Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Грешница

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / де Ренье Анри / Грешница - Чтение (стр. 4)
Автор: де Ренье Анри
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


Ему, наконец, открылась истина. Судьбе угодно, чтобы даже и в смерти Маргарита д'Эскандо оставалась несравненной супругой. Разве не она сама, стараясь с таким удивительным бескорыстием добровольно изгладиться из памяти мужа, хочет при помощи этой великодушной уловки разрешить его от посмертной верности, на которую он неосторожно себя обрек? Разве не она сама находит таким образом способ указать ему поведение, подобающее Сегирану? Разве не свидетельствует она этим, что он принес ей достаточное воздаяние печали и сожалений и что большего она не требует? И, к тому же, разве справедливо, чтобы Сегиран дал угаснуть своему имени, за неимением потомства, и разве не надлежит опровергнуть злостные речи мсье д'Эскандо Маленького? Это было так ясно и наглядно, что у мсье де Сегирана навертывались слезы на глаза. В том, что такова более чем очевидная воля его дорогой Маргариты, не могло быть ни малейшего сомнения, но позволительно ли было ему принять столь необычайное, удивительное и почти сверхъестественное самоотречение?

Вот какие колебания обуревали мсье де Сегирана. В нем боролись горделивое желание явить пример безутешного вдовства и чувство тоски, которое он испытывал при виде своей пустой постели, стремление продолжить себя во множестве маленьких Сегиранов и страх, как бы не подтвердились на опыте предсказания мсье д'Эскандо Маленького. Конечно, он ничего бы не предпринял, не посоветовавшись с врачами, но если бы их заключение оказалось благоприятным, где найти женщину, достойную быть преемницей несравненной Маргариты, достойную загробной жертвы, которую та носила своему супругу? Сам мсье де Сегиран подобной не знал. Приходилось поэтому положиться на суждение старой мадам де Сегиран или, скорее всего, на обстоятельства, ибо человеческое разумение так ненадежно и недостоверно, что, быть может, предпочтительнее, вместо того чтобы оказывать ему доверие, коего оно не заслуживает, дарить таковое случаю, который иногда, вмешиваясь в нашу участь, устраивает ее не хуже нас самих.

Дойдя до этого места своих размышлений, мсье де Сегиран, чтобы предаться им с большим удобством, направился в глубь сада, в тот уголок, о котором мы говорили и где из бородатого маскарона стекала в мраморную чашу певучая водная гамма. Мсье де Ларсфиг, мой родственник, не раз возил меня в Кармейран, когда я гостил у него в Эксе, причем он мне рассказывал, как я упомянул вначале, различные перипетии этой истории. К тому времени замок перешел в руки маршала де Монтибо, который туда не наезжал, оставляя и дом, и сад в полном запустении. Мсье де Ларсфиг жалел, что нет больше Сегиранов, чтобы о них позаботиться, ибо этим весьма пренебрегал маршал де Монтибо, почти беспрерывно занятый в армии и при дворе и передавший весь надзор некоему мсье Гиберу, своему приказчику и управителю. Этот мсье Гибер, которого я видел несколько раз, был толстый человек, питавший определенную склонность к мускатному вину, в силу чего мсье де Ларсфиг, с помощью своевременных подношений этого излюбленного вина, получил от мсье Гибера дозволение превратить кармейранский сад как бы в личное место для прогулок, куда он иногда и брал меня с собой. Таким-то образом, однажды, указывая мне на боскет и источник, он мне и рассказал о любопытном происшествии, положившем конец матримониальным колебаниям мсье де Сегирана и внезапно подвигнувшем его на великое решение жениться вторично, которое он, быть может, долго бы откладывал, если бы только вообще отважился на него.

«Извольте видеть, сударь мой,– рассказывал мсье де Ларсфиг,– добрый Сегиран отдыхал как раз на вот этой скамейке и вдруг видит – по аллее, на которой мы стоим, бежит со всех ног, запыхавшись, его маленький лакей, держа в руке пакет, адресованный хозяину. Взяв его в руки, мсье де Сегиран сначала положил его рядом с собой, не глядя, и только немало времени спустя решился сломать печати и прочесть заключавшиеся в нем листки. Но по мере того, как он читал, на его лице рисовалось все большее удивление, и вы согласитесь, что было от чего, когда вам станет известно, сударь мой, что мсье де Сегиран таким образом внезапно узнал о смерти своей тетки, маркизы де Бериси, равно как о том, что по завещанию, заверенная копия которого прилагалась, она оставляла ему сполна все свое состояние, каковое было значительно, при непременном условии, что в течение трех месяцев, считая со дня вскрытия настоящего завещания, он женится на девице Мадлене д'Амбинье, младшей родственнице завещательницы, в противном же случае наследие обращалось на дела благотворительности и богоугодные вклады, за вычетом ренты в несколько сотен экю, назначаемой вышеуказанной девице д'Амбинье».

Всякий другой на месте мсье де Сегирана, читая это послание и знакомясь с налагаемым на него диковинным обязательством, по меньшей мере заартачился бы и пустился в рассуждения сам с собой, но мсье де Сегиран был в таком состоянии духа, когда люди, сами того не сознавая, склонны приписывать совершающимся событиям свойство являться истолкователями замыслов провидения. Среди обуревавших его треволнений и колебаний ему хотелось чувствовать себя направляемым рукою свыше. Мсье де Сегиран был, если можно так выразиться, одержим покорностью непредвиденному, даже если это непредвиденное принимало странную и нелепую форму. Он был рад всему, что только могло ему помочь покончить с неуверенностью. И вдруг это веление, которого он ждал от самого себя, приходило извне, избавляя его от усилия, на которое он, быть может, никогда не оказался бы способен. Действительно, мсье де Сегиран, быть может, никогда не стал бы сам искать себе жену и, быть может, никогда не согласился бы взять и ту, которую ему предложила бы мать. Точно так же он остался бы глух и к долетавшим до него, как ему казалось, внушениям его дорогой Маргариты отречься от вдовства, которое шло вразрез и с интересами его дома, и с его природными данными. Но у всех людей, даже у самых рассудительных, а мсье Де Сегиран был не из тех, кто менее всего наделен этим свойством, имеется дверь, через которую в них входит то, что должно стать их судьбой, какою бы личиной таковая ни прикрывалась, и через эту-то дверь сумасшедшая старуха, маркиза де Бериси, и вводила в жизнь мсье де Сегирана мадмуазель Мадлену д'Амбинье. И заметьте, что, решаясь сразу на женитьбу, совершенно для него неведомую, мсье де Сегиран уступал не приманке сопровождавших ее денежных преимуществ. Настоящей приманкой и настоящим преимуществом, которые он в ней усматривал, было то, что таким путем он избегал выбора, при котором он, быть может, рисковал последовать плотскому влечению или порыву страсти каковые он счел бы оскорбительными для памяти первой мадам де Сегиран, тогда как в том, что вторая мадам де Сегиран являлась к нему неожиданно и, так сказать, по почте, он мог видеть вмешательство промысла, на которое нерешительные и боязливые люди любят опираться и которое оправдывает в их глазах худшие из безумств.

«Ибо мсье де Сегиран,– добавлял мсье де Ларсфиг,– в меньший срок, чем тот, который требуется этому маскарону на то, чтобы выплюнуть свою воду, или этой птице, которая сейчас вспорхнула, на то, чтобы изобразить свою трель, принял внезапное решение жениться на мадмуазель Мадлене д'Амбинье, с которой не был знаком, и что лучше всего, сударь мой, так это то, что он на ней женился, и вам известно, к чему это привело».

* * *

Мадмуазель Мадлене д'Амбинье довелось родиться от отца и матери, исповедовавших так называемую реформатскую религию, что является весьма предосудительным во Французском королевстве, ибо король не желает в нем терпеть никакой иной веры, кроме прародительской. В своей же вере мсье и мадам д'Амбинье были крайне тверды и считали ее истинной, что не мешало им быть честными подданными, хоть и не помогло мсье д'Амбинье проложить себе дорогу в свете. Побыв на военной службе и видя, что продвинуться ему трудно, он скоро вернулся в свое поместье Диньи, расположенное неподалеку от Нуайона, где и жил, вдали от мирских волнений, в великом единении с Богом и полном согласии со своей женой. Та умерла от болезни, когда их дочь, Мадлена, была еще настолько мала, что не отдавала себе отчета в том, какую она понесла утрату. Мсье д'Амбинье, ощущавшего ее во всей силе, она поразила горем, еще более омрачившим его и без того строгое лицо. Эта немного свирепая внешность не мешала ему, хоть он и не показывал виду, радоваться ранней прелести своей дочери, но он счел бы себя плохим отцом, если бы чем-нибудь обнаружил свою слабость к ребенку. И этому юная Мадлена никогда не видела, чтобы у ее отца было другое лицо, как только ласково-хмурое. Каков он ни был, она все же питала к нему привязанность, в которой почтительность не исключала живости. Эту привязанность она выражала ласками и послушанием, и, когда она видела, что он читает свою большую Библию или перелистывает какое-нибудь толстое богословское сочинение, она заглушала свои игры, нередко шумные, потому что в ней было много огня и он сверкал живыми искрами в ее глазах, красивых, лучистых и слегка приподнятых к вискам.

И действительно, когда Мадлене д'Амбинье исполнилось семь или восемь лет, нетрудно было заметить, что среди даров, которыми ее наделил Господь, объявится и дар красоты. Другой отец на месте мсье д'Амбинье возрадовался бы такой милости и был бы счастлив ею, потому что если в ребенке она представляет приятное зрелище, то для женщины она становится столь значительным преимуществом, что, быть может, ему не найдется равного. Разве это не общепризнанная истина, что созерцание красивого лица рождает в нас, по отношению к его обладателю, чувство приязни, откуда могут проистечь как дружба, так и любовь, являющиеся двумя наиболее подлинными радостями жизни? Но мсье д'Амбинье думал на этот счет иначе, чем большинство людей, и в даре, сулящем красоту, видел лишь испытание, посылаемое провидением его дочери. Мсье д'Амбинье угрюмо размышлял о всевозможных опасностях, которые ожидают эту девочку, так нежно и так строго любимую, если впоследствии сбудется то, что уже обещает ее лицо, еще не уверенное в том, каким оно будет, но готовое стать совершенно очаровательным. Размышляя так, мсье д'Амбинье хмурился и подолгу сидел, уткнувшись в Библию, в то время как около него маленькая Мадлена скакала или забавлялась какой-нибудь игрой, как, например, ходить смотреться в зеркало, делая вид, что она подносит к нему куклу, которую затем жестоко отчитывала за кокетство…

По мере того как дочь росла, а лицо ее и тело все более и более приноравливались к тому, чтобы достигнуть совершенства, которое уже предугадывалось по целому ряду признаков, беспокойство мсье д'Амбинье увеличивалось, и он его еще усугублял, наблюдая характер молодой Мадлены. Под смесью детской веселости и преждевременной рассудительности таилась слепая необузданность, неожиданно прорывавшаяся в настроении этой маленькой особы, обыкновенно такой послушной, простой и милой. И вправду, Мадлена д'Амбинье бьла способна иной раз желать чего-либо с горячностью, доходившей до последних пределов страстности. Эти задатки сказывались в ней пока что в легкой степени и, так сказать, в миниатюре, а желания ее бывали направлены на предметы, соответствующие ее возрасту, но все же это являлось показателем, которым не следовало пренебрегать, тем более что страстность эта соединялась в ней с удивительным упрямством и неуступчивостью. Она могла упорствовать в них с молчаливой яростью или же вдруг отдаться порыву вспыльчивости, обуздать который была уже не властна.

Все это, само собой, проступало только бегло и по временам, и всегда нужен был какой-нибудь особый повод, чтобы обнаружились глубины ее естества, но, как-никак, в ней, где-то на дне, обитало некое внутреннее пламя, в достаточной мере оправдывавшее опасения мсье д'Амбинье, когда ему случалось улавливать его жгучие отсветы.

Эти мгновения были настолько редки у Мадлены д'Амбинье, что наблюдатель менее зоркий, чем ее отец, мог их и не замечать. Для всех это была просто милая и веселая девочка и притом, как я вам уже говорил, умница, но мсье д'Амбинье не останавливался на одной лишь видимости и не раз задумывался над тем, как ему взяться за воспитание этого характера. Он понимал, что воспитание не изменяет нашей сущности, а, самое большее, научает нас частично обуздывать ее и направлять. По-этому надлежало, скорее всего, переплавить все целиком заново. По мнению же мсье д'Амбинье, в этом отношении не было средства более действенного, нежели религия; а потому, как только его дочь настолько выросла, что могла воспринимать ее наставления, он постарался обеспечить ей эту твердую точку опоры и вооружить против себя самой этим мощным рычагом, внедряя в нее глубокое постижение преподаваемых религией заповедей и предписываемых ею правил. Ему хотелось, чтобы она была не только крепка в своей вере, но и вполне в ней осведомлена, как в догматике, так и в практике, чтобы она была точна в исполнении обрядностей и чтобы ревность ее благочестия была равна отчетливости и широте ее познаний.

Другая на месте Мадлены д'Амбинье, быть может, и воспротивилась бы такому уставу, но та, напротив, покорно ему подчинилась. Еще когда она была совсем маленькой, толстая Библия ее отца и объемистые тома, в которые он углублялся, возбудили ее любопытство, и на предложение удовлетворить его она откликнулась с жадностью. К тринадцати годам она уже орудовала богословскими контроверзами не хуже любого доктора, и отрадно было видеть, как она разбирается во всевозможных аргументах, софизмах и тонкостях. Сам мсье д'Амбинье удивлялся, с какой легкостью и с каким знанием дела она ведет такого рода беседы, во время которых ему требовалось все его внимание, чтобы не оплошать перед своей хорошенькой противницей. Он только о ней и говорил, когда бывал в обществе местных пасторов, среди которых Мадлена д'Амбинье пользовалась заслуженной репутацией и из которых не один побоялся бы увидеть на своей проповеди эту серьезную маленькую особу, подмечавшую решительно все.

Такое усердие и такие познания успокаивали мсье д'Амбинье и в то же время доставляли ему большую радость. Будущее представлялось ему не столь мрачным, и он подчас смотрел чуть ли не с удовольствием на возрастающую красоту своей дочери. Он начинал не так опасаться для нее козней света. Разве она не сможет их разрушить? Разве он не вложил ей в руки необходимое оружие для правой битвы? С каким надежным щитом веры пойдет она по стезям господним, если ей встретится враг, как хорошо она сумеет противопоставить твердость своих правил замыслам противника! Впрочем, этой милой девочке не суждено играть на подмостках света сколько-нибудь яркой роли, ибо, как ни образованна и ни прекрасна Мадлена д'Амбинье, она бедна. Действительно, мсье д'Амбинье никогда не был богат, а его щедроты в отношении реформатских церквей и неимущих единоверцев окончательно его обеднили. Мсье д'Амбинье столь часто развязывал свои кошелек, что в нем остались одни лишь петли, и, порвись они, он бы немного потерял. Диньийские земли пошли той же дорогой, что и деньги, и недосчитывались изрядного числа полей, лугов и лесов. Уцелевшие куски поддерживали усадьбу, где под покосившимися потолками и среди разъехавшейся обшивки мсье д'Амбинье продолжал читать своих проповедников и Библию, в то время как его дочь, девица уже почти на выданье, сидя рядом, внимала какому-нибудь прекрасному стиху псалма или возражала по какому-нибудь пункту богословской контроверзы.

За таким занятием ее застал, в один прекрасный день, граф де Бранжи, их родственник, который, проезжая мимо в карете, завернул в Диньи. Мсье де Бранжи принадлежал к роду д'Амбинье, но к католической его ветви, и это пошло ему на пользу, ибо он возвысился до маршальского чина. Король взирал на него благосклонно, министры оказывали ему расположение, а потому он с состраданием смотрел на поношенное платье и облезлый парик мсье д'Амбинье. Но на кой черт упорствует мсье д'Амбинье в своем гугенотстве, когды столько добрых дворян его толка бросили тянуть тощее вымя николкиной коровы? Последуй он их примеру, он бы теперь не прозябал вдали от Парижа и Двора, отлученный от всего и ни к чему не прикаянный! А за кого он выдаст эту красивую девушку в этой деревенской дыре? Разве так уж важно верить в Бога тем или другим манером, молиться ему по-французски или по-латыни, слушать мессу или проповедь? Не говоря уже о том, что такое упрямство может повредить благополучию рода д'Амбинье, коему он, Бранжи, служит опорой и украшением, благодаря милости короля, который до сих пор не ставил ему в вину его родство с еретиками.

Эти речи, сопровождаемые многими другими, привели мсье д'Амбинье в лютую ярость, которую не могли унять даже ласки дочери. Всю ночь он шагал взад и вперед по комнате, ругаясь и бесясь, и простудился, ибо наступала зима. Вместо того чтобы дать о себе позаботиться, мсье д'Амбинье отклонил какой бы то ни было уход, скрывая от всех степень своего недомогания. Так прошла зима, в начале весны мсье д'Амбинье почувствовал себя лучше, но вскоре у него опять возобновился кашель и озноб. С каждым днем его состояние все ухудшалось и стало, наконец, таким отчаянным, что пришлось отказаться от всякой надежды. Сам мсье д'Амбинье возлагал упование только на Бога, и в эту сторону были обращены все его помыслы. Свет стал ему настолько безразличен, что его даже не заботило, какая участь ждет его дитя. Ее он также передавал в руки господни.

Однажды утром его нашли в постели умершим от кровохарканья, такого обильного, что на полу стояла лужа.

Это зрелище повергло мадмуазель д'Амбинье в искреннюю печаль, потому что она обожала неприветливого отца, чья святая непредусмотрительность оставляла ее в положении, близком к бедности. Так как у нее на было иной родни, которая могла бы о ней позаботиться, опека над ней переходила к графу де Бранжи, который узнал без особого удовольствия о выпавших на его долю обязанностях. Как посмотрят при Дворе, что он принял в дом родственницу-гугенотку, напичканную псалмами и богословием? Слух об этом разлетится быстро, и его карьера может пострадать. Карьеру же свою мсье де Бранжи не считал законченной и страшился всего, что могло бы помешать ее течению. Поэтому он поведал о своих тревогах своей старинной приятельнице и отчасти родственнице, маркизе де Бериси. Случай был затруднительный, ввиду того что дом мсье де Бранжи являлся не очень подходящим местом для того, чтобы служить приютом молодой девушке, ибо если мсье де Бранжи был крайне взыскателен в вопросах веры, то был менее строг в отношении нравов, своих же он не желал менять и не был склонен изображать нелюдимого старца, состоящего при особе юной мадмуазель д'Амбинье.

Мадам де Бериси, женщина большого ума, вошла в положение мсье де Бранжи, и ее дружба к нему подсказала способ вывести его из затруднения. Мадам де Бериси была не настолько молода, чтобы бояться общества юности, и не настолько стара, чтобы страшиться ее резвого присутствия. Будучи вдовой и притом бездетной, она предложила мсье де Бранжи, что возьмет на себя попечение об их юной родственнице и поселит ее у себя, пока та не выйдет замуж за какого-нибудь порядочного человека, если вообще сыщется такой, который удовольствуется приданым в виде миловидного лица и тела, обещающего быть приятно подходящим для любви. Итак, мадам де Бериси давала мадмуазель д'Амбинье стол, кров и уход, но ставила одно условие: хорошенькая гугенотка должна была отречься от заблуждений, в которых ее воспитали, и вернуться в лоно римской церкви. А лучшим средством достигнуть этого было отдать мадмуазель д'Амбинье в один из монастырей, занимающихся обращением девиц, исповедующих реформатскую религию. Где бы они нашли более надежные способы просветить свою душу и возвратиться к истине? Таким образом, мадмуазель д'Амбинье отвезли к сестрам-искупительницам в предместье Сен-Жак, где и обещали, оставив ее за решеткой, вернуться за ней, как только она добровольно исполнит то, чего от нее ждут.

Итак, мадмуазель д'Амбинье поступила к искупительницам, но принесла с собой необычайный дух строптивости и упрямства, о который разбились первые попытки взявшихся за ее обращение монахинь. На все настояния мадмуазель д'Амбинье отвечала холодным и презрительным молчанием. Видя это немое упорство, сперва прибегли к ухаживаниям и баловству. Убедившись в их тщете, перешли к иного рода мерам. Мадмуазель д'Амбинье, разлученную с подругами и вне общения с наставницами, держали в одиночестве, надеясь, что она не замедлит им утомиться; но упрямица, по-видимому, не замечала своего уединения. Вместо того чтобы им смягчиться, она черпала в нем силы, которые рождает гонение и которые замыкали ее в какую-то безмолвную нелюдимость, откуда она, казалось отнюдь не торопилась выйти. Тогда пришлось признать что мадмуазель д'Амбинье не из тех послушных душ, для которых, чтобы с ними управиться, нужно только немного ласки или немного строгости. Заблуждение покоилось в ней на прочных и глубоких основах, которые не поддались бы легким приемам убеждения, обычно применяемым добрыми сестрами, и устойчивость которых могла бы быть поколеблена только доводами разума. Чтобы мадмуазель д'Амбинье могла сдаться, мало было простых стычек, а требовалась правильная осада. и к таковой решено было приступить. Добыча стоила трудов, и потом разве не было обещано графу де Бранжи избавить его от забот, причиняемых ему родством с этой юной еретичкой, а маркизе де Бериси – благополучно завершить предприятие, которым она интересуется? Поэтому оставалось только открыть траншею, и скоро Мадлена д'Амбинье должна была сдаться на милость победителей к вящей славе святой и истинной веры.

Первые осадные работы выпали на долю монастырского священника, мсье Легри, но едва он пощупал почву, как отступил в полном смущении. Эта маленькая д'Амбинье оказалась искушенной в прениях не хуже женевского проповедника. Ее ничем нельзя было сбить, на все у нее находился ответ. Ввиду этого мсье Легри, привыкший к более легким задачам, воззвал к своему другу мсье Лерамберу, чья речь была убедительнее, нежели его собственная. Но и мсье Лерамбер потерпел неудачу. Мадмуазель д'Амбинье охотно вступала в собеседования и разговоры. Она вела их с серьезным видом, опустив глаза, подымавшиеся только в тот миг, когда какой-нибудь внезапно отраженный довод зажигал в них молнию, которую бедный мсье Лерамбер признавал нестерпимой. Весь монастырь страстно следил за этой борьбой, от которой зависела честь общины и которая грозила обернуться не в его пользу. Мать настоятельница, встревоженная представляемыми ей докладами о плохом положении дела, решила прибегнуть к чрезвычайным мерам и попросила мсье дю Жардье взять его в свои руки.

Мсье дю Жардье был еще молодой священник, но уже успевший прославиться своею святостью. Красота его лица не уступала чистоте его нравов, а познания были на высоте его добродетели. Жил он бедно и свое скромное имущество тратил на милостыню. Он мог бы иметь большой достаток, если бы счел уместным об этом позаботиться, но он был чужд мирским вкусам и свои духовные силы посвящал служению душам; и привести одну из них к Богу казалось ему прекраснее всего. Душа мадмуазель д'Амбинье сразу показалась ему особенно достойной быть наставленной на путь истинный, и он приступил к работе с той кротостью и твердостью, которые применял в делах обращения и которые никогда не наталкивались на сколько-нибудь длительное сопротивление. Мсье дю Жардье, за которым уже числились обращения маршала де Фермьера и князя Галленберга, не сомневался в том, что без труда добьется такового и с мадмуазель д'Амбинье. Но вскоре и ему пришлось приуныть, по примеру мсье Легри и мсье Лерамбера. После двух месяцев уговоров, вразумлений и порицаний мсье дю Жардье подвинулся не дальше, чем в первый День. Всем его усилиям мадмуазель д'Амбинье противопоставляла преграду своего упорства. Все натиски мсье дю Жардье были тщетны, и ему нигде не удавалось утвердиться в этой столь крепко окопавшейся душе, которая иной раз отражала приступ с такой отвагой и ловкостью, что мсье дю Жардье бывал совершенно сбит с толку. Тогда мадмуазель д'Амбинье с трудом удерживалась от смеха, глядя на своего опешившего противника, со вздохом вытиравшего лоб. Но такой веселой мадмуазель д'Амбинье бывала редко. Чаще всего она держала себя во время состязания с непреклонной серьезностью, и сам мсье дю Жардье не мог не любоваться, хоть и сокрушаясь, стойкой обороной неприятеля. Тем не менее, это его иногда сердило. Даже у святых бывают свои слабости, и мсье дю Жардье был не вполне чужд тщеславия, а потому в один прекрасный день, задетый пренебрежительным ответом мадмуазель д'Амбинье, он заявил настоятельнице, что отказывается вести дальше дело, которому не предвидит конца, добавив, что упорство мадмуазель д'Амбинье объясняется, по-видимому, присутствием в ней некоего тайного демона, которого надлежало бы изгнать, прежде чем предпринимать что бы то ни было, рассчитанное на успех.

Это заявление святого мсье дю Жардье всполошило монастырь, и пошли разговоры, что мадмуазель д'Амбинье одержима бесом. Когда о мнении мсье дю Жардье сообщили графу де Бранжи, с тем от ярости чуть не случился удар. Как? У него в семье – не только строптивая гугенотка, но настоящая бесноватая? Мадам де Бериси, по счастью, приняла все это легче и сказала, что, в конце концов, дьявол ей не так уж страшен, в особенности когда он столь миловиден, как эта молоденькая колдунья. Поэтому, если мсье де Бранжи не находит это неудобным, она готова теперь же взять к себе мадмуазель д'Амбинье. Мсье дю Жардье был запрошен и жалея немного, что в минуту раздражения он свою хорошенькую оглашенную готов был предать заклинателям, дал благоприятный отзыв, говоря, что пути господни неисповедимы и что судьбы в его руке, что только чудо его могущества и благости могло бы привести к нему вновь столь решительно и упорно заблудшую душу, в которой, однако же, не следует отчаиваться, ибо божественное милосердие беспредельно.

Так совершился победоносный переезд мадмуазель д'Амбинье из монастыря сестер-искупительниц в дом маркизы де Бериси; но лучше всего было то, что требуемое мсье дю Жардье чудо не заставило себя долго ждать. Не прошло и полугода со времени ее выхода из монастыря, как мадмуазель д'Амбинье сама объявила мадам де Бериси, что решение ею принято. Она соглашалась отречься от своих заблуждений и вернуться в лоно церкви, что и исполнила, являя доказательства чистейшей веры и искреннейшего благочестия. Но что всего удивительнее, так это то, что ни мадам де Бериси, ни мсье дю Жардье так и не узнали, чем было вызвано обращение мадмуазель д'Амбинье и что было тому тайной причиной. Возможно, впрочем, что это осталось неизвестным и самой мадмуазель д'Амбинье. В сердце женщин бывают странные загадки, столь же непостижимые для них, как и для нас. Женщинам свойственны внезапные перемены, едва ли понятные им самим и совершающиеся в них так глубоко, что их зрение до туда не достигает. Вот почему их поведение бывает таким разным и таким неожиданным, причем в этой изменчивости они обнаруживают чистосердечие, которое может нам казаться удивительным, но которое тем не менее искренне. Женщина может стать совсем другой, чем прежде, не переставая думать, что она все такая же, как была. Поэтому и суждения женщин о самих себе столь часто бывают благоприятны, наши же о них столь часто несправедливы, чему виной опять-таки наше неведение о них в ту минуту, когда они нам кажутся все еще тем, чем они уже перестали быть. Что мы знаем о тайном движении их мыслей? А потому, в конечном счете, мы поступим всего лучше, если просто будем их наблюдать, не слишком стараясь их постигнуть и памятуя, что женщина может быть вполне правдивой, причем ни она сама не будет знать, почему это так, ни мы не сможем проверить, если бы даже хотели, так ли это в действительности.

Что бы ни говорилось об этом непонятном обращении мадмуазель д'Амбинье, ничто, однако, не позволяло усомниться в его искренности. Мадмуазель д'Амбинье не раз удивляла мадам де Бериси пламенностью своей новой веры. В противность многим новообращенным, которые, шагнув, не заботятся больше о том, куда они ступили, мадмуазель д'Амбинье продолжала испытывать почву, по которой она продвигалась вперед. Отцовское воспитание и прения с мсье Легри, Лерамбером и дю Жардье пристрастили ее к чтению богословских и казуистических сочинений, и она целыми часами просиживала у себя взаперти, предаваясь этому строгому занятию. Любознательность ее в этом направлении была безгранична. Что же касается ее благочестия, то оно было образцовым: она подолгу молилась, то в церкви, то дома, особливо же о душе графа де Бранжи, послужившего причиной ее обращения. Этот достойный дворянин скончался, не дождавшись успокоительного известия об отказе его молодой родственницы от помрачавших ее заблуждений и не успев очиститься от своих собственных, ибо коснеющий язык и угасающее дыхание не дали ему испросить прощения у Бога.

Мадам де Бериси усмотрела в этом указание на необходимость привести в порядок свои дела, но прошло еще пять лет, прежде чем умерла и она, оставив в своем завещании новые и странные распоряжения, коих ее племянник, граф де Сегиран, являлся предметом, а мадмуазель д'Амбинье, которой к тому времени было немногим больше двадцати лет, должна была нести последствия, о каковых я узнал из бесед с мсье де Ларсфигом и каковые вознамерился изложить.

* * *

Мсье де Ла Пэжоди показалось заманчивым воспользоваться случаем вновь побывать в Париже, когда мсье де Сегиран предложил ему сопровождать его в предстоящем путешествии. Не то чтобы мсье де Ла Пэжоди не нравилось в Эксе, где он нашел, после своего авиньонского происшествия, тот прием, о котором мы уже знаем, но он был непоседлив, и перспектива прокатиться с мсье де Сегираном представлялась ему не лишенной приятности. Мсье де Сегирану это тоже было выгодно. Мсье де Ла Пэжоди был человек многоопытный, и, если бы в дороге что-нибудь приключилось, мсье де Сегиран мог рассчитывать на ценное содействие своего спутника.

Приняв такое решение, эти господа отправились в путь в первых числах октября, и в течение всего переезда между ними царило полнейшее согласие. Мсье де Сегиран был довольно молчалив и погружался в свои думы, а мсье де Ла Пэжоди не хотелось его от них отрывать, ибо его собственные занимали его куда больше и он охотно им отдавался. Некоторые из них касались мсье де Сегирана, и по временам мсье де Ла Пэжоди взирал на него не без удивления. Мсье де Сегиран, и мсье де Ла Пэжоди не мог не восхищаться этим, ехал жениться с совершенно невероятным спокойствием. Исполняя волю своей тетки, мадам де Бериси, он не проявлял ни особого рвения, ни неохоты и готовился вступить в брак с мадмуазель д'Амбинье, даже не осмедомившись, какова она лицом и каков у нее характер.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15