Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

– Глупое, идиотское предприятие, – Вильгельм ударил кулаком по столу, – бегать за женщинами в его возрасте. Но его сердце почти всегда управляло головой, редкость в нашей семье. – Веселье зажглось на его строгом лице. Слезы остались непролитыми. – Но я пригласил тебя сюда не для того, чтобы говорить о моем горе. Ты знаешь, что я послал графа Моркара в Нормандию? – Вильгельм взял в руки пергамент. – Я решил, что в графстве я должен иметь человека, которому могу доверять. – Он остановился на мгновенье, а Вальтеоф сидел, прикованный к стулу, ожидая, что он скажет дальше. – Твой кузен, Госпатрик, хотя и покорился мне, но бежал в Шотландию, бросив свои земли, и епископ Ателвин тоже выбрал восстание. Что-то надо сделать с этими северными землями. Валкер Лоррейн отправился в Дюрхем, как епископ. Он – хороший человек и мудрый правитель, вместе с графом, которому он мог бы доверять, они могли восстановить там порядок. – Он остановился, разворачивая пергамент. – Нравится ли вам эта задача?

– Вы отдаете мне Нортумбрию?

– Ты станешь там господином и будешь носить титул своего отца, как я тебе говорил, насколько помню, когда ты впервые приехал ко мне в Беркхамстед. Я могу тебе доверять?

Мысленно Вальтеоф вернулся к тому времени, когда он стоял у кровати умирающего отца. Он снова увидел гигантскую фигуру, грозную даже тогда, когда на лице его уже была печать смерти, и снова слышал, как мощный голос приказывал ему с честью нести имя Сиварда. Он вспомнил свой ужас, когда огромная фигура начала падать и только сильные руки Оти могли ее поддержать. Теперь, после восемнадцати лет долгого ожидания, титул отца, который по праву всегда должен был принадлежать Вальтеофу, переходит к нему по решению Вильгельма. И в тот же момент прежний гнев поднялся в нем. Он возьмет Нортумбрию, да, но большая часть графства теперь разорена. Это пустой титул? Неужели он будет графом сожженной и разоренной земли?

Проницательный Вильгельм сказал:

– Ты сможешь многое там сделать. Народ заплатил за свое восстание, но остались хорошие земли. Езжай в Дюрхем вместе с епископом Валкером и возьми свое наследие. – И так как Вальтеоф все еще молчал, он повторил свой вопрос: – Я могу тебе доверять?

Вальтеоф преклонил колена перед королем, сложив руки ладонь к ладони. Прошлое умерло, и для добра, и для зла, но он получал то, чем всегда хотел обладать.

– Да, сир.

Вильгельм взял его руки в свои и затем передал ему пергамент.

– Завтра я введу тебя в звание графа Нортумбрии.

За дверью, все еще ошеломленный, он нашел Оти, который собирался показать ему их комнату. Старик ворчал, недовольный размерами апартаментов, отведенных его господину, но Вальтеоф прервал его жалобы.

– Мне вернули графство отца.

Обычно невозмутимое выражение лица Оти изменилось:

– Мой господин! – Минуту он стоял безмолвно, затем произнес: – Слава Богу – Сивард Дигер может теперь почивать с миром. – Он долго и молча смотрел на своего господина. – Милорд, теперь вы один из величайших людей Англии. Нужен ли вам еще старый Оти?

Внезапно опомнившись, Вальтеоф расхохотался:

– А почему нет? Разве я стал другим человеком за полчаса?

Однако он знал: что-то изменилось, так как теперь он будет носить мантию Сиварда.

Глава 2

Магнус, второй сын из дома Карла, сидел на скале над дорогой, в унылом настроении, закутанный в плащ, несмотря на то, что был теплый майский день. Его люди не смели к нему подойти – таким мрачным он сегодня был, что мог бы в гневе кого угодно сбросить со скалы, а им и так здорово досталось в эти дни. Он смотрел на север, ожидая увидеть облако пыли, которое свидетельствовало бы о том, что приближаются всадники, но сейчас горизонт был чист, колышущаяся вересковая пустошь простиралась навстречу голубому небу. Здесь же земля превратилась в глыбы обнаженных скал, раздираемых грубым кустарником, похожим на вывернутые внутренности земли. Дорога вилась и уходила в холмы, и здесь, где они засели, скалы образовали прекрасное укрытие. Он достал из-за пояса флягу и отпил, вытер рот рукой. Немного спустя рядом с ним проснулся его брат Сомерлед, зевая и потягиваясь.

– Есть какие-нибудь признаки?

Магнус покачал головой и передал ему флягу. Сомерлед сделал долгий глоток.

– Ты уверен, что они поедут этой дорогой?

– Гонец, что проезжал на прошлой неделе, в этом уверен. Они выехали из Дюрхэма в понедельник, так что вряд ли смогли бы проехать здесь до сегодняшнего дня.

Внезапно сверху посыпалась галька, и Эдмунд, третий брат, присоединился к ним в сопровождении злого и хмурого Кнута.

Магнус засопел.

– Зачем ты привел его? – он показал головой на Кнута. Эдмунд в ответ пожал плечами. Это был здоровенный детина, самый крепкий из четырех, с огромной рыжей бородой. Он спрыгнул к братьям.

– Если бы я не сделал этого, щенок побежал бы тявкать к графу.

Кнут встрепенулся при этих словах:

– Никогда. Разве я предатель, чтобы выдавать своих братьев? Но вы совсем сошли с ума, раз собираетесь ограбить Святую Церковь.

– Святую Церковь? – ухмыльнулся Сомерлед. – Ты называешь это – грабить Церковь? Мы только отберем у нормандского епископа то, что он не имел права брать.

– Но налог – вещь справедливая, – упрямо заявил Кнут. – И граф лучше сделал.

– Вальтеоф? – Магнус гневно его перебил. – Ну, конечно, мы знаем, что ты никогда не упустишь шанса сказать ему, что не желаешь ему вреда и что любишь его больше, чем своих братьев, но он наш враг, кровный враг – и твой тоже.

– Я не хотел бы иметь врагов. – Кнут сел на скале, зажав ладони между коленами и смотря вдаль. – Наши отцы и деды убивали друг друга, я знаю, но ради любви Божией давайте положим этому конец.

– О, отправьте этого мальчика в монастырь, – проговорил Эдмунд, полуоткрыв глаза. – Бог весть, почему мы не сделали этого раньше.

– Он не уйдет до тех пор, пока эта вражда не кончится, – ответил Сомерлед, сжав зубы. – Мы все повязаны.

– Я не буду принимать в этом участия, – голос Кнута был спокоен, но и тверд. – Я сказал графу Вальтеофу, что это не мое дело. Он правит здесь меньше восемнадцати месяцев, а сделал столько, сколько Моркар не сделал за все время своего правления…

Магнус размахнулся и сильно ударил брата по щеке.

– Не трожь Моркара. Он был нам хорошим господином и теперь расплачивается за свою верность в нормандской тюрьме, пока Вальтеоф пирует с нормандским епископом.

Кнут пошатнулся, но затем вернулся в прежнее положение, щека его покраснела в том месте, где его ударили.

– Моркара никогда ничего не интересовало, ничего, кроме его собственной выгоды, и ты это знаешь. В конце концов, Вальтеоф заботиться о местном народе, и я не желаю ему зла.

– Никто тебя не спрашивает, – рявкнул Магнус. – Все, что мы собираемся сегодня сделать, – это отобрать деньги у нормандца, которые он не имел права с нас собирать. – Он внезапно встал, прикрывая глаза рукой. – Пыль на дороге – смотрите!

Все посмотрели в ту сторон.

– Там – видите? Займите все свои места. И ты, Кнут, если не хочешь нам помочь, уйди отсюда.

Трое братьев вскарабкались, созывая своих людей, и затем притаились у дороги. Кнут сел, прислонившись к большому валуну спиной, и продолжал смотреть на север. Он никак не мог понять, почему люди должны все время бороться, он считал, что любовь – более сильное оружие, чем ненависть. Тем не менее, в этот светлый майский день, когда в траве распустились первые колокольчики, его братья со своими людьми прячутся в скалах с мечами в руках, замышляя злое в своих сердцах, одержимых алчностью.

К ним подъехал фургон, охраняемый восьмью – десятью людьми. Он завернул за бугор, исчез за скалами и затем снова появился. С дикими криками выскочили братья из своего укрытия. Послышался звон мечей, кучер упал, сраженный копьем, и еще один охранник растянулся рядом с ним с перерезанным горлом, в то время как другие еще оказывали сопротивление.

Кнут не хотел этого видеть и уставился на дорогу. Внезапно он вскочил. По дороге ехало целое войско, которое поначалу было скрыто за поворотом. Он попытался крикнуть об опасности, предупредить Магнуса и Эдмунда о том, что надо бежать, но они уже были в фургоне и громко вопили от радости при виде деньг. Он сбежал со склона, продолжая орать, и тут с ужасом увидел, кто предводительствует войсками, и знамя, которое над ними развивается.

– Это граф! – крикнул он. – Ради Бога, уходите – это граф!

Магнус его не слышал, потому что боролся с очередным охранником, но Сомерлед повернул голову при этих словах. Один взгляд – и он спрыгнул на дорогу, прорычав своим людям, чтобы они смывались.

Немного позже Вальтеоф со своим отрядом обрушился на них, быстро расправившись с теми, кто не успел бежать. Большинство, уже отведав его оружия раньше, разбежались в разные стороны. Магнус, глубоко вонзив нож в свою жертву, бросился вслед за остальными, но Вальтеоф, пришпорив Баллероя, увидел своего старого врага и, спрыгнув с лошади, кинулся за ним. Прыгнув, он схватил Магнуса за плащ, и они сцепились, скользя и спотыкаясь о камни.

– Проклятье! Проклятье! – рычал Магнус. – Какого дьявола ты приперся сюда сегодня?

– Вор! – кинул ему в лицо Вальтеоф. – Вы все воры и грабители, я вам покажу…

Как-то исхитрившись, Магнус вцепился в горло графу, и тот его выпустил. Они, споткнувшись, вместе скатились по колючим кустам со скалы вниз. Стараясь стянуть Магнуса, Вальтеоф упал прямо на землю всеми десятью футами, но Магнус повис, уцепившись в колючий кустарник.

Он спрыгнул и побежал по земле туда, где Кнут держал его лошадь. Сомерлед и Эдмунд уже скакали по склону вместе со своими оставшимися людьми. Несколько человек подбежало на помощь Вальтеофу, но он уже вскочил на ноги. Осгуд спросил его:

– Мы поедем за ними?

Задыхаясь, Вальтеоф прикрыл рукой глаза, смотря вслед беглецам.

– Нет. Они ничего не взяли, и рано или поздно, но я отправлю их в ад. И у меня нет времени, чтобы за ними гнаться. – Он осмотрел кавардак на дороге: фургон с коробками разбит, трое из охраны и один его человек убиты, и к тому же еще несколько ранено. Шесть человек из Карлсонов тоже поплатились.

– Видит Бог, я очищу свое графство от этого сброда. – Он оседлал коня и приказал нескольким своим людям отвести фургон на юг, внимательно следя за дорогой. Но для засады больше не было подходящих мест, и вскоре они выехали из опасного места и направились через Варфскую долину. Здесь почти всюду простиралась пустыня, сухая или выжженная земля была безжизненна – ни посевов, ни урожая, обугленные деревья взывали к небу, и только случайные руины говорили о том, что и здесь когда-то была жизнь.

В конце дня впереди появился Йорк, и, прикрыв глаза от солнца, он всматривался в столицу древнего королевства своего отца и место его собственного рождения. Оставив позади медленно тащившийся эскорт, он поехал вперед вместе с полдюжиной солдат на северо-восток к Элдби, где он хотел бы провести месяц или два.

Этот дом когда-то принадлежал Гарольду Годвинсону и был впоследствии захвачен Харальдом Норвежским перед битвой при Стамфорде. Теперь он владел им как предетавитель короля на севере, и здесь он собирался встретиться с Эдит.

Этот год, после того как он сопровождал короля в Шотландию, где двое монархов заключили перемирие, он провел, стараясь привести в порядок дела в новом графстве. Он построил замок для епископа Валчера в Дюрхэме, чтобы охранить его от непокорных бродяг, скитающихся по полям. Он нашел общество нового епископа вполне приятным и обедал вместе с ним каждый день до тех пор, пока не построили замок.

В Нортгемптоне он был только один раз за последние пятнадцать месяцев, но теперь, наконец, в новом графстве было больше порядка, и он послал Торкеля за Эдит с детьми – Матильдой и еще одной дочкой, которую он пока даже не видел. Ему хотелось знать, как Эдит восприняла появление еще одной девочки. Он тоже был несколько разочарован, потому что они оба в этот раз хотели сына, но все-таки он не видел причин для ропота. Мод – как он ласково называл Матильду – была очаровательным ребенком и доставила ему новое счастье, которого он не ожидал.

Он пришпорил лошадь. Через день или два они будут здесь. Въехав на двор замка Элдби, он увидел гнедую Торкеля и суету во дворце. Он соскочил с лошади и вбежал в дом. Там была Эдит, наблюдавшая за тем, как распаковывают вещи.

Вальтеоф кинулся к ней с объятиями:

– Любовь моя, ты раньше, чем я ожидал. Я думал, это будет не раньше, чем в конце недели.

Она улыбнулась и высвободилась.

– О, мессир Торкель так торопился вернуться, что ехали мы без каких-либо удобств. Нет, нет, этот сундук отнесите в мою комнату.

– Моя госпожа, – из тени вышел Торкель, столкнувшись со слугой, несшим сундуки. – Мы столь быстро ехали потому, что у нас не было с собой колыбелек.

– Не было колыбелек? – Вальтеоф оглянулся. – Но дети? Где они? Надо признаться, радость моя, я жажду увидеть мою новую дочку.

Эдит приказала двум служанкам отнести две коробки в беседку. Затем только она ответила:

– Я не взяла их с собой. Я думала, что путешествие будет слишком долгим и опасным. Им будет лучше с Ателаис в Нортгемптоне.

– Но мы договорились… – начал было Вальтеоф и остановился. Он был очень раздосадован и не мог понять ее нежелания взять их с собой. Дороги в это время года хорошие, и с таким эскортом, который он послал, можно было ничего не опасаться. Он оставил ее заниматься вещами и прихватил с собой Торкеля.

– Ну, друг мой, – спросил он, – есть еще что-нибудь, чего я не знаю об этом путешествии?

Торкель поджал губы:

– Нет, мой господин. Я говорил, что вы ждете малышек и что все необходимые приготовления сделаны, но графиня была неколебима. Кто я такой, чтобы настаивать?

Вальтеоф подавил раздражение.

– А новая девочка? На кого она похожа?

– Она меньше и темнее, чем леди Матильда, но женщины говорят, что с ней все в порядке. Думаю, она похожа на графиню.

– А моя маленькая Мод? Как она? – он осознал вдруг, как сильно ему хотелось взять ее на руки, укачивать ее, целовать загорелые щечки.

– Она уже бегает, крепенькая и коренастая, как вы этого и хотели. У нее вьются волосы. Она явный представитель дома Сиварда.

Вальтеоф обнял Баллероя за шею; видевшему выражение его лица Торкелю хотелось ударить графиню, и, действительно, он чуть так и не сделал, когда у них произошел жесткий разговор в Нортгемптоне. Он не стал говорить об этом своему господину, так как он перешел тогда границы, но его совершенно взбесила самоуверенность Эдит, когда она отклонила все предложения мужа. Результатом этого и была та скорость, с которой они ехали на север.

– Что еще? – рассеянно спросил Вальтеоф. – Еще какие-нибудь неприятности?

– Нет, минн хари, за исключением того, что лорд Холланда успел поссориться со всеми англичанами. Он устраивает опустошительные набеги и не считается с нашими законами. – Он хотел было прибавить, что Ив свободно пользовался гостеприимством дома Вальтеофа в отсутствие хозяина, но почувствовал, что тогда его господин бросится на юг с мечом в руке. Он дорожил его душевным покоем. Вальтеоф спросил:

– Кто-нибудь из моих людей пострадал от него?

– Один или два крестьянина, но я сказал, что вы разберетесь с ними, когда вернетесь, возможно, на праздник святого Михаила… Мой господин, ты помнишь акробатов на твоей свадьбе? Они ходили по туго натянутому канату.

– Да, я помню, – удивленно спросил Вальтеоф, – а что?

– Иногда я думаю, что мы тоже так ходим по разделенной земле. Я прошу тебя, не доверяй так легко людям, – он хотел было прибавить: «особенно женщинам», – но вовремя остановился.

– Что ты имеешь в виду? – резко спросил граф. – Разве у меня есть причины кому-нибудь не доверять?

– Людям, подобым Иву.

– Думаю, – понимающе сказал Вальтеоф, – ты имеешь в виду еще кого-то.

Торкель повернулся и погладил свою лошадь.

– Пока нет. Но не оставляй свои старые земли слишком надолго.

Вальтеоф выпрямился.

– Я поеду на юг еще до конца лета. Думаю, моя жена права в отношении детей, я слишком мало знаю о том, что им нужно.

Но, оставшись, наконец, с ней наедине, он сказал:

– Я бы хотел, любовь моя, чтобы ты подчинялась тем приказам, которые я посылаю с нарочным.

Эдит сидела на стуле в накидке и расчесывала волосы.

– Мой господин, графство – твоя забота, дети – моя.

– Возможно. – Он встал рядом с ней на колени и, взяв гребень, стал расчесывать ее волосы. – Но разве ты не знаешь, как сильно я хотел бы увидеть новорожденную девочку и Мод?

– Конечно, – сразу ответила она, но в голосе ее не было мягкости. – Если бы это был сын, я не оставила бы его.

Значит, она еще больше раздражена, чем раньше.

– Говорят, она похожа на тебя, любовь моя, – мягко заметил граф.

– Да, – согласилась Эдит и повернулась к нему. – Мы можем не ехать на юг до конца лета?

– Думаю, что я должен буду поехать. – Он положил гребень и поднялся. – Торкель сказал мне, что Ив что-то себе позволил, как обычно, и я должен буду с этим разобраться.

– Люди Ива бунтовщики и непокорные. Они причиняют ему много беспокойства.

– Они точно такие же, как и люди на моей земле, и при этом мои не причиняют мне беспокойств, – заметил он довольно резко. – В данном случае, все дело в господине, а не в народе. Ты знаешь, что Ив из себя представляет, и Торкель говорит…

– О, Торкель, Торкель, – она всплеснула руками. – Он меня недолюбливает и распускает всяческие слухи.

– Он мой человек. – Вальтеоф отошел от нее и начал ходить по комнате, раздраженный ее горячностью. – И он никогда не разносит слухи, он говорит только правду. Что до того, что он тебя недолюбливает, то боюсь, это ты его не очень-то жалуешь. Но мы говорили об Иве. Если половина того, что я слышал, – правда…

– Правда в том, что рабы и арендаторы не понимают того, что он их господин. Он говорил мне об одном…

Она остановилась, потому что ее муж резко к ней повернулся.

– Он говорил тебе? Он приезжал навещать тебя в мое отсутствие?

– Естественно. – Она поднялась и стала подбирать платье на завтрашний день. – Было бы так не по-соседски, если бы я не…

– Как часто он приезжал?

– О… – Она повернулась к нему спиной, ее смущение, возможно, было вызвано тем, что даже если бы она не сказала правду, он ее все равно бы узнал. – Он приезжал по воскресеньям, чтобы убедиться, что у меня все в порядке.

– Каждую неделю! – он вспыхнул. – Эдит, как ты могла позволить, зная мое к этому отношение? Этот человек – мой враг с тех пор, как я его увидел, и ты знаешь, что он сделал в Нормандии. Я терплю его у своих границ, но Бог свидетель, я не потерплю его в собственном доме, и тем более в мое отсутствие.

Эдит передернула плечами.

– Что за шум из-за пустяков. Может, он и не лучший нормандец, но он мой соотечественник и развлекал меня, пока я была одна.

– Ты же знаешь, что я не мог привезти тебя сюда, когда я только приехал. Я думал, что ты рада меня видеть господином больших земель. Нортумбрия – самое большое графство в стране.

– Да, ты так говоришь, – она снова передернула плечами, и это начало раздражать графа. – Но это разоренная и сожженная земля.

– Пусть так! – рассердился Вальтеоф, – Но кто это сделал? Ради Бога, Эдит, не вини за это англичан. Если эта земля разорена, то за это в большей мере отвечает твой дядя.

– Только не он, – вспылила Эдит. – В этом виноваты те, кто поднял восстание, предатели, которые… – она остановилась, с пылающим лицом, и минуту они стояли в ярости друг напротив друга.

– Да, предатели, – зло заключил он, – ты уж договаривай до конца, моя леди, среди них был и я.

– Я не это имела в виду, – ответила она сердито, перебирая складки платья.

– Но я это имею в виду, – прервал он. – Я боролся за эту землю и сделал бы это снова, без сомнения. В конце концов, Вильгельм меня за это и уважает.

– О, мой дядя уважает бунтовщиков, благодарю вас за то, что вы просветили меня, но конец был бы тот же. – Она сбросила платье. – Не думаю, что хотела бы здесь остаться. Это неприятное место.

– Мы, – он подчеркнул это, – останемся здесь до тех пор, пока я не буду готов ехать на юг.

– А если я захочу уехать раньше?

– Ты не поедешь.

– Если я нужна детям…

– Тебе надо было подумать об этом тогда, когда ты их оставляла. – Он сам был удивлен, как это прозвучало, он видел по выражению ее лица, что она не ожидала увидеть в нем такую твердость. – Ты еще ничего не знаешь об этих северных землях, – продолжал он. – Ты почти всегда хочешь большего, чем имеешь. Здесь ты можешь ехать целый день верхом. Когда-то в Фекаме ты говорила, что хотела бы этого.

– Если это приносит пользу, но это место…

– Земля – это в первую очередь люди, и лишь во вторую – доход от нее, – парировал граф, – И пока я здесь граф, вначале речь пойдет о людях. А ты, моя жена, будешь повиноваться мне, даже если мне придется…

– Меня бить? – она рассмеялась ему в лицо, ее темные глаза вспыхнули. – Почему же нет? Уверена, что моя мать тебе это советовала, – язвительно прибавила она.

– Боже, Эдит… – он схватил ее за плечи и встряхнул так, что ее волосы рассыпались.

– Бей меня, – голос ее звучал насмешливо, – бей, если хочешь, но у меня есть ум и воля, которые ты не сможешь подавить своей саксонской грубостью.

Саксонской! Слово ударило его, выражая, кажется, все, что она думала о его народе, и по-прежнему держа ее за плечи, злой и потрясенный этой их первой ссорой, тем, что они оба наговорили, он на мгновенье замолчал. Затем глубоко вздохнул и дотронулся до ее щеки.

– Если я когда-нибудь ударю тебя, – горько произнес он, – я буду полным ничтожеством.

Легкая улыбка появилась на ее лице, уверенная теперь в свой власти над ним, она приникла к мужу. Он обнял ее:

– Эдит, Эдит, никогда, никогда я не причиню тебе боль. Сердце мое, как мы можем ссориться? – Он жадно поцеловал ее, все одиночество и все напряжение этих месяцев нашли наконец освобождение. Она принадлежала ему, но что-то в подсознании его беспокоило, он знал: что-то вторглось в их отношения, что-то, что могло отнять ее, что-то непростое, о чем он и не думал когда-то в Нормандии. Да, была любовь и страсть, но и нечто темное, следы какого-то неизвестного зла, и в смешанном чувстве страха и любви он поднял ее и понес к кровати. – Эдит, любовь моя, сердце моего сердца, я не вынесу этого, это не должно произойти, – он не знал сам, что говорил, и она не понимала значения слов, поглощенная любовью. Страх, наконец, оставил его, слова смешивались с поцелуями до тех пор, пока он не забылся.

Только после, когда он тихо лежал рядом с ней, когда чувствовал ее успокаивающие руки, он окончательно освободился от этого странного, незнакомого, не имеющего названия чувства.

Глава 3

Летними днями Вальтеоф возил Эдит по всему графству. Он показал ей Дюрхэм, где епископ Лоррейн с любовью их принял, он возил ее в Монквермут и в монастырь в Джэрроу, но Эдит больше предпочитала спокойные долины, где протекала река Варф, и окрестности Йорка, хотя они и были опустошены, и они через несколько недель вернулись в Элдби.

Только один раз он затронул тему их разговора во время той ссоры, и не для того, чтобы упомянуть о детях.

– Я хотел бы видеть Ателаис здесь, – сказал граф, – дома она слишком много думает о Дипинге.

– Ей надо было бы выйти замуж за де Руля, – ответила Эдит.

– Я тоже так думаю, но я не в силах принудить ее к этому браку. Как я могу, – лукаво улыбнулся он графине, – если я сам женат по любви?

Они были одни в своей комнате, и Эдит подложила свою ручку на его загорелую руку, обильно поросшую золотыми волосами.

– Мы женаты по любви, – согласилась она, – но нам разрешили так сделать, потому что мой дядя счел это политически выгодным.

– Он говорил, что это меня с ним свяжет и докажет, что он может быть щедрым.

Эдит рассмеялась:

– Может быть, но он ничего не делает без задней мысли: мы служим его целям… ты как единственный высокородный англичанин, оставшийся, чтобы объединить народы, и я, чтобы поддерживать нормандские интересы.

Граф почувствовал себя неловко.

– Ты думаешь, поэтому…

– Конечно, – она погладила его руку, напрашиваясь на поцелуй, но впервые он поцеловал ее рассеянно.

– Возможно, я не так уж отличаюсь от него, желая брака Ателаис и Ричарда.

– Она хочет этого. Я уверена.

– Я думал, она его ненавидит?

Эдит рассмеялась и погрозила ему пальцем.

– Мой господин, ты мало знаешь женщин. Когда мы ненавидим, мы близки к любви, и любовь может легко обратиться в ненависть. Когда приезжает мессир де Руль, она всегда на него тайком посматривает, а когда она отворачивается – он смотрит на нее. Поверь мне, я знаю.

– Если это так, а я верю тебе, сердце мое, я совершенно в этом ничего не понимаю, тогда я снова поговорю с Ричардом, когда мы вернемся домой.

Но было еще так много дел, что, казалось, пройдет вечность, прежде чем они вернутся на юг. Он обязательно навестит все церковные наделы графства и сделает все, что может, для несчастного народа, умирающего от голода. Вот и теперь, где бы он ни проезжал, люди благословляли его имя, называли своим благодетелем, и их любовь его невероятно трогала. Это радовало и его приближенных – Хакон и Ульф гордились им больше, чем собой, и когда его приветствовали на улицах Йорка, Торкель поглядывал на графиню, как бы говоря: «Вот он какой!» Однако нормандка вызывала меньше энтузиазма, хотя народ и воздавал ей должное. Однажды Ульф сказал Хакону:

– Почему она такая гордячка? Она очень изменилась с тех пор, как мы вернулись из Нормандии, – Теперь это был крепкий паренек с широкой грудью. – Там она была простой девушкой, и я думаю, мало кто из нас хорошо ее знает, даже граф, несмотря на всю свою любовь.

Они прогуливались вдоль Йорской речки, и Хакон остановился, уставившись в воду, мерцающую в последних лучах июньского солнца. Ласточки, низко пролетев над водой, взмывали вверх.

– Она когда-нибудь причинит ему зло, – неожиданно сказал он, – я это знаю.

– Почему? – спросил Ульф. – Каким образом? Она же его жена, у них дети, и будут еще, я думаю. Разве женщине этого мало?

– Бог знает, чего она хочет. – Хакон подумал о своей нежной женушке с ее мягкими движениями, ее любовью. Она была как розовое яблоко, согретое солнечными лучами. Графиня, думал он, совсем другая. – Она получит то, чего хочет, – наконец сказал он, – и ей нет дела, если она в результате причинит ему боль.

– Откуда ты это знаешь? – Ульф присел и начал бросать камушки в уток не для того, чтобы причинить им вред, а чтобы повеселиться при виде того, как они ковыляют по пляжу. – Ты всегда думаешь, будто знаешь, что люди скажут или сделают.

– Ну, я повидал больше твоего, – ответил Хакон, – но даже ты видишь, какая она жестокая. Она велела этому бедняге собирать вещи, ну, тому, который просил лачугу около церкви, потому что ему нечем было заплатить ренту. Граф ему дал год, чтобы выплатить.

– Я слышал об этом, но ты явно не знаешь, – гордо прибавил Ульф, – что он пошел к Торкелю Скалласону на следующий день, и Торкель дал ему работу на кухне от имени графа.

Хакон ухмыльнулся:

– У поэта больше души, чем у нас всех вместе взятых. Не удивительно, что они с графиней не могут договориться. Что же касается того, кто из нас больше знает, то я тебе скажу, что граф пригласил его слугой, так что графине придется принимать еду из рук этого человека.

Он слегка подтолкнул Ульфа, и тот скатился в траву. В следующий же момент он поднялся, улыбаясь, и накинулся на Хакона так, что тот упал навзничь. У Ульфа это вызвало взрыв смеха.

– Вот тебе! Я всегда говорил, что когда-нибудь тебя поборю. Будешь ты теперь на меня нападать?

Хакон поднялся на ноги, отряхиваясь.

– Вот это мускулы! – Внезапно он схватил Ульфа за ноги, и они покатились по земле, борясь и смеясь одновременно до тех пор, пока, наконец, Хакон не закричал:

– Хватит! Хватит! Ты теперь мужчина, мой маленький Ульф, и мне ровня. Пойдем, я угощу тебя кружкой пива и ужином.

Через несколько дней, когда Вальтеоф был по делам графства в Тэдкастере, графиня вызвала Ульфа к себе. Она, как обычно, занималась делами различных уделов, бегло просматривала отчеты управляющих и посчитала нужным исправить в них ошибки. Ей необходим был гонец, и как раз под рукой оказался Ульф.

Он пришел, крепкий, улыбающийся, всегда готовый услужить ради своего господина и графине тоже, хотя и разделял чувства Хакона в отношении ее.

– Немедленно поезжай в Винтингэм, – сказала графиня, – кажется, это не больше, чем двадцать пять миль отсюда. Там есть поместье, Херонсмилл, владельцем которого является Альден. Он не заплатил этим летом десятину и должен снарядить один корабль и прислать корму для двадцати лошадей. Скажи ему, чтобы он прислал то, что должен. Ты вполне сможешь вернуться к завтрашнему дню.

Ульф поколебался, прежде чем ответить:

– Моя госпожа, боюсь, это займет больше времени, потому что земли Сеттрингтона принадлежат дому Карла, и граф запретил нам на них ступать. Я должен буду поехать кругом – на запад через Мальтон.

– Глупости, – нетерпеливо ответила Эдит. – Никто не будет разбираться со слугами из-за дел графа.

Ульф вздрогнул и перестал улыбаться.

– Мой отец, госпожа, был таном Геллинга и другом графа. У меня есть свои собственные земли и я не слуга, хотя и служу графу.

Эдит посмотрела на него с удивлением:

– Я оскорбила твое достоинство? Ну, как бы там ни было, отношения вашего господина с Магнусом Карлсоном – это его дело, и тебя они не касаются. – Тон у нее был жестокий, и так как он все еще сомневался, она прибавила: – Иди и принеси мне завтра ответ.