Самый темный вечер в году

Дин Кунц

Самый темный вечер в году

Посвящаю книгу Герде,

которую в следующей жизни когда-нибудь поприветствует золотистая дочь: в этом мире она любила ее так искренне и нежно;

и отцу Джереми Молокаю, за его доброту, веселый смех, дружбу и преданность первичному, истинному и бесконечному.

Часть 1

Лесная глубь прекрасна и темна.

Роберт Фрост

Остановившись снежным вечером в лесу.

Глава 1

Эми Редуинг гнала «Форд Экспедишн» так, будто знала, что она – бессмертна, а потому чувствовала себя в полной безопасности на любой скорости.

Сильный ветер нес по ночной улице сорванные листья платанов. Эми мчалась сквозь них, они на мгновение прилипали к ветровому стеклу, чтобы тут же унестись в темноту.

Для некоторых прошлое – это цепь (каждый день – звено), перекинутая от одного рым-болта к другому, от одного темного места – к предыдущему, а завтра – раб вчера.

Эми Редуинг ничего не знала о своем происхождении. Ее бросили в два года, и она не помнила ни отца, ни мать.

Оставили девочку в церкви с пришпиленным к рубашке клочком бумаги, на котором написали ее имя и фамилию. Монахиня нашла девочку спящей на одной из скамей.

Скорее всего, имя и фамилия были вымышленными, чтобы сбить полицию со следа. И действительно, найти родителей не удалось.

Фамилия Редуинг[1] вроде бы предполагала принадлежность к американским индейцам. Иссиня-черные волосы и темные глаза указывали на чероки, но с тем же успехом ее предки могли быть выходцами из Армении, Сицилии или Испании.

История Эми зияла провалами, но отсутствие корней не освободило ее. Она оставалась прикованной к какому-то рым-болту, вбитому в камень далекого года.

И хотя она представляла себя такой счастливой душой, что, казалось бы, могла летать, как птица, на самом деле земля держала ее при себе точно так же, как всех остальных.

Пристегнутый ремнем безопасности к пассажирскому сиденью, изо всех сил давя ногой на воображаемую педаль тормоза, Брайан Маккарти очень хотел попросить Эми сбросить скорость. Однако он не произнес ни слова: боялся, что Эми оторвет глаза от дороги, отвечая на его просьбу подумать об осторожности.

А кроме того, в аналогичных ситуациях любой призыв к благоразумию приводил к тому, что она еще сильнее придавливала педаль газа.

– Люблю октябрь, – она оторвала взгляд от улицы. – Разве ты не любишь октябрь?

– Еще сентябрь.

– Я могу любить октябрь и в сентябре. Ему это без разницы.

– Следи за дорогой.

– Я люблю Сан-Франциско, но до него сотни миль.

– На такой скорости мы доберемся туда за десять минут.

– Я – первоклассный водитель. Никаких аварий, никаких штрафов за нарушение правил дорожного движения.

– Вся моя жизнь снова и снова проходит у меня перед глазами.

– Тебе нужно сходить к окулисту.

– Эми, пожалуйста, перестань смотреть на меня.

– Ты прекрасно выглядишь, милый. Спутанные подушкой волосы тебе к лицу.

– Я хочу сказать, смотри на дорогу.

– Этот парень по имени Марко… он слепой, но водит автомобиль.

– Какой Марко?

– Марко какой-то там. Он живет на Филиппинах. Я читала о нем в журнале.

– Слепой не может вести машину.

– Полагаю, ты не веришь в то, что мы действительно послали человека на Луну.

– Я не верю, что они ездили там на автомобиле.

– Собака Марко сидит рядом с ним на пассажирском сиденье. Марко по реакции собаки чувствует, когда нужно повернуть направо, налево или нажать на педаль тормоза.

Некоторые люди воспринимали Эми очаровательной пустышкой. Поначалу Брайан придерживался того же мнения. Потом осознал, что ошибся. Он бы никогда не влюбился в пустышку.

– Ты же не говоришь мне на полном серьезе, что собаки-поводыри могут водить автомобиль?

– Собака сама не рулит, глупенький. Она только направляет Марко.

– И что это за журнал, в котором ты все это прочла?

– «Нэшнл джеографик». Там напечатали большую статью о связи человека и собаки, о путях реабилитации инвалидов.

– Я готов поспорить на мою левую ногу, что ты прочитала об этом не в «Нэшнл джеографик».

– Я против азартных игр.

– Но не против слепцов за рулем.

– Не против, если это ответственные слепцы.

– Нет такого места на земле, где слепым разрешают водить автомобиль, – заявил Брайан.

– Теперь нет, – согласилась она.

Спрашивать Брайану не хотелось, но вопрос сам сорвался с губ.

– Марко больше не позволяют садиться за руль?

– Он постоянно на что-то наезжал.

– Могу себе это представить.

– Но за это нельзя винить Антуана.

– Какого Антуана?

– Антуан – это кличка собаки. Я уверена, он все делал в лучшем виде. Собакам это присуще. Просто Марко слишком часто в нем сомневался.

– Смотри, куда едешь. Впереди левый поворот.

Эми ему улыбнулась.

– Ты – мой Антуан. Никогда не позволишь мне во что-нибудь врезаться.

В лунном свете из темноты появилась еще одна улица одноэтажных домов.

Здесь фонари не разгоняли ночь, но луна серебрила листья и стволы эвкалиптов. Тут и там оштукатуренные стены чуть светились изнутри, и возникало ощущение, что это фантомные здания, населенные призраками.

Во втором квартале в одном доме горели окна.

Эми затормозила посреди улицы, осветила фарами номер дома на придорожном почтовом ящике.

Задним ходом заехала на подъездную дорожку.

– В щекотливой ситуации нужно обеспечить все условия для быстрого отхода.

Заглушила двигатель, выключила освещение.

– В щекотливой? – переспросил Брайан. – Щекотливой, как сейчас?

Эми выбралась из внедорожника.

– С безумным пьяницей никогда не знаешь, как все обернется.

Присоединившись к ней у заднего борта, который она открыла, Брайан спросил:

– Так в доме нас ждет безумец, который еще и пьян?

– По телефону Джанет Брокман сказала, что ее муж, Карл, безумный пьяница, а это, скорее всего, означает, что он обезумел от выпитого.

Эми двинулась к дому, но Брайан остановил ее, схватив за плечо.

– А если он безумен и когда трезв, а от выпивки становится еще хуже?

– Я не психиатр, милый.

– Может, этим должна заниматься полиция?

– У полиции нет времени на таких безумных пьяниц.

– Я-то думал, что безумные пьяницы как раз по их части.

Стряхнув его руку с плеча, она вновь зашагала к дому.

– Мы не можем терять время. Он агрессивный.

Брайан поспешил следом.

– Он – безумный, пьяный и агрессивный?

– Вероятно, по отношению ко мне он не будет проявлять агрессию.

– А как насчет меня? – спросил Брайан, поднимаясь с Эми на крыльцо.

– Я думаю, он агрессивен только по отношению к их собаке. Но, если Карл захочет врезать и мне, меня это не пугает, потому что ты со мной.

– Я? Я – архитектор.

– Не сегодня, милый. Этой ночью ты – телохранитель.

Брайан и раньше сопровождал Эми в подобных миссиях, но никогда – после полуночи и в дом пьяного, агрессивного безумца.

– А если у меня дефицит тестостерона?

– У тебя дефицит тестостерона?

– Я плакал, читая на прошлой неделе ту книгу.

– Та книга у всех вышибает слезу. Это доказывает, что ты – человек.

Эми только потянулась к кнопке звонка, когда дверь открылась. На пороге стояла молодая женщина с распухшими от удара губами. Нижняя кровоточила.

– Мисс Редуинг? – спросила она.

– Вы, должно быть, Джанет.

– О чем я только сожалею. Хотелось бы мне стать вами или кем-то еще, – отступив на шаг, она пригласила их в дом. – Не дайте Карлу искалечить ее.

– Не дадим, – заверила Эми женщину.

Джанет промокнула губы окровавленной тряпкой.

– Он искалечил Мейзи.

Девочка лет четырех, с большим пальцем во рту, уцепилась за подол блузы Джанет, словно боялась, что внезапный вихрь попытается оторвать ее от матери.

Гостиная была серой. Синие диван и кресла стояли на желтом ковре, но пепельный свет двух ламп скрадывал все цвета, будто окутывал дымом.

Если в чистилище и были приемные, скорее всего, они ничем не отличались от этой безликой комнаты.

– Искалечил Мейзи, – повторила Джанет. – Через четыре месяца он… – она посмотрела на дочь. – Через четыре месяца Мейзи умер.

Брайан уже закрывал входную дверь, но тут замялся. И так и оставил ее наполовину открытой в сентябрьскую ночь.

– Где ваша собака? – спросила Эми.

– На кухне. – Джанет поднесла руку к распухшим губам, говорила сквозь пальцы. – С ним.

Ребенок в таком возрасте обычно так яростно не сосет большой палец, но эта оставшаяся с колыбели привычка тревожила Брайана не столь сильно, в сравнении со взглядом девочки. В ее синих, с толикой лилового глазах читалось ожидание, и она определенно не ждала ничего хорошего.

Воздух загустел, как бывает перед раскатами грома, молниями и проливным дождем.

– Где кухня? – спросила Эми.

Джанет повела их через арку в коридор, по обе стороны которого находились темные, напоминающие затопленные гроты, комнаты. Дочка шла рядом с ней, прицепившись к матери, как рыба-прилипала – к акуле.

Коридор кутался в тенях, за исключением дальнего конца: из комнаты за ним падал узкий клин яркого света.

Тени, казалось, вибрировали, но это движение обуславливалось лишь сильными ударами сердца Брайана, которые отдавались в глазах.

Посередине коридора стоял мальчик, привалившись лбом к стене, сжимая виски кулаками. Лет шести от роду.

И выл от горя. Вой этот напоминал звук, который слышится, когда воздух, молекула за молекулой, выходит из продырявленного надувного шара.

– Все будет хорошо, Джимми. – Джанет положила руку мальчику на плечо, но он отпрянул в сторону.

Сопровождаемая дочерью, она проследовала в дальний конец коридора, распахнула дверь, резко расширив полосу падающего в коридор света.

Войдя на кухню вслед за двумя женщинами и девочкой, Брайан почти поверил, что источник света – золотистый ретривер, сидящий в углу между плитой и холодильником. Собака, казалось, сияла.

Не чисто белая, не медная, как некоторые ретриверы, она переливалась различными оттенками золота. Брайан сразу отметил и густую шерсть, и широкую грудь, и прекрасную форму головы.

Сидела собака, вся подобравшись, со вскинутой головой. Настороженность ощущалась и по стоящим торчком ушам, и по раздувающимся ноздрям.

Она не повернула голову в сторону Эми и Брайана, только скосила глаза, и тут же вновь сосредоточилась на Карле.

У хозяина дома в этот момент видок был не очень. Когда он был трезв, лицо его, вероятно, не отличалось от тысяч лиц, которые встречаются на улицах большого города: маска полнейшего безразличия, поджатые губы, взгляд, устремленный в далекое никуда.

Теперь же, когда он стоял у кухонного стола, на его лице отражался целый букет эмоций, пусть и не делающих чести человеку. Налитые кровью глаза влажно поблескивали, смотрел он исподлобья, словно бык, окруженный красными тряпками. Челюсть чуть отвисла. Губы потрескались, возможно, от хронического обезвоживания, свойственного алкоголикам.

Карл Брокман глянул на Брайана. В этих глазах не читалось тупой агрессии человека, одуревшего от выпитого. Нет, они блестели злобой громилы, которого алкоголь освободил от сдерживающих норм.

– Что ты сделала? – прорычал он, переведя взгляд на жену.

– Ничего, Карл. Просто позвонила насчет собаки.

Зубы обнажились в зверином оскале.

– Ты, похоже, хочешь получить еще.

Джанет покачала головой.

– А я думаю, все-таки хочешь, Джан. Ты это сделала, зная, чем для тебя все закончится.

Словно свидетельства покорности смущали Джанет, она прикрыла кровоточащий рот одной рукой.

Присев, Эми позвала собаку.

– Иди сюда, красотка. Иди сюда.

На столе стояла бутылка текилы, стакан, солонка в форме белого шотландского терьера и тарелка с ломтиками лайма.

Карл вытащил из-за спины правую руку и поднял над головой, крепко зажав в ней заостренный конец монтировки.

Когда ударил ею по столу, ломтики лайма «спрыгнули» с тарелки. Бутылка закачалась, в стакане задребезжали кубики льда.

Джанет сжалась, маленькая девочка перестала сосать большой палец, Брайан поморщился и напрягся, но Эми продолжала подзывать к себе ретривера. Собаку удар железа по дереву не испугал. Она и ухом не повела.

Карл снова врезал монтировкой по столу, смел на пол все, что стояло на нем. В дальнем конце кухни текила разлилась, стакан разбился, соль рассыпалась.

– Вон! – потребовал Карл. – Вон из моего дома.

– С собакой у вас проблема, – заметила Эми. – Такая собака вам ни к чему. Мы заберем ее с собой.

– Да кто вы такие? Это моя собака. Не ваша. Я знаю, что нужно делать с этой сукой.

Стол не разделял их и Карла. Он мог броситься на них, замахнувшись монтировкой, и тогда они сумели бы избежать разящего удара только в одном случае: если бы текила замедлила его движения и сбила прицел.

Но мужчина не выглядел медлительным или неуклюжим. Наоборот, напоминал патрон, досланный в ствол. Любое их движение или произнесенное ими слово, которое ему бы не понравилось, могло сыграть роль спускового механизма, и он ринулся бы на них.

– Я знаю, что нужно делать с этой сукой, – повторил Карл, сместив злобный взгляд на жену.

– Я всего лишь искупала бедняжку.

– Ванна ей не требовалась.

Джанет продолжала настаивать на своем, но мягко, чтобы не разозлить мужа еще больше.

– Карл, дорогой, она была такая грязная, со свалявшейся шерстью.

– Она – собака, безмозглая ты дура. Ее место – во дворе.

– Я знаю. Ты прав. Но я просто боялась, ты знаешь, я боялась, что у нее появятся такие же язвы, как в прошлый раз.

Но ее примирительный тон не утихомирил его злость, а наоборот, разжег.

– Никки – моя собака. Я ее купил. Она принадлежит мне. Она – моя, – он нацелил монтировку на жену. – Я знаю, что здесь мое, и распоряжаюсь тем, что мое. Никто не указывает мне, что делать с тем, что мое.

По ходу монолога Карла Эми поднялась и теперь, застыв, смотрела на него.

Брайан заметил, что лицо ее как-то странно изменилось, но расшифровать появившееся на нем выражение не мог. Знал только, что трансформация эта вызвана не страхом.

Карл же перевел монтировку на Эми.

– Чего смотришь? Что ты вообще здесь делаешь, тупая коза? Я же тебе сказал, вон отсюда!

Брайан двумя руками взялся за спинку стула. Оружие, конечно, не очень, но, по крайней мере, годилось для того, чтобы блокировать удар монтировки.

– Сэр, я заплачу вам за собаку, – предложила Эми.

– Ты глухая?

– Я ее куплю.

– Не продается.

– Тысяча долларов.

– Она моя.

– Полторы тысячи.

– Эми? – подал голос Брайан, знающий состояние финансов Эми.

Карл переложил монтировку из правой руки в левую. Несколько раз сжал и разжал пальцы, словно раньше сжимал монтировку с такой силой, что руку свела судорога.

– А ты кто такой? – спросил он Брайана.

– Я – ее архитектор.

– Полторы тысячи, – повторила Эми.

Хотя особой жары в кухне не чувствовалось, лицо Карла покрывала блестящая пленка пота. Увлажнилась и майка. То был пьяный пот, тело старательно выводило токсины.

– Мне не нужны твои деньги.

– Да, сэр, я знаю. Но вам не нужна и эта собака. Она – не единственная в мире. Тысяча семьсот.

– Ты что… рехнулась?

– Да. Есть такое. Но это хорошее безумие. Сами видите, я не бомбистка-смертница или что-то в этом роде.

– Бомбистка-смертница?

– В моем дворе нет захороненных трупов. Разве что один, но это кенарь в коробке из-под обуви.

– У тебя что-то с головой, – просипел Карл.

– Его звали Лерой. Я вообще-то не хотела кенаря, особенно с именем Лерой. Но умерла подруга, лететь Лерою было некуда, у него был только один дом – маленькая, обшарпанная клетка, вот я и взяла его к себе, он жил у меня, а потом я его похоронила, но только после того, как он умер, потому что, как я и сказала, я не из тех рехнувшихся.

Глаза Карла потемнели.

– Не насмехайся надо мной.

– Я не позволила бы себе такого, сэр. Просто не смогла бы. Меня воспитали монахини. Я ни над кем не насмехаюсь, не упоминаю имя Господа всуе, не ношу кожаные туфли с юбкой, и у меня такая большая железа вины, что весит она не меньше мозга. Тысяча восемьсот.

Карл вернул монтировку из левой руки в правую, перевернул ее, теперь взялся за тупой конец, заостренный наставил на Эми, но ничего не сказал.

Брайан не знал, расценивать ли молчание этого бытового хулигана как хороший знак или плохой. Не раз и не два он видел, как Эми добивалась того, что злая собака прекращала рычать, укладывалась на спину и подставляла живот, чтобы его почесали, но он мог поставить свой последний доллар на то, что Карл на спину не уляжется и не вскинет руки и ноги в воздух.

– Две тысячи, – нарушила паузу Эми. – Это все, что у меня есть. Больше дать не могу.

Карл шагнул к ней.

– Назад, – предупредил Брайан, поднимая стул, словно был укротителем львов, хотя укротитель поднял бы хлыст.

– Успокойся, Френк Ллойд Райт[2], – остановила его Эми. – У нас с этим господином налаживается полное взаимоонимание.

Карл вытянул правую руку, заостренный конец монтировки коснулся впадины между ключицами Эми, почти добрался до горла.

Но Эми словно и не замечала, что ее трахее грозит смертельная опасность.

– Итак, две тысячи. Вы – жесткий переговорщик, сэр. В ближайшее время мне придется обойтись без вырезки. Ничего страшного. Я и так отдаю предпочтение гамбургерам.

Бытовой хулиган теперь более всего напоминал химеру, наполовину быка, наполовину свернувшегося кольцами змея. Острый взгляд показывал, что в голове работает калькулятор, а язык, пусть и не раздвоенный, появился между губ, чтобы попробовать на вкус воздух.

– Я знала одного парня, – продолжала Эми, – который чуть не умер, подавившись куском стейка. Вытащить его никак не удавалось, и в итоге врач прямо в ресторане вскрыл ему горло и удалил этот кусок.

Неподвижная, как камень, собака тем не менее оставалась настороже, и Брайан задался вопросом: а не следует ли ему брать с нее пример? Если бы жажда насилия, бурлившая в Карле, попыталась вырваться наружу, конечно же, Никки почувствовала бы это первой.

– Женщина за соседним столиком, – Эми все говорила и говорила, – она пришла в такой ужас, что лишилась чувств и упала лицом в тарелку с супом из лобстера. Я не думаю, что можно утонуть в тарелке с супом из лобстера. Скорее суп этот только улучшит цвет лица, но тогда я на всякий случай подняла ее голову из тарелки.

Карл облизал потрескавшиеся губы.

– Ты, должно быть, думаешь, что я глуп.

– Возможно, вы чего-то и не знаете, и мы недостаточно хорошо знакомы, чтобы я смогла сделать такой вывод. На текущий момент я абсолютно уверена, что глупцом вас назвать нельзя.

Брайан осознал, что скрипит зубами.

– Ты дашь мне чек на две тысячи и отменишь платеж через десять минут после того, как за тобой и собакой закроется дверь.

– Я не собиралась выписывать вам чек. – Из внутреннего кармана куртки она достала пачку сложенных стодолларовых купюр, сцепленных сине-желтой заколкой для волос в виде бабочки. – Я заплачу наличными.

Брайан более не скрипел зубами. У него отвисла челюсть.

Карл опустил монтировку.

– У тебя точно что-то с головой.

Эми сняла заколку, убрала в карман, помахала пачкой купюр.

– Договорились?

Он положил монтировку на стол, взял деньги, пересчитал очень тщательно, как и положено человеку с затуманенными текилой мозгами.

Брайан с облегчением вернул стул на место.

Подойдя к собаке, Эми достала из другого кармана красный ошейник и поводок. Прицепила поводок к ошейнику, надела ошейник на собаку.

– С вами приятно иметь дело, сэр.

И пока Карл второй раз пересчитывал деньги, Эми мягко потянула за поводок. Собака тут же поднялась и вместе с ней двинулась к двери.

Джанет и девочка последовали за Эми и Никки в коридор, Брайан вышел из кухни последним, в любой момент ожидая, что Карл вновь разъярится и схватится за монтировку.

Джимми, тот самый мальчик, что стоял, уткнувшись лбом в стену, более не выл. Из коридора он переместился в гостиную, с тоской смотрел в окно, напоминая заключенного, которому путь на волю перегораживают прутья решетки.

Эми, с собакой на поводке, подошла к мальчику. Наклонилась к нему, что-то сказала.

Брайан слов не расслышал.

Парадная дверь оставалась открытой. Скоро Эми и собака, гордо вышагивающая рядом с ней, присоединились к нему на крыльце.

– Вы… удивительная, – Джанет появилась в дверях. – Спасибо вам. Я не хотела, чтобы дети увидели… увидели, что это случилось вновь.

В желтом свете фонаря над дверью лицо ее осунулось, а белки глаз приобрели желтоватый оттенок. Выглядела она старше своих лет и очень усталой.

– Вы же понимаете, что он заведет другую собаку, – сказала Эми.

– Может, я смогу этому помешать.

– Может?

– Я могу попытаться.

– Вы говорили от души, когда открыли нам дверь?

Джанет отвернулась от Эми, уставилась в порог, пожала плечами. Эми не отступалась.

– Насчет того, что вам хотелось бы стать мною или кем-то еще?

Джанет покачала головой. Голос упал до шепота.

– То, что сделали… деньги – это не главное. Как вы держались с ним… я так никогда не смогу.

– Тогда сделайте то, что сможете. – Она наклонилась к Джанет и что-то начала говорить ей на ухо. До Брайана вновь не долетало ни слова.

Внимательно слушая, Джанет прикрыла разбитую и рассеченную губу правой рукой.

Закончив, Эми отступила на шаг, и Джанет снова подняла на нее глаза. Какие-то мгновения они смотрели друг на друга, и, пусть Джанет не сказала ни слова, даже не кивнула, Эми, похоже, все поняла.

– Хорошо. Пусть так и будет.

Джанет вернулась в дом вместе с дочерью.

Никки, судя по всему, знала, что ее ждет, потому повела их с крыльца к «Экспедишн».

– Ты всегда носишь с собой две тысячи баксов? – спросил Брайан.

– С тех пор, как три года тому назад поняла, что не смогла бы спасти собаку, если бы у меня не оказалось денег на ее покупку. Та обошлась мне в триста двадцать два бакса.

– То есть иногда, чтобы спасти собаку, приходится ее покупать.

– Слава богу, нечасто.

Без команды или поощрения Никки запрыгнула в багажное отделение внедорожника.

– Хорошая девочка, – похвалила Эми, и собака вильнула пушистым хвостом.

– Это безумие, то, что ты сделала.

– Это всего лишь деньги.

– Я про другое. Ты позволила этому человеку поднести монтировку к шее.

– Он бы ею не воспользовался.

– Откуда такая уверенность?

– Я таких знаю. В душе он трус.

– Я не думаю, что он трус.

– Он бьет женщин и собак.

– Ты – женщина.

– Не его тип. Поверь мне, милый, в драке ты бы за минуту надрал ему задницу.

– Трудно надрать человеку задницу, если он раскроит тебе череп монтировкой.

Эми захлопнула заднюю дверцу.

– С твоим черепом ничего бы не случилось. Погнулась бы монтировка.

– Давай уедем отсюда, прежде чем он решит, что тебя можно раскрутить на три тысячи.

Эми откинула крышку мобильника.

– Мы не уезжаем.

– Что? Почему?

– Потому что все только начинается, – ответила она, трижды нажимая на кнопки.

– Не нравится мне выражение твоего лица.

– И что это за выражение?

– Крайнее безрассудство.

– Безрассудство мне к лицу. С ним я выгляжу лучше, не так ли? – Оператор 911 ответил, и Эми заговорила в трубку: – Я звоню по мобильнику. Мужчина избивает жену и маленького мальчика. Он пьян, – она продиктовала адрес.

Прилипнув носом к стеклу, выглядывая из багажного отделения внедорожника, золотистый ретривер смотрела на них с немигающим любопытством обитателя аквариума.

Эми назвала оператору свои имя и фамилию.

– Он бил их и раньше. Я боюсь, что теперь может их убить или покалечить.

Ветер прибавил силы, гнул эвкалипты, срывал с них листву.

Глядя на дом, Брайан почувствовал приближение хаоса. Ему уже доводилось общаться с хаосом. Он родился в торнадо.

– Я – друг семьи, – солгала Эми на очередной вопрос оператора. – Поторопитесь.

– Я думал, ты выпустила из него весь пар, – заметил Брайан, когда Эми разорвала связь.

– Нет. Теперь он уже решил, что вместе с собакой продал честь. И обвинит в этом Джанет. Пошли.

Она двинулась к дому, Брайан поспешил следом.

– Может, оставим это полиции?

– Они могут не успеть вовремя.

Тени от листьев подрагивали на освещенной луной дорожке, которая вела к крыльцу, и казалось, что по ней ползут тысячи жучков.

– Но в такой ситуации мы не знаем, что нужно делать, – не унимался Брайан.

– Мы поступаем правильно. Ты не видел лицо мальчика. Левый глаз у него заплыл. И отец раскровил ему нос.

В Брайане вспыхнула злость.

– И что ты хочешь сделать с этим сукиным сыном?

– Это зависит от него, – ответила Эми, поднимаясь на крыльцо.

Джанет оставила дверь приоткрытой. Из глубины дома доносился сердитый голос Карла, удары, звон чего-то бьющегося и нежное, полное отчаяния пение ребенка.

В основе любой упорядоченной системы, будь то семья или завод, лежит хаос. Но для каждого хаоса характерен порядок. Его нужно только выявить.

Эми распахнула дверь. Они вошли.

Глава 2

Керамические солонки и перечницы, изготовленные в форме пары собачек, сидящие эрдели, коротконогие гончие, улыбающиеся голдены, важные пудели, овчарки, спаниели, терьеры, ирландские волкодавы, многие и многие другие ровными рядами расположились на полках… другие стояли в беспорядке на разделочном столике.

Дрожа всем телом, с бледным и влажным от слез лицом, Джанет перенесла пару кавказских овчарок с разделочного столика на кухонный стол.

Высоко занесенная монтировка пошла вниз, как только солонка и перечница коснулись стола, и едва разминулась с быстро отдернутыми пальцами женщины. Сначала по кухне разлетелись соль и керамическая шрапнель, потом перец и острые осколки.

За двойным ударом монтировки по дереву последовал короткий приказ Карла: «Новую пару!»

Стоя в темном коридоре, Эми Редуинг чувствовала, что коллекция очень дорога Джанет, элемент порядка в ее хаотической жизни. В маленьких керамических собачках женщина находила хоть какую-то надежду на лучшее будущее.

Карл, вероятно, это понимал. И не только разбивал керамические фигурки, но и топтал душу жены.

Зажав в руках красного матерчатого кролика, который мог быть собачьей игрушкой, маленькая девочка укрылась за холодильником. Ее яркие глаза смотрели не на окружающий мир, а в свою душу.

Негромко, но отчетливо она пела на языке, которого Эми не знала. Мелодия напоминала кельтские.

Мальчик Джимми спрятался где-то еще.

Отдавая себе отчет, что муж размозжит ей пальцы, если она не успеет отдернуть руку от очередных солонки и пепельницы, Джанет буквально бросила двух далматинцев на стол. Вскрикнула, потому что монтировка задела ее правую руку, отступила к плите, сложила руки на груди.

Когда монтировка опустилась на дубовый стол, не задев ни солонку, ни пепельницу, Карл схватил одного из далматинцев и швырнул жене в лицо. Фигурка отлетела от ее лба, разбилась о стенку духовки, и осколки упали на пол.

Эми вошла на кухню, Брайан протиснулся мимо, сказал:

– Оставьте ее в покое, Карл.

Голова пьяницы повернулась, губы разошлись в крокодильей улыбке, глаза холодно блеснули.

У Эми возникло ощущение, что в теле Брокмана жил не только он сам, будто он открыл дверь ночному гостю, который превратил его сердце в свое логово.

– Она твоя жена? – спросил Карл Брайана. – Это твой дом? Моя Тереза… она твоя дочь?

Девочка запела громче, голос звенел, как колокольчик, а глаза по-прежнему застилал странный туман.

– Это ваш дом, Карл, – ответил Брайан. – И все здесь ваше. Так зачем разрушать свою собственность?

Карл уже хотел что-то сказать, но лишь устало вздохнул.

Приливная волна заполнявшей его злобы пошла на убыль, лицо стало гладким, как выровненный водой песок.

Так что ответил он уже ровным, лишенным эмоций голосом:

– Видишь ли… иногда ситуация такова… что нет ничего лучше разрушения.

Брайан шагнул к разделявшему их столу.

– Ситуация, говорите. Помогите мне понять, как стала она такой?

Прикрытые веками глаза казались сонными, но мозг определенно лихорадочно работал, просчитывая дальнейший ход событий.

– Не так… все не так, – пробормотал Карл.

– Что именно?

В голосе Карла слышались меланхолические нотки.

– Ты просыпаешься глубокой ночью, в кромешной тьме и тишине, начинаешь думать и чувствуешь, как же все не так, и нет возможности исправить что-то к лучшему. Нет никакой возможности.

Серебристый голосок Терезы становился все громче, и по спине Эми пробежал холодок. В песне девочки она не понимала ни слова, но слова эти передавали острое чувство потери.

Брокман посмотрел на дочь. Глаза заблестели от слез. Жалел то ли девочку, то ли себя, а может, его проняла песня.

Возможно, в голосе девочке было что-то пророческое, возможно, интуиция Эми обострилась от общения с таким количеством собак. Но внезапно она поняла, что ярость Карла не утихла, наоборот, спрятавшись, набирала силу, чтобы выплеснуться наружу.

Она знала, что монтировка без предупреждения взметнется в воздух и ударит жену по голове, раскроит череп, проникнет в мозг, убьет.

И мысль эта со скоростью света передалась Брайану. Он среагировал, когда Эми еще набирала полную грудь воздуха, чтобы озвучить ее. Обегать стол времени не было. Поэтому Брайан прыгнул сначала на стул, потом с него на стол.

Слеза упала на руку, которая держала монтировку. Пальцы сжались на тупом конце.

Глаза Джанет широко раскрылись. Но Карл растоптал ее волю. Она стояла, не шевелясь, не в силах вдохнуть, беззащитная, придавленная отчаянием.

И пока Брайан забирался на стол, Эми вдруг подумала, что монтировка может опуститься не только на Джанет, но и на ребенка, и двинулась к Терезе.

Вскочив на стол, Брайан схватил монтировку, которая поднималась, чтобы обрушиться на Терезу, и прыгнул на Брокмана. Они повалились на пол, усыпанный осколками стекла и керамики, ломтиками лайма, залитый текилой.

Эми услышала, как парадная дверь открылась, и в дальнем конце коридора раздался голос: «Полиция». Они прибыли без сирен.

– Сюда, – позвала она, прижала к себе Терезу, и девочка перешла на шепот, а потом и вовсе замолчала.

Джанет застыла, словно по-прежнему ждала удара, но Брайан уже поднялся, с монтировкой в руке.

Скрипя кожаными ремнями, положив руки на рукоятки пистолетов, которые еще оставались в кобуре, двое полицейских вошли на кухню, крупные, готовые к любым неожиданностям мужчины. Один велел Брайану положить монтировку на стол, что тот и сделал.

Карл Брокман поднялся на ноги. Левая рука кровоточила, порезанная осколком стекла. Если раньше лицо горело от злости, то теперь посерело, а уголки рта опустились от жалости к себе.

– Помоги мне, Джан, – взмолился он, протягивая к ней окровавленную руку. – Что мне теперь делать? Бэби, помоги мне.

Она шагнула к нему, остановилась. Посмотрела на Эми, потом на Терезу.

Девочка больше не пела, заткнув рот большим пальцем, и закрыла глаза. Все это время лицо ее оставалось бесстрастным, словно она и не видела всего этого насилия, на подозревала о том, что удар монтировки может оборвать ее жизнь.

Только одно свидетельствовало о том, что девочка не полностью утратила связь с реальностью: второй рукой она крепко держалась за руку Эми.

– Это мой муж, – Джанет указала на Карла. – Он меня ударил, – она поднесла руку ко рту, опустила. – Мой муж ударил меня.

– Джан, пожалуйста, не делай этого.

– Он ударил моего маленького мальчика. Раскровил ему нос. Нашему Джимми.

Один из копов взял монтировку со стола, бросил в угол, за пределами досягаемости, и велел Карлу сесть на стул.

Теперь пришло время вопросов и неадекватных ответов, что привело к новому кошмару: признанию того, что брачные обеты нарушались, а семейная жизнь рушилась окончательно.

После того, как Эми рассказала свою историю, и копы начали выслушивать остальных, она вывела Терезу из кухни, пошла по коридору в поисках мальчика. Он мог спрятаться где-то в доме, но интуиция потянула ее к распахнутой парадной двери.

На крыльце пахло распускавшимся ночью жасмином, который оплетал декоративные решетки. Раньше она этот аромат не чувствовала.

Ветер стих. Эвкалипты застыли, стояли мрачные, как пришедшие на похороны люди.

За темной патрульной машиной, припаркованной у тротуара, на освещенной луной мостовой, вроде бы играли мальчик и собака.

Эми увидела, что задняя дверца внедорожника открыта. Мальчик, должно быть, выпустил собаку из багажного отделения.

Присмотревшись, Эми поняла, что Джимми не играл с ретривером, а пытался убежать. Собака же его не пускала, блокировала дорогу, пыталась вернуть к дому.

Мальчик упал на мостовую и остался лежать на боку. Подтянул колени к груди, свернулся калачиком.

Собака легла рядом, словно охраняя его.

Эми посадила Терезу на ступеньку крыльца.

– Посиди здесь, маленькая, хорошо? Никуда не уходи.

Девочка не ответила, возможно, не могла ответить.

Сквозь ночь, тихую, как заброшенная церковь, Эми поспешила на улицу.

Никки наблюдала на ней. Под луной золотистая шерсть стала серебряной, и создавалось ощущение, что сияние этой небесной лампы доставалось только собаке, а на все остальное в ночи падал уже отраженный ею свет.

Присев рядом с Джимми, Эми услышала, что мальчик плачет. Положила руку ему на плечо, и он не дернулся от ее прикосновения.

Она и собака смотрели друг на друга поверх горюющего мальчика.

Комичного выражения, свойственного собакам этой породы, не было и в помине. В посадке головы ощущалось благородство, в глазах читалась серьезность.

В соседних домах не светилось ни одного окна, улицу наполняла тишина звезд, нарушаемая только всхлипываниями мальчика, которые, впрочем, утихли, как только Эми погладила его по волосам.

– Никки, – прошептала она.

Собака не навострила уши, не подняла голову, никак не отреагировала, но смотрела на нее, смотрела и смотрела.

Через какое-то время Эми усадила мальчика на мостовую.

– Обними меня за шею, малыш.

Она легко подняла худенького мальчика, усадила на согнутую в локте руку.

– Такое больше никогда не повторится, малыш. Все кончено.

Собака первой направилась к «Экспедишн», последние несколько футов пробежала, запрыгнула в багажное отделение.

Наблюдала оттуда, как Эми усаживала мальчика на заднее сиденье.

– Никогда не повторится, – Эми поцеловала мальчика в лоб. – Обещаю тебе, малыш.

Обещание это удивило и испугало ее. Она не имела к мальчику никакого отношения, линии их жизней после пересечения могли идти параллельно лишь на очень коротком участке. Она не могла помочь чужому мальчику, как помогала собакам, а иногда она не могла спасти и собак.

И, однако, услышала, как повторила: «Я обещаю».

Закрыла дверцу, постояла у заднего борта, дрожа в теплой сентябрьской ночи, глядя на Терезу, которая сидела на крыльце.

Луна нарисовала лед на бетонной подъездной дорожке и изморось на листьях эвкалиптов.

Эми помнила зимнюю ночь с кровью на снегу и криками морских чаек, вспугнутых выстрелом, подсвеченных вращающимся лучом маяка и поднимающихся на белых крыльях все выше и выше, будто почетный караул ангелов, сопровождающих возносящуюся на небеса безгрешную душу.

Глава 3

Компания «Брайан Маккарти и эсоушиейтс» занимала нижний этаж скромного двухэтажного дома в Ньюпорт-Бич. Сам Брайан жил на верхнем.

Эми свернула на крошечную автостоянку за зданием, нажала на педаль тормоза, не заглушая двигателя, поставила внедорожник на ручник. Оставив Джанет, обоих детей и собаку в машине, проводила Брайана к наружной лестнице, которая вела в его квартиру. Над верхней площадкой длинного пролета горел фонарь, но нижняя часть лестницы оставалась в темноте.

– От тебя пахнет текилой.

– Думаю, у меня в ботинке ломтик лайма.

– Забраться на стол, чтобы прыгнуть на него… это безрассудство.

– Старался произвести впечатление на свою даму.

– У тебя получилось.

– Очень хочется тебя поцеловать.

– Если мы не выработаем такого количества тепла, что привлечем к себе полицию, борющуюся с глобальным потеплением, я только «за».

Он посмотрел на «Экспедишн».

– Все смотрят.

– После Карла им нужно увидеть целующихся людей.

Он ее поцеловал. Целоваться она умела.

– Даже собака смотрит.

– Она удивительная… если я заплатила две тысячи за нее, сколь много мне придется заплатить за тебя?

– Ты в любое время можешь надеть на меня ошейник.

– Пожалуй, на сегодня мы нацеловались, – но она еще раз поцеловала его, прежде чем вернуться к «Экспедишн».

Проводив автомобиль взглядом, он поднялся по лестнице. Квартира у него была просторная, с паркетными полами красного дерева и желтыми стенами.

Минимум мебели и японское декоративное искусство приличествовали скорее монашеской келье, а не обиталищу холостяка. Он отремонтировал и обставил эти комнаты до того, как встретил Эми. Теперь ему не хотелось быть ни монахом, ни холостяком.

Сняв замаринованную в текиле одежду, Брайан принял душ, в надежде, что горячая вода нагонит на него сон.

Но все равно чувствовал себя свежим, как огурчик, глаза совершенно не хотели закрываться. Он надел джинсы и гавайскую рубашку. Посмотрел на часы. Без четырех минут три. А по ощущением он, прекрасно выспавшись, только-только поднялся, готовый к длинному рабочему дню.

С кружкой свежесваренного кофе Брайан сел за компьютер в кабинете. Понимал, что должен немного поработать, чтобы спало напряжение.

В почтовом ящике его ожидали два письма. Оба от Пигкипера[3].

Ванесса. Она не писала ему более пяти месяцев. Он уже начал думать, что больше никогда не получит от нее ни строки.

Какое-то время Брайан смотрел на экран, не желая вновь пускать ее в свою жизнь. Если он не стал бы читать ее письма, не стал бы отвечать на них, то со временем смог бы полностью и окончательно избавиться от нее.

Однако с ней ушла бы надежда. Ушла бы навсегда. Так что за вычеркивание Ванессы из своей жизни ему пришлось бы заплатить слишком высокую цену.

Он открыл первое электронное письмо.

«Пигги[4] хочет щенка. Как глупо, не так ли? Как свинка может заботиться о щенке, если щенок умнее? Я могу назвать комнатные растения, которые умнее Пигги».

Брайан закрыл глаза. Слишком поздно. Он раскрылся перед ней, и она вновь ожила в светлых комнатах его разума, а не только в темном углу памяти.

«Как поживаешь, Брай? Уже заболел раком? На следующей неделе тебе исполнится только тридцать четыре, но молодые постоянно умирают от рака. Так что могу надеяться».

Распечатав ее послание, Брайан отправил электронное письмо в папку «Ванесса».

Чтобы не расплескать кофе, держал кружку двумя руками. Вкус был отличный, но теперь он нуждался в чем-то более крепком.

Из серванта в углу столовой достал бутылку коньяка. Вернувшись в кабинет, добавил в кофе щедрую дозу «Реми Мартин».

Сам он практически не пил. «Реми» держал для гостей. Сегодняшняя гостья пришла незваной, пусть и виртуально.

Какое-то время Брайан ходил по квартире, маленькими глотками пил кофе, дожидаясь, пока коньяк успокоит нервы.

Эми говорила чистую правду: Карл Брокман не был достойным противником. От него пахло текилой. Тогда как от Ванессы, даже на расстоянии, разило серой.

Собравшись с духом, Брайан вернулся к компьютеру и открыл второе электронное письмо.

«Эй, Брай. Забыла рассказать тебе кое-что забавное».

Не читая дальше, он кликнул мышкой на «Файл», потом на «Печать» и отправил второе электронное письмо вслед за первым в папку «Ванесса».

Тишина окутывала его квартиру. Ни единого звука не доносилось ни из конторы на первом этаже, ни с темной улицы.

Он закрыл глаза. Но только настоящая слепота могла избавить его от необходимости прочитать распечатку второго электронного письма.

«В июле Пигги весь день строила песочные замки на маленьком пляже, который есть в этом новом месте, и в результате страшно обгорела на солнце. Потом долго не могла спать, плакала по ночам, наконец начала облезать, потом чесаться. Оставалось только удивляться, что от нее не пахло жареным беконом».

Он плыл по волнам прошлого, под ним лежала бездна воспоминаний.

«Теперь Пигги снова розовая и гладкая, но на шее родинка, которая вроде бы изменяется. Может, тот солнечный ожог привел к меланоме[5]. Буду держать тебя в курсе».

Брайан положил вторую распечатку к первой. С тем чтобы прочитать позже, в поисках других ключевых слов, помимо «маленького пляжа».

На кухне вылил в раковину все, что оставалось в кружке. Кофе ему больше не требовался, пить коньяк не хотелось.

Вина – лошадь, не знающая усталости. Горе переходит в печаль, а печаль – выносливый всадник.

Брайан открыл холодильник, закрыл. Не мог есть, так же, как и спать.

Возвращаться в кабинет и браться за один из текущих проектов желания не было. Архитектура могла быть застывшей музыкой, как когда-то сказал Гете, но сейчас Брайан ее не слышал.

Из ящика буфета он достал большой альбом для рисования и набор карандашей. И первое, и второе он держал в каждой комнате своей квартиры.

Сел за стол и начал набрасывать дом, который собирался спроектировать для Эми: место для собак, где ни у кого не поднимется на них рука, где они получат всю полагающуюся им любовь.

Эми принадлежал участок земли, включающий вершину холма, на котором росли дубы, и их тени по утрам далеко тянулись по пологому склону-лугу, чтобы к полудню сойти на нет. Эми делилась с ним мыслями о том, каким ей хочется увидеть этот дом.

Тем не менее через какое-то время от набросков дома Брайан перешел к портрету, стал рисовать не земной рай для собак, а одну собаку. Дар портретиста у него был, но животных он не рисовал никогда.

И когда карандаш зашуршал по бумаге, на Брайана вдруг накатило ощущение сверхъестественного, и произошло что-то странное.

Глава 4

Высадив Брайана у его дома, Эми позвонила Лотти Августин, своей соседке, и объяснила, что привезет троих спасенных, которые нуждаются в убежище, только на этот раз не собак.

Лотти служила в добровольческой армии, которая выполняла всю работу «Золотого сердца», благотворительной организации, основанной Эми. В прошлом ее не раз будили после полуночи с просьбой о неотложной помощи, и она откликалась с радостью.

Овдовев пятнадцатью годами раньше, выйдя на пенсию, проработав всю жизнь медсестрой, Лотти полностью посвятила себя заботе о собаках и находила новое для себя занятие столь же важным, как добросовестное выполнение обязанностей хорошей жены и умелой медсестры.

Поездка от дома Брайана до дома Лотти началась в молчании: маленькая Тереза спала на заднем сиденье, Джимми сидел рядом с ней, глубоко задумавшись, Джанет, на переднем пассажирском сиденье, выглядела совсем потерянной и изучала пустынные улицы, словно попала в чужую страну.

Находясь в компании других людей, Эми молчание не любила. У нее всегда возникало ощущение, что сидящий рядом может задать ужасный вопрос, ответ на который, если она его даст, разобьет ее жизнь точно так же, как сильно брошенный камень разбивает стеклянное окно.

Соответственно, она пыталась завязать разговор, чего только ни касалась, включая Антуана, собаку-поводыря, помогающего Марко водить автомобиль в Филиппинах, но ни дети, ни их мать приманку не проглатывали.

Когда они остановились на красный свет, Джанет протянула Эми две тысячи долларов, которые та дала Карлу.

– Они ваши, – покачала головой Эми.

– Я не могу их принять.

– Я купила собаку.

– Карл сейчас в тюрьме.

– Он скоро выйдет под залог.

– Но собака ему не нужна.

– Потому что я купила ее.

– Он захочет посчитаться со мной… после того, что я делала.

– Он вас не найдет. Я обещаю.

– Теперь мы не можем позволить себе собаку.

– Нет проблем. Я ее купила.

– Я бы все равно ее вам отдала.

– Сделка совершена.

– Это большие деньги.

– Не так чтобы очень. По завершении сделки я никогда не прошу сбавить цену.

Женщина сжала деньги в левой руке, левую накрыла правой, положила руки на колени, опустила голову.

Красный свет сменился зеленым, и Эми, переезжая пустынный перекресток, услышала: «Спасибо».

– Поверьте мне, милая, – Эми думала о собаке в багажном отделении, – я от этой сделки в большем выигрыше.

Она посмотрела в зеркало заднего обзора, увидела голову собаки над спинкой заднего сиденья. Их взгляды встретились, а уж потом Эми сосредоточила внимание на дороге.

– Как давно у вас Никки? – спросила Эми.

– Чуть больше четырех месяцев.

– И откуда она взялась?

– Карл не сказал. Просто привел домой.

Они ехали на юг по Прибрежной автостраде, справа росли кусты и трава. За травой начинался пляж, упирающийся в океан.

– Сколько ей лет?

– Карл говорил, года два.

– То есть она попала к вам с кличкой.

– Нет. Он не знал, как ее звали раньше.

Вода была черной, небо – черным, а художница-луна, скатываясь к горизонту, разрисовывала гребни волн.

Примечания

1

В английском написании – Redwing, дословно – «Красное крыло».

2

Райт, Френк Ллойд (1867–1959) – всемирно известный американский архитектор, автор нескольких книг по архитектуре.

3

Поскольку в электронной почте используется английский язык, письма Брайан получил от pigkeeper. Дословно, то ли свиновод, то ли хранитель свиньи, то ли хозяин свиньи.

4

Пигги – имя собственное, на английском (Piggy) означает «свинка».

5

Меланома – злокачественное заболевание кожи. В США по числу заболевших меланомой Калифорния уверенно держит первое место.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.