Ковчег на острове

Один город на Западном побережье США опрометчиво поручил проектирование своего зоопарка архитектору, который столь же опрометчиво взялся за это дело. Обожая цемент и его ближайшего родича, железобетон, и обладая художественными наклонностями гуннского вождя Аттилы, сей деятель создал нечто умопомрачительное. Оторопь берет, когда видишь, как много бетона использовано на строительство такого числа никуда не годных клеток. Чувствуешь острое желание все снести и начать строить заново, но разве справишься с этими горами бетона? Это же все равно что сносить египетские пирамиды. Особенно меня потряс вольер в виде глубокой цементированной ямы с подобием бетонного острова посередине. Остров венчало нечто вроде эскимосского иглу из бетона. В целом конструкция напоминала наиболее суровые участки Хайберского прохода в горах Афганистана. Архитектор не позволил своим украшательским наклонностям умалить совершенство этого шедевра; бетон представал взгляду посетителей во всем своем великолепии, нигде не оскверненный росписью, барельефами, орнаментами или лепниной. Мне предложили угадать, для кого предназначена эта уродливая яма. Я, не задумываясь, принялся перечислять наиболее стоических от природы животных, способных жить среди таких мрачных круч. Павианы? Гривистые бараны?.. Я не угадал. Огромное голое бетонное биде, стоившее баснословных денег, было сооружено для орангутанов, которые больше других человекообразных обезьян привязаны к деревьям. Знаменитая тюрьма Синг-Синг — и та лучше: в ней есть пригодные для лазанья решетки.

Мало того что несчастные животные и обслуживающий персонал должны выносить глумление архитекторов — теперь размножаются, будто поганки, так называемые «консультанты по зоопаркам». Эти румяные херувимы, выходящие на охоту стаями, заверят вас, что готовы спроектировать целый зоогородок со всем, чего вы пожелаете, от слоновника до дельфинария. Одна минута — бульон готов, только не забудьте заправить звонкой монетой. Смысл, цель? Ну нет, это не по их части. И вообще зачем зоопарку цель, это же чисто престижное заведение. Без зоопарка ваш город не может тягаться с соседним городом. А если, не дай Бог, во всей стране нет зоопарка, вашу нацию могут посчитать неполноценной.

Большинство в этих своеобразных шайках составляют архитекторы. Разумеется, иногда (дабы вы не усомнились в честности их намерений) они берут в компанию двух-трех человек, способных при некотором старании отличить жирафа от оленя, может быть, даже носорога от бегемота, хотя я, унылый скептик, сомневаюсь, достаточно ли этого. Неужели этим людям будет позволено производить на свет новые выводки архитектурных недоносков, заколачивать новые гвозди в гроб идеи о зоопарке как о научном учреждении?

Само понятие содержания животных меняется на наших глазах, да что там, в корне изменилось за последние двадцать лет, но с клетками сдвиг только-только намечается. Лучшие зоопарки ориентируются теперь не на единичные особи и не на пары, а на группы животных. Гораздо больше внимания уделяется борьбе с главным изъяном неволи, о котором люди так редко задумываются, — скукой. Без угрозы со стороны хищников, располагая даровым кормом, водой и партнером, чем животному заниматься? Остается умирать со скуки наподобие какого-нибудь несчастного отпрыска богатых родителей. Зоопаркам будущего надо делать упор на меньшее разнообразие видов и большее число особей. Создавать самовозобновляющиеся группы, частично, а то и полностью устраняя необходимость расходования диких популяций. И первый шаг в этом направлении — правильная конструкция клеток и вольеров.

Хочу еще раз подчеркнуть: что хорошо для вас, необязательно благо для животных, и не всегда животному нравится то, что по вкусу вам. Ярким примером может служить наша колония африканских цивет. В 1965 году я впервые привез из Камеруна прекрасный экземпляр этих чудесных зверьков с черно-серой пятнистой шубкой; потом нам удалось раздобыть для него супругу из Уганды. Крайняя бедность вынудила нас тогда оборудовать логово для цивет в большом деревянном ящике из-под авиационного мотора. Пока ящик был новым, логово выглядело вполне пристойно; к тому же, заверяли мы себя, это временная мера, от ящика избавимся, как только появятся деньги на благоустроенную постоянную обитель. Но когда появлялись деньги, они, как это всегда бывает, уходили на более важные дела и на более важных животных. Логово цивет оставалось нетронутым, если не считать мелкие усовершенствования и текущий ремонт.

Как уже сказано, пока ящик был новым, нас он вполне устраивал, но по мере того, как он старел, мы начали глядеть на него с отвращением и, проходя мимо, смущенно отворачивали голову, как отворачиваются деятели англиканской церкви, проезжая мимо принадлежащих им трущоб. Правда, наши подопечные в отличие от обитателей трущоб отнюдь не радовались, они хорошо прижились и (при участии нескольких особей, приобретенных мной в Сьерра-Леоне для освежения крови) стали размножаться, да так, что мы заняли первое место в мире по разведению африканских цивет. На сегодняшний день получен приплод в количестве сорока девяти особей. Пары выращенных нами цивет разосланы в зоопарки по всему свету, и наблюдение над нашей колонией дало интереснейший материал о поведении, течке, копуляции, продолжительности жизни, численности помета, сроках беременности и так далее. И хотя африканская цивета пока не относится к редким животным, хотя нет неотложной необходимости разводить ее в неволе, тем не менее наш опыт очень даже пригодится, если в будущем мы сможем позволить себе организовать операцию по спасению других членов семейства виверровых (например, индийской циветы), да и вообще других мелких хищников вроде столь интересных обитателей Мадагаскара.

Итак, занимаясь размножением цивет, мы собрали бездну важных данных. Но особенно примечательно то, что животные размножались в далеко не гигиеничном, а теперь и вовсе дряхлом ящике из-под авиационного мотора. Мы его терпеть не можем, а циветам он явно по душе.

И все же постоянно следует думать о том, как совершенствовать условия содержания животных. До чего хорошо, когда есть возможность оборудовать серию клеток или загонов для какой-то одной группы животных! В прошлом в одном и том же обезьяннике держали и мармозеток величиной с крысу, и горилл весом до полутораста килограммов. Да что там, в секциях мелких млекопитающих под одной крышей обитали муравьед и крыса, броненосец и валлаби. Надо ли говорить, что обеспечить идеальные условия для столь разных животных было невозможно; то ли дело — отдельные дома для горилл и для мармозеток. Конечно, разные виды мармозеток, и не только виды — группы, даже особи, отличаются друг от друга повадками. Но, построив помещение лишь для этих крохотных приматов, вы затем можете сосредоточиться на их потребностях, не разбрасываясь на сотню-другую совсем различных видов.

Мы надеялись, что в нашем комплексе для мармозеток и тамаринов решены если не все, то хотя бы некоторые проблемы. Еще в 1939 году я завел в качестве комнатного животного черноухую мармозетку, и это обаятельное существо прожило у нас восемь лет, что тогда считалось рекордом для этих мелких приматов. Мармозетка свободно гуляла по дому и саду в любую погоду; единственная скидка на нежность ее организма заключалась в том, что мы постоянно держали в гостиной включенной одну лампочку, у которой обезьянка могла погреться, когда становилось холодно. Постелью служил кусок старой шубы, и на ночь мы клали ей грелку. Казалось бы, не самые хорошие условия, однако мармозетка чувствовала себя отлично; на моих глазах она по часу играла на снегу, потом спешила к лампе, чтобы отогреть ноги.

Вот вам и нежное существо. Если взять обмен веществ, то хрупкие игрунковые ближе к птицам, чем к млекопитающим. Им привычна жаркая и влажная атмосфера тропического дождевого леса. А эта особь была рада обилию свежего холодного воздуха и редким порциям солнечного света, на которые так скуп прихотливый английский климат. Со здоровьем все было в порядке; густая шубка лоснилась. Все же, переиначивая известную испанскую пословицу, одна мармозетка не делает лета. Может быть, мне достался представитель данного вида на редкость спартанского склада. Поэтому, когда в Джерсийском зоопарке у нас появилась возможность экспериментировать с двумя молодыми краснорукими тамаринами, мы поместили их в большой вольер с обогреваемым укрытием, куда они могли войти в любое время. Результат был тот же, что и с моей черноухой мармозеткой. Они великолепно чувствовали себя, и выросла чудесная пара с густой, словно каракуль, шерстью.

Этот опыт вместе с множеством других наблюдений, накопленных за годы работы, был учтен, когда в 1970 году щедрое пожертвование позволило нам выстроить специальный комплекс для мармозеток и тамаринов. Наш заместитель по научной части Джереми Молинсон всегда был глубоко неравнодушен к игрунковым, поэтому ему была поручена, как он говорил, самая приятная в его жизни задача: конструировать новое здание.

Мы постановили, во-первых, что у каждой группы мармозеток будет своя клетка-вольер, обращенная на юг, чтобы предельно использовать хорошую погоду. Далее надо было решить ту же проблему, что и с человекообразными обезьянами, — разместить клетки так, чтобы их обитатели могли видеть друг друга и препираться, как бы обороняя свою территорию, но на безопасном расстоянии: не будет покусанных пальцев или хвостов, не будет стрессов. Мы поступили примерно так же, как в первом случае: фасад каждого бокса заканчивался клиновидным фонарем, и вот в этих-то соседствующих фонарях животные могли видеть друг друга, не соприкасаясь.

Ушли в заднюю часть вольера — и вовсе уединились от соседей. Внутренние секции были устроены намного сложнее, тут Джереми дал полную волю своему воображению.

Секции размером 122х91х152 сантиметра были собраны из матового пластика особой марки по специальному проекту, который предусматривал все необходимое для животных (спальный отсек, полка, устройства для лазания, инфракрасные лампы и так далее) и предельно облегчал обслуживание. Так, пластиковые полы сделали наклонными, чтобы упростить уборку. Спальные боксы запираются и вынимаются, животных можно переносить в другую клетку с минимальным риском травмировать их психику. За годы существования зоопарка мы держали и разводили тринадцать видов мармозеток и тамаринов и накопили немалый опыт. Когда пишутся эти строки, мы располагаем лучшей и самой представительной в Европе коллекцией этих очаровательных исчезающих маленьких приматов и надеемся еще больше увеличить численность и видовое разнообразие наших колоний.

Когда строишь новые помещения для животных и пытаешься улучшить старые конструкции, все время приходится экспериментировать. И ошибки почти неминуемы. Как ни старайся предупредить их на чертежной доске, что-нибудь да упустишь. Проектируя для зоопарков, неизменно учишься на ошибках; остается лишь надеяться, что ошибки будут не очень серьезными. Взять, к примеру, использование стекла. На мой взгляд, это пусть дорогой, но все же один из лучших материалов для оборудования клеток. Он создает ощущение простора (свободы, если хотите), которое, уверен, одинаково ценится и животными, и публикой. Вы рассматриваете обитателей клетки без визуальных помех в виде решеток и проволочных сеток. Правда, у стекла есть серьезные минусы помимо дороговизны; самый главный из них заключается в том, что в минуты стресса животные склонны забывать о его присутствии.

Оборудуя новое внутреннее помещение для наших южноамериканских тапиров, мы в интересах публики вставили в стену две панели из зеркального стекла. Между панелями находилась дверь для обслуживающего персонала; верхняя часть двери была забрана армированным зеркальным стеклом толщиной три четверти дюйма. Несколько лет тапиры благополучно здравствовали в своей обители, сознавая, что стекло — преграда, хотя и незримая. Но однажды Юнона, одна из самок, чего-то вдруг испугалась (поди угадай — чего), а может быть, ей приснилось, что за нею гонится ягуар. Так или иначе, она, недолго думая, прыгнула — да не на большое видовое стекло, а на армированное стекло в двери. Просто диво, как она при этом не сломала себе шею. Еще большее диво, что Юнона не умерла от глубоких порезов, прежде чем ее наконец поймали почти за километр от клетки и усмирили транквилизатором. Однако главное чудо во всей этой истории, что она была тогда на шестом месяце беременности и не успели ее раны как следует зажить, как Юнона благополучно произвела на свет отпрыска, который и весом, и здоровьем превосходил всех своих предшественников в нашем зоопарке.

Конечно, еще один минус стекла — реакция стоящего перед ним гомо сапиенс. Встречаются среди публики люди, которые при виде стекла и животного за ним хватаются за кирпич. К счастью, у нас в Джерси таких случаев пока не было. Разве что какие-нибудь веселые повесы вырезали на стекле инициалы своих подружек, чтобы доказать им, что алмаз в кольце настоящий. Когда этот трюк проделывают на купленном за границей бронированном стекле стоимостью около 600 фунтов стерлингов за лист размером 1,2х1,8 метра, невольно начинаешь плохо думать о посетителях и в миллионный раз спрашиваешь себя, стоит ли вообще применять стекло, чтобы они лучше видели животных.

К числу наиболее сложных и дорогостоящих конструкций относится наш комплекс для горилл. Он пока что себя вполне оправдал, если не считать один маленький недостаток: комплекс недостаточно велик. Всякий раз, начиная строить клетку, ты говоришь себе, что она будет достаточно вместительной, а закончил работу — либо у животных появился приплод, либо готовая конструкция далеко не так просторна, как представлялась на бумаге. Но откуда нам было знать, что наши гориллы, восхищенные новым жильем, начнут размножаться с такой скоростью и регулярностью, что никакой конвейер Форда с ними не сравнится.

История комплекса для горилл интересна еще и потому, что показывает, какую роль в успехах нашего треста сыграло везение. Сначала мы приобрели самку Н'Понго, ей тогда было всего два с половиной года. Уже в первые дни, пока готовилась клетка и мы держали Н'Понго в своем доме, обнаружилось, какое это очаровательное существо; она вела себя даже лучше, чем многие гостившие у нас представители рода человеческого. По мере того как Н'Понго взрослела, стало очевидно, что ей нужен супруг или хотя бы подруга — уж очень рьяно проявляла она свое расположение к мужчинам из обслуживающего персонала (хорошо еще, что ей было неведомо постоянство). Если горилла весом около восьмидесяти килограммов проникнется нежными чувствами и не выпускает вас из клетки, вам остается лишь мириться с ее ухаживаниями. А посему, невзирая на нашу бедность, я приобрел еще одну самку, Ненди; она была помоложе, но крепкая и здоровая. Гориллы отлично поладили, и Н'Понго обожала Ненди, хотя не скрывала, что считает себя хозяйкой в клетке. Шли годы, наши холостячки благополучно здравствовали в своей квартире, однако было очевидно, что надо что-то предпринимать, и эта проблема серьезно меня беспокоила.

Нужен был партнер в том же возрасте или постарше наших девушек. Время от времени в продажу поступали самцы, но все они были слишком дорогими и слишком молодыми; пока они достигнут зрелости, наши самки уже состарятся. Приобрести молодого взрослого самца представлялось почти невозможным, а ведь нам еще приходилось считаться с тем, что самец, буде мы его все-таки получим, может невзлюбить самок или они невзлюбят его. Да и где гарантии, что ему известно, как происходит размножение. Словом, мы могли оказаться обладателями обделенного любовью самца и двух тоскующих дев. В довершение всего мы сознавали, что нынешняя обитель годится для наших горилл только потому, что обе самки ручные и к ним можно входить, а пусти туда неуравновешенного молодца — еще неизвестно, чем это кончится. С финансами у нас, как всегда, было туго, и я знал, что на новую клетку денег взять негде. Казалось, мы зашли в тупик — и тут нам дважды привалило фантастическое счастье.

В зоопарк поступили новые животные, и местное телевидение, всегда уделяющее нам большое внимание, прислало, как обычно, свою группу, чтобы подготовить репортаж. Перед началом съемок я побеседовал с ведущим; новый человек на студии, он был поражен, каким обширным земельным участком располагает трест. Я заметил не без горечи, что от тридцати пяти акров не так уж и много радости, когда нет денег, чтобы их использовать. Ведущий предложил мне сказать это в ходе интервью. Я ответил, что говорил об этом множество раз и все без толку, но, если он настаивает, могу повторить.

Интервью было заснято, и вечером я увидел его на экране. Едва кончилась передача, как раздался телефонный звонок. Девушка с телефонной станции извинилась, что беспокоит нас, поскольку мы держим свой номер в секрете, но дело в том, что меня разыскивает один джентльмен, который хочет предложить мне денег. Я никогда не стеснялся брать деньги у незнакомых людей, а потому попросил соединить джентльмена со мной. Обладатель приятного голоса назвался Брайеном Парком и сообщил, что сию минуту видел меня по телевизору. Верно ли, что мне нужны деньги?

— Нам всегда нужны деньги, — ответил я, мгновенно прикинув, что здесь можно рассчитывать по меньшей мере на полсотни соверенов.

И тут Брайен Парк сделал то, чего за все годы не удавалось совершить никому из моих родичей, друзей и врагов. Несколькими словами он заставил меня потерять дар речи.

— Что вы сделали бы, если бы я дал вам десять тысяч фунтов?

Это было настолько неожиданно, что я никак не мог смекнуть, куда можно вот так сразу применить десять тысяч фунтов. За ночь я, естественно, опомнился. У нас были сотни дыр, но важнее всего — новое помещение для горилл. К моему облегчению, Брайен не возражал. Так у нас появились средства на новую клетку, вот только самца по-прежнему не было.

И тут нам вторично повезло. Эрнст Ланг, директор Базельского зоопарка, первый человек, которому удалось в Европе добиться потомства от горилл в неволе, с большим участием следил за нашими делами и особенно за судьбой наших двух незамужних горилл. И вот я получаю от него письмо с предложением продать нам Джамбо, взрослого самца, рожденного и выращенного в его зоопарке. Более того, Джамбо уже доказал свои способности производителя, став отцом маленькой самочки. Приобрести взрослого самца, выращенного в неволе, — невероятно! Да еще и проверенного на деле производителя — невероятно вдвойне! Проблема с гориллами решилась чуть ли не одним махом. Засучив рукава, мы принялись проектировать комплекс, которому присвоили имя Брайена Парка.

Наши грандиозные замыслы в какой-то мере лимитировались особенностями рельефа: участок наклонно спускался к большому заливному лугу. Выбор именно этого участка определялся тем, что новое помещение, хотя и самостоятельное, явилось бы естественным продолжением прежнего обезьянника. Крутизна откоса осложняла дело, но в конце концов задача была решена.

Мы были вполне довольны результатом, и до сих пор комплекс нас только радует. В нем три сообщающиеся спальни с отоплением в полу; через задвижные двери из каждой спальни можно попасть на площадку размером 10х15 метров с бассейном и устройствами для лазания. Площадка необычная: над ней нет крыши. Высота стен — 3,5 метра; две из них как бы собраны в гармошку, и в каждой складке есть окно размером 1,2х1,8 метра. Изнутри стены совершенно гладкие, не зацепишься; в окна вставлен «бутерброд» полуторадюймовой толщины из прокатанного вместе пластика и стекла, который даже бульдозером вряд ли пробьешь. Все сооружение смотрит на юг, чтобы обезьянам доставался не только дождь, но и максимум солнца; спальные отсеки снабжены навесом, образующим своего рода веранду. Недавно мы прикрепили к этому навесу телекамеру, которая позволяет, когда надо, следить за обезьянами круглые сутки.

В такой постройке немалую роль играют детали. Нужно было верно рассчитать наклон нар, чтобы легче было мыть их струей из шланга, но и чтобы гориллы не чувствовали себя так, словно они живут на склонах Джомолунгмы. Перегородки между отсеками выполнены в виде переносных решеток. Их можно убрать, и получается одно большое спальное помещение. Мы остановились на решетке по двум причинам. Во-первых, животные могут видеть друг друга, когда их почему-либо разводят; во-вторых, если понадобится выстрелить в гориллу иглой с наркотизатором или лекарством, мы можем это сделать без риска для себя из соседнего отсека.

Уступы в стенах образуют ниши, где гориллы могут уединиться; ведь животные, как бы хорошо они ни ладили, тоже иногда желают отдохнуть друг от друга, подобно супругам в человеческом обществе.

Мы тщательно продумали, в какие цвета красить комплекс. Большая конструкция занимает видное место на краю заливного луга; не угадаешь с краской, и получится что-нибудь столь же ненавязчивое и ласкающее глаз, как газгольдер. После долгих споров и экспериментов мы остановились на неяркой, оливково-зеленой краске для наружных стен. Она камуфлирует комплекс весной и летом, когда он сливается с окружающими деревьями. Изнутри применили светло-желтую краску. Получилось очень симпатично, и гориллы хорошо смотрелись на таком фоне, однако вскоре дали себя знать минусы. Краска оказалась слишком светлой, и, поскольку комплекс обращен на юг, желтые поверхности в солнечный день уподоблялись зеркалам или рефлекторам, яркий свет резал глаза. Теперь стены изнутри голубые, а пол песчаного цвета. Это гораздо лучше, но все же мы не совсем довольны.

На очереди у нас еще один большой проект: новый комплекс для разведения рептилий. По сложности он намного превзойдет все, что мы до сих пор строили. Рептилии, как правило, не пользуются особой симпатией, поэтому и в зоопарках, и в кругах борцов за охрану фауны ими как-то пренебрегали. Я всегда полагал, что на пожертвования от добрых людей для разведения рептилий нечего надеяться, это тебе не птицы и не млекопитающие. Однако нам, как это уже было с гориллами, опять сказочно повезло. В Джерси собралась Первая всемирная конференция по разведению исчезающих видов, и среди сотен участников оказались давние члены треста, супруги Гэерти из Канады. В ходе конференции они улучили минуту, чтобы подойти и сказать мне лестные слова о планировке зоопарка и состоянии животных.

— Одно только портит картину, — продолжал Джеффри Гэерти. — Понимаете, мы с женой увлекаемся герпетологией, сами держим и разводим всевозможных рептилий. Ваши особи выглядят прекрасно, а вот террариум, мягко выражаясь, плоховат.

Я признался, что и сам отлично вижу недостатки нашего террариума (он был оборудован в бывшем гараже), и хвастливо — впрочем, больше в шутку, чем всерьез, — заявил гостю, что охотно построю лучший террариум в мире, если он подбросит денег. Тут же мы разошлись, поскольку мне надо было вести очередное заседание, и снова я встретился с четой Гэерти лишь перед самым их отъездом.

— Послушайте, — сказал Джеффри Гэерти, — вы это серьезно говорили? Если я раздобуду денег, вы в самом деле построите лучший террариум в мире?

— Конечно, — ответил я. — Нас тормозит только отсутствие средств. А что?

— А то, — продолжал доктор Гэерти, — что я, помимо всего прочего, эксцентричный миллионер.

— Пройдемте в мой кабинет, — молвил я, испытывая легкое головокружение.

— У меня там лежат кое-какие предварительные наброски, которые были заготовлены на случай встречи с человеком вроде вас.

Так началось осуществление проекта, который, я надеюсь, выльется в уникальный центр по изучению и разведению удивительных и многократно оклеветанных созданий, именуемых рептилиями. Сразу скажу, что мы отнюдь не желаем стать обладателями столь типичных для зоопарков ужасных террариумов с широким набором совершенно различных видов, содержащихся день и ночь круглый год при одинаковой температуре. Мы сосредоточимся на ограниченном количестве исчезающих видов змей, ящериц и черепах. На строительство ушло три года, и сейчас, когда пишутся эти строки, мы готовимся завершить отделку. И, как всегда, со страхом спрашиваем себя, какие промахи были допущены нами на чертежной доске.

Наша конструкция необычна тем, что в отличие от большинства существующих террариумов мы главное место отвели не витринам, а скрытым от глаз публики отсекам для размножения. Ибо считаем, что разводить рептилий — наша первая задача, а демонстрировать их — вторая. Во многих случаях бывает трудно, а то и вовсе невозможно размножать рептилий в обычных террариумах, потому что условия среды не регулируются так, как надо. У нас внутренние отсеки состоят из специально сконструированных клеток, где приборы отмечают малейшие колебания влажности, освещения и температуры, позволяя обеспечить определенный суточный и сезонный ритм. Скажем, для животных с Калимантана мы постараемся воссоздать в миниатюре условия муссонного периода, когда он наступает в природе. Млекопитающие и пернатые — другое дело, они поддаются акклиматизации, и вы можете видеть, как тропические животные весело играют на снегу. Обмен веществ у рептилий исключает такие крайности. Они способны переносить малые колебания температуры, но для успешного содержания и размножения пресмыкающихся микроклимату надо уделять куда больше внимания, чем при уходе за другими животными.

Строительство зоопарков — увлекательнейшая задача, и в ее решении делаются только первые шаги. Сочетать удачную демонстрацию животных для публики с наилучшими условиями обитания для особей вполне возможно, но слишком мало зоопарков преуспело в этом. Как только предпочтение отдается показу, животные проигрывают. Притом мне кажется, что режим строгой экономии для директоров и архитекторов в этой области — не такая уж плохая вещь. Нам не раз удавалось доказывать, что эффективная постройка не обязательно должна быть дорогой. Конечно, изысканное оформление — это хорошо, но и при скромных денежных и материальных ресурсах можно добиться поразительных результатов. Как-никак только людям важна дорогостоящая эстетическая сторона. Животным нужна клетка, где они чувствовали бы себя дома; добейтесь этого, и вы будете вознаграждены.

Глава 3 Замысловатая задача

Затем внесли блюдо, на котором лежал огромнейший вепрь. Голову его венчал колпак вольноотпущенника; на каждом клыке висело по корзине, они были выстланы пальмовыми листьями и наполнены одна сирийскими, другая фивскими финиками. Маленькие поросята из теста, испеченные в духовке, окружали вепря, словно искали соски… Вооружившись охотничьим ножом, раб вспорол брюхо вепря, и внезапно из отверстия в боку животного вылетели дрозды.

Петроний. Пир Тримальхиона

Греки назвали эту птицу Упупа, потому что она обмазывает свое гнездо человеческим калом. Это мерзкое существо поедает зловонные экскременты. Оно кормится мертвецами… Если человек перед сном вымажется кровью этой птицы, ему приснится, что его душат бесы.

Паук — это воздушный червь, ведь он добывает корм из воздуха, длинной нитью притягивая добычу к своему маленькому тельцу.

Т. Г. Уайт. Книга о зверях

Знаменитому гурману Брийя-Саварену принадлежат слова: «Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты». К сожалению, простое правило это неприменимо к животным. Не помогает и перестановка его членов. Зная, какое животное перед вами, вы можете лишь приблизительно отнести его к той или иной категории едоков, без учета индивидуальных симпатий и антипатий, если только вам вообще что-либо известно о его естественном рационе. К вам поступило животное, которое руководства характеризуют как «сугубо вегетарианца», — а оно обожает рыбу или мясо; вы получили «сугубо плотоядного» зверя, — а он истекает слюной при виде кисти винограда.

До недавних сравнительно пор в зоопарках не очень-то задумывались над рационами животных; значение этого вопроса явно недооценивалось. Преобладала точка зрения: что не годится в пищу человеку, то идеально для животного, — да и в наши дни слишком многие так рассуждают. Между тем в дикой природе животные, если исключить типичных падальщиков, едят самую свежую пищу, но этот элементарный факт не учитывался. Как часто видел я в зоопарках (даже в самых почтенных), что животным скармливали тухлое мясо и тухлую рыбу, гниющие овощи, переспелые фрукты с плесенью. Такая бережливость, доведенная до крайности, представляется мне ложной экономией. Если вы фермер и держите скотину впроголодь или даете ей неполноценный корм, то не можете требовать от нее ни высокого удоя, ни хорошего приплода. Так вправе ли директор зоопарка рассчитывать на крепкое здоровье своих подопечных и успешное размножение, если кормит их скверно? Сколько раз в прошлом животные попадали в разряд «трудных» только потому, что им давали не тот корм? Этот вопрос мог бы стать темой интересного, хотя и удручающего исследования для специалистов по истории зоопарка.

Мало того что обычный рацион в зоопарках нередко приносил больше вреда, чем пользы, так еще и посетители вносили свою пагубную лепту. Стало принятым ходить в зоопарк, чтобы «покормить зверей», и, что хуже всего, администрация с этим мирилась, потому что прямо или косвенно это упрощало финансовые проблемы. А тот факт, что посетители чаще всего давали животным неподходящий корм и в слишком большом количестве (отсюда болезни, а то и гибель ценных экспонатов), воспринимался философски. Я знаю по горькому опыту, как трудно помешать публике кормить животных в зоопарке, но в ту пору никто даже не пробовал останавливать посетителей, скорее, их поощряли. Правда, делались робкие попытки побудить этих доброхотов давать животным то, что им полезно, но без заметного успеха. Люди предпочитали потчевать своих любимцев смертельно опасными для них земляными орехами, шоколадками, мороженым (все покупалось в киоске зоопарка), и животные, обжираясь, словно маленькие дети, этими лакомствами, погибали от заворота кишок, энтерита, тромбоза.

Ныне во всех наиболее передовых зоопарках повителям запрещено кормить животных, и хорошо, что запрещено. Но одно дело — запретить, другое дело — помешать. Рядовой посетитель зоопарка считает своим неотъемлемым правом беспрепятственно делать три вещи: щедрой рукой разбрасывать мусор; тыкать в зверей зонтиками и палками или бросать в них камни, чтобы пошевелились, если им вздумалось уснуть или просто стоять неподвижно; скармливать всем животным подряд все, что попало, будь то арахис или рафинад, губная помада или бритвенное лезвие. Да-да, я не присочиняю: наших животных потчевали и помадой, и лезвиями, а кроме того, аспирином, бутылочными осколками, кусочками пластика. Один раз подсунули даже набитую табаком и раскуренную трубку. Похоже, широкая публика еще меньше, чем многие директора зоопарков, смыслит, какая пища годится для диких зверей.