Сыщицы-любительницы Кира и Леся - С царского плеча

Леся затруднялась с ответом. Но остальные жители не обращали на странных людей в белых простынях ровно никакого внимания, хотя и старались все же держаться от них подальше. Однако отходили не с поспешностью, а с каким-то тактом, словно не хотели отрывать людей от важного занятия. Так что Леся сочла одетых в белые простыни всего лишь безобидными чудаками, своего рода ряжеными. О том, как сильно она заблуждалась, ей предстояло узнать лишь позднее.

– Ой, а Ванька-то! Где же Ванька? – спохватилась она. – Куда он делся?

Но Леша, который стоял поблизости, быстро ее успокоил:

– Не переживай, он уже с местными мальчишками познакомился. Вон они там играют.

Леся взглянула в ту сторону и увидела, как Ванька с радостным лицом возится в пыли вместе с другими ребятами, которые самодельным кнутиком гоняли заточенный книзу цилиндрик – чижа. Судя по визгам и смеху, ребята уже успели полюбить своего нового друга.

– Пойдемте, я покажу вам дом, – произнес Леша, потянув друзей за собой.

– Дом?

– Отец распорядился, чтобы нам для ночлега выделили дом. Он большой, там хватит места для нас всех. И Ванька будет с нами, так лучше для всех нас.

Вопреки собственным словам, выглядел Лешка далеко не радостно. Было заметно, что он сильно озабочен и ему во многом не нравится то гостеприимство, которое оказано его невесте.

Но сам дом оказался добротным, сложенным из громадных бревен. В нем было три спальни, современная кухня с газовой плитой и одно общее помещение, которое могло быть и столовой, и гостиной, и даже молельной комнатой, потому что в красном углу перед лампадкой тут находилось множество икон.

– Уф! – выдохнул Лешка, когда они все оказались внутри дома. – Устал я чего-то сегодня. Как с самого утра приехали, так и закрутилось. Бабы Настю схватили, по домам потащили. Меня мать к себе позвала, братьев, всю другую родню рядом со мной усадила, начала меня о невесте расспрашивать. Что да как, просто допрос мне устроили.

– Но отца ты еще не видел?

– Он в молельном доме затворился.

– И что он там делает?

– Как это что? – удивился Лешка. – Молится, с Господом общается. Насчет меня совета спрашивает.

– А чего тут спрашивать? Все ведь предельно просто. Вы ждете ребенка, вам необходимо пожениться.

– Это для вас просто, а для отца любое решение в жизни – это прежде всего повод, чтобы посоветоваться с его любимым Богом. Я ведь его младший сын, по нашему обычаю, именно мне надлежит остаться в родительском доме и заботиться о моих родителях до самого их конца. Таков долг младшего сына. Старший, первенец – всегда назарей.

– Кто?

– Потом объясню, – отмахнулся Лешка. – Средние сыновья живут своими домами. А младший сын остается с родителями. Перед тем как я уехал в город, отец мне уже и невесту присмотрел. А я жестоко его разочаровал. Сын пророка и вдруг поступил не так, как должно. Думаю, отцу нелегко было смириться с тем, что я сделал собственный выбор, не пожелал смириться перед ним, как другие.

– Но ведь твой отец в конце концов тебя простил?

– Да. Но думаю, он до последнего не терял надежды пристроить меня за выбранную им невесту и заставить осесть дома вместе с ним и с той девушкой, которая устраивала бы его в качестве матери его будущих внуков.

В голосе Лешки слышалась и тоска, и раздражение, и даже злоба. И чтобы отвлечь его, Кира спросила:

– Скажи, а кто те люди с длинными волосами и в белых одеждах, которых мы видели.

– Это назареи.

– Кто они такие?

– Первенцы, которых родители посвятили служению Богу. Им не поручают никакой работы, в свободное время они лишь могут пасти скот или заниматься земледелием для собственного удовольствия. Их основное занятие – прислуживать отцу и нести караул в молельном доме.

– Какой караул?

– Когда отец удаляется для молитвы, над домом молитвы зажигают белый огонь. Все в поселке видят его и знают, что отец молится за них всех.

– И назареи ему в этом помогают?

– Всякая другая работа им запрещена.

– А почему у них длинные волосы?

– Они их не стригут.

– Никогда?

– С самого рождения. И бород тоже никогда не бреют.

– Но моются?

– Это да. Для них отец разработал особый очистительный ритуал. Очень сложный и долгий. Так что ежеутреннее и ежевечернее омовение в чистой проточной воде рук, ног и лица входит в обязательную программу каждого назарея.

Кира хотела расспросить еще о многом. Можно ли этим людям жениться? А общаться с другими людьми? Петь? Веселиться? Или же вся их жизнь – это сплошная молитва и размышления о Боге? И чем тогда они отличаются от обычных монахов?

Но в этот момент в дверь влетела раскрасневшаяся Настя. При виде невесты Лешка тоже вскочил на ноги. И вдвоем они с трудом выпихнули обратно на улицу нескольких особенно настырных теток, захлопнули за ними дверь, и Настя буквально упала на диван.

– Уф, достали! – просипела она, с отвращением срывая с головы платок. – Как же их много! А где Ванька?

– Играет с другими ребятами.

Настя тут же забыла про сына. Она огляделась по сторонам и выразила одобрение:

– Очень хороший дом.

– И совсем новый, – заметил Лешка. – Его построили всего пару лет назад.

– А кто тут живет? – заинтересовалась Кира.

– Мы.

– Ну, это сейчас. А вообще?

– Никто.

– Как это?

– Этот дом предназначен для гостей.

Какое-то непонятное сомнение царапнуло Киру, и она спросила:

– Так было всегда?

– Наверное.

Лешка явно не хотел говорить на эту тему. Он повернулся к Насте и сделал вид, что занят разговором со своей невестой. Но Кира, когда ей что-то нужно было выяснить, начисто забывала про правила хорошего тона.

– А кто принес сюда иконы? – затеребила она Лешку. – И мебель? И все вещи? Не похоже, чтобы тут была гостиница, больше похоже на жилой дом.

– Да какая вам-то разница? – неожиданно вскипел Лешка. – Вы сегодня приехали, послезавтра уедете. Всего-то и надо, что две ночи где-то переночевать! Чего вы ко мне пристали?

Было в его всплеске что-то неладное, как будто бы он знал правду об этом доме, но не хотел открывать ее друзьям. Но в то же время Лешка понимал, что просто отговориться незнанием он не может. Ведь он регулярно навещал своего отца, а значит, не мог не видеть, как возводится, а потом и заселяется этот дом.

– Ты чего это кричишь? – удивилась Кира. – В моем вопросе не было ничего дурного.

И отведя глаза, Лешка быстро пробормотал:

– Изначально как гостиница этот дом был предусмотрен. К нам самые разные люди приезжают, не всегда бывает удобно поселить их к семейным людям в их дом. Ну, молодой мужчина не всегда приятен в доме, где живет молодая незамужняя женщина. Чистота нравов для отца очень важна.

Кира пожала плечами. Во-первых, домов в поселке предостаточно, почти две сотни. Для того чтобы поселить нечастого гостя, вполне могут найти какую-нибудь пожилую бездетную семью, представители которой еще достаточно крепки телом, так что будут только рады небольшому разнообразию в своей жизни в виде гостя. И вообще, строить целый дом со всеми подсобными помещениями, в том числе и для скота, разбивать на заднем дворе огород, копать картофельные грядки, которые, пусть и заросшие, но все еще находились перед окнами, это было довольно странно.

– Под гостиницу больше бы подошло помещение с отдельными номерами, закрывающимися на ключ. А тут двери даже без замков.

– Среди нас воров нету!

– Но ведь в гостинице останавливаются и приезжие.

– А кто, кстати, сюда приезжает? Судя по тому, как радостно нас встретили местные жители, гости тут большая редкость.

Это заинтересовался уже Лисица. Кира, почувствовав поддержку, приободрилась. А вот Лешка, наоборот, скис.

– Ну, вы же приехали, – пробурчал он. – И другие приезжают. По разным надобностям, в гости к родственникам.

В гости к родственникам, так могли бы у родственников и пожить.

– А почему вы-то с Настей тут? – спохватилась Леся. – В гостевом доме? Почему ты не остановился у своих родителей?

Лешка окончательно расстроился. Но деваться ему было некуда, на него напирали со всех сторон, да еще Настя смотрела весьма требовательно, и он ответил:

– Отец пока не дал мне своего благословения.

– На что?

– На то, что я могу ввести Настю в его дом.

– Бред! – вспыхнула от возмущения Леся. – Что за средневековые выходки?

– Ты не можешь войти в свой собственный дом, потому что твой отец не одобрил пока что твоей невесты?

– В этом весь мой папаша, – грустно улыбнулся Леша. – Я вас предупреждал о нем. И я до последнего не хотел знакомить с ним Настю. Могли бы тихо пожениться, отец ничего бы и не узнал.

Но теперь уже возмутилась Настя.

– Да что ты такое говоришь, милый! – воскликнула она. – Как это наш ребенок и вырос бы без дедушки и бабушки! Это же непорядочно в отношении них. Независимо от того, как твой отец сейчас отреагирует, он имеет право знать, каков твой выбор.

В глазах Насти явственно читался вызов. Она не собиралась позволить своему мужчине играть на два фронта. Он должен быть либо с ней целиком и полностью, вплоть до разрыва со своими родителями, либо порвать уже с ней. Настя знала, чего боялась. Ее первый муж был полностью зависим от мнения своей авторитарной мамочки. И хотя он все же под давлением обстоятельств женился на Насте, так сказать, прикрыл их общий грех – ребенка, но ужиться с ним Настя не смогла. В личную жизнь молодых супругов постоянно вклинивалась дражайшая свекровь, которую Настя начала ненавидеть до такой степени, что под конец ее трясло от одного звука шагов приближающейся свекрови.

Та, в свою очередь, Настю невзлюбила с первого взгляда. И все-то ей было плохо, и все не так в невестке. Слова свекровь цедила сквозь зубы, никогда не улыбалась Насте, не говорила ей ничего хорошего. Обращалась с ней как с прислугой и даже хуже, ведь никаких денег Настя за свою тяжкую работу не получала, а значит, жила на иждивении супруга, который не стеснялся ее этим же и попрекать.

И Настя пришла к выводу, что надо собирать манатки, сына и уходить, если она хочет сохранить хоть каплю самоуважения. Она ушла, получила развод, стала строить новую жизнь. И вот ей посчастливилось повстречать Лешку, который с успехом заменил Ваньке отца, возился с мальчиком, играл и занимался с ним, да еще и делал это куда старательнее, чем родной папаша, который быстро построил новую семью с новыми детьми и совсем забыл про своего старшего ребенка.

Всем окружающим казалось, что Настя в отношении Лешки слишком уж настороженно держится. Как говорится, обжегшись на молоке, она немножечко сильнее дула на воду.

– Лешка у тебя не то, что твой первый муженек. Он – нормальный парень. Может быть, чуточку мягкосердечен. Но тот – сразу же было видно, – что хлюпик и эгоист.

– Да, Лешка отличный, – соглашалась Настя. – Но ведь это сейчас. А ну, как после свадьбы его мамочка переберется к нам? Смогу ли я жить с ней? А со свекром? Пойми, я должна знать, какие это люди. Только тогда я по-настоящему пойму Лешку.

Отказать Насте в этом ее праве Лешка не мог. Хотя и выражал всем своим видом сомнение по поводу того, как поведет себя папаша.

– По телефону он со мной на эту тему разговаривать отказался. Буркнул: приезжай, мол, разберемся. Вот мы и приехали, а он к нам не выходит. И что делать теперь, я даже не знаю.

– Ничего, посидим, подождем. Твой папа часто так засиживается в молельном доме?

– Когда вопросы важные, то да. Но сейчас… тут ведь не надо никакой сложной стратегии придумывать. Тут либо да, либо нет.

– Наверное, он просит Господа позволить ему судить праведно без личной неприязни.

– Ох, не пройдет наш обман, – внезапно ударился в панику Лешка. – Узнает он, что Ванька Настин ребенок.

– Кто ему скажет?

– Отец у меня прозорливец. Иной раз скажет такое, чего он ну никак не мог знать. А откуда узнал? Спросишь у него, он говорит, Ангел Господень сказал.

– И… и часто этот Ангел Господень к твоему папе приходит? – поежилась Леся, которой внезапно стало холодно и неуютно.

– Когда как, – отозвался Леша, но внезапно прервал разговор, насторожился и даже повернул голову в сторону окна.

Леся и остальные тоже прислушались. На улице явственно усилился шум. Слышались вопросительные и встревоженные голоса людей. Лешка поднялся со своего места и выглянул в окно. В ту же минуту лицо его побледнело, а кулаки сжались так сильно, что косточки на пальцах побелели.

– Кажется, началось, – прошептал он вполголоса. – Огонь погашен. Значит, отец вышел из молельного дома. Он сюда идет!

Голос Лешки стал совсем тонким и высоким. И оборвался он почти на визге. Все с удивлением посмотрели на него. Таким друзья Настиного жениха видели впервые. Кажется, Лешка не шутил, когда говорил, что до смерти боится своего отца. И сейчас сын был близок к панике.

– Ну, не убьет же он тебя, – произнесла Кира, желая его подбодрить, но получилось только еще хуже.

Лешка кинул в ее сторону такой затравленный взгляд, что Кире стало здорово не по себе. Каким же монстром должен быть старик, чтобы так запугать своего собственного взрослого сына, заметьте, давно живущего отдельно от своих родителей?

Очень скоро Кира получила исчерпывающий ответ на свой вопрос. Дверь в гостевой дом внезапно распахнулась, и на пороге возникла огромная фигура. Отсвет заходящего солнца освещал его спину. Детали разглядеть было невозможно, один лишь светящийся силуэт в просторном развевающемся плаще или даже тоге. Вот только умиротворения от этого силуэта не исходило. А голос, когда он раздался, был гневным и даже угрожающим.

– Грешницу к нам в дом привел! – громко произнес голос. – Блудницу!

Все ошарашенно смотрели на это явление, раскрыв рты. О ком говорит старец? Кто блудница?

– Отец, – залепетал Лешка. – Это… это Настя. И ее родственники… и друзья.

Но голос гремел дальше:

– Блудницу ты в жены хочешь взять!

Все невольно затрепетали, но Лешка неожиданно сумел взять себя в руки и почти твердо спросил:

– Ну что ты опять начинаешь? Я же тебе все объяснил. Мы с Настей уже много лет вместе. Мы хотим пожениться.

– Не пущу грешницу в свой дом!

– Что ты говоришь, отец? Настя очень хорошая.

– Замужем она была до тебя. И сын у нее есть, она его с собой привезла, он сейчас в грязи с другими пацанами копается.

Все окончательно оторопели. Вот это да! И как старик мог это узнать? Кто ему сказал? Ведь Лешка ему точно ничего не говорил, опасаясь еще больше настроить отца против своей невесты.

– Что смотрите? – неожиданно усмехнулся старик. – Удивляетесь?

Шагнув в дом, он неожиданно сделался совсем не страшным, а просто величественным и рослым. Лицо у него было открытое, взгляд прямой. И хотя чувствовалось, что это человек с очень сильный волей, но в то же время настоящей злобы или подлости в нем не было. Да и стремления подавить других ради собственного удовольствия тоже.

– Открытый другим сосуд ты себе взял, – укоризненно произнес он, глядя на сына. – Открытый и отпитый кем-то другим. Поэтому и говорю, блудницу ты в дом хочешь ввести. Да еще сын ее – чужая кровь.

– Отец, но все мы грешили.

– Верно, – кивнул старец. – Грешили. От самого первого человека на земле все мы грешны.

Он долго смотрел на своего сына, но Лешка выдержал его взгляд. Тогда старик, взглянув на Настю, неожиданно очень требовательно произнес:

– Говори! Будешь моему сыну верной женой, покорной и любящей?

– Что?

– Отвечай мне правду! Хочешь видеть моего сына счастливым или предпочтешь, чтобы он сам тебя счастливой делал? Мечтаешь, чтобы он угождал тебе во всем и это считал своим счастьем? Так ты жизнь с моим сыном видишь?

– Нет, что вы! Я хочу, чтобы мы с Лешкой построили…

– Замолчи, – буркнул старик. – Сам все вижу.

Он делал руками странные пассы, приказывая всем умолкнуть.

– Так-то ты девка неплохая, но я уже говорил, другим человеком порченая. Хорошего внука от тебя уже не дождешься. Тот ребенок, что под сердцем носишь, девкой уродится. А более у тебя детей уж и не будет. А с другой стороны, что мне за беда? У меня и без вас полно отпрысков.

И повернувшись к Лешке, старик вполне мирно спросил:

– Ну, думай сам, наследства я тебя лишу, не отдам я наследства в чужую кровь, но на женщине этой можешь жениться.

– Так ты не против? – обрадовался Леша.

– Сказал уже.

– Тогда я выбираю Настю! Деньги мы с ней и сами заработаем.

Старик ничего не ответил. Он сосредоточенно о чем-то размышлял.

– Тогда в воскресенье свадьбу и сыграем, – произнес он. – Дольше тянуть нечего. А воскресенье – хороший день для свадьбы. Сам я вас и обвенчаю перед Богом.

– Хорошо, отец, как скажешь.

Лешка был явно обрадован тем, как все обернулось. А вот Настя как-то смутилась. Ей явно не хотелось, чтобы их венчал весьма странный папаша ее жениха. Но возражать она не осмеливалась, прекрасно понимая, как хрупок мир, который только что был достигнут между отцом и сыном.

– Ритуал провести надо, – произнес старик. – Очиститься вам обоим необходимо перед свадьбой. Особенно ей.

И он кивнул в сторону Насти.

– И после родов ты очистительной жертвы не приносила, и как от мужа ушла, грехом это не считала, прощения за то не просила. И сейчас ты потому еще нечиста, что с чужим женихом на постели валялась и от него забеременела без отцова благословения.

Глаза у Насти выпучились до такой степени, что подруги испугались, как бы они у нее вообще не вывалились. Терпение ее подошло к концу, и она явно намеревалась сказать нечто дерзкое этому старику, который с невозмутимым видом обвинял ее в греховности. За что она должна была просить прощения? И у кого? У него, что ли?

Но то ли слов у Насти было слишком много, и они создали на выходе пробку. То ли по другой причине, но она не издала ни звука кроме едва слышного тоненького шипения, какое бывает, когда в надутой шине образуется маленькое отверстие.

Однако старик не обращал на нее больше внимания. Он вновь смотрел исключительно на своего младшего, и надо полагать, любимого сына и говорил:

– Поэтому прежде, чем войти в мой дом, вы оба тут эту ночь переночуете. Я же нынче вечером облачусь в черные одежды скорби и буду за вас просить у Господа прощения. А завтра утром, если Господь милостив будет, к вечеру вы оба уже чисты станете. И я облачусь в свои белые одежды. И также чист буду.

– Ну… а мы? – произнес Лисица, отважно шагнув вперед. – Как с нами быть? Нам тоже нужно очиститься? Или как?

– А вы…

Старик лишь мимолетно скользнул по всей компании друзей взглядом.

– А вы в блуде как жили, так и дальше проживете. Мне до вас дела нет. На свадьбу можете остаться, милости прошу. А уж как вы дальше жить будете, в грехе или праведности, дело ваше. Помолюсь и за вас, чтобы духовное зрение в вас открылось хоть на мгновение, чтобы вы увидели мерзость, в какой живете, ужаснулись содеянному и исправились.

И с этими словами Лешин папаша вышел из дома так же стремительно, как и вошел в него. И долго еще после его ухода в комнате висело молчание. Каждый пытался придумать что-нибудь достойное сего момента и не мог.

Глава 3

– М-да… – первым пришел в себя Лисица и, взглянув на Лешку, добавил: – Конечно, меня предупреждали, что отец у тебя со странностями, но чтобы настолько…

– Я даже и предположить не могла, как тут все запущенно, – поддержала его Кира.

– Скажи, а он всерьез во все это верит? – заинтересованно и в то же время сочувственно спросила Леся у Леши.

Тот кивнул и прибавил:

– И не он один. Батя в свою веру весь наш поселок обратил. Когда он сюда пятьдесят лет назад переехал, Зубовка была самой обычной деревней. В ней тихо доживали свой век несколько пенсионеров, и имелась парочка местных пьяниц, которым все было по фигу. Молодежь и трудоспособные люди предпочитали выбираться в город. Там жизнь была чище, легче и веселей.

Отец Лешки приехал в Зубовку не один. С ним была жена – верная союзница и сподвижница, пятеро детей и двое братьев, у одного было на тот момент двое детей, у другого детей не было по причине слабости здоровья. Коренные жители Зубовки сначала не поняли, что с приездом братьев жизнь их круто поменяется. Но когда трудолюбивые братья, их жены и дети принялись облагораживать Зубовку, пришлось понять и принять происходящие перемены.

И надо сказать, что отцу Захарию, так называл себя самопровозглашенный глава поселения, и его двум братьям Иову и Илларии то ли по благословению Божьему, то ли по другой какой причине, но все удавалось. И по истечении некоторого времени поселок стало не узнать.

С годами число жителей общины увеличилось. Рождались дети. У самого отца Захария число детей возросло до тринадцати, что всеми жителями поселка рассматривалось, как некое особое Божье благоволение и несомненное подтверждение праведности самого Захария. Ведь еще с давних времен известно, что Бог благословляет плодовитостью и здоровьем только тех людей, кто строго следует его заветам. К трем братьям и их близким пристало еще некоторое число сподвижников, которые были согласны вообще не прикасаться к спиртному, жизнь вести праведную, не красть, не завидовать своему ближнему, на чужих жен не засматриваться, а из развлечений читать Библию и особенное внимание уделять Ветхому Завету.

Бог грозный и карающий нравился отцу Захарию значительно больше, чем Бог милостивый и всепрощающий. Поэтому изучению Пятикнижия Моисея тут уделялось особое внимание. Но и другие богословские книги были в большом почете. Из светской литературы здесь имелись лишь школьные учебники, да и на них отец Захария посматривал косо.

При желании Лешка с легкостью мог бы сдать экзамен по богословию и поступить в духовное училище или даже академию, потому что с детства только и слышал, что священные изречения, но вот беда, ему такая жизнь была не по вкусу. Единственное, в чем отцу приходилось делать уступку существующему порядку в стране, так это в том, что он отпускал детей в школу, а юноши шли служить в армию. Некоторые возвращались назад, другие находили себе пристанище в большом мире. Однако процент «невозвращенцев» был мизерным. Из десяти ушедших юношей назад возвращались восемь-девять человек. В свою очередь, эти молодые люди женились, заводили собственных детей, начинали упорно трудиться, и их трудами и стараниями поселок Зубовка продолжал разрастаться и богатеть.

В этом друзья смогли убедиться и сами, когда после полученного «благословения» отца Захария решились пройти по поселку и его окрестностям.

Стояло лето, темнело поздно. Да еще и вечер выдался удивительно ясный, теплый и безветренный. Весь народ вышел из своих домов на улицу. К Насте уже все присмотрелись, теперь любопытство местных женщин вызывали Кира и Леся. Впрочем, если Настю они сразу же сочли своей, все-таки Лешкина невеста, то к Кире и Лесе они так бесцеремонно подойти не решались. Робели, поглядывали на них издали, но близко не подходили.

Однако когда друзья вышли за территорию поселка, небольшая толпа последовала за ними.

– Они всегда за нами следом будут ходить? – поинтересовалась Кира, которую эта непрошеная свита напрягала. – Как им объяснить, что мы хотим остаться одни?

– Боюсь, это невозможно. В поселке не существует такого понятия, как уединение, разве что за исключением уединения молитвенного. В остальном жизнь каждого члена общины должна быть насквозь прозрачна. Все знают все про каждого, скрывать людям нечего, ведь тут не грешат.

– И что же, – заинтересовалась теперь уже и Леся, – у вас совсем не случается преступлений?

– Нет.

– Не крадут, не убивают?

– Что вы! О таком мне даже слышать не приходилось. Был один пьяница, отец беседовал с ним много раз, но тот упорствовал в своем грехе. Поэтому в конце концов у отца лопнуло терпение, и он выдворил Никитку из поселка.

– Как это выдворил?

– Выгнал.

– Взял и выгнал?

– Да.

– И тот ушел?

– А что ему еще оставалось делать? Ушел, конечно, раз отец так ему велел.

– И кто теперь живет в его доме?

– Его жена и дети.

– Они остались?

– Их отец оставил, потому что они, в отличие от самого Никитки, вели жизнь праведную. Но и им тоже после изгнания блудной овцы пришлось пройти через церемонию очищения.

– Кстати, а в чем она заключается эта церемония? – спросила Настя. – Я так понимаю, нам с тобой придется завтра ее пройти?

– Да. Но ничего страшного или неприятного нам не придется делать. Сегодня мы сходим в баню и спать с тобой ляжем отдельно. А завтра отец прочитает свои молитвы, споет парочку псалмов, потом мы омоем руки, лицо и ноги в специальной чаше для омовений. Он еще помолится, и мы можем считать себя очищенными.

– Так просто?

– Ну, кажется, что просто. Но отец очень серьезно относится к такого рода вещам. Ты лучше с ним не спорь, пусть делает, как ему нравится.

– Я и не собиралась даже, – вздохнула Настя.

Они прогулялись вокруг поселка, рассмотрели тщательно ухоженные поля, на которых колосилась пшеница, рожь и ячмень. Были тут и картофельные поля, капустные и морковные – большие и опять же дотошно обработанные. Нигде ни сорняка, ни лишней веточки. Аккуратные длинные ряды, способные принести осенью богатый урожай.

Были тут и теплицы, в которых росли теплолюбивые растения: томаты, баклажаны, огурцы и даже дыни с арбузами.

– Никаких ГМО или тому подобной гадости. Отец считает недопустимым вмешательство в природу.

В поселке был собственный парк посевной и уборочной техники. Имелся свой коровник, где содержалось поселковское стадо. Имелись тут также и охраняемые рыбные пруды, в которых весело плескались жирные карпы и другая рыба.

– Можно будет поудить рыбку, если желание есть.

Но пока друзья лишь оглядывались по сторонам, впитывая в себя новые впечатления. Всюду в поселке, даже на скотном дворе царила удивительная чистота и порядок. Все коровы стояли гладкие, с веселым выражением на мордах. Днем они паслись на лугах, лишь под вечер их загоняли на дойку и ночлег. Овцы были чистенькими, еще не успевшими зарасти шерстью по самые уши, но уже довольно кругленькие и тоже веселые.

– А вот свиней отец не держит. Зато у нас есть куры, гуси, индюки и прочая птица. Есть даже голубятня, но это скорей для детской забавы, чем для еды.

– Богатое у вас хозяйство, – заметил Эдик.

– Оно создавалось не один год. Когда мой отец с его братьями приехали в Зубовку, тут ничего не было. Они все начинали строить с нуля.

– А твои дядья тоже такие строгие?

– Не знаю. Я их уже не застал. Они умерли еще до моего рождения.

– А мать или отец тебе про них не рассказывали?

– С отцом говорить бесполезно. Если он сам не захочет, то ничего не расскажет. А мама и сама не знает.

– Как это?

– Моя мама – вторая жена моего отца. От первой супруги у него было тринадцать детей – мои старшие братья и сестры. Все они, кроме Виссариона, женаты. От мамы у отца только я и моя сестра.

– А где твоя мама сейчас? – спросила Кира.

– В самом деле, – поддержала ее и Леся. – Отца мы твоего видели, а ее еще нет.

– Мама приходила.

– Приходила, издалека рукой нам помахала и ушла, – вмешалась Настя. – Разве это приветствие сына и будущей невестки?

– Маме, как и братьям, и всем остальным членам общины, запрещено полноценно общаться с нами до той поры, пока мы не пройдем обряд очищения.

– Так поэтому люди к нам не решаются подойти? – догадалась Настя. – А я все думаю, чего они со всех сторон глазеют, следом бредут, а близко не подходят.

– Заразы боятся! – хмыкнул Эдик. – Чокнутые они тут все. А твой папаша, ты уж Лешка не обижайся, больше всех!

Лешка ничуть не обиделся, он лишь сказал:

– Сколько я себя помню, он всегда был таким, ни чуточки не изменился за все эти годы.

– Сколько же лет твоему отцу?

– В следующем году ему исполнится восемьдесят пять.

– Ого! Преклонный возраст. А выглядит куда моложе.

– Здоровье у папы отменное. Ни разу не помню, чтобы он жаловался на какую-то боль где бы то ни было.

– Выходит, ты родился, когда ему было шестьдесят?

– Да. А потом родилась моя сестра. И все, больше детей у отца уже не было.

– Это и неудивительно. В таком-то почтенном возрасте уже не до детей.

– Не знаю, мне кажется, что тут дело в маме. Когда она рожала сестру, то чуть было не умерла во время родов. Я помню, как все вокруг шептались, что дело плохо. Ради спасения жизни мамы отец даже отступил от правил и пригласил в поселок врачей. Обычно он сам врачует всех занедуживших, у него дома есть даже целая аптека.

– Серьезно?

– Отец имеет звания и награды в области медицины. Но в тот раз он пригласил в поселок специалистов из города, и они сразу же увезли маму в больницу. Назад она вернулась лишь спустя месяц – слабая и очень бледная. И я помню, как долго ей потом пришлось лежать. Врачи сказали, что следующие роды ее просто убьют. Наверное, отец любит маму, поэтому он оставил ее в покое. Теперь у мамы своя комната, а отец спит в гробу.

– Что?

Подругам показалось, что Лешка так неостроумно шутит. Но оказалось, что все всерьез.

– Мой отец очень богобоязненный человек. Он счел, что неспособная родить жена и как следствие этого, прекращение размножения – это ему наказание за какой-то его грех. И с тех пор он окончательно замкнулся в себе, стал проводить еще больше времени, общаясь с Богом. Ну, и для стяжания плоти перебрался спать в гроб, который ему сделали по заказу.

Молельный дом, в котором не только отец Захария, но и все прочие жители поселка общались с Господом, друзья тоже осмотрели. Разумеется, внутрь их никто бы не пустил, но снаружи они смогли его быстренько оглядеть, потому что уже через минуту появился крепкий и широкий в плечах юноша – один из назареев, который вежливо, но твердо попросил их пройти дальше.