Драгоценности Эптора

Он достал из кармана золотую монету и швырнул ее через стол Коту.

— Держи, Большой Матрос. Хотя на твоем месте каждый должен был бы сделать то же самое. — И он вышел из столовой.

Кота шумно поздравляли. Я не видел выражения его лица, когда он клал монету в карман.

Меня обуял гнев, не находящий выхода. На кого я должен был его выплеснуть? На матроса, который выкрикнул имя героя? Нет, ведь он стоял на палубе и мог спутать меня с моим соперником, тем более, с такого расстояния. На Кота? Но он уже вставал из-за стола. А Первый Помощник, тот самый Первый Помощник, того самого корабля, дружок, на котором мы сейчас находимся, — его тяжелые шаги уже раздавались где-то на палубе.

Может, поэтому меня и прорвало на следующее утро, когда погода немного успокоилась. Небрежная острота, отпущенная кем-то в проходе, так подействовала на мои нервы, что я буквально взорвался. Мы схватились, тузили друг друга, чертыхались, катались по полу и подкатились прямо под ноги Помощнику, который в это время спускался по лестнице. Он запустил в нас своим сапогом и осыпал проклятиями, а когда узнал меня, с ухмылкой сказал:

— А, это тот неуклюжий.

Я уже заработал себе репутацию драчуна, а драка на корабле — это нарушение, которое немногие капитаны потерпят. У меня же была третья, а это слишком. По настоянию Помощника, у которого сложилось обо мне определенное мнение, Капитан приказал меня высечь.

И вот на рассвете следующего дня меня вывели и привязали к мачте, чтобы располосовать, как кусок мяса, на виду у всей команды. Мне казалось, что вся моя ярость направлена теперь против Первого Помощника. Но белое обернулось черным в моем представлении, мне хотелось рвать и метать, когда он швырнул хлыст и крикнул:

— Ну, Большой Матрос, ты уже сделал одно доброе дело для своего корабля. Стряхни с себя сонливость и сделай еще одно. Я хочу, чтобы у него на спине осталось десять полос, достаточно глубоких, чтобы их легко можно было пересчитать пальцем, смоченным в соленой воде.

Пока сыпались удары, я не дышал. Десять ударов — это порка, от которой отходят неделю. В большинстве случаев матрос падает на колени после первого, если позволяет веревка. Я не упал, пока веревки на руках не обрезали. Более того, я не проронил ни звука до тех пор, пока не услышал, как вторая золотая монета брякнулась о палубу, и слова Старшего Помощника, обращенные к команде:

— Смотрите, как богатеет хороший матрос.

Мой стон потонул в криках ликования.

Кот и еще кто-то уволокли меня в арестантскую. Когда я упал, зарываясь руками в солому, я услышал голос Кота:

— Ну, братишка, не везет, так не везет.

И тогда я потерял сознание от боли.

На следующий день я смог доползти до оконной решетки. Выглянув на кормовую палубу, я понял, что мы попали в жесточайший шторм. Такого я еще не видел никогда. Раны на спине усугубляли мое безвыходное положение.

Гвозди готовы были выскочить из гнезд, дощатые сооружения — развалиться.

Волной смыло за борт четырех человек, а когда другие бросились их спасать, новая волна смела еще шестерых. Шторм налетел так неожиданно, что не успели спустить ни одного паруса, и теперь вся команда повисла на выбленках. Из окна арестантской я увидел, как начала падать мачта, и завыл, как животное, пытаясь вырвать прутья решетки. Но в окне мелькали лишь ноги бегущих, и никто не остановился. Я взывал к ним снова и снова, надрываясь от крика. Корабельный кузнец так и не заменил мой импровизированный крепеж на кормовой мачте цепью. Я не успел еще даже сказать ему об этом. Она не выдержала и десяти минут. Когда она поддалась, раздался треск, подобный громовому раскату. Рванулись наполовину убранные паруса — и веревки лопнули, как ниточки. Люди разлетелись в разные стороны, словно капли воды с мокрой руки, когда ее стряхиваешь. Мачта накренилась, описав в небе дугу, и упала на высокую бизань, обрывая канаты и соскребая людей с перекладин, как муравьев с дерева. Численность команды уменьшилась наполовину, а когда мы кое-как выползли из-под шторма с одной мачтой, и то сломанной, искалеченных телец, в которых еще теплилась жизнь, насчитывалось одиннадцать. Корабельный лазарет вмещает десятерых, остальные идут в арестантскую. Выбирать, кого поместить со мной, пришлось между человеком, который более других подавал надежду выжить — ему легче было перенести суровые условия, чем другим, и человеком, который был обречен — ему, возможно, было уже все равно. И выбор был сделан — в пользу первого. На следующее утро, когда я еще спал, ко мне втащили Кота и положили рядом со мной. Его позвоночник был сломан у основания, а в боку у него была такая дыра, что в нее можно было засунуть руку.

Когда он пришел в сознание, он только и делал, что плакал. Это был не звериный рык, который я издавал накануне при виде падающей мачты, а такой тоненький вой сквозь стиснутые зубы, как у ребенка, который не хочет показать, что ему больно. Он не прекращался. Часами. Это слабое стенание засело у меня в кишках и навязло на зубах хуже, чем какие-нибудь дикие вопли.

Восход солнца затянул окно медно-красной фольгой, и красная полоска света упала на солому и грязное одеяло, в которое его завернули. Плач теперь сменился удушьем. Он то и дело задыхался, и так громко. Я думал, что он без сознания, но когда наклонился над ним, его глаза были открыты и он смотрел прямо мне в лицо.

— Ты... — произнес он. — Больно... Ты...

— Тише, — сказал я. — Ну, тише!

Мне показалось, что он хотел выговорить слово «вода», но в нашей конуре не было воды. Я догадывался, что корабельные припасы по большей части пошли за борт. Поэтому, когда в семь утра нам наконец-то принесли ломоть хлеба и воду в жестяной кружке и в неловком молчании поставили перед нами, я, голодный и изнывающий от жажды, воспринял это не иначе как шутку.

Тем не менее, я открыл ему рот и попытался влить немного ему в глотку. Говорят, губы и язык чернеют от лихорадки и жажды через некоторое время. Неправда. Они становятся темно-багровыми — цвет гнилого мяса. И каждый вкусовой пупырышек был покрыт таким белым налетом, который появляется на языке после двухдневного запора. Он не мог проглотить воду.

Она вытекала из уголка его губ, покрытых коростой.

Его веки задрожали и он снова выдавил из себя:

— Ты... ты прошу... — И снова заплакал.

— Чего тебе? — спросил я.

Он вдруг заворочался, с трудом засунул руку в нагрудный карман разорванной рубашки и вынул оттуда что-то в кулаке. Он протянул руку мне и сказал:

— Прошу... прошу...

Пальцы разжались, и я увидел три золотых монеты. Истории двух из них всплыли в моей памяти как истории людей.

Я отшатнулся, как ужаленный, затем снова наклонился над ним.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

— ...Прошу... — сказал он, пододвигая ко мне руку. — Убей... убей... меня, — и снова заплакал. — Так больно...

Я встал. Отошел к противоположной стене камеры. Вернулся обратно.

Потом я сломал ему шею о колено.

Я взял предложенную мне плату. Через некоторое время я съел хлеб и выпил остатки воды. Затем уснул. Его унесли, ни о чем не расспрашивая. А через два дня, когда снова принесли еду, я отрешенно подумал, что без хлеба и воды я бы умер с голоду. В конце концов меня выпустили, потому что им были нужны рабочие руки. И единственное, о чем я иногда размышляю, единственное, о чем я позволяю себе размышлять — заслужил ли я свою плату.

Думаю, две из них так или иначе предназначались мне. Но иногда я достаю их и смотрю, и гадаю, как ему досталась третья. — Урсон засунул руку в рубашку и достал три золотых монеты. — Так и не смог их истратить, однако. — Он подкинул монеты, поймал их на лету и засмеялся. — Так и не смог их истратить ни на что.

— Извини, — сказал Гео после минутного молчания.

Урсон поднял глаза.

— За что? Будем считать, что это мои драгоценные камни, разве нет? Может быть, у каждого должны быть свои? Но не думаешь ли ты, что этот старый Кот, в то время как я был в арестантской, вырезал язык этому маленькому четырехрукому ублюдку, зарабатывая третью монету? Что-то я сомневаюсь.

— Урсон, я же сказал, «извини».

— Знаю, — сказал Урсон. — Знаю. Я, конечно, встречал черт знает сколько людей за всю свою беспокойную жизнь, но это мог быть кто угодно. Он вздохнул. — Хотел бы я знать, кто. Но где ответ? — Он поднес руку ко рту и начал грызть ноготь на большом пальце. — Надеюсь, этот парнишка будет не таким нервным, как я. — Он засмеялся. — Много же ногтей ему придется погрызть.

И в этот момент внутри их черепов взорвалось.

— Эй, — сказал Гео, — это Змей!

— И к тому же в беде! — Урсон спрыгнул на пол и пустился бегом по коридору.

Гео побежал за ним.

— Пусти меня вперед, — сказал Гео. — Я знаю, где он.

Они добежали до палубы, промчались мимо кают.

— Дорогу, — потребовал Урсон и всей тяжестью своего тела навалился на дверь — она распахнулась.

Арго, стоя за своим столом, резко обернулась. Руку она держала на своем камне.

— Что за...

Но воспользовавшись моментом, когда ее концентрированная воля изменила направление, Змей, прижатый к стене неведомой силой и лишенный возможности двигаться, прыгнул через скамью к Гео. Гео подхватил мальчика, и одна из рук Змея быстро протянулась к груди Гео, где висел камень.

— Глупцы... — прошипела Арго. — Неужели же не понимаете? Он шпион Эптора!

Наступило гробовое молчание.

— Закройте дверь, — сказала Арго.

Урсон закрыл. Змей все еще держался за Гео и камень.

— Но, — сказала она. — Теперь уже поздно.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил Гео.

— Что если бы вы не ворвались, еще один шпион Эптора раскрыл бы свои карты и превратился в пепел. — Она тяжело дышала. — Но теперь у него свой камень, а у меня свой. Ну, воришка, ничья. Силы теперь равны. — Она посмотрела на Гео. — Как, по-твоему, он узнал, когда я сойду на берег? О, он действительно хитер, раз весь разум Эптора стоит за ним. Возможно, это он, незаметно для вас, внушил вам намерение помешать нам именно сейчас.

— Нет, он... — начал было Урсон.

— Мы проходили мимо вашей двери, — прервал его Гео, — услышали шум и решили, что здесь, наверное, что-то случилось.

— Ваша забота может стоить всем нам жизни.

— Если он шпион, то он знает, как обращаться с этой штукой, — сказал Гео. — Позвольте нам с Урсоном взять его...

— Забирайте его, куда хотите! — прошипела Арго. — Вон!

Но открылась дверь и вошел Первый Помощник.

— Я слышал шум, Жрица Арго, и подумал, что вы в опасности.

Богиня Воплощенная глубоко вздохнула.

— Опасности нет, — сказала она ровным голосом. — Пожалуйста, оставьте меня все.

— А что здесь делает Змей? — вдруг спросил Джордде, увидев Гео и мальчика.

— Я сказала «оставьте меня»!

Гео отвернулся от Джордде и прошагал мимо него на палубу, Урсон последовал за ним. Пройдя шагов десять, он оглянулся и, когда убедился, что Джордде вышел из каюты и направился в другую сторону, опустил Змея на ноги.

— Ладно, Малыш, вперед!

По пути в кубрик Урсон спросил:

— Слушай, что происходит?

— Так вот, во-первых, наш маленький друг не шпион.

— Откуда ты знаешь? — спросил Урсон.

— Потому что она не знает, что он может читать мысли.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Урсон.

— Я начал догадываться, что происходит что-то неладное, когда вернулся от Жрицы. Ты тоже. И мы рассуждали примерно одинаково. Почему наше задание может обернуться полным провалом, если не будут выполнены какие-то его части? Разве не имеет самостоятельного значения возвращение и восстановление в правах ее дочери, законной властительницы Лептара? А ту информацию, которую ее дочь вполне могла бы собрать, можно было бы использовать против Эптора. Разве этого мало, даже если бы мы не нашли камня? Это как-то не по-матерински — бросать на произвол судьбы юную жрицу, если не будет найден драгоценный камень для матери. И этот ее тон, с каким она называет камень своим. Недаром гласит поговорка, ходившая в народе еще до Великого Огня: «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». Мне кажется, у нее немало небожественной жажды власти, и она для нее значит больше, чем достижение мира.

— Но это еще не доказательство того, что Змей не шпион Эптора, — сказал Урсон.

— Минутку. Доберусь и до этого. Видишь ли, я и сам сначала думал, что он шпион. Эта мысль впервые пришла мне в голову, когда я разговаривал со Жрицей и она обмолвилась, что знает о существовании шпиона из Эптора.

Во-первых, его появления в такие моменты, когда он ухитрился стащить камень, а потом представить его ей таким образом, — все это казалось до того странным, что сразу же возникала мысль о шпионе. Она пришла к такому же выводу. Но она не знала, что Змей может читать мысли и передавать их.

Неужели ты не понимаешь? Неосведомленность о его способности к телепатии и породила такое объяснение столь странных совпадений. Урсон, почему он оставил камень нам, когда пошел к ней?

— Потому что думал, что она попытается отнять его.

— Правильно. Когда она велела мне послать его к ней, я был совершенно уверен, что он ей нужен именно для этого. Но если бы он был шпионом и знал, как обращаться с камнем, то он бы взял его с собой, чтобы предстать перед Арго во всеоружии и противопоставить себя как равную силу. Потом он мог бы спокойно вернуться сюда, оставив ее в замешательстве, а мы бы продолжали оставаться на его стороне, поскольку после того, как он раскрыл бы себя как шпион, о чем она на девять десятых была уверена, она стала бы следить за ним более тщательно, чем прежде.

— Ну, ладно, — перебил его Урсон, — почему?

— Потому что он не был шпионом и не знал, как использовать камень, хоть однажды испытал на себе его действие. Может быть, он хотел сделать вид, что камень спрятан где-то на нем. Но он не хотел, чтобы она отправила его на тот свет, руководствуясь какой-то корыстной целью. Итак, Змей, — Гео повернулся к мальчику. — Теперь ты знаешь, как управлять камнем, не так ли? Ты узнал это только что от Арго.

Мальчик кивнул.

— Так вот он. Что ж ты его не берешь?

Гео снял ремешок с шеи и протянул ему. Змей отшатнулся и неистово замотал головой.

— Так я и думал.

Урсон был озадачен.

— Змей наблюдал людские мысли, Урсон. Он мог непосредственно видеть такие вещи, о которых мы узнаем только опосредованно. Он знает, что эта бусинка таит в себе больше опасности для ума человека, который обладает ею, чем для городов, которые с ее помощью можно стереть с лица Земли.

— Ну, что ж, — сказал Урсон, — пока она думает, что он шпион, у нас, по крайней мере, будет одна из этих бусинок и человек, который знает, как ее использовать... При случае, я хотел сказать.

— Не думаю, что она продолжает считать его шпионом, Урсон.

— Э?

— У нее не отнимешь способности рассуждать, во всяком случае, не хуже меня. Как только она обнаружила, что у него нет с собой камня, она поняла, что он так же ни в чем неповинен, как ты или я. Но ее единственной целью было заполучить камень любым способом. Мы вошли как раз в тот момент, когда она намеревалась подвергнуть Змея действию камня. Чувство вины заставило ее ухватиться за первое подвернувшееся логичное объяснение, чтобы оправдаться перед нами. Зло любит рядиться в добро.

Они спустились в кубрик. К этому времени там уже собралась горстка матросов. Почти все они были пьяны и храпели на койках у стены. Один, завернувшись в одеяло с головой, лежал на койке, которую Урсон выбрал для Змея.

— Ну, — сказал Урсон, — кажется, тебе придется переезжать.

Змей вскарабкался на верхнюю койку.

— Э, нет, это моя!

Змей жестом пригласил его подниматься за ним.

— Не понял? Двое в одной? — возмутился Урсон. — Послушай, если боишься замерзнуть, иди вниз к Гео. Там больше места, и он не расплющит тебя о стенку. Я пинаюсь и храплю.

Змей не сдвинулся с места.

— Может, лучше сделать так, как хочет он? — сказал Гео. — У меня идея...

— Еще одна идея? — спросил Урсон. — Черт с ним. Я слишком устал, чтобы спорить.

Он растянулся на койке, и худенькое тельце Змея было полностью скрыто.

— Эй, убери-ка свои локти, — услышал Гео бормотание Урсона.

И вскоре оттуда доносилось только его шумное дыхание...

* * *

— Туман окутал корабль и мокрые лини светились фосфоресцирующим серебром. Небо приобрело бледность льда, но чаша небосвода по-прежнему была усеяна колючками. Зеленое море обесцветилось до волнующей белизны.

Пепельно-серая дверь каюты без окон отворилась и оттуда вырвалась сначала белая вуаль, подхваченная ветром, а затем появилась фигура Арго в серебристом сиянии. Вся сцена, казалось, происходила за полупрозрачным занавесом, колеблемым ветром. Темная точка на шее Арго пульсировала, как сердце, вспыхивая черным пламенем. Она подошла к фальшборту, перегнулась через него и стала всматриваться в воду. Из белой пучины показалась рука скелета. Согнувшись в локте, она снова ушла под воду. Чуть поодаль поднялась другая рука, изгибаясь и жестикулируя, за ней одновременно целых три, и еще две.

Прозвучал голос, такой же обесцвеченный, как все видение:

— Я иду. Я иду. Мы отплываем через час. Помощник приказал сниматься с якоря до рассвета. Ты должно сказать мне теперь, дитя моря. Ты должно сказать мне.

Из моря выросли две светящиеся руки, затем показалось безобразное лицо. Вынырнув из воды по грудь, фигура наклонилась назад и затонула.

Из Эптора вы или из Лептара? — вопрошала призрачная фигура Арго лишенным жизни голосом. — Кому вы служите? Арго или Хаме? Я проделала большой путь. Вы должны ответить мне, прежде чем я последую дальше.

Возник звуковой вихрь, в котором можно было различить лишь: море... море... море...

Сцена сместилась к двери, ведущей в кубрик. Дверь открылась, и по мере продвижения сцены по коридору и дальше стены из мореного дуба приобретали цвет березовой коры или платана. Масляная лампа в кубрике искрилась подобно горящему магнию.

На сцену выдвинулась трехъярусная койка. На нижней лежал... Гео! Но с изможденным, бледным лицом. Копна его волос стала белой. На груди у него пульсировала точка, вспыхивая чернотой абсолютной тени. На верхней койке горой возвышалось чье-то тело, словно раздувшийся труп. Урсон! С койки свесилась его рука, дряблая, отекшая, без намека на силу.

На средней койке под грудой одеял лежал неизвестный. Сцена зафиксировалась на нем и... видение исчезло.

* * *

Гео сел и протер глаза.

Темнота слегка рассеивалась светом горящей лампы. Выглянув из-под нависающей над ним койки, он увидел, что в кубрике стоит сухопарый Помощник.

— Эй, ты, — обратился Джордде к одному из матросов, — подъем. Снимаемся с якоря.

Тот встал со смятой постели.

Помощник подошел к другому.

— Подъем, песья морда! Подъем, рыбий корм! Отплываем.

Повернувшись, он встретился глазами с Гео.

— А ты чего? — спросил он. — Отплываем, не слышишь? Хотя нет, ты спи. До тебя очередь еще дойдет, а сейчас нужны опытные.

Он ухмыльнулся и перешел к другому.

— Э, да от тебя прет, как от винной бочки! Ну-ка, очнись. Отплываем! Отплываем!

Глава 4

— Этот сон, — сказал, обращаясь к Урсону, Гео, как только Помощник ушел.

Урсон посмотрел со своей койки вниз.

— Ты его тоже видел?

Оба повернулись к Змею.

— Твои проделки, а? — спросил Урсон.

Змей слез с верхней койки.

— Ты что, бродил ночью по палубе и шпионил? — спросил Гео.

К этому времени большинство матросов в кубрике было уже на ногах, и один из них встал между Урсоном и Гео.

— Извини, приятель, — сказал он и потормошил спящего на средней койке.

— Эй, Вайти, вставай. Не может быть, чтобы прошлой ночью ты так нализался. Вставай, а то проспишь завтрак.

Молодой матрос-негр потряс спящего снова.

— Эй, Вайти.

Вайти, укрытый одеялом, не отвечал. Матрос еще раз тряхнул его хорошенько, но тот не пошевелился, только одеяло сползло с его светлой головы. Глаза Вайти были широко раскрыты и ничего не выражали, рот был тоже раскрыт.

— Эй, Вайти! — снова позвал чернокожий матрос и медленно отступил назад.

* * *

Через три часа после выхода из порта корабль попал в сильный туман.

Урсона вызвали на вахту сразу после завтрака, но никто в это первое утро не побеспокоил ни Змея, ни Гео. Змей куда-то ускользнул, и Гео не оставалось ничего другого как бродить по кораблю в одиночестве. Когда он проходил под шлюпками, тяжелый топот босых ног по мокрой палубе материализовался в Урсона.

— Эй, ухмыльнулся гигант. — Что ты здесь делаешь?

— Ничего особенного, — ответил Гео.

Урсон тащил на плече бухту каната. Он надел ее на руку, прислонился к опорному столбу и стал вглядываться в туман.

— Плохое начало для плавания. С кем ни говорил, никому это не нравится.

— Урсон, — спросил Гео, — у тебя есть какие-то догадки о том, что произошло утром?

— Может, есть, а может, и нет, — ответил Урсон. — А что у тебя?

— Помнишь сон?

Урсон поежился, как от холода.

— Да.

— Такое впечатление, будто все мы видели чьими-то глазами.

— Наш маленький четырехрукий друг видит мир довольно странно, если ты об этом.

— Урсон, Змей здесь ни при чем. Я спрашивал его перед тем, как он ушел осматривать корабль. Это был кто-то другой. Он лишь воспринимал образы и передавал их в наши головы. И что ты видел последним?

— Если честно, — сказал Урсон, поворачиваясь, — мне кажется, он смотрел на койку Вайти.

— А кто должен был спать на койке бедного Вайти?

— Змей?

— Правильно. Как ты думаешь, может быть, Вайти убили по ошибке вместо Змея?

— Может быть. Но как, и зачем, и кто?

— Тот, кто хотел убить Змея. Не исключено, что он же и вырезал ему язык полтора года назад.

— По-моему, мы так и не выяснили, кто это был.

— Человек, которого ты знаешь, Урсон, — сказал Гео. — С кем ты раньше плавал на этом корабле?

— Думаешь, я не присматривался? — спросил Урсон. — Только лица все незнакомые, кроме одного, которое я вроде бы видел в портовом буфете, и совсем нет таких, кого бы я знал по имени.

— Вспомни, Урсон, с кем на этом корабле ты плавал раньше, — снова спросил Гео более настойчиво.

— Джордде! — Урсон резко повернулся. — Ты имеешь в виду Помощника?

— Вот именно, — сказал Гео.

— Ты думаешь, это он пытался убить Змея? Почему же Змей не сказал нам?

— Потому что боялся вовлечь нас в неприятности. Может быть, он и прав.

— Как это? — спросил Урсон.

— Послушай, Арго у нас под подозрением. Чем больше я об этом думаю, тем меньше понимаю. Но если и Помощник вызывает подозрение, то, может быть, они заодно? Зачем ему тогда нужно было являться в каюту Арго вчера вечером, когда там были мы?

— Так, может, с ним случилось именно то, что мы придумали о себе: проходил мимо и услышал шум. Если ночью мы смотрели его глазами, то он видит мир ужасно забавно.

— Может быть, он тоже из Странных, как Змей, который «забавно» слышит? Не всякая странность лежит на поверхности, — напомнил ему Гео.

— Может быть. Может быть. — Урсон оттолкнулся от шлюпочной подпорки.

— Ладно, у меня работа, не могу же я стоять здесь весь день. А ты поразмышляй об этом еще, друг мой, и я буду счастлив выслушать тебя. Пока. — Он снова подбросил свой канат на плечо и исчез в тумане.

Гео походил еще немного и решил искать Змея. Лестница вела на верхнюю палубу, и, поднимаясь по ней, он увидел в тумане очертания высокой фигуры.

На мгновение он замер, затем двинулся дальше.

— Эй, — позвал он.

Человек, стоящий у фальшборта, повернулся, и Гео узнал Капитана.

— Доброе утро, сэр, — сказал Гео. — Я думал, это Помощник.

Не сразу Капитан ответил:

— Доброе утро. В чем дело?

— Я не стану вас беспокоить, если вы...

— Говори. Что там у тебя?

— Сколько времени нам понадобится, чтобы доплыть до Эптора?

— Две с половиной недели. Меньше, если ветер не изменит направление.

— Понятно, — сказал Гео. — У вас есть какое-нибудь представление о географии Эптора?

— Помощник — единственный человек на борту, который побывал там и вернулся живым. Если не считать Жрицы Арго.

— Помощник, сэр? Когда?

— Во время кораблекрушения его выбросило на берег. Но он сделал плот и дрейфовал в открытом море, где ему улыбнулось счастье — его подобрал корабль.

— Значит, он и поведет отряд по Эптору?

— Только не он, — сказал Капитан. — Он поклялся, что ноги его там не будет. Даже не заикайся об этом при нем. Вообрази, что это за местечко, если почти неминуемая смерть в море кажется более привлекательной, чем существование на этом острове. Нет, он проведет наше судно через залив к устью реки, но не более того.

Были еще двое, кто отправился туда и вернулся. Они поплыли со Жрицей Арго в лодке, всего тринадцать человек. Десятерых там постигла страшная участь: они были разорваны на куски и сброшены в море. Двое на веслах остались в живых. Они и переправили Жрицу назад. Одного матроса звали Вайти. Это его нашли сегодня утром в кубрике мертвым. А второй матрос — не прошло еще и получаса, как мне доложили об этом — упал за борт и утонул. Плохое плавание. Нельзя терять людей, как монеты в игре. Жизнь слишком дорога.

— Понятно, — сказал Гео. — Спасибо за объяснение, сэр, и за то, что уделили мне время.

— Пожалуйста, — ответил Капитан и отвернулся.

Гео спустился по лестнице и медленно пошел по палубе. Кто-то тронул его за плечо, и он резко повернулся.

— Змей, черт возьми, больше не делай так!

Мальчик смутился.

— Я не хотел орать, — сказал Гео, положив руку на плечо мальчика. — Ну, давай, выкладывай. Что тебе удалось выяснить? Обменяемся новостями.

— Ты... спи... — передалось от Змея.

— Извини, друг, — засмеялся Гео. — Я не смог бы вздремнуть сейчас ни за какие деньги. Тебе придется самому грубо «орать», чтобы прояснить ситуацию. И пусть твои признания навлекут на наши головы неприятности, отвечай честно. Во-первых, чье видение того, что происходило на корабле ночью, ты передавал нам? Капитана?

Змей покачал головой из стороны в сторону.

— Помощника.

Змей кивнул.

— Так я и думал. Так, он хотел убить... минуточку, — сказал Гео. — Помощник может читать мысли? Ты поэтому все таишь от нас?

Змей пожал плечами.

— Ну-ка, давай, — сказал Гео, — покричи немножко и растолкуй.

— Не... знаю... — громко подумал Змей. — Могу... видеть... что... он... видит... слышу... что... он... слышит... но... не... слышу... мысли...

— Понятно. Послушай, давай будем считать на свой страх и риск, что он не может читать мысли, и скажи: это он убил человека на той койке, где должен был спать ты?

После минутного молчания Змей кивнул.

— Думаешь, он пытался убить тебя?

Змей снова кивнул.

— И еще одно. Тебе известно, что человек, которого убили утром вместо тебя, был одним из тех двоих, что вернулись с Эптора вместе со Жрицей во время предыдущей экспедиции?

На лице Змея появилось выражение удивления.

— А другой утонул сегодня утром — упал за борт и пропал?

Змей подпрыгнул.

— Что такое?

— Ищу... его... все... утро... он... не... мертвый... слышу... мысли... смутно... плохо...

— Кто не мертвый? — спросил Гео. — Который из них?

— Второй... человек...

— Ты нашел его? — спросил Гео.

— Не... могу... найти... — сказал Змей. — Но... живой... я... знаю...

— Еще один вопрос. — Гео приподнял камешек со своей груди. — Как ты управляешь этой дурацкой штукой?

— Думаю... через... нее... — сказал Змей.

Гео нахмурился.

— Что это значит? Можешь сказать, как она действует?

— У... тебя... нет... слов... — сказал Змей. — Радио... электричество... диод...

— Радио, электричество, диод? — повторил Гео, тщательно выговаривая непривычные звуки. — Что это?

Змей пожал плечами.

В тридцати футах от них открылась дверь каюты Арго, и оттуда вышла сама Жрица. Лицо ее было закрыто вуалью. Увидев их, она машинально поднесла свою руку к шее и — уронила ее. Змей и Гео не двигались.

На верхней палубе, над каютами, показалась фигура Помощника, но Гео не мог с уверенностью сказать, смотрел ли Джордде на них или стоял к ним спиной.

Жрица постояла и вернулась в каюту.

Помощник тоже отошел от фальшборта.

* * *

Гео смог рассказать Урсону все, что он узнал, только вечером. Большой Матрос был озадачен.

— Ничего не можешь добавить? — спросил Гео.

— Я только и делал что работал, — проворчал Урсон.

Они стояли у фальшборта, за которым сплошной стеной поднимался туман, соединяющий море и небо в одно целое.

— Эй, Четыре Руки, — спросил вдруг Урсон, — что ты там увидел?

Змей уставился на воду и не отвечал.

— Может, он слушает, — предположил Гео.

— Мне кажется, для подслушивания можно найти более подходящий объект, чем рыбы, — сказал Урсон. — Наверное, Арго отдала специальное распоряжение не привлекать вас двоих к работам. Кто-то идет. Идемте есть.

Когда они подошли к собранию матросов у входа в столовую, Урсон остановился.

— Вы оба ходите с какими-то побрякушками, вот и я отнес свои монеты к кузнецу и заставил его навесить их на цепь. Теперь вид у меня будет поважнее вашего. — Он засмеялся.

С толпой матросов они прошли через узкий проход в широкий зал.

* * *

Ночи без снов недолго беспокоили их. Скоро их судно вышло из тумана.

Рассвет был серым, но ясным. Еще до завтрака на горизонте показался неровный клочок земли. В разгар трапезы вода выплеснулась из кувшинов сначала в одну сторону, оставляя темные пятна на столе, а затем, повторяя движение судна, в другую.

На палубе рубки матросы сгрудились у фальшборта. Они разглядывали скалы, торчащие из воды, словно обломки зубов. Урсон в своем ожерелье из трех монет присоединился к Змею и Гео.