Грешные желания

Мэгги Дэвис

Грешные желания

Пролог

Полная луна поднялась над расцвеченным неоновым блеском Майами-Бич и темными водами Бискайнского залива. Свет луны падал на белую яхту, стоявшую на якоре недалеко от берега. Ночь была душной, поверхность воды оставалась неподвижной под легким дуновением знойного бриза, но на палубе яхты участники шумной вечеринки танцевали под оглушительные звуки зажигательных латиноамериканских мелодий.

Под плотным покровом из листьев индийских смоковниц и пальм стояла стройная женщина в мерцающем вечернем платье из белого атласа. Она низко склонилась над оплывающими свечами, в несколько рядов установленными на каменной плите.

У ее ног лежало связанное тело, вздрогнувшее от прикосновения кончика ножа женщины.

— Повелительница молнии и грома, явись ко мне. — Ее покрытый красной помадой рот скривился в жестокой гримасе. — Услышь мою просьбу! Дай мне то, что я желаю!

Внезапный порыв ветра пронесся среди высоких пальм, и длинные темные волосы скрыли лицо женщины. Быстрым движением она переместила маленькую фигурку в середину круга из зажженных свечей. Это была ярко раскрашенная гипсовая статуэтка, изображавшая женщину в красно-белой средневековой мантии. В одной руке она сжимала меч, другая рука держала миниатюрную зубчатую башню. Женщина дрожащими пальцами погладила невозмутимое лицо фигурки и раскрашенные складки ее одеяния.

— Я дарую тебе эту кровь, о повелительница тьмы, — страстно прошептала она. — Я приношу тебе жертву, Чанго… Отомсти же за меня теперь!

В этот самый момент со стоявшей на якоре яхты кто-то нырнул или, может быть, нечаянно упал прямо в воды залива. На мгновение наступила полная тишина. Ревевшая музыка смолкла, и несколько секунд спустя раздались пронзительные вопли. То были беспорядочные приказания на английском и испанском языках, перемежавшиеся со взрывами пьяного хохота.

Женщина под деревьями застыла с закрытыми глазами, находясь в состоянии глубокого транса. Затем она слегка вздрогнула и наклонилась к теплому связанному телу, лежащему у ее ног.

— Приди, повелительница тьмы! — Громко произнесла она, заглушая пьяные голоса, несущиеся с моря. — Богиня огня и молнии, та, что именуется Чанго, явись ко мне!

Лезвие ножа зависло над телом на каменной плите.

Мужчина спускался по тропинке, ведущей от дома. Под густым лиственным покровом тропических деревьев шаги его звучали приглушенно. Он что-то выкрикнул.

— Чанго, Чанго, услышь меня! — торопливо повторила женщина. — Я дарую тебе эту жизнь и кровь! Теперь дай мне то, что я желаю!

Людям, бултыхавшимся в воде, был брошен спасательный пояс. Наиболее трезвый голос с палубы убеждал присутствующих успокоиться, иначе в любой момент может появиться полиция.

Спускавшийся по тропинке мужчина вновь что-то нетерпеливо выкрикнул. При звуке его голоса женщина в мерцающем белом платье вздрогнула и поспешно занесла нож. Тело на каменной плите затрепетало, потом затихло.

Высокий мужчина в одних плавках продрался сквозь заросли. Его почти нагое тело было впечатляюще мужественным. В руке он держал откупоренную бутылку шампанского. Если он и был столь же пьян, как остальные гости на борту яхты, то ничем не выдавал этого…

— Где, черт возьми, ты… — начал он, но не договорил, увидев забрызганное кровью платье женщины и нож в ее руке. Выражение удивления на его красивом лице сменилось яростью, когда он перевел взгляд на каменный алтарь, маленькую гипсовую фигурку в круге свечей и растерзанное тело в луже крови.

— Боже! — вырвалось у него. — Что ты наделала?

Женщина повернулась. Все еще пребывая в трансе, она вытерла окровавленные пальцы об атласное платье.

Мужчина сделал глубокий вдох.

— Будь ты проклята! — тяжело произнес он. — Так бы и убил тебя за это!

Женщина опустила глаза на яркие струйки красной крови, стекавшие по камню на песок у ее ног, и улыбнулась.

— Ты же обещала мне, — процедил мужчина. — Обещала покончить с этой проклятой, кровавой мерзостью!

Она впервые взглянула прямо ему в глаза.

— Слишком поздно, — сказала женщина равнодушным тоном. — Не кричи. Ты ничего не можешь изменить.

Он резким движением поднял руку, словно замахиваясь. Женщина не шелохнулась, странная улыбка играла на ее губах.

— Что бы ты ни сделал, — пробормотала она, — я уже принесла свой дар кровью. И Чанго приняла его. Все кончено.

Он стоял, застыв от гнева и сверкая черными глазами.

— Мы же оставили в прошлом все это дерьмо, помнишь? Разве это ничего не значит? Ты обещала!

Мужчина с угрожающим видом шагнул к ней, но она повелительным жестом руки остановила его.

— Что бы ты ни говорил, что бы ни делал, — с торжеством в голосе проговорила она, — это ничего не изменит.

Она подняла лицо. В глазах ее отражалась такая сила, что мужчина невольно отступил назад.

Ее губы еще шире расползлись в загадочной улыбке.

— Esta terminado[1], — произнесла она. — Ты ничего не можешь поделать. Заклинание завершено.

1

Банкет с шампанским и благотворительное шоу моды, ежегодно устраиваемые Латиноамериканским обществом культуры, шли гладко до тех пор, пока рыжеволосая модель, демонстрирующая элегантный костюм от Теда Лапидуса, не потеряла равновесие. Она слишком резко развернулась на временно сооруженном помосте, переброшенном через пруд с лилиями, и, потеряв равновесие, с оглушительным всплеском упала в воду.

Публика ахнула и замерла в ожидании.

Габриэль Кольер в этот момент делала наброски для своей статьи и только что записала: «Доминирующие темные цвета наступающего осеннего сезона сменили буйство ярких летних расцветок». Подумав немного, она вычеркнула слово «буйство» и заменила его на «полифонию». Тем временем рыжеволосая манекенщица наконец поднялась на ноги, но, запутавшись в водорослях, вновь плюхнулась в воду.

Толпа внезапно пришла в движение. Со всех сторон слышались громкие, испуганные крики. Огромный тент в белую с синим полоску, разбитый над лужайкой одного из самых изысканных в Майами поместий, лишь немного приглушал возникший шум.

Габи смущенно подняла голову. Она была корреспонденткой отдела моды в «Майами таймс джорнэл», автором «никудышных» репортажей — характеристика ее босса — редактора газеты, повторяемая им чуть ли не ежедневно. Доносившиеся отовсюду визги никак не способствовали творческому процессу. Она и так с трудом подыскивала нужные слова.

Чернокожая женщина-фотограф Криссет Вашингтон из «Таймс джорнэл» стремительно вскочила со стула, увидев этот казус. Теперь она в своих золотых сандалиях и французских узеньких джинсах ринулась в воду, и щелчки фотоаппарата Крис-сет следовали один за другим. Фотокорреспондентка из «Майами геральд», как успела заметить Габи, оказалась не такой проворной.

Рыжеволосая модель все еще никак не могла выбраться из воды. Шикарные светские дамы, не заботясь о своих туалетах, продирались сквозь густые заросли, стремясь увидеть, что произошло. Пробежавший мимо официант задел на ходу стол прессы. Габи зажала в руках листки со своими записями.

— На ней костюм от Галаноса? Или это Тэд Лапидус? — обратилась к ней сидевшая рядом редакторша «Геральд».

Габи до сих пор не могла без каталога определить этого. Ей казалось, что это костюм от Тэда Лапидуса, однако он с таким же успехом мог быть и от Галаноса. Она пожала плечами и, прежде чем успела отвернуться, поймала взгляд редакторши «Геральд», полный нескрываемого презрения.

Габи нахмурилась. Хотя «Геральд» и «Таймс джорнэл» были конкурентами и не следовало ожидать, что их сотрудники станут испытывать друг к другу дружеские чувства, но она поняла, что совершила оплошность. Габи вытерла влажный лоб. Несмотря на мощные кондиционеры, под полосатым парусиновым тентом стояла невыносимая жара. Хотя Габи родилась и выросла в южной Флориде, после пяти лет, проведенных в Европе, она никак не могла снова привыкнуть к палящему зною Майами.

Габи заглянула в свою записную книжку. Возможно, подумала она, стоит выбросить все, что уже написано, и заново приступить к статье. В чем она была абсолютно уверена, так это в том, что нельзя начинать обзор моды со слов: «Когда модель в костюме от Тэда Лапидуса споткнулась и упала в пруд с лилиями…»

Она вновь бросила взгляд в сторону демонстрационного помоста. У его ступенек стояли другие манекенщицы. Женщина в большой черной шляпе, управляющая шоу дома моделей «Неймана-Маркуса», поспешила к микрофону. Но ее речь потонула в криках многочисленных представителей испано-язычной элиты Майами, столпившихся вокруг нее.

Позади всех на небольшой деревянной платформе, возведенной в зарослях кокосовых пальм, музыканты неистово заиграли очередную версию «Гвантанамеры», заглушая голоса.

Габи бросила взгляд на Бискайнский залив, всматриваясь в его зеленовато-голубые воды, сверкающие сквозь живой занавес из цветущих кустарников и пальм. На якоре в открытом море стояла яхта, великолепное белое моторное судно, внешний вид которого напоминал технику далекого будущего. Банкет Латиноамериканского общества культуры и показ модных новинок являлись самыми престижными светскими событиями летнего сезона в Майами. Обзор их должен был появиться в отделе светской хроники «Таймс джорнэл». Это было первое настоящее задание Габи, проработавшей всего три недели на новом месте. К сожалению, никто не сообщил ей, что следует делать, если одна из моделей свалится с демонстрационного помоста в пруд.

Музыканты как ни в чем не бывало исполняли уже надоевшую мелодию, и немало удивленная Габи увидела, что за исключением фотографов, которые все еще щелкали своими аппаратами, никто больше не интересовался барахтающейся в пруду девицей. Представительница дома моделей «Неймана-Маркуса» сделала очередную попытку объявить короткий перерыв, но ее слова тонули в общем гаме.

Криссет Вашингтон вылезла из пруда и плюхнулась на стул рядом с Габи.

— Этого и следовало ожидать, — произнесла она с тяжелым вздохом. — Детка была под таким кайфом, что, выйдя на подиум, не смогла обойтись без автопилота!

Габи наблюдала за пострадавшей моделью, которая предпринимала очередную попытку подняться на ноги. Широко распахнутые зеленые глаза девушки смотрели на окружающих совершенно бессмысленно.

— Эй! — Габи старалась перекричать толпу. — Может быть, кто-нибудь все же поможет ей выбраться из воды?

Криссет наклонилась к ее уху.

— Там всего около четырех дюймов глубины. Девочка не утонет, не беспокойся, — с этими словами она приподняла ногу и посмотрела, как вода стекает с ее золотистых сандалий. — Во всяком случае, милая, это работенка для мужчин. Все ждут, когда какой-нибудь богатый латиноамериканец придет и вытащит ее оттуда.

Будто по сигналу, трое мужчин в светлых деловых костюмах быстрым шагом поспешили по газону на помощь незадачливой модели. Музыканты мгновенно заиграли мелодию одной из песен Хулио Иглесиаса, и вновь спешно появилась распорядительница шоу «Неймана-Маркуса», на этот раз прихватив с собой скатерть.

Габи склонилась к фото корреспондентке.

— Криссет, что такое «под кайфом»? — громко спросила она, перекрикивая оркестр.

Криссет смерила ее недоверчивым взглядом.

— Боже, Габриэль, ты что, с луны свалилась? — Она внезапно подняла свой аппарат и направила его на мужчин, появившихся у пруда. — Быть под кайфом, припудриться. Белый порошок, который здесь в большом ходу, дорогуша. — Криссет оторвала на секунду взгляд от объектива, чтобы убедиться, поняла ли ее Габи. — Кокаин, Габриэль, кокаин.

Габи почувствовала, что снова выставила себя не в лучшем свете. Получалось, что возвращение в Майами после пяти лет работы в Европе напоминало путешествие на другую планету, где обитатели говорят на неизвестном ей языке. Под кайфом… Припудриться… Какие-то полеты. Габи была не настолько отсталой. Она и раньше слышала о процветающей торговле наркотиками в Майами, но то, что она увидела сегодня, шокировало ее. Прямо на публике — это уже слишком, решила она про себя. Тем более когда речь идет о манекенщице, участвующей в таком событии, как показ мод.

— А вот и помощь подоспела, — прошептала Криссет, не отрываясь от объектива.

Трое мужчин быстро пересекли сад. Самый высокий из них, в элегантном белом костюме, решительно шагнул в воду, подхватил девушку под руки и вывел ее на берег.

Габи нахмурилась.

— Откуда тебе известно, что модель была… э-э, под кайфом?

Публика разразилась аплодисментами, когда высокий мужчина накинул на промокшую манекенщицу скатерть, протянутую распорядительницей «Неймана-Маркуса». Рыжеволосая девица бессмысленно улыбнулась, когда он с равнодушной тщательностью отжал подол ее наряда.

— По ее глазам, — откликнулась Криссет, направляя свой объектив на мужчину в белом костюме. — Глаза точно безумные. Один мой дружок говорил, что это самый верный знак. Не так уж трудно распознать того, кто подсел на кокаин. Ого, ну и роскошный экземпляр. Чем не тигр? — восхищенно прошептала она, глядя, как высокий мужчина ведет под руку манекенщицу. — Я была бы не против, если бы такой красавчик ежедневно извлекал меня из воды.

Она внезапно опустила аппарат и уставилась на двух приземистых меднокожих мужчин в костюмах цвета беж и солнцезащитных очках.

— Колумбийцы? — удивленно пробормотала она. — Эти-то типы что здесь делают?

— Какой тигр? — переспросила Габи. Вокруг по-прежнему стоял такой шум, что она с трудом слышала свою приятельницу. Она перевела взгляд в сторону пруда, пока Криссет снова фокусировала аппарат на мужчине в белом. — О-о-о, — произнесла Габи. — Кто это? Какой-нибудь киноактер? Ты потому его все время фотографируешь?

Габи подумала, что не встречала такой вызывающей мужской красоты с тех самых пор, как уехала из Италии. «Спаситель» незадачливой манекенщицы имел более атлетичное телосложение, чем его испанские предки, но был так же темноволос, смугл, чернобров и грациозен. Красиво очерченный рот в данный момент был сурово сжат.

Криссет рассмеялась.

— Не обольщайся надеждой, милая! То, что ты видишь перед собой — одна из достопримечательностей южной Флориды. Это знаменитый Джеймс Санта-Марин, «принц Коралловых атоллов».

Габи наблюдала, как высокий мужчина аккуратно поправил намокший дорогой костюм. «Тигр? — подумала она. — Скорее уж кот». В Италии мужчины столь же привлекательные, как и этот, обязательно оказывались крайне испорченными. Это чуть ли не входило в традицию. К тому же все они желали от американки только одного. Подобное отношение тоже было традиционно.

Массивные золотые часы на запястье мужчины отражали солнечные блики. Габи могла бы поклясться, что дорогостоящая белая рубашка из шелка скрывала безвкусный золотой медальон на толстой цепочке.

— В Майами наркобизнес обставлен специфическими декорациями, — продолжала Криссет. — Смотришь на такую вот пташку, идущую по подиуму даже не глядя себе под ноги, и сразу понимаешь, что она кое-что нюхнула. Видишь тех двух колумбийских парней в темных очках? — Она указала в их сторону подбородком. — Неужели ты думаешь, что они объявились здесь только для того, чтобы посмотреть на новинки сезона? Скорее всего они чьи-то поставщики кокаина.

Майами, где выросла Габи, был небольшим курортным городком, переживавшим период упадка после расцвета в сороковые и пятидесятые годы. Однако затем произошли разительные перемены, чему стал свидетелем весь мир. Всего за несколько лет город превратился в то, что журнал «Ньюсуик» назвал «новой Касабланкой» — сравнялся по популярности с Парижем, Лондоном или Римом. Тем не менее коренные уроженцы Майами теперь ощущали себя здесь чужими.

Майами ошеломлял контрастами — ужасающая бедность трущоб, где преимущественно селились эмигранты из Южной Америки и с островов Карибского моря, уживалась с вызывающей роскошью великолепных вилл, раскинувшихся вдоль побережья. В последнее время Майами стал стремительно растущим финансовым центром, огромным рынком недвижимости и оживленным морским портом. Если некий романтический ореол Майами и появился под влиянием телевизионного сериала «Полиция Майами: отдел нравов», то миф очень скоро стал реальностью. Город Майами, как мог убедиться каждый, проявлял максимум энергии для поддержания своей репутации.

Члены Латиноамериканского общества культуры и их гости потянулись назад к своим столикам. Мокрая рыжеволосая манекенщица исчезла из поля зрения. Ее недавний спаситель не спешил покинуть свое место у пруда.

— Он не слишком похож на принца, — усомнилась Габи.

— По тому, как липнут к нему эти птички, этого не скажешь, — протянула Криссет. — Всеми признанная «самая завидная партия» в Майами. Он просто непристойно богат, водит «Ламборджини»… Эй, смотри-ка! — удивленно воскликнула она. — Вот и королева-мать, сеньора Эстансиа Санта-Марин. А та бледная штучка в черном платье — его младшая сестра. — Криссет поспешила сделать несколько снимков приближавшихся женщин. — Габриэль, ты родилась и выросла в Майами. Неужели ты никогда не слышала о Санта-Маринах?

Габи казалось, она что-то слышала о них. Но в Майами жило такое количество эмигрантов, что запомнить всех, даже очень богатых и занимавших высокое социальное положение, не было никакой возможности. Тем не менее имя Санта-Марин определенно ей что-то говорило.

В этот момент мужчина поднял голову. Его черные прищуренные глаза скользнули по толпе, затем он стал рассматривать стол прессы, и во взгляде его мелькнул интерес.

— Эй, — возбужденно проговорила Криссет, — ты бы видела этого парня крупным планом через видоискатель. Просто невероятно! Габи, да он смотрит на тебя!

Однако Габи уже отвернулась. С упавшим сердцем она наблюдала, как редактор «Майами геральд» берет интервью у представительницы «Неймана-Маркуса». Вероятно, что-то вроде этого должна была предпринять и она, но только раньше.

— Если он подойдет к нам, — спросила Криссет, — хочешь, я представлю тебя ему?

Джеймс Санта-Марин не интересовал Габи; ей на всю жизнь хватило знакомств с теми павлинами, которых она достаточно повидала в Италии.

— Ради Бога, Криссет, прекрати его фотографировать! — Она вырвала из блокнота листки с пометками и набросками репортажа и засунула их в сумочку. — Послушай, если в показе мод сейчас пауза, почему бы мне не поискать председательницу этого мероприятия и не взять у нее интервью?

Криссет взмахнула тонкой рукой.

— Постой, не удирай! Эти темпераментные латиноамериканцы сходят с ума от женщин типа Грейс Келли. Габриэль, он определенно тобой заинтересовался!

Габи понимала, что в тот момент она мало чем напоминала Грейс Келли с блестящим от пота лицом, обрамленным длинными светлыми волосами, надолго предоставленными в распоряжение горячего бриза, гуляющего по Бискайнскому заливу.

— Прошу тебя, Криссет, я же на работе! Лучше скажи, — Габи огляделась вокруг, — как мне найти эту даму?

— Он возглавляет семейный бизнес, — упорно продолжала свое Криссет, — держит целую флотилию моторных яхт, невероятно элегантен…

— С меня достаточно проблем с моими репортажами, — прервала ее Габи. — Не хватает еще этих пижонов с их… — она бросила взгляд на медноко-жих парней в темных очках и одинаковых светлых костюмах, — зловещими дружками.

— Ого, ты еще больше заинтересовала его, — заявила Криссет, когда Габриэль встала. — У тебя сексуальная фигура, Габриэль. Вот только одежду ты могла бы выбирать более облегающую.

Мужчина у пруда стоял совершенно неподвижно. Даже не глядя в его сторону, Габи ощущала на себе его загадочный темный взгляд. Испытывая странное раздражение, она взяла сумочку и сунула под мышку блокнот.

— Объясни же мне наконец, где, по-твоему, я могу найти представительницу «Неймана-Маркуса»?

— Попробуй заглянуть в дом. Наверное, добрая половина присутствующих здесь дам поднялась в женскую уборную. Кто, ты говоришь, тебе нужен?

Криссет снова принялась фотографировать принца Санта-Марина, а Габи старалась не смотреть в направлении пруда.

— Алисию Фернандес-и-Альтамурес, — ответила она, сверившись с фамилией, записанной на клочке бумаги. — По крайней мере, так указано в пресс-релизе.

Дом стоял, окруженный лужайками со скульптурами и карликовыми пальмами, являя собой дорогостоящий образец в стиле ар-деко, определившем исторический облик Майами. Гладкие белые стены из бетона и зеркальные стекла просвечивали сквозь тропическую зелень. Десять лет назад, когда Габи еще училась в средней школе, здесь, к югу от Майами, повсюду простирались болота да стояло несколько рыбацких хижин.

Тропинка вела среди пальм и цветущих олеандров, заканчиваясь у асфальтированной площадки для парковки. Две женщины в темных платьях и почти одинаковых шляпках от Живанши с модными вуалями, не торопясь, прошествовали по выложенной белыми плитами подъездной дорожке. Шофер в униформе, сидевший в черном длинном «Мерседесе» и читавший газету, немедленно свернул ее, выпрыгнул наружу и распахнул перед женщинами дверцу лимузина.

Габи смотрела на изящных, прекрасно одетых дам с не меньшим любопытством, чем они на нее. Их большие темные глаза казались громадными на ничего не выражавших лицах под толстым слоем косметики. Они смотрели на ее скромный льняной жакет, юбку цвета хаки и сандалии на низком каблуке с тем выражением недоумения, которое обычно появляется на лицах состоятельных латиноаме-риканок при виде уродливой, по их мнению, одежды англоязычных американцев.

Габи знала, что на Коралловые атоллы в этот день съехалось много зажиточных латиноамери-канцев, кое-кто из них обладал огромным состоянием, но она не забывала и о бедствующих кубинских беженцах поры ее детства. В те годы один из ведущих нейрохирургов Гаваны подстригал газоны в Майами-Бич Кантри-клабе. Университетский профессор водил такси. А бывшие владелицы сахарных плантаций и роскошных городских особняков в Гаване работали прачками и портнихами. Воистину времена меняются. Глядя на элегантных женщин, Габи не сомневалась, что их бриллианты подлинные. Драгоценности переливались огненными искорками на ярком солнечном свете. Настоящей, несомненно, была и тяжелая нить отборного жемчуга на шее у младшей.

Габи изобразила на лице подобие улыбки.

— Я разыскиваю миссис Фернандес-и-Альтамурес. Не могли бы вы сказать, как мне пройти к дому?

Одна из женщин что-то сказала по-испански своей спутнице, затем, пожав плечами, шагнула в салон огромного черного лимузина. Вторая дама последовала за ней. Шофер скользнул на переднее сиденье и запустил двигатель.

Габи сообразила, что снова попала впросак.

— Donde esta el enfrenta de la casa?

Она свободно говорила по-итальянски, но ее испанский в объеме курса средней школы оставлял желать лучшего. Тем не менее Габи, вероятно, была понята, так как из лимузина высунулась рука, украшенная массивными золотыми кольцами с рубинами и изумрудами, и указала в сторону дома.

Прежде чем Габи успела выразить свою признательность за оказанную любезность, «Мерседес» двинулся вперед и исчез среди деревьев.

Алисия Фернандес-и-Альтамурес, распорядительница сегодняшнего мероприятия, томилась в длинной очереди, состоявшей из одних женщин. Пока очередь под аккомпанемент спускающейся воды в унитазе медленно продвигалась вперед, Га-би прямо на месте взяла у нее интервью. По коридору, где они находились, тянулась крытая аркада в стиле ар-деко. В залитом солнцем внутреннем садике среди кактусов были выставлены абстрактные скульптуры из нержавеющей стали, в недавнем прошлом сфотографированные для «Архитектурного справочника».

Алисия Фернандес была членом старой докастровской общины кубинцев в Майами. Уже шесть поколений семейства Фернандес жили во Флориде. Миссис Фернандес-и-Альтамурес говорила по-английски с южным акцентом, с отличием закончила Смит-колледж и считала, что знакома с Габи.

— Вы будете из каких Кольеров, дорогая? — с любопытством спросила она. — Кольеры с побережья или, может, из семьи Уильяма Кольера со старой Пайн-Вью-авеню? Одна молодая Кольер ходила с моей дочерью Сьюзен в школу Рэнсом-Кантри. Это, случаем, были не вы?

— Я с Палм-Айленд, — пробормотала Габи. Она успела заметить, как на мгновение живо сверкнули глаза миссис Фернандес. Большинство старых жителей Майами отлично помнили экстравагантных и аристократичных Кольеров с Палм-Айленд. — Я действительно ходила в школу Рэнсом-Кантри, но только до пятого класса. — Если Алисия Фернандес действительно знала ее семью, то она также должна была помнить, что примерно в это время Пол Кольер потерял большую часть своего состояния.

Чтобы пресечь дальнейшие разговоры о своей семье, Габи поспешила приступить непосредственно к интервью. Алисия Фернандес согласилась с тем, что собрание было весьма многочисленным, что всем, похоже, понравилась одежда от «Неймана-Маркуса» и что Латиноамериканское общество культуры неплохо заработало сегодня. Она никак не прокомментировала инцидент с моделью, упавшей в пруд, а Габи не стала специально поднимать этот вопрос.

— Дорогая, вы ведь Габриэль, дочь Пола Кольера? — спросила миссис Фернандес. — Я помню прекрасный дом вашего деда. Там, бывало, устраивались такие великолепные приемы. Я всякий раз читала о них отчеты в газетах. — В голосе миссис Фернандес было нечто, говорившее о ее желании убедиться в том, что для Кольеров с Палм-Айленд все обернулось не так уж плохо, как она слышала. — Вы путешествовали по Европе?

Габи не поднимала глаз от своего блокнота. «Мой отец умер, а мать постепенно спивается, — произнесла она про себя. — И об этом хорошо известно практически всем жителям Старого Майами. Деньги растрачены, а дом разрушается. Вот почему я вернулась».

— Я работала во Флоренции, — сказала Габи вслух. — Собирала в музеях и картинных галереях материалы для книги одного известного профессора. Эту работу я получила на предпоследнем году обучения в колледже.

— Ах, Италия… — Миссис Фернандес мечтательно улыбнулась. — Я провела в Венеции и Риме медовый месяц. — Она слегка похлопала Габи по руке. — Вы такая прелестная девушка, Габриэль. Надеюсь, вы оставили во Флоренции немало итальянцев с разбитыми сердцами?

— Итальянские мужчины охотятся за богатыми американками, — холодно возразила Габи. — Их не интересуют бедные девушки.

Алисия Фернандес заметно смутилась.

— Работа под руководством известного профессора — звучит великолепно! — произнесла она поспешно, чтобы скрыть свое замешательство. — К тому же побывать в Италии… Боюсь, Майами разочарует вас, дорогая. — Она сделала паузу. — Жизнь здесь так изменилась, Габриэль, что трудно передать словами. Люди, приезжающие в Майами, всегда ведут себя как помешанные в погоне за удовольствиями. В конце концов, это ведь курортный город. Но нынче, клянусь, здесь творится невообразимое! Жизнь в Майами уподобилась одному из тех видеоклипов, которые смотрят подростки по телевизору. — Она понизила голос. — Вы видели, что сегодня произошло с манекенщицей?

Итак, Криссет не была единственной, кто понял настоящую причину падения рыжеволосой девицы.

— Мне пора идти, миссис Фернандес. Надеюсь, вы извините меня, если что-то не так. Я работаю в «Таймс джорнэл» всего третью неделю и еще не вполне освоилась.

Собеседница пожала ей руку.

— Дорогая, я действительно знала ваших родителей много лет назад. Уверена, вы ходили в школу с моей дочерью. Сюзан общается с такой милой молодежью в Майами. Если мы только можем как-то помочь…

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны. — Габи желала лишь поскорее закончить разговор. — Мы еще увидимся, — пообещала она на прощание и исчезла.

Спускаясь по тропинке между пальмовых деревьев, Габи подумала, что теперь, когда она вернулась в Майами, люди, помнящие ее семью, станут встречаться ей на каждом шагу. Это было неизбежно. Не так-то легко вычеркнуть прошлое из своей нынешней жизни. Растраченные состояния не являлись такой уж редкостью в Майами, и никто не виноват, что она так болезненно реагирует на самые невинные разговоры о своей семье. По собственному убеждению Габи, она должна была продолжать работать. Поэтому она так отчаянно желала сохранить за собой место в «Таймс джорнэл». Габи мысленно проанализировала вопросы, заданные Алисии Фернандес. Представляют ли они достаточный интерес для будущей статьи, которую ждет от нее редактор?

Погруженная в свои мысли, Габи пришла в себя, когда оказалась на берегу Бискайнского залива.

— Вот черт! — Она огорченно вздохнула, не имея ни малейшего представления, куда забрела.

До нее по-прежнему доносились громкие звуки сальсы и шум толпы, но песчаная тропинка под ногами каким-то образом превратилась во флоридский чернозем. Она оперлась рукой о ствол пальмы и провела подошвой одной сандалии о другую, стараясь избавиться от налипшей на них грязи.

Габи знала, что существуют люди, готовые многое отдать за то, чтобы работать в чарующем солнечном Майами, городе из рекламных туристических проспектов и телевизионных программ — там, где мечта всей твоей жизни становится реальностью. В сущности, именно так говорили ее коллеги, когда она покидала Флоренцию.

Беда в том, что Габи меньше всего на свете ценила это очарование. Ей всегда казалось, что она была бы гораздо счастливее где-нибудь в другом месте. Отчасти поэтому она и бежала в Европу, даже не закончив обучения в колледже.

Раздвигая ветви деревьев и прокладывая путь по стелющимся на земле растениям, Габи медленно двинулась сквозь заросли в ту сторону, откуда неслись голоса и звуки музыки. Спустя несколько минут почва под ногами стала менее топкой. Она не сомневалась, что рано или поздно выберется из чащи. В конце концов, сколько можно блуждать по территории чужого поместья?

Неожиданно она оказалась на маленькой поляне, где солнечный свет едва просачивался через плотную завесу из пальмовых листьев. Габи была уверена, что не встретит ни одной живой души в этом отдаленном уголке поместья. Каково же было ее удивление, когда примерно в пятидесяти футах, посреди поляны, она увидела высокого мужчину в белом костюме. Он стоял, вытянув вперед правую руку. Перед ним, припав на одно колено, склонился человек в солнцезащитных очках и светлом костюме. Он целовал протянутую руку. В ярком свете флоридского солнца мужчины представляли живописную картину: один выражал смиренное почтение, другой — великодушное снисхождение.

Или это был обряд по завершении некой сделки?

Габи быстро отступила в спасительную тень зарослей.

Узнать человека в элегантном белом костюме не составляло никакого труда — темные вьющиеся волосы, скуластое лицо, выражение неукротимой энергии. Все тот же мужчина, что вытаскивал манекенщицу из пруда. Джеймс Санта-Марин.

Сырая почва под ногами беззвучно спружинила, когда Габи сделала следующий шаг назад.

Она видела лишь спину коленопреклоненного мужчины, но узнала безвкусный пиджак. Один из зловещих колумбийцев, на которых ей указывала Криссет.

Габи застыла как парализованная, испытывая необъяснимый страх, хотя в действительности ничего ужасного не происходило. Тем не менее она повернулась и устремилась в глубь леса, спотыкаясь о змееподобные корни деревьев. В какой-то миг ее пронзила мысль: а от чего она, собственно, бежит? Чем, собственно, так испугали ее те двое в лесу? Они ведь даже не заметили ее!

Но Габи не в состоянии была остановиться. Она продиралась сквозь сплетение лиан и пестрой южной растительности. Неожиданно девушка остановилась, почувствовав под ногами что-то скользкое и липкое. Сердце ее учащенно забилось от нервного напряжения. Взглянув вниз, Габи замерла, не веря глазам своим.

Криссет ждала за столиком прессы, уже упаковав фотоаппаратуру в сумку.

— Что с тобой случилось? — спросила она появившуюся Габи. — Господи, Габи, ты так испачкалась! Где ты была?

Габи дрожала всем телом.

— Я заблудилась.

Эти слова абсолютно ничего не выражали, и она, прислонившись к столику, едва сдерживала нервный смех. Если бы она так не запыхалась и не дрожала, ситуация могла показаться даже забавной. Заблудилась! Этим и половины не было сказано!

Музыканты с прежней энергией наяривали популярный доминиканский танец меренге. Члены Латиноамериканского общества культуры и их гости, разбившись на группки, переговаривались, коротая затянувшуюся паузу перед возобновлением показа мод. Внизу за поросшими травой склонами владений Санта-Маринов из-за кромки королевских пальм на берегу Бискайнского залива все так же виднелась великолепная яхта, стоявшая на якоре. Это белоснежное судно, отражающееся в водах залива, виднеющиеся вдали небоскребы деловой части Майами создавали впечатление глянцевой рекламной фотографии из туристического журнала.

Вокруг царило такое спокойствие, и картина настолько отличалась от того, с чем пришлось ей столкнуться в дебрях джунглей, что Габи на мгновение растерялась.

— Криссет, — выдавила она из себя, — ты не поверишь, но, кажется, я только что стала свидетельницей заключения сделки между торговцами наркотиками. — Ей так хотелось ненадолго присесть и отдышаться, однако им надо было торопиться. Скорее всего их уже ждали в редакции. — Вон там. — Габи кивнула в сторону тропических зарослей.

Криссет подобрала сумку с фотоаппаратурой и перекинула ее через плечо. Ее модельные джинсы промокли, как, впрочем, и элегантные золотистые сандалии. Она была раздражена и не особенно склонна к общению.

— Наверное, ты перегрелась на солнце, Габриэль, — огрызнулась она. — Поэтому у тебя начались галлюцинации. Похоже, тебе стоит носить шляпку.

— Это еще не все. — Габи чувствовала себя полной идиоткой и чуть не рассмеялась, слишком уж невероятной казалась вся история. Но ведь она действительно напугалась до потери сознания. — Ты не поверишь, но на обратном пути я ступила в лужу крови. Будто там кого-то только что убили!

2

Старый дом Кольеров был возведен дедом Габи, сколотившим себе состояние на нью-йоркской фондовой бирже. Архитектура его была типична для строительного бума 20-х годов во Флориде, так изменившего облик этого штата.

Палм-Айленд, расположенный неподалеку от плотины, соединяющей остров Майами-Бич с самим городом, был создан для богатых местных жителей вроде Бертрама Кольера, желавших насладиться в Бискайнском заливе уникальной рукотворной средой — природа уже не могла удовлетворить их потребности. В залив сбросили землю и камни, соорудив искусственный остров, который потом засадили королевскими пальмами, гибискусами, пылающими бугенвиллеями, создали живую изгородь из олеандров, чтобы обеспечить обитателям поместья приватную обстановку.

Архитектура Палм-Айленда была весьма самобытна. Большинство домов строили в привычном помпезном стиле испанской гасиенды с розовыми и цвета беж лепными башенками и многочисленными балконами. Все это было окружено роскошными садами, превращавшими Палм-Айленд в этакий тропический рай. Однако в 1950-х годах все изменилось.

После расцвета в сороковые годы местный подпольный игорный бизнес был прикрыт, что заставило туристов, мафию, голливудских звезд и завсегдатаев кафе переместиться в более привлекательные места, как Лас-Вегас и Монте-Карло. Палм-Айленд, подобно всему Майами, вступил в мрачный период шестидесятых-семидесятых годов. Многие прекрасные старые гасиенды на Ройал-Палм-Вэй пустовали и продавались; их владельцы либо умерли, либо переселились в модные престижные районы к северу от Бэл-Харбор. Маленький остров, разделив участь Майами, пришел в полный упадок.

Когда Габи отправлялась в Италию, дом Колье-ров уже сильно нуждался в ремонте. По возвращении она нашла его в полном запустении. Несмотря на то что большинство старых особняков на острове подвергались реконструкции и перепродавались по баснословным ценам, трехэтажная — включая мавританскую башню — испанская гасиенда Ко-льеров по-прежнему стояла, утопая в раскинувшемся на двух акрах заросшем тропическом саду. Ее окружали высокие лепные стены, практически полностью скрывавшие ее от глаз прохожих.

Габи уже не помнила, каким душным может быть старый дом в августе и сентябре. Спальни на втором этаже проектировались с окнами, выходящими на залив, что позволяло ночному бризу проникать в помещения, но на первом этаже единственным более или менее прохладным местом была веранда со старомодным вентиляционным устройством, обращенным на заднюю лужайку и лодочную пристань в водах Бискайнского залива.

В девять часов вечера поверхность окутанного безмолвной тьмой залива была гладка, как зеркало, хотя над северным Майами поднималось черное пятно грозовых туч. Время от времени раздавались глухие раскаты грома, но шторм был слишком далеко, и не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка.

Жаннет Кольер подняла старый хромированный шейкер, стоявший под рукой, наполнила стакан коктейлем и сделала неуверенный глоток.

— Не могу заставить себя поесть, — пожаловалась она, — когда стоит такая жара. Мне наверняка только станет плохо, если я сейчас что-нибудь проглочу.

Габи взглянула на салат и спагетти с грибным соусом. Что ж, эти наскоро приготовленные блюда нельзя назвать шедевром ее кулинарного искусства, но у нее не было выбора: позвонил Додд Брикел и сообщил, что приедет к обеду.

— Тебе не надо принуждать себя есть, мама, — откликнулась она с не свойственным ей терпением.

Жаннет порывисто вздохнула.

— Боже, все совсем не так, как прежде, правда?

Эту жалобу Габи уже не раз слышала. Хорошо был знаком ей и жест, с которым мать отодвинула от себя тарелку. На Жаннет было просторное пурпурное платье, кое-где испачканное косметикой. Нерасчесанные волосы, прежде золотистые, а теперь сильно поседевшие, крепились на затылке гребешками из панциря мексиканской черепахи — памятью о давнишней поездке в Акапулько.

— Додд, дорогой, — обратилась она к мужчине, сидевшему напротив, — помнишь вечеринки, которые мы здесь устраивали? Помнишь, как сюда приглашали до сотни гостей? И все обычно выходили танцевать на заднюю лужайку.

Габи передала Додду серебряную хлебницу.

— Додд не помнит, мама. — Слава Богу, что Додд является старинным другом семьи и ей не надо притворяться, что на аппетит Жаннет неблагоприятно повлияла жара, а не многодневный запой. — Все твои вечеринки проходили в пятидесятых годах, — напомнила Габи. — Нас с Доддом тогда еще не было на свете.

Говоря это, Габи наблюдала, как Додд подкладывает себе еще спагетти. Он по-прежнему ел, как центральный защитник «Дельфинов» из Майами, которым был в годы юности, а не преуспевающий адвокат, которым стал теперь. По настоянию Габи, Додд снял пиджак и развязал галстук, но даже после этого на его сшитой на заказ рубашке, липнувшей к телу, проступали темные пятна пота.

— Он наверняка помнит, — громко произнесла мать Габи, не обращая внимания на реплику дочери. — Люди прямо из кожи вон лезли, чтобы получить приглашение на наши приемы. Бывало, у нас играл оркестр Эдди Дучина. Но… уфф, — она подавила приступ отрыжки, — обычно выступал Мейер Дэвис и его оркестр. Да, так всегда и писали в газетах. «Мейер Дэвис и его оркестр».

Габи отвела взгляд. Ее смущало, что мать принялась разглагольствовать о былой расточительности Кольеров, когда Додд явился на обед, чтобы обсудить их нынешнее катастрофическое финансовое положение.

— Ни один прием в Майами, — с ударением продолжала Жаннет, — не мог в те дни обойтись без Мейера Дэвиса и его оркестра. Если вы, конечно, хотели иметь у себя не кого попало, а сливки общества!

Из-под стола раздался громкий стон Юпитера, старого лабрадора Кольеров. Габи увидела, что Додд еле сдерживается от смеха. Она свирепо посмотрела на него. Ничего смешного. Все вечера напролет выслушивая Жаннет, Габи сама была готова стенать в голос.

Жаннет вновь наполнила свой стакан.

— А теперь мы чертовски бедны, — всхлипнула она, глядя на засохшую оливку на дне стакана. — У нас даже нет денег, чтобы привести в порядок кондиционеры.

— Мама, пожалуйста. — Габи отложила вилку и на секунду в изнеможении закрыла глаза. После на редкость трудного рабочего дня она заслуживала нечто большее, чем выслушивать обычные пьяные жалобы своей матери.

Вернувшись днем в офис «Таймс джорнэл», она мучительно долго писала статью о демонстрации мод. Описать эпизод с накачавшейся наркотиками моделью, свалившейся в пруд, оказалось труднее, чем она могла предположить. Когда Габи наконец закончила первый вариант, редактор Джек Карти задержал ее еще на полтора часа для переработки материала. Эпитет «никудышный» он не употреблял, но Габи чувствовала, что сейчас именно это слово вертится у него на языке.

К счастью, репортаж спасли фотографии Крис-сет. Джек просмотрел снимки незадачливой рыжеволосой манекенщицы и ее «спасителя» — шикарного типа в белом костюме и неожиданно решил поместить статью на первую полосу воскресного, выпуска светской хроники. Габи до сих пор не могла оправиться от изумления.

— Жаль, твой отец так и не установил в доме центральную систему кондиционирования, — произнес Додд. — А он часто поговаривал об этом.

В тот год, когда Пол Кольер задумал установку кондиционеров, он вдруг загорелся приобрести громадную яхту, забыв обо всем другом. На следующий год деньги пошли на переустройство пристани для непомерно дорогого судна и на расширение веранды для проведения еще более многолюдных и шикарных приемов.

Габи подняла глаза на стену за спиной Додда Брикела, увешанную снимками в рамочках, включая тот, знаменитый, что попал на обложку августовского выпуска журнала «Таймс». Элегантная любимица завсегдатаев светских приемов, миссис Пол Астон Кольер позировала на задней веранде своего фешенебельного особняка на Палм-Айленд. Тридцать с лишним лет назад Жаннет была восхитительна, золотистое шифоновое платье удивительно шло к ее рыжеватым волосам. Она и тогда уже порядком выпивала, но разрушительное воздействие алкоголя еще не было заметно.

Над обложкой «Таймс» висел большой снимок Пола Кольера на площадке для игры в поло на Палм-Бич. Стройный, красивый, полный энергии молодой человек обнимал за плечо Уинстона Рокфеллера. Были там фотографии Пола Кольера с Сонни Уитни на ипподроме в Хайели, с Бетти Грэбл в спортивной машине на Палм-Спрингс, наконец, с сенатором Джеком Кеннеди на яхте в Кейп-Код. Во всей богатой коллекции фотоснимков, развешанных по всему первому этажу старого дома Кольеров, лишь на двух-трех была изображена маленькая, тихая и одинокая малышка Габриэль, дочь четы Кольеров, имевшая не слишком лестное прозвище «Мышка».

В гостиной коллекция продолжалась серией снимков эстрадных артистов Майами-Бич, позднее ставших мировыми знаменитостями: молодые Дин Мартин и Джерри Льюис, работавшие тогда в комедийной труппе; Артур Годфри и Джеки Глисон, чьими именами теперь названы улицы их любимого Майами-Бич; а под изображением Годфри с Глисоном красовался снимок поющих сестер Макгир вместе с их близким другом, местной знаменитостью и известным крестным отцом мафии Сэмом Джанкана.

Габи заметила, что Додд с сочувствием смотрит на нее.

— На работе выдался трудный день, милая? Осваиваешься понемногу?

Некоторое время Габи неловко молчала, пытаясь подыскать подходящий ответ. Она чувствовала себя в долгу перед Доддом и его отцом за то, что они устроили ее на работу. Но, несмотря на это, ее теперь так и подмывало сказать, что она нисколько не продвинулась на поприще репортерши «Таймс джорнэл» с тех пор, как заняла это место. Но Габи не решалась признаться в этом Додду, опасаясь, что тот непременно пожелает что-то предпринять. Они и так уже достаточно постарались.

— На днях отец обедал с Гарднером Хедисоном, — сказал Додд, не дожидаясь ее ответа. — Спрашивал, как ты справляешься со своей новой работой. Хедисон заверил, что дела идут неплохо. Он вполне доволен.

Габи нахмурилась. Ребята из «Таймс джорнэл» наверняка тут же узнали, что отец Додда обедал со своим другом издателем. А это вряд ли будет способствовать росту ее популярности в коллективе.

— Лучше бы твой отец не делал этого, Додд. Не стоит справляться обо мне во время обеда с Гарднером Хедисоном.

— Почему? — удивился Додд.

Краем глаза Габи заметила, что мать склонила голову вперед и чуть ли не касалась лицом содержимого своей тарелки. Если повезет, промелькнуло у нее в голове, Жаннет удастся уложить в постель пораньше. Если, конечно, мать не отрубится прямо здесь, за столом.

— Понимаю, что он хочет помочь, Додд, но лучше бы он не вмешивался.

На этот раз нахмурился Додд.

— А ты бы лучше не прибеднялась, милая. Когда отец сказал Хедисону, что ты дочь Пола Кольера, тот сразу захотел принять тебя на работу. — Додд потянулся через стол, чтобы пожать руку Габи. — Так что отцу не пришлось просить за тебя, Мышка, сработало твое имя. Ты нужна газете. Нынче уроженцы Майами здесь так же редки, как зубы у курицы.

Габи высвободила руку.

— Конечно, всем ясно, что меня держат не из-за особых способностей к журналистике. — Она понимала, что раздражена и не должна говорить этого, но ничего не могла с собой поделать. — К тому же я ничего не смыслю в моде.

— Не пойму, отчего ты не довольна этой работой? — неожиданно вмешалась Жаннет. Она подняла пустой шейкер и с раздражением потрясла его. — К тому же я не просила, чтобы ты нянчилась со мною. Мой отец оставил мне кучу денег!

Додд бросил на Габи предостерегающий взгляд.

— Мне кажется, Габи вполне устраивает ее работа, Жаннет, — осторожно заметил он.

— О, оставь ее в покое, — пробормотала Габи. — К вечеру она уже не может поддерживать вразумительный разговор. Она слишком пьяна.

Лучше бы она не делала этого замечания. На лице ее матери появилось выражение ядовитой злобы.

— Никто тебя и не заставляет работать! — пронзительно взвизгнула Жаннет. — Видит Бог, ты могла бы заграбастать уйму денег, если бы вышла замуж за Додда!

Наступила гробовая тишина.

Как Габи ни пыталась убедить себя, что мать пьяна и несет чепуху и Додд прекрасно знает это, легче ей не становилось.

— Если бы ты не смоталась в Европу, — продолжала Жаннет хриплым голосом, — Додд никогда бы не женился на другой.

Габи беспокойно задвигалась, чувствуя, что не в силах посмотреть в сторону Додда.

— Ты сбежала! — Теперь, когда Жаннет разошлась, ее уже невозможно было остановить. — Сбежала, глупая маленькая Мышка! Могу поспорить, Додд так до сих пор и не знает, что ты в него влюблена!

Додд смущенно кашлянул, не отрывая взгляда от Габи.

— Жаннет, давай сменим тему.

— И чего ты добилась, сбежав в Европу? — не слушая его, кричала Жаннет. — Забрала деньги со своего счета и пустила их на ветер, а ведь они могли бы пригодиться нам, особенно в последние годы, когда отец был так болен!

Габи так резко поднялась из-за стола, что загремела посуда.

— Не беспокойтесь, — сказала она. — Я уберу со стола позже.

— Вы видите?! — возопила ее мать. — Она снова убегает! Вот так она делает всегда! Однако Габи уже и след простыл.

3

Габи, закрыв глаза, прислонилась к кухонной раковине. Самое худшее, что ждало ее дома, думала она, был не шок, который она пережила, обнаружив, что родительские деньги истрачены и она вынуждена искать в Майами работу. Она была согласна на любую работу, чтобы только обеспечивать мать. И даже не то унижение, которое она испытала, когда Додд и его отец уговорили издателя «Таймс джорнэл» принять ее на работу, а затем выяснилось, что она бездарная журналистка, хотя репортажи о моде, если не считать составление некрологов, были самым легким жанром на этом поприще. Нет, самое ужасное для нее было вынужденное общение с Жаннет.

Когда Додд вошел на кухню, Габи все еще стояла, понурившись.

— Ты знаешь, что мой отец вовсе не «хворал долгие годы», как говорит мать, — отрывисто произнесла она. — Ох, Додд, если бы она написала что-нибудь о деньгах, о болезни сердца у отца, ты же знаешь, я бы немедленно вернулась!

Додд смотрел на нее с сочувствием, сложив руки на груди.

— Не обращай внимания на то, что говорит твоя мать, Мышка.

— Не обращать внимания?! Боже мой, но это ведь невозможно! — Габи закрыла лицо руками. — Зачем ты только вызвал меня из Италии? — продолжала она приглушенным голосом. — Отчего просто не позволил шерифу прийти и опечатать дом, а мою алкоголичку мать поместить в какую-нибудь лечебницу?!

— Габи, это же твоя мать! — Судя по всему, его покоробили ее слова. — И по закону ты несешь за нее ответственность.

— Ответственность? Мои родители никогда не знали, что значит это слово! Потому-то я и бежала из родного дома! — Она сделала энергичный жест, обводя рукой комнату. — Кто поверит, что когда-то этот особняк считался одним из самых роскошных во всем Майами? Теперь он превратился в развалину по вине двух людей, моих родителей, которые разрушали все, к чему только не прикасались!

Додд тяжело вздохнул. Они и прежде говорили об этом.

— Милая, Жаннет нуждается в твоей помощи. Потому я и вызвал тебя.

Габи, повернувшись к раковине, резко открыла краны, и вода мощной струей хлынула на тарелки.

— Я бы хотела вернуться во Флоренцию и заняться своей прежней работой!

Додд взял кухонное полотенце.

— Нужно установить опеку над твоей матерью. — Уже много раз он как адвокат и друг советовал это. — Дальше тянуть уже нельзя.

— Это не так-то просто осуществить, — огрызнулась Габи. — Она не позволит!

— Нет, позволит. — Додд взял тарелку и не спеша вытер. — Все не так сложно. Тебе нужно, чтобы мать подписала доверенность. Тогда ты сможешь продать этот дом и получить хоть какие-то деньги. Из этих денег ты смогла бы погасить просроченные платежи, и, возможно, кое-что еще осталось бы на лечение Жаннет.

Габи покачала головой.

— Мама ничего не станет подписывать. Она считает, что, если подпишет какую-нибудь бумагу, мы тут же упечем ее в клинику. — Габи повернулась лицом к Додду. — Знаешь, моя мать права, — сказала она, понизив голос. — Я слишком труслива, не могу ей ни в чем возразить. Иметь таких родителей, как Пол и Жаннет, для меня непосильный крест.

— Ну же, Мышка, — начал Додд, — не сгущай краски.

— Это правда! Мать с отцом были полностью поглощены собой. У них никогда не находилось для меня времени. А теперь мне приходится расхлебывать за них! — с горечью воскликнула Габи и бросила посудное полотенце в мыльную воду. — О Господи, какая жара! Ненавижу Майами. Не хочу здесь оставаться!

— Успокойся, милая. — Додд быстро подошел к Габи, обнял ее и положил подбородок ей на голову. — Милая Мышка, ты так хорошо держалась до сих пор, — прошептал он. — Не расклеивайся же теперь.

Габи посмотрела в окно. В потемневшем стекле они оба отражались, как в зеркале: крепко сложенный мужчина со взъерошенными светлыми волосами и суровым лицом, когда-то красовавшимся на разворотах спортивных изданий. Теперь на нем лежала печать успеха и благосостояния. По контрасту с ним, ее образ казался тонким и смутным, она не обладала эффектной красотой своей матери, но унаследовала от нее прекрасные серебристо-серые глаза и рыжевато-каштановую копну вьющихся волос.

Габи слегка отстранилась от него.

— Прошу, не называй меня Мышкой. Ты же знаешь, как я ненавижу это прозвище.

— Ладно, не Мышка. — Она уловила в его голосе нежность. — Ты права, оно тебе больше не идет. — Он немного помолчал и затем прошептал ей на ухо. — Боже, как ты хороша!

Габи закрыла глаза, не решаясь заговорить. Разве она не мечтала когда-то, чтобы Додд пришел и успокоил ее? Обнял, как теперь? Он всегда был ее героем — этот загорелый уверенный в себе победитель. Он единственный, кто действительно понимал, что значило для Габи Кольер пренебрежение ее родителей. Додд Брикел был первым и единственным любовником Габи, когда ей исполнилось восемнадцать лет.

Но вышло так, что он женился на другой.

— Все образуется, милая. — Голос, шедший прямо из глубины его сердца, нес успокоение. — Вот увидишь.

Габи не была в этом уверена.

— Все призраки моей юности по-прежнему здесь, в доме. — Она поежилась. — И они снова вошли в мою жизнь. О, Додд, — тихо сказала Габи, — я думала, что никогда не вернусь в Майами. По крайней мере, что это будет не так, как происходит в действительности!

— М-м-м, — протянул он, и его теплое дыхание коснулось ее щеки.

— Только не говори это свое «м-м-м». Твои родители были добрыми и славными. Мои же — нет.

Семья Додда жила напротив Кольеров на той же Ройал-Палм-Вэй в просторном особняке, построенном, как и полагалось, в испанском стиле. С детства Додд и Габриэль дружили и проводили много времени вместе. Однако консервативный адвокат Доддсон Брикел-старший никогда не поддерживал близких отношений с Полом и Жаннет, как, впрочем, и с большинством обитателей Палм-Айленд. Когда Додд учился в средней школе, Брикелы переехали в имение под Коконат-Грув.

Габи отклонила назад голову и заглянула Додду в глаза.

— Додд, помнишь Уилли, нашего шофера, который каждый день возил меня в школу на «Кадиллаке»? — Ее губы тронула улыбка. — В те времена даже в Майами это было редкостью — приезжать в школу на огромном лимузине с шофером. Но все от того, что ни отец, ни мать по утрам не могли оторвать голову от подушки.

Он тоже улыбнулся.

— Ну и кто у нас здесь живет прошлым?

Внезапно с веранды раздался грохот, и они вздрогнули.

— Хочешь, я схожу и посмотрю, все ли с ней в порядке? — спросил Додд.

Габи повернулась к раковине.

— Она просто уронила свой стакан с выпивкой. Нальет себе другой.

Додд все еще настороженно прислушивался.

— Надеюсь, твоя мать не выйдет из дома? Что, если она потащится к причалу?

Габи вынула затычку из раковины и стала следить, как вода, медленно кружась, утекает в отверстие. Не мешало бы вызвать водопроводчика. Вся канализационная система в доме в неисправности.

— За ней повсюду бродит Юпитер. Я видела, как он преграждает ей дорогу и оттесняет назад, если она подходит слишком близко к воде.

Додда, казалось, этот довод не убедил.

— Габи, этот старый пес в таком же состоянии, как и все остальное здесь. Сколько ему лет? Пятнадцать, шестнадцать? — Не получив ответа, он пробормотал: — С тех пор как я пришел, Юпитер все время лежал на лужайке. Не заметил, чтобы он хотя бы раз встал со своего места. Это не самая надежная защита, дорогая, он умирает от старости. Тебе следовало бы его усыпить.

Габи не собиралась обсуждать подобные вещи.

— Юпитер мне помогает. В конце концов, я же не могу постоянно присматривать за мамой, особенно посреди ночи, когда она бродит по дому со стаканом в руке и крутит старые пластинки Фрэнка Синатры. Мне же тоже хочется иногда поспать!

— Габи, она не в состоянии позаботиться о себе, оставаясь одна.

— Днем она не одна, — напомнила ему Габи. — Здесь Ангел и Елена.

Мать и сын Эскудеро жили в квартирке над гаражом Кольеров. Елена помогала по дому нескольким семьям, живущим по соседству на Палм-Айленд, а ее сын Ангел работал садовником.

— Эти чертовы кубинцы, — с раздражением произнес Додд. — Ваш газон не подстригали уже несколько недель. И раз уж мы заговорили об этом, именно Ангел скорее всего снабжает твою мать выпивкой.

— Откуда тебе знать! — Габи всегда спорила с ним на эту тему. Додд считал, что Эскудеро должны платить за жилье. А если это им не под силу, квартиру нужно предоставить кому-нибудь, кто мог бы это делать.

— Они приносят здесь такую же пользу, как и твой дряхлый пес. Что, кстати, выводит нас на другую тему. Габи, тебе это не понравится, но должен напомнить, что жить в старом доме становится небезопасно! В сущности, нынче в любой части Майами опасно жить прямо у берега.

Габи неожиданно почувствовала непреодолимую усталость.

— Пожалуйста, Додд, у меня был… — Она прикусила язык как раз вовремя. Разве можно было словами описать минувший день? — Может быть, мы обсудим это как-нибудь в другой раз?

Додд взял ее за плечи и повернул лицом к себе.

— Габи, я говорю серьезно. — Его суровое лицо не оставляло в этом никаких сомнений. — На побережье совершена серия грабежей, когда вооруженные банды подгоняли моторные лодки к частным причалам, врывались в дома и обчищали их. Это напоминало военную операцию. Ты даже не поверишь. Они штурмовали дома, как настоящий отряд боевиков.

Габи пожала плечами.

— У нас нечего брать.

— Они же об этом не знают, — мрачно сказал он. — Эти головорезы ни о чем не задумываются. Они слишком накачаны наркотиками, чтобы соображать, что делают. Две одинокие женщины в уединенном месте… — Додд внезапно замолчал.

Габи ощутила прилив неожиданного страха. Грабительские нападения, как их описывал Додд, не могли проходить в современном городе, но он говорил, что Майами — это исключение из правил.

— Елена и Ангел живут неподалеку от дома, — попыталась возразить Габи. — Они вызовут полицию, если произойдет нечто подобное. К тому же, рядом с нами есть жилые дома.

— Не доверяйся кубинцам. А половина домов по соседству пустуют. — Его лицо по-прежнему выражало тревогу. — Милая, я понимаю, что тебе не хочется во все это верить, временами я сам в это не верю, но пять лет назад, когда ты уезжала, Майами был совершенно иным. Тогда сюда еще не хлынула волна этого отребья.

Габи покачала головой.

— Ох, Додд, ты несправедлив.

— Несправедлив?! При чем здесь справедливость?! — с досадой воскликнул он. — Габи, эти латиносы превратили Майами в какую-то банановую республику. Еще десяток лет, и они вытеснят настоящих американцев.

— Что с тобой случилось? — удивилась она. — Никогда не слышала, чтобы ты так говорил!

— Что со мной случилось? — Он взволнованно мерил шагами кухню. — Жил эти годы в Майами, вот что со мной случилось. И в отличие от тебя, я осознаю всю серьезность проблемы.

— Но латиноамериканцы не единственное национальное меньшинство в Майами, — запротестовала Габи. — Ты не можешь сваливать все на них. Как насчет гаитян, переселенцев с Ямайки или…

Он резко повернулся к ней лицом.

— Габи, ты можешь обвинить меня в расизме и нетерпимости, но подумай только: на нас хлынула волна беженцев, достаточно большая, чтобы затопить город такой величины. Это катастрофа для процветающего прежде Майами — хуже нашествия саранчи!

— Додд…

— Среди них высокий процент бедных и больных, — упрямо продолжал он. — Они необразованны, невежественны, продажны и суеверны. Они даже исполняют какие-то мерзкие обряды вуду!

Наступила тишина, которую нарушила Габи:

— Ты все сказал?

Он пожал плечами.

— Я и не надеялся, что ты со мной согласишься. Тебя ведь здесь не было целых пять лет!

— Додд, я ходила в школу с кубинскими детьми. Все они были из семей профессионалов, докторов и юристов. И деньги у них тоже водились.

— Ты посещала, — напомнил ей Додд, — элитную частную школу в Рэнсом-Кантри и не могла встретить там других.

— Возможно. Но и сейчас я вижу, что латиноамериканцы здесь очень неплохо обустроились. Кстати, днем я была по заданию газеты на шоу мод в одном из самых престижных латиноамериканских районов…

И тут Габи неожиданно запнулась, вспомнив эпизод, который видела в тропическом саду поместья Санта-Маринов. Он фактически подтверждал все, о чем только что говорил Додд!

Додд не придал значения ее внезапной заминке.

— Да, латиноамериканцы отлично умеют зарабатывать деньги. Я каждый день имею с ними дело. Сколачивают немыслимые состояния, работая в южноамериканском банковском деле, на экспорте-импорте, на рынке недвижимости в Майами… — Он выдержал многозначительную паузу. — И в крупнейшей во всем мире империи наркобизнеса.

Габи потеряла дар речи. Ей показалось, что Додд вложил какой-то особый смысл в последнее слово.

— Послушай, Мышка, все, что ты слышала о Майами, правда. Местный размах торговли наркотиками просто пугает. В обороте находятся миллионы долларов от торговли кокаином. К старой проблеме, как контрабандой провести наркотики, прибавилась новая: что потом делать с деньгами от их продажи.

Габи вспомнила двух латиноамериканцев, заключавших сделку под пальмами. Дрожь пробежала по ее телу.

На этот раз от Додда не ускользнула ее реакция, и он быстро произнес:

— Боже, я виноват, милая. Ты и так устала, а тут еще я со своими разговорами. Мне меньше всего хотелось напугать тебя, но, если живешь в Майами, приходится быть осторожным.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Тишина влажной ночи окутала их под ярким светом лампы. Между ними было столько недосказанного, но никто не желал начинать разговор первым.

Наконец Додд вздохнул.

— Габи, в одном твоя мать права, — мягко сказал он. — Все было бы иначе, если бы ты вышла за меня замуж.

Это было не предложением, но обыкновенной констатацией факта. Как это похоже на Додда, подумала она, выходить из положения таким неуклюжим образом! Габи не была посвящена в детали женитьбы и развода Додда, но знала, что он расскажет, если она попросит. Все в нем теперь говорило о том, что он хочет и готов объясниться.

Неожиданно Габи засомневалась, желает ли она что-нибудь услышать от него. Это удивило ее. Впрочем, прошло пять лет, и теперь уже не имело особого значения, кто в кого был влюблен, а кто к кому равнодушен, тем более в восемнадцать лет.

— Думаю, — спокойно сказала она, — нам стоит пойти и выяснить, не пора ли маме отправляться в постель.

Полчаса спустя они стояли у «Порше» Додда. Пока он садился в машину, буря, собиравшаяся весь вечер, наконец возвестила о своем появлении дикими порывами ветра, от которых перехватывало дух.

— Пожалуй, мне лучше остаться и помочь тебе закрыть дом. — Додду приходилось кричать, так как ветер с оглушительным воем промчался через кроны деревьев, срывая на землю ветви и пальмовые листья.

Габи придержала рукой разлетавшиеся волосы, отводя пряди с лица.

— Нет, я сама справлюсь. Мне только нужно подставить какую-нибудь посуду в тех местах, где протекает крыша.

— Черт, я и забыл о проклятой крыше! — Он смотрел на нее через опущенное стекло машины. — Позволь мне все же помочь.

Габи хотела лишь, чтобы он поскорее уехал. День тянулся бесконечно, и она была страшно измотана.

— Нет, я уже научилась сама справляться!

— Не забудь запереть двери, — крикнул Додд. — Помни, что я рассказывал о нападении грабителей.

Поддавшись импульсу, Габи наклонилась к опущенному стеклу автомобиля.

— Додд, ты знаешь кого-нибудь по имени Джеймс Санта-Марин?

— Кого? — Хлынул проливной дождь, практические заглушая их слова. — Знаю. — Додд скорчил гримасу. — А что?

Габи тут же пожалела о своем вопросе.

— Так, ничего. Просто кто-то упомянул сегодня это имя.

— Отменный сукин сын. Управляет импортом «Санта-Марин-Херманос». И банком… — Часть его фразы потонула в раскате грома. До Габи долетело лишь: — и держись от него подальше!

Габи стояла некоторое время, глядя на красные точки задних огней «Порше», пока Додд притормаживал у контроля на въездных воротах Палм-Айленда, а затем повернул на мост, ведущий к дамбе Мак-Артура. В этот момент небо вспорола ослепительная вспышка молнии, так что стали видны гигантские белые лайнеры в порту Майами, затем вновь все потонуло во мраке.

Габи повернулась к дому. Подъездная дорожка уже была устлана сорванными листьями. Габи осторожно выбирала путь, ветер беспощадно трепал ее одежду. В помещении над гаражом, где жили Эскудеро, свет был погашен. Она не заметила даже сине-белого свечения телевизионного экрана. Ангел и его мать скорее всего уже спали.

У передней двери Габи встретил Юпитер. Старый Лабрадор боялся громовых раскатов и прижимался к хозяйке, жалобно поскуливая.

Габи толкнула пса.

— Юпитер, успокойся! — Во время гроз убежищем собаке служил старый сарай для инструментов рядом с лодочным причалом. — Через минуту я выпущу тебя.

Пока пес путался у нее под ногами, Габи зашла на кухню, собрала стопку кастрюль и понесла их в холл.

Крыша протекала уже много лет. Габи пристроила под падающими каплями несколько кастрюль и направилась в похожую на пещеру старинную гостиную. Здесь капли падали с внушительной высоты; потолок находился более чем в тридцати футах над пыльным кафельным полом.

В Майами человек при всем своем желании не мог жить далеко от воды. На Палм-Айленде, находившемся посреди Бискайнского залива, воздух всегда был насыщен влагой. Теперь, перед надвигавшейся бурей, нижний этаж дома напоминал парную. Габи установила последнюю кастрюлю и стала приводить в порядок растрепавшиеся на ветру волосы. На ней была все та же блузка и юбка, что она надела утром, отправляясь на работу, — одежда, в которой Габи провела весь этот знойный, изнурительный, бесконечный день. Распустив волосы и позволив им свободно ниспадать на плечи, Габи с облегчением вздохнула.

Неожиданно разряд молнии, голубовато-белый и ослепительный, ударил совсем близко. Лампа в гостиной мигнула и погасла.

Во внезапно наступившей темноте Юпитер окончательно потерял терпение. Он, как бешеный, бросился к стеклянной двери веранды и стал, повизгивая, скрести об нее когтями. Габи лишь приоткрыла входную дверь, но налетевший порыв ветра с силой распахнул ее, и старый Лабрадор стрелой вылетел вон и исчез в ночном ненастье.

Габи встала в дверном проеме, вдыхая острый запах морского ветра. Буря надвигалась с залива, яростно поднимая белые буруны. Похоже, стихия разыгралась не на шутку и Майами ждала одна из тех страшных бурь южной Флориды, когда в щепки разлетаются яхты, стоящие на якоре, и вырываются с корнем деревья, и после которой на долгое время прекращается подача электричества.

Зрелище было одновременно устрашающее и захватывающее. Во время очередной, особенно длительной вспышки молнии Габи увидела над покрытой бурунами водой сверкающую шаровую молнию, напоминавшую луч прожектора.

Габи прищурилась. А вдруг это действительно прожектор? Нет, не может быть. Никто в такое время не рискнет выйти в Бискайнский залив. Следующий удар молнии расщепил небо. На одно короткое мгновение мир приобрел изумительный оттенок, все окрасилось в голубовато-белый и черный цвета. И тут Габи явственно различила огромную белую моторную яхту, очертаниями напоминающую космический корабль, которая разрезала волны у самого причала Кольеров.

В следующий момент вновь наступила тьма.

Габи не двигалась, пытаясь убедить себя в том, что это лишь игра ее воображения. Однако новая вспышка подтвердила реальность яхты с призрачными белыми контурами, чей прожектор ощупывал бурлящую черную воду. Вот он поймал силуэт полуразрушенного причала и замер.

Внезапно буря с удвоенной силой налетела на остров, срывая широкие пальмовые листья, и те, как метательные снаряды, проносились над задней лужайкой. Габи по-прежнему видела свет прожектора. «Значит, это все же яхта», — ошеломленно подумала она. У их старого причала остановилась чья-то яхта!

В сознании Габи всплыло все, что говорил Додд о бандах грабителей, нападавших на прибрежные дома. Почти полночь. Она была одна, если не считать пьяной матери, которая спала беспробудным сном на верхнем этаже. Что делать? Ее разум отказывался поверить в реальность происходящего, но все происходило наяву.

Габи повернулась и ринулась через веранду в неосвещенную гостиную, натыкаясь в темноте на различные предметы. Господи, почему непременно должен был выключиться свет?

Новый разряд молнии озарил комнату. Габи добралась до столика рядом с кушеткой и кое-как дотянулась до телефона. Грабители или торговцы наркотиками, кто бы они ни были, в этот момент, вероятно, спрыгивали с борта своей суперсовременной яхты на полуразрушенный причал. В руках они наверняка держали автоматы.

Ее дрожащие пальцы нащупали диск старомодного телефонного аппарата. Нужно набрать 911. Необходимо сохранять спокойствие и не потерять дар речи, когда она свяжется с оператором. Не исключено, что еще все обойдется. Обыкновенные ребята, застигнутые врасплох бурей, решили переждать на ее пристани.

Но Габи сама не верила в это.

Она наклонилась к аппарату, стараясь разобрать в темноте цифры на телефонном диске и едва сдерживая рвущийся наружу крик ужаса.

Она совершенно беспомощна! Пьяная мать в расчет не идет. У нее нет ни ружья, ни пистолета. Тут Габи вспомнила о ножах на кухне, но в следующий момент поняла, что вряд ли сможет воспользоваться ими. Ей не удастся даже задержать высаживающихся на берег грабителей. В вопросах самозащиты она была не компетентна.

Габи прижала телефонную трубку к уху в ожидании гудка, и тут ее поразило новое открытие: вместе с оборванными бурей электропроводами вышла из строя и телефонная сеть.

4

Снаружи, сквозь шум свирепствующей бури, раздался лай Юпитера.

Дрожа от страха, Габи стояла, будто прикованная к месту. Мать была права, называя ее трусихой! Бежала в Европу, когда любимый мужчина женился на другой, и всеми правдами и неправдами избегала встреч с Полом и Жаннет. Однако теперь, впервые в жизни, ей некуда было бежать. Она попалась!

Пронзительный лай собаки перешел в злобное рычание, сливавшееся с шумом бури. «Юпитер! — внезапно подумала Габи. — Его убьют, если он попытается преградить дорогу к дому!»

Габи выронила телефон, и тот с грохотом упал на пол. Не обратив на это никакого внимания, она ринулась к веранде, еще не зная точно, что именно собирается предпринять.

Ослепительные вспышки молний то и дело освещали окутанный мраком дом. На короткий промежуток времени становилось светло как днем, но в следующую минуту наступала кромешная тьма. У двери, ведущей на веранду, Габи споткнулась и чуть не упала. Она вскрикнула от боли, но голос ее потонул в реве бури.

Габи понимала, что глупо паниковать из-за Юпитера, в то время как ей самой грозит не меньшая опасность, но не могла оставить в беде своего старого любимца. Она приоткрыла дверь на улицу, но сильный порыв ветра вновь захлопнул ее. Новая вспышка молнии, ударившейся в землю где-то на Палм-Айленде, ярко осветила лужайку перед верандой, и Габи в косых струях дождя заметила бегущего человека. Его белый костюм промок насквозь.

Габи с ужасом стала вглядываться в ночную тьму. Неужели она действительно видела человека? Одного? Или целую банду грабителей с автоматами наперевес?

Очередная вспышка — и Габи зажала ладонью рот, чтобы не закричать: дверь веранды распахнулась настежь, и она увидела перед собой мужчину в белой рубашке и белых брюках. В наступившей темноте невидимая рука толкнула Габи назад. Мужчина захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.

Тяжело дыша, они безуспешно старались рассмотреть друг друга в темноте.

— Юпитер! — отчаянно вскрикнула Габи. Это единственное, о чем она могла думать. — Мой пес!

— Он убежал. — Прозвучавший в ответ голос был на удивление спокойным. — Мисс Кольер?

Габи отступила назад. Молния вновь рассекла небо над домом.

— Что вы сделали с моей собакой?

Высокая фигура отделилась от двери.

— Он испугался грома. Я не ошибся? — Мужчина повернул голову на звук ее голоса. — Вы Габриэль Кольер?

Габи сильно дрожала. Она узнала человека в белых брюках, белой рубашке и темном галстуке. Похоже, он сбросил лишь элегантный пиджак. Это был Джеймс Санта-Марин, которого она видела днем в обществе коленопреклоненного колумбийца, целовавшего ему руку. Габи не понимала, что этот человек делает в ее доме, но какое это имело значение, если, возможно, банда грабителей с яхты уже стремительно окружает ее жилище!

Габи отступала к двери гостиной, выставив вперед руки для самозащиты. Она ничего не соображала от охватившего ее ужаса. Громовые раскаты и вспышки молний, казалось, парализовали ее разум.

Она уловила, как Джеймс Санта-Марин двинулся в ее сторону, по дороге задев карточный столик.

— Из-за бури у вас отключился свет? — Он потер ушибленное колено. — Мисс Кольер?

— Ч-что вы здесь делаете? — С трудом выдавила Габи. — Как… откуда вы узнали, где я живу?

— В редакции газеты. — Он провел рукой по лицу. — Я сказал, что хочу побеседовать с репортершей, которая присутствовала на сегодняшнем показе мод.

— В редакции не дают такой информации! — возразила Габи.

Джеймс Санта-Марин развязал галстук.

— Мне дали! — Он отбросил галстук в сторону и принялся расстегивать мокрую рубашку.

Габи похолодела от его слов. Она вспомнила, что рассказывал Додд о разгуле преступности в Майами, и стала шарить в темноте в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать как оружие. Но ничего подходящего обнаружить не удалось.

— Не подходите ко мне! — Не стоило так откровенно выдавать свое смятенное состояние, но Габи ничего не могла с собой поделать. — Оставайтесь на месте!

Джеймс Санта-Марин замер.

— Не надо меня бояться. Вы одна дома?

Габи содрогнулась. Еще один шаг, и она окажется в гостиной. Там дверь запирается изнутри и можно чувствовать себя в безопасности. Новая вспышка молнии на мгновение озарила их фигуры.

Габи проскользнула в гостиную, но Джеймс Санта-Марин метнулся за ней следом и вцепился в дверь, не давая Габи захлопнуть ее.

— Мисс Кольер? — Его голос прозвучал совсем близко. — Мисс Кольер, я видел вас сегодня. Вы стояли там, под деревьями.

Ах, если бы только ее мать не валялась в бесчувственном состоянии на верхнем этаже и могла бы чем-нибудь помочь! Если бы соседи не были так далеко и услышали бы ее отчаянные крики! Если бы только…

Габи продолжала отступать в глубь дома, судорожно соображая, нельзя ли укрыться на кухне. Передняя дверь. А может быть, удастся выбраться из окна в гостиной? Он заметил ее в парке, когда заключалась сделка. О, Боже, она невольно стала свидетельницей, от которой необходимо избавиться! Неужели он явился сюда, чтобы убить ее?

— Меня там не было, вы ошиблись! — воскликнула Габи.

— Вы были там. — Джеймс Санта-Марин двинулся на звук ее голоса. — Я видел, как вы появились на тропинке под деревьями, а потом… — Ужасный раскат грома прервал его. — Вы убежали, прежде чем я успел остановить вас.

— Это не я… — в отчаянии соврала она. — Это была не я!

Продолжая отступать, Габи уперлась в кушетку и попыталась обогнуть препятствие.

Джеймс Санта-Марин провел рукой по волосам.

— У вас есть полотенце? Я насквозь промок.

Габи изумленно подняла брови. Полотенце? Надо же, он хочет, чтобы она принесла ему полотенце!

— Убирайтесь! — Она уже не боялась, что голос выдаст ее страх. — Если вы не уйдете, я вызову полицию!

— Полицию? — Он сделал еще один шаг по направлению к Габи. — Послушайте, именно об этом я и хотел с вами поговорить. Я имел дело с газетчиками, мисс Кольер, и знаю, как они собирают свои материалы. Мне бы не хотелось, чтобы вы подняли шум из-за… — Незваный гость поколебался, подбирая нужное выражение. — Из-за сущего пустяка.

Габи бессильно опустилась на кушетку.

— Я не газетный репортер, я пишу о моде! — Теперь она поняла, что он пришел ее шантажировать. — Вы не за ту меня приняли, — продолжала Габи, еле переводя дух. — Меня не интересуют наркодельцы или…

Слишком поздно она сообразила, что сказала лишнее. Слова застряли у нее в горле.

Наркодельцы… О Боже, у нее все-таки это вырвалось!

Габи застыла, ожидая чего-то ужасного.

— Господи, — расслышала она его слова, произнесенные шепотом, — это все, что мне нужно.

Внезапно сверкнула молния, и гром ударил прямо над их головами. Габи пришла на ум странная, даже безумная мысль, что в том, как танцевал свет вокруг его фигуры с неясным контуром, было нечто сверхъестественное. С невероятной остротой она почувствовала запах влажной одежды и дорогого одеколона, исходящий от этого мужчины. Этот запах заключал в себе угрозу, силу, неизбежность.

Было здесь и кое-что еще, осознала Габи с новым приступом ужаса. Глаза Джеймса Санта-Ма-рина были прикованы к расстегнутой на несколько пуговиц блузке. И этот напряженный взгляд таил в себе нечто непонятное, но явно угрожающее.

— Я хочу, чтобы вы немедленно убрались из моего дома, — произнесла Габи дрожащим голосом. — Что бы вы ни собирались мне сообщить, в любом случае вы можете… можете… — Что он, собственно, мог? — Можете связаться со мной на работе!

Джеймс Санта-Марин не сдвинулся с места.

— Послушайте, мисс Кольер, — наконец сказал он. — Мне нужно поговорить с вами сейчас. Нельзя ждать до завтра. Жаль, если вас так напугало мое неожиданное появление, да еще в такую бурю, будь она неладна!

Габи забилась в угол кушетки, пытаясь держаться как можно дальше от нежданного посетителя.

— Я не желаю с вами говорить! Не знаю, что вы вообразили, вот так врываясь без разрешения в чужой дом… — Голос Габи невольно перешел в пронзительный крик. — Должно быть, вы не в своем уме!

— Боже, это невыносимо, — пробормотал он. — Я, кажется, напугал вас, и мне, поверьте, неловко. То, что вы видели днем, было лишь… уф, своего рода проявлением дружеского расположения. Совсем не то, что вы, очевидно, подумали.

Габи уже не слушала его. Прижавшись к спинке кушетки, она увидела, как мужчина двинулся в ее направлении.

— Не подходите! — вскрикнула она. — Не прикасайтесь ко мне!

— Я же ничего вам не делаю! Черт, может быть, виной всему то, что я латиноамериканец? — Он неожиданно разозлился. — Поэтому вы так испуганы?

В этот момент голубовато-белый разряд молнии ударил в дерево рядом с домом. Раздался треск, как будто разорвалась бомба. Даже стены дома задрожали. Габи истерически закричала.

— Подождите! — попытался успокоить ее Джеймс Санта-Марин. — Это ведь просто молния. Все будет в порядке!

Не переставая кричать, Габи ринулась на него. Где-то в глубине души она изумилась своему поступку: Габриэль Кольер оказалась способна напасть на человека. Невероятно! Джеймс Санта-Марин лишь охнул, когда ее кулаки обрушились на его лицо и грудь.

— Юпитер! — пронзительно кричала Габи. — Полиция! На помощь!

— Успокойтесь! — Он попытался ухватить ее за руки, но в темноте нечаянно толкнул ее.

Габи пошатнулась. Она попыталась удержаться, схватившись за противника, но повалилась назад, увлекая его за собой. В следующую секунду Габи лежала, прижатая к пахнувшему затхлостью изголовью кушетки. Одна ее рука упиралась в накачанный бицепс, а другая была придавлена его бедром.

Некоторое время слышались лишь завывания бури; они лежали ошеломленные, стараясь перевести дыхание.

— Я не хотел вас толкнуть! — раздался низкий голос прямо у ее уха. — Вы не ушиблись?

Габи шевельнулась под ним, пытаясь освободиться, но распластавшееся поверх тело с силой вдавливало ее в поверхность кушетки. К тому же она обнаружила, что рука, стиснутая несколько ниже его пояса, внезапно ощутила под мокрой одеждой заметную выпуклость.

Габи почувствовала, как напрягся Джеймс Санта-Марин.

Тяжелые капли тропического ливня молотили по крыше дома, и к этому шуму примешивался звук капель, падающих с прохудившегося потолка залы в подставленные банки и кастрюльки. Джеймс Санта-Марин поднял голову и посмотрел на Габи. Лицо его приняло настороженное изучающее выражение.

Сердце Габи вот-вот было готово выпрыгнуть из груди: они лежали на старой кушетке в интимной позе. Грудь Джеймса Санта-Марина, точно пресс, давила на груди Габи, а его рука обнимала ее талию.

— Дайте мне встать, — задыхаясь, произнесла она.

Темные с поволокой глаза в нескольких дюймах от ее лица смотрели с отсутствующим выражением, — Вам больно?

— Вы ударили меня! — крикнула Габи. — Слезайте сейчас же!

— Я не мог вас ударить. — Нижняя часть его тела слегка ожила под ее рукой. — Я не бью женщин.

Габи почувствовала головокружение, словно она погрузилась в стремительный водоворот времени. Они совсем не знали друг друга, и Габи вряд ли могла объяснить интимные прикосновения этого стройного мускулистого тела, придавившего ее всей тяжестью. Рука, случайно прижатая к его паху, ощущала нарастающее напряжение мужской плоти.

Габи почувствовала смятение. Нет, она не готова к этому! Секс. Напор. Пальцы ее судорожно сжались.

Она подавила неожиданно подступившие слезы. От его мокрой одежды стали влажной и ее блузка, и юбка. Легкий аромат мыла и мускусный запах мужского тела распространялись в воздухе. Но Габи отказывалась во все это верить. Это всего лишь ночной кошмар, пыталась она убедить себя. В действительности нет никакого незнакомца, который лежит, прижавшись к ней, на кушетке в гостиной, нет бури за стенами дома, нет и яхты у причала Кольеров. Происходящее слишком невероятно, чтобы быть реальным. Утром она проснется в своей постели и посмеется над причудливым сном.

Габи зажмурилась, уверенная, что, открыв глаза, обнаружит, что все ей привиделось.

И тем не менее таинственный гость не исчез.

Точеное лицо находилось прямо перед ее глазами. Она даже различала во мраке его блестящие зубы.

— Вы такая… — пробормотал он.

Его лицо приблизилось. Парализованная, не смея даже дышать. Габи почувствовала теплое прикосновение его губ.

Это был осторожный, словно бы изучающий, поцелуй, но он оказал на нее ошеломляющее воздействие. Ее губы изумленно приоткрылись.

У него вырвался тихий страстный стон, потом он с жадным, почти грубым вожделением прижался губами к ее рту. Он целовал ее шею, висок, мочку уха, как будто стремился насытиться, прежде чем она успеет его остановить.

Адское пламя вспыхнуло между ними, застав обоих врасплох. Габи не могла перевести дух. «Так вот она — знаменитая латиноамериканская страсть?» — мелькнуло у нее в голове. Ощущение напряженного мощного тела, навалившегося сверху, жадные прикосновения горячего рта казались всепоглощающими. Она сама увлеклась происходящим! Если и суждено было произойти чему-то ужасному, она знала, что у нее не хватит воли сопротивляться.

Он сам внезапно остановился, разрушив темные чары момента. Отпрянув и посмотрев на нее сверху вниз, Джеймс Санта-Марин пробормотал:

— Я, должно быть, сошел с ума! Да. я, верно, совсем потерял голову, если творю такое!

Габи была словно в тумане. Она не замечала промокшей одежды, запаха затхлости кушетки, напрочь забыла, что наверху спит пьяным сном ее мать. Она чувствовала себя так, будто никогда не целовалась прежде, и к ней ни разу не притрагивались мужские руки. Возможно ли, чтобы человек вложил в свой поцелуй столько страсти и нежности? Каждый дюйм ее кожи был наделен теперь особой чувствительностью — напрягшиеся трепещущие груди, пальцы, погрузившиеся в его густые волосы, налившиеся сладкой тяжестью бедра, льнувшие к нему.

Габи предпринимала отчаянные попытки стряхнуть с себя это наваждение. Она внушала себе, что этот сильный мужчина с привлекательной внешностью социально опасен, способен к насилию, и полиция уже наверняка идет по его следу. Но ее тело стало неуправляемым, и, несмотря ни на какие доводы рассудка, ее неудержимо влекло к этому человеку. Это было похоже на безумие. Темнота каким-то образом заворожила ее. Более того, Габи не могла отделаться от странного ощущения, что эта непостижимая магия мрака, напоенного бушующей стихией, застала врасплох и его.

Он расстегнул до конца пуговицы на ее блузке.

— Позволь мне, — прошептал он, почувствовав ее слабый протест. Легчайшие прикосновения ласкали шею, тонкую ключицу, округлость ее груди. — Ты так свежа, так прелестна. — Голос его низко завибрировал, когда он приспустил блузку с ее плеч. — Как лунный свет. — Большой палец потерся о нежный бутон ее соска через шелковистую ткань бюстгальтера, и она застонала.

В густой темноте Габи охватило возбуждающее ощущение своей полной наготы, хотя она и оставалась одетой. И ей совсем не хотелось, чтобы он остановился. Черные цыганские глаза, прикрытые густыми ресницами, внимательно изучали ее. Его губы изогнулись в чувствительной усмешке, многообещающей и соблазнительной. И Габи зачарованно глядела на него, думая лишь о красоте этого рта. Она жаждала поцелуя и страшилась собственного желания. Прикосновения его рук, ласкающих ее груди, сбрасывающих одежду, мешающую ему прильнуть разгоряченной кожей к ее телу, раздували между ними жаркий огонь страсти, поразительный по своей силе.

Габи почувствовала, как его влажный настойчивый рот прикоснулся к ее плечам, потом опустился вниз и прижался к кружеву бюстгальтера.

Габи понимала, что не станет сопротивляться ему. Это было безумием. И в то же время казалось неизбежным. Джеймс Санта-Марин что-то прошептал ей на ухо, скользнув пальцами под бюстгальтер. Расстегнув его и откинув в сторону, он прильнул ртом к обнаженной груди.

Габи полностью отдалась во власть своих ощущений. Она желала, чтобы этот прекрасный мужчина, пахнущий дождем, ночью и бурей, касался всего ее тела. Его губы нежно сжали ее сосок, Габи изогнулась, широко раздвинула ему навстречу ноги, и гортанный звук сорвался с ее губ. Она не могла больше ждать, желая лишь одного: сорвать с него одежду, принять в себя его мощное тело и утолить разгоревшееся желание. Ее ищущая рука коснулась мужской плоти под мокрой тканью брюк. Раздался стон, свидетельствующий о том, что Джеймс Санта-Марин мог в любой момент потерять самообладание.

Потом последовал звук расстегиваемой «молнии», и его рука увлекла за собой ее руку.

— Не говори мне «нет»! — властно приказал он. — Я хочу тебя. Боже, как я хочу тебя!

Габи и не помышляла о сопротивлении. Его рука прижала ее ладонь к отвердевшей, горячей плоти. Она и представить себе не могла такую мощь, такие размеры. Искаженное страстью лицо Джеймса Санта-Марина находилось совсем рядом. Габи видела, как он остро реагирует на ее прикосновение.

Затем он впился в ее губы таким властным поцелуем, что, стоило ему оторваться, она широко открыла глаза, безмолвно умоляя о продлении сладостного момента.

— Скажи… — выдохнул он едва слышно, — скажи, что ты против…

Она молча глядела на него, изо всех сил пытаясь сосредоточиться, не совсем понимая, что он говорит.

Каким бы странным ни был этот момент, напоминающий сон, чувственная фантазия во мраке, нарушаемом вспышками молнии, она не хотела его прекращения. Для нее уже ничего не имело значения, кроме неземного желания, сжигающего ее тело!

Не дождавшись ответа, Джеймс Санта-Марин крепче сомкнул руки вокруг ее тела, опустил голову и прижался лбом к ее лбу. Пролетело несколько долгих мгновений.

— О черт, — простонал он, — о черт!

Его тело было по-прежнему напряжено, неутоленная страсть требовала своего. «Что случилось? — в отчаянии подумала Габи. — Почему он остановился, когда я меньше всего хотела этого?»

— Не могу, — пробормотал Джеймс Санта-Марин, будто обращаясь к самому себе. — Не так…

Она услышала тяжелый вздох, почувствовала, как еще больше напряглось его тело. Узкие бедра конвульсивно дернулись, потом он замер.

Габи свободной рукой нежно прикоснулась к его щеке. Джеймс наклонился и прижался губами к ее шее. Они лежали без движения. Она чувствовала тяжесть его тела, улавливала порывистое дыхание.

Он остановился. Страсть угасла. Все было кончено.

Одним движением Джеймс Санта-Марин поднялся с кушетки, натянул рубашку и поспешно дернул вверх «молнию» на брюках. Не говоря ни слова, он посмотрел на Габи со странным выражением на красивом лице и резко отвернулся.

Габи медленно приподнялась на локте. Буря миновала, молнии уже не освещали комнату. Что же наконец произошло? — подумала она, напряженно всматриваясь в темноту. Блузка на ней была распахнута, груди обнажены, волосы рассыпались по плечам. Должна ли она радоваться, что так ничего и не произошло? И отчего этот сильный, привлекательный мужчина не тронул ее?

Джеймс Санта-Марин, как догадалась Габи, привел в порядок одежду и направился к выходу. Проходя через темную залу, он наткнулся на кастрюлю с дождевой водой и, выругавшись, сердито пнул ее ногой. Потом уже с веранды до Габи долетела его энергичная ругань, но что на этот раз послужило ее причиной, осталось ей неизвестно.

Входная дверь захлопнулась, и наступила тишина.

Габи лежала на кушетке, прислушиваясь к последним низким раскатам грома, удалявшимся по Бискайнскому заливу. Ее тело все еще трепетало от неудовлетворенного желания. Лицо горело. Габи чувствовала усталость и какую-то опустошенность.

Боже праведный, что же случилось? На этот вопрос она не могла ответить.

Напряжение прошедшего дня давало о себе знать. Модное шоу, происшествие с накачавшейся наркотиками моделью, странная сцена в лесу, обед, проведенный с матерью и Доддом, невероятная фантазия о Джеймсе Санта-Марине, который появился на громадной моторной яхте у причала ее дома — от всего этого может «поехать крыша»! Что там недавно говорила Алисия Фернандес? Жизнь в Майами похожа на один из мельтешащих видеоклипов, что смотрят подростки по телевизору. Сумбур, отсутствие логики, фантасмагория — все это напоминало горячечный бред.

Габи закрыла глаза. Это единственное разумное объяснение происходившему. Потому что, если бы все было на самом деле, Джеймс Санта-Марин, конечно, занялся бы с ней любовью, и его гибкая мускулистая фигура не растворилась бы в ночи. Нет, она сама создала захватывающий образ мужчины, и этим все сказано. После тяжелого дня она уснула здесь, прямо на кушетке, и он явился к ней в ее эротической фантазии.

Знакомый звук, донесшийся с веранды, окончательно привел ее в чувство: Юпитер вернулся, и теперь пес поскуливал и скребся в дверь, требуя, чтобы его впустили внутрь.

Ну вот, сказала себе Габи, даже с Юпитером все в порядке. Вернулся целым и невредимым.

Она села и спустила ноги с кушетки. Неожиданно ее ступня коснулась чего-то мокрого и холодного. Она наклонилась, чтобы подобрать незнакомый предмет.

В ее руке оказалось нечто, на первый взгляд непонятное. Но этот предмет служил бесспорным вещественным доказательством.

Значит, это был не сон, подумала Габи, разглядывая длинную узкую полоску темного шелка. Джеймс Санта-Марин забыл на полу ее гостиной свой галстук.

5

— Так вот, — произнес Джек Карти, взяв карандаш и скользнув по написанному ею материалу, — первые же строки вашей статьи должны быть связаны с фотографией парня, вытаскивающего модель из пруда. Поэтому здесь нужно кое-что изменить.

Сверху над материалом о шоу мод он написал: «Даже эффектное, но совершенно безопасное для жизни падение в декоративный пруд одной из манекенщиц не могло умалить блеска ежегодного показа мод, устроителем которого является Латиноамериканское общество культуры».

Габи молча наблюдала за ним. «Неужели статья годится?» — недоумевала она. Лично ей она совсем не нравилась. Да, ее нынешняя работа мало чем напоминала составление кратких искусствоведческих обзоров для музейных каталогов итальянской живописи. Порой Габи казалось, что ей никогда не постигнуть правил этой игры, если они вообще существовали, эти правила. Суть дела по-прежнему ускользала от нее.

— Вы меня слушаете? — Веснушчатое лицо редактора приняло выражение покорного терпения.

Габи кивнула, подавляя в себе почти сверхъестественный страх, который охватывал ее всякий раз, когда Джек брал в руки ее репортажи.

— Надо изменить начало, — повторил он, — потому что мы собираемся использовать снимок с незадачливой манекенщицей крупным планом на первой странице нашего раздела.

Кончиком карандаша Джек Карти обвел первый абзац. Габи заметила, что он почти никогда не смотрел ей в глаза. Он держал голову опущенной, монотонно цедя лаконичные, в стиле отдела новостей, фразы.

— Весь этот вздор, — он бесцеремонно вычеркнул несколько предложений, — надо выкинуть. И соответственно пройдитесь по остальному материалу.

Габи до сих пор не могла поверить, что статья о шоу мод, вышедшая из-под ее пера, появится в воскресном выпуске на первой странице раздела светской хроники. Габи не раз замечала, что в редакции коллеги смотрят на нее с сочувствием. Видимо, никто не ожидал от нее хорошего материала.

Она понимала, что все дело в удачных фотографиях Криссет. Ее же собственный убогий текст здесь ни при чем.

Джек взял первый снимок из пачки фотографий, лежавших у него на столе.

— Славный кадр. Рыжеволосая красотка в пруду среди лилий. Плейбой в шикарном костюме «героически» спасает ее. Смотрится, как сцена из «Полиции Майами: отдел нравов».

Габи мельком взглянула на фотокарточку восемь на десять сантиметров. Она хотела как можно скорее забыть человека, изображенного на ней, а вместе с ним ту унизительную ночь во время бури пару дней назад, когда она повела себя как глупая сексуально озабоченная особа. Она знала, что, посмотрев на фотографию, заново испытает смущение, страх и необъяснимое чувство вины.

«Надо пересилить себя», — подумала Габи. Если она не может взглянуть на снимок Джеймса Санта-Марина, то о какой работе вообще может идти речь!

Она поднесла фото к глазам. Изумительный кадр — Габи не могла не оценить его. Криссет поймала в кадр высокого широкоплечего мужчину в ту секунду, когда он ставил модель на ноги. Брызги воды, застывшие в воздухе, придавали некий романтический ореол этой, по сути, пошленькой сценке. Джеймс Санта-Марин, словно почувствовав направленный на него «Никон», повернулся, устремив взгляд прямо в объектив. Криссет удалось схватить живое энергичное выражение его лица.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.