Звезды мирового детектива - Мистер Монстр

Дэн Уэллс

Мистер Монстр

MR. MONSTER

by Dan Wells

Copyright © 2010 by Dan Wells

All rights reserved

© Г. Крылов, перевод, 2013

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Посвящается моей жене, потому что

это ее любимая книга.

Повезло ли мне?

Иначе, чем другие дети,

Я чувствовал и все на свете,

Хотя совсем еще был мал,

По-своему воспринимал.

Эдгар Аллан По. Один(Перевод Р. Дубровкина)

Пролог

Я убил демона. Уж не знаю, был ли он действительно демоном, я не особо религиозен, но я уверен, что мой сосед – это монстр с клыками, когтями и всем, что полагается демонам. Он мог изменять свой облик, убил множество людей, а если бы знал, что мне известно, кто он такой, убил бы наверняка и меня. За неимением подходящего слова я назвал его демоном, а поскольку не нашлось никого, кто бы его прикончил, пришлось это сделать мне. Думаю, я поступил правильно. По крайней мере, убийства прекратились.

Точнее, прекратились на время.

Дело в том, что я тоже монстр. Нет, не сверхъестественный демон, просто трудный ребенок. Я всю жизнь пытался держать взаперти темную сторону моей натуры, чтобы она никому не причинила вреда, но потом возник этот демон, и я бы ничего не смог сделать, если бы не выпустил ее на свободу. А теперь не знаю, как посадить ее обратно под замок.

Мистер Монстр – так я называю свою темную сторону: это ей снятся окровавленные ножи, это она воображает, как бы вы смотрелись, насади вашу голову на кол. У меня нет раздвоения личности, я не слышу голосов, просто я… Трудно объяснить. Я думаю обо всяких ужасах, и мне хочется воплощать их в жизнь, и легче договориться с моей темной стороной, делая вид, что это не я, а кто-то другой. Что не Джон хочет нарезать маму тонкими ломтиками, а мистер Монстр. Вы поняли? Хорошо, я почувствовал себя лучше.

Но есть проблема: мистер Монстр голоден. Серийные убийцы часто говорят о потребности, неодолимом желании, которое поначалу могут контролировать, но оно все усиливается, пока не захватывает их целиком. Тогда они срываются и идут убивать. Прежде я не понимал, как это, а теперь мне, кажется, стало ясно. В глубине душе я испытываю эту потребность, она такая же настойчивая и неизбежная, как физиологическая необходимость есть, охотиться или совокупляться.

Один раз я уже убил. Вопрос времени, когда я убью еще раз.

Глава 1

Перевалило за час ночи, а я все смотрел на кота.

Думаю, кот был белым, но в темноте я мог ошибиться. Лунный свет едва просачивался сквозь разбитые окна, старя комнату и превращая ее в сцену из черно-белого фильма. Серыми казались шлакобетонные стены, помятые бочки, штабеля досок и полупустые банки с краской. А в центре сидел серый кот, не желавший никуда уходить.

В руках я вертел пластиковую бутыль, слушая, как внутри ее плещется бензин. В кармане у меня лежала книжечка спичек, у ног – груда пропитанных маслом тряпок. Вокруг хватило бы дерева и разных химикатов, чтобы запалить впечатляющий костер, и мне отчаянно хотелось разжечь его, но так, чтобы не навредить коту. Я даже спугнуть его боялся, потому что мог потерять контроль над собой.

Поэтому я просто ждал, глядя на кота.

Стоял конец апреля, весна побеждала, округ Клейтон превратился из мрачного и замерзшего в радостный и зеленый. Немалую роль сыграло и то, что нас наконец-то оставил в покое Клейтонский убийца. Вакханалия жестоких убийств продолжалась почти пять месяцев и закончилась совершенно неожиданно. С конца января никто не слышал о маньяке. Городок жался в страхе еще пару месяцев, каждый вечер жители крепко запирали двери и окна, а по утрам боялись включать телевизор, чтобы не увидеть в новостях еще одно растерзанное тело. Но все было тихо, и мы постепенно уверовали, что ужас кончился и новых трупов ждать неоткуда. Появилось солнце, сошел снег, люди снова начали улыбаться. Мы выдержали бурю. Клейтон уже почти месяц окутывала атмосфера робкого счастья.

Только я один не беспокоился абсолютно: уж я-то знал наверняка, что Клейтонского убийцы больше нет, – он исчез в январе. Я убил его.

Кот шевельнулся: перестал обращать внимание на меня и принялся вылизывать лапу. Я стоял неподвижно, надеясь, что он забудет обо мне и уйдет по делам, охотиться например. Коты считаются ночными охотниками, надо же и этому моему котяре время от времени добывать пищу. Я вытащил из кармана часы – дешевые пластмассовые часы без ремешка – и проверил время: 1:05. Все бесполезно.

Этот склад соорудила строительная компания много лет назад, вскоре после большой лесопилки, – тогда люди думали, что Клейтон ждет хорошее будущее. Ожидания не оправдались, и если лесопилка еще продолжала работать, то строительная компания вовремя бросила невыгодное дело и убралась восвояси. За прошедшие годы не я один пользовался этим заброшенным зданием: стены здесь испещряли граффити, внутри и снаружи валялись пивные банки и всевозможные обертки. Я даже нашел матрас за деревянными поддонами, – видимо, какой-то бродяга здесь устроил себе пристанище. Не прикончил ли беднягу Клейтонский убийца, прежде чем я его остановил? В любом случае матрас заплесневел – на нем давно не спали, и я решил, что за зиму здесь никого не было. Когда мне представится шанс, я положу этот матрас в самое сердце костра.

Но сегодня я ничего не мог сделать. Я следовал правилам, а правила строго требовали, чтобы я не причинял вред животным. Этот кот уже в четвертый раз не давал мне спалить склад. Наверное, стоило поблагодарить его, но… мне действительно нужно было что-нибудь сжечь. Вот однажды я поймаю кота и… Нет, я не стану его мучить. Я больше никогда никому не причиню вреда.

«Дыши глубже».

Я поставил бутылку с бензином. Не было времени дожидаться кота, но я мог сжечь что-нибудь поскромнее, чем склад. Я вытащил наружу деревянный поддон и вернулся за бензином. Кот никуда не ушел, теперь он сидел в неровном квадрате лунного света, наблюдая за мной.

– На днях, – сказал я, повернулся и вышел.

Побрызгав бензином на поддон – немного, чтобы только схватилось, – я отнес бутылку к велосипеду, подальше от будущего костра. Безопасность прежде всего. Светили звезды, по сторонам маячил лес, хотя само здание стояло на поляне среди гравия и пожухлой травы. За деревьями шумела федеральная трасса, там ехали припозднившиеся дальнобойщики и редкие полусонные легковушки.

Я встал на колени перед поддоном, чувствуя в воздухе запах бензина, и вытащил спички. Я не стал ломать щепки и сооружать настоящий костер, просто чиркнул спичкой и бросил на пропитанные бензином доски, которые сразу же вспыхнули желтоватым огнем. Пламя неторопливо поглотило бензин и принялось за дерево. Я внимательно наблюдал за огнем, слушал тихие щелчки и треск, раздававшийся, если пламя находило сгустки смолы. Когда огонь надежно вцепился в дерево, я подхватил поддон сбоку и поставил вертикально, чтобы огонь лучше распространялся, потом перевернул – пусть горит целиком. Огонь двигался как живой, пробуя дерево тонким желтым пальцем, сперва надкусывая, а потом жадно захватывая и пожирая.

Костер занялся хорошо, лучше, чем я ожидал. Но все равно нужно было его подбодрить.

Я притащил со склада второй поддон и бросил поверх. Теперь пламя полыхало вовсю, ревело и трещало, с явным удовольствием перепрыгивая на новые участки. Я улыбался, глядя на него, как гордый хозяин на породистую собаку. Огонь был моим любимым питомцем, моим товарищем и единственным облегчением. Когда мистер Монстр требовал, чтобы я нарушил правила и причинил кому-нибудь вред, я всегда мог утихомирить его добрым пожаром. Я смотрел, как пламя охватывает поддон, слушал глухое рычание, когда оно засасывало кислород, и улыбался. Огню хотелось больше дерева, и я сходил за двумя новыми поддонами. Еще немного не повредит.

– Пожалуйста, не мучай меня.

Мне понравилось, как она это сказала. Почему-то я все время ждал, что она спросит: «Ты собираешься меня мучить?» – но она была слишком умна. Я привязал ее к стене в подвале, а теперь взял нож. Конечно, я собирался ее мучить. Брук не задавала глупых вопросов, и в том числе поэтому так нравилась мне.

– Пожалуйста, Джон, прошу: не мучай меня.

Я мог бы слушать такие мольбы часами. Меня радовало, как убедительно они звучат: она целиком находилась в моей власти и знала это. Она знала: чего бы она ни захотела, я один способен дать это ей. Кроме меня с ножом в руке, здесь никого не было, весь ее мир ограничивался мной: все ее надежды, все страхи – все зависело только от меня.

Я едва заметно повел ножом и ощутил приток адреналина, когда ее взгляд метнулся вслед за моим движением: сначала влево, потом вправо, вверх, вниз. Мы исполняли особый чувственный танец, заставлявший нас думать и действовать идеально слаженно.

Я испытывал такое прежде, размахивая на кухне ножом перед матерью, но уже тогда понимал, что в этой роли мне нужна только Брук. Именно с ней хотел я установить подобный контакт.

Я поднял нож и шагнул вперед. Брук, как партнер в танце, двигалась в унисон – она вжалась в стену, ее глаза расширились, дыхание участилось. Идеальный контакт.

Идеальный.

Все было идеально – именно так, как я тысячу раз представлял себе. Фантазия воплотилась в реальность, в сценарий настолько совершенный, что я ощущал, как он поднимает меня над землей и несет, несет. Ее безумные глаза не отрываясь смотрели на меня. Побледнев, она задрожала, когда я потянулся к ней. Я чувствовал, как эмоции переполняют меня, закипают, выплескиваются наружу, обжигая кожу.

«Так неправильно. Это именно то, чего я всегда хотел, и именно то, чего избегал. Это неправильно и правильно одновременно. Я не умею отличать мечты от кошмаров».

Закончиться это могло только одним – как всегда. Я вонзил нож в грудь Брук, она закричала, и я проснулся.

– Вставай, – велела мама, включая в комнате свет.

Я повернулся и застонал. Я ненавидел просыпаться, но еще больше ненавидел спать – нельзя слишком много времени проводить наедине с подсознанием. Я поморщился и заставил себя сесть.

«Я сделал это. Еще двадцать часов – и все заново».

– Сегодня трудный день, – заявила мама, поднимая жалюзи. – После занятий у тебя встреча с Кларком Форманом. Ну-ка, давай.

Я прищурился, глядя на нее сонными глазами:

– Опять Форман?

– Я говорила тебе на прошлой неделе. Наверное, еще один допрос.

– Пусть допрашивает.

Я выбрался из кровати и пошел в душ, но мама преградила мне путь.

– Постой, – сказала она сурово. – Что мы должны произнести?

Я вздохнул.

– Сегодня я буду думать только о хорошем и улыбаться всем, кого увижу, – вместе с ней повторил я нашу ритуальную утреннюю фразу.

Она улыбнулась и похлопала меня по плечу. Иногда я страстно желал, чтобы у меня был просто будильник.

– Что ты хочешь сегодня: кукурузные хлопья или овсяные?

– Я сам залью себе кашу, – ответил я и протиснулся мимо нее в ванную.

Мы с мамой жили над моргом в небольшом тихом районе на окраине Клейтона. Формально наш дом находился за городской чертой, но все местечко было таким маленьким, что никто не замечал, в городе ты живешь или за городом, а если замечал, то не придавал значения. В Клейтоне благодаря наличию у нас морга мы принадлежали к тому небольшому кругу семей, где ни один человек не работает на лесопилке. Если кто-то думает, что в таком городке недостаточно покойников, чтобы держать свою похоронную контору, он прав; в прошлом году мы едва сводили концы с концами и денег по счетам вечно не хватало. Отец платил алименты, точнее, правительство вычитало алименты из его жалованья, но их было недостаточно. Потом осенью объявился Клейтонский убийца и поддержал наш бизнес. Умом я понимал: это грустно, когда для выживания твоего дела должно умереть столько людей, но мистер Монстр наслаждался каждой минутой того времени.

Мама, конечно, не знала про мистера Монстра, но ей было прекрасно известно о моем диагнозе – «кондуктивное расстройство». Это такой завуалированный способ сказать о социопатических наклонностях человека. Официально это называется «диссоциальное расстройство личности», но такой диагноз разрешается ставить только после восемнадцати лет. А мне еще до шестнадцати оставался месяц, так что пока я обходился «кондуктивным расстройством».

Я заперся в ванной и уставился в зеркало. К нему были приклеены маленькие записки – мама писала их, чтобы напоминать о важном, не о повседневных мелочах вроде назначенных встреч, а о принципах, по которым следует жить. Я иногда слышал, как она повторяет их себе под нос, вставая утром с постели. Что-то вроде: «Сегодня будет лучший день в моей жизни» – и другую подобную чушь. Самую длинную памятку она написала для меня – это был список правил на разлинованной розовой бумаге, приклеенной к уголку зеркала. Тех самых правил, которые я составил много лет назад, чтобы держать взаперти мистера Монстра. Я строго следовал им до прошлого года, но потом выпустил мистера Монстра из клетки. Теперь мама взяла на себя обязанность следить за тем, как я соблюдаю эти правила. Я перечитал список, пока чистил зубы.

Правила:

Я не мучаю животных.

Я ничего не поджигаю.

Если я начинаю о ком-то думать плохо, то прогоняю эти мысли и думаю что-нибудь хорошее.

Я не называю людей «это».

Если я начинаю преследовать кого-то, то потом целую неделю стараюсь по возможности не приближаться к нему.

Я не угрожаю людям, даже косвенно.

Если кто-то угрожает мне, я ухожу в сторону.

Очевидно, что правило о поджогах я уже отверг. Мистер Монстр был так настойчив, а наблюдение со стороны матери так пристально, что где-то неминуемо образовалась бы трещина. Костры – маленькие, контролируемые костры, которые никому не причиняли вреда, – я считал чем-то вроде клапана для выпуска пара. Мне приходилось неизбежно нарушать это правило, если я хотел иметь хоть малейшую надежду соблюдать остальные. Я, конечно, ничего не говорил маме; пункт этот оставался в списке, но я его игнорировал.

Откровенно сказать, я высоко ценил мамину помощь, но… жить с этим было непросто. Сплюнув пасту, я прополоскал рот и пошел одеваться.

Позавтракал я в гостиной, смотря новости, а мама маячила в коридоре у меня за спиной так близко, как позволял провод от плойки.

– Что-нибудь интересное в школе сегодня? – спросила она.

– Нет, – ответил я.

В новостях тоже не было ничего интересного, по крайней мере никаких смертей в городе, а меня только это и интересовало.

– Ты считаешь, Форман хочет допросить меня еще раз?

Мама у меня за спиной на несколько секунд погрузилась в молчание, и я знал, о чем она думает, – мы не все рассказали полиции о том, что случилось в ту ночь. Одно дело, когда за вами приходит серийный убийца, и совсем другое – когда серийный убийца оказывается демоном и на твоих глазах превращается в прах и черную слизь. Как ты расскажешь о таком полиции, не рискуя оказаться в сумасшедшем доме?

– Наверняка они просто хотят убедиться, что все правильно поняли, – наконец произнесла она. – Мы рассказали им все, что знали.

– Все, кроме истории про демона, который пытался…

– Мы не будем об этом говорить.

– Но мы не можем просто делать вид…

– Мы не будем об этом говорить, – повторила мама.

Она ненавидела вспоминать о демоне и почти никогда не признавала его существование вслух. Мне отчаянно хотелось поговорить с кем-нибудь, но единственный человек, с которым я мог поделиться, отказывался даже думать об этом.

– Все остальное я уже рассказывал двадцать семь раз, – проворчал я, переключаясь на другой канал. – Форман либо слишком подозрителен, либо глуп.

Другой канал был так же скучен, как предыдущий.

Мама задумалась на секунду.

– Ты думаешь о нем плохо?

– Ой, мама, брось.

– Это важно.

– Я сам справлюсь, ма, – сказал я, кладя пульт. – Я научился справляться с этим много лет назад. Не надо каждую минуту напоминать мне о всякой ерунде.

– Ты сейчас думаешь плохо обо мне?

– Да, начинаю.

– И?

Я закатил глаза:

– Ты сегодня прекрасно выглядишь.

– Ты даже не посмотрел на меня с того момента, как включил телевизор.

– Я и не обязан говорить искренние слова, главное – приятные.

– Искренность не помешает…

– Знаешь, что не помешает? – спросил я, относя пустую тарелку на кухню. – Не помешает, если ты перестанешь каждую минуту ко мне приставать. Половина плохих мыслей приходит мне в голову оттого, что ты бесконечно зудишь над ухом.

– Лучше это буду делать я, чем кто-то другой, – невозмутимо парировала она из коридора. – Я знаю, ты слишком любишь меня и не сделаешь ничего дурного.

– Ма, я социопат, я никого не люблю. По определению.

– Это что, скрытая угроза?

– Ма, бога ради… нет, это не угроза. Я ухожу.

– И?

Я вышел в коридор, раздраженно посмотрев на нее:

– Сегодня я буду думать обо всех хорошо и улыбаться.

Я схватил рюкзак, открыл дверь, повернулся и в последний раз взглянул на маму.

– Ты и вправду отлично выглядишь, – сказал я.

– Это с какой стати?

– Ты не хочешь знать.

Глава 2

Я оставил маму и спустился к черному ходу, где наша квартира на втором этаже соединяется с моргом на первом. Там на небольшой площадке между дверями и лестницей я ненадолго задержался, чтобы глубоко вдохнуть. Каждое утро я говорил себе, что мама старается сделать как лучше, что она понимает мои проблемы и единственным известным ей способом хочет помочь мне справиться с ними.

Прежде я думал, что, поделившись с ней правилами, помогу себе соблюдать их (буду выполнять более скрупулезно), но она стала контролировать каждый мой шаг, и я не видел выхода из этой ситуации. От такой заботы я с ума сходил.

В буквальном смысле.

Правила, которым я следовал, призваны были защищать людей – не позволять мне поступать плохо и попадать в ситуации, когда от меня могут пострадать люди. А пострадать они вполне могли.

В семь лет я открыл самую большую страсть моей жизни – серийные убийцы. Мне, конечно, не нравилось то, что они делали, – я понимал, что так нельзя, но меня очаровывали их поступки, очаровывало, как и почему они решались на это. Больше всего меня интересовали не различия между ними, а сходство – друг с другом и со мной. Читая и узнавая все больше и больше, я начал отмечать про себя тревожные симптомы: хроническое недержание. Пиромания. Жестокость к животным. Высокий коэффициент интеллекта при низких отметках; одинокое детство почти без друзей; напряженные отношения с родителями и неблагополучная семья. Были десятки симптомов, указывающих на задатки серийного убийцы, – и все они имелись у меня. Если вдруг обнаруживаешь, что можешь идентифицировать себя только с серийным убийцей, – это становится немалым потрясением.

Но эти симптомы нельзя рассматривать как окончательный приговор: они наблюдаются у большинства серийных убийц в детстве, но масса детей с такими симптомами так и не вырастает в серийных убийц. Это поэтапный процесс перехода от одного плохого решения к другому, когда каждый раз позволяешь себе чуть больше, делаешь шажок чуть дальше и в конечном счете оказываешься в подвале, битком набитом трупами, где устроил святилище с алтарем из черепов. Когда ушел отец, у меня наступил период бешенства – я был готов убивать всех и каждого, а потому решил, что пора взять себя в руки. Я выработал правила, которые позволяли мне по возможности оставаться нормальным, счастливым и смирным.

Многие из этих правил говорили сами за себя: «Не мучай животных», «Не мучай людей», «Не угрожай людям или животным», «Ничего не ударяй и не пинай». С возрастом я понимал себя все лучше, а потому стал уточнять правила и, если необходимо, дополнять их конкретными указаниями: «Если захочу причинить кому-то боль, я должен сказать ему что-нибудь приятное». «Если я зацикливаюсь на каком-то человеке, то должен целую неделю вообще его не замечать». Такие правила помогают избавляться от опасных мыслей и избегать опасных ситуаций.

Когда я повзрослел, мой мир изменился, а с ним изменились и правила: у девочек в школе появились бедра и грудь, и внезапно мои кошмары вместо визжащих от боли стариков наполнились молодыми женщинами. Тогда я ввел новое правило: «Не смотреть на женскую грудь». Но в целом я считаю, что проще вообще не смотреть на девчонок.

И тут мы переходим к Брук.

Брук Уотсон – самая красивая девочка в школе, моя ровесница, жила в двух домах от меня, и даже в толпе я различал ее запах. У нее были длинные светлые волосы, зубные скобки и такая великолепная улыбка, что я не мог понять, зачем вообще улыбаются другие девчонки. Я знал расписание ее уроков, ее день рождения, пароль к электронной почте, номер социального страхования, хотя все это меня совершенно не касалось. По идее, когда возникала мысль разузнать что-либо подобное, меня должно было останавливать правило, запрещающее шпионить за людьми, но… Брук – особый случай.

Мои правила создавались, чтобы не выпускать мистера Монстра, но дело в том, что у них имелся сильный побочный эффект: я и сам оставался в стороне от жизни. У человека, заставляющего себя не замечать интересных ему людей, обычно не водятся друзья. Прежде меня это не особо огорчало, и я с удовольствием игнорировал мир со всеми его искушениями. Но у мамы на сей счет были другие соображения, и теперь, принимая активное участие в лечении моей социопатии, она загоняла меня в такие ситуации, из которых я не видел выхода. Она утверждала, что единственный способ приобретения социальных навыков – это общение. И еще она знала, что мне нравится Брук, а потому сталкивала нас при каждом удобном случае. Когда мне дали временное водительское удостоверение, мама придумала такую уловку: она взяла в кредит машину, а родителям Брук сказала, что я могу каждое утро возить девочку в школу. Им это понравилось: во-первых, ближайшая остановка автобуса находилась в восьми кварталах; во-вторых, они не знали, что мне снится по ночам, как я бальзамирую их дочь.

Выйдя из дому, я вытащил ключи и направился к машине. Мама выбрала для меня самую дешевую машину, какую удалось найти, – «шеви-импалу» 1971 года, нежно-голубую, без кондиционера и FM-диапазона в приемнике. Сконструировали эту машину наподобие танка, а управлялась она, как круизный лайнер. По моим прикидкам, если продать ее на металлолом, она окупила бы три «хонды-цивик», но я не жаловался. Главное, у меня была машина.

Брук вышла из дому, когда я еще и передачу включить не успел. Мне всегда хотелось подобрать ее у крыльца – так казалось более вежливым, но она каждое утро, услышав, что я завожу машину, успевала пройти полпути.

– Доброе утро, Джон, – сказала она, садясь на пассажирское место.

Я не посмотрел на нее:

– Доброе утро, Брук. Ты готова?

– Более чем.

Я тронулся с места и набрал скорость, внимательно следя за дорогой. На Брук я посмотрел, только проехав квартал, – остановился на углу и, проверяя, можно ли двигаться дальше, искоса кинул взгляд на девочку. На ней была красная рубашка, а волосы собраны в конский хвост. Я запретил себе обращать внимание на ее одежду, но по мелькнувшим голым ногам понял, что на ней шорты. Погода стояла довольно теплая для этого времени года, так что к ленчу будет нормально, но сейчас, рано утром, воздух еще не успел прогреться, и я, прежде чем выехать на следующую улицу, включил обогреватель.

– Ты к обществоведению подготовился? – спросила она.

Обществоведение было у нас единственным общим уроком, а потому эта тема всплывала довольно часто.

– Вроде бы да, – ответил я. – Я не хотел читать главу о давлении со стороны ровесников, но некоторые друзья меня убедили.

Я услышал, как она прыснула, но не посмотрел на нее и не увидел ее улыбки. Брук стала в моей жизни настоящей аномалией, запутанным узлом, из-за которого все пошло наперекосяк: все планы, все правила. С любой другой девчонкой я бы и говорить, конечно, не стал, а приснись она мне, я бы на целую неделю запретил себе думать о ней. Это было безопасно, я так привык.

Но из-за возникшей ситуации рамки моих правил растянулись как резиновые, иначе навязанная мне Брук в них не вмещалась. Я составил длинный список исключений, чтобы попасть в пространство между «игнорировать ее полностью» и «похитить, угрожая ножом». Игнорировать ее я не мог, но и смотреть на нее тоже, а потому разработал ряд допущений.

Я позволял себе называть ее по имени только раз, утром, когда она садилась в машину. Я позволял себе болтать с ней по пути, но при этом должен был смотреть на дорогу. В школе, на уроке, я позволял себе взглянуть на нее только три раза и один раз поговорить во время ленча. Все. На переменках я избегал ее, даже если для этого приходилось менять привычный маршрут. Я не разрешал себе идти за ней, даже если мы шли в одну сторону. И ни при каких обстоятельствах я старался не думать о ней в течение дня. Если же мысли о ней приходили мне в голову, я, чтобы прогнать их, заставлял себя произносить в уме последовательность чисел: 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34[1]. И возможно, самое главное: я ни в коем случае не имел права прикасаться ни к ней, ни к ее вещам.

Перед тем как сформулировать последнее правило, я украл у нее кое-что, просто так, без умысла, – заколку для волос, которая в один прекрасный день обнаружилась на полу машины. Я хранил ее целую неделю как талисман, но заколка сделала практически невозможным правило «не думать о ней», поэтому я подбросил заколку обратно, а на следующее утро указал на нее Брук, будто только что увидел. Я избегал любых опасностей. Даже перестал притрагиваться к пассажирской дверце – «ее» дверце, если не было серьезной необходимости.

– По-твоему, он вернется? – спросила вдруг Брук, прервав мои мысли.

– Кто?

– Убийца. – Голос ее звучал задумчиво, словно издалека. – Мы живем так, будто его нет, хотя он просто несколько месяцев не давал о себе знать. Но ведь он где-то есть, и он по-прежнему… воплощение зла.

Обычно Брук старалась не упоминать об убийце, ей невыносимо было даже думать об этом. Если она заговорила теперь, значит что-то ее беспокоило.

– Возможно, он затаился, – ответил я. – Некоторые серийные убийцы годами выжидают, прежде чем нанести удар, как СПУ[2], но обычно они принадлежат к другому психотипу. А наш убийца…

Я едва не посмотрел на нее, но вовремя спохватился и уставился на дорогу. Следовало проявлять крайнюю осторожность, чтобы не напугать ее, – у людей обычно душа в пятки уходит, когда они понимают, как много я знаю о серийных убийцах. Даже агент Форман удивился, допрашивая меня. Он профессионально занимался составлением психологических портретов преступников, но ничего не слышал об Эдмунде Кемпере, а я о нем целую статью прочел.

– Не знаю, – сказал я. – Тяжело думать об этом.

– Да, тяжело, – согласилась Брук. – Я отгоняю такие мысли. Но и забыть тяжело, особенно когда миссис Кроули живет у нас под боком. Ей, наверное, так одиноко…

Я повернулся проверить, нет ли машин в мертвой зоне, и увидел, что Брук смотрит на меня.

– У тебя не бывает кошмаров? – спросила она.

– Да нет, в общем-то, – соврал я.

У меня чуть ли не каждую ночь случались кошмары – главная причина, по которой я ненавидел спать. Вот сейчас я клюю носом, стараюсь думать о приятном, а в следующую секунду я уже в доме Кроули, молочу миссис Кроули по голове часами. В ужасных снах я находил моего психотерапевта, доктора Неблина, мертвым на подъездной дорожке дома Кроули. И о мистере Кроули, Клейтонском убийце, мне тоже снились кошмары. Невероятным образом он превратился в демона, терзавшего и убивавшего своих жертв одну за другой, пока наконец не добрался до нас с мамой. Тогда я прикончил его, но кошмары только ухудшились: в них я наслаждался убийством, жаждал еще и еще. Это было куда страшнее.

– Даже не представляю, что ты почувствовал, когда нашел того человека, – сказала Брук. – Я, наверное, не смогла бы сделать то, что сделал ты.

– А что я сделал?

Неужели ей известно, что я убил демона? Если да, то откуда?

– Пытался спасти Неблина. Я бы просто убежала.

– А, ты об этом.

Конечно, она и не думала об убийстве, она думала о спасении. Брук во всем видела положительную сторону. Не уверен, что у меня была какая-то положительная сторона, но рядом с Брук я мог притвориться: мол, да, есть.

– Не преувеличивай, – ответил я, заезжая на школьную парковку. – Ты наверняка бы сделала то же самое. А может, и лучше. Не забывай: мне не удалось его спасти.

– Но ты пытался.

– Он наверняка оценил мои усилия, – хмыкнул я, найдя единственное подходящее место для моей громадной машины.

Это просто смешно: моя тачка весом превосходит девяносто девять процентов машин на парковке, хотя половина ребят ездит на пикапах.

– Вот мы и на месте.

Брук открыла дверцу и вышла:

– Спасибо. Встретимся на обществоведении.

Попрощавшись, она побежала к подружке. Я позволил себе долгий взгляд ей вслед – она трусцой догнала подружку на подходе к школе. Она была великолепна.

И в жизни ей без меня пришлось бы лучше.

– Заткнись, – сказал Макс.

Он догнал меня и уронил рюкзак на землю. Макс считался как бы моим другом, хотя на самом деле никакая это не дружба – просто взаимное удобство. Серийные убийцы в детстве избегают общения, у них почти не бывает друзей, а потому я решил, что лучший друг, пусть даже липовый, поможет мне оставаться нормальным. Макс подходил идеально: своих друзей у него не водилось и, как законченный интроверт, он не замечал моих многочисленных странностей. С другой стороны, он умел ужасно действовать на нервы, например своей новой привычкой каждый разговор начинать со слова «заткнись».

– В последнее время твое общество – сплошное отдохновение души, – вздохнул я.

– И это мне говорит ходячий мертвец, – парировал Макс. – Мы все знаем, что ты гот[3], который только и ждет конца света. Уже оделся бы в черное, и привет.

– Мне одежду покупает мама.

– Ну да. Мне тоже, – сказал он, забыв о тех оскорблениях, которыми только что осыпал меня.

Он присел и расстегнул рюкзак.

– Мне скоро придется впору отцовская одежка, вид будет – высший класс. Я смогу носить его полевую форму и все такое.

Макс боготворил отца, особенно теперь, когда его не стало. Клейтонский убийца разорвал его пополам сразу после Рождества, и с тех пор все в городе старались обходиться с Максом как можно приветливее. Но я понял, что смерть отца пошла ему во благо. Его отец был настоящим подонком.

– Посмотри-ка.

Поднявшись, он протянул мне картонную папку. Внутри лежало несколько запечатанных комиксов. Он осторожно протянул мне один.

– Это ограниченный тираж, – сказал он. – Специальный нулевой выпуск «Зеленого фонаря»[4] – тут даже значок из фольги в углу. У книжки есть свой собственный номер.

– Зачем ты принес ее в школу? – осведомился я, хотя знал ответ заранее.

Просто Макс любил похвастаться дорогими комиксами: разве от них есть польза, если они пылятся дома в ящике, где никто не может увидеть их и понять, какой Макс классный парень, раз владеет таким богатством.

– Что это? – спросил Роб Андерс, остановившись рядом с нами.

Я вздохнул.

«Опять двадцать пять».

Это происходит почти каждый день: Роб высмеивает Макса, я – Роба, он начинает мне угрожать, а потом мы идем на урок. Иногда я задавался вопросом: уж не специально ли подкалываю его, чтобы снова почувствовать возбуждение от опасности, вкус накатывающего ужаса, который я ощущал всю зиму? Но Роб не убийца и уж определенно не демон, а нападки его пустые и жалкие. Да и что, черт побери, ожидать от шестнадцатилетнего парня? На что он способен?

– Доброе утро, Роб, – сказал я. – Всегда приятно тебя видеть.

Мистер Монстр отчаянно хотел зарезать его.

– Я не к тебе обращался, фрик, а к твоему дружку.

– Этот комикс стоит столько, сколько весь ты с потрохами, – заявил Макс, на всякий случай забирая у меня книгу.

Он всегда знал, чего нельзя говорить.

– Покажи, – велел Роб и резко схватился за книгу.

Максу достало ума не драться из-за комикса, и он немедленно выпустил его из своих рук:

– Только осторожнее. Не помни.

– «Зеленый фонарь», – провозгласил Роб, держа комикс перед собой.

Голос его изменился: стал более неторопливым, чем обычно, более театральным. Судя по моему опыту, это означало, что говорящий готовит какую-то издевку.

– Об этом ты мечтаешь по ночам, Макс? Как большой сказочный «Зеленый фонарь» влетает в твою спальню?

– Ты же говоришь о гомосексуальности? – уточнил я.

По правилам не следовало враждовать с ним, но ведь лично мне Роб никогда гадостей не делал, только Максу. Меня, я думаю, он побаивался после того случая на Хеллоуин.

– Я говорю о геях, только когда вижу таких педиков, как ты, – сказал он, перегибая пополам книжку.

– Пожалуйста, не складывай, – попросил Макс.

– А то что? – с улыбкой поинтересовался Роб. – Твой папуля-спецназовец побьет меня?

– Ух ты! – восхитился я. – Ты издеваешься над его покойным отцом?

– Заткнись, – буркнул Роб.

– Значит, ты стал таким смелым, потому что кто-то убил его отца, – продолжил я. – Отважное заявление, Роб.

– А ты – гомик, – ответил он, хлопнув меня комиксом по груди.

– Ты в курсе, что первые признаки гея – писклявость и гомофобия?

Роб ухмыльнулся:

– А ты хоть понимаешь, что буквально попросил меня вмазать тебе по морде? На месте. Прямо-таки протянул прошение с подписью.

Подошел Чад Уокер, один из дружков Роба.

– А, фрики, – сказал Чад. – Как дела, фрики?

– У меня – просто великолепно, Чад, – процедил я, буравя взглядом Роба. – Кстати, у тебя такая милая рубашечка.

Роб несколько мгновений изучал меня, потом уронил книгу мне в руки.

– Посмотри на них хорошенько, Чад. Перед тобой два живых свидетельства того, что делает с людьми безотцовщина. Две неполноценные семьи как они есть.

– Ну ты-то рос с отцом, и это сотворило с тобой чудеса.

Наконец что-то щелкнуло в голове Роба, и он пихнул меня в грудь:

– Хочешь поговорить о своей съехавшей крыше, фрик? О том, каково выпускать людям кишки? Тебя каждую неделю таскают в полицейский участок, Джон. Когда тебя арестуют, ведь нельзя же, чтобы психи свободно ходили по улицам?

Он сорвался на крик, и к нам начали подходить другие ребята. Это было что-то новенькое – так я его еще не заводил.

– Ты очень наблюдателен, – сказал я, пытаясь подобрать что-нибудь приятное.

Больше ничего не приходило в голову, но мистер Монстр уже нашептывал мне слова, и они вырвались, прежде чем я успел их остановить.

– Подумай об этом немного иначе, Роб: либо ты ошибаешься, и тогда все, кто смотрит на тебя, думают, что ты идиот, либо ты прав – и в таком случае угрожаешь опасному убийце. Как ни крути, это не очень умно.

– Ты что, наезжаешь на меня, фрик?

– Послушай, Роб. Ты совсем не страшный. Я боялся по-настоящему, и тебе такого эффекта не добиться. Зачем мы из раза в раз повторяем все это?

– Ты боялся, что тебя поймают, – сказал Роб.

– Нам пора в класс, – влез Чад, оттаскивая Роба.

По его глазам я видел, что он забеспокоился: либо Роб зашел слишком далеко, либо я. Роб сделал шаг назад, показав мне средний палец, и направился к школе вместе с Чадом. Я отдал Максу комикс, и он принялся внимательно разглядывать, не попортилась ли обложка.

– Помяни мое слово, в один прекрасный день Роб порвет мне книгу, я подам на него в суд, и он будет мне выплачивать. Отец говорил, эти комиксы стоят сотни долларов.

– В один прекрасный день ты начнешь оставлять свои стодолларовые комиксы дома, где с ними ничего не может случиться.

Я злился, что он привлек внимание Роба. Я не должен был нарушать правила, даже такие простые, как это. Год назад я бы ни за что так не рассердил Роба. Мистер Монстр становился слишком силен.

Макс засунул книгу в папку, а папку – в рюкзак.

– Увидимся за ленчем, – сказал я.

– Заткнись, – ответил Макс.

Глава 3

В школе, как и ожидалось, не произошло ничего интересного, и я проводил время, думая об агенте Формане. Он работал следователем в ФБР и вел дело Клейтонского убийцы, приблизительно со Дня благодарения живя у нас в городе. Когда в марте уехали остальные фэбээровцы, Форман остался. Он холил и лелеял это дело, как любимого питомца: явился одним из первых, когда мы сообщили о найденном теле Неблина, и с тех пор допрашивал меня раз шесть, не меньше. Последний раз он вызывал меня довольно давно, и я уже решил, что с допросами покончено. Чего же ему нужно теперь?

Я уже сказал все, что мог, кроме трех важных вещей. Во-первых, между мной и мамой существовала тайна, о которой мы никогда не говорили: на нас напал демон, я его убил и прямо в нашей кладовке он превратился в вязкую черную слизь. Мы решили, что ни один здравомыслящий человек нам не поверит, и не хотели прослыть «чокнутыми, которые якобы видели монстра». Так что мы отмыли пол от липкой дряни и помалкивали.

О второй тайне не знала даже мама: демон, напавший на нас, на самом деле был нашим соседом мистером Кроули. Он убивал людей и похищал части их тел, чтобы заменять собственные, которые поочередно выходили из строя. Я несколько недель выслеживал мистера Кроули, ища способ остановить его. Правда, когда мне это удалось, выяснилось, что я опоздал на несколько минут или даже секунд и не смог спасти доктора Неблина. Если вы хотя бы отчасти виновны в смерти собственного психотерапевта, жить с этим нелегко, в особенности потому, что у вас больше нет психотерапевта, который помог бы вам справиться с проблемой. Иногда ирония буквально плюет вам в лицо.

Третьей тайной был сам старый добрый мистер Монстр. Он оказался как нельзя кстати, когда требовалось убить демона или заманить в ловушку, угрожая его жене. Но как объяснить это копам?

«Я остановил сверхъестественные силы, в которые вы не верите и подтвердить существование которых я не способен. Для этого я обратился к моему внутреннему серийному убийце и поколотил старушку так, что она вырубилась. Вынести мне благодарность можете позже».

Конечно, у меня не все в порядке с головой, но я не настолько спятил, чтобы рассказывать кому-то такую историю.

Так что я многое скрывал от агента Формана, но то, что я ему поведал, выглядело вполне убедительно и не содержало никаких улик против меня. Останки Кроули так и не нашли, так что копы даже не могли доказать, что он мертв, не говоря уже о том, что убил его я. Вдобавок на всякий случай я уничтожил сотовые телефоны жертв и свой, которым пользовался тем вечером. О чем еще мне беспокоиться?

После школы я отвез Брук домой, украдкой три раза взглянув на ее лицо, после чего поехал в полицейский участок, где Форман оборудовал себе временный кабинет, который становился все более и более постоянным. Секретарша, блондинка по имени Стефани, встретила меня улыбкой.

– Привет, Джон, – сказала она.

Она была ровесницей моей сестры – двадцать с небольшим, но Лорен обычно имела вид мрачный и занятой, а Стефани напоминала бурлящую кастрюлю веселья.

– Привет. Форман опять хотел меня видеть?

– Да. – Она заглянула в бумаги. – Ты как раз вовремя. Распишись, я сообщу, что ты пришел.

Она протянула мне планшет с пустым листом, и в первой строке я записал свое имя и время. Металлическая цепочка на ручке была сломана, поэтому я кое-как зацепил ее за планшет и положил на стол.

Маленький и тесный полицейский участок округа Клейтон построили для расследования редких случаев пьянства за рулем и домашнего насилия. За спиной Стефани виднелось большое стеклянное окно кабинета шерифа, и внутри я разглядел самого шерифа Мейера, сурового, усталого человека с длинными седыми усами. Он разговаривал по телефону. Стекло было затянуто импровизированной проволочной сеткой, в нижнем правом углу темнело пулевое отверстие. Как я ни пытался разузнать, откуда оно взялось, мне никто не рассказывал.

– Привет, Джон, спасибо, что пришел.

Агент Кларк Форман был невысок ростом, лысоват, на носу у него сидели очки, а под носом красовались усы. Он протянул руку, и я равнодушно ее пожал.

– Что на сей раз? – спросил я, следуя за ним в боковую комнатку, где он оборудовал кабинет.

Его, с позволения сказать, рабочим местом был громадный тяжелый стол, в начале своей карьеры, думаю, служивший для совещаний. Теперь, во власти Формана, стол ровным слоем покрывали бумаги, пухлые папки, кипы фотографий и всякая всячина. На стене висела карта округа, где Форман булавками отметил все вероятные места преступлений Клейтонского убийцы. Мне всегда доставляло удовольствие видеть, что нет никакой булавки у озера: там покоилась одна из жертв Кроули, о которой знал я, а они и не догадывались. Я, конечно, не мог сообщить им, не вызвав подозрений, но этим я никак не препятствовал расследованию. Убийца, которого они искали, уже умер.

– Садись, – предложил Форман, показывая на один из стульев в углу.

Он улыбнулся, когда я вытащил стул и сел.

– Неплохая сегодня погодка. Матушка ждет тебя снаружи? – спросил, кивнув за окно.

– Я приехал сам.

– Отлично. У тебя временные права. Шестнадцать тебе будет через… два месяца?

– Три.

– Ну, совсем скоро, – сказал он. – Не волнуйся, скоро получишь постоянные и начнешь терроризировать улицы.

Что за фразочка: «терроризировать улицы»? Я никогда не слышал этого выражения, пока не пошел в автошколу, и за последний месяц сталкивался с ним раза четыре. Оно было лишено всякого смысла, типа вопроса: «Как погодка? Не напекло?» Такими фразами бросаются люди, когда не успевают подумать.

Я спросил себя, насколько вообще будет осмыслен сегодняшний разговор, а насколько обернется пустой болтовней?

– Зачем я вам понадобился? – поинтересовался я.

– Рутинная проверка, – ответил он и замолчал на несколько секунд, потом взял папку и извлек из нее фотографию. – Позволь сначала узнать твое мнение кое о чем, раз уж ты здесь. Через несколько часов это передадут в новостях, так что информация не конфиденциальная.

Он запустил карточку по столу в мою сторону, и я еще с расстояния увидел, что на ней лицо трупа. Открытые глаза тусклы и безжизненны.

Еще один труп. Получалось, есть еще один убийца. Я почувствовал, как волнение закипает в груди и начинает кружиться голова. Еще один убийца.

Я поднял глаза на Формана:

– Это у нас в Клейтоне?

– Жертва не местная, но нашли ее здесь. Сегодня утром.

Я перевел взгляд на фотографию и присмотрелся: ничего, кроме бледной кожи, открытого рта и спутанных волос. На щеке я увидел непонятное черное пятнышко. И еще одно на лбу. Возможно, кусочки коры.

– Она находилась под водой, – понял я, вглядевшись в снимок. – Повсюду ил. Ее вытащили из озера.

– Из ирригационного канала, – уточнил Форман.

– И вы знаете, кто она?

– Пока нет, – сказал он, покосившись на фотографию. – Пока нам мало что известно, только то, что все тело покрыто мелкими ранами: порезами, ожогами, царапинами и проколами.

– А у нее что-нибудь отсутствует? – спросил я.

Клейтонский убийца у всех жертв непременно что-нибудь забирал, конечность или орган. Полиция полагала, что серийный убийца оставляет себе сувениры, а на самом деле демон умирал и использовал части тела других людей для замены собственных. Мистера Кроули я считал мертвым – я собственными глазами видел, как он умер, но, может, он вернулся? Может, он умеет восстанавливать свое тело даже лучше, чем я думал?

Или это другой демон?

– Представь себе, мы тоже в первую очередь проверили, все ли у нее на месте, – сказал Форман. – Эта жертва не похожа на жертв Клейтонского убийцы. Не то место, не тот почерк, но все же…

Он покачал головой, потом показал еще одну фотографию – почерневшей ступни.

– Та же убитая. Отверстие в подошве. Мы думаем, от воздействия электричества, оно же, вероятно, причина смерти. Так что нет, сходство не обнаружено, просто мы… думаю, нам хочется, чтобы это был он, ведь тогда мы имели бы дело только с одним убийцей. Однако у нее все на месте. Ничего, что связывало бы нынешнее убийство с теми.

Я разглядывал снимок, анализируя ситуацию. Через несколько секунд я поднял взгляд.

– Вы сказали, вас интересует мое мнение, – проговорил я. – Если это не связано с другими убийствами, то зачем?

– Я просто хватаюсь за соломинку, – ответил Форман, забирая фотографию. – Ты единственный свидетель, успевший разглядеть Клейтонского убийцу и оставшийся в живых. Ты уже говорил, что никакого оружия при нем не заметил, но теперь, с учетом нового трупа… я подумал, вдруг ты вспомнишь, не было ли у него при себе инструментов? Может, он носил рабочий ремень?

– Каких инструментов?

– Ну вот, – сказал он, снова кладя фотографию и показывая на плечо трупа, – мы считаем, например, что эта рана нанесена отверткой.

Я присмотрелся. Ранка была маленькая, так, отметина на коже. Но если они подозревали, что это сделано отверткой, видимо, ранка глубокая. Перед моим мысленным взором промелькнул образ, скорее чувственный, чем визуальный: я представил, что вонзаю в кого-то отвертку, ощущаю, как она погружается в плоть, скрежещет о кость. Мистер Монстр улыбнулся, но на моем лице это не отразилось. Я прогнал мысль.

Агент Форман в ожидании смотрел на меня.

– Нет, ничего такого не помню, – сказал я.

Я точно знал, что это другой убийца, но должен был сдерживаться, чтобы не выдать себя.

– Рабочего ремня я тоже не заметил, но стояла зима, на нем было длиннополое пальто – я уже говорил. В карманах он мог носить что угодно.

– Подумай хорошенько, – попросил Форман, внимательно глядя на меня. – Попытайся припомнить все, даже то, что, по-твоему, нельзя рассматривать как оружие: канцелярский нож, плоскогубцы, зажигалку.

Я глубоко вздохнул. Неужели раны нанесены этими предметами? Как их использовать и какие они причиняют повреждения? Пригодны ли для нападения, или жертву сначала нужно связать?

Форман все еще смотрел на меня.

– Нет, не помню, – заявил я. – Это был просто человек в пальто. Я даже ножа, которым он убил мистера Неблина, не видел.

– Понятно, – сказал Форман, убирая фотографию в папку. – Надежды было мало, но, уж раз ты пришел, я подумал, почему бы не спросить.

Я хотел, мне было необходимо увидеть труп вблизи. И хотя Форман говорил со мной вполне откровенно, я понимал, что тело он мне ни за что не покажет. Но когда они закончат судебно-медицинскую экспертизу, оно, вероятно, попадет к нам на бальзамирование. Если так, я его увижу.

А если вскрытие установит, что отсутствует какой-то орган? Будет ли это означать, что в городе орудует еще один демон? Мистер Кроули убивал, потому что был близок к смерти. Он похищал органы, чтобы не умереть самому, а если новый демон убивает по другой причине? Если он просто получает удовольствие? У меня мурашки побежали от этой мысли.

Но если он убивает не ради продления собственной жизни, то похищать органы ему незачем. Так что, возможно, мы имеем дело еще с одним демоном, даже если у трупа все на месте.

Я прогнал эту мысль. По одному случаю нельзя делать выводы и утверждать, что перед нами серийный убийца, я уже не говорю о серийном убийце-демоне. Возможно, это самое обычное убийство – неудавшееся ограбление или далеко зашедшая домашняя ссора. По всему миру такое случается довольно часто, и даже в маленьком городке вроде Клейтона люди рано или поздно умирают. В конечном счете, если у нас объявился убийца, наделенный сверхъестественной силой, мог завестись и любой другой.

Я посмотрел на агента Формана – он сидел спокойно, наблюдая за мной.

– Извини, что отнял у тебя столько времени, – сказал он. – У тебя есть еще минутка, чтобы побеседовать о том, для чего я тебя вызвал?

Я постарался сосредоточиться, прогоняя мысли о демонах, трупах и серийных убийцах.

– Конечно, – ответил я.

– Так, пустая формальность, как я и говорил. – Форман вытащил листок из пачки и посмотрел на него. – Несколько стандартных вопросов. Так уж получилось, что запланированная встреча выпала на интересный день. Тебе повезло.

Да уж. Повезло так повезло.

– Ты не вспомнил ничего нового о том дне, когда вызвал полицию?

– Нет.

– Ты не вспомнил ничего нового о человеке, который, по твоему мнению, является Клейтонским убийцей?

– Нет.

– Ты не вспомнил ничего нового о мертвом человеке, которого вытащил из машины, докторе Бенджамине Неблине?

– Нет.

Форман взглянул на меня:

– Ты абсолютно уверен? Мы досконально исследовали тело, но ты видел его еще до перемещения. Может, оно располагалось как-то по-особому, может, на нем или в нем что-то было?

– Нет, – ответил я. – Он просто сидел, ссутулившись, на пассажирском сиденье. Я не видел его лица, так что не сразу узнал. Но я вам об этом уже говорил.

– Да, говорил, – кивнул Форман. – Еще вопрос. Ты не вспомнил ничего нового о собственных чувствах той ночью: почему сделал то, что сделал, какие у тебя были мысли? Что-нибудь?

– Теперь я помню об этом меньше, чем тогда, – признался я.

– Ну, тогда все. Извини за разочарование, но у меня больше ничего. Если вспомнишь что-нибудь, ты мне позвонишь?

– Непременно.

– Отлично, – сказал он и встал. – Ну, до встречи.

Я тоже встал и пожал ему руку, а мысли мои уже метались, выстраивая гипотезы. Не был ли новый убийца связан с Кроули, а через него – со мной? Не сам ли это Кроули, восставший из мертвых? Или это что-то совершенно новое? Одновременно со мной размышлял и мистер Монстр, анализируя и строя планы. Там, где я видел опасность, мистер Монстр видел конкурента. Я прикончил предыдущего убийцу, объявившегося в Клейтоне, а мистеру Монстру хотелось, чтобы нашлись и другие.

Глава 4

Они преследовали меня во снах, но не с пистолетами, ножами или когтями, а с листами бумаги, тонкими и неосязаемыми, которые, словно вирус, переходили от одного человека к другому. Началось все с агента Формана, который размахивал перед моим лицом бумажкой, и по железной логике сна я понимал, что это ордер на мой арест, признание меня виновным и смертный приговор в одном флаконе. Я бросался бежать, но на моем пути вставал шериф Мейер, потрясая перед носом той же бумажкой, и вместе с ним Роб Андерс и Брук – каждый со своим листком. Я кидался наутек и видел перед собой Макса, сестру, тетку и даже маму – а за ними весь городок, – и все они надвигались на меня со своими непостижимыми, всепобеждающими бумажками. Они не сердились, не огорчались, они, вероятно, были… разочарованы. Чувствовали себя преданными.

Я сделал это ради них, а теперь они собирались меня убить.

Я всегда мало спал, но после разговора с Форманом стал спать еще меньше. Мы с мамой смотрели новости, выслушивали аргументы и домыслы, но никакой фактической информации о новом трупе не поступало. Потом мама уходила спать, а я оставался смотреть ток-шоу или ночное кино. Когда передачи становились совершенно невыносимыми, я закрывался в своей комнате и принимался читать: книги, журналы – что угодно, лишь бы занять ум, потому что стоило мне задремать, как я терял контроль над собой и мной начинало управлять то, что обитало внутри. Что-то глубинное и темное.

Потому что если я не пользовался своими мозгами, это делал мистер Монстр.

Мысли мистера Монстра напоминали резкие помехи на заднем плане моих собственных. Когда их удавалось заглушить, от них оставался лишь едва слышимый треск, но, как только я отвлекался от дел, фоновый звук становился все громче и хаотичнее. Беспорядочный белый шум обретал кошмарные формы, появлялись звуки, телa, конечности и крики, которые не давали мне покоя. В три, иногда в четыре часа ночи я сдавался, надеясь, что удастся хоть немного поспать, пусть урывками, прежде чем в шесть тридцать меня разбудит мама и начнется новый день. В течение этих нескольких часов бал правил мистер Монстр, а я становился заложником его безумных ужасов.

Полиция помалкивала о расследовании и практически ничего не сообщала о результатах вскрытия, а потому я не знал, отсутствуют ли у жертвы какие-либо органы, что указывало бы еще на одного демона. Мне отчаянно требовались факты, но у меня не было ни одного.

Передо мной маячила перспектива вскоре вернуться на склад. Я просто нуждался в том, чтобы что-нибудь спалить.

– Успокойся, – сказала Маргарет, нарезая на кухне салат.

Она была сестрой-близняшкой моей матери и ее помощницей в морге.

– Ты ведешь себя так, словно сто лет ее не видела.

– А я и не видела, – ответила мама, поправляя вилку на столе. – Ну, я имею в виду так, чтобы пообщаться, – встречи в морге не в счет, мы там почти не говорим.

Сегодня, в День матери, мы ждали мою сестру. Событие было важное, потому что просто так она не приходила. Я даже кекс по такому случаю испек.

Я нашел себе хобби – кулинарию, чтобы занять мысли и утихомирить мистера Монстра. Мама была большой любительницей кулинарного канала, и вот как-то днем, когда я грезил наяву о трупах и пытался прогнать ненужные мысли, шел сюжет о том, как готовить овсяное печенье с шоколадной стружкой, и я решил попробовать. На этом я не остановился и скоро научился делать самые разные блюда. Мама не особо разбиралась в готовке, а потому не возражала.

Кекс уже испекся и теперь остывал на столе, а я просматривал газету. С удовольствием я отметил про себя, что Карлу Содер поместили в больницу на интенсивную терапию. Карла была одной из старейших жительниц Клейтона, и я уже некоторое время ждал, когда она умрет. Мы целый месяц сидели без работы.

– Лорен заходила на Рождество, – сказала Маргарет, выставляя столовые приборы. – И на наш день рождения.

– На день рождения она опоздала на полчаса и ушла рано, – возразила мама. – Ты-то, конечно, не переживаешь – тебя она любит. Ты хоть представляешь, каково это оказаться чужой для собственной дочери?

– Давай-ка не преувеличивать, – попросила Маргарет, раскладывая салат по тарелкам. – Не пытайся быть ей матерью. Стань другом. И с этой ступеньки поднимайся все выше и выше.

– А может, ей необходима мать, – ответила мама, украшая каждую горку салата долькой помидора. – Я даже не знаю, чем она занимается, когда не на работе.

В дверь постучали, и обе женщины замерли. Я повернулся на диване, чтобы видеть дверь.

– Входи, – сказала мама, – не заперто.

Дверь открылась, и вошла Лорен, улыбаясь чуть ли не до ушей, – я у нее такой улыбки давно не видел. Мама улыбнулась в ответ, глядя на нее широко раскрытыми глазами. Она явно не понимала, что такого прекрасного произошло, но на всякий случай не желала, чтобы пропал хороший повод для праздника.

– Догадайтесь, – выпалила Лорен, чуть ли не пританцовывая.

Мама недоуменно покачала головой, и Лорен сделала жест в сторону открытой двери. Я услышал, что кто-то ждет снаружи.

– Я привела одного человека познакомиться с вами. Поздоровайтесь с моим другом Куртом.

В дверь протиснулся огромный парень и сгреб Лорен в объятия. Он поднял ее в воздух, под ее визг сделал оборот, потом поставил на пол и по-волчьи осклабился маме и Маргарет. Он был высокий и широкоплечий, как футболист, с короткострижеными песочными волосами и рыжеватой дневной щетиной.

Я возненавидел его с первого взгляда.

– Лорен хотела сделать вам сюрприз, – сказал он, – вот я и решил добавить огоньку. Ну и дела, вы в самом деле близняшки. – Он переводил оценивающий взгляд с Маргарет на маму и обратно, потом громко рассмеялся. – Сдаюсь. Кто из вас мама?

Мама сделала шаг в его сторону, стараясь сохранить равновесие, и протянула руку:

– Это я. Рада познакомиться с вами…

Голос ее замер – имя выскочило из головы.

– Курт, начинается с «К», как Кертис, но я закопаю любого, кто меня так назовет, – сказал он и снова рассмеялся, уверенный в себе и фамильярный до неприличия.

Этот тип привык быть в центре внимания.

Лицо мамы превратилось в улыбающуюся маску, а это означало, что она огорчена, но пытается скрыть. Я посмотрел на Лорен – заметила ли она, но та была слишком занята, любуясь Куртом. Я снова перевел взгляд на маму – на негнущихся ногах она вернулась к столу.

– Это так неожиданно, – призналась она. – Нам придется… достать еще один прибор. Маргарет, принеси-ка тарелку.

Пока они передвигали приборы на столе, пытаясь освободить лучшее место для пятой персоны, Лорен наконец-то обратила внимание на меня.

– Джон! – позвала она, приобнимая Курта за плечо и поворачивая в мою сторону.

Он для вида сопротивлялся, чтобы показать, будто оборачивается по собственному желанию.

– Курт, это мой братишка Джон. Я тебе о нем говорила.

– Ничего хорошего, – уточнил Курт, подмигивая.

Я смотрел на него, не зная, что ответить.

– Опаньки, да он у нас скромник, – рассмеялся Курт. – Не волнуйся, чувак, я не кусаюсь… больно.

Смеясь, он ткнул Лорен локтем чуть сильнее, чем требовалось. Тут включились мои рефлексы, и я стал подыскивать для него какие-нибудь добрые слова.

– Какая милая рубашка, – сказала мама, и я ошеломленно посмотрел на нее.

Она встретила мой взгляд, пожала плечами и вернулась к своим делам.

– Джон, зайчик, принеси складной стул от моего компьютера.

Я отправился за стулом в ее спальню, а Курт тем временем принялся громко нахваливать достоинства своей рубашки.

Я притащил складной стул и поставил рядом с местом Лорен так, чтобы с двумя стульями здесь стало тесновато. Курт, даже не взглянув на меня, устроился во главе стола напротив сестры. Я смерил его уничижительным взглядом и сам сел на складной стул, который был на пару дюймов ниже кухонных, и потому я представлялся себе маленьким и неловким.

Все мои правила, казалось, взывали ко мне, требовали что-нибудь сделать: сказать ему пару приятных слов, пожать руку, продемонстрировать, какой я нормальный, но я не мог себя заставить. Что-то в нем бесило меня, и я совершенно не понимал что. Да, конечно, он грубый, шумный, неотесанный, но я знал много таких людей и без особых проблем общался с ними. Чем Курт от них отличался? Его замечание в мой адрес: мол, я слишком скромен, а потому помалкиваю – звенело у меня ушах, но я не стал его поправлять. Если он считает меня скромником, то, надеюсь, не будет обращать на меня внимания, а я сумею его игнорировать.

Но игнорировать его оказалось еще труднее, чем говорить с ним, потому что он не закрывал рта.

– Не могу поверить, что все еще езжу на этом ведре, – болтал он, показывая большим пальцем куда-то в сторону улицы и качая головой. – Когда я его покупал, это был приличный пикапчик, а теперь – седая древность, просто стыд.

– Твоей машине всего четыре года, – сказала Лорен, – и она замечательная.

– Для тебя, может, она и хороша, но ты не видела новых. Я знаю, она японская, но рядом с той, что у них в салоне, эта просто кусок дерьма. Та машина, она роскошная. С памятью, которая автоматически выставляет под водителя кресло, баранку и зеркала, так что не нужно будет каждый раз подгонять их после того, как за рулем посидит Коротышка.

Он, улыбаясь, повел рукой в сторону Лорен. Она рассмеялась. Маргарет, казалось, внимательно слушала, но мама за кухонным столом все еще аккуратно перераспределяла салат по пяти тарелкам. Я смотрел, как она медленно перекладывает каждый листик, не тянет время, а искренне пытается сделать содержимое каждой тарелки как можно лучше. На ее лице застыла вымученная улыбка; мама была полна решимости провести обед на высшем уровне.

– Сиденья кожаные, с подогревом, – продолжал Курт. – А в стереосистеме есть блютус, и это в стандартной комплектации…

– У тебя и тут кожаные сиденья, – сказала Лорен.

– Но они не подогреваются, – настаивал Курт и вдруг посмотрел на меня. – Скажи, чувак, если ее собьет хорошая машина, она этого даже не поймет?

Мама вернула на стол тарелки с салатом, расставила их и села рядом со мной так, чтобы оказаться как можно дальше от Курта. Конечно, других стульев и не было, но по тому, как она села – чуть бочком, глядя на Лорен, а не на него, – я видел: она рада, что между ними порядочное расстояние.

– Ешьте, – сказала мама. – Курица будет, как только мы покончим с салатом.

– Ее не Лорен, надеюсь, готовила? – спросил Курт, по-кошачьи ухмыляясь.

Лорен улыбнулась и покачала головой.

– Она красотка, – продолжил он, – но готовить не умеет, хоть убей.

Мама резко положила вилку и уставилась на Курта:

– Так не говорят о своих подружках.

– Я говорю как есть, – отмахнулся Курт, подбирая вилкой салат и пренебрежительно качая головой.

Он уже перешел черту, и если заметил, как расстроена мама, то не подал виду.

Мама заговорила, воспользовавшись тем, что Курт ест, но Маргарет перехватила ее взгляд и едва заметно покачала головой. Мама и Маргарет могли иногда общаться без слов – так давно они знали друг друга. Мама замолчала, только крылья носа у нее затрепетали, и я почувствовал, что она вне себя. Я покосился на Лорен – она смотрела на Курта, не обращая внимания на мать и тетку.

– Не, она, конечно, классно может приготовить пакетик попкорна, – с улыбкой разглагольствовал Курт. – Трудности у нее возникают, только когда нужно включить духовку.

– Ты же знаешь, какой ужас получается, если я берусь за выпечку, – сказала Лорен. – Помнишь, как-то раз в школе я пыталась приготовить шоколадное печенье, а кончилось тем, что печенье подгорело по краям, а внутри недопеклось?

– Да, с тех пор явно ничего не изменилось, – заметил Курт.

Он взял стакан с водой и надолго присосался к нему. Меня поразило, как он все время говорил о Лорен в третьем лице. Он вроде бы реагировал на ее замечания, но к ней не обращался и на нее не смотрел. Впрочем, он ни на кого не смотрел. Он не общался с нами, ни со всеми вместе, ни с кем-то по отдельности, просто вещал, а мы были его аудиторией. Мистер Монстр навострил уши и беспокойно зашевелился у меня в голове. Ему хотелось сорвать маску самоуверенности с лица этого трепла, чтобы тот закричал от страха. Мистер Монстр мечтал, чтобы этот тип взмолился о пощаде.

Я ушел еще глубже в себя, стараясь не замечать ни Курта, ни обеда. Вместо этого я принялся размышлять об агенте Формане, пытался представить план его действий: был ли я основным подозреваемым, или у него имелись другие? И вообще, подозревал ли он меня или просто пытался припугнуть, чтобы я выдал больше информации? Не скомпрометировав себя, а просто позволив ему нащупать недостающую улику. Масса вопросов оставалась без ответов, и я знал, что со временем они донимают его все больше и больше. Как долго миссис Кроули находилась связанной? Мог ли один и тот же человек связать ее и убить доктора Неблина? Почему мистера Кроули так и не обнаружили, хотя во всех остальных случаях появлялись выпотрошенные тела? Даже если Форман и не подозревал меня, он, видимо, догадывался, что я знаю больше, чем говорю.

– Вообще-то, кекс сегодня приготовил Джон, – сказала мама.

Я поднял глаза и увидел, что все четверо смотрят на меня. О чем они тут беседовали?

– Джим? – переспросил Курт.

– Джон, – хором произнесли мама, Маргарет и Лорен.

Я кивнул.

– Черт подери. Это что, домашнее задание?

– Он часто делает дома всякую выпечку, – объяснила мама. – Он у нас очень хороший, и ему это нравится.

– Да здравствует выпечка! – провозгласил Курт, поднимая кулак в знак издевательской солидарности. – Истинно мужское занятие.

– А почему бы и нет, – заметила Лорен.

Она впервые за все время возразила Курту.

– Мне бы хотелось, чтобы и ты мне что-нибудь испек.

– Это потому, что в нашем жалком городке и ресторана-то приличного нет.

– А еще потому, – гнула свое Лорен, – что женщинам нравится, когда мужчины их балуют.

– Я тебе купил пару туфелек.

– Такие классные туфельки! – воскликнула Лорен, восторженно запрокинув голову.

– Еще бы, – хохотнул Курт. – Они дорого стоят.

– Как только девчонки узнают, какой Джон у нас кулинар, от них отбою не будет, – сказала мама, вставая, чтобы сполоснуть тарелки.

– Ну, давайте, что там у вас. – Курт потер руки. – Правда ведь, мужики, как ни крути, готовят лучше? Никакого нытья о калориях, ожирении и прочей фигне – только горы разной вкуснятины.

Он посмотрел на кухонный стол и потянул носом воздух:

– Курицу тоже он готовил?

Мы с мамой переглянулись, внезапно поняв, что отвечать правду не стоит. Я прекратил готовить мясо шесть недель назад, потому что это рушило всю идею. Вместо того чтобы отвлекать меня от мыслей о трупах, оно, напротив, только и наводило меня на эти мысли, стоило мне начать отбивать мягкое красное мясо или погрузить пальцы в массу говяжьего фарша. Я вообще перестал есть мясное.

– Джон вегетарианец, – сказала мама.

Сам я о себе так никогда не думал. «Вегетарианец» представлялось мне куда более четкой жизненной позицией, чем «не ест мяса». Я же никак не связывал мясо с убийством. Я просто… нет, вообще-то, связывал. Применительно к самому себе. Но сколько вегетарианцев лелеет мысли об убийстве себе подобных?

– Вегетарианец! – воскликнул Курт. – Да что может здравомыслящего человека подвигнуть на такую глупость?

«Желание не прикончить идиота вроде тебя», – подумал я.

– Он готовит сладкое, а мясом занимаюсь я, – отозвалась мама от кухонного стола, выкладывая на тарелки куриные грудки одну за другой. – Я теперь тоже почти не ем мяса, чтобы не готовить два блюда, но в особых случаях не отказываюсь.

Она положила в каждую тарелку по горке риса и поставила их попарно на стол. Последняя тарелка предназначалась мне: вместо курицы – чечевичный суп, который нравился мне все больше.

– Парень, – сказал Курт, с серьезным видом наклоняясь ко мне над столом и пронзая взглядом, – это ведь даже не еда. Это то, что еда ест.

Он разразился смехом в восторге от собственной шутки, и Лорен рассмеялась вслед за ним. Маргарет вежливо улыбнулась, и по тому, как она это сделала – чуть приподняла уголки губ, тогда как ни одна мышца у глаз не шевельнулась, – я понял, что ее внимание напускное и ни одно слово, произнесенное Куртом, ее не волнует. Я улыбнулся и отправил в рот кусочек брокколи.

– Нет, серьезно, – продолжал Курт, покосившись на Лорен. – Может, тебе есть то же, что и он? А то, если будешь лопать, как сейчас, никогда не влезешь в обтягивающие джинсы.

– Нет, в самом деле! – возмутилась мама, ударяя вилкой по столу. – Ну кто же говорит такие вещи?

– Но ведь так оно и есть! – вступилась Лорен. – Я уже давно не могу натянуть те джинсы.

– И все равно это не повод говорить о тебе подобным образом.

– Мне не нужен повод, если это правда, – сказал Курт.

По его ухмылке я понимал: ему кажется, будто он пошутил, чтобы разрядить атмосферу. Поразительно, даже я знал, что он ляпнул глупость.

– Но она же сидит рядом с вами. – Мама указала на Лорен. – Да проявите немного вежливости. Это же уму непостижимо!

– Я так и знала, – произнесла Лорен, закрывая глаза. – Черт возьми, ма, ну почему ты хотя бы на один обед, на пол-обеда не можешь сдержаться и вести себя прилично? Мы только двадцать минут как пришли.

– Это я веду себя неприлично? Как вы появились, он только и сыплет оскорблениями в твой адрес.

– Да прекрати же! – воскликнула Лорен, бросая салфетку и вставая. – Он пытается хоть немного оживить атмосферу. А вы здесь все – покойники. Джон вообще ни слова не вымолвил!

«Это потому, что я умный, а не потому, что я мертвый».

– Она меня предупреждала, что у вас не складываются отношения, – проговорил Курт, вперившись взглядом в маму, – но я и представить не мог, до какой степени.

– Поразительно, – сказала мама, складывая руки на груди и устремляя взгляд на Лорен. – Он самый чуткий человек в мире. И где ты только нашла такое счастье?

– И ты мне будешь рассказывать, как выбирать мужчин! – вспыхнула Лорен, тыкая пальцем в маму. – Тоже мне эксперт! Уж ты-то выбрала прекрасно – ничего глупее за всю жизнь не сделала!

– Все, мне это не нужно, – сказал Курт, вставая. – И тебе тоже.

Он взял Лорен под локоть и повел к двери.

– Не уходи! – крикнула мама.

– А на кой черт мне оставаться?

Лорен вырвалась из хватки Курта и, чеканя шаг, вернулась к столу:

– Ты всю жизнь вставляешь мне палки в колеса, словно я… Что ты вообще обо мне думаешь? Что я не могу принять ни одного хорошего решения? Я что, неудачница, которая с утра до ночи творит одни глупости?

Мама сложила руки на груди:

– Как я должна отвечать при таком отношении?

– Да мне твои ответы меньше всего нужны.

Курт снова взял Лорен под локоть и сопроводил к двери – теперь, когда две женщины схватились между собой, он молчал, и его молчание не предвещало ничего хорошего. На этот раз Лорен не вырвалась, он вывел ее за порог и закрыл дверь.

– Вернись сейчас же! – велела мама, потом развернулась и изо всех сил ударила ладонью по дверце шкафа. – Опять! – прорыдала она. – Я опять ее потеряла.

Она закрыла лицо руками, уперлась головой в шкаф и заплакала.

Глава 5

Шесть часов спустя мама наконец улеглась, а я выскользнул из дому, взял велосипед и кратчайшим путем покатил к старому складу. Она весь день рыдала, разговаривала с Маргарет, в тысячный раз обсуждая случившееся: Лорен была права, Лорен была не права, Лорен совершила громадную ошибку, мама совершила громадную ошибку – и так без конца. Я спрятался у себя в комнате и натянул лыжную маску, чтобы приглушить голоса.

Все было как прежде, когда все ссорились, плакали и, хлопнув дверью, уходили из наших жизней. Как прежде, только хуже, потому что теперь Форман пытался проникнуть в мою голову, а мистер Монстр – выцарапаться оттуда. Я не знал, сколько еще может растягиваться эта пружина, прежде чем лопнуть. В голове у меня рождались планы: как выяснить, где живет Курт, как его обездвижить, как резать, медленно и вдумчиво, чтобы сделать как можно больнее. Я начал ходить по комнате, напевая приходившие в голову мелодии: старые песни, которые слушал отец, новые, которые слушала по утрам Брук, – что угодно, лишь бы занять мысли и увести их как можно дальше от смерти. Не помогало.

Серийного убийцу на преступление толкает потребность – насущная необходимость. Что это такое? – Откуда оно берется? Прежде я всегда был в состоянии контролировать мою темную сторону, держал ее взаперти долгие годы, но сейчас она набирала силу. Я убил демона, мистер Монстр впервые почувствовал вкус смерти и требовал еще. Мог ли я по-прежнему контролировать его? Насколько влиятельным он станет? В какой момент эта потребность выплеснется через край и я убью кого-нибудь: маму, Маргарет или Брук?

Я выхаживал туда-сюда по спальне, чувствуя себя зверем в клетке. Пластинки жалюзи напоминали решетку, а за окном я видел большой и темный дом мистера Кроули. Сколько ночей я провел, крадучись пробираясь к этим стенам, заглядывая в окна, изучая жертву? Я тосковал по тем временам – мне их физически не хватало; это как непреходящий зуд в ампутированной ноге. Сумею ли я повторить это? Но ведь Кроули был демоном, а не человеком, и шпионил я за ним ради всеобщего блага. Тогда я тщательно взвесил вероятные последствия и принял решение, а теперь не мог оправдать подобное поведение, если ставил перед собой менее благородную цель.

Но если в городе на самом деле объявился новый демон?

Глупо было предполагать, что Кроули – единственный, не менее глупо – что все ему подобные действуют одинаково. У новой жертвы не пропали органы, но остались десятки мелких ранок на теле и одна серьезная на ноге. Неужели существовала какая-то сверхъестественная злобная сила, которой требовалось бить людей током, чтобы не умереть? А может, тот факт, что жертвой стала женщина, говорит, что и демон тоже женщина?

Нет-нет, я заблуждался, предполагая, что у всех демонов и методы, и мотивы одинаковы. Мистер Кроули убивал людей, похожих на него внешне, чтобы заменять изношенные части собственного тела. Речь шла о выживании. Новый демон, возможно, убивает ради еды, развлечения, самовыражения – сколько угодно причин. Как и у меня, у демона имелись свои внутренние потребности – этакая эмоциональная дыра, которую требовалось заткнуть.

Как я могу выяснить потребности демона, если в своих-то не уверен?

Я снова подумал о Курте – вот было бы здорово пытать его током, как ту девушку, и наблюдать за корчами, пока разряд не прожжет дыру в его плоти. Я тряхнул головой, прогоняя мысль. Нет, так дальше продолжаться не может – нужно что-нибудь сжечь.

Пришло время снова съездить на склад.

Выходя из дому, я прихватил кусок курицы – ведь никто так и не пообедал, – положил его в пакет и сунул в карман куртки. На сей раз кот меня не остановит.

Шел первый час ночи, и стояла такая темнота, что езда на велосипеде казалась не самой удачной идеей, но велосипед, в отличие от машины, бесшумен, а мне не хотелось разбудить маму. К тому же, воспользуйся я машиной, меня будет легче найти, если кто-то начнет расследовать пожар. Почти милю я ехал по темным улицам, потом слез и повел велосипед по петляющей среди деревьев тропинке, придерживаясь не освещенных луной участков. В руке я сжимал канистру с бензином.

Огонь звал меня.

Шлакобетонные стены склада отражали ярко-серый лунный свет, едва заметно мерцая на поляне. Я улыбался. В такие моменты границы внутри меня стирались и мистер Монстр делался просто Джоном Кливером: не убийцей, а подростком, не чудовищем, а человеческим существом. Если огонь служил мне великим очищением, то во время подготовки меня охватывало чувство абсолютной свободы – в эти краткие секунды отдыха не нужно было беспокоиться о желаниях мистера Монстра, потому что наши желания совпадали. Приняв решение развести огонь, я мирился с собственным «я», становился собой, и все вокруг обретало смысл.

Кот приветствовал меня безмолвным взглядом с подоконника разбитого окна, откуда открывался великолепный вид на его владения, как внутренние, так и внешние. Я положил велосипед у деревьев и тихо пошел вперед, вытащил курицу и оторвал от нее кусочек. Волокна разделялись без труда, пласты прожаренных мышц легко отслаивались друг от друга. Я встал у окна и помахал перед носом у кота – насколько мог дотянуться – куском курицы, чтобы он почувствовал запах мяса, потом уронил оторванный кусочек на землю, а остальное отбросил на несколько футов. Кошачьи глаза проследили за полетом куриного мяса и впились в него взглядом, словно лазерным прицелом. Я проскользнул внутрь склада сквозь пустой дверной проем.

Я снова посмотрел на окно: кот оставался там и даже обернулся в мою сторону, услышав, что я вхожу. Несколько мгновений он наблюдал за мной, потом снова отвернулся туда, где лежало мясо.

«Все правильно, – подумал я, – иди и возьми его».

Я вытащил старый матрас из-за штабеля с поддонами. Он был плотный и плесневелый, покрытый грязью и следами животных, а снизу еще и влажный. Когда я встряхнул его, по складу поползло облако тягучего кисловатого запаха. Я бросил его сухой стороной вверх, потом решил, что лучше будет перевернуть. Еще я мог воспользоваться деревянными поддонами: положить матрас на них, чтобы внизу устроить топку. Сухая нижняя сторона схватится быстро и поможет высушить верхнюю, а дым от влажных пятен будет подниматься вверх, не гася пламя.

Кот по-прежнему торчал в окне, с интересом следя за мной. Я замер, притворяясь чем-то совершенно неинтересным, и тоже уставился на кота. Он не шелохнулся.

Я подождал немного – кот не двигался – и принялся собирать материал для растопки. Рано или поздно кот должен уйти.

Вдоль одной из стен стоял ряд металлических бочек, пустых, насколько я знал. Они не горели сами и не содержали ничего горючего, поэтому я прошел мимо. В дальнем углу хранились банки с краской, такие же банки хаотично валялись по всему помещению. В прошлые разы мне удалось систематизировать их: в большинстве своем это была негорючая латексная краска, но я нашел штабель белой эмали, которая вспыхнет, как ракетное топливо. Ключами я вскрыл одну из банок и вдохнул поднимающийся изнутри едкий запах спирта. Краску изготовили, наверное, несколько десятков лет назад, и пигмент осел, сгустился на дне, оставив сверху спиртосодержащую жижу. Я перенес банки в центр помещения, представляя, какое поднимется пламя.

Кот по-прежнему сидел на окне, наблюдая за мной. Я нахмурился, вышел наружу и нашел в кустах нетронутую куриную грудку. Оторванный кусочек тоже лежал, как прежде. Я поднял его и направился к коту:

– Хочешь?

Он смотрел на меня.

– Это же еда, котяра, ты что, не хочешь еды?

Нет, я не должен грубить ему – любое унижение, пусть даже словесное, запрещено моими правилами. Я подбросил кусок курицы так, чтобы он описал дугу перед кошачьим носом и упал на землю.

– Ну, прыгай с окна.

Дыхание у меня перехватило, и я заставил себя вдохнуть поглубже.

«Ты только не пугайся, – сказал я себе, – все в порядке. Будет тебе пожар. Кот удерет, и все станет хорошо».

Я задышал тяжелее и резко скосил глаза на… не знаю на что. Просто нужно было их скосить – два, три, четыре раза подряд. Я быстро вернулся внутрь – руки у меня чесались сделать что-нибудь еще. Дерево! На полу лежало дерево, и я мог уложить его как надо.

Строительная компания, которой раньше принадлежал склад, бросила здесь сколько-то досок и брусьев размерами два на четыре и один на восемь, и за двадцать с лишним лет дерево покоробилось. Некоторые доски искривились чуть-чуть, другие вспучились, третьи потрескались и раскололись. Прошлые посетители заброшенного склада сдвинули часть досок, перебрали штабеля или просто раскидали их, но большая часть оставалась нетронутой. Я взял три доски один на восемь и положил на шесть вскрытых банок с эмалью. От краски будет мало толку, пока огонь не разгорится по-настоящему, но, когда пламя доберется до нее, полыхнет здорово. На аккуратные ряды досок я свалил матрас, но слишком поспешно, и доски слетели с банок. Кот по-прежнему сидел на окне, и при виде его я нервничал. Следовало успокоиться. Я вернул доски на место, осторожно приподнял матрас и опустил его сверху, сухой стороной вниз. Матрас был более влажный, чем мне показалось сначала, и я, задумавшись, провел пятерней по волосам. Несколько секунд спустя я полил его бензином из канистры. Решение не самое красивое, но, вероятно, самое простое.

Кот оставался на месте. Я бросил канистру на пол и пнул штабель досок:

– Пошел вон!

Мой голос гулким эхом разнесся по помещению, а кот зашипел и агрессивно выгнул спину.

Я зажмурился, чувствуя, как подкатывает тошнота.

– Извини, извини, извини.

Я сделал несколько шагов вперед, потом развернулся и отошел, оставляя беспорядочные следы на грязном полу. Обернувшись к коту, я заглянул ему прямо в глаза.

– Я не причиню тебе вреда, – сказал я. – И не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

Я помолчал.

– Слушай, я же хочу тебе помочь. Ты, наверное, просто не знаешь, что делать.

Я мог бы забраться на окно и осторожно снять кота, но с пола я бы не дотянулся. Я схватился за одну из металлических бочек; даже пустая, она была тяжелой, и пришлось упереться в стену, чтобы перевернуть ее набок. С гулким звуком она ударилась об пол, и я нетерпеливо покатил ее к окну, объезжая доски, банки и мусор на полу.

– Я не причиню тебе вреда, – повторял я по дороге. – Я хочу помочь. Отнесу в безопасное место.

Я оттащил в сторону два поддона, прислоненные к стене под окном, и загнал туда бочку. Поставить ее вертикально казалось практически невозможным, но я прижал ее к стене, подсунул руки под днище и сумел поднять. Кот безучастно смотрел на все мои манипуляции.

Я осторожно забрался на бочку и начал медленно распрямляться. Стоило мне приблизиться к коту, как он снова зашипел и обнажил клыки, не сводя с меня взгляда. Я замер, пытаясь его успокоить:

– Не бойся. Я только сниму тебя и аккуратно вынесу наружу.

Я еще выпрямился, и кот зашипел на меня в третий раз, теперь уже громче.

– Слушай, сейчас здесь все будет гореть, тебе это не понравится. Ты не знаешь, что такое огонь, а это страшно. Это плохо.

Я выпрямился почти полностью, когда шерсть на коте встала дыбом. Я различал в нем знакомые черты домашнего кота, но в глубине крылось, прорываясь наружу, что-то еще: что-то от леопарда или тигра, пробудившееся наследие предков. Откуда бы ни пришел этот кот, кто бы его ни воспитывал, все наносное исчезло. Угрожавшее мне существо было диким, опасным зверем.

Я замер, вглядываясь в его морду, словно в колодец памяти. Кот снова зашипел и присел на задние лапы, готовясь к прыжку.

Я отпрянул.

Нет, мне нельзя этого делать. Одно правило я нарушал безнаказанно, сжигая ненужные вещи, когда хотелось выпустить пар, но сейчас я заходил слишком далеко. Остальные правила должны оставаться незыблемыми. Если я прикоснусь к коту и он набросится на меня, я отвечу ему тем же и, причинив вред, нарушу самое главное правило. На это я пойти не мог, а потому вынужден был остановиться.

Я спрыгнул с бочки, взвинченный и опустошенный. Голова кружилась, и я сел на штабель досок перевести дыхание. Нет, я никому не причиню боли.

Ничего не буду сжигать.

Напряжение никуда не делось. Бешенство, страх, отчаяние – я не мог выпустить их наружу. Не таким способом, слишком уж это лихо. Думаю, в глубине души я хотел спровоцировать кота на нападение, тогда у меня появилось бы оправдание покалечить его. Но я не позволю себе этого.

Попытки сбрасывать напряжение понемногу становились слишком опасными, требовалось найти способ получше. Но копить напряжение, держать в себе тоже не получалось. Наконец, я определенно не мог просто отпустить тормоза. Нужно было придумать промежуточный вариант.

Мне требовался еще один демон.

Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как зимой, когда выслеживал демона, наводившего ужас на городок. В моей жизни появилась цель, и благодаря этой цели все, что я делал, обретало смысл. Я выпустил на свободу мистера Монстра и впервые за долгие годы уживался с самим собой. Но теперь, когда демона не стало, исчез и клапан для сброса психологического давления.

Я медленно вышел со склада, заставляя себя глубоко дышать. Жертва у нас появилась, не было только убийцы, которого я мог бы выслеживать; мы имели дело не с демоном, не с серийным убийцей, а скорее с пьяным мужем или ревнивым бойфрендом…

Ревнивый бойфренд. Форман сказал, что на теле повсюду нашли мелкие раны: проколы, царапины, ожоги, волдыри и бог знает что еще. Злой ревнивый бойфренд способен на такое; злой ревнивый бойфренд, не уважающий женщин и относящийся к ним как к грязи. Ни минуты не колеблясь, он готов причинить боль женщине.

Я точно знал, где искать такого человека.

Я понимал, что это чистой воды домысел, но у меня появилось хоть что-то. Ясная достижимая цель – понаблюдать за человеком, который может оказаться убийцей, и выяснить, так это или нет. Я снова заживу прежней жизнью, и цели мистера Монстра совпадут с моими собственными.

Итак, пора познакомиться с Куртом гораздо, гораздо ближе.

Глава 6

В конечном счете жертву опознали как Викторию Чатам. К нам на бальзамирование ее не доставили, и я не видел ни тела, ни повреждений на нем. Я ничего не смог узнать об убийце по нанесенным им ранам, поэтому пришлось начать с другого места.

До каникул оставалось еще несколько недель, и я вынужденно торчал в школе, так что «другим местом» оказалась столовая, где я вел с Максом односторонний разговор.

– Главный вопрос при составлении психологического портрета преступника: что убийца делает такого, чего не должен делать? – провозгласил я.

– Бога ради, не начинай сначала, – сказал Макс, закатывая глаза.

– Но это работает, – не отступал я. – И работает лучше, если есть на ком проверить идеи. В прошлый раз ты мне здорово помог.

– Если я тебе помог, почему ты не поймал злодея?

«Вообще-то, поймал».

– Агент ФБР вызвал меня в участок и показал фотографии с места убийства еще до того, как они стали широко известны. Он просил помочь.

– Заткнись.

– Я серьезно.

– Джон, мы сидим в двух столах от потрясающих красоток в потрясающе коротких шортах, у меня нет времени на аналитические разговоры.

Я закрыл глаза. В двух столах от нас сидела Брук с двумя подружками, Марси и Рейчел, но я уже использовал один разрешенный разговор и два разрешенных за ленчем взгляда. Волосы Брук убрала в хвостик, перехватив розовой ленточкой или резинкой. На ней была розовая футболка в белую полоску и джинсовые шорты, почти не скрывавшие длинные стройные ноги. Я даже думать о ней больше не имел права, поэтому все, что мне оставалось, – рассуждать об убийце.

Пальцы зудели от желания спалить что-нибудь.

– Тело было покрыто ранами, – гнул я свое. – Об этом сообщили в новостях, а я видел фотографии. Убийца мучил ее, прежде чем убить. Пытал. Зачем?

– Не знаю, – сказал Макс, – ты такой чудик. А зачем бы ты это делал?

– Это оскорбительно, но да, поставить себя на его место – это то, что мы пытаемся сделать.

– Я серьезно. Если бы ты собирался кого-нибудь прикончить, предварительно замучив, – а я не исключаю такой вариант, – то зачем?

«Что ж, это лучше, чем ничего».

– Предположим, мне что-то нужно. А убивая ее таким способом, я это получаю.

– И что тебе нужно?

– Не знаю. Это мы и пытаемся вычислить. Мы должны восстановить ход событий.

– Хорошо, – согласился Макс, уставившись в потолок и медленно водя руками. – Что ты… получаешь, когда… убиваешь кого-нибудь таким способом, который… позволяет тебе получить то, что ты хочешь?

– Что я получаю, убивая людей таким способом? – переспросил я.

– Именно.

– Я получаю… удовлетворение.

– Отпад, – сказал Макс.

– Но я же не про себя. Удовлетворение получает убийца.

– Все равно отпад. Что еще?

– Убийца обретает отмщение. Обретает силу.

– Обретает мир и покой, – добавил Макс.

– Может, и нет, – заметил я. – Если тебе просто нужно заткнуть кому-то рот, есть более легкие способы, чем запытать до смерти.

– А если этот человек доставал тебя всю жизнь и ты уже не в силах терпеть и хочешь, чтобы он сперва помучился? Тогда твое вознаграждение – мир и покой.

– Вообще-то, твоим вознаграждением будет сила, месть и удовлетворение. Ты обретешь контроль над своей жизнью и отомстишь человеку, который лишил тебя этого контроля.

– А когда насытишься, – настаивал Макс, – получишь мир и покой. Я тебе говорю, к этому все и приходит.

– Ты так думаешь? – спросил я. – Если мне нужен мир и покой, то я в последнюю очередь буду подбрасывать покойника в разгар следствия по делу серийного убийцы. Этой смерти уделено больше времени, внимания и сил, чем любому другому мертвецу, обнаруженному в занюханном городке у черта на куличках.

– Ну все, – признался Макс. – Я сдаюсь. Я не получу мира и покоя. Я получу… войну и шум. Шумную войну. Я террорист.

И тут пазл сложился у меня в голове.

– А если ты и есть террорист? – проговорил я, в волнении подаваясь вперед. – Я имею в виду, не обычный террорист, но мысль примерно та же: ты прибегаешь к насилию, чтобы привлечь внимание.

– Мне что, четыре года?

– Ты делаешь это специально, – пояснил я, – ты хочешь, чтобы люди обратили на тебя внимание. Ты жестоко убиваешь человека и оставляешь труп в людном месте, таким образом отправляя миру послание.

– Почему на месте убийцы вдруг оказался я, а не ты?

– Пусть буду я. Все равно. Убийца. Он пытается что-то сказать. «Я ненавижу женщин». Или: «Я лучше вас». Или еще что-нибудь в том же духе.

– Я могу делать что захочу.

– Именно.

Макс впился зубами в сэндвич.

– И кому он это говорит?

– Я не знаю. Наверное, всем. Полиции. ФБР. К нам прислали агента, который зарабатывает на жизнь такими расследованиями. Может, убийца обращается к нему.

– А если это Клейтонский убийца?

– Нет, почерк другой.

– Я имел в виду: что, если он обращается к Клейтонскому убийце?

Я уставился на него. Клейтонский убийца умер, но Макс этого не знал. Никто не знал. Включая нового убийцу.

– Что, если один убийца говорит другому: «Эй, теперь я хозяйничаю в этом городке»?

– Мама дорогая, она идет к нам, – сказал Макс.

– Кто?

Я вскинул голову и увидел, что в нашу сторону направляется Брук. Это был уже третий взгляд за ленч – больше, чем я мог себе позволить. Я должен строго следовать правилам, даже если Брук сама толкает меня нарушать их. Это моя первая и последняя защита против мистера Монстра, ведь если я позволю себе делать все, что душе угодно, то позволит и он. Нельзя этого допустить.

– Если она спросит, о чем мы говорим, пожалуйста, скажи, что о машинах, – взмолился Макс.

Брук подошла к столику:

– Привет, Джон.

– Привет.

Мне не разрешалось говорить с ней за ленчем после обмена приветствиями на пути в столовую.

– У тебя следующий английский? – спросила она.

– Да.

Я старался отвечать как можно вежливее, глядя на стену за ней, чуть правее ее лица.

– Миссис Барлоу сказала, мы начинаем тот же раздел, что и ваш класс. Беовульф и Грендель[5].

– Да, – повторил я, надеясь, что на этом разговор закончится.

И все-таки мне ужасно не хотелось выглядеть грубым.

– Должно быть, интересно, – вымученно добавил я и заскрежетал зубами.

«Не стоило это говорить».

– Да, интересно, – согласилась Брук.

Краем глаза я видел, что она улыбается. Я перевел взгляд на стол, потом в пространство за другим ее плечом.

– Думаю, будет здорово обсудить это, – предложила она, – ну, по дороге в школу. Раз мы все равно каждый день ездим вместе.

– Конечно, – сказал я.

Не надо было поддерживать разговор, но… что еще мне оставалось?

– Пригодится, мы ведь в разных классах.

– Вот именно, – подхватила Брук. – Мы сможем делиться друг с другом тем, что звучало на уроках, и будем казаться настоящими гениями.

Я снова уставился в стол:

– Да.

«Пожалуйста, уходи».

– Отлично! Так что, увидимся в машине?

– Да.

– Тогда до встречи.

Она ушла.

«Наконец-то».

Макс посмотрел ей вслед:

– До свидания, хорошенькая попка. Мне будет тебя не хватать. – Он повернулся ко мне и тихо захлопал в ладоши. – Офигенная, кстати, мысль. Никогда бы не подумал, что ты такой дока в сердечных делах.

– Ты о чем? – спросил я, тряхнув головой.

Меня окутывало противное липкое чувство, словно я попал в паутину.

– Ты ее классно отбрил. Если бы ко мне подошла вторая горячая штучка школы в таких шортиках и попросила позаниматься с ней, я бы не вел себя как бревно. Думаю, никто бы не вел.

– Вторая?

– Ну, она не чета Марси. Нет, кроме шуток, ты меня поразил. Ты ее здорово провел.

– Вообще не понимаю, о чем ты.

– Не скромничай, чувак. Классный план.

Макс откинулся на спинку стула и развел руками:

– Ты уделяешь ей ровно столько внимания, чтобы она поняла, какой ты милый парень, а после отстраняешься и предлагаешь самой проявлять инициативу. Похоже, начинает работать. Ты делаешь вид, что такой недоступный, и это приносит свои плоды.

– Ничего подобного у меня и в мыслях не было.

– Да брось, – сказал Макс. – Думаешь, никто не видит? Ты каждое утро привозишь ее в школу, тоскливым взглядом смотришь вслед, а потом избегаешь в течение дня. Вчера во время ленча ты поболтал с ней – это надо же! – о ее туфельках, а на следующей перемене прошел мимо, сделав вид, будто не заметил, как она тебе улыбнулась.

Это была перемена между пятым и шестым уроком, английским и математикой. Ее класс находился как раз на моем пути из одного кабинета в другой, и обычно я делал круг по другому коридору, чтобы не столкнуться с Брук. В тот день я задержался, разговаривая с учителем, у меня не оставалось времени, и я пошел напрямик, уставившись в пол, чтобы не видеть ее.

И ей это нравилось? Нет, я никогда не научусь понимать людей.

Пора остановиться. Я не мог подпустить ее ближе, чем теперь. Ее слишком хотел мистер Монстр.

– Это ничего не значит, – сказал я. – Я просто отвожу ее в школу.

– Зачем ты морочишь мне голову? Я думаю, с другой планеты видно, что ты в нее втрескался.

– Я и без того провожу с ней слишком много времени.

– В смысле? – не понял Макс. – Она тоже хитрая, имей в виду. Когда я говорю, что она вторая горячая штучка в школе, можешь поверить, я провел подробнейшее сравнение. Нет, ты должен преодолеть себя и пригласить ее на свидание.

Я уставился на него:

– Ты спятил?

– Нет, – ответил Макс. – Это ты спятил. Я думаю, ты перебарщиваешь со своей игрой. Смотри отпугнешь ее. Она, может, уже бы тебя пригласила, если бы ты не изображал саму неприступность.

– Ты это к чему?

– К тому, что я не слепой. Я уже говорил, она очень горячая. Пока ты игнорируешь ее, она постоянно стреляет в тебя глазками. Кажется, она считает тебя загадочным, а я вот начинаю думать, что ты просто идиот.

Это было нужно мне меньше всего. Я и так с трудом контролировал мистера Монстра: ночами жил его фантазиями, днями сооружал клетку из правил и запретов, чтобы не дать фантазиям стать реальностью. Мистер Монстр хотел калечить людей, иногда сильно, а то, что он собирался сделать с Брук, вообще не укладывалось ни в какие рамки. Он мечтал завладеть ею целиком и полностью, а значит, только после ее смерти. Внутри меня клокотали черные желания, и я только и мог себе позволить, что изредка поглядывать на Брук и улыбаться. А тут передо мной сидел мой друг, единственный друг, и говорил, что я должен уделять ей больше внимания: проводить с ней время, чаще думать о ней и всячески ее завлекать.

Что-то должно было измениться, и очень скоро. Иначе никто вокруг меня не будет в безопасности.

Глава 7

На свое шестнадцатилетие я получил покойника: наконец-то умерла миссис Содер, старейшая жительница Клейтона. Тело уже извлекли из пластикового мешка, и оно неподвижно лежало на стальном столе для бальзамирования. Она умерла в больнице, и тело нам доставили в больничном халате, что облегчало задачу: не требовалось ломать голову по поводу одежды и добиваться у родственников разрешения разрезать ее. Следовало только поддеть две-три завязки и в несколько секунд освободить труп от халата. Бальзамирование тоже обещало быть слишком легким, и я хотел уделить ему как можно больше времени, чтобы получить от процесса настоящее удовольствие.

Мама в канцелярии подписывала какие-то бумаги с Роном, коронером, а Маргарет еще не появлялась. Формально канцелярией у нас заведовала Лорен, но она до сих пор не разговаривала с мамой и, естественно, не приходила.

Тем больше времени у меня оставалось.

Я прикоснулся к волосам трупа – длинным, шелковистым, молочно-белым. Миссис Содер было почти сто лет, когда она умерла, и из-за старческого горба тело странным образом искривлялось на столе. Первое, что ты делаешь с телом, – это, естественно, убеждаешься, что оно мертво. Когда закончишь работу, оно будет мертво однозначно, так что лучше выяснить это до начала.

В одном из ящиков у нас лежало маленькое зеркальце, и я поднес его к носу тела. Если оно живое, даже в коме, зеркало затуманится от дыхания. Держа зеркало, я досчитал до двадцати, но ничего не заметил. Оно не дышало. Я убрал зеркало и вытащил швейную иглу, тонкую и острую, но достаточно большую, чтобы удобно держать в руке. Я принялся колоть кончики пальцев трупа – неглубоко, чтобы не порвать кожу, но достаточно сильно, чтобы вызвать у живого человека непроизвольную реакцию. Безуспешно. Тело было мертво.

Примечания

1

Эта последовательность относится к так называемым последовательностям Фибоначчи, где каждое последующее число равно сумме двух предыдущих. (Здесь и далее примеч. перев.)

2

СПУ (Связать, Пытать, Убить) – самоназвание одного из американских серийных убийц.

3

Готы – молодежная субкультура. Готы характерны замкнутостью и привычкой одеваться в черное.

4

«Зеленый фонарь» – команда супергероев из комиксов издательства «DC Comics».

5

Беовульф и Грендель – персонажи англосаксонской эпической поэмы XVIII в. «Беовульф».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.