– Как тебе?
Казарин пожал плечами:
– А вот все дворецкие считают, что четыре. Кому будем верить, Петр Саввич?
– Все остришь?
Шапилин пристально посмотрел на Лешку и только сейчас увидел, что весь китель Казарина покрыт пылью и известкой.
– Где это тебя так?
– Под бомбежку попал. Шапилин озабоченно нахмурился.
– Новости есть?
Казарин кивнул и начал свой доклад:
– Я побывал в морге. Судмедэксперт говорит, что Панина ударили весьма странным предметом. Все! Насчет самого убийства… – Лешка выждал эффектную паузу и произнес: – Убийство произошло во время боя курантов, кабинет Панина совсем рядом, в приемной была открыта форточка, поэтому Горюнов ничего и не услышал. А уйти убийца мог только по черному ходу.
Шапилин удивленно посмотрел на Лешку:
– Про куранты мы как-то не подумали. А вот насчет черного хода – это ты пальцем в небо. Нет такого. Это мы точно проверили.
– Значит, плохо проверяли. Шапилин взорвался:
– Ты еще будешь учить: «плохо» – «не плохо»…
– Тем не менее, – настойчиво продолжил Лешка, – Горюнов ни в чем не виноват. Он действительно ничего не слышал. Его можно лупить и дальше. И он признается во всем, о чем мы его попросим. Только план от этого вряд ли отыщется…
Шапилин опустился в кресло и озабоченно забормотал:
– Стоп-стоп-стоп! Бред какой-то. Черный ход есть – но его нет…
– Кабинет Панина на первом этаже, – пояснил Каза-рин. – Убийцей мог быть только тот, кто знает расположение подвалов и имеет туда доступ. И еще: убийца не предполагал, что Панин вернется в кабинет ночью, а стало быть, не знал, что тот принесет с собой план эвакуации.
Шапилин внимательно выслушал Лешку и в недоумении развел руками:
– По-твоему, убийца не за планом приходил? Ты что несешь?!
Он покрутил пальцем у виска.
– Ерунда какая-то получается: хоть и одиннадцать ночи, в Кремле полно народу, идет эвакуация, а он прется через какие-то подвалы в панинский кабинет, в котором и брать-то нечего. Бред!
Алексей почесал ухо:
– Есть одно соображение… Шапилин вопросительно вскинул глаза.
– Осмотр кабинета показал, что ничего, кроме документа, не пропало. Так?
– Так, – кивнул Шапилин.
– И это записано в отчете. Так?
– Ну, так…
Алексей вновь сделал многозначительную паузу:
– А кто составлял этот отчет? Откуда такая уверенность, что ничего не пропало?
Шапилин начал терять терпение:
– Да что пропало-то? Что?! Алексей опять почесал ухо:
– Вот то-то и оно – «что». Например, то самое, что стояло в шкафу.
Шапилин приподнялся в кресле и сжал кулаки:
– Ты что, сукин сын, издеваешься? Я тебе что приказал искать? Я приказал искать украденный документ! А ты мне что за хреновину несешь?! «Подземные ходы, привидения, подвалы». Начитался романов!
– Про привидения я ничего не говорил, – начал оправдываться Лешка.
В это время в приемную отца зашла Таня Шапилина. Комната оказалась пустой: отцовский помощник куда-то вышел. Она уже потянула на себя ручку первой двери кабинета, но в этот миг до нее донесся крик Таня прислушалась.
Шапилин метался по кабинету:
– С чего ты взял, что из шкафа что-то пропало? Ну с чего?!
– Пыль там, Петр Саввич. А в одном месте чистый квадратик, островок без пыли. Что-то там стояло. Только вот что?…
Лешка достал из папки протокол осмотра места происшествия.
– В акте осмотра ничего не написано. Я понимаю, что все это выглядит очень зыбко, но что-то ведь надо делать.
Надо опросить охрану, секретарей, уборщиц. Они обязательно скажут, что же стояло на полке.
Шапилин стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнул графин:
– Я тебе «опрошу»! Я тебе так «опрошу», что мало не покажется. Да ты пойми: я жив еще только потому, что САМ, – Шапилин ткнул пальцем в потолок и понизил голос, – о пропаже этого чертового плана не знает!… Скоро, конечно, кто-нибудь доложит…
Генерал налил в стакан воды и судорожно начал пить, проливая воду на воротник. Неожиданно раздался телефонный звонок. Шапилин и Лешка молча уставились на разрывающийся аппарат. Петр Саввич сник и обреченно произнес:
– Ну вот, кто-то уже…
Он взял трубку и, немного успокоив дыхание, браво поздоровался:
– Здравия желаю, товарищ Поскребышев! Так точно… так точно… Есть! Уже иду!
Шапилин аккуратно положил трубку на аппарат и тихо прошептал:
– Пока пронесло.
Дежурная улыбка сползла с его лица, и по дрожащим рукам Лешка понял, что Петр Саввич находится в двух шагах от инфаркта.
– Можно идти, товарищ генерал? – тихо спросил Ка-зарин.
Петр Саввич лишь махнул рукой…
Шапилина еле успела отскочить от двери. Но встреча была неминуемой, и для отвода глаз она схватила телефонную трубку. Казарин вышел из кабинета и замер при виде Тани, стоявшей к нему спиной.
– …Да… конечно… как обычно… ага… – Танька мастерски изображала диалог с невидимым собеседником.
Лешка метнул взгляд сначала на нее, затем на телефон. И в этот момент в кабинет вошел помощник Петра Саввича в сопровождении телефонного мастера.
– Понимаешь, я споткнулся о провод, а он и оборвался.
Оборванный провод от аппарата, по которому «говорила» Танька, валялся тут же на полу.
– Починим, – пробурчал телефонист и раскрыл свой чемоданчик.
Лешка постарался скрыть улыбку, нагнул голову, медленно надел фуражку и вышел из приемной. А Танька со всей злости шваркнула трубку на аппарат под удивленным взглядом телефониста…
Глава 7
Утро выдалось солнечное. Такое солнечное, что каждая хромированная деталь, каждый никелированный болтик на ручке, капоте и радиаторе сияли, словно от счастья. Машины ГОНа казались невероятными хищниками, выползшими из своих темных берлог. Вокруг них суетились люди, готовясь к обычному рабочему дню. Владимир Ка-зарин с иронией наблюдал, как молодой водитель с остервенением натирает тряпкой капот своей машины.
– Дыру протрешь, Крутиков! Разве так с другом обращаются? Дай-ка сюда…
Казарин взял тряпку, лихо свернул ее определенным образом и артистично опустил на капот. Мягкая фланель побежала по крутым бокам «паккарда». Неожиданно за спиной раздался голос:
– Дыру протрете, Владимир Константинович!
Казарин обернулся и не заметил, как хитро заулыбался Крутиков. Позади, щуря близорукие глаза, стоял Варфоломеев. Приветливая улыбка озаряла его лицо. Казарин кивнул в ответ:
– Здравствуй, Герман.
Варфоломеев обошел машину, провел рукой по блестящему капоту:
– В эвакуацию готовишься?
– А ты – нет? – не отрываясь от работы, буркнул Казарин.
– Так я уже свое хозяйство упаковал. Нищему собраться – только подпоясаться.
После этих слов Казарин почему-то усмехнулся и обмакнул тряпку в ведро. Повисла пауза, которая бывает, когда кто-то сказал глупость. Варфоломеев кашлянул в кулак, а Казарин вдруг бросил тряпку на капот:
– Послушайте, гражданин «нищий», а вы в курсе, что Лешка приехал?
– Да ну?! – Варфоломеев искренне удивился. – А что ж не зашел?
– Как всегда, уже нашел приключение на свою голову. Занят.
– Что за приключение?
– Зайдет, сам расскажет.
– А-а-а… это дело. Ты, Володь, скажи ему, чтоб заглянул. Скажи, что скучаю… Как в свое училище ушел, так только открытки к праздникам и присылал. А раньше, бывало, из мастерской калачом не выманишь… Передашь?
Казарин кивнул.
– Ну, тогда я пошел…
Проходя мимо «паккарда», Герман похлопал машину по крылу:
– А дырку-то точно протрешь! Крутиков вновь заулыбался…
Лешка спустился по лестнице на первый этаж. Проходя мимо опечатанного кабинета Панина, он вдруг остановился, немного подумал, затем отклеил бумажку с печатью, отпер дверь и еще раз прошелся по кабинету, переводя взгляд с одного предмета на другой. Все было как обычно: стол, стулья, диван, книжный шкаф, сейф. Отодвинув массивное кресло убитого Панина, Казарин достал из кармана связку ключей и вставил один из них в замок сейфа. Дверца легко поддалась, чуть скрипнув старенькими петлями. Лешка, как и накануне, переворошил содержимое, но ничего нового так и не обнаружил. А вот попытка закрыть сейф Казарину не удалась. Что-то мешало изнутри. Лешка расправил все бумаги и даже отодвинул их вглубь сейфа, но дверца по-прежнему не доходила до замка на целый сантиметр. Он запустил голову в сейф и… обнаружил под петлей дверцы маленький блестящий кусочек стекла.
Лешка осторожно поддел ключом загадочный предмет и поднес к глазам. Сомнений не было – на ладони лежал крохотный бриллиант. На всякий случай Казарин провел камнем по стеклу. Образовавшаяся ровная бороздка только подтвердила подозрения. Он держал в руках настоящий бриллиант и в этом мог поклясться кому угодно. Уроки Варфоломеева не прошли даром. Но радости эта находка ему не принесла – дело, и без того запутанное, разрасталось и уползало в совсем не нужном для него направлении.
Казарина мучило еще одно сомнение: он не знал, докладывать Шапилину о находке сразу или подождать. Петр Саввич вряд ли отошел от утреннего разговора. А теперь ему предстояло узнать, что его заместитель – честный коммунист Панин – был, скорее всего, нечист на руку. Откуда в его сейфе мог взяться бриллиант?! К тому же опергруппа, осматривавшая кабинет Панина, прошляпила такую улику! И что с ними сделает Шапилин в нынешнем состоянии – неизвестно…
Лешка завернул бриллиант в носовой платок, заново опечатал дверь панинского кабинета и быстрым шагом направился к выходу.
Только он дошел до Патриарших палат, как раздался раскат грома, и стена дождя обрушилась на Москву. Лешка еле успел забежать в арку, ведущую к Соборной площади. Все, кто находились на улице, бросились врассыпную. Только одинокий солдат, стоящий на посту возле Первого корпуса не двинулся с места. Лешка достал папиросы, опустил голову, чтобы прикурить, но тут кто-то из забежавших под арку задел его плечом.
– Извините, – произнес женский голос.
Лешка поднял глаза. Перед ним стояли Таня и Вера, смахивающие капли дождя с волос и намокших платьев. Они тоже заметили Алексея только сейчас. Повисла неловкая пауза.
– Ничего, – буркнул Казарин и отвел глаза.
– Лешка, сколько же мы с тобой не виделись. Какой ты стал… – Вера смотрела на Казарина восхищенным взглядом.
– Угу. Длинный и хромой. Я слышал, ты, Вер, теперь артистка.
– У тебя устаревшие сведения, Казарин. Училась, да какая теперь учеба. Работаю на ниве звонков и перекладывания бумаг…
Алексей ничего не ответил. Татьяна вообще все это время смотрела в сторону Соборной площади и поддерживать беседу одноклассников не собиралась. Разговор явно не клеился, Таня и Алексей упорно молчали, и каждый смотрел в свою сторону. В какой-то момент не выдержала и Вера, пожала плечами и тоже отвернулась, а потом вдруг вышла из-под арки и, не оборачиваясь, под проливным дождем направилась в сторону Большого Кремлевского дворца.
А дождь все лил и лил. Намокший солдат, несмотря на важность своей миссии, выглядел жалким и смешным. Лешка достал новую папиросу и начал прикуривать. Но спички, как назло, отсырели. И тут Таня открыла сумочку и протянула Казарину коробок.
– Возьми…
Лешка посмотрел на спички, потом на Шапилину, скомкал папиросу и бросил ее на землю. Таня грустно улыбнулась.
– Ты, конечно, можешь и дальше изображать из себя Монте-Кристо. Но я тебя люблю и дурой, как три года назад, быть не собираюсь. А за свои ошибки я уже горько поплатилась… Я понимаю, ты меня, наверное, никогда не простишь, но… но… что же нам теперь делать?
В ее глазах было столько любви и грусти, что Лешка не выдержал:
– Ладно, проехали… Танька протянула ладошку.
– Мир?
– Мир.
Лешка попытался взять ее за руку, но Таня неожиданно подставила ладони под дождь, набрала пригоршню воды и, плеснув на Лешку, звонко захохотала.
– Ах, ты так? – Он шутливо нахмурился и хотел было проделать то же самое. Но не успел. Танины руки обвили его шею.
– Если бы ты знал, как без тебя плохо, Танкист…
Дождь лил над Москвой, смывая обиды, горечь и разочарования прошедших лет. Их первый за три года поцелуй был долгим и страстным…
Глава 8
Тетя Клава, как обычно, хлопотала по хозяйству, когда в дверь позвонили, и она, что-то напевая, отправилась открывать. На пороге стояли Лешка и Танька. Совсем как в школьные времена. Оглядев исподлобья мокрых молодых людей, тетя Клава сделала паузу и вдруг спросила:
– Откуда это вы такие чумазые?
Лицо ее при этом выражало крайнее удовольствие. В глазах у Таньки появились слезы. Она потянула Лешку за рукав вглубь квартиры. Но Тетя Клава, как всегда, была начеку.
– Ноги вытри! – сказала она и уперлась Казарину в грудь.
Все захохотали.
– Отец дома?
– Нет, звонил, сказал, что заночует на даче.
Через час в диспетчерской гаража особого назначения раздался телефонный звонок.
– Владимир Константинович, вас к телефону! – крикнул дневальный.
Казарин-старший бросил что-то писать в журнале и подошел к аппарату.
– Слушаю.
Трубка голосом Лешки произнесла:
– Пап, я сегодня, скорее всего, не приду ночевать… Ты там не волнуйся, у меня все в порядке. Не забудь поесть.
Владимир Константинович улыбнулся и весело сказал:
– Смотри, Лешка, чтобы все было нормально… Ты понял меня?
– Понял, – буркнул сконфуженный Лешка.
– И кстати, – добавил Владимир Константинович, – забеги завтра к Варфоломееву, он тут заходил, о тебе спрашивал.
Лешка прошлепал босыми ногами по паркету и нырнул под одеяло, где его ждала счастливая Танька.
– А ты не боишься, что отец вернется? – обняв ее, спросил Казарин.
– А ты? – лукаво переспросила она.
– Боюсь… – честно признался Лешка.
– Фу, трус!
Он провел руками по ее волосам.
– …Боюсь, что заставит меня жениться на тебе. Танька прищурилась.
– А ты – против?
– Нет, но теперь он мой непосредственный начальник При этих словах Казарин посмотрел на купол собора за окном и смешно пожал плечами: он явно до конца еще не верил такому повороту в своей судьбе. Затем Лешка поднялся, подошел к фотографии их класса, стоящей на столе, зачем-то взял ее в руки и сказал:
– Знаешь, есть такая притча про грешника, который вдруг почувствовал стыд за свои поступки. Тогда пришел он к мудрецу и говорит: «Что мне делать, чтобы заслужить прощение?» А мудрец и отвечает: «Возьми доску и за каждый свой плохой поступок забивай в нее гвоздь. Сделаешь хороший поступок – вытаскивай гвоздь. И вот когда не останется ни одного гвоздя – считай, что совесть твоя чиста». Прошло много лет. Приходит счастливый грешник к мудрецу и гордо протягивает доску без гвоздей. Мудрец взял ее, посмотрел на свет и грустно улыбнулся.
– Ну и что? – не поняла Танька. – Исправился грешник?
– Исправился, – кивнул Лешка. – Только дырки остались.
Танька отвернулась к стене.
– Ты прости его, – тихо сказала она. – Мне ведь он сделал намного больнее…
Лешка сделал шаг к окну и холодно бросил:
– Думаешь?
Повисла пауза. Таня еще немного помолчала и вдруг, сладко потянувшись, произнесла:
– Ну и ладно. Было и прошло. Кстати, не давай ему на себя кричать.
Алексей удивленно обернулся.
– С чего ты взяла, что он на меня кричит? Это он тебе сказал?
Таня поняла, что проболталась.
– Ничего он мне не сказал. Просто вчера… ну, когда ты ему докладывал про Панина, я зашла в приемную. А дверь была не заперта. Я и… услышала, как он на тебя кричал.
Алексей сел на кровать.
– А что ты еще слышала?
– Да ничего! Ничего такого…
Казарин сделал вид, что готов приступить к пыткам.
– А ну, давай, говори, разведчица! Татьяна с визгом нырнула под одеяло.
– Ну, – донесся оттуда голос Шапилиной, – про то, что ты предлагал опросить обслугу, чтобы выяснить, что же пропало в панинском кабинете.
Казарин всплеснул руками.
– Да ладно, чего такого? – искренне удивилась Танька, вновь высунув голову. Она быстро сбросила одеяло, вскочила и начала одеваться. – Я тут, между прочим, для тебя кое-что выяснила.
Лешке оставалось только вновь всплеснуть руками.
– Что?!
– По дороге расскажу… "
Когда они вышли из подъезда, уже вечерело. С наступлением темноты Кремль, как и вся Москва, должен был стать невидимым для самолетов противника. Нельзя было зажигать свет, если он мог проникнуть на улицу. Поэтому большинство окон, даже Первого корпуса, были завешаны одеялами. Когда Таня и Алексей проходили мимо Царь-колокола, со стороны Тайниц-кого сада появилась машина с маскировочной сеткой на фарах.
– Давно они это придумали? – спросил Лешка. Татьяна пожала плечами.
– Ты знаешь, не обращала внимания.
– Может, ты наконец скажешь, куда мы идем? Татьяна на ходу хитро посмотрела на Казарина.
– Знаешь, кто еще несколько дней назад работал секретарем у Панина? – спросила она, когда они свернули за угол Четырнадцатого корпуса.
– Кто?
– Вера Чугунова.
Лешка присвистнул от удивления.
– Не смотри ты на меня такими круглыми глазами, – рассмеялась Шапилина. – Ты мне напоминаешь Замурованного монаха.
Она подхватила Лешку под руку и потащила дальше.
– Так вот, она говорит, что в шкафу стояло старинное пресс-папье.
Алексей наморщил лоб:
– Пресс-папье?
– Пресс-папье.
– И больше ничего?
– Что ты пристал? Вот сам у нее сейчас и спросишь. Пройдя между Четырнадцатым и Сенатским корпусом почти до Кремлевской стены, они свернули налево, вошли в шестой подъезд, затем поднялись на второй этаж и оказались в приемной.
Не успели они открыть дверь, как вскочившая из-за своего стола Вера приложила палец к губам.
– Т-с-с.
– Чего расцыкалась? – осадила подругу Таня.
– Совещание, давайте быстрее.
Верка вытолкала друзей в коридор и прикрыла за собой дверь.
– У меня всего пять минут. Они скоро закончат. Она с иронией оглядела фигуры ребят:
– Я гляжу, вы наконец помирились?…
Таня и Леша счастливо переглянулись, не заметив тоски, промелькнувшей на лице школьной подруги.
– На свадьбу-то позовете? Таня бросилась ей на шею.
– Ну что ты такое говоришь?!
А Вера в этот момент, не отрываясь, смотрела на Алексея. И лишь когда Татьяна чмокнула ее в щеку и кивнула в сторону Казарина: «Расскажи ему про пресс-папье», – быстро отвела глаза.
– Тебе это очень нужно? – медленно проговорила она. Лешка достал удостоверение.
– Рассказывай. Нужно. Вера пожала плечиками.
– А что рассказывать-то?
Она наморщила лоб, вспоминая какие-то подробности.
– Ну… писала я как-то для Панина служебную записку. Мне понадобился справочник, и я полезла в шкаф, где и наткнулась на это пресс-папье. Попыталась его отодвинуть, но не тут-то было: пресс-папье оказалось невероятно тяжелое – как будто железное внутри. Я потом еще заметила, что уборщицы из-за этого не всегда под ним пыль вытирали – ленились лишний раз брать в руки такую тяжесть…
Вера открыла дверь в приемную, убедилась, что все тихо, и вернулась к друзьям.
– Да! То пресс-папье было с гербом какого-то барона: то ли Шпуллера, то ли Шпиллера. Не помню. Кстати, Панин любил хвастать, что им в свое время пользовался сам Свердлов. Мол, революционная реликвия с дворянской историей.
Лешка дослушал Чугунову до конца и тут же спросил:
– А после убийства Панина ты это пресс-папье видела?
Вера замялась.
– Нет. Мне позвонили утром и говорят: «С сегодняшнего дня ты работаешь на другом этаже». И все.
Верка кивнула на подругу.
– Если бы Танька вчера про шкаф не спросила, в жизни бы не вспомнила…
Слушая Веру, Лешка вдруг сообразил, что тень Свердлова опять, как и четыре года назад, неотступно следует за ним. Могло получиться так, что та далекая история с бриллиантами не закончилась. Как-то так сложилась жизнь, что Лешка и думать забыл о бриллиантах, Алмазном фонде, сейфах и таинственных монахах…
На улице накрапывал дождь.
– Странно, – задумчиво сказала Танька.
– Чего тебе странно? – не понял Казарин.
– Я сейчас поймала себя на мысли, что забыла про войну. Вот ты, я, Вера – как будто и не было ничего.
У Лешки на этот счет было иное мнение, но он промолчал. К чему ворошить былое?
– А давай погуляем по Москве? – неожиданно для себя предложил Казарин.
Через несколько минут они вышли из Кремля и направились в сторону Парка культуры. В самом начале Волхонки какие-то люди копошились на развалинах дома, пострадавшего от бомбардировки и пожара. Эта картина привела Таньку в ужас.
– Слушай, я так не хочу, – вдруг заупрямилась она. – Давай пройдем старыми двориками. Там так красиво.
– Двориками, так двориками, – согласился Лешка. – Только туда тоже бомбы залетают.
Но Танька пропустила подначку мимо ушей и свернула в переулок, за Пушкинский музей. Лешка последовал за ней. Не успели они пройти и нескольких шагов, как где-то за углом послышался звон разбитого стекла и женские крики. Лешка на мгновение замер и тут же бросился в сторону, откуда доносился шум.
Он подоспел вовремя. Два мужика в телогрейках выносили через разбитую витрину лотки с хлебом, а продавщица в белом халате безуспешно пыталась их образумить:
– Прекратите! Это мародерство! Я вызову милицию. Она даже попыталась схватить одного из грабителей за край телогрейки, но тот ударил ее ногой.
– Заткнись, стерва!…
Мародер выхватил нож и помахал им перед лицом продавщицы.
– Кишки выпущу!
Но сделать ничего не успел: женщина отшатнулась, а перед ним возник какой-то долговязый лейтенант в летной форме. Перехватив руку грабителя, лейтенант резко подался вперед и ударил его лбом в переносицу, после чего подсек преступника ногой. Тот упал и завыл, схватившись за переломанный нос. Но в этот момент второй мародер набросился на лейтенанта сзади и, накинув ему на шею веревку от мешка, принялся душить. Парень оказался ловким и здоровым – Казарин никак не мог освободиться от его железной хватки и уже начал терять сознание, но неожиданно удавка ослабла. Лешка вывернулся и наконец-то сумел ударить противника вначале каблуком по голени, а затем локтем – в солнечное сплетение. Но этого можно было и не делать. Обернувшись, Казарин увидел, что голова грабителя залита кровью, а рядом стоит Танька с увесистым булыжником в руке и размахивает им в воздухе:
– Ну, кто еще хочет?! Кто еще хочет, гады?! Гады, гады, гады!
– Ох, мама моя! – Лешка бросился к Татьяне, выхватил камень и прижал ее к себе. – Все, концерт окончен. Гадов больше нет.
Танька никак не могла успокоиться. Она тяжело дышала ему в плечо и продолжала возбужденно вздрагивать. Продавщица тупо смотрела то на Лешку, то на преступников и только качала головой.
– Эй, тетя! – крикнул Лешка. – Свисток есть? Женщина ошалело закивала головой, но не шелохнулась.
– Ну так свистите!
Но свистеть не пришлось – со стороны Гоголевского бульвара уже бежал патруль.
Лешка продолжал гладить Таньку по волосам и вдруг повернул ее голову на уцелевшую витрину, за которой висел плакат: «Боевые подруги, на фронт!»
– Во, это про тебя! – Лешка ткнул пальцем в плакат. Решив не дожидаться разбирательств, он незаметно увлек Таньку в соседний переулок, а через несколько минут они уже были на Метростроевской.
– Ничего себе прогулочка получилась, – вымолвила Таня, когда они отошли на почтительное расстояние.
– «Гады! Гады! Гады!» – засмеялся Лешка.
– А ты-то? «Тетя! Свисток есть?» – заливалась в ответ Танька.
Оба смеялись так, что еле стояли на ногах. Но в самый разгар веселья в небе завыли сирены. Казарин схватил любимую за руку, и они бросились в сторону метро. Забежав под своды станции «Парк культуры», молодые люди остановились, чтобы перевести дух. А когда отдышались, Лешка направился прямиком к эскалатору.
– Э, куда! А билет? – остановила его Танька.
– А разве теперь не бесплатно?
– Нет, дорогой. Будьте любезны – три гривенничка… Они купили билеты и спустились вниз.
Вся платформа была занята. Люди расположились прямо на полу и с испугом ждали налета. Ребята уже собирались присесть возле третьей колоны, но грозный окрик распорядителя остановил их:
– Не положено. Тут только для стариков и детей. Спускайтесь в туннель.
Они протиснулись к туннелю, который был заставлен деревянными щитами. Лешка спрыгнул вниз, а затем помог спуститься Тане. Щиты лежали прямо на рельсах и пружинили под ногами.
– А если включат ток? – испуганно спросила Ша-пилина.
– А если поезда пойдут? – зловеще пошутил Лешка. Танька толкнула его в плечо.
– Ну тебя!
Она уселась поудобней и закрыла глаза…
Глава 9
Ha следующий день Казарин отправился в архив, где его встретил суетливого вида майор.
Выслушав Алексея, архивариус безапелляционно заявил:
– Ты что, лейтенант? Опомнился… Не видишь – многие документы уже эвакуированы.
Лешка огорченно вздохнул:
– Будем смотреть те, что остались.
Опытный майор сразу понял, что перед ним упрямый клиент. Он прищурился и спросил:
– Кофе будешь?
Лешка удивленно кивнул, и майор, сняв с плитки закипевший чайник, налил в две кружки кипяток, предварительно насыпав в них какой-то коричневый порошок. Казарин отхлебнул варево и тут же скривился.
– Что это за отрава? – Лешка сплюнул на пол. – Это же не кофе!
– Ты что? С дуба рухнул? – усмехнулся майор. – Конечно не кофе. Где его возьмешь? Это желуди. Очищаешь, сушишь, снимаешь кожицу, обдаешь кипятком, опять сушишь и затем поджариваешь. Потом размолол и готово. А тебе чего приспичило в документах рыться? Нашел время…
Неожиданный переход от желудей к документам сбил Лешку с толку.
– Да так, вещь одну ищу, – промямлил он. Майор метнул острый взгляд на Казарина:
– Это не с ЭТИМ ли делом связано?
– С каким? – прикинулся простачком Лешка. Архивариус кисло усмехнулся:
– Да ладно! Об этом весь Кремль шушукается. Лешка понял, что хитрить бессмысленно.
– Ну хорошо… Меня интересует, когда и в каком году в кабинете заместителя начальника особого сектора ЦК могли оказаться вещи, принадлежавшие Якову Михайловичу Свердлову?
Майор нахмурил брови, и глаза его заволокло туманом. Лешка, в общем-то, и не ожидал сразу услышать ответ на свой вопрос. Но через минуту на лице архивариуса опять появилось осмысленное выражение.
– Дело № 345/18-4. Отчет о вскрытии сейфа бывшего председателя ВЦИК Свердлова Якова Михайловича… Сейф вскрыт в июле 1935 года… – Майор не просто говорил – он как будто читал по невидимой бумажке. – Комиссией обнаружено 108 525 золотых монет царской чеканки, заграничные паспорта на всю семью Якова Михайловича и даже на княгиню Барятинскую, кредитные царские билеты на сумму 750 000 рублей и 705 золотых изделий с бриллиантами.
– Вот это да! – восхищенно воскликнул Лешка, когда майор закончил.
– Да, деньги немалые, – подтвердил архивариус. Лешка замахал руками.
– Я не про деньги. Я про вашу память. Майор был польщен.
– А хочешь дело посмотреть?
Лешка не успел ответить, как архивариус нырнул под стеллажи и через несколько минут появился с пожелтевшей картонной папкой. Внутри лежал небольшой по объему акт вскрытия сейфа. Казарин пробежал его сверху вниз, и вдруг его глаз споткнулся на последней строчке.
– Подписано… подписано… «Шумаков, Панин… Ша-пилин».
Эти подписи, как гром среди ясного неба, поразили Казарина. Все смешалось в его голове. Три знакомые до боли фамилии, пропавший документ и пресс-папье, исчезнувшее из кабинета убитого, – начинали сплетаться в один зловещий узел. Правда, на вопрос, причем здесь пресс-папье, Лешка пока ответить не мог. Очевидным было лишь одно: оно никак не сочеталось с деньгами, золотом и драгоценностями, найденными в сейфе Якова Михайловича.
Но самый главный вопрос, который волновал Казарина в этот момент, заключался в друтом. Каким образом под документом оказалась подпись Петра Саввича Шапилина? И почему он ни словом не обмолвился о том, что принимал непосредственное участие во вскрытии сейфа? А если учесть, что два свидетеля тех далеких событий были очень близки Шапилину, но теперь находились в могиле, – вырисовывалась вполне определенная картина преступления, в которой Петр Саввич мог играть весьма неблаговидную роль. К тому же странное поведение начальника и явное нежелание вникать в косвенные улики, обнаруженные Казариным, только усиливали подозрение.
С этими мыслями, выйдя из Четырнадцатого корпуса, Лешка обогнул здание и медленно двинулся вдоль Кремлевской стены. Он дошел до окон кабинета Панина и стал еще раз внимательно осматривать рамы, карниз, цоколь, грязно-желтую штукатурку стен. Все было нормально. Как всегда. От старой крепостной стены его отделяли всего два десятка метров. И тут его осенило.
На поиски ключа от двери возле Никольской башни у него ушло полчаса, к концу которых Казарин уже сгорал от нетерпения. Отворив дверь, он приказал сопровождавшему сотруднику комендатуры идти обратно, а сам включил фонарь и шагнул внутрь старых кремлевских стен.
Расстояние, которое в детстве казалось огромным, Казарин преодолел за несколько минут. Тусклый свет фонаря едва освещал путь по кремлевскому подземелью. Но дорога была знакома. Двигаясь в тесном коридоре, Лешка нащупал тот самый лаз, через который они с Танькой чуть не попали когда-то в Первый правительственный корпус. Ох и досталось им тогда от Варфоло-меева за самодеятельность. Осветив проход, Казарин присвистнул. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: совсем недавно здесь кто-то был. И этот «кто-то» даже не пытался скрыть свои следы: проход, который всегда был завален гнилыми досками, теперь был открыт. Лешка чуть было не споткнулся о разбросанные вокруг доски и не расшиб себе лоб.
