Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Французский эротический роман XVIII века - Философия в будуаре

ModernLib.Net / Зарубежная проза и поэзия / Де Сад / Философия в будуаре - Чтение (стр. 4)
Автор: Де Сад
Жанр: Зарубежная проза и поэзия
Серия: Французский эротический роман XVIII века

 

 


      ДОЛЬМАНСЕ. - Этот способ восхитителен, Эжени, я рекомендую вам его использовать. Как замечательно обхитрить размножение, которое дураки именуют законом Природы. Иногда ляжки, а также и подмышки, служат приютом мужского члена и предоставляют ему убежище, где его семя может быть излито без риска оплодотворения.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Некоторые женщины вводят вглубь влагалища губку, которая впитывает сперму и не даёт ей попасть в сосуд, где происходит зачатие.
      Другие женщины заставляют своих ёбарей пользоваться мешочком из венецианской кожи, который в разговорном языке называется гондоном. В него изливается семя и не может продолжать свой путь. Но из всех этих возможностей, та, что предоставляется жопой, без всякого соменения, самая прекрасная! Дольмансе, а теперь вы порассуждайте об этом. Кто лучше вас способен описать страсть, ради защиты которой (если бы она требовала защиты), вы отдали бы жизнь?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Признаю свою слабость. Я также должен признать, что во всём мире не найдётся ни одного способа наслаждаться более предпочтительного. Я обожаю его с каждым полом, но сознаюсь, что жопа юноши доставляет мне куда более острое наслаждение, чем девичья. Тех, кто предаётся этой страсти, называют специальным термином: буграми. Если кто-то хочет стать бугром, Эжени, ему нельзя останавливаться на полпути. Ебать в жопу женщин - это только начало. Природа желает, чтобы именно мужчина служил этой прихоти, и Природа наделила нас влечением преимущественно к мужчинам. Абсурдно утверждать, что эта страсть оскорбляет Природу. Возможно ли это, раз она сама нас этой страстью воспаляет? Может ли она приказывать нам делать то, что её унижает? Нет, Эжени, вовсе нет здесь ты служишь Природе так же верно, как и другим местом, но, быть может, именно здесь служение ей происходит наиболее благоговейно. Размножение обязано своим существованием лишь снисходительности Природы. Как она может предписывать в качестве закона действие, посягающее на её всемогущество, если размножение есть лишь следствие её первоначальных замыслов, и, в случае полного уничтожения рода человеческого, создание новых существ станет вновь для неё следованием своим исконным замыслам, исполнение которых будет льстить её гордости и силе?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Дольмансе! С помощью подобной системы вы, пожалуй, дойдёте до того, что станете доказывать, будто уничтожение рода человеческого явилось бы лишь услугой, оказанной Природе.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Кто в этом сомневается, мадам?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - О, Боже! Значит войны, чума, голод, убийства станут лишь необходимыми проявлениями законов Природы? И человек, будь он исполнителем этих законов или объектом их проявления, не будет больше считаться ни преступником в первом случае, ни жертвой - во втором?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Да, он - без сомнения, жертва, когда сгибается под ударами злой судьбы, но никогда он не является преступником. Мы ещё поговорим обо всём этом, а пока давайте подробно исследуем для нашей прелестной Эжени содомское наслаждение, которое теперь является предметом нашей беседы.
      Наиболее распространённая для женщины поза при этом типе наслаждения это лечь животом на край кровати, раздвинув пошире ягодицы и опустив голову как можно ниже. Распутник, посозерцав мгновение роскошный вид готовой и манящей жопы, похлопав по ней, немного пошлёпав её, пощупав, а иногда побив или отхлестав, пощипав и покусав, увлажняет ртом прекрасную дырочку, в которую ему предстоит проникнуть. Он подготовляет своё вхождение кончиком языка подобным же образом он смачивает свой снаряд слюной или помадой и нежно приставляет к отверстию, которое он собирается пронзить. Одной рукой он направляет снаряд, другой - раздвигает ягодицы источника его наслаждений.
      Едва он почувствует, что член проникает, нужно энергично, но осторожно проталкивать его, не идя ни на какие уступки. Именно в эти моменты женщине иногда больно, особенно, если она неопытна или молода но, не считаясь с её страданиями, которые вскоре превратятся в наслаждения, ёбарь должен резво задвигать хуй, дюйм за дюймом, постепенно, но непреклонно, пока не достигнет цели: то есть пока волосы его аппарата не начнут тереться о края ануса выжопливаемой особы. Тогда он может дать себе полную волю, ибо все тернии на сём пути изъяты, и остались одни розы. Чтобы окончательно превратить в наслаждение неудобство, ещё, быть может, испытываемое партнёром, пусть он схватит хуй и дрочит, если это юноша, или теребит клитор, если это девушка.
      Возбуждение от наслаждения заставляет анус партнёра изумительно сжиматься и удваивает удовольствие ёбаря, который в восхищении от уюта вскоре выстреливает в глубины жопы спермой столь обильной, сколь и густой, в результате этих похотливых приёмов. Но есть и такие, что не желают, чтобы партнёр испытывал наслаждение во время процедуры со временем мы объясним такое отношение.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Разрешите мне на минутку стать вашей ученицей и позвольте спросить вас, Дольмансе, в каком состоянии должна быть жопа партнёра, чтобы активный участник испытывал максимальное наслаждение?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Обязательно наполненной! Крайне важно, чтобы партнёру нестерпимо хотелось посрать, чтобы кончик хуя ёбаря достигал говна, погружался бы в него и изливал малафью в его тепло и мякоть, что ещё больше раздражает и распаляет хуй.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - А я опасаюсь, что пациент испытывает меньше удовольствия.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Вы заблуждаетесь. Этот вид наслаждения таков, что ёбарь никогда не может испытать боли, а партнёр, вкушая его, всегда оказывается на седьмом небе. Ни одно не сравнится с ним по силе, ни одно не способно полнее удовлетворить каждого из участников, и тем, кто вкусили его, будет весьма трудно пожертвовать им ради другого наслаждения. Таковы, Эжени, лучшие способы вкушать наслаждения с мужчиной, чтобы избежать риска забеременеть.
      Причём наслаждение, имейте это в виду, заключается не только в том, чтобы подставлять мужчине жопу, но и в том, что его сосут, дрочат и прочее. Я знавал развратниц, которых влекли такие заменители, нежели настоящие наслаждения.
      Воображение - стимул удовольствий, и в них оно управляет всем, оно двигатель всего. Не благодаря ли воображению мы испытываем радость? Не оно ли порождает самые изощрённые наслаждения?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Действительно, это так, но будь осторожна, Эжени:
      воображение служит нам только тогда, когда ум совершенно свободен от предрассудков, поскольку даже один предрассудок способен охладить воображение. Это капризное свойство нашего разума влечёт нас к неудержимому разврату. Триумф воображения заключается в предоставлении нам великих наслаждений, благодаря преодолению всех ограничений, наложенных на него.
      Однообразие - враг воображения, которое поклоняется мятежу и боготворит всё, что несёт на себе печать преступления. И поэтому становится понятным необычный ответ женщины, наделённой воображением, которая холодно еблась со своим мужем: Почему вы такая ледяная? - спросил тот. И эта замечательная женщина ответила: Да потому что всё, что вы делаете со мной - чрезвычайно скучно.
      ЭЖЕНИ. - Я восхищена этим ответом... Ах, моя милая, как я жажду познать эти божественные вспышки преступного воображения! Ты мне не поверишь, но с тех пор, как мы вместе... с того мгновения, как мы познакомились - нет, моя дорогая, тебе никогда не представить, какие сладострастные мечты лелеял мой ум. О, как хорошо я теперь понимаю, что такое порок! Как просит его моё сердце!
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Пусть же тебя, Эжени, больше не удивляют жестокости, ужасы, самые гнусные преступления. Всё самое грязное, самое бесчестное, самое запретное больше всего распаляет ум... именно от этого мы кончаем слаще всего.
      ЭЖЕНИ. - Каким же непостижимым извращениям вы оба предавались! Как я хочу посмаковать все детали!
      ДОЛЬМАНСЕ, целуя и щупая девушку. - Прекрасная Эжени, мне бы в сто раз больше хотелось дать вам испытать то, что я мечтаю с вами сделать, нежели рассказывать о том, что я уже совершил.
      ЭЖЕНИ. - Не знаю, на пользу ли мне соглашаться на всё.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я тебе этого не советую, Эжени.
      ЭЖЕНИ. - Ну, хорошо. Я не прошу от Дольмансе его рассказов, но ты, моя дорогая подруга, скажи, умоляю: что ты сделала в жизни самого необычайного?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я наняла пятнадцать мужчин для себя одной, и за двадцать четыре часа они меня выебли девяносто раз спереди и сзади.
      ЭЖЕНИ. - Но всё это обыкновенные подвиги разврата. Держу пари, что ты совершала более необычные поступки.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Я провела определённый срок в борделе.
      ЭЖЕНИ. - Что означает это слово?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Так называются публичные дома, где за оговорённую цену каждый мужчина может найти юных прелестных девушек, готовых удовлетворить его страсти.
      ЭЖЕНИ. - И ты там отдавалась, моя милая?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Да, я была идеальной блядью. Целую неделю я удовлетворяла прихоти многочисленных развратников, и там я увидела проявления самых причудливых вкусов. Вдохновлённая теми же принципами разврата, что и знаменитая императрица Теодора, жена Юстиниана, (2) я зазывала мужчин на улицах, в местах народных гуляний... и вырученные за проституцию деньги я тратила на лотерею.
      ЭЖЕНИ. - Моя дорогая, да я знаю склад твоего ума: ты заходила ещё дальше...
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Разве это возможно?
      ЭЖЕНИ. - О да! И вот как я это представляю: не говорила ли ты мне, что самые восхитительные порывы души рождает воображение?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Да, я это говорила.
      ЭЖЕНИ. - Тогда, позволяя блуждать воображению, предоставляя ему свободу переступать последние границы, установленные религией, приличием, человечностью, добродетелью, одним словом, всеми лицемерными обязанностями - не окажется ли, что выверты воображения станут чудовищными?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Несомненно.
      ЭЖЕНИ. - Не правда ли, что безмерность этих причуд возбудит воображение ещё больше?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Нет ничего справедливее.
      ЭЖЕНИ. - Если это так, то, чем больше мы алчем возбуждения, чем больше неистовых волнений мы возжелаем, тем больше власти мы должны дать нашему воображению мы должны довести его до немыслимых пределов и благодаря этому наше наслаждение усилится, расширяя путь, по которому движется разум, и...
      ДОЛЬМАНСЕ, целуя Эжени. - Изумительно!
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Какой прогресс у этой маленькой негодницы, и за какое короткое время! Но ты знаешь, моя милочка, что по дорожке, которую ты нам указала, можно зайти слишком далеко?
      ЭЖЕНИ. - Да, я хорошо понимаю это. И поскольку я не собираюсь подчиняться никаким запретам, ты представляешь, до чего можно дойти.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - До преступления, порочное существо, до самых чёрных и ужасных преступлений.
      ЭЖЕНИ, тихим и прерывающимся голосом. - Но ты говоришь, что преступлений не существует... и вообще, всё это лишь для воспламенения ума: только фантазируешь, но ничего не делаешь.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Но ведь так сладко исполнять свои фантазии.
      ЭЖЕНИ, краснея. - Тогда исполняйте... Не хотите ли вы, милые наставники, уверить меня в том, что вы никогда не осуществляли задуманное?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Мне иногда удавалось.
      ЭЖЕНИ. - Вот видишь!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Ах, какая головка!
      ЭЖЕНИ, продолжая. - Я тебя спрашиваю: о чём ты мечтала и что ты сделала, чтобы осуществить свою мечту?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, запинаясь. - Как-нибудь, Эжени, я... расскажу тебе о своей жизни. Продолжим обучение... Ты меня принуждаешь говорить такие вещи...
      такие...
      ЭЖЕНИ. - Ну, вот, я поняла, что ты любишь меня не до такой степени, чтобы открыть мне свою душу. Я буду ждать столько, сколько ты пожелаешь. А теперь вернёмся к нашей теме. Скажи, дорогая, кто был тот счастливец кто позаботился о твоих первинках?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Мой брат - он обожал меня с детства. С ранних лет мы частенько забавлялись, не доходя до самого конца. Я обещала отдаться ему сразу, как выйду замуж, и сдержала слово. К счастью, мой муж ничего не повредил, и брату досталось всё. Мы продолжаем нашу связь, но не стесняя друг друга каждый из нас погружается в священный разврат, мы даже оказываем взаимные услуги: я поставляю ему женщин, а он знакомит меня с мужчинами.
      ЭЖЕНИ. - Прекрасно устроились! Но разве кровосмешение не является преступлением?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Как можно считать преступлением нежнейшие союзы, созданные Природой - те, что она особенно настойчиво предписывает нам и так ласково советует! Подумайте, Эжени, разве смог бы человеческий род после страшнейших катастроф, постигших нашу планету, воспроизвестись без помощи кровосмешения? Разве не находим мы примеры и доказательства в книгах, которые христианство чтит так высоко? Каким иным способом, кроме кровосмешения мог сохраниться род Адама (3) и род Ноя? Скурпулёзно исследуйте, изучите повсеместные обычаи: вы везде найдёте, что кровосмешение было разрешено и рассматривалось как мудрый закон, созданный для упрочения семейных связей. Одним словом, если любовь возникает от сходства, то может ли она быть более совершенной, чем между братом и сестрой, между отцом и дочерью? Необоснованная хитрость, возникшая из-за опасения, что некоторые семейства станут излишне могущественными, наложила запрет на кровосмешение в наших обычаях. Но не будем же дурачить себя до такой степени, чтобы принять за естественный закон то, что диктуется выгодой и честолюбием! Заглянем в своё сердце - вот куда я всегда отсылаю наших педантичных моралистов. Сердце нам подскажет, что нет ничего прекраснее плотской связи между членами семьи. Так перестанем же ослепляться чувствами брата к сестре, отца к дочери. Напрасно один или другой пытаются прикрыть их с помощью маски законной нежности: неистовая любовь, это удивительное чувство, воспламеняющее их, единственное чувство, что Природа вложила в их сердца. Так удвоим же, утроим эти восхитительные кровосмешения, умножим их, не опасаясь ничего, и поверим, что чем ближе родство у предмета наших желаний, тем сильнее очарование при наслаждении им.
      Один мой приятель живёт с дочерью, которую он прижил от собственной матери. А неделю назад он лишил невинности тринадцатилетнего мальчика плод сожительства с этой девицей. Через несколько лет этот молодой человек женится на своей матери - такова воля моего приятеля. Судьба всегда потакала его замыслам мне известно, что его намерение - насладиться плодами этого брака, и у него есть все основания на это надеяться, потому что он ещё достаточно молод. Видите, нежная Эжени, каким множеством кровосмешений и преступлений запятнал бы себя этот достойный человек, если бы истина хоть на йоту существовала в предрассудке, представляющим эти связи как зло.
      Короче, во всех подобных вещах я исхожу из принципа: если бы Природе было угодно запретить содомские наслаждения, кровосмесительные отношения, мастурбацию и прочее, позволила бы она, чтобы мы находили в них столько радости?
      Невозможно представить, чтобы она терпела надругательства над собой.
      ЭЖЕНИ. - О! Мои божественные наставники! Я теперь вижу, что, согласно вашим принципам, в мире очень мало преступлений, и мы можем безмятежно следовать всем нашим желаниям, какими бы странными те ни показались глупцам, которым всё представляется оскорбительным и угрожающим и которые тупо принимают социальные установления за святые законы Природы. Но всё же, друзья мои, согласитесь, по крайней мере, что существуют абсолютно возмутительные поступки, бесспорно преступные, даже если они приносят радость Природе. Мне нетрудно согласиться с вами, что Природа, изобретательная как в существах, что она создаёт, так и в прихотях, которыми она их наделяет, подчас толкает нас на жестокие поступки. Но если, предаваясь извращениям, мы уступим шокирующим советам Природы, не зайдём ли мы слишком далеко, коль станем, предположим, покушаться на жизнь ближних? Я надеюсь, что уж здесь вы согласитесь со мной, что подобное действие есть преступление.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Вовсе нет, Эжени мало пользы будет соглашаться с вами в этом вопросе. Разрушение есть один из главных законов Природы. Ничто разрушающее не может считаться преступлением. Как же может оскорбить Природу деяние, которое так ей под стать? Разрушение, которым человек имеет обыкновение гордиться - не что иное, как иллюзия. Убийство не является разрушением тот, кто совершает его, только варьирует формы он возвращает Природе элементы, из которых её искусные руки сразу же воссоздают другие существа. Творчество - это наслаждение для творца, и, следовательно, убийца подготавливает Природе одно из наслаждений: он даёт ей материал, который Природа сразу же использует. Так что действие, которое только глупцам хватает ума порицать, становится заслугой в глазах этой Великой силы. Лишь наша гордыня надоумила нас возвести убийство в ранг преступления. Решив, что мы высшие существа во вселенной, мы по-идиотски вообразили, что любой вред, причиняемый нам - это чудовищное преступление. Мы уверовали, что Природа зачахнет, если наш великолепный род человеческий исчезнет с лица земли, тогда как, напротив, полное истребление людей вернёт Природе творческую способность, которую она доверила нам, придаст ей энергию, которую мы похищаем у неё, размножаясь. Но и впрямь, что за непоследовательность, Эжени!
      Какой-нибудь честолюбивый владыка может не задумываясь и не церемонясь уничтожить врагов, препятствующих его грандиозным планам... Жестокие и деспотические законы, самовластие, позволяют убивать в каждом веке миллионы людей, а мы - слабые и несчастные существа, нам не позволено принести в жертву нашей мести или капризу ни одного смертного. Есть ли что-нибудь более варварское, более странное, более абсурдное? Не должны ли мы под покровом глубочайшей тайны восполнить это несоответствие и отомстить за эту нелепость? (4)
      ЭЖЕНИ. - Да, конечно... О! Но ваша мораль совращает меня, и как прелестно смаковать её!.. Но скажите откровенно, Дольмансе: разве вы порой не находили удовлетворение в преступлении?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Не вынуждайте меня раскрывать мои проступки. Их число и характер заставили бы меня чрезмерно краснеть. Может быть, когда-нибудь я вам признаюсь в них.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Направляя меч правосудия, преступник часто использовал его для утоления своих страстей.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Будто у меня нет других причин упрекать себя!
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, обнимая его за шею. - Святой человек!.. Я восхищаюсь вами!.. Какой силой духа, какой отвагой надо обладать, чтобы испробывать, подобно вам, все наслаждения! Только гениальному человеку даётся честь разрывать все цепи и оковы невежества и глупости! Поцелуйте меня! О, вы обворожительны!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Скажите мне откровенно, Эжени: разве вы никогда не желали чьей-нибудь смерти?
      ЭЖЕНИ. - О, да! Да! Каждый день у меня перед глазами отвратительное существо, которое мне уже давно хочется видеть в могиле.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Смею сказать, что я догадываюсь, кто это.
      ЭЖЕНИ. - Кого ты имеешь в виду?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Твою мать.
      ЭЖЕНИ. - Ах, дай мне спрятать лицо у тебя на груди!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Сладострастница! Теперь моя очередь осыпать вас ласками в награду за жар твоего сердца и пытливый ум. (Дольмансе покрывает поцелуями всё её тело и слегка пошлёпывает по ягодицам. У него возникает эрекция.
      Время от времени его руки добираются до зада госпожи де Сент-Анж, который та похотливо подставляет. Опомнившись, Дольмансе продолжает.) Но почему бы нам не претворить в жизнь эту грандиозную идею?
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Эжени, я испытывала отвращение к своей матери в той же степени, в какой ты ненавидишь свою, и я не колебалась.
      ЭЖЕНИ. - У меня не было возможности.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Вернее, смелости!
      ЭЖЕНИ. - Увы! Я ещё так молода!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Но теперь, Эжени, что бы вы сделали?
      ЭЖЕНИ. - Всё... Только укажите как, и тогда вы увидите!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Мы покажем тебе, Эжени, обещаю, но при одном условии.
      ЭЖЕНИ. - Каком условии? Вернее, есть ли такое условие, которое я не смогла бы принять?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Иди, плутишка, иди же в мои объятия: я больше не могу терпеть.
      Ваш очаровательный задик должен послужить наградой за обещанный мною дар:
      одно преступление должно оплатить другое! Иди же сюда!.. Нет, вы обе, давайте погасим потоками малафьи божественное пламя, палящее нас!
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Минутку! Давайте внесём немножко порядка в наше веселье: он необходим даже в глубинах безумия и бесстыдства.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Нет ничего проще: самое главное для меня - доставить этой очаровательной девушке как можно больше наслаждений, пока я спускаю. Я введу ей хуй в жопу, а вы будете старательно дрочить её, пока она лежит в ваших руках. В позе, в которую я вас поставлю, она сможет отвечать вам взаимностью:
      вы будете целовать друг дружку. После нескольких заходов в жопу малышки мы сменим позы: я вас, мадам, поимею в жопу. Эжени будет на вас, а ваша голова окажется у неё между ног. Я буду сосать её клитор, и заставлю её кончить второй раз. Затем я помещу хуй в её анус, а вы предоставите мне ваш зад, который займёт место её пизды, только что бывшей у меня перед носом. Её голова, подобно предыдущей позе, окажется теперь между ваших ног. Я буду сосать вашу сраку, как я до этого сосал её пизду. Вы кончите, и я спущу вместе с вами, но в то же время я буду обнимать прелестное маленькое тело нашей очаровательной послушницы, и щекотать ей клитор, чтобы она забылась от восторга.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Восхитительно, мой Дольмансе, но не будет ли вам кое-чего недоставать?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Хуя в моей жопе? Вы правы, мадам.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Обойдёмся без него этим утром: он будет у нас вечером - мой брат присоединится к нам, и наши наслаждения будут максимальными. А теперь - к делу.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Я хочу, чтобы Эжени подрочила меня немножко. (Она это делает.) Да, именно так... чуть быстрее, моё сердечко... держите всё время обнажённой эту розовую головку, не позволяйте ей укрываться, чем более вы натягиваете, тем лучше эрекция... Никогда не следует накидывать капюшон на хуй, который вы дрочите... Очень хорошо!.. Так вы приводите член в нужное состояние, чтобы он мог вас проткнуть... Посмотрите, как он реагирует, как твёрдо стоит... Дайте мне ваш язычок, сладкая сучка... Пусть ваши ягодицы лягут на мою правую руку, а левой я поиграю твоим клитором.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Эжени, хочешь дать ему вкусить самые большие наслаждения?
      ЭЖЕНИ. - Обязательно... Я всё для этого сделаю.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Тогда возьми хуй в рот и пососи чуть-чуть.
      ЭЖЕНИ (делает это). - Так?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Сладкий ротик! Какое тепло! Он для меня не хуже прелестнейшей из жоп!.. Сладострастная, чуткая, искусная женщина, никогда не отказывай своим любовникам в этом наслаждении: оно навсегда привяжет их к тебе... О, Боже, разъеби его в рот!..
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ах, какое кощунство, мой друг!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Вашу жопу, мадам, пожалуйста... Дайте же её мне, я буду её целовать, пока меня сосут, и пусть вас не удивляют мои выражения: одно из любимейших моих удовольствий - проклинать Бога, когда у меня стоит, тогда я возбуждаюсь в тысячу раз сильнее и полнюсь ненавистью и презрением к этой фикции. Мне бы хотелось изыскать лучший способ для ещё большего оскорбления и надругательства и когда отвратительные размышления приводят к выводу о полнейшем ничтожестве этого омерзительного предмета моей ненависти, я выхожу из себя, и возникает желание восстановить призрак, дабы ярость моя имела хоть какую-то цель. Делайте, как я, очаровательные женщины, и вы увидите, что подобные речи непременно увеличат ваше сластолюбие. Но, Божье проклятье! Я чувствую, что, как ни велико наслаждение, мне надо покинуть этот божественный ротик... иначе я оставлю в нём малафейку!... Ну, Эжени, подвиньтесь! Давайте исполним сцену, которую я предлагал, и все трое погрузимся в сладострастнейшее опьянение. (Становятся в позы.)
      ЭЖЕНИ. - Мой дорогой, я опасаюсь, что ваши усилия напрасны: слишком велико несоответствие.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Отчего же? Я каждый день ебу в жопу самых юных. Так, вчера я вот этим хуем лишил невинности семилетнего мальчика, причём менее, чем за три минуты... Смелее, Эжени, смелее!..
      ЭЖЕНИ. - Ах! Вы меня разрываете!
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Поосторожнее, Дольмансе, я отвечаю за это существо.
      ДОЛЬМАНСЕ. - Подрочите её, мадам, тогда ей будет не так больно. Всё в порядке - я вошёл до упора.
      ЭЖЕНИ. - О, небо! Это не так-то легко... Видите пот у меня на лбу, дорогой друг... Ах, Боже! Я никогда не испытывала таких страданий!..
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Вот ты и наполовину лишена девственности, моя милая.
      Теперь ты можешь называться женщиной - эта честь стоит некоторого неудобства. Но разве тебя не тешат мои пальцы?
      ЭЖЕНИ. - Я бы не вынесла без них!.. Щекочи, три, мой ангел... Я чувствую, что боль постепенно превращается в удовольствие... Глубже!.. Заталкивай, Дольмансе! Пихай, пихай! О, я умираю!..
      ДОЛЬМАНСЕ. - О, Богоёбанная распиздень! Сменим позу, я больше не могу сдерживать... Ваш зад, мадам, умоляю... Лягте, поскорее, как я сказал.
      (Перемещаются, и Дольмансе продолжает.) Здесь мне попроще... Как легко проникает хуй! Эта благородная жопа, мадам, не менее восхитительна, чем...
      ЭЖЕНИ. - Я в той позе, в какой нужно, Дольмансе?
      ДОЛЬМАНСЕ. - Восхитительно! Эта дивная девственная, пиздёнка полностью моя. О, я виноват, я злодей, я знаю это: такие прелести созданы не для моих глаз.
      Но желание дать этому ребёнку первые уроки сладострастия - куда важнее всего прочего. Я хочу заставить её истечь соками... Я хочу выпить её до дна...
      (Он сосёт её.)
      ЭЖЕНИ. - Я умираю от наслаждения, я больше не могу!
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - А я кончаю! Ах, еби!.. еби! Дольмансе, я спускаю!..
      ЭЖЕНИ. - И я, моя милая! Боже, как он сосёт меня!..
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Выругайся же, поблядушка, покощунствуй!.. Выкрикни богохульство!..
      ЭЖЕНИ. - Хорошо же, будь ты проклят! Я спускаю... Будь ты проклят!.. О, как сладко я пьяна!..
      ДОЛЬМАНСЕ. - На место, Эжени, встаньте в прежнюю позу! Я был бы дурак, если бы потакал этим маневрированиям и перемещениям. (Эжени принимает прежнюю позу.) Вот хорошо! Снова я в своём первоначальном месте и пристанище... покажите мне дырку, раскройте ягодицы. Я пососу из неё в своё удовольствие... Как я люблю целовать жопу, которую только что выеб!.. А вы лижите мою, пока я выплёскиваю сперму вглубь жопы вашей подружки...
      Поверите ли, мадам? На этот раз он входит без всякого усилия! Ах, блядь, блядь!
      Вы не представляете себе, как она его сжимает, как сдавливает! Боже ёбаный!
      Какой экстаз!.. Ах! Он там! Всё! Больше не могу терпеть... Течёт... моя жидкость течёт!.. И я умираю!..
      ЭЖЕНИ. - Он и меня уморил, моя милая, клянусь тебе...
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Негодница! Как же быстро она вошла во вкус!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Я знаю бессчётное число девушек её возраста, которых ничто в мире не заставит наслаждаться иным способом - важно только начать. Стоит женщине отведать этот - и она не захочет иной стряпни!.. О! небеса! Я истощён позвольте мне хоть перевести дух, несколько мновений отдыха, пожалуйста.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Вот они, мужчины, моя дорогая: едва они взглянули на нас - и всё: их желания удовлетворены. А исчезновение желания ведёт их к отвращению, а отвращение - к презрению.
      ДОЛЬМАНСЕ, (холодно.) - К чему оскорбления, моя божественная! (Они обнимаются.) Вы обе созданы только для славословия, в каком бы состоянии мужчина ни находился.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Утешься, Эжени. Если мужчины приобрели право игнорировать нас, когда они удовлетворены, не имеем ли и мы право презирать их, когда на то вынуждает нас их поведение? Если Тиберий приносил в жертву Капрее тех, кто только что удовлетворил его страсть, (5) Зингуа, африканская королева, тоже приносила в жертву своих любовников. (6)
      ДОЛЬМАНСЕ. - Эти крайности, весьма примитивные и хорошо мне известные, мы с вами никогда не должны совершать по отношению друг к другу. Волк волка не сожрёт - гласит поговорка она тривиальна, но, тем не менее, справедлива.
      Друзья мои, не страшитесь меня: быть может, я заставлю вас делать зло, но вам я не причиню никакого.
      ЭЖЕНИ. - О, нет, моя дорогая, я смею ручаться, что Дольмансе не злоупотребит нашей благосклонностью я верю в его порядочность развратника: она - самая надёжная. Но вернём нашего наставника в область его теорий и займёмся, умоляю, пока наши чувства не остыли, тем грандиозным планом, который нас так воспламенил.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Как, ты серьёзно об этом думаешь? А я-то считала, что это лишь игра воображения.
      ЭЖЕНИ. - Это самое сильное веление моего сердца и я не успокоюсь, пока преступление не совершится.
      Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Хорошо-хорошо. Но, подумай, ведь это твоя мать пощади её.
      ЭЖЕНИ. - Это лишь благородное звание!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Она права. Разве эта мать думала об Эжени, когда производила её на свет? Мерзавка позволила себя ебать, потому что ей было приятно, а вовсе не потому, что думала об этой девочке. Пусть Эжени действует, как ей вздумается, по отношению к её матери, предоставим ей полную свободу и удовлетворимся уверением, что, до каких бы крайностей она ни дошла, она не должна себя обвинять ни в каком зле.
      ЭЖЕНИ. - Я её ненавижу, я её презираю. У меня тысяча причин для ненависти.
      Я хочу лишить её жизни любой ценой!
      ДОЛЬМАНСЕ. - Очень хорошо! Поскольку ваше решение непоколебимо, вы будете удовлетворены, Эжени, даю вам слово. Но прежде, чем вы начнёте действовать, позвольте дать вам несколько исключительно важных советов.
      Никому не доверяйте секрета, дорогая, и всегда действуйте одна: нет ничего опасней сообщников - всегда следует остерегаться даже тех, которые, как нам кажется, преданы нам. Макиавелли говорил: Нужно либо никогда не иметь сообщников, либо отделываться от них, как только ты воспользовался их услугами.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13