Маятник веков

- А чем обусловлена засекреченность? - Тем же, чем и всегда - в том числе и у вас: излишняя осведомленность может повредить стабильности и нравам. Это теперь общепризнано и, как правило, не вызывает недовольства. Потом Александр спросил, кто же будет его заменять, когда он будет отсутствовать в своем двадцатом веке - в том числе и на работе? Ему сказали, что как раз и собирались приступить к этой части инструктажа. Далее ему поведали, что Евгений Кириллович в ближайшее время выхлопочет ему инвалидность, так что работать ему вообще не придется. Но материально он не пострадает: ему будут регулярно присылать достаточные суммы. - Как шпиону, - усмехнулся Александр. Его, видимо, поняли слишком буквально, и довольно долго объясняли, что от всех этих затей никто не пострадает, что игра ведется честная: любой такой эксперимент всегда предварительно анализируется в плане этики их "компетентными органами". Предусматривается также вполне надежная страховка на случаи каких либо непредвиденных ситуаций. Если же он все - таки испытывает какое - то недоверие, то пусть сообразит: любой, даже незначительный вред, внесенный в прошлое, обязательно обернется катастрофой в будущем: так что они прямо заинтересованы в обратном. Далее его предупредили, что для родных и знакомых его исчезновения будут объясняться длительными командировками: такая уж будет у него "новая" работа: он как бы перейдет в секретную организацию - "ведь секретность у вас в моде"... На его недоумение - а кто же был звонарем у попа, когда он пребывал "у себя дома", последовало крайне любопытное объяснение: попа - то ведь, как такового, давно нет! Ведь он, как и все его окружение, фактически давно не существует: как только Вы исчезли из этой эпохи, и сама она как бы исчезла: а когда Вы снова появились в ней - и все они опять возникли, да при этом в памяти у них "всплыл" нужный нам материал! Тут Александр похолодел: "ведь я для них тоже вроде как не существую... то есть сейчас, в данный момент, вроде бы и существую, но стоит отправиться в двадцатый или в семнадцатый век - и"... Ему не понадобилось высказывать вс это: телепатия у них была на высоте! Ему долго и даже сочувственно объясняли, что "для себя"-то он существует всегда и во всей непреложной реальности, а "они" для него действительно фантомы, так - как их для него еще нет! К тому же в "Книге жизни", как это у вас называется, любой индивид остается навечно: в этом смысле и царица Нефертити - непреложная реальность! ( Потому то и возможны путешествия во времени!) Да и Вы живте не в последний раз: Вам предстоит жить и в наше время! И, живя в нашу эпоху, Вы будете знать о своих прежних жизнях - в том числе и о нынешней! Более того: в семнадцатом веке Вы как бы повторяете свою прежнюю жизнь! Александр был буквально сражен всем услышанным. - Да, пожалуй, хватит информации на этот раз! - подумал он с волнением. И тут же с ним стали прощаться, а Наташа взяла его под руку и повела... Но через несколько шагов он вдруг застыл на месте. Наташа удивленно посмотрела на него. - Слушайте, Наташа... если я все правильно понял... можно нескромный вопрос? Та нерешительно кивнула. - Кто будет моей женой, когда я буду жить в этом времени? - Ну, что ж: раз уж Вы сами об этом спрашиваете - значит, догадались, - сказала она, довольно мило покраснев. - Да, Саша, Вы весьма сообразительны... Надеюсь, Вы не против? - спросила она несколько кокетливо. - Но Вам придется подождать: сперва дожить до старости в нынешней жизни, а потом прожить еще не одну, а уже потом... - Но мы, надеюсь, будем счастливы? - В общем, да, вполне... Примерно так, как были счастливы тогда, в семнадцатом! Так что, как тогда говорили, "любовь да совет"! И пусть Вас не смущает, что я тогдашняя - то есть она - почти ребенок: тогда так было принято! Впрочем, что я Вам - историку - объясняю! Так что - до встречи в семнадцатом веке! Она засмеялась, потом почему - то вздохнула, и, быстро поцеловав его в щеку, решительно взяла за руку и в следующую минуту ввела в то самое, уже очень знакомое, помещение. Он был так тронут вспышкой ее нежности, что даже растерялся. И только когда понял, что она сейчас уйдет, спросил: - Наташенька, может быть, это странно звучит, но нельзя ли мне встретиться с самим собой - раз уж мое нынешнее воплощение живет и здравствует, да еще и является самым близким для Вас человеком? - Может быть, и можно, только не на этот раз: ведь Вам уже пора покинуть этот век! "Рога трубят" - счастливого пути! - А не обижусь я теперешний, если поцелую тебя...- он замялся - будучи древним "Гомо Советикусом"? - Ну кто ж ревнует к самому себе? Но не забудьте: мы под наблюдением! Тут ее милая щечка очутилась в сантиметре от его искривленных волнением губ, и в следующий момент они нежно приникли к ней. Но долгого лобзания не получилось: через несколько мгновений его милую как ветром сдуло. Ему показалось, что у него потемнело в глазах от волнения, но это, видно, просто начал меркнуть свет. Он понял, что началось перемещение во времени: исчезло ощущение веса, тело стало будто таять, растворяться, а на душу навалился непроглядный мрак. Но не было ни страха, ни каких-то неприятных ощущений. Сколько это длилось, он сказать не мог. Потом как - то сразу понял, что находится уже в своем двадцатом веке, на своем продавленном диване. Да к тому же резко зазвонил будильник. По привычке он вскочил и начал собираться на работу. Часть вторая. Глава 1. Ему целый день не работалось, да и сотрудники поглядывали на него как - то странно... Поглядев на себя в зеркало, он сразу догадался о причине: удивленно растерянная физиономия; бегающий взгляд; небрит, нечсан, да и одет весьма неряшливо... - И отвечаю, видно, невпопад, - подумал он, - но, наверно, так и надо: все должны решить, что у меня "крыша поехала", и... Он не ошибся: вскорости ему сказали, что он должен съездить в одно учреждение привезти какие - то бумаги... и машина уже ждет! Он сразу догадался, что это за машина, но вида не подал. В сопровождении двух дюжих молодцов он сел в машину, и она тут же тронулась. В молчании доехали до "учреждения", о назначении которого нетрудно было догадаться. Там ему задали несколько формальных вопросов и предложили побыть у них две - три недели, чтобы "отдохнуть... успокоиться... подлечить нервы..." и тому подобное. - А если я не соглашусь? - спросил он "для порядка". -Если Вы разумный человек, то наверняка согласитесь. Ну, а если нет - мы силой никого не держим. Но учтите: в этом случае Вы вскорости наверняка попадете в учреждение другого типа, где царят тюремные порядки и с больными мало церемонятся. -Я хочу сначала поговорить со своим участковым врачом - хотя бы по телефону! Он сообщил фамилию врача и номер поликлиники, и через несколько минут уже разговаривал с Евгением Кирилловичем. Сказав, где находится, он дал ему понять, что должен срочно поговорить с ним с глазу на глаз. Тот обещал приехать сразу же после приема, и, действительно, вскоре они уже беседовали наедине. Александр рассказал вкратце о новых своих приключениях и попросил помочь: избавить, если можно, от "психушки" и устроить инвалидность. Отсюда я Вас, разумеется, вызволю: поручусь за Вас, скажу, что нецелесообразно... А вот "группу" Вам устроить... Ради этого обычно здесь приходится покантоваться хоть бы с месяц... Ну, да ладно: я похлопочу - и, авось, обойдется "без жертв"! После этого он долго разговаривал с кем - то из "заведения" и, кажется, договорился: Александру объявили, что передают его на попечение для всех для них авторитетного Евгения Кирилловича, но чтобы он его не подводил: во всем его слушал и выполнял все его назначения - он, мол, теперь за Вас в ответе! Александр, разумеется, дал все необходимые заверения, и они вдвоем поехали к нему домой. А дома устроили дружеское чаепитие, во время которого основательно поговорили обо всем происходящем, причем собеседник не скрывал восторга, даже зависти перед его приключениями. Уходя, он оставил ему какие - то таблетки и попросил пока не выходить из дому: будет, мол, ежедневно его навещать и приносить все необходимое, ну, и больничный, разумеется, оформит. - Отдыхайте... набирайтесь сил... осмысливайте происшедшее с Вами... ни о чем не беспокойтесь.. завтра обязательно зайду! И, тепло попрощавшись, ушел. - Стало быть, у меня новый статус: я "псих"! - подумал Александр, но не испытал от этой мысли особого огорчения. - Может быть., я даже нормальней всех прочих: сама - то страна наша нынче не что иное, как огромный сумасшедший дом! Да и в прошлом - то шизятины было не меньше... Когда ж страна "сошла с ума"? В семнадцатом году? А, может, еще раньше? Но как бы там ни было, а факт, что у нескольких поколений мозги были "сдвинуты набекрень" свирепыми идиотизмами, происходящими вокруг! Неудивительно, что при таких условиях многих здравомыслящих считали или "психами", или врагами - чьими - то агентами! Да они, в конце концов, и становились полусумасшедшими, а то и вовсе сумасшедшими из за постоянной травли! И для меня, наверно, это даром не прошло: было бы даже странно, если бы идиотизмы этой жизни не искалечили и моей психики! Впрочем, ни в прошлом, ни в будущем меня вроде бы никто за ненормального не принимает... Ну, а что до современников... Так ведь они любому диссиденту клеили этот ярлык начни я совсем недавно высказывать те свои взгляды, которые нынче у всех на устах - где бы я очутился? К счастью, мне, как и многим другим, не хватало гражданского мужества... Теперь - то его у всех стало в избытке: пинать мертвое чудовище охотников хватает! Где они все были раньше? И ведь мало кто понимает, что теперь неудобно истошно костить этот прежний режим: лежачего не бьют! Лучше бы побольше думали, что делать дальше - то есть каждому на своем месте - чтобы страна окончательно не погибла! Но думать об этом у нас не привыкли: все почему то стараются думать за тех, кто у руля, или же о том, как ухватить лишний кусок! Звереют люди на глазах, перестают походить на людей, а нет людей - нет и державы: из монстра с крошечной головкой превращается в совсем уж безголовое чудовище! - Эх, "Гомо Советикус", "Гомо Советикус"! Суждено ли тебе когда-нибудь стать просто человеком? Как это у Киплинга? Он там, помнится, обращается к сыну, призывая того соблюдать основные нравственные заповеди, а в заключение провозглашает, что тогда: "Земля тво, мой мальчик, доcтоянье, И более того - ты Человек!" Вот тебе идеолог колониализма, расового превосходства! Может быть, в действительности существуют лишь две "расы": настоящих людей и двуногих зверей? И не по форме черепов и цвету глаз они различаются, а по наличию или отсутствию Совести? А у нас ведь само это слово давно не в ходу! А вот те народы, для которых это слово не совсем пустой звук, в глубине души, наверно, и считают нас неполноценной расой - недочеловеками какими - то! И, хоть вроде мы теперь как будто спохватились: и про Бога вспомнили - в церкви начали ходить да свечки ставить, да бубнить молитвы, а ведь "Бога в сердце" вс же не имеем: клянчим у Всевышнего кусок побольше, щи погуще, лошадиного здоровья, да посмертного блаженства! Этого и первобытные дикари вымаливали у своих идолов! А многие ли просят Бога сделать их добрее, просветить их души светом Истины? Один из сотни? Или, может быть, из тысячи? Потому у нас, наверно, вс и идет прахом: не помощник нам Бог в нашей грязной возне! От всех этих мыслей Александру стало неуютно и тоскливо: - ведь жили же люди иначе в .другие эпохи! Трудно жили, скудно и небезопасно, но вс-таки чище, что ли... Нравы были проще, но и здоровее; люди были грубее, но сердечнее: какой - нибудь боярин мог огреть простолюдина плеткой, даже вовсе зашибить в сердцах, но понимал, что это - грех: и каялся, и помогал покалеченному - добровольно, а не по принуждению! Да и рубился на войне с врагом на совесть... Купцы, хоть к обманывали покупателей, но не скупились на богоугодные дела - не то что нынешние наши торгаши... Ремесленники дорожили честью мастера и стыдились халтурить. Крестьянин любил землю, на которой жил, пахал и сеял, и старался не портить ее, да и царь государь чувствовал себя ответственным пред Богом за всех своих поданных и старался способствовать их благоденствию. Ну, а взять хотя бы "моего" попа: не шибко грамотен и развит, а мораль на высоте: он сердцем чувствует, где благо, а где зло, и учит прихожан добру. И тут он вспомнил где - то слышанный рассказ, как какой - то миссионер стал допытываться не то у бушмена, не то у готтентота: что в его представлении благо и зло?, "Зло, - отвечал этот дикарь, - это когда зулусы угоняют, у меня коров". - Ну, а что такое благо? И дикарь, удивленно взглянув на "бестолкового" собеседника, объявил: - "конечно же, это когда я угоняю коров у зулусов!" В этом смысле мы стоим гораздо ближе к готтентотам и бушменам, чем русские люди семнадцатого века! - невесело подумал Александр. Ну, а эти далекие наши потомки? Трудно, конечно, судить о морали, об этике этих людей, но таких Наташ я почему то в наше время не встречал. При мысли о Наташе в сердце защемило: "хороша Маша, да не наша"... Впрочем, если правда то, о чем она со мной пооткровенничала... Хотя она и намекала на нечто пикантное: будто бы меня хотят женить почти что на ребенке... Ему вспомнилось из Пушкина: "Мой Ваня моложе был меня, мой свет, А было мне тринадцать лет..." - Нет, это будет как - то дико: что я буду делать с этакой "супругой"? В куклы с ней играть? А, впрочем, поглядим: не захочу - так не заставят же насильно! Глава 2 . Евгений Кириллович не подвел: пестовал его почти как нянька, а буквально через три недели они уже отправились на ВТЭК. Причем врач так хорошо проинструктировал "больного", что вс сошло удивительно гладко: он ушел оттуда инвалидом второй группы. Как - то грустно, правда, было и неловко, но зато переполняло чувство избавления от постылого, унизительного хомута: ведь это же - свобода, это независимость, это возможность делать то, что хочешь, а не то что тебе велят какие - то там недоумки, считающие тебя ничтожеством лишь потому, что злобная ирония судьбы их над тобой поставила! Однако он знал, что скучать без работы ему не придется: на днях предстояло отправиться в прошлое. И уже не "туристом", как раньше, а с довольно серьезным заданием. Он оповестил немногочисленных родных и еще более немногочисленных знакомых, что сменил работу, и при этом дал понять, что она связана с секретностью и долгими командировками. А, впрочем, никого это особенно не взволновало, так как и родные, и знакомые им мало интересовались: ну, есть такой чудак - поговорить о ним иногда бывает интересно, но особой пользы от него ждать не приходится: малозначительный и странный человек - не при деньгах и не при должности, без связей, ничего достать не может, никакое дельце провернуть - тем более, ну и Бог с ним: пусть прозябает помаленьку! То ли дело - Евгений Кириллович: такой приятель стоил всех остальных вместе взятых! Александр только теперь, пожалуй, осознал, как он был безысходно одинок до встречи с этим человеком и какое это счастье, когда кто - то тебя понимает. Он чувствовал, что интересен этому врачу не только профессионально, но и чисто по-человечески. Это трогало до слез и наполняло сердце благодарностью к единственному другу. Они вроде никогда не выпивали вместе, даже почему - то до сих пор не перешли на "Ты", но это ничего не значило: ведь каждый ощущал, что их соединяет нечто сильное и теплое. Евгений Кириллович выразил пожелание присутствовать при трансформации во времени: - позвольте находиться рядом с Вами в течение ночи! Александр охотно согласился. В ночь на полнолуние Александр улегся около полуночи в постель, а Евгений Кириллович пристроился рядом на стуле. Они довольно оживленно беседовали о том о см, волнуясь в глубине души и ожидая "чуда"... Но, однако, вскоре оба начали позевывать, и через некоторое время уже крепко спали. А когда за окном стало светлеть, в комнате находился уже только Евгений Кириллович. Глава 3. Странное ощущение вызывало прикосновение к древним пергаментным свиткам. И не таким уж грамотеем оказался на поверку Александр: по - гречески совсем не знал, ну, а латынь - так, с горем пополам... Даже древнерусский понимал не очень хорошо... Но, правда, русских текстов было не так много: в основном по гречески, а то и по - арабски, даже по - еврейски... Но читка текстов не была его задачей: надо было лишь определить названия и сделать нечто вроде каталога. Для этого его и нанял дьяк, ведавший кремлевскими архивами, библиотеками и прочими "крысиными угодьями", как часто выражались в этом веке. Когда его заставили, для испытания, прочесть вслух кусок какого - то греческого манускрипта, он похолодел: ведь не сумею, опозорюсь! Да еще плетей, наверно, всыплют "за нахальство"! Привел его к этому дьяку тот самый "кум попа": он был не последним человеком в каком-то приказе. Но деваться было некуда, и Александр почти что наугад, сбиваясь, заикаясь, стал произносить фразы на незнакомом ему языке, цепляясь за знакомые и полузнакомые буквы, которые находил в тексте. Лучше бы был математиком или физиком, - подумал он с досадой, - у них эти буквы в ходу! Но дьяк слушал вполне благосклонно, а потом попросил перевести. Александр, сам удивляясь своему нахальству, произнс первую пришедшую ему в голову тираду, и экзаменатор одобрительно кивнул. - Ну, что ж: годится - ты и вправду грамотей! Иди трудись да поусердней! А лениться будешь - так плетей отведаешь! А за прилежание у нас жалуют: и харчами, и суконцем, и вином заморским, и медком расейским, и деньгой серебряной. Слушая вс это, Александр сперва не мог поверить: да всерьез ли это - не дадут ли оплеуху, не огреют ли кнутом? Но вскоре понял, что сошел за грамотея потому, что - все эти дьяки, подъячие и прочие приказные не шибко грамотны, и он, сам того не желая, провел их всех за нос! Тут дьяк махнул - рукой: - иди, мол, с Богом! - и Александр, отвесив поясной поклон, уже попятился к двери, но вдруг спросил: - дозволь узнать, благодетель милостивый: те книги греческой земли, что мне переписывать надлежит, не привезены ли при великом государе Иоанне Третьем греческой царевною - его супругою?. Дьяк уставился на него с явным удивлением и нескрываемым неудовольствием: - тебе - то что до этого, холопское отродье? Ты откедова про то прослышал? Не твое собачье дело - кто чего привез к нам на Москву! Ступай, пока спина не вздулась от плетей , да впредь гляди: поменьше вопрошай, собачий сын, больших людей - целее будешь! Александр торопливо кивнул и, проговорив виновато: - прости, благодетель, спасибо за науку... не вели казнить... торопливо вышел. Кум попа, выйдя с ним вместе, стал ему выговаривать: - экой несуразной! Кто ты против этого дьяка, чтобы он разговоры с тобой разговаривал!? Да и не знает он, наверно, про те книги, - добавил он, усмехнувшись. - А вот. я тебя сведу с одним монахом - ученейший муж! Вот его и спроси! И, действительно, вскорости свел... Монаха почему - то звали отец Авель, Сразу было видно, что он праведен, умен и проницателен. С Александром разговаривал охотно, но поглядывал на него с некоторым удивлением и любопытством. Его взгляд, казалось, говорил: - не прост ты, братец, ох - не прост! Большая в тебе тайна, человече! Но с бестактными вопросами не лез - вс больше вопрошал о том, что собеседник думает о Боге, да о смысле жизни, мироздании и о судьбах Мира... Александр сперва старался скрыть, что много знает, но не удавалось, а потом и не хотелось: больно уж располагал к себе такой прекрасный собеседник - истинный интеллигент своей эпохи! О библиотеке Софьи Палеолог отец Авель знал, похваливал ее: - из-рядный кладезь мудрости, сам черпаю частенько из него - но оскудел, премного оскудел! И мыши да крысы погрызли, и огнь пожрал, и растащили многое... Да и свалено вс буреломом, в одной куче с другими писаньями, не всегда и многомудрыми... А ты - то, Александр, откуда черпал всякую премудрость? - вопросил он несколько лукаво, но по - доброму. - Ведь много, много нахватал - я в этом понимаю толк... Уж не у иноземцев ли каких? - Да, это правда: ездил - плавал я с купцами, был в ганзейских городах, с немцами учеными хлеб - соль водил: самого Нострадамуса знал... При этом имени отец Авель укоризненно покачал головой: - краем уха слыхал про того чернокнижника.- Ну, и чего он наплел - то тебе?. - Наплл немало: вс сказал, что будет аж до самого двухтысячного года от Рождества Христова. -Ну! И ты ему поверил? - Как сказать... А вдруг он и вправду провидец? - Что ж, может, и вправду... Только вот откуда этот дар - не от лукавого ли? Ведь Господу неугодно, чтобы человеки знали, что их ждт во мгле времен! Ведомо только, что когда - то будет конец света, а в последние времена придт Антихрист и затеется Армагеддон... - Не сказывал ли он, скоро ли? - быстро спросил собеседник - смущенно, почти воровато. - Нет, отче, этого не сказывал, но вроде говорил, что лет этак через триста страшные дела начнутся на Руси: царей не станет, Церковь Православная гонима будет, народ станет поклоняться лжепророкам, будут литься реки крови, правды меж людьми не станет, править будут на Руси разбойники, и длиться это будет долго : лет семьдесят с гаком... - Да, скорбно, скорбно, - тяжело вздохнул монах, - было видно, что он искренне печалится, - Но, однако, триста лет - такая даль... А ведь и сейчас на Руси много скорбного: бунташные, смутные времена! Скоро ли кончатся? - Вроде бы лет через семь... Но и после смуты долго будем бедовать: Иноземцы - католики будут нас воевать, но не одолеют! А лет через сто станет наша Россия великой державой: ее будут везде уважать и бояться! - Ну, что ж: уважать - это лепо! А бояться что ж мы, звери лютые какие? Нет! Когда тебя боятся - это плохо! - Так бояться будут кто? Еретики - католики, да лютеране всякие, да магометане поганые... - Оно конечно: мусульманская - то вера, может, и поганая, и много мы от них терпели, - проговорил отец Авель как бы в нерешительности, да и католики, и особливо лютеране - может, и еретики, а вс люди, человеки. Не велел Спаситель наш истреблять людей - каковы б они ни были: на каждом человеке - образ Божий! Александр порядком растерялся: не ожидал услышать такое от человека семнадцатого столетия! Как видно, во все времена и во всякой стране были люди, не разделявшие предрассудков своего времени - настоящие Человеки, любившие вс человечество и проливавшие свет Добра и Истины в кровавый мрак своих эпох! Наверно, такие и есть Соль Земли! Глава 4. Жить Александр продолжал у попа, которого, как оказалось, звали просто Филька. Прихожане так и говорили про него: поп Филька, хоть и видно было, что уважают. Просто - напросто простых людей, даже духовного звания, если это было "белое" духовенство, по имени - отчеству не величали, да и отчеств не было в ходу: было нечто вроде фамилий - скажем, Филька Петрухин - стало быть, Петрухин сын. В глаза же обращались к нему "батюшка" - в том числе и сама попадья. Александр, хоть и был подготовлен, но вс же растерялся, когда, впервые проснувшись после трансформации, обнаружил, что он не один: на широкой и мягко застеленной лавке, свернувшись калачиком, сладко спала миловидная русоволосая девочка - именно девочка, лет тринадцати с виду. - Неужели уже обвенчали? - подумал он с замиранием сердца. Вот так номер: "без меня меня женили!" И что ж теперь делать? Ему было трудно полностью разглядеть лицо спящей, но сходство с Наташей он сразу заметил. Тут она зашевелилась, сладко потянулась и, не открывая глаз, уткнулась своим милым личиком ему в плечо. Он невольно погладил ее по головке, после чего она нежно прильнула к нему. А через несколько минут, открыв глаза и посмотрев немного удивлнно, привлекла его к себе довольно энергично. Александру сделалось не по себе: он понял, чего от него ждут, и запаниковал: - неужели придется с ребенком... - нет! Ни за что! А, с другой стороны, что она - то подумает? Что разонравилась суженому? Или чем - то его прогневила? И как долго может длиться этот нонсенс? Да, уж воистину - вляпался! Пока в его голове лихорадочно проносились все эти смятенные мысли, ситуация становилась вс безысходнее и безысходнее. Наконец, ему удалось, запинаясь, пробормотать: - извини, мол, хворый я сегодня... Она участливо потрогала его лоб, покачала головой и, накинув сарафан, выскользнула из каморки. На весь день его оставили в покое, как "болящего", и даже дали выпить какого - то лекарства - сладкого и духовитого медового отвара с травами. "Прохворав" с неделю, он сказал и супруге, и попу, что, исцеления ради, дал зарок к жене не приближаться. Жена, потупившись, приняла это смиренно, но поп стал журить: - Не дело удумал, Лександр! Почитай, медовый месяц миноваться не успел, а ты... Негоже эдак - то супругу забижать, негоже. Да и, примечаю, вроде не люба она тебе: и не поколотил ни разу! Уж коли до баб не охоч, так в монахи бы шел! А коль оженился - изволь не дурить: ведь сам Господь сказал: "Плодитесь, размножайтесь"! А зарок твой глупой я с тебя, как поп, снимаю. А не станешь жить с супружницей - такую эпитимью наложу, что не обрадуешься! . Александр, после такого пасторского внушения, решил, что "плетью обуха не перешибешь", и придется покориться, но формально: вс равно ничего не получится. И, действительно, сперва не получалось, но вдруг как - то раз получилось... А потом - еще раз, и еще... Короче, его "семейная жизнь" помаленьку "наладилась"... Поначалу ему было здорово не по себе, а потом попривык... Глава 5. Чем больше Александр приглядывался к своей непрошенной жене - полуребнку, тем она больше его умиляла: тихая, покорная, она всегда "смотрела ему в рот", всегда беспрекословно и, как правило, охотно делала вс, о чем бы он ее ни попросил. Стоило ему заговорить чуть громче, как она тотчас робела и сжималась, будто бы ждала физической расправы. Хотя Александр никогда ее пальцем не трогал, и это ее, по - видимому, удивляло - может даже, огорчало... - Жену надо учить, - говорили ему нередко и поп, и попадья, - не то разбалуется! Но тот испытывал омерзение при одной мысли о чем - то подобном, да и поводов к таким действиям явно не видел: не колотить же за случайно разбитую плошку или пересоленные щи! Хотя прекрасно знал и наблюдал не раз, что именно за это и колотят своих жен люди той эпохи... И бедные жены изрядно побаивались своих тяжелых на руку мужей, но, похоже, все - таки, как правило, любили... - Хорошо, что я не женщина двадцатого столетия, - думалось ему частенько, - уж та бы не стерпела, да дала бы сдачи! А потом ее или забили бы до смерти, или, в лучшем случае, надолго б заперли в домашнюю тюрьму! Впрочем, надо еще разобраться - кому из них хуже: этим забитым, бесправным, изруганным бабам или моим "вьючно - сумчатым" современницам? Образованным, цивилизованным, "самостоятельным", но частенько таким несчастливым, таким одиноким! У этих муж - кормилец, и опора, и наставник, а у наших? Будто чемодан без ручки: и тащить невмоготу, и бросить жалко! И кого осчастливило "равноправие" это дурацкое? И те, и другие "качают права", а вся жизнь идет прахом! Легкомысленные браки и дурацкие разводы, безотцовщина - а разве вырастишь мужчину без отца? Вот их теперь и нету! И не так уж, видно, страшны эти оплеухи да тычки, когда есть главное: ответственность, привязанность, заботливость... Про любовь здесь мало говорят стесняются, что ли - как, впрочем, и все, кто серьезно относится к этой "материи", в любые эпохи застенчиво прятали лучшие чувства свои, но любить, похоже, умеют: им, как видно, и в голову не приходит - как это можно не любить Господом данного мужа или данную Богом жену! Он с острым любопытством искал что - то общее между этой данной ему в жены девочкой и той прекрасной женщиной из будущего, о которой частенько вздыхал... Несмотря на огромную разницу в интеллекте, их объединяла восхитительная женственность: он чувствовал, что может и любить, и даже уважать эту дико-невежественную, до смешного неразвитую полудикарку, с которой и поговорить - то было не о чм! - Может быть, попробовать обучить ее грамоте? - пришла ему в голову шальная мысль. - Давай - ка, Наталья, научу тебя книжки, читать, - предложил он ей как - то как бы невзначай. Та испуганно взглянула исподлобья (голова ее почти всегда была "опущена долу"), и произнесла затравленно и тихо: - Как прикажешь, батюшка... Только - не вели казнить - на кой мне это... Ей, наверно, представилось, что муж станет вбивать ей в голову непостижимо загадочные знаки, коими усыпаны многомудрые книжицы, с помощью палки и плетки, как это всегда делалось в те времена. - Не дал мне, бабе глупой, Бог ума, чтоб ту премудрость одолеть! Да и мужики коситься станут - позавидуют, а то и прибьют ненароком! Уж пожалей меня, родименький, аль чем тебя прогневала? - Да, права она, пожалуй, - невесело подумал Александр. -Да и что она сможет читать? Библиотек нет, книги дороги - даже и зажиточным не по карману -да и по содержанию - то, в основном, церковные: псалтырь, молитвослов... Но ведь молитвы каждому и так известны наизусть! Попробовать без книг вложить ей что-то в голову? Так не поймет, или, того хуже, поймет по - своему: уродливо, нелепо! Да и что такого уж отрадного в приобретении познаний? Ведь сказано же мудрецами: "умножающий знание умножает печаль!" И то сказать: почти все эти люди с нашей точки зрения невежественны, но ремесло свое знают неплохо, да и поведению, вполне достойному для своей эпохи, как правило, обучены, и где добро, где зло, различают не хуже, чем мы в нашем веке если не лучше! Да и вера в Бога помогает, им идти стезей добра... А у нас-то "образованных" то есть большей частью с горем пополам усвоивших крохи из школьных программ да из вузовских лекций - какой может быть профессионализм? Да любой этот ремесленник, если только он не горький пьяница, не в пример искусней в своем деле наших "образованцев"! А нравы? Хоть и диковатые, но строгие. А у нас и слово "нравственность" давненько вышло из употребления, зато эгоизм, цинизм и лицемерие видишь на каждом шагу! Да потом еще кто - то удивляется, что вс идт прахом, и ищут виновных: начальство плохое; социализм плох; капитализм не успели ввести - уже прокляли! А того не понимают, что любой "ИЗМ" будет плох, если сами люди плоховаты! И откуда ж начальству хорошему взяться, если из нашей подгнившей среды эти кадры и черпают! - Как подумать - просто неохота возвращаться "восвояси" - к этим лицемерам, лодырям, безбожникам и жуликам, а, чаще всего - просто слабакам да недотепам! Всем недовольным, никого не любящим, не уважающим и ни во что не верящим, да, вдобавок, привыкшим ждать "манны небесной" или же президента - волшебника, который мог бы накормить всех "пятью рыбами", как Иисус Христос! А чего дождутся? Да того, что станут пожирать друг друга - только и всего! Так что же? Может, попросить потомков, чтоб оставили если не у себя, то здесь? И Наталья моя через несколько лет станет ох какой женщиной! Вот, правда, детей нарожает, наверное, с дюжину: как прокормить? Ну, да выйду в приказные - жить будет, можно.