– Ты можешь пойти подопытным на факультет. Твои химические реакции станут научным пособием.
– Правильно, Вов, – сказал Леша. – Уж лучше чтоб на тебе опыты ставили, подключали к черепу электроды и кололи ацетилхолин, чем взять и все выучить.
– Ты нас, двоечников, не поймешь, – сказал Власов с тоской. Леша вежливо улыбнулся и виновато кивнул, а я согласилась с Власовым.
После очередного краха на занятии я пошла в преподавательскую. На крохотном стуле восседал профессор Соболев. На его богатом животе лопался грязный халат. Средняя пуговица не выдержала и отскочила. В пепельнице дымилась сигара.
– Ничего не говори. Я знаю, зачем явилась.
Я медленно кивнула и села напротив.
Конечно, он знал. И все это знали. Соболев никогда не брал деньгами, у него их и так навалом. Человек занимается ремонтным бизнесом. Но и за просто так профессор никому не помогал. Через пару мгновений в преподавательскую влетел маленький, сутулый студент.
– А в какую, говорите, прачечную?
– Запомни, придурок. «Бе-ло-снеж-ка». Или тебе это слово надо записать?
– Роман Евгенич, такой на улице Правды нет.
– Ну, тупица. Ладно. Ищи другую. Но со скидкой. И запомни – под лацканом – чернильное пятно. А на воротничке у нас что?
– Жирные разводы! – уверенно выкрикнул парень.
– Молодец. Все. Вылетел пулей. А зачетку оставь у меня.
– Спасибо вам! – Мелко кланяясь, студент удалился.
Большим и указательным пальцами Соболев вытер белые сгустки слюны с уголков губ. У него была сильная одышка. Голос – хриплый и прерывистый. Халат серел от пота. Лоб украшали сверкающие испарины. В моих почти что медицинских мозгах оформился вывод: «холестерин».
– Это ты у нас, значит, Форель?
– Я. Если честно…
– Молчать. Чем родители занимаются?
– Мама – журналист, папа – психолог.
– Братья-сестры имеются?
– К сожалению, нет.
– А ты случайно не знакома с представителями шоу-индустрии?
– Что?!
– А кто-нибудь в прокуратуре служит?
– Я бы не сказала…
Соболев задумался. Он докурил сигару, качнулся назад и медленно водрузил китовые ноги на стол.
– Ммм. Что с тебя взять-то?
Затем, долгой секундой позже:
– А у тебя есть, скажем, какие-нибудь таланты? Ты танцуешь? Или, может, поешь?
– Ну разве что как любитель.
– Продемонстрируй.
– Прямо здесь?!
– А что, в анатомичке тебе спелось бы лучше?
Я опрокинула голову вниз. Кажется, это был последний раз. Да, точно. Начиная с того момента я решила прекратить терпеть. Я больше не буду позволять над собой издеваться. Но пока эта мысль касалась отдаленной перспективы.
– Слушай, а как у тебя с аккуратностью? Дай тетрадь, гляну почерк.
– Переписать что-то надо? Не вопрос. Это я люблю (кстати, действительно люблю).
– Нет, не переписать. А руки у тебя – хорошие? Моешь часто?
– Прошу прощения?
– Ну, я вижу – ты девушка аккуратная. У меня для тебя серьезное партийное задание.
– Спасибо, – говорю, – товарищ Берия…
В моей голове бегущей строкой промелькнул список всевозможных вариантов, включая нехитрые хирургические манипуляции, а также действия уголовно наказуемого характера, связанные с химией или секс-услугами. Я почувствовала, что бледнею.
– В общем, речь идет о пяти килограммах сельди. Ее надо порезать. Только смотри у меня, режь тонко! Чтобы каждый кусочек просвечивал!
– Извините, я что-то не пойму.
– Банкет у меня, дура! Завтра тебя встретит человек. У него в руках будет два черных полиэтиленовых пакета. Он тебя узнает. Так что сама не подходи. Дальше идешь в лабораторию, торчишь там хоть до ночи и режешь сельдь. Ясно или не ясно? Или хочешь все-таки спеть?
– Нет, – сказала я, – с сельдью у меня выйдет лучше.
– Умница. Все, дуй отсюда.
– А как же…
– Не волнуйся. Я беру это на себя.
Рита услышала все и сказала:
– Форель против сельди. Кто победит?..
На следующий день я встретила человека с пакетами. Им оказался лаборант Сережа, друг Коли Игнатьева. Он любезно помог мне дотащить пять килограммов рыбы вверх по лестнице. Я прикрыла дверь, достала доску для порошков, помыла ее и начала резать.
Работа оказалась неприятной. Ноги сразу затекли. Тогда я переместила всю рыбу на парту; при этом добрая ее часть скатилась на пол, серым мясом вниз. Моя месть заключалась в том, что я его так и не сполоснула.
Сельдь я резала долго. За окном стемнело. Кто-то уже погасил свет в коридоре. Несколько раз мигнув, зажглись уличные фонари.
А ведь я уже давно так живу. Два года. Два года унижений, мольбы и клятв. И все это из-за какого-то глупого импульсивного решения поступать в мед. Стоит один раз смириться и проглотить обиду, и это ощущение подавленности растет как снежный ком. Я же всегда могу встать, возразить, ответить. Но что-то останавливает. Ну, допустим, меня отчислят. Я ведь не помру. Лучше чего-то лишиться, чем потом долго вспоминать, как я позволяла над собой издеваться. Я – далеко не отличница. Хотя честно стараюсь, учу. Да большая часть группы – не сильней меня. Периодически спасает случай, удача, деньги, в конце концов. Иногда везет, иногда – нет. Всем, кому довелось учиться в медицинском, известно: на протяжении шести лет ты словно участвуешь в автогонке. Один случайный удачный поворот – и выйдешь в финал. Одна случайная остановка – и система выплюнет тебя на просторы большого мира. И даже если ты умен, как, скажем, Коротков, или хитер, как Власов, или настойчив, как Лаврентьева, – все равно надо держать руку на пульсе. И посветить этой учебе, среде, профессии – всю жизнь. Другого не дано. Медицина…
Мои глубокие экзистенциальные рассуждения прервал странный грохот. Затем послышался тоненький мужской голос:
– Сука ты эдакая! Анархист! Наркоман!
Я бросила нож и скользкими руками схватилась за дверь, потом снова цапнула нож и выбежала в коридор.
– Пожалуйста, успокойтесь!!! – донеслось откуда-то издали.
– Нет, гад! Не успокоюсь я! И не смей, не смей меня успокаивать!
В дальней по коридору аудитории горел свет. Ворвавшись туда, я увидела лежащего на полу полуживого уголовника Игнатьева. Над его дрожащим телом возвышался остервеневший Анатолий Семенович Бурт. Вот он взмахнул деревянной табуреткой…
– Форель, Форель! – застонал Коля.
– Тихо ты, – уже более спокойно выдал Бурт. – Встань. Вытри кровь.
– Анатолий Семенович, у вас все дома?! – спросила я.
– Не смей, шалава! – огрызнулся педагог и опять схватился за табурет. Коля посмотрел на него жалобным взглядом. Бурт молниеносно отвернулся, опустил мебель, собрал папки под мышку, несколько раз злобно дернул ключи в замочной скважине и быстро скрылся. Коля медленно поднялся. Он весь дрожал, из его ноздри вытекала багровая струйка.
Я спросила:
Примечания
3
Модель человека в натуральную величину, служащая наглядным пособием.
5
Лучше поздно, чем никогда (лат.).
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.