Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Наследники Асклепия

ModernLib.Net / Деген Ион / Наследники Асклепия - Чтение (стр. 8)
Автор: Деген Ион
Жанр:

 

 


      Когда начинающим врачом я пришел в первую клинику ортопедического института сорок восемь лет назад, этот «только что разработанный в Соединенных Штатах метод» применялся самым широким образом. К сожалению, как и всякое другое лечение, он не оказался панацеей.
      Ну, скажите, какое мнение может сложиться у меня об этом рекламирующим себя целителе?
      Подобных примеров я мог бы привести множество. Русскоязычные израильские и американские газеты пестрят ими. Профсоюз израильских врачей запрещает своим членам публиковать рекламу. Но некоторые коллеги находят пути обхода.
      Свежий образчик низкопробной рекламы мой друг принес мне сегодня, 8 августа 1999 года. В газете «Вести» от 5 августа опубликована «Статья-исследование: Амира Барко». Что такое «статья-исследование», мне не известно. Не мог я выяснить это и у моих знакомых врачей и ученых. Кто это Амира или Амир Барко, тоже остается тайной для врачебного мира. Почему перед именем автора поместилось двоеточие, удалось узнать в редакции газеты. В правом верхнем углу четко значится «На правах объявления». Следовательно, это реклама. Она публикуется точно в таком виде, в каком представлена в газету. Редакция не отвечает ни за содержание, ни за стиль, ни за грамматические и синтаксические ошибки. Таким образом, мы можем рассмотреть Амира Барко в полный рост.
      Посмею процитировать только начало первого абзаца: «В большинстве случаев причиной боли в коленях, как у спортсменов, так и пожилых людей, страдающих остеортритом, служит стирание смазочного слоя между суставами. Суставы трутся друг о друга и причиняют боль».
      Сплошной блеск! Начнем с того, что не «остеортрит», а остеоартрит. Допустим, это всего лишь опечатка. Но, судя по дальнейшему описанию, речь идет не об артрите, то есть, не о воспалении сустава (окончание -ит употребляется только при воспалениях), а об артрозе, то есть – заболевании дегенеративном. Что такое «стирание смазочного слоя»? Ни анатомии, ни гистологии такой слой не известен. Есть смазочная жидкость – синовиальная. Но жидкость не стирается. Бывает либо недостаточное количество этой жидкости, либо избыток ее, либо патологическое изменение качества. «Суставы трутся друг о друга»! Известны, конечно, случаи, когда суставы трутся друг о друга. Например, когда соприкасаются коленные суставы двух борцов, или даже двух боксеров. Я уже не говорю о контакте разнополой пары, и для этого паре вовсе не обязательно заниматься борьбой или боксом. Если бы оживить Роденовского «Мыслителя», можно было бы допустить, что локтевой сустав трется о коленный. Но о каком случае из перечисленных мною пишет автор «статьи-исследования»?
      Предположительно, реклама составлена просто неграмотно. Но ведь в ней сказано, что «в ортопедическом отделении работают лучшие в своей области врачи». Могут ли «лучшие в своей области врачи» быть элементарно безграмотными одновременно и в медицине и в грамматике? А ведь реклама уверяет меня в том, что «сегодня в многоотраслевом медицинском центре: лечение всех частей тела, как-то шейки бедра, плечи, локти и т.д.». Нет, эту фразу я уже не стану комментировать. Противно.
      Поверьте мне, я выбрал не худшую рекламу. Причем, она все-таки рекламирует врачей. А ведь так называемой альтернативной медициной помимо врачей занимаются разного рода целители. С одним таким целителем я имел честь познакомиться лет двадцать назад.
      Женщина внезапно обнаружила у себя дар целителя. Нет, она не врач. Она инженер. И то, слава Богу. Вполне могла быть генеральным директором министерства образования и культуры или дезинсектором, уничтожающим тараканов и другую подобную живность. Целительница уверяла меня в том, что даже на расстоянии, не прикасаясь к больному, ладонными поверхностями рук определяет, где именно находится патологический очаг, ну, а дальше теми же ладонями и тоже на расстоянии, воздействуя на болевой очаг своей целительной силой, превращает его в источник благополучия и радости.
      В тот вечер дал себя знать осколок в моем мозгу, и я предложил целительнице обследовать мою голову, ничего не сказав об осколке. Пассы ее ладони на расстоянии и даже не доставившее мне никакого удовольствия непосредственное поглаживание головы абсолютно не дали диагностических результатов и, увы, не успокоили болей.
      Ну что ж, – снисходительно решил я. Осколок все-таки под черепом. Я предложил ей более легкое задание – исследовать мое левое предплечье. Результат тот же. Это меня обескуражило. Дело в том, что мои внуки, когда каждый из них был примерно в двух- трехлетнем возрасте, не обладая целительными способностями, поглаживая мое предплечье, обнаруживали под кожей не извлеченную пулю. Она, в отличие от осколка в мозгу, не причиняет мне никаких неприятностей.
      Почему-то я не стал направлять к целительнице своих пациентов. Но и без меня она живет неплохо. Более того – процветает.
      Очень давно в Киеве до меня неоднократно доходили слухи о гениальной бабке в Обухове, блестяще лечившей поясничные боли, с которыми не могли справиться врачи. Я человек любопытный. Решил познакомиться с бабкой и методами ее лечения. Приехал в Обухов. Без труда нашел хату всемирно известной бабки. В очереди оказался то ли тридцатым, то ли тридцать вторым. А сколько несчастных потом выстроилось за мной!
      Наконец я сподобился предстать пред ясны очи бабки. Ею оказалась женщина лет шестидесяти-шестидесяти пяти. Умные глаза. Уверенная речь. Бабка велела мне уплатить ей десять рублей еще до лечения – стандартный гонорар. Уплатил. Бабка спросила, где болит. Я неопределенно завел руку за поясницу. Бабка приказала лечь на топчан, застеленный рядном, на котором оставили следы бесчисленные пациенты, стоимостью десять рублей каждый. Я привез с собой простыню. Это не повысило мой престиж в глазах бабки, но и не вызвало особого неудовольствия. Лег. Бабка стала прощупывать остистые отростки моих позвонков, спрашивая, болит ли. Ответы мои были неоднозначными. Тогда бабка прощупала оба крестцово-подвздошных сочленения, определила, что патология в правом, нажала так, как я обычно устранял подвывих в крестцово-подвздошном сочленении у больных, составлявших примерно пять процентов от общего числа всех больных с болями в области позвоночника. Бабка велела мне встать и сказала, что я уже здоров. Я в этом был абсолютно уверен, так как и до бабкиного лечения ни на что не жаловался.
      Вот тут началось самое забавное. Я вручил бабке визитную карточку, на которой значилось, что я доктор медицинских наук да еще ортопед-травматолог. Бабка погрустнела и тут же вернула мне десять рублей. Вот она коллегиальность! Не нарушила клятвы Гиппократа. Не стала брать с врача гонорар. Эх, поучиться бы у нее некоторым моим израильским коллегам! Правда, состояние у бабки было такое, что она была бы рада отвязаться от меня, поделившись значительной частью своего дневного заработка, а может быть, даже недельного. Но я успокоил ее, объяснив, что прибыл к ней как лицо неофициальное.
      Несчастная очередь томилась, пока целительница изложила мне свою историю и профессиональное кредо. До войны она работала, по ее выражению, у дуже доброго ортопеда, хоч и яврея. Она видела, где и как он нажимает у людей «з болямы в крыжах». А сейчас она в точности повторяет то, что делал этот яврей, царство яму небесное. И очень многим, нет, не станет врать, не всем, это нажимание «дуже помогае». Ну, а если не помогает, то на то воля Божья. Но вреда она никогда никому не причинила.
      Ай да бабка! Соблюдала принцип «Не вреди!».
      Расстались мы с ней друзьями. Я пообещал не разглашать ее производственной тайны и свято соблюдал обещание. Сейчас, надеюсь, когда она уже на заслуженном отдыхе в одном из лучших миров, мой рассказ не может ей повредить.
      Я написал, что не являюсь противником методов еще не признанных ортодоксальной медициной, если увидел положительные результаты такого лечения, подтвержденные убедительной статистикой.
      У меня нет ни малейшего представления о гомеопатии. Но я видел положительные результаты лечения грамотным и опытным в р а ч о м -гомеопатом. И расхожая острота снобов-медиков, мол, если в мировом океане растворить мозг гомеопата, а потом почерпнуть из океана один грамм воды, то в ней окажется весь здравый смысл гомеопатии, на меня почему-то не действует и даже не кажется мне остроумной.
      Меня очень удивляет, что гомеопаты не приводят аллопатам лежащее на поверхности возражение. Как только яйцеклетка оплодотворена сперматозоидом, она выделяет всего лишь несколько молекул биологически активного вещества, сообщающего организму женщины о начале беременности. Этих нескольких молекул, а их количество явно уступает количеству молекул даже в десятом разведении в лекарствах, назначаемых гомеопатами, вполне достаточно для того, чтобы в теле женщины начались гормональные, а затем и другие соматические перестройки.
      Так что наше, врачей-аллопатов, высокомерие выглядит просто смешным. Оно напоминает высокомерие средневековых схоластов, убежденных в том, что Земля плоская, и насмехавшихся над «невеждами», утверждавшими, что Земля – шар.
 

Воспоминания невыездного

 
      Заговорил о гомеопатах и вспомнил забавную историю.
      Летом 1976 года я получил из Томска приглашение прочитать лекцию о лечебном действии магнитных полей в школе-семинаре, запланированном на ноябрь месяц. Мне не очень хотелось «высовываться», так как одной ногой я уже ощущал себя в Израиле. Но у меня были очень добрые отношения с учеными, занимавшимися этой проблемой. Естественно, мне хотелось увидеться с ними, попрощаться перед отлетом в другую галактику. Можно ли было в то время предположить, что когда-нибудь представится возможность встретиться с друзьями? Я обратился к своему главному врачу и спросил, даст ли он мне командировку. Главный врач угрюмо буркнул:
      – Нет денег.
      Ну что ж, судьба. Можно не «высовываться».
      Подошел день начала школы-семинара. Я уже даже думать забыл о нем. И вдруг дома телефонный звонок. Приятный женский голос:
      – Ион Лазаревич? Здравствуйте. Сейчас с вами будет говорить министр здравоохранения СССР, академик Борис Васильевич Петровский.
      Пауза. Щелчок. И гневный мужской голос:
      – Вы почему не в Томске? – Ни тебе «здравствуйте», ни обращения. К чему? Эту функцию уже выполнила секретарша. Ну, а академику вовсе не обязательно быть интеллигентным человеком.
      – Главный врач не дал командировки. Говорит, что нет денег.
      – Немедленно вылетайте.
      – Не могу лететь. Могу поехать поездом. – (А школа-семинар уже началась. А поездом из Киева в Томск трое или четверо суток езды).
      – Почему это не можете лететь?
      – У меня черепное ранение. Осколок в мозгу. Я не переношу полетов.
      Молчание. Я даже подумал, что министр поверил моему вранью, что в академике вдруг проснулся врач-хирург, что он сейчас освободит меня от командировки. Но молчание быстро испарилось.
      – Не дурите. Вылетайте немедленно. – Трубка умолкла. Поскольку не было «здравствуйте», не понадобилось и «до свидания». Как-никак культурный человек. Академик.
      Минут через пятнадцать позвонил заместитель министра здравоохранения Украины. С ним мы были в хороших отношениях. Он поздоровался. Возможно потому, что еще не был академиком. Или потому, что до него не говорила со мной его секретарша.
      – Иди к своему дурню и получи командировочные. Билет для тебя заказали. Вечером вылетишь в Москву, а оттуда – в Томск.
      Я пошел к своему дурню. Вид у главного врача был соответствующий. Не знаю, кто снимал с него стружку – Москва или Киев.
      – Что же вы мне не сказали?
      – Я вам показал письмо, но вы заявили, что нет денег.
      – Вот вам командировка. Зайдите в бухгалтерию и получите деньги.
      – Сколько?
      – Как положено. Два шестьдесят в сутки.
      – Два шестьдесят в сутки – это рядовому врачу. А я доктор медицинских наук. Десять рублей. -
      Впервые и единственный раз в жизни я был стяжателем. Но должен признаться: мне было очень приятно хоть раз поставить дурня – главного врача в безвыходное положение.
      – Это вымогательство.
      – Как хотите. Мне вовсе не хочется лететь в Томск.
      В это трудно поверить (знавшие моего главного врача не могли поверить), но я получил командировочные из расчета десять рублей в сутки.
      В Томск я прилетел на вторые сутки работы школы-семинара. Устал. Не выспался после ночного полета из Москвы. К лекции я, естественно, не подготовился. Даже не взял слайды. Ладно, решил, что-нибудь отбарабаню.
      Почти не отдохнув, пришел на послеобеденное заседание. Приятная встреча с коллегами-учеными. Лекция о биологических ритмах. Читал профессор Васильев из Томского университета. Я был потрясен. Какой блеск! Какая эрудиция! Какое изложение материала! Какой язык! И на таком фоне завтра утром будет моя лекция? Позор! Зачем я прилетел? Я ведь даже не знаю, с чего начать.
      Но тут Господь преподнес мне подарок. Вслед за профессором Васильевым выступил профессор, заведующий кафедрой фармакологии Калининского медицинского института. Такой гневной атаки на гомеопатию мне еще никогда не приходилось наблюдать. И аргументы все те же – ничтожное количество лекарственного вещества. Но в основном – бездоказательная ругань. Я уже знал, как начну лекцию.
      Утро следующего дня. Всего в семинаре участвовали сто человек, но меня предупредили, что аудитория будет расширенная. И все же такого количества слушателей ни я, ни даже руководители не предвидели. Не могли же они знать, что лекция будет перенасыщена крамолой?
      – Уважаемый коллега из Калинина вчера обрушился на гомеопатов, – начал я. – Об этом направлении медицины у меня нет ни представления, ни понятия. Но вот предо мною в первом ряду сидят четыре профессора-хирурга. Два из них – член-корры Академии медицинских наук. Посмею обратиться к ним с вопросом: возможно ли ликвидировать атерому, не прибегая к оперативному вмешательству? – Как я и предполагал, ответ был отрицательным. – Спасибо. А я видел пять человек, которых видный киевский врач-гомеопат избавил от атеромы, не прибегая к ножу. Но вот в недавно вышедшей и переведенной на русский язык книге «Оккультизм в медицине» автор, профессор Прокоп, заведующий кафедрой в Университете имени Гумбольта в Берлине, причисляет гомеопатию к оккультным наукам. Аргументов у него, разумеется, нет, как не было их вчера у уважаемого лектора. Вернее, есть только один аргумент: гомеопаты не могут объяснить механизм действия их метода. А может ли уважаемый коллега-фармаколог объяснить механизм действия аспирина, который с успехом применяется уже сто лет? (В 1976 году данные о фармакодинамике аспирина еще не были на нынешнем уровне). – А что мы знаем о механизме влияния лучевой терапии на клетки и ткани? Но наше незнание ведь не останавливает нас от применения, скажем, рентгенотерапии. В книге Прокопа, из которой дохнуло на меня зловонное немецко-нацистское прошлое, высокомерие сочетается с малограмотностью. Я не стал бы упоминать эту книгу, в которой и магнитотерапия причислена к оккультизму, если бы восторженное предисловие к ней не написал Герой Социалистического Труда академик Снежневский.
      По аудитории прошла заметная волна. Еще бы! Здесь каждому были известны научные титулы этого мерзавца. Но многие лишь догадывались о его звании в КГБ. Это он запирал диссидентов в психиатрические больницы особого назначения. Это по его указанию, а возможно и методике, здоровых нормальных людей насильно вводимыми лекарствами лишали человеческой личности. Для меня не было разницы между Снежневским и Менгеле. Это были убийцы с врачебными дипломами, самые невероятные и самые страшные из всех убийц.
      Прошедшая по аудитории волна объяснялась тем, что упоминание Снежневского в таком контексте было несомненной крамолой. Но она была не единственной во вступительной части моей лекции. Излагая историю магнитотерапии, я упомянул Галена, греческого врача конца первого начала второго века нашей эры, который написал, что лечение водянки магнитами было известно евреям в древнейшие времена. Что такое древнейшие времена с точки зрения античного врача? Что подразумевал Гален под термином водянка? Где найти соответствующие источники?
      Вероятно, в пору Галена они были в Александрийской библиотеке, основанной во времена Птолемеев. Но, завоевав Александрию в восьмом веке, арабы уничтожили библиотеку, одно из чудес света. Их предводитель заявил, что все, достойное описания, есть в Коране. А если этого нет в Коране, значит не достойно упоминания и подлежит сожжению. Даже два слова «евреи» и «арабы» в таком контексте в ту пору были крамолой. А я продолжал:
      – Но есть книга, которая не горит. Это Библия. В четвертой книге царств описывается, как древний врачеватель, пророк Элиша в девятом веке до нашей эры произвел первую в мире реанимацию, в том числе наложив на лоб ребенка магнит.
      Позже, излагая возможности магнитотерапии, я снова упомянул пророка Элишу, так как сослался на замечательную работу моего способного и трудолюбивого диссертанта о влиянии магнитных полей на экспериментальных животных в терминальном состоянии.
      Приятно, когда лекцию хорошо принимают. Но эту – было особенно приятно.
      Уже в Киеве я получил магнитофонные бобины с записью и впервые услышал себя в качестве лектора. Вероятно, не только я получил и не только я услышал. Курировавший меня интеллигентный майор КГБ по-отечески пожурил за арабов и евреев, за академика Снежневского и за ссылки на Библию. А я по-швейковски простодушно возражал, что даже генеральный секретарь ЦК КПСС цитировал из Библии пророка Исайю: «Перекуют мечи на орала».
      Прошло пять лет. В Рио-де-Жанейро проходил Пятнадцатый конгресс SICOT (Интернациональный Союз Хирургов-Ортопедов-Травматологов). В Советском Союзе я был абсолютно невыездным. Меня даже не выпустили в Польшу, когда я получил официальное приглашение Вроцлавского университета и министерства здравоохранения страны-сателлита прочитать курс лекций. А тут на Конгрессе я был представителем Израиля.
      В кулуарах в перерыве после моего доклада от группы японских ортопедов, стоявших в нескольких метрах от нас, отделился мужчина средних лет и подошел ко мне. На табличке, прикрепленной к лацкану его пиджака, я прочел: «Проф. Охаши. Япония». Мне были знакомы его работы. Профессор Охаши поздравил меня с докладом и спросил:
      – Как вы добрались до Рио-де-Жанейро?
      Посчитав его вопрос простой любезностью, я ответил:
      – Спасибо. Хорошо.
      Он улыбнулся.
      – Нет, я имею в виду, каким видом транспорта вы сюда добрались?
      – Самолетом. Из Израиля в Нью-Йорк, а оттуда – в Рио-де-Жанейро.
      Профессор Охаши что-то сказал по-японски своим коллегам. Улыбки засветились на их лицах.
      – В 1975 году – (то есть за год до школы-семинара в Томске) – мы пригласили вас на конгресс в Киото. Зная советские нравы, приглашение было послано на адрес министерства здравоохранения Советского Союза. В нем сообщалось, что ваше участие в конгрессе бесплатно, мы оплачиваем полет в оба конца, ваше пребывание в гостинице и питание бесплатно, и от имени императора Японии вам будет вручена небольшая сумма денег на карманные расходы. Вскоре мы получили ответ, подписанный министром здравоохранения. Он благодарил за приглашение и выразил сожаление по поводу невозможности вашего участия в конгрессе, так как черепное ранение с наличием инородного тела в мозгу не позволяет вам лететь.
      Я рассмеялся и уверил профессора Охаши в том, что даже не имел представления о приглашении. Вот когда мне стала ясна причина странной паузы во время телефонного разговора министра-академика товарища Петровского. Вероятно, в тот момент он размышлял, где и как произошла утечка информации, дошедшая до меня. Но я-то узнал об этом только сейчас, пять лет спустя.
 

Обрезание

 
      Многое я узнавал с большим опозданием. Даже мое еврейство. Я ощущал его инстинктивно, не имея о нем представления. Я ощущал антисемитское выталкивание меня из окружающей среды, не понимая, почему оно происходит. Ведь абсолютно ничем, и в первую очередь – мировоззрением, я не отличался от большинства, окружавших меня. Но вслух я гордился моим еврейством только потому, что меня постоянно ущемляли как еврея. Во многих случаях именно это было причиной моей фронды.
      Однажды позвонила мне заведующая детской поликлиникой. Вера Леонтьевна была фанатично предана здравоохранению. Хороший врач-педиатр. Но именно детская поликлиника была делом всей ее жизни. Я относился к ней с величайшим уважением.
      – Ион Лазаревич, обращаюсь к вам с большой просьбой.
      – Ваша просьба для меня приказ.
      – У меня в поликлинике сейчас находится младенец с тяжелейшим парафимозом. Может быть, вы даже слышите его крик. Я прошу вас прооперировать его.
      – Вера Леонтьевна, вы, вероятно, забыли, что я не уролог, а ортопед.
      – Ничего я не забыла. Отец ребенка о-о-очень влиятельная личность. Он требует, понимаете, не просит, а требует, чтобы прооперировали именно вы.
      – Вера Леонтьевна, вам отлично известно мое отношение к о-о-очень влиятельным личностям. Пошлите его…
      – Я не могу послать. От них зависит наша поликлиника. Пожалуйста, не откажите мне. Пожалейте, в конце концов.
      – Ладно. Пусть приготовят все к операции. Еду.
      Бедный младенец изнемогал от крика. Головка полового члена, ущемленная воспалившейся крайней плотью, была уже темно-синего цвета. Оперировал я в боксе, отгороженном стеной то ли из сухой штукатурки, то ли из прессшпана. Звукопроницаемость идеальная. Почти сразу после рассечения крайней плоти младенец перестал кричать. Удаляя препуциум и накладывая стерильную салфетку, из озорства, зная, что меня слышит о-о-очень влиятельный, я запел арию Карася из оперы «Запорожец за Дунаем»: «Тэпэр я турок, нэ козак…». Но этого мне показалось мало. Я взял ребенка на руки и вынес родителям. Мама намеревалась взять его. Я сделал вид, что не заметил, и вручил ребенка отцу:
      – Примите своего еврея.
      Отец, возможно даже благодарный за то, что я избавил его младенца от страданий, готов был убить меня. Шутка ли! Сказать такому высоконачальственному украинцу, что его обрезанный сын – еврей.
      Я был уверен, что эта циркумцизия будет единственной в моей врачебной практике. Я ведь ортопед.
      Ночь на 31 января 1977 года. С Феликсом, другом моего свояка, мы сидели в ресторане пограничной станции Чоп. Счет выпитого уже давно был потерян. Но это не улучшало настроения. Мы знали, что поезд, слава Богу, уже мчится по Чехословакии, увозя семью сестры моей жены подальше от Советского Союза. Весь день, до самого момента, когда они вошли в зал таможенного досмотра, я не переставал капать Саше на мозги, объясняя, что евреи должны ехать в Израиль, а не в какую-то Америку. Но Саша отвечал, что я успел сделать его антисоветчиком, а не сионистом.
      Я вовсе не собирался делать Сашу антисоветчиком. Я уже давно потерял интерес к стране, за которую пошел воевать в шестнадцать лет, за которую обильно пролил кровь, которой своими работами принес немалый капитал. Я уже осознал себя евреем, то есть – гражданином Израиля. Я объяснял Саше, талантливейшему человеку, который не только не был востребован своей проклятой страной, но даже отвергнут ею, что еврей принадлежит Земле Израиля, а Земля Израиля принадлежит еврею. Тщетно. Поезд сейчас увозил их по пути в Америку. Но, слава Всевышнему, они уже вырвались на свободу. А что ждет меня? Получим ли мы разрешение на выезд? Станем ли отказниками и будем загнивать в тюрьме, занимающей одну шестую суши земного шара?
      Часа в четыре ночи, или утра мы вышли на морозный перрон. Поезд уже был подан. Но посадка начнется только за сорок минут до отхода. Так положено. Что им до людей, которые могли бы не окоченевать на морозе, а зайти в вагон и уснуть на своей полке?
      Наконец, посадка. С Феликсом мы вошли в пустое купе, разделись и провалились в сон.
      Не знаю, что разбудило меня. Возможно то, что поезд стоял. Станция Львов. С верхней полки, чуть ли не касаясь моего лица, свисало одеяло. Это раздражало меня. На полке над Феликсом лежал этакий цыган с копной волос на красивой голове. И это меня почему-то раздражало. На столике рядом со мной стояла бутылка водки. Я посмотрел на часы. Девять часов утра. Скоты! Не успевают глаза продрать, а водка уже готова! Я встал, взял зубную щетку, пасту, бритву и направился в уборную. С верхней надо мной полки меня внимательно осмотрел мужик с грубыми чертами лица и лапищами рук. Скоты! Сейчас вылакают водку! Черт его знает, то ли страна дерьмовая и проклятая потому, что в ней такой народ, то ли эта патологическая непригодная для жизни страна создает такой народ.
      Я вернулся в купе. Феликс ушел в уборную. Мужик, стоя у столика с водкой, спросил меня:
      – Вы хто будытэ по национальности?
      Ах ты сволочь! Тварь такая спившаяся! Национальность моя тебя интересует? Никогда раньше я не отвечал так гордо:
      – Я еврей!
      – Ну, що я тоби сказав? – обратился мужик к цыгану. И, как подброшенный катапультой, он взлетел на свою полку, покопался в вещах, спустился вниз и протянул мне …
      Я чуть не свалился на пол. Израильская виза с фотографией мужика, Хаима Фаркаша.
      – Мы з братом идэмо у Москву, в голландське посольство.
      Вернулся Феликс. Визу продемонстрировали и ему. Эффект не надо описывать. Наверно, и мое лицо выражало такое же обалдение. У нас была бутылка шампанского, не пропущенная таможней. Я почему-то забыл о характеристике народа, хлещущего водку, не успев продрать глаза. Обе бутылки были осушены в мгновенье ока.
      Не прошло и часа, как мы знали биографии обоих братьев из Закарпатья. Только тогда мне стало известно, что среди лесорубов, которых с Мордехаем Тверским мы лечили во время летней практики после четвертого курса, были и евреи. Только тогда я узнал, что Фаркаши, Гебеши, Немеши и прочие не обязательно мадьяры. Как раз наоборот.
      Мы уже подъезжали к Киеву, когда красавец-цыган, рассматривая мою визитную карточку, попросил:
      – Доктор, в Киеве у меня есть друг Володя. Он тоже врач. Окончил медицинский факультет Ужгородского университета. У него родился сын. Так вот… Так вы не могли бы сделать мальчику обрезание?
      Я вспомнил сделанную мною циркумцизию и рассмеялся:
      – Смогу!
      Через два дня ко мне пришел Володя, славный парень. Он предложил привезти меня к нему на Чоколовку. Но я уверил его в том, что завтра после работы приеду сам.
      Двухкомнатная «хрущоба», в которой разместились молодые и родители жены. Пять человек. Все в сборе.
      Вторая в моей врачебной практике циркумцизия была легче и проще первой.
      Володя долго топтался, прежде чем выдавить из себя:
      – Сколько я должен вам уплатить?
      Я преподал ему начала деонтологии:
      – Вам не стыдно задать такой вопрос? Врач. Вы тоже будете брать у врачей гонорар? У вас есть представление о клятве Гиппократа? Но ко всему еще обрезание – это богоугодное дело, Мицва.
      – Простите. Я просто думал… У нас есть хорошее береговское вино. Вы не откажетесь выпить?
      – Конечно, не откажусь. Более того, положено выпить.
      Вино было чудесным. Отличный гонорар.
      Месяца через два после циркумцизии, сделанной сыну доктора Володи, у меня раздался телефонный звонок. Из Новосибирска звонил друг и однокурсник Володи. Звонил он по такому же поводу. Вещи не назывались своими именем. Я поздравил его с рождением сына, но сказал, что, к сожалению, сейчас не могу быть полезным, так как, подав документы на выезд в Израиль, прекратил врачебную деятельность.
      Спустя несколько месяцев, уже в Израиле я закончил операцию и снял маску. Здесь же в операционной ко мне подошел молодой врач.
      – Здравствуйте, Ион Лазаревич, я тот самый друг Володи, который звонил вам из Новосибирска.
      – Здравствуйте. Поздравляю с приездом. А как брит-мила?
      – Все в порядке. В Израиле с этим нет проблем.
 

***
 
Наркотизатор

 
      Кстати, говоря о гонорарах и упомянув удивительную курительную трубку, я пообещал рассказать при случае, за что получил ее. Да и воспоминание о брит-мила, об обрезании, вызвало соответствующие ассоциации.
      Операция по поводу повреждения крестовидных связок коленного сустава технически не сложнее других больших ортопедических вмешательств. Но у нее есть специфика, делающая исходы операции проблематичными. Она требует буквально ювелирной точности. Если вновь образованная связка чуть длиннее, не будет достигнут необходимый эффект, не будет устранен симптом «выдвижного ящика». Если связка окажется чуть короче, коленный сустав будет тугоподвижным, болезненным и так же подвергнется деформации, как и не оперированный сустав с порванной крестовидной связкой.
      Коллеги объясняли хорошие исходы после моих операций по поводу разрыва крестовидной связки везением. Иногда, правда, говорили, что интуитивно я точно определяю длину созданной мною связки. Почему-то не хотели верить, что удачи связаны с хорошей зрительной памятью. Я прочно запомнил взаимоотношения всех компонентов коленного сустава не только во время операций, но и при вскрытиях.
      Имея рентгеновскую установку с электронно-лучевыми преобразователями, можно обойтись без везения, без интуиции и даже без памяти. Во время операции надо просто под контролем телевизионного экрана придать суставной щели оперируемого сустава точно такую же величину, как на другом, здоровом суставе, и после этого зафиксировать свободный конец вновь образованной связки. Эту идею я высказываю впервые по простой причине: в Киеве у меня не было рентгеновского аппарата с электронно-лучевым преобразователем, в Израиле у меня не было пациентов с разрывом крестовидной связки. Если какой-нибудь грамотный ортопед случайно прочтет эти строки, я разрешаю ему присвоить себе идею и, набрав статистически достоверное количество наблюдений, опубликовать оригинальную статью.
      Итак, закончено вступление, необходимое для представления, за что я получил курительную трубку, а главное – для продолжения этой истории.
      Однажды пришел ко мне главный хирург киевского горздравотдела. Если я не ошибаюсь, это произошло в 1965-ом или в 1966-м году. С доктором Варфоломеевым, отличным человеком и хорошим врачом, мы были в приятельских отношениях.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10