День Благодарения

— Послушай, — сказала она, — я вот думала…

— Да?

— Ну, я бы хотела попросить тебя об одолжении. Только не думай, что я приехала из-за этого, и вообще. Собственно говоря, мне только сейчас это пришло в голову. Увидела, как ты ладишь с Дэниелом, вот я и подумала…

— Так что?

— Ну, ты помнишь, я вчера вечером рассказывала, как мы были в Париже? Только я тебе не сказала, что познакомилась там кое с кем.

Я поглядел на нее с искренним удивлением:

— Да? Молодец.

— Его зовут Жан-Клод. Работает по маркетингу французских сыров в Америке, примерно как мама с вашингтонскими яблоками. Неплохо говорит по-английски, ну просто с обаятельным акцентом, совсем как у Жака Кусто. Миллион раз бывал в Штатах и любит Америку.

— И американцев.

Она залилась краской.

— И сколько ему лет?

— Года на два старше меня.

— Женат?

— Ну, перестань изображать суррогатного папочку! А вообще — нет.

— И где вы познакомились?

— В клубе.

— С Дэниелом?

— Ну конечно, нет. В отеле, где мы остановились, была служба дежурства при ребенке, ну, я и воспользовалась. Такая милая негритянка. Она разговаривала с Дэниелом по-французски, а он отвечал на своей версии английского. Они отлично поладили, так что я распушила перышки и отправилась погулять.

Я налил нам обоим еще вина. Клер закурила сигарету и предложила мне. Я тоже закурил.

— С тех пор как Джефф меня бросил, я чувствовала себя очень скверно, какой-то отверженной. Сказать правду, я уже почти смирилась с тем, что больше мне уже никогда ни с кем не спать. Пока не появился Жан-Клод.

— Завязать роман с трехлетним ребенком на буксире очень не просто.

— Мне можешь этого не говорить.

— Жан-Клод знает про Дэниела?

Она просияла:

— Да. И он ему страшно нравится. Мы даже один раз сходили в парк втроем. Но провести вместе ночь мы не могли, и это было очень тяжело. Нам просто хотелось побыть одним, ты понимаешь?

Я кивнул.

— Как ты и мама, когда вы только познакомились, — добавила Клер не без многозначительности.

— Так что теперь тебе хотелось бы вернуться в Париж, а Дэниела оставить у меня, так?

— Только на субботу с воскресеньем. К горшку он приучен и особых хлопот не потребует. Просто надо, чтобы кто-то за ним присматривал, и все. Но если, по-твоему, тебе будет слишком трудно, я пойму.

— А он не истоскуется без тебя?

— Ну, минут десять будет капризничать, а потом полностью про меня забудет. А я, если не сделаю этого или чего-то такого, то, наверное, свихнусь. И каково ему придется со свихнутой матерью?

— Веский довод. Ну хорошо, когда ты хочешь уехать?

— Ты согласен?

— Поезда в Марсель идут каждый час. Там сядешь в самолет и будешь в Париже во мгновение ока. Хочешь уехать сегодня?

— Нет-нет. Завтра будет в самый раз. У-у-у! Спасибо тебе преогромное.

Когда Дэниел проснулся, конец дня я провел с ним в гараже, обучая его началам футбола при помощи пляжного мяча и двух старых банок с краской в роли штанг. Как только я растолковал ему, что цель игры заключается не в том, чтобы топтать мяч, будто панцирь морского ежа, он быстро понял что к чему. В результате он снова устал, и после раннего ужина из холодной индейки и малой толики запеченной фасоли из быстро убывающих запасов моего отца он без возражений отправился в постель. Когда он крепко уснул, Клер взяла книгу, но вскоре начала позевывать. Утром она хотела выехать пораньше, а потому извинилась и ушла в комнату, которую делила с сыном, оставив меня в одиночестве.

Казалось, я был единственным, не способным заснуть. И вдруг поймал себя на том, что мне не хватает мистраля. По контрасту с буйством стихии снаружи дом внутри обретал иллюзорную безмятежность, которая теперь обернулась всего лишь застойной затхлостью. И мысль о том, чтобы добавить к ней еще и одурь сна, была невыносимой — сдача на милость бессознательной инерции всего лишь в одном вздохе от смерти. А потому я не стал ложиться и, чтобы одолеть сон, ходил взад и вперед, пил, курил сигареты Клер, вспоминал, как в пятнадцать лет ей прописали очки от близорукости, но из тщеславия или легкомыслия она не стала их носить. Как и следовало ожидать, сон победил.

Я разделся и прошел в ванную, не зажигая света в коридоре. Клер сказала мне, что у Дэниела, после того как его отец ушел, начались припадки ночных страхов. Мы согласились на том, что дверь в комнату для гостей останется открытой, а в коридоре на всю ночь оставили гореть небольшую настольную лампу. В их комнате было достаточно светло, чтобы он не впал в панику, если бы внезапно проснулся, но не настолько, чтобы свет мешал его матери спать.

Я прошлепал по плиткам пола в ванную, бесшумно закрыл за собой дверь, зажег свет и помочился. В мусорном ведре из черного пластика рядом с раковиной поверх смятой туалетной бумаги и прочего лежал длинный пустой бумажный цилиндр с зеленой надписью «тампакс». Я иронически улыбнулся при мысли, что романтический уик-энд Жан-Клода отяготится проблемами, которых он не ожидает.

Я спустил воду, выждал, чтобы бачок унитаза наполнился, и шум воды оборвался. Тогда я погасил свет, вышел в коридор и направился к своей комнате.

— Милый?

Голос донесся из открытой двери комнаты, где спали Клер и Дэниел. Я сразу его узнал. И подошел к открытой двери, и заглянул внутрь, но мои глаза еще не свыклись с полумраком после яркого света в ванной и ничего не различали. Я уже хотел уйти, но тут голос раздался снова, тихий и сонный.

— Что ты делаешь? Иди в постель. У меня месячные, и подурачиться мы не сможем, но мне нужно, чтобы ты меня обнял. Мне опять приснилось, что ты меня оставил и я совсем одна. Так обними меня, чтобы я опять уснула.

Я осторожно вошел в дверь, останавливаясь на каждом шагу. Теперь я уже рассмотрел Дэниела, раскинувшегося на раскладушке, сбросив одеяла. Я подобрал их и укрыл его. Потом обернулся к кровати, к фигуре, свернувшейся на дальней половине, половине Люси. Я подошел и как мог осторожнее лег рядом поверх одеяла. Секунду спустя к моему левому плечу прижалась теплая голова, щекоча меня пышной массой кудрявых волос, и раздался удовлетворенный вздох.

Некоторое время спустя мои ноги начали мерзнуть. Мой отец наладил котел так, что он ночью самоотключался, а я не позаботился его переключить. Я повернулся на другой бок и приподнялся. Фигура справа от меня зашевелилась и что-то пробормотала.

— Что? — спросил я.

— Воды не найдется?

Я нашел стакан на тумбочке и снова повернулся к женщине рядом со мной. Она приподнялась на локте, взяла стакан другой рукой и начала пить, откинув голову, обнажив горло до кружевного воротника розовой ночной фланелевой рубашки.

Секунду спустя она натянула на себя одеяла, перекатилась на бок спиной ко мне и уже мягко похрапывала, как бывало всегда.

Утром из кухонного окна не видно ничего, кроме белой пелены на земле, переходящей в выбеленное небо. Терраса, ограда, поленница, стол и стулья снаружи покрыты зернистым снегом в рельефных узорах, творениях ветра. А дальше — ничего, кроме на миг дразняще открывающегося взгляду виноградника нашего соседа и тотчас же исчезающего за новой завесой снега, закручиваемой ветром, который порывами проносится по предгорьям под высоким нагромождением туч.

Положение на шоссе еще хуже, чем я предполагал, и даже в «пежо» с приводом на четыре колеса мы еле-еле успеваем на станцию. По дороге Клер веселым, успокоительно-небрежным тоном объясняет положение вещей Дэниелу, который закутан в свой халатик и одну из теплых курток моего отца. Мальчик испуган и готов расплакаться, чувствуя, что происходит что-то важное, чего он не понимает. В первый раз до меня доходит, что это может обернуться полной катастрофой.

На станции Клер удается успокоить Дэниела настолько, что она может передать его мне. Вдали, в восточном конце прямого отрезка пути, появляется поезд.

— Но что из всего этого выйдет? — слышу я свой вопрос, заданный паническим тоном, словно меня заразило состояние Дэниела. — Жан-Клод не может получить работу в Америке, ты не можешь работать здесь. Предположим, между вами начнется что-то серьезное, что вы будете делать? Как устроитесь? По-твоему, что-то может получиться?

Она бросает на меня еще один взгляд, ясно выражающий пространства и безмолвия этой новой угловатой личности, выкованной из стольких страданий. Впервые сравнив наши соответственные потери, я испытываю смущение и стыд.

— Абсолютно не представляю, — говорит она.

Поезд останавливается у перрона. Когда Клер поднимается в вагон, крепко сжимая сумку с зубной щеткой и прочим, Дэниел пытается последовать за ней. Я его удерживаю, а он кричит и брыкается. Проводник подает сигнал, и поезд трогается. Клер стоит у окна и машет рукой на прощание. Дэниел глядит ей вслед, рыдая и бунтуя.

Возвращение — сущий кошмар. У меня в машине нет детского сиденья, а Дэниел не желает сидеть смирно. В конце концов я разворачиваюсь, возвращаюсь в город и покупаю большой рожок мороженого, чтобы угомонить его, пока мы не доберемся до дома. Ну а там, в предгорьях, встающих над морским берегом, погода начала меняться и в небе появляются голубые разводья.

Впрочем, хорошие новости этим и исчерпываются. Дэниел все еще не может пережить исчезновения своей матери. Я снова и снова повторяю историю, придуманную Клер и мной, — о том, что она поехала повидать подругу дня на два и вернется очень-очень скоро с грудой подарков. Но с тем же успехом я мог бы объяснять ему все это по-китайски.

Однако, как и предсказывала Клер, припадок горя вскоре минует. Сменяется усердными поисками по всему дому, просто чтобы убедиться, что это не игра, что мамочка не прячется где-то тут, ожидая, когда ее отыщут под радостный визг. Поиски завершаются, он возвращается на кухню, такая внушительная фигурка в крохотном пальтишке.

— Здесь нет, — возвещает он.

— Она скоро вернется.

Но я знаю, что он прав. Люси покинула меня навсегда.

Заводные игрушки и вчерашние фокусы с огнем уже не творят прежней магии. Они ассоциируются с мамочкой. Мне необходимо предложить что-то новое. В конце концов я веду его посмотреть кур Робера. Мы топаем через занесенный снегом двор и вверх по крутой лестнице на площадку за домом, где стоит сарай. Я с таким вниманием слежу за Дэниелом, что не смотрю себе под ноги и на самом верху оскользаюсь, падаю и больно ударяюсь о торчащий камень.

Дэниел начинает громко смеяться, его дискантовое кудахтанье эхом отдается в стылом воздухе. Взрослые ведь не падают, думает он, падают только маленькие дети. Значит, я упал нарочно, чтобы посмешить его, и он хочет показать, как высоко это ценит. Я стою на коленях в каше розового снега, голень у меня рассечена, и Дэниел наконец понимает, что это не понарошку, что я поранился. Его смех внезапно обрывается, и меня охватывает тревога, что он снова расплачется. Но он просто подходит ко мне и протягивает руку.

— Ну-ка вверх, — говорит он.

Я понимаю, мне следует успокоить его, заверить, что все в порядке, что ему не надо бояться, но я не могу. И начинаю говорить с кем-то, кого я не знаю, кого даже нет тут. Благодарю тебя, говорю я. Благодарю тебя за Люси, благодарю тебя за Клер и Дэниела, благодарю тебя за этот холод, и за эту кровь, и за эту боль. Благодарю тебя. Благодарю тебя. Благодарю тебя.

Примечания

1

В 70-х гг. квартал в Сан-Франциско, где обосновались хиппи. — Примеч. пер.

2

Перефразировка хрестоматийной строчки из стихотворения Р. Киплинга «Женщины»: «Супруга полковника и Джуди О’Грейди — сестры под кожей своей». — Примеч. пер.

3

никакого почему (нем.).

4

Буквально: «милосердие» (англ.).

5

Вымирающие вина (фр.).

6

барышня (нем.).

7

псевдоним (фр.).

8

увы (фр.).

9

Здесь: психоз вдвоем (фр.).

10

Девушка в цвету (фр.). Ассоциация с романом М. Пруста «Под сенью девушек в цвету». — Примеч. пер.

11

Это настоящая скучища (букв.: Бреющий) (фр.).

12

называть на «ты» (фр.).

13

Никогда (фр.).

14

День начинается, мадам (фр.).

15

Однако нам на это чертовски наплевать (фр.).

16

Или все-таки чертовски наплевать? (фр.)

17

временное задержание (фр.).

18

Невозможно (фр.).

19

Буквально: «Орлиный клюв» (фр.).

20

Фасоль, запеченная с мясом в глиняной миске (фр.). Примеч. пер.

21

Уж эти чокнутые англичане (фр.).

22

сливки (фр.).