирала.

Также возможно, что без своих доблестных защитников европейские концессии в Тяньцзине снова пережили бы резню 1870 года.

1 июня

Грозовая туча уже нависла над Тяньцзинем. Увы! это была не благодатная дождевая туча, которую китайцы уже два года ждали с отчаянием для своих полей. Это была надвигавшаяся гроза народной злобы, мести и ослепления.

Тяньцзинь пустеет. Напуганные слухами о неистовствах боксеров и об их скором нападении на город, встревоженные боевым видом Тяньцзиня, движением войск и бегством китайцев из европейских концессий, европейские семьи одна за другой покидают город и спешат уехать по железной дороге, пока она еще не разрушена, в Тонку, а оттуда на пароходе в Шанхай, а из Шанхая за границу.

Интернациональный цирк, который по странной случайности помещался на одном участке с русским лагерем, обклеил весь город длиннейшими афишами, но вместо ожидаемых сборов с публики принужден был начать сборы в дорогу и также весь разъехался.

Китайская прислуга, служившая у иностранцев, китайские повара, портные, прачки и конюхи, работавшие на европейцев, разбегаются. В городе невозможно заказать себе ни одного костюма, так как все шилось китайцами. Нельзя исправить часов даже у европейских часовщиков, так как мастерами были китайцы. Помыть белье представляет величайшие трудности, так как мыли китайцы. По городу волей-неволей приходится ходить пешком, так как ездить не на чем. Тяньзиньским джентльменам и леди приходится не только самим готовить обеды, подавать на стол, но и самим чистить свои сапоги и отели, самим всюду ходить, так как вся прислуга была китайская и послать некого.

Царство джентльменов, роскоши и комфорта в Тяньцзине кончилось, и наступает царство Робинзонов.

Красивые улицы Тяньцзиня пустынны и запущены. Тысячи рикшей, которые прежде стояли на всех перекрестках и как комары налетали на пассажира, желавшего поехать, бесследно пропали. На улицах можно встретить только военных разных наций, и лишь очень храбрые европеянки, не боящиеся остаться в Тяньцзине, иногда проезжают на догкарах и велосипедах.

Русская колония оказалась весьма храброй. Из русских дам еще ни одна не собирается уезжать, надеясь на защиту своих храбрых мужей и на 12-й полк.

Свободное от занятий время русские офицеры проводят в русских домах, главным образом в гостеприимнейшей семье М. Д. Батуева, у полковника Вогака, у Лаутерштейна, управляющего делами Старцева и у Садовникова, доверенного Русско-Китайского банка.

1 июня в 11 часов ночи сонный Тяньцзинь был встревожен выстрелами, раздававшимися с вокзала. Уснувший русский бивак мигом очнулся и, разобрав ружья, был готов идти по первому приказанию. Полковник Анисимов поскакал на вокзал и узнал, что вдоль линии железной дороги показались красные фонари, двигавшиеся на вокзал. Так как эти фонари могли принадлежать только боксерам, то взвод наших стрелков, охранявших вокзал, сделал несколько залпов по фонарям, после чего фонари исчезли.

Полковник Анисимов приказал биваку снова ложиться спать.

2 июня

2 июня весь обоз 12-го полка, все лошади и повозки были уже в Тяньцзине и находились на вокзале. Оставалось только грузы перевезти на бивак.

Вокзал был расположен на левом берегу Пэйхо, шагах в 200 от реки, к которой вела хорошо мощенная дорога, выходившая на мост. Мост был сделан из барок и разводился несколько раз в день для пропуска китайских джонок. Подпоручику 12-го полка Виноградову, начальнику саперной команды, было приказано исправить мост и улучшить его настилку, для того чтобы по мосту могли легко передвигаться обозы и орудия. Морские пушки Барановского охраняли мост и набережную. От моста до нашего бивака было также около 200 шагов.

В городе было получено известие, что боксеры назначили 19-й день пятой луны, соответствующий 2 июня русского стиля, для общего нападения на европейские концессии.

Анисимов и Вогак сочли поэтому необходимым усилить караулы, тем более что и накануне боксеры обнаружили странное движение к вокзалу. Было приказано поставить на вокзале вместо взвода полуроту. Заставы на Rue de Paris усилены. Кроме двух русских, поставлены французская и японская заставы.

Нападение боксеров ожидалось со стороны китайского города, вплотную подходившего к французской концессии. Это место, сжатое рекою Пэйхо, улицами Taku Road и Rue de Paris и пересеченное узкими китайскими переулками, считалось особенно опасным, так как здесь могло совершенно незаметно укрыться какое угодно количество боксеров. Тут требовалась самая бдительная охрана. Казачий пикет из трех человек, часовые и заставы были расположены таким образом, что могли по возможности наблюдать за всеми улицами и переулками, выходившими из китайского города на концессию.

Вечером в Тяньцзинь вернулся обратно поезд, вышедший утром с рельсами, шпалами, скреплениями, боевыми припасами, 1 орудием и провизией в распоряжение адмирала Сеймура. Однако поезд не мог добраться даже до Янцуня и принужден был прийти назад, так как далее путь был совершенно испорчен[52].