Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Джон Пеллэм (№3) - Адская кухня

ModernLib.Net / Триллеры / Дивер Джеффри / Адская кухня - Чтение (стр. 1)
Автор: Дивер Джеффри
Жанр: Триллеры
Серия: Джон Пеллэм

 

 


Джеффри Дивер

Адская кухня

Я профессионал. Я вышел живым из одной очень неприятной переделки.

Хамфри Богарт

1

Он поднимался по лестнице, тяжело ступая по бордовой ковровой дорожке, а там, где она была протерта насквозь, по обшарпанным дубовым доскам.

На лестничной клетке было темно; в таких кварталах лампочки из светильников под потолком и указателей аварийного выхода выкручивают быстрее, чем успевают менять.

Джон Пеллэм поднял голову, пытаясь разобраться в странном запахе. У него ничего не получилось. Почему-то этот запах вселил в него беспокойство.

Второй этаж, лестничная площадка, следующий пролет.

Наверное, Джон Пеллэм уже раз десять бывал в этом старинном жилом здании, однако до сих пор он обнаруживал какие-то новые подробности, ускользнувшие от него во время предыдущих посещений. Сегодня вечером его взгляд привлек витраж, который изображал колибри, зависшую над желтым цветком.

Столетнее здание в одном из самых бедных кварталов Нью-Йорка… Откуда этот замечательный витраж? И почему на нем изображена колибри?

Сверху донеслись шаркающие шаги, и Пеллэм поднял голову. Ему казалось, на лестнице он один. Что-то упало, с негромким глухим стуком. Послышался вздох.

Как и от непонятного запаха, от этих звуков Пеллэму стало не по себе.

Остановившись на площадке третьего этажа, он посмотрел на витраж над дверью квартиры 3-Б. Этот витраж — изображавший сойку на ветке — был выполнен так же тщательно, как и колибри внизу. Когда Пеллэм впервые пришел сюда несколько месяцев назад, он, взглянув на обшарпанный фасад, заключил, что и внутри царит такая же разруха. Однако это оказалось не так. Внутри здание могло служить выставкой лучших образцов работы рабочих-строителей: подогнанные дубовые половицы, прочные как сталь; отштукатуренные стены без единой трещинки, гладкие как мрамор; резные балясины и перила; сводчатые ниши (встроенные в стены, предположительно, для того, чтобы в них размещались католические изваяния). Пеллэм еще никогда…

Опять этот запах. Теперь более сильный. У Пеллэма запершило в носу. Сверху снова донесся глухой стук. Вздох. Почувствовав что-то неладное, Пеллэм задрал голову и ускорил шаг. Сгибаясь под тяжестью сумки с профессиональной видеокамерой, аккумуляторами и другим оборудованием для съемки, он поднимался наверх, обливаясь потом. Было уже десять часов вечера, но на дворе — август, и погода в Нью-Йорке стояла дьявольски жаркая и душная.

Но что это за запах?

Подразнив память, запах снова исчез, скрывшись за ароматом жареного лука, чеснока и прогорклого масла. Пеллэм вспомнил, что Этти держит на плите банку из-под растворимого кофе, куда сливает со сковородок старое масло. («Должна вам сказать, на этом я экономлю уйму денег.»)

На полпути между третьим и четвертым этажами Пеллэм остановился снова, чтобы вытереть слезящиеся глаза. Именно это наконец и помогло ему вспомнить: «Студебекер».

Он отчетливо воскресил в памяти, как ярко-розовая машина его родителей, выпущенная в конце пятидесятых, похожая на космический корабль, медленно сгорает до самых покрышек. Отец Пеллэма случайно уронил сигарету на сиденье своего суперсовременного автомобиля, и от нее воспламенилась обшивка. Пеллэм, его родители и весь квартал наблюдали это зрелище с ужасом, шоком или скрытым восторгом.

И сейчас Пеллэм чувствовал тот самый запах. Дым, гарь. Внезапно его обдало облаком горячего дыма. Перегнувшись через перила, Пеллэм посмотрел вниз. Сначала он не смог ничего разглядеть в темноте, но вдруг со страшным грохотом входная дверь провалилась внутрь, и в крохотный вестибюль первого этажа и на лестничную клетку реактивной струей ворвалось пламя.

— Пожар! — крикнул Пеллэм.

Его окутало облако черного дыма, спешащее впереди пламени. Пеллэм заколотил в ближайшую дверь. Ему никто не ответил. Он попробовал было спуститься вниз, но буквально наткнулся на непреодолимую волну дыма и искр. Пеллэм закашлялся. Все его тело содрогнулось от отвратительного воздуха, наполнившего легкие. Он стал задыхаться.

Проклятие, как же стремительно распространяется пожар! Пламя, обрывки бумаги, искры жутким смерчем кружились в лестничной шахте, поднимаясь до шестого — самого последнего этажа.

Услышав раздавшийся вверху крик, Пеллэм заглянул в шахту.

— Этти!

С площадки пятого этажа на него смотрело лицо пожилой негритянки, перегнувшейся через перила и с ужасом взиравшей на пламя. Должно быть, именно она поднималась по лестнице впереди Пеллэма, тяжело дыша и спотыкаясь. В руке Этти держала полиэтиленовый пакет с покупками. Она его выронила. Три апельсина, прыгая по ступеням, скатились вниз мимо Пеллэма и исчезли в огне, шипя и плюясь голубыми искрами.

— Джон! — воскликнула Этти. — Что… — Она закашлялась. -…со зданием?

Других слов он не разобрал.

Пеллэм бросился было к ней, но тут вдруг на площадке четвертого этажа вспыхнули ковровая дорожка и наваленная у стены куча мусора. Пламя пахнуло Пеллэму в лицо, протягивая к нему оранжевые щупальца, и он отшатнулся назад. Прилетевший снизу обрывок горящих обоев упал ему на голову, но прежде чем успел причинить хоть какой-то вред, сгорел дотла и превратился в холодный пепел. Спотыкаясь, Пеллэм спустился на площадку третьего этажа и заколотил в другую дверь.

— Этти! — что есть силы крикнул он. — Бегите к пожарному выходу! Спасайтесь!

Внизу приоткрылась дверь, и в вестибюль осторожно заглянул молодой парень-мексиканец. Его глаза были широко раскрыты от ужаса.

— Звони девять-один-один! — крикнул Пеллэм. — Звони…

Дверь захлопнулась. Пеллэм заколотил сильнее. Ему показалось, он услышал крики, но точно сказать он не мог, потому что пламя теперь оглушительно ревело, напоминая разгоняющийся грузовик. Огонь сожрал ковровую дорожку и теперь расправлялся с дубовыми перилами словно с картоном.

— Этти! — снова крикнул Пеллэм, задыхаясь от дыма.

Он упал на колени.

— Джон! Спасайся! Выбирайся отсюда. Беги!

Разделяющий их огонь разгорался. Он охватил стену, полы, лестницу. Витраж взорвался, осыпав Пеллэму лицо и плечи горячими осколками стеклянных птиц.

«Почему пламя распространяется так быстро?» — недоумевал Пеллэм, теряя силы. Всюду вокруг разлетались снопы искр, трещавших словно петарды. Воздуха не осталось. Пеллэму было нечем дышать.

— Джон, помоги мне! — донесся сверху крик Этти. — Оно с этой стороны. Я не могу…

Ее окружила стена огня. Пожилая негритянка никак не могла добраться до окна, ведущего к пожарной лестнице.

Пламя наступало на Пеллэма снизу со второго этажа и сверху с четвертого. Подняв голову, он увидел вверху, на пятом этаже Этти, которая пятилась назад от приближающегося огненного занавеса. Один из пролетов разделявшей их лестницы обрушился. Пожилая негритянка оказалась отрезана наверху.

Пеллэма охватил приступ тошноты. Он пытался воевать с тлеющими угольками, которые прожигали дыры в его рубашке и джинсах. Стена взорвалась наружу. Из пролома вырвался язык пламени, коснувшийся руки Пеллэма и запаливший рукав серой рубашки.

Пеллэм испугался не столько смерти, сколько боли от огня. Он с ужасом представил себе, как пламя ослепляет его, обугливает кожу, уничтожает легкие.

Упав на руку, он сбил огонь и снова вскочил на ноги.

— Этти!

Подняв взгляд, Пеллэм увидел, как она, отворачивая лицо от подступившего жара, раскрывает настежь окно.

— Этти! — крикнул он. — Постарайтесь выбраться на крышу. У пожарных есть веревки и лестницы…

Пятясь, Пеллэм отступил к окну, помедлил мгновение и резко бросил свою холщовую сумку на стекло. Профессиональная видеокамера стоимостью сорок тысяч долларов с грохотом покатилась по металлической лестнице. С десяток других обитателей дома, охваченные паникой, не обращая на нее внимания, продолжали спускаться вниз в переулок.

Выбравшись на пожарную лестницу, Пеллэм оглянулся.

— Выбирайтесь на крышу! — крикнул он Этти.

Но, вероятно, этот путь тоже уже был отрезан; теперь огонь бушевал повсюду.

А может быть, негритянка, объятая ужасом, уже не могла рассуждать.

Их взгляды, разделенные бурлящим пламенем, встретились на мгновение, и Этти слабо улыбнулась. Затем, без крика, молча, Этта Уилкс Вашингтон разбила давным-давно закрашенное окно и задержалась на мгновение, глядя вниз. А потом прыгнула в пустоту в пятидесяти футах на вымощенный булыжником переулок, переулок, в котором на одном из камней, как вспомнил Пеллэм, пятьдесят пять лет назад Айзек Б. Кливленд нацарапал признание в любви шестнадцатилетней Этти Уилкс. Хрупкая фигура пожилой негритянки исчезла в дыму.

Скрежещущий стон дерева и стали, затем грохот, подобный удару молота по наковальне, — обрушилась какая-то несущая конструкция. Спасаясь от дождя оранжевых искр, Пеллэм отпрыгнул на край пожарной лестницы, едва не перевалившись через перила, и побежал вниз.

Он спешил подобно прочим обитателям дома — однако сейчас его беспокоило уже не то, как спастись от бушующего пожара. Думая про дочь Этти, Пеллэм торопился отыскать тело негритянки и оттащить его подальше от горящего дома, пока не обрушились стены, погребая Этти в огненной могиле.

2

Открыв глаза, он обнаружил, что охранник пристально смотрит на него.

— Сэр, вы здесь лечитесь?

Поспешно усевшись прямо, Пеллэм понял, что хотя бегство от огня и оставило на его теле ожоги и ссадины, доконали его последние пять часов в оранжевом пластиковом кресле в коридоре приемного покоя больницы. Затекший затылок нестерпимо ныл.

— Я заснул.

— Здесь нельзя спать.

— Я здесь лечился. Меня осмотрели вчера вечером. А потом я заснул.

— Да. Вас вылечили, и вы должны покинуть больницу.

Джинсы Пеллэма зияли прожженными дырами; он подозревал, что лицо у него черное от копоти. Наверняка охранник принял его за бродягу.

— Хорошо, я ухожу, — сдался он. — Только дайте мне одну минутку.

Пеллэм медленно покрутил голову по сторонам. Что-то в затылке хрустнуло. По всей голове разлилась парализующая боль. Поморщившись, Пеллэм огляделся вокруг. Он понял, почему охранник гонит его отсюда. Коридор был заполнен пострадавшими, которые ожидали своей очереди на прием к врачу. Слова накатывались и отступали подобно прибою: испанские, английские, арабские. Повсюду царили страх, отрешенность и раздражение, и, на взгляд Пеллэма, хуже всего была отрешенность. Справа от него сидел мужчина, подавшись вперед, опершийся локтями на колени. В правой руке у мужчины болтался детский башмачок.

Охранник, предупредив Пеллэма, посчитал свою задачу выполненной и не стал следить, как тот выполнит предписание удалиться. Неспешной походкой он направился к двум подросткам, курившим за углом «косячок».

Встав на ноги, Пеллэм потянулся. Порывшись в карманах, он нашел клочок бумаги, который ему дали вчера вечером. Прищурившись, Пеллэм стал читать, что на нем написано.

Наконец, подхватив с пола тяжелую видеокамеру, он направился по длинному коридору по стрелке, указывающей на крыло Б.

Тонкая зеленая линия почти не дергалась.

Дородный врач-индус долго стоял рядом с кроватью, уставившись на монитор «Хьюлитт-Пакард» так, словно тот был сломан. Наконец он перевел взгляд на фигуру в кровати, укутанную одеялами и простынями.

Джон Пеллэм остановился в дверях и, устало взглянув на угрюмый предрассветный пейзаж за окном Манхэттенского госпиталя, перевел взгляд на застывшее без движения тело Этти Вашингтон.

— Она в коме? — спросил он.

— Нет, — ответил врач. — Она спит. Ей ввели успокоительное.

— Она поправится?

— У нее сломана рука и порваны связки щиколотки. Каких-либо повреждений внутренних органов мы не нашли. Конечно, надо будет еще провести кое-какие тесты. Проверить головной мозг. При падении она ударилась головой. Знаете, в реанимационное отделение допускаются только близкие родственники.

— А, — ответил измученный Пеллэм. — Я ее сын.

Врач задержал на нем взгляд. Затем посмотрел на Этти Вашингтон, чья кожа была темнее красного дерева.

— Вы… ее сын? — недоуменно уставился он на Пеллэма.

Можно было ожидать, что врач, работающий в трущобах манхэттенского Вест-Сайда, должен был обладать более развитым чувством юмора.

— Знаете, что я вам скажу? — начал Пеллэм. — Дайте мне просто посидеть здесь несколько минут. Судна я не сопру. Можете их пересчитать.

По-прежнему ни тени улыбки. Но врач сказал:

— Даю вам пять минут.

Пеллэм тяжело опустился на стул и положил подбородок на руки, от чего у него стрельнуло в затылке. Выпрямившись, он чуть склонил голову набок.

Через два часа его разбудила медсестра, быстро вошедшая в палату. Взглянув на Пеллэма, она увидела повязки и порванные джинсы и не стала спрашивать, что он здесь делает.

— Кто здесь больной? — протянула она низким, грудным голосом с техасским акцентом. — И кто посетитель?

Растерев шею, Пеллэм кивнул на кровать.

— Мы по очереди меняемся местами. Как она?

— О, старушка оказалась на удивление крепкой.

— Почему она до сих пор не проснулась?

— Ее здорово накачали снотворным.

— Врач говорил о каких-то тестах…

— Они всегда так говорят. Прикрывают свою задницу. На мой взгляд, с вашей знакомой все будет в порядке. Я уже успела с ней поговорить.

— Вот как? И что она сказала?

— Кажется что-то вроде: «Кто-то сжег мою квартиру. Что за долбанный придурок сделал это?» Но только она сказала кое-что покрепче чем «долбанный придурок».

— Похоже на Этти.

— Вы пострадали во время того же пожара? — спросила медсестра, разглядывая прожженные джинсы и рубашку.

Пеллэм кивнул. Рассказал, как Этти выпрыгнула из окна. К счастью, она упала не на брусчатку, а на мешки с мусором, скопившиеся за два дня, что смягчило падение. Пеллэм отнес ее санитарам скорой помощи, после чего вернулся в горящее здание помогать другим жильцам. В конце концов дым доконал и его, и он потерял сознание. Пришел в себя Пеллэм только в больнице.

— Знаете, — сказала медсестра, — вы весь… в общем, в саже. Похожи на одного из коммандос из фильма со Шварценеггером.

Пеллэм провел ладонью по лицу и посмотрел на черные пальцы.

— Подождите, я сейчас.

Медсестра вышла в коридор и быстро вернулась с влажным полотенцем. Постояв в нерешительности, — как предположил Пеллэм, гадая, вытирать ли его ей самой, — она предпочла передать полотенце больному. Пеллэм тер лицо до тех пор, пока полотенце не стало черным.

— Вы… гм… не хотите кофе? — спросила медсестра.

У Пеллэма в желудке все бурлило. Наверное, он проглотил не меньше фунта пепла.

— Нет, благодарю. На что теперь стало похоже мое лицо?

— Теперь оно просто грязное. Я хочу сказать, это уже прогресс. Извините, я должна обойти больных. Счастливо оставаться.

Она скрылась в коридоре.

Вытянув перед собой свои длинные ноги, Пеллэм изучил прожженные до дыр джинсы. Похоже, их придется выбросить. Затем он несколько минут осматривал видеокамеру, которую какая-то добрая душа передала санитарам скорой помощи. В конце концов камера попала вместе с ним в реанимационную. Пеллэм устроил ей обычную проверку: хорошенько потряс. Приемник кассеты оказался немного помят, но открылся свободно; а сама кассета — та самая, на которой были записаны самые последние интервью с жильцами дома номер 458 по Тридцать шестой западной улице, — была целой и невредимой.

«Итак, Джон, о чем мы будем говорить сегодня? Ты хотел послушать о Билли Дойле, моем первом муже? Тот еще был сукин сын. Понимаешь, старик олицетворял собой всю Адскую кухню. Здесь он был большим шишкой, а в других местах его просто не замечали. Он был там ничем. У нас здесь свой собственный мир. Гм, я хочу рассказать тебе про Билли Дойла одну интересную историю. Полагаю, она тебе понравится…»

Пеллэм не помнил больше ничего из того, что рассказала ему Этти во время последней встречи пару дней назад. Он пришел к ней в ее тесную квартирку, заполненную памятными вещами, скопившимися за семидесятилетнюю жизнь: сотнями фотографий, коробочек, шкатулок, безделушек, предметов мебели, купленных на распродажах. Все съестное было спрятано от тараканов в закрытые пластмассовые контейнеры, на которые Этти приходилось тратить последние деньги. Пеллэм установил камеру, включил ее, а потом просто дал Этти говорить.

«Видишь ли, тем, кто живет в Адской кухне, приходят в голову разные мысли. Ну, понимаешь, всякие идеи. Вот Билли, тот хотел обзавестись собственным клочком земли… Он положил глаз на два участка, приблизительно там, где теперь находится конференц-зал ДжекобаДжевитса. Говорю тебе точно, если бы он их купил, то был бы очень богатым ирландишкой. Я говорю „ирландишка“, потому что он сам так себя называл.»

Пеллэм очнулся от воспоминаний, заметив какое-то движение на кровати.

Пожилая негритянка, не открывая глаз, стиснула край одеяла. Черные пальцы словно принялись перебирать невидимые бусины.

Пеллэм испугался. Он вспомнил, как месяц назад стал свидетелем последних на этом свете жестов Отиса Балма: стодвухлетний старик взглянул на лиловый куст за окном дома для престарелых Вест-Сайда и начал теребить одеяло. Балм много лет прожил в том же доме, что и Этти, и, даже прикованный к постели, был рад поговорить об Адской кухне. Внезапно старик умолк и вцепился в одеяло — как это сейчас сделала Этти. После чего затих. Пеллэм позвал на помощь. Врач констатировал смерть. Как он объяснил, так происходит всегда. Перед концом умирающие хватаются за одеяло.

Пеллэм склонился к Этти Вашингтон. Внезапно палата огласилась громким стоном. Стон перешел в голос.

— Кто это? — Руки старухи застыли. Она открыла глаза, но, по-видимому, до сих пор не могла видеть отчетливо. — Кто тут? Где я?

— Этти, — как можно спокойнее произнес Пеллэм, — это я, Джон Пеллэм.

Прищурившись, Этти уставилась на него.

— Я плохо вижу. Где я нахожусь?

— В больнице.

Прокашляв целую минуту, она попросила стакан воды.

— Я рада, что ты пришел. Тебе удалось выбраться без приключений?

— Да, все в порядке, — заверил ее Пеллэм.

Он подал Этти стакан воды; та выпила его залпом.

— Я смутно помню, что прыгнула вниз. О, как же мне было страшно! Врач сказал, мое состояние на удивление хорошее. Так и сказал: «на удивление хорошее.» Сначала я не понимала, что он говорит, — проворчала старуха. — Он ведь индус. Не наш индеец, а настоящий индус из-за моря. Слоны и все такое. Я здесь еще не видела ни одного врача-американца.

— Раны болят?

— А ты как думаешь? — Этти внимательно осмотрела руку. — Согласись, выгляжу я ужасно.

Она прищелкнула языком, разглядывая внушительные повязки.

— Нет, вас можно фотографировать для модного журнала.

— Ты тоже выглядишь ужасно, Джон. Я так рада, что тебе удалось спастись! Последней моей мыслью, когда я падала вниз, было: «о, Джон тоже погибнет!» Вот о чем я думала.

— Я попал вниз более простым путем. Спустился по пожарной лестнице.

— Черт побери, что произошло? — пробормотала Этти.

— Не знаю. Только что не было ничего, и вдруг весь дом вспыхнул. Словно коробок со спичками.

— Я ходила в магазин и как раз поднималась к себе…

— Я вас слышал. Должно быть, вы вошли в подъезд как раз передо мной. На улице я вас не видел.

Этти продолжала:

— Мне никогда не доводилось видеть, чтобы огонь распространялся так стремительно. Это было похоже на «Аврору». Помнишь, клуб, о котором я тебе рассказывала? На Сорок девятой улице. Я одно время в нем пела. Сгорел дотла в сорок седьмом году. Тринадцатого марта. Погибла туча народу. Ты помнишь, я рассказывала об этом?

Пеллэм не помнил. Наверное, этот рассказ можно было найти в тех многих часах, отснятых на видеокассеты в квартире Этти Вашингтон.

Пожилая негритянка снова закашляла, затем шумно высморкалась.

— Дым. Это было самое страшное. Всем удалось выбраться?

— Погибших нет, — ответил Пеллэм. — Но состояние Хуана Торреса критическое. Он наверху, в реанимационной детского отделения.

Лицо Этти застыло. Пеллэм лишь однажды выдел у нее это выражение — когда она говорила о своем младшем сыне, которого много лет назад убили на Таймс-сквер.

— Хуан? — прошептала старуха. Она помолчала. — Я думала, он на несколько дней уехал к своей бабушке. В Бронкс. Так он был дома?

Похоже, это известие ужасно расстроило Этти, и Пеллэм не знал, как ее утешить. Пожилая негритянка перевела взгляд на зажатое в руках одеяло. Ее лицо посерело.

— Как вы смотрите на то, что я поставлю автограф на гипсе? — спросил Пеллэм.

— Ставь, если хочешь.

Пеллэм достал маркер.

— Можно где угодно? Ну, например, вот здесь?

Он старательно вывел круглые завитки.

В коридоре за дверью раздалась четыре раза мелодичная трель звонка.

— Я тут подумал, — сказал Пеллэм. — Вы не хотите, чтобы я позвонил вашей дочери?

— Нет, — ответила старуха. — Я уже с ней говорила. Позвонила сегодня ночью, когда пришла в сознание. Она до смерти перепугалась, но я заверила ее, что еще не собираюсь на тот свет. Дочь все равно хочет приехать и узнать, что покажут анализы. Если все окажется плохо, пусть лучше она будет здесь. Быть может, подцепит себе одного из здешних красавчиков-врачей. Например, того, что в приемном отделении. Богатый врач придется Лизбет по душе. Этого у нее не отнимешь. Как я тебе уже говорила.

В полуоткрытую дверь постучали. В палату вошли четверо мужчин в костюмах. Крупные, угрюмые; с их появлением просторная больничная палата, даже несмотря на три свободные койки, вдруг стала тесной.

Пеллэм с одного взгляда понял, что это полицейские. Значит, есть подозрения, что это был поджог. Тогда объяснима та скорость, с которой распространялся огонь.

Этти обеспокоено кивнула вошедшим.

— Миссис Вашингтон? — спросил старший по возрасту.

Ему было сорок с лишним. Щуплые плечи и животик, которому не помешало бы сжаться в размерах. Мужчина был в джинсах и ветровке, и Пеллэм заметил у него на поясе здоровенный револьвер.

— Я брандмейстер Ломакс. Это мой заместитель… — он кивнул на огромного молодого парня с телосложением культуриста. — А это следователи управления полиции Нью-Йорка.

Один из полицейских, повернувшись к Пеллэму, попросил его выйти.

— Нет-нет, — поспешно возразила Этти. — Это мой друг, он может остаться.

Полицейский посмотрел на Пеллэма, взглядом повторяя свою просьбу.

— Вы ее друг? — спросил Ломакс. — Отлично, мы и с вами поговорим. Но вы сюда больше не вернетесь. Назовите свою фамилию и место жительства вот этому офицеру и уходите.

— Прошу прощения? — улыбнулся сбитый с толку Пеллэм.

— Назовите ему фамилию и адрес, — кивнул на своего заместителя Ломакс. — А затем убирайтесь отсюда ко всем чертям! — рявкнул он.

— Я так не думаю.

Брандмейстер положил свои здоровенные ручищи на необъятную талию.

«Что ж, ты хочешь играть по-крутому, будем играть по-крутому.»

Скрестив руки на груди, Пеллэм чуть раздвинул ноги.

— Я никуда от нее не уйду.

— Джон, не надо, все в порядке.

Ломакс:

— Эта палата закрыта для посторонних. Гм, и не спрашивайте, почему. Это не ваше дело.

— Не думаю, что мои дела касаются вас хоть каким-то боком, — ответил Пеллэм.

Эта фраза была взята из написанного им много лет назад сценария, по которому так и не был снят фильм. И все эти годы Пеллэму до смерти хотелось где-нибудь ее употребить.

— Твою мать, — выругался один из полицейских, — у нас нет времени. Уберите его отсюда.

Заместитель брандмейстера схватил словно клещами Пеллэма за руку и потащил к двери. От этого движения по затекшей шее снова стрельнула резкая леденящая боль. Пеллэм дернулся, пытаясь высвободиться, и после этого полицейский решил, что Пеллэму неплохо будет пару минут отдохнуть у стены. Он припер его, едва не оторвав ноги от пола, так, что у него онемели руки, лишившиеся притока крови.

— Уберите от меня этого типа! — крикнул Ломаксу Пеллэм. — Черт побери, что здесь происходит?

Но брандмейстер был занят.

Сосредоточив внимание на маленькой белой карточке, зажатой в руке, он зачитал Этти «права Миранды»[1], после чего объявил, что она арестована по подозрению в преступной халатности, повлекшей за собой тяжкие последствия, и поджоге.

— О, и не забудьте покушение на убийство, — окликнул его один из полицейских.

— Да-да, — пробормотал Ломакс. Взглянув на Этти, он пожал плечами. — Ну, вы его слышали.

3

Дом, в котором жила Этти, подобно большинству нью-йоркских жилых зданий, построенных в девятнадцатом веке, имел размеры тридцать пять на семьдесят пять футов и был построен из известняка. В данном случае камень был рыжеватым, цвета терракоты.

До 1901 года никаких законов, которые упорядочивали бы возведение этих шестиэтажных доходных домов, не существовало, и многие подрядчики лепили свои строения, используя гнилые доски и цементный раствор, смешанный с опилками. Но подобные здания, низкопробная дешевка, уже давно развалились. Такие же дома как этот, — объяснила Этти Вашингтон перед видеокамерой дотошного Джона Пеллэма, — были построены теми, кто делал дома на совесть. В стенах альковы для мадонны, стеклянные колибри, поющие над дверями. Ничто не могло помешать этим зданиям простоять две сотни лет.

Ничто кроме канистры с бензином и спички…

Утром Пеллэм прошелся к тому, что осталось от здания.

Уцелело совсем немного. Лишь оболочка из почерневшего камня, заваленная беспорядочной грудой обугленных матрасов, мебели, газет, утвари. Основание здания было покрыто толстым слоем липкой серо-черной грязи — пепел и вода. Пеллэм застыл, увидев торчащую из кучи обгоревшего хлама руку. Побежав было к ней, он остановился, разглядев шов на полихлорвиниловом запястье. Это был манекен.

Практичные шутки в духе Адской кухни.

На горе мусора покоилась огромная фарфоровая ванна, совершенно ровно вставшая на ножки в виде звериных лап. Ванна была доверху наполнена ржаво-бурой водой.

Пеллэм обошел пожарище, протискиваясь сквозь толпу зевак, обступивших натянутую полицией желтую ленту, похожих на покупателей, застывших у дверей универмага в ожидании распродажи. В основном это были завсегдатаи городских свалок, однако на этот раз пожива их ждала скудная. Десятки матрасов, обгоревших и грязных. Остовы дешевой мебели и утвари, раскисшие в воде книги. Понуро поднимала свои заячьи уши антенна — дом не был подключен к сети кабельного телевидения, — восседающая на оплавившемся пластмассовом шаре, в котором только по логотипу «Самсунг» и печатной плате можно было узнать телевизор.

Вонь стояла ужасная.

Наконец Пеллэм нашел того, кого искал. Произошла смена костюмов: теперь брандмейстер был в джинсах, ветровке и высоких сапогах.

Поднырнув под желтую ленту, Пеллэм натянул на лицо властную деловитость, которая позволила ему беспрепятственно пройти мимо суетящихся экспертов-криминалистов и пожарных прямо к брандмейстеру.

Он услышал, как Ломакс сказал, обращаясь к своему гиганту-заместителю, верзиле, который прижал Пеллэма к стене в палате Этти:

— Вот, видишь, кладка растрескалась. — Брандмейстер указал на расколотые кирпичи. — Здесь было самое жаркое место. Очаг возгорания за этой стеной. Тащи фотографа, пусть все заснимет.

Присев на корточки, брандмейстер подобрал что-то с земли. Пеллэм остановился в нескольких футах от него. Ломакс поднял взгляд. Пеллэм отмылся и переоделся. Камуфляжная раскраска у него на лице исчезла, и брандмейстеру потребовалось какое-то время, чтобы его узнать.

— Это вы, — наконец сказал Ломакс.

Пеллэм, решив попробовать дружелюбный подход, вежливо поинтересовался:

— Привет, как дела?

— Исчезните, — отрезал брандмейстер.

— Я просто хотел поговорить с вами пару минут.

Ломакс снова переключил внимание на землю.

В больнице у Пеллэма проверили документы и справились о нем в центральном управлении полиции. Ломакс, его приятели-полицейские и в особенности здоровенный заместитель, похоже, расстроились, узнав, что нет никаких причин задержать Пеллэма и даже подвергнуть его дотошному обыску. Поэтому они остановились на том, что быстро взяли у него показания, после чего вытолкали в коридор, предупредив, что если в течение пяти минут он не покинет больницу, его арестуют за попытку помешать расследованию.

— Всего несколько вопросов, — сейчас обратился Пеллэм к брандмейстеру.

Ломакс, помятый и взъерошенный, напомнил Пеллэму его школьного преподавателя физкультуры, давно поссорившегося со спортом. Выпрямившись, брандмейстер оглядел Пеллэма с ног до головы. Быстро, пытливо. Его взгляд не был ни осторожным, ни воинственным; Ломакс просто пытался определить, кто перед ним.

— Я хочу узнать, почему вы арестовали Этти Вашингтон, — спросил Пеллэм. — В этом нет никакой логики. Я там был. Я знаю, что она не имеет никакого отношения к пожару.

— Это место преступления.

Ломакс возвратился к растрескавшейся кладке. Его слова нельзя было назвать предостережением в чистом виде, и все же Пеллэм предположил, что истинный их смысл именно такой.

— Я просто хочу спросить вас…

— Выйдите за ограждение.

— За ограждение?

— За желтую ленту.

— Сейчас выйду. Вы только позвольте мне…

— Арестуй его, — рявкнул Ломакс своему заместителю.

Тот с готовностью поспешил исполнить приказание.

— Все-все, я уже иду.

Подняв руки, Пеллэм выбрался за ленту.

Оказавшись за ограждением, он достал из сумки видеокамеру, направил ее на затылок Ломакса и включил запись. В видоискатель было видно, как полицейский в форме шепнул что-то Ломаксу. Тот оглянулся и тотчас же снова отвернулся. Позади пожарных огромной беспорядочной кучей возвышался дымящийся остов здания. Пеллэм поймал себя на мысли, что хотя сейчас он делает это исключительно ради Ломакса, могла бы получиться первоклассная сцена.

Брандмейстер старался не обращать на Пеллэма внимание столько, сколько было в его силах. Затем, не вытерпев, он подошел к нему. Отстранил объектив.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20