Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Человеческая комедия - Мнимая любовница

ModernLib.Net / Классическая проза / де Бальзак Оноре / Мнимая любовница - Чтение (стр. 4)
Автор: де Бальзак Оноре
Жанр: Классическая проза
Серия: Человеческая комедия

 

 


— Когда два брата любят друг друга так, как мы с тобой, не может быть и речи о назойливости; ты знаешь содержание депеши, скажи мне, я сгораю от любопытства.

Клемантина бросила на Тадеуша сердитый взгляд и сказала мужу:

— Вот уже два месяца» как он на меня дуется, я ни за что де стала бы настаивать.

— Господи боже мой, я открою вам эту тайну, все равно вы узнаете ее из газет, — ответил Тадеуш. — Император Николай соизволил назначить меня капитаном в полк, который отправляется в поход на Хиву.

— И ты поедешь? — воскликнул Адам.

— Поеду, голубчик. Эмигрировал капитаном, капитаном и вернусь… Из-за Малаги я мог бы наделать глупостей. Завтра мы в последний раз обедаем вместе. Если я не уеду в Санкт-Петербург в сентябре, туда уже нельзя будет ехать морем, а я не богат, я должен обеспечить Малагу. Нельзя же не позаботиться о будущем единственной женщины, которая сумела меня понять! Малага считает меня храбрецом. Малага считает меня красавцем! Малага, возможно, изменяет мне, но за меня она бросится…

— В обруч и преспокойно снова опустится на спину лошади, — перебила его Клемантина.

— О, вы не знаете Малаги, — с горечью сказал капитан, кинув на Клемантину полный иронии взгляд, который обеспокоил ее и заставил призадуматься.

— Я скажу «прости» деревцам этого прекрасного леса, где любят гулять парижанки, где любят гулять изгнанники, нашедшие здесь себе родину. Я уверен, что глаза мои больше не увидят зеленую листву деревьев, которыми обсажены аллея Принцессы и аллея Придворных дам, не увидят акаций и кедра на полянках… Как знать, может быть, когда я буду в Азии, послушный велениям могущественного императора, под знамена которого я встал, когда, явив чудеса храбрости, рискуя собственной жизнью, я, возможно, дослужусь до командования войском, как знать, может быть, тогда я с сожалением вспомню о Елисейских полях, куда однажды был приглашен вами покататься. Так или иначе, я всегда с сожалением буду вспоминать суровость Малаги, той Малаги, о которой я сейчас говорю.

Это было сказано таким тоном, что Клемантина невольно вздрогнула.

— Так вы очень любите Малагу? — спросила она.

— Я пожертвовал ради нее той честью, которой мы никогда не жертвуем…

— Какой честью?

— Честью, которую мы любой ценой хотим сохранить в глазах нашего кумира.

После этих слов Тадеуш замкнулся в неприступное молчание и нарушил его, только когда они проезжали Елисейскими полями. Показав на дощатый балаган, он сказал: «Вот цирк!»

Незадолго до обеда он пошел в русское посольство, оттуда в министерство иностранных дел, а утром, до того как встали графиня и Адам, уехал в Гавр.

— Я потерял друга, — узнав об отъезде графа Паза, сказал Адам, на глазах которого выступили слезы, — друга в подлинном смысле слова, и я не знаю, что заставляет его бежать от нас, как от чумы. Мы слишком большие друзья, чтобы рассориться из-за женщины, — сказал он, пристально глядя на жену, — а между тем все, что он говорил вчера о Малаге… Но ведь он ни разу даже не прикоснулся к этой девице…

— А вы откуда знаете? — поинтересовалась Клемантина.

— Видите ли, мне, конечно, было любопытно повидать мадемуазель Тюрке; она, бедняжка, так и не может объяснить себе абсолютную холодность Тад…

— Довольно, сударь, — прервала его графиня. «Уж не стала ли я жертвой возвышенной лжи?» — подумала она, уходя на свою половину.

Не успела она додумать этой мысли, как Константен подал ей следующее письмо, которое Тадеуш написал ночью.


«Графиня, искать смерти на Кавказе, унося в сердце ваше презрение, выше моих сил: надо исчезнуть полностью. Я полюбил вас с первого же взгляда так, как любят женщину, которая навсегда останется нам дорогой, даже если она нам неверна; я обязан Адаму, избранницей которого вы стали и за которого вышли замуж; я беден, я добровольный и преданный управитель вашего дома. Но моя несчастная доля представлялась мне сладчайшим благом. Чувствовать себя необходимым, полезным, обеспечивать вам роскошь и благосостояние — какой неиссякаемый источник наслаждения! Радость переполняла мне сердце, когда дело касалось Адама, судите, что я испытывал, когда причиной и целью этой радости была обожаемая женщина! В любви я познал радости материнства. Я примирился с такой жизнью. Подобно бездомному нищему, я построил себе убогую хижину на задворках вашего роскошного владения, не протянув к вам руки за подаянием. Дающим был я — бедный и неимущий, ослепленный счастьем Адама. Да, я окружил вас любовью, столь же чистой, как любовь ангела-хранителя, я бодрствовал, когда вы спали, я следил за вами ласковым взглядом, когда вы проходили мимо, я был счастлив, — короче говоря, вы были солнцем родины для бедного изгнанника, пишущего сейчас эти строки и льющего слезы, вспоминая счастье первых дней. В восемнадцать лет, не будучи никем любим, я избрал себе идеальную любовницу — очаровательную варшавянку; ей принадлежали все мои помыслы, все желания, она была царицей моих дней и ночей! Она этого не знала; но к чему было говорить ей об этом?.. Я любил свою любовь. По этой любви моей молодости вы можете судить, как я был счастлив тем, что живу в вашей сфере, что чищу вашу лошадь, подбираю новенькие золотые для вашего кошелька, радею о роскоши вашего стола и ваших приемов, вижу, как благодаря моим стараниям и умению вы затмеваете людей, куда более богатых, чем вы. С какой радостью устремлялся я в город, когда Адам говорил мне: „Тадеуш, она хочет приобрести то-то или то-то!“ Выразить мое блаженство словами невозможно. Вам хотелось поскорее стать обладательницей той или иной безделушки, и я совершал подвиги, я, не жалея сил, рыскал по Парижу, но ведь это делалось для вас, какое наслаждение! Я позабывал, что меня никто не любит, когда тайком гляделна вас, видел вас среди цветов, довольную и улыбающуюся… Короче говоря — в эти минуты мне снова было восемнадцать лет. Бывали дни, когда я сходил с ума от счастья, и тогда ночью я целовал то место, где ваши ножки оставили сиявшие для меня следы, как в свое время, проявляя чудеса ловкости, скрываясь, как вор, покрывал поцелуями тот ключ, которого графиня Ладислава коснулась рукой, отворяя дверь. Воздух, которым вы дышали, был для меня бальзамом; вдыхая его, я вдыхал жизнь; подобно воздуху тропиков, он был насыщен животворными испарениями. Я должен был рассказать вам все это, чтобы объяснить странное самомнение, по временам невольно овладевавшее моими мыслями. Я предпочел бы умереть, чем признаться вам в моей тайне! Вы, должно быть, помните те несколько дней, когда любопытство подстрекнуло вас познакомиться с творцом тех чудес, на которые вы наконец обратили внимание. Я подумал, простите меня, я подумал, что вы можете меня полюбить. Ваше благосклонное отношение, ваши взгляды, истолкованные влюбленным, показались мне настолько опасными, что я придумал Малагу, зная, что есть такие связи, которых женщины не прощают: я придумал ее в ту минуту, когда увидел, что моя любовь роковым образом передается вам. Теперь убейте меня вашим презрением, на которое вы не поскупились тогда, когда я его не заслужил; но я уверен, если бы я сказал вам в тот вечер, когда ваша тетушка увезла Адама, то, что написал сейчас, я походил бы на прирученного тигра, который вонзает зубы в живую плоть, я почувствовал бы теплую кровь и…


Полночь

Я не мог продолжать; воспоминание о той минуте все еще слишком живо! Да, я обезумел тогда. Ваши глаза сулили мне надежду, мои глаза загорелись бы победой, и ее пламенные стяги заворожили бы вас. Такие мысли, пускай напрасные, были преступлением. Только вы можете судить, был ли я прав в те тягостные минуты, подавив холодной рукой вечной признательности любовь, желание, самые непобедимые силы. Я наказан вашим презрением. Вы дали мне понять, что ни отвращение, ни презрение не позабываются. Я люблю вас до безумия. Я уехал бы, если бы Адам умер; тем больше оснований мне уехать теперь, когда Адам спасен. Нельзя обманывать друга, которого вырвал из объятий смерти. Кроме того, отъезд — это наказание мне за то, что я помыслил о смерти Адама, когда, по словам врачей, его жизнь зависела от тех, кто ухаживал за ним. Прощайте, сударыня; покидая Париж, я теряю все, а вы ничего не теряете от того, что около вас не будет,

Преданного вам Тадеуша Паза».


«Если мой бедный Адам потерял друга, кого же потеряла я?» — подумала потрясенная Клемантина, не отрывая глаз от цветка на ковре.

А вот письмо, которое Константен передал тайно графу.


«Дорогой Мечеслав, Малага сказала мне все. Если тебе дорого твое счастье, не проговорись ни словом о твоих визитах к ней, и пусть Клемантина по-прежнему думает, что Малага стоила мне сто тысяч франков. Графиня при ее характере не простит тебе ни карточных проигрышей, ни визитов к Малаге. Я отправляюсь не в Хиву, а на Кавказ. Меня одолевает сплин, и если все пойдет так, как я полагаю, через три года я буду князем Пазом или погибну. Прощай. Хотя я взял из банкирского дома Ротшильда шестьдесят тысяч франков, мы квиты.

Тадеуш».


«Ну и простофиля же я, чуть не попал впросак», — подумал Адам.

Прошло три года с тех пор, как уехал Тадеуш, газеты еще не говорят о князе Пазе. Графиня Лагинская страшно интересуется военными походами императора Николая, в душе она русская, она с жадностью прочитывает все сообщения из этой страны. Раза два в зиму она с равнодушным видом спрашивает посла: «Есть ли у вас сведения о нашем бедном графе Пазе?»

Увы, большинство парижанок, которых считают такими умными и проницательными, проходят и, верно, будут всегда проходить мимо Пазов, не замечая их. Да, много таких не оцененных по заслугам Пазов! Но — страшно подумать — их недооценивают даже, когда их любят. Самая простая женщина требует от самого благородного мужчины некоторого шарлатанства, и самая сильная любовь в неприкрашенном виде неинтересна: ее надо уметь подать, она требует шлифовки и отделки.

В январе 1842 года графиня Лагинская, которая казалась особенно очаровательной от налета тихой грусти, внушила пламенную страсть графу де ла Пальферину, одному из самых предприимчивых львов современного Парижа, Ла Пальферин понял, как трудна победа над женщиной, охраняемой мечтой; чтобы увлечь очаровательную Клемантину, он рассчитывал на неожиданность и на преданность одной особы, — которая завидовала графине и готова была помочь создать такой неожиданный случай.

Графиня Лагинская при всем своем уме была не способна заподозрить измену и имела неосторожность поехать с этой женщиной в Оперу на маскарад. Около трех часов ночи, опьяненная бальным весельем, Клемантина, ради которой ла Пальферин пустил в ход все свое искусство опытного соблазнителя, согласилась поехать ужинать и уже садилась в карету своей коварной спутницы. В эту решительную минуту ее подхватили чьи-то сильные руки, и, несмотря на ее крики, она была отнесена в свою собственную карету, которая без ее ведома оказалась тут же.

— Он не уезжал из Парижа! — воскликнула Клемантина, узнав Тадеуша, который убежал, как только тронулась карета.

Пережила ли какая другая женщина такой роман? Клемантина каждую минуту ждет, что Тадеуш вернется.


Париж, январь 1842 г .

Примечания

1

На реках Вавилонских (лат.)

2

Ничегонеделанию (итал.).

3

Тысяча и три (итал.).


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4