Бестолковые рассказы о бестолковости

Волк так и сделал. Вызывает зайца и небрежно так говорит ему: «Слушай косой, будь другом, сходи за сигаретами.». Заяц, наученный горьким своим заячьим опытом: «Господин – товарищ волк, а Вам сигареты с фильтром купить или без?» Волк, как-то сразу пришедший в невероятную ярость: «Почему, подлец, без шапки!?» И, само собой – оскорбление действием).

Вот такой вот, приблизительно, ход рассуждений, единожды предпринятый и приведший к таким же неутешительным выводам и заставляет начальствующих военных поступать просто, незамысловато так, а самое главное – как всегда, стремительно: вытаскивают они из общего строя провинившегося военного, а то и сразу двух-трех провинившихся военных, поворачивают его (их) лицом к этому строю (чтобы вот так, что бы всё по честному, чтобы в глаза прямо, в глаза якобы негодующих сотоварищей) и вот так, с размаху, как гетманской булавой по виноватому военному затылку, неподумавши абсолютно при этом ни о чем, просто – бряк:

– Объявляю вам пять нарядов на службу вне очереди! И через день!

Гордо так – «Объявляю…». Да если каждый пук или бряк считать объявлением… Но у военных все, что сорвалось с перекошенных злобой губ военноначальственных, все почему-то и всегда засчитывается. И, заслышав подобное «объявление», сержантский состав военных, работающий в военных структурах в основном по линии учета и своевременного доклада лицу действительно военноначальствующему, как всегда оживляется и шелестит заветно-учетными блокнотиками, проставляя свои паскудные циферки напротив фамилий проштрафившихся военных. Несказанное удовольствие при этом проникает в сердца многих из них, сладостно млеют при этом их души. В странное положение была поставлена эта категория военных: были они вроде бы такими же военными, как и подавляющее большинство, но в то же время назывались они почему-то младшими командирами и чистоту их погон нарушали какие-то дополнительные ленточки, называемые в народе «лычками». В действительности, командиров среди них было мало: не спешили истинные военноначальствующие делиться с ними какой-либо властью, даже, как сейчас говорят «в рамках действующего законодательства», но вот функции учета, контроля и своевременного доклада им доверялись весьма охотно. Так и метались они вечно между двух огней: доложить – не доложить? Доложишь – ночью в сапог чернил нальют (а то еще и уриной по балуются) или же вынесут вместе с кроватью потихонечку в туалет и оставят там до утра. Не доложишь – могут доложить внештатные «докладчики» и тогда уже на голову начнет извергаться гнев действительно военноначальствующих. В общем, за редким исключением несерьёзная эта была категория военноначальствующих. Поэтому будем в дальнейшем для простоты изложения величать её «якобы военноначальствующие».

Здесь необходимо заострить внимание читателя на том, что чирканье якобы начальствующих в своих блокнотиках – это такое короткое и нигде далее не встречающееся бюрократическое действо, что не стоит на нём останавливаться, дабы не испортить общей картины борьбы военных с проволочками и бумагомарательством.

Ярким примером этой борьбы как раз и является короткий ритуал выдачи наряда военному. Ритуал, как вы уже заметили, состоит, всего-то лишь, в таком вот устном, залихватском и не бюрократическом абсолютно «объявлении» и без каких-либо дополнительных указаний на то, какие действия виновным надо будет предпринимать в ближайшее время («И через день!»). А зачем давать какие-то дополнительные указания, когда эти военные и так все про судьбу свою на ближайшие десять дней уже знают?

Вот так вот. Не успели отшелестеть еще блокнотики, а уже не только оштрафованные, а абсолютно все присутствующие при аутодафе военные уже все знают. Что же они конкретно знают?

А знают они то, что у подвергшихся только что обструкции военных есть два варианта поведения в ближайшей перспективе. И каждый вариант будет однообразно повторяться через день. Была бы воля военноначальствующих все повторялось бы конечно же ежедневно, но военное законодательство этого не допускало. Так что же это за варианты?

Вариант 1. Военный заступает в наряд по курсу (роте) и становится, так называемым, дневальным. Читателя это слово, созвучное со словом «день», может ввести в заблуждение. Ничего общего с этим светлым словом дневальный не имеет. Дежурная должность «дневальный» должна быть в ближайшее время немедленно переименована, и носить название «суточный» (к щам это никакого отношения не имеет). Потому как, так называемый «дневальный» целые сутки, не покладая рук и не протягивая ног работает, ежечасно, исключительно из любви к разнообразию, меняя рабочие свои специальности.

Первая его специальность – глашатай-наблюдатель, состоит в стоянии «на тумбочке», оборудованной телефонным аппаратом (точнее, в стоянии рядом с тумбочкой, набитой всякого рода служебной документацией – никому ненужной макулатурой, содержащей принципиально невыполнимые для военного предписания) и поминутном выкрикивании каких-нибудь оповещающих команд. Помимо выкриков, глашатай-наблюдатель ведет непрерывное наблюдение за окружающей его обстановкой и изредка соскакивает с «тумбочки» для какого-нибудь доклада какому-нибудь из заглянувших в расположение курса военноначальствующих. Усиленную бдительность должен проявлять глашатай-наблюдатель при получении распоряжений по телефонному аппарату. Были зарегистрированы случаи вопиющей дезинформации. Так, например, один изнывающий «на тумбочке» от скуки дневальный обзвонил как-то других изнывающих и строгим голосом самого старшего из всех дежурных приказал все имеющиеся на курсах гири собрать и срочно доставить к нему в дежурку, для проведения инвентаризации вкупе с метрологической поверкой. И потянулись к настоящему самому старшему из дежурных, только что прилегшему на топчан после бессонной ночи в надежде выхватить свои законные «не более четырех часов, не снимая снаряжения», караваны военных, навьюченные увесистыми чугунными гирями. Караваны плавно подплывали и с грохотом сваливали нелегкий свой груз у ног полусонного самого старшего из всех дежурных. Старшие погонщики докладывали о выполнении приказа, приводя самого старшего из всех дежурных в неописуемый восторг. По третьему каравану самый старший из всех дежурных уже был готов открыть огонь на поражение из имеющегося у него табельного оружия, но вовремя взял себя в руки и решил изобличить-таки лже-дежурного. Принеся в жертву остатки своего сонного времени, он дождался таки прибытия всех караванов и методом исключения определил подразделение военных, из которого караван так и не добрался до точки назначения. А дальше, как говорится, дело техники. «Вычисленный» шутник, впоследствии в одиночку доставивший к ночи все гири на свои прежние места перестал улыбаться вообще. Не улыбался он даже в день выдачи, так называемого у военных «денежного вознаграждения». Хотя в такие дни было трудно удержаться даже от веселого смеха – денежное вознаграждение зашкаливало в район первого десятка рублей. А шутник – нет. Камень. Не улыбался больше никогда даже кончиками всегда поджатых губ.

Вторая специальность дневального – широкопрофильного уборщика-терщика, состоит в постоянном чего-нибудь убирании и чего-либо натирании. От хлорировано-кораболистых туалетов до широкоплощадных паркетных коридоров. (Туалеты, туалетами – вещь интимная и вонючая, нет никакого желания описывать процессы их уборки. А вот в коридорах широкоплощадных, дневальный получал доступ к «Машке» – утяжеленному устройству-держателю щеток для натирки паркетных полов. А получив доступ уж он то, дневальный этот, мог с ней, с «Машкой», всю ночь…, и в каждой точке широкоплощадных паркетных коридоров…).

Третья специальность дневального – кем ни попадя посылаемый по дивно-пикантным разным поручениям. И если первые две специальности являются рутинно освоенными и ничего нового в себе не содержат, то третья специальность требует определенной смекалки. Вот, к примеру, послали вас куда-то, вы идете себе, а одиночное хождение военных запрещено. Военных, их когда заметят шествующими не в строю, все время так подзывают: «Эй, вы, трое! Оба – ко мне!» и каждый раз спрашивают: «Вы, с какого факультета? А-а-а. Серьезный факультет. Ну если вы такие умные, то почему строем не ходите?» Вот и сейчас, никто ведь из патрулей каких-нибудь или лиц начальствующих, праздно болтающихся в районе вашего передвижения, даже и не догадывается о том что вы сегодня суточно-дневальный и идете по дивно-важному такому поручению – ну, нет у кем ни попадя посылаемых особых внешних отличий. Вы все продолжаете идти, а вам на встречу, или из-за угла:

– Почему в одиночку? Почему вне строя?!

– Разрешите доложить, одиночное движение – это частный случай организации строя «в колонну по одному».

И пока вопрошающий пребывает в ступоре от математически остроумного ответа, надо быстро так, бочком, по-крабьи, шнырь и продолжать свое небезопасное движение навстречу выполнению важного поручения. И надо бы побыстрее передвигаться, потому как в спину от вышедшего наконец из ступора уже несется гневное: «А почему тогда без флажков?» Справедливый вопрос. Ведь военный, если же он, конечно, не одиночный, он ведь всегда должен с красным флажком передвигаться. Даже если это такой математически обоснованный частный случай. Но, где ж его взять-то? Флажок этот красный? Поэтому нельзя ни в коем случае останавливаться и отвечать на глупые вопросы. Только вперед. Потому как – поручение.

Вариант 2. Военный заступает в наряд по кухне не со своим подразделением. Почему не со своим? Потому, что со своим – это уже наряд по очереди получается, очередной значит. А опальным военным-то им ведь как было объявлено: «… вне очереди! И через день!». А раз не со своим подразделением, значит, военному будет определено весьма непрестижное место в составе «кухонного» расчета. Ни чадящего духотой полусъедобной пищи варочного цеха, ни мятых и засаленных бачков (средств подобных «Fairy» не было еще в застойно-липкие те времена, мыло было, а мылом попробуйте-ка) в вечно парящей «мойке» не видать военному изгою как своих ушей. Осужденный военный будет отправлен на «парашу». Сутки напролет он будет наполнять гигантские зловонные чаны с гниющими остатками изначально порочной пищи, курсируя между «мойкой» и, собственно, «парашей» – постоянно ломающейся холодильной камерой, внутри которой эти чаны и хранятся. Когда просто стоят, наполняются зловонием и зловоние хранят – это еще полбеды. Беда подкрадывается к осужденному военному выползком из какого-нибудь военного совхоза. В совхозе этом должны были выращивать по-социалистически откормленных свиней, мясо которых должно было незамедлительно поступать на стол обучаемых военных. Но никто из этой категории военных мяса никогда в глаза не видывал. До стола этих уязвлённых военных доходили безглазые ошмётки старого желтого жира, в лучшем случае слегка обжаренного.

Так куда же девалось это свинячье мясо, выращенное согласно строгим социалистическим планам исключительно для военных? Может оно как-то распределялось в соответствии с военной иерархией? Как-то: сверху вниз? И по пути движения свиной туши на каждой иерархической ступеньке происходит покусочное её расчленение и незаконное умыкание? Не доказано, но в результате на нижнюю иерархическую ступеньку вымученным шлепком вываливался аппетитный (уже успевший пожелтеть от пота) заветный кусочек свинячьего жира.

А возможно, его, мяса, и не было вовсе. Вероятно у свинок, вкушающих остатки военной пищи, постепенно атрофировались мышцы, затем у них начинали разрушаться и рассасываться кости и все эти процессы протекали на фоне ускоренного старения свинячьего организма. Вот и получился в результате аппетитный такой свиной мешочек старого жира, который затем можно разрезать на не менее аппетитные дольки и подать военному на тщательно отсервированный стол. А лучше, всё-таки, перед подачей, обжарить. Тогда хоть корку военный сможет заглотить. Заглотить без предательских спазм желудочно-кишечного тракта.

Совхозно-свинячий выползок, представляет собой смердящее детище отечественного автопрома, марку которого уже невозможно определить из-за засохших по всей его поверхности помоев. Военные, которым сегодня определили место у «параши», не интересуются марками автомобилей. Их волнуют подходы к большому загаженному снаружи и изнутри баку, кое-как пришпандоренному к грязному выползку. Задача нетривиальная. Необходимо как-то исхитриться, подобраться к разверстой хищной горловине бака по неровной склизкой поверхности выползка и выплеснуть в нее содержимое чана. Не всегда в этой жизни получается так, как кому-то хочется. Осужденные военные временами соскальзывают с тела выползка, и больно соприкасаются с землей. Иногда жесткое соприкосновение осуществляется вместе с крепко сжимаемой, в руках военного полной чашей благоухающей жижи. В этом случае, окружающей среде наносится непоправимый ущерб. «А осужденному военному разве не наносится?» – может спросить растроганный в сентиментальности своей читатель. Отвечаю – нет, не наносится. Во-первых, то агрессивное вещество, в которое, соскользнувший военный только сейчас окунулся, входит в его дневной рацион. Во-вторых, военного, пусть даже и осужденного, отмыть гораздо легче, чем окружающую его среду. Только сделать это надо сразу же. А где можно сразу? Да на той же кухне. Соскользнувший военный выныривает среди созданного им обширного зловония и уверенно, классическим вольным стилем достигает границы зоны загрязнения. Далее, не останавливаясь, трусцой в «мойку» и нырь в специальную ванночку, дабы продолжить свои плавательные упражнения между склизкими бачками-кастрюльками, потому как бачково-кастрюлечная ванночка это единственное место, где почти всегда можно обнаружить горячую воду в приемлемом для плавания количестве. На остальную территорию компактного проживания военных горячая вода подается только в выходные и праздничные дни. Однако подается эта редкая гостья, эта дышащая вожделенным теплом водичка в непригодные для стильного плавания военных узкие металлические раковины – использование душевых установок на территории компактного проживания военных было в те далекие времена строго запрещено.

Но еще прискорбней для нашалившего военного было попасть в наряд по столовой на всегда вакантную, а если даже и занятую, то очень легко всегда уступаемую, расстрельную должность сервировщика. Эта должность была придумана особо продвинутыми в своих фантазиях воееноначальствующими с целью привития военным устойчивых навыков культурного поглощения так называемой пищи. Для достижения этой внешне благородной цели, так называемый, сервировщик обязан был выполнять функции некоего военного официанта. Рожденный в любви к банальной показухе, свойственной большинству военноначальствующих, сервировщик обязан был тщательно отсервировать столы, топорщащиеся белыми накрахмаленными салфетками, экзотическими ресторанными приборами, изготовленными исключительно из нержавеющей стали и стремиться выполнять все пожелания военных в ходе поглощения ими несовместимой с органами пищеварения эрзац-еды (в среднем около 90 % обучаемых военных за пять лет обучения приобретаело хоть какое-нибудь, но обязательно хроническое заболевание желудочно-кишечного тракта). Но военноначальствующих никогда такие мелкие в интимности своей подробности не интересовали. Им всегда было совершенно безразлично что же там плещется в бачках-кастрюлях, принесенных военным все тем же сервировщиком и что же это принесено военным в этих красиво разрисованных гжельскими мастерами тарелочках. Глаз военноначальствующих всегда радовался безупречному равнению бачков-кастрюлек друг на друга и строгому порядку размещения отливающих серебром приборов на поверхности столов.

Первоначально предполагалось, что военный официант, будет во всем подражать обычному, ресторанному. Будет он бегать между столов весь такой из себя чистенький, обходительный такой и культурно обслуживать военных в период принятия ими, так называемой, пищи. Без бабочки, правда, будет бегать, но зато в безупречно белоснежном передничке.

Но реалии строгого военного быта быстро расставили всё по местам. И вот военный официант уже не бегает, а освоив секреты левитации, вертляво парит птицей колибри над столами в грязном своем переднике уворачиваясь от бросаемых в него предметов. А попробуйте-ка не взлететь и не повертеться! Вот, к примеру, сколько обычный официант обслуживает одновременно столиков в ресторане? Ну, от силы пять-шесть. При этом люди, сидящие за столиком, как правило, никуда не торопятся. Они приходят в разное, независящее друг от друга время. Приходят поесть, отдохнуть в меру своей испорченности, послушать какую-нибудь музыку – неважно, самое главное – они ни куда особо не торопятся. Однако, профессиональные официанты, получающие зарплату и регулярно стимулируемые чаевыми, все равно порой не успевают обслуживать своих клиентов, а если и успевают, то не всегда так, как этим клиентам хотелось бы. Но клиенты пришли отдыхать, а не скандалить и они милостиво, в большинстве случаев, прощают официантам допущенные огрехи.

В случае же с сервировщиками все обстоит несколько иначе. Ну, во– первых, на каждого из сервировщиков приходится по 40–50 столов, а во– вторых им приходится иметь дело не с обходительными, в разное время зашедшими покушать людьми, а с толпой потных и возбужденных своей ратной службой военных, пришедших на, так называемый, прием, так называемой, пищи, о-д-н-о-в-р-е-м-е-н-н-о!

В принципе, военные должны быть агрессивными по своей сути, и своим злобным поведением вселять ужас своим потенциальным врагам, но голодные военные – агрессивны вдвойне (это замечательное качество военных было использовано многими успешными военноначальниками в разные трудные для страны времена). Агрессия военных еще более прогрессирует, когда и без того уже непритязательные их ожидания не совпадают с наблюдаемой на столе реальностью. Агрессия ищет выхода и в силу отсутствия в пределах видимости явного вражины поначалу не находит его. Но когда вражины нет где-нибудь поблизости, он обязательно должен быть придуман. Иначе возбужденных военных агрессия попросту может разорвать на куски. Этого допускать было никак нельзя и тогда тяжелый ком суммарного военного негатива начинал нависать, над крепкими головами отчаянных сервировщиков, с ежесекундной угрозой катастрофического на них обрушения.

То и дело из разных концов обеденного зала начинают раздаваться негодующие вопли грубых в невоспитанности своей и сильно раздраженных военных:

– Сервировщик! Почему чайник холодный (горячий)! Поменяй (остуди)! Мерзавец!

(В чайниках подавался не только чаек, изготовленный экономными поварами из жженого сахара, но и несладкий (из чего же тогда делать чай?) сухофруктистый компот, пахнущий свежеотжатой полуистлевшей половой тряпкой – шедевр военного десерта).

– Сервировщик! Ложки склизкие! Стаканы залапанные! Меняй все тут же, сволочь!

– Сервировщик! Нож неси! Эту кашу-шрапнель никак ложкой не отковырнуть! Уродец!

– Сервировщик! Ты что, еще и в супе тряпку выжимал, что ли? Чмо!

– Сервировщик! Жрать, нечего – все несъедобное. Хлеб хоть остался у тебя, Жлобина стоеросовая?

И расширять список претензий, формулируемых военными, можно до бесконечности. Некоторые особо чувственные натуры из состава сервировщиков, а то и целые составы, не выдерживали подобного прессинга, сильно обижались на сидящих за столами военных и просто-таки покидали обеденный зал, в котором неожиданно воцарилась злоба. А самые чувствительные и набравшие уже достаточно большое количество негативных эмоций сервировщики частенько покидали недружественный зал, едва завидев первого входящего в него голодного военного. Покидали и скрывались от растекающегося по столам праведного гнева, тщательно заперев за собой двери в туалетах, кухонных цехах и т. д. Ну а что, тут криминального? Бачки с тарелками выровнены? Столы отсервированы? А значит все – мы свои задачи выполнили. Называемся-то мы всеж-таки сервировщиками. Отсервировать мы отсервировали, а далее – извыняйтэ дядьки, чем государство сочло нужным вас облагодетельствовать, и что не успели растащить по углам вороватые повара, вот тем и довольствуйтесь.

Самое интересное это то, что негодующие военные сами периодически заступают в различного вида наряды и прекрасно знают, что и откуда берется, и неожиданно так исчезает. Знают они и о том, что сервировщик никакого отношения к качеству кулинарных изделий, претендующих хотя бы на такие названия, как пища или еда, не имеет. Знают они, что дело заключается в негласном преступном сговоре между государством и работниками советской торговли и советского же общепита. Суть сговора состояла в том, что государство изначально назначало работникам этих сфер такой уровень заработной платы, на который прожить, особенно человеку семейному, было невозможно и тем самым подталкивало работников к банальному воровству на своем рабочем месте. Почему же государство вело себя подобным образом? А, потому, что было оно прозорливым относительно сущности человеческой – все равно ведь что-нибудь сопрут, а если при этом еще платить хорошую зарплату – обуржуазятся. А буржуазия в те времена являлась заклятым врагом социалистического государства. Вот такое вот смешение причинно-следственных связей. Как в анекдоте:

– Девушка, а почему вы такая прыщавая?

– Да, ведь не пользует никто.

– А почему не пользуют-то?

– Да прыщавая потому что.

Вот и получалось, например, что простые советские мясники с окладом в 70 рублей совершенно спокойно, без каких либо финансовых напряжений покупали себе квартиры в жилищных кооперативах, машины, дачи, импортные тряпки и т. д. Правда, не всегда могли купить престижное, по тем временам средство передвижения – автомобиль «Волга» (ГАЗ-24), так как при покупке автоматически попадали в сферу оперативной заинтересованности ОБХСС (для тех, кто никогда не попадал – структура, пытавшаяся бороться с многомиллионной армией расхитителей социалистической собственности). Как же тогда, всё-таки, покупали? Так и покупали. Находили людей, выигравших этот шедевр советского автомобилестроения в лотерею и выкупали у них лотерейный билет по цене, в несколько раз превышающей стоимость самого автомобиля. В завершение этого отступления, вдруг в тему вспоминается еще один анекдот, усиливающий сказанное национальным оттенком.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.