Одиночка

Смит. Мисс Томсон. Что вы могли бы сделать от любви.

Томсон (вглядываясь в благородные георгианские окна Смитовой души). Как это мило вы сейчас сказали.

Смит. Ну так что.

Томсон. Не знаю. То, что всегда делаю. Хнычу. Хнычу и посвистываю. Из меня получится дрянная жена, я это понимаю. Выхожу за него из-за денег. Я ему так и сказала. А он молодец — ответил, что женится на мне из-за моего ума. Я решила, что это так здорово, что тут же согласилась. После того, как он увивался за мной полгода.

Смит. Ум у вас действительно имеется, мисс Томсон. (Улыбка мисс Томсон.) Действительно имеется.

Томсон. Все, что у меня имеется, — это кое-какой запас формулировок. (Постукав себя по очаровательной золотистой головке.) Вот отсюда. Вроде как в том вашем письме. Дорогой сэр, я сделаю из вас жаркое под белым соусом. А не хотите — придется каждый вторник дважды кашлянуть. Да ну, ведь я не люблю его. И на что ему мое тело. Или, что еще важнее, на что оно мне. (За сценой томное мурлыканье «Энни Лори».) Вы дали мне первую в жизни честную работу. Но до чего паршиво за нее платили. Простите, что я говорю вам это. Но, черт возьми, так мало платить. И все равно я возвращалась по вечерам домой такая счастливая. Нет, честно-честно. Проснусь и радуюсь. Что держу вас в таком страхе.

Смит. Почему это в страхе.

Томсон. Потому что в страхе. Вы там часами копошились у себя за дверью, придумывая, что бы мне такое сказать. Чтобы казалось, будто у вас гигантское предприятие и каждый ваш шаг отзывается повсюду. Но я решила, что вы все-таки ничего. Я пару раз подумала даже, не сказать ли человеку правду. Но если бы вы узнали, какая я большая знаменитость, право же, получилось бы неловко. Да ну, Смитик.

Смит. А что такое.

Томсон. Да я не знаю. Вообще, зачем я говорю вам то, что говорю. Шла сейчас к вам по свежему воздуху, так прогулялась прекрасно. Прямо будто мы совсем еще юные и назначили друг другу свидание. Вспоминаю вас то и дело. Все остальные мечутся туда-сюда, а вы так прочно угнездились в своем собственном мирке. Что-то в этом есть. Почему вы так странно на меня смотрите.

Смит. Я не хочу терять вас.

Томсон. Ого, у вас глаза мокрые. Удивительный вы человек.

Смит. Я чувствую, что никогда уже нам не быть вместе.

Томсон. Да почему же нет. Мы будем видеться. Не надо сейчас затевать похороны. Держите платок. Вот, молодец.

Смит. Простите, что я так распускаюсь, мисс Томсон.

Томсон. Да ладно, пара капель влаги это ничего, вот которые канючат, тех не люблю. (Ободрительная улыбка.) Даже приятно, что вы так раскисли.

Смит. Вот спасибо.

Томсон. Не стоит. А почему бы вам, Смитик, не завести лошадок. Катались бы по всей курортной зоне. Глядишь, встретились бы. Мой жених прямо сам не свой стал насчет лошадок, ну наследственные-то миллионы очень к жеребячеству располагают. (Смит, вникающий в эту проблему.) Ну вот, развеселила. Так-то лучше. Смит, я не знаю. Я не хочу вас выкидывать из своей жизни. Ваша роль в ней была прекрасной.

Смит. И маленькой.

Томсон. Нет. Очень важной. Но дело в том, что когда ты любишь мужчину и принадлежишь ему… ну вроде тряпичной куклы, — он забросит тебя в угол, как только с тобой покончено.

Смит. Я бы не забросил вас в угол.

Томсон. Господи, Смитик. Я и сама, я и сама так думаю. Было бы у меня тело такое большое-большое, разостлать его, чтобы и вам краешек достался. Посылать вам его, как только понадобится. Вы ж у меня из головы не выходите. С вашей дурацкой старомодностью. С вашими придурочными неприятностями. (Глубокий вздох.)

Смит. Почему вы так вздыхаете.

Томсон. Моя внешность мне дана так ненадолго. А надо многое успеть. Главное, не давать мужчинам забросить тебя в угол. И приходится самой ими бросаться, чтобы они тобой не завладели. (Открывает сумку. Смит следит за ее руками. Мисс Томсон достает белую карточку.) Надо же. Ваше приглашение. Красота какая. Бордовая каемочка. Можно ваш автограф. (Смит берет карточку, вынимает ручку, расписывается.) Ха-ха, скорей бы туда. (Вздрагивает.)

Смит. Вы дрожите, мисс Томсон.

Томсон. Н-дэ. Странное дело. Все представляю себе, как я иду по проходу с букетом черных лилий.

Смит. Я не хочу терять вас.

Томсон. О.

Смит. Не хочу.

Томсон. Да ну.

Смит. Я не хочу терять вас.

Томсон. Я знаю.

Смит. Вы ведь не доведете до того, чтобы я потерял вас.

Томсон. Смитик. Смит. Знаете что. Томсон. Что.

Смит. Если я вас потеряю, у меня ничего не останется.

Томсон. Останется. Смит. Не останется. Томсон. Останется. Смит. Хотите, куплю вас. Томсон. А сможете. Смит. Да. Томсон. Да ну.

Смит. Брак я вам предложить не могу. Но можно и что-нибудь посмешней выдумать.

Томсон. Н-дэ, Смитик, я уже хихикаю. По-честному.

Смит. А вам этого недостаточно, правда же. Томсон. Удивительный вы человек. Вы даже не представляете, как я близка к тому, чтобы сказать: н-дэ, достаточно. (Спокойно взглянув на Смита.) А хорошо, что я пошла тогда за вами. В уединенную гавань, недоступную буре. (Прямой взгляд на Смита.) Я бы отдала вам одну из своих почек. Смит. Правда.

Томсон. Н-дэ. Отдала бы. Потому что не хочу терять вас, Смитик. Не хочу. Но не могу двоих сразу, просто не способна. Я странный такой человечек. Ведь не люблю его. Но и не совсем только из-за денег за него выхожу. Очень уж дорогой ценой они достались бы. У моих детишек должен быть отец. Чтобы играл с ними на ковре в паровозик. А если б вы мне давали деньги. Я в смысле, да ну, вам это было бы в напряг — столько денег выкидывать, сколько мне нужно. (Голова Смита медленно опадает, мисс Томсон к нему склоняется.) Не уплывайте. Господи, не надо уплывать. Я отпустила волосы под мышками. (Поднимает руку.) Ей-богу. Потому что в ту ночь вы сказали, что вам так нравится. Не бог весть что, а хочется выказать привязанность. Ужасный какой разговор. У нас с вами. Потому что я сама не ожидала, но я серьезно. Может, это из-за того, что глаза у вас не карие.

Смит. У меня такие зеленые, цвета одиночества. (Встает, надевает пальто.)

Томсон. Ой, Смитик, ну что вы. (Опускает голову.)

Смит. Мисс Т.

Томсон (взгляд вверх). Мистер С.

Смит. Вы слышите этот шорох, мисс Т.

Томсон. Нет.

Смит. Это я. На цыпочках.

Томсон. Куда это вы. На цыпочках.

Смит. Ухожу из вашей жизни…

Томсон. Нет. Нет. (Из кухонной двери показывается голова Ральфа.) Фу ты, я, кажется, вскрикнула.

Смит. И правда.

Томсон (просовывает руки в рукава шубки, выскальзывает из-за стола, встает). Я пошла, Смитик. Пожать, что ли, друг другу руки.

Смит (не сходя с места берет протянутую руку, пожимает. Ральф из проема кухонной двери наблюдает). Смотрите не пропустите мои похороны. Когда мою жизнь перечеркнет пуля. (Мисс Томсон сжимает кулак, медленной дугой подносит его к скуле Смита.)

Томсон. Вы им еще покажете, Смитик. Чтоб лая вашего боялись больше, чем укуса. Тогда не придется слишком часто пускать в ход зубы. (Отходит.)

Смит. Не уходите.

Томсон. Пойду все же. На цыпочках. Чтоб прежде вас. Но. Можно мне вас кое о чем попросить.

Смит. Да.

Томсон. Я знаю, это прозвучит так глупо.

Смит. Ну скажите.

Томсон. Пошлите мне одну из ваших рубашек.

Смит. Салли.

Томсон. Я серьезно.

Смит. Зачем.

Томсон. Пожалуйста, сделайте это.

Смит. Ладно.

Томсон. Только грязную. Я выстираю и поглажу.

Смит. Н-дэ. Сделаю. Салли.

Томсон. Спасибо. Смотрите не надуйте, Смитик. (За сценой мурлыканье «Энни Лори». Мисс Томсон выходит из ресторана. За спиной у Смита появляется Ральф. Не отрываясь Смит смотрит, как мисс Томсон превращается в неясный абрис, темный силуэт в окружающей ночи.)

Ральф. Красивая девушка. Одни ноги чего стоят. Знаете, что я вам скажу. Я ее, конечно, по-настоящему не знаю. Но знаю кое-что другое. (Смит медленно поворачивается лицом к Ральфу.) Говорят, она спала со столькими мужчинами, сколько ей сейчас лет. (Смитово каменное молчание.) Хотите знать, сколько ей лет. (Смит деревянным движением дает Ральфу пощечину. Ральф трогает щеку ладонью.)

Картина 4. Квартира Энн Мартин

Вечер в конце апреля. За окнами квартиры на пустырях Фартбрука завывает ветер. Мать Энн Мартин сидит в глубоком кресле, ее руки покоятся на прикрытых кружевом подлокотниках. Карточный столик уставлен закусками и приправами. Звонок в дверь. Из кухни входит Энн Мартин. На ней соответствующее ее положению коричневое платье.

Энн Мартин. Мама, я открою. (Отворяя дверь.) Мистер Смит, я уж думала, вы так и не придете. Что случилось. Ваши ноги. (Мимолетный взгляд Смита на ноги.)

Смит. Расколотил ими машину для чистки ботинок, она работать отказывалась. Пальцы так распухли, что теперь вообще в ботинок не влезть.

Энн Мартин. Бог ты мой.

Смит. Хотел только лягнуть немножко, да там такая инструкция наглая — мол, автоматически то, автоматически ce, так что, боюсь, я разнес ее вдребезги. И она заработала.

Энн Мартин (сопровождая Смита в комнату). Входите, мы тут приготовили пару бутербродиков. Надеюсь, вы любите язык. (Джордж в сандалиях и белых носках перекладывает из руки в руку полиэтиленовую сумку.) Вот, познакомьтесь с мамой; это мистер Смит.

Миссис Мартин (все так же сидя в кресле, руки на подлокотниках, потирает большими пальцами указательные). Я так рада с вами познакомиться, мистер Смит, Энн много о вас говорила.

Смит (еще мимолетный взгляд на свои ноги, Энн Мартин перебирает на животе шнурок галстучка). Вы извините меня за эти сандалии, это результат несчастного случая. (В забывчивости протягивает руку.) Очень приятно познакомиться, миссис Мартин. (Миссис Мартин подымает к Смиту худощавую руку; неловкое рукопожатие.) Энн много раз чудесно выручала меня во время всяческих непредвиденных затруднений. (Отходит на пару шагов назад.)

Миссис Мартин. Вы, наверное, заметили, мистер Смит, у нас тут все очень скромно. (Смит украдкой озирает преобладающую скромность.) С тех пор как умер муж, мне приходится самой приглядывать за дочерью. Энн, возьми у мистера Смита пальто. (Энн Мартин помогает Смиту освободиться от роскошно отделанного соболями пальто.)

Энн Мартин. Конечно, мама, я просто дожидалась, когда вы поздороваетесь.

Миссис Мартин (Энн кладет пальто Смита на стул у двери). Энн, так не годится, повесь пальто мистера Смита как следует. (Еще разок оглядывает неловко застывшего Смита.) Мы на журнальном столике накрыли, мистер Смит, закуски тут кое-какие. Так, немножко. Мы с Энн не очень-то большие едоки, правда вот Энн теперь… в общем, когда она… (У Энн Мартин крепко сжимаются кулачки.)

Смит (с едва заметным поклоном). Я вполне понимаю, миссис Мартин.

Миссис Мартин. Ну хоть можно без экивоков.

Смит. Разумеется.

Миссис Мартин (Смит в еще большей неловкости вдали от кресла, от стены и от стола). Знаете, отец так ее любил, так любил.

Энн Мартин. Мам, умоляю, мистеру Смиту все это неинтересно.

Миссис Мартин. Энн у нас большая капризница, мистер Смит. Может, хотите стаканчик пива.

Смит. Да, это было бы замечательно, миссис Мартин.

Миссис Мартин. Энн, принеси мистеру Смиту пива. (Э н н удаляется на кухню.)

Смит. Я там заметил через дверь — у вас пианино стоит, миссис Мартин. Энн что — играет.

Миссис Мартин. Когда-то мы ее учили. Дети есть дети, сами знаете, мистер Смит, они никогда своей пользы не понимают вовремя. А вы меломан, мистер Смит.

Смит. Да нет, не то чтобы. Так, иногда послушать.

Миссис Мартин. Я почему-то уверена, что вам должна нравиться классика.

Смит. Да, некоторые классические вещи я очень люблю.

Миссис Мартин. Вот, дочка тоже. (В сторону кухни, зовет.) Энн, захвати, пожалуйста, рубленую селедку. Рубленую селедку как — будете.

Смит. Пожалуй. (Энн Мартин входит с подносиком, на котором тарелочки с крекерами, рубленой селедкой, открытая бутылка пива. Ставит поднос на карточный столик и наливает пиво в стакан Смиту. Подает Смиту стакан, тот берет и оглядывается в поисках краешка стула; прежде чем сесть, спрашивает у миссис Мартин.) Можно.

Миссис Мартин. Будьте как дома. (Обозревая комнату, Смит замечает на откидном столике фотографию: отец, мать и дочь.) Смотрите на фото, мистер Смит. Это мы, когда Энн только шесть лет исполнилось. Одни сосиски ела, так и осталась — кожа да кости. Первый раз тогда прокатилась на русских горках. А это ее отец, он был механиком. Работал на мосту через залив, где железная дорога проходит. Там и погиб.

Смит. Я вам сочувствую. (Энн Мартин передает Смиту тарелку с бутербродами;' тот, покачав головой, отказывается.)

Миссис Мартин. Это давно было. Теперь ответственность за дочь целиком на мне. Смит. Я понимаю, миссис Мартин.

Энн Мартин. Ну ты что это, мам. Миссис Мартин. Не перебивай меня, когда я говорю, Энн. Мистер Смит все понимает отлично. Поэтому я сюда и позвала его. (Миссис Мартин, выдержав горящий взгляд дочери, вновь поворачивается к этому бедствующему страннику в сандалиях, тот делает глоток пива.) Я знаю, вы человек светский. Конечно, я все понимаю. Я тоже могу напустить на себя этакий современный вид. Но когда видишь, как все, на что ты положила жизнь, рушится из-за безответственности одного и беззащитности другой, и рушится в одну ночь, в один миг…

Энн Мартин. Мам, ты обещала, ты ж говорила, что не будешь.

Миссис Мартин. Погоди, Энн. Мистер Смит меня поймет. Он светский человек, а ты нет. Ты юное невинное дитя и не притворяйся перед мистером Смитом, будто мальчишки за тобой гурьбой бегали, потому что это не так. Но вот Бобби, который живет на первом этаже, — этот мальчик хотел жениться на тебе еще с тех пор, как вам по восемь лет было. (Отмеряя восемь лет по вертикали.) Да, прошло немало времени, и Бобби теперь прилично устроен. Все время в гору идет, вверх, вверх. (Взгляд Смита вверх.) Но — случай упущен. Как объяснишь теперь Бобби, почему у тебя платье спереди на милю оттопыривается, ну представь, идешь ты между рядами в церкви вот такая — это ж ему обкусанный крекер достался.

Энн Мартин. Мам, ты обещала мне, что не будешь.

Миссис Мартин. Я делаю как лучше, и мистер Смит понимает, не правда ли, мистер Смит. (Барабаня пальцами, ждет понимания.)

Смит. Да.

Энн Мартин. Интересно, что он может сказать, мам, когда ты его к стенке приперла. Кому нужен твой Бобби. Я умерла бы, а не дала ему к себе притронуться.

Миссис Мартин. Хватит паясничать. Другая была бы рада такой партии. (Рука ладонью вверх к Смиту.) Я уверена, мистер Смит понимает. (Склоняется в сторону дочери.) Как ты себя чувствуешь. Доктор Вартберг не воздухом питается. Да и тебя не под кустом вырастили.

Энн Мартин. Заманила мистера Смита в ловушку; интересно, чего ты от него еще хочешь дождаться.

Миссис Мартин. Вы ведь не чувствуете себя в ловушке, мистер Смит, правда же. (Смит только помаргивает поверх пудовых цепей.) Вы совершенно свободны. Можете хоть сейчас уйти. Я только объясняю то, как я понимаю положение Энн с точки зрения матери. Надо ведь по-взрослому смотреть. (Смит прочищает горло.) Приходить домой позже одиннадцати Энн не позволялось до восемнадцати лет. Я никогда не ложилась, ждала ее. Вот в этом кресле. И считала своим долгом познакомиться с каждым из ее друзей. Все они были очень приличными мальчиками. Из хороших семей. Тогда этот район был не то что теперь. Некоторые дома на берегу принадлежали очень известным людям. У меня собирались, играли в бридж, и я их лично знала.

Энн Мартин. Господи, мам, перестань. (Берет бутылку пива и наливает то, что оставалось на донышке, Смиту в стакан.) Вот, еще немножко пива, мистер Смит. (Оборачиваясь.) Мам, помолчи.

Миссис Мартин. Как ты со мной разговариваешь.

Энн Мартин. Мам, мистер Смит пришел сюда сам, по своей доброй воле.

Миссис Мартин. А по твоей доброй воле заварилась каша, которую надо теперь расхлебывать. Я так и знала, те твои ночевки не доведут до добра. Я знала. Не думай, будто я не понимала, что происходит, — я понимала. Мистер Смит, я полагаю, у вас должно быть множество знакомых девушек, правда же. Нельзя ведь, чтобы тот домик в лесочке пустовал.

Энн Мартин. Мам.

Смит. Между прочим, миссис Мартин, знакомых у меня очень немного, вне зависимости от пола. Я очень ценю Энн. Она всегда была чрезвычайно старательной и расторопной секретаршей. Бывали ситуации, когда прямо даже не знаю, как бы я без нее обошелся.

Миссис Мартин. Например, когда вы ее обрюхатили.

Энн Мартин. Мам, если ты не перестанешь, я уйду к себе в комнату.

Миссис Мартин. Ну и уходи. Продолжайте, мистер Смит, хочется послушать, что вы скажете. Может быть, у вас иная точка зрения. (Энн Maртин поворачивается, уходит, хлопнув дверью; внезапная тишина, Смит прочищает горло.)

Смит. Мне понятна ваша позиция, миссис Мартин.

Миссис Мартин. Конечно понятна. Чего ж тут не понять, еще бы. (Смит тянется за крекером, но, передумав, убирает руку.) Бедная девочка, пухнет как дирижабль, кто теперь на ней женится. Могла бы выйти за Бобби Ричарса с первого этажа, — а что, он на подъеме, жили бы не хуже других. Как, по-вашему, ей теперь поступать. Думаете, мать Бобби не в курсе дела. Да весь дом в курсе, особенно с тех пор, как стало ясно, что она специально из дому выходит часом раньше, только чтобы ни с кем в лифте не встретиться. Вот что я вам скажу, мистер Смит. Энн постесняется, а я скажу. С вашими деньгами могли бы нанимать проституток. А мою дочь оставить в покое.

Смит. Весьма сожалею, миссис Мартин. Я понимаю ваши чувства, однако не думаю, что подобными высказываниями можно чем-либо помочь делу.

Миссис Мартин. Ах вы не думаете, ну ладно же, я вам кое-что еще скажу. (В дверях Энн Mартин, глаза полны слез, руки опущены, на запястьях вздувшиеся вены.)

Смит. Миссис Мартин, я не хотел бы, чтобы из-за меня портили настроение Энн.

Миссис Мартин. Ах вот как. Да у нее из-за вас не только настроение, у нее все испорчено. Вся оставшаяся жизнь. Теперь ей только и осталось, что выйти туда, на мост, где встретил смерть ее отец, и прыгнуть. Это вы сделали. Могли бы найти себе какую-нибудь дешевую потаскуху. Тысячу потаскух. (Взгляд Смита на расстроенную Энн Мартин. Она идет подать ему пальто. Смит медленно поднимается.) А вам понадобилась для этого порядочная девушка. Женатый человек, детей имеете. Вам все мало, ведь есть уже у вас жена. А это здание, которое вы воздвигли, чтобы хранить там свое мертвое тело. Я скажу вам — ничего, я вам скажу кое-что, правильно, вставайте, конечно-конечно, Энн, ну разумеется, подай ему пальто, другого от таких типов ждать не приходится, ишь ты, воспитанный, образованный, понимаете ли. (Энн Мартин вполоборота, напряженность, слезы, отстраненное молчание.) Будто мы чем-то хуже его. Подвернулась моя дочь, он ее телом попользовался в свое удовольствие да и швырнул в канаву. (Смит медленно надевает пальто.) Давайте, надевайте ваше сногсшибательное пальто и убирайтесь вон, но последнее слово будет за мной. (Подавшись вперед, не вставая с кресла.) Это я обещаю. И свой багаж не забудьте. (Смит поднимает с полу полиэтиленовый мешок.) Если хотите знать, мы тут скорее умерли бы, чем показались куда-нибудь в таком виде, да еще и с рваным полиэтиленовым мешком, это я так, чтоб вы знали. (Энн Мартин тихо сопровождает Смита к двери; миссис Мартин поливает презрением его спину.) Прощайте, скатертью дорожка. Но вы о нас еще услышите, не волнуйтесь. Приличные люди знают, как обращаться с подобными типами. (Положив руку на его плечо, Энн Мартин грустно глядит в глаза Смиту.) Пусть отправляется, доченька, не больно-то он речист. Со мной, во всяком случае. В следующий раз призадумается, прежде чем лапать приличную девушку из порядочной семьи. (Дверь закрыта, Энн Мартин поворачивается. Стоит и смотрит на умолкшую мать.)

Картина 5. Оул-стрит, «Динамо-хаус», комната 604

Джордж Смит в темном костюме полулежит на своей софе, взгляд вниз, где меж его приподнятых колен виден бурливый мир середины мая. Предзакатный перезвон часов, бьет четыре. Груды корреспонденции на столе Энн Мартин. Под локтем прислоненная трость, на ногах туфли. У отворенной двери офиса Ширл поднимает руку постучаться. Колеблется, смотрит на Смита и медленно молча идет к нему. Пока ее ноги не оказываются перед его опущенными долу глазами.

Ширл. Ну подними, подними взгляд, Джордж. Я не за тем, чтобы ругаться. (Глаза Смита по-прежнему устремлены на ноги Ширл.) Так, мимо проходила. Вижу, тебя шофер ждет. Я твою машину сразу узнала. Да ее любой узнает. Думаю, зайти, что ли, глянуть, что у тебя тут за офис. (Ширл оглядывает комнату, едва заметно покачивая головой, лицо печально.) Там уже вход закрывают. (Тихо, ласково глядя на этого странного Смита.) Что ты тут делаешь так поздно. И дверь открыта. Ты что, кого-нибудь ждешь.

Смит (глядя в пол, чуть в сторону). Нет.

Ширл. У тебя усталый вид, Джордж. (Протягивает руку прикоснуться к Смиту, на полпути замирает и медленно отводит руку.) Вернись, Джордж. (Взгляд вниз, на его волосы.) Я ведь понимаю, Джордж, ты не можешь вернуться. Не уступаешь никогда, правда. Сидит тут в самой черной своей, самой страшной печали, и один. Что-то я хотела сказать тебе. Хотя нет, не буду говорить. Ведь мне уже не важно, пусть, прощаю, даже при том, что мне бы надо было быть жестокой, вровень с тобой, да не выходит. (Руку к груди.) У меня грудь матери. (Ее ладони раскрываются, тянутся, сжимаются, и вновь руки падают по бокам.) Ах, глупый, глупый. Построил себе неприступный замок, чтобы от нас отгородиться. Из-за тех несчастных нескольких слов, что вырвались у меня в злую минуту. А я ведь только и хотела, чтобы твоя душа разочек дернулась от такого же удара, какими ты исполосовал мою. Ведь знаю я. Твои дела. Хочешь, чтобы ради тебя на улице перекрыли движение. Когда умрешь. Все знаю. (Взгляд Смита упирается Ширл прямо в глаза; она медленно отходит.) Как ты живешь, Джордж. Нет, в самом деле. Хочу сказать тебе кое-что. К помощи закона я не прибегну. Ты слышишь, что я говорю. К помощи закона не прибегну. Пусть даже мне пришлось бы голодать с детьми. Ты слышишь, что я говорю.

Смит. Да.

Ширл. И как ты думаешь, я это вправду.

Смит. Да. (Ширл удаляется. Оглядывается, взгляд Смита вниз, между колен. В дверях Ширл в последний раз оглядывается и уходит. Освещение становится тусклым, все синеет, холодеет, стареет. Слабый стук в дверь. Журчанье «Энни Лори». Голос мисс Томсон.)

Томсон. Слышите этот колокол, Смитик. И музыку. (Зияет пустой дверной проем.) Вот. H-дэ, Вернулась на работу. (Взгляд Смита вверх. Тянется рукой, включает радио, журчанье «Энни Лори» из приемника.) Смотри же, Смитик, хорошо смотри, я здесь, вот я. Подумалось, тебе будет приятно поболтать со мной. (Смит глядит на дверь, ждет, когда снова раздастся голос, взгляд опять вниз.) Вот так. Я знаю, у тебя теперь никого нет больше, ну я и решила — вернусь, думаю, все равно сегодня от всех дел освободилась, и как раз около четырех. Ну и пришла. И монеток наменяла целую кучу — для вашей коробки с мелочью. Смит, не превратитесь только в подонка — из тех, которые сперва устроят какую-нибудь жестокую гадость, а потом, по уши в деньгах, с жиру начинают гоняться за любовью. Все, кроме этого, Бог вам простит, Джордж, простит обязательно. Он понимает, что у вас нет этики и совести нет. А ты знаешь, Смитик, мне это, пожалуй, все равно. Мне это как бы даже нравится. Видал, куда завели меня мои принципы. В лапы грабителей. А что если чайку. (Напевает.) «Tea for two, and two for tea; me for you, and you for me…» С тобой вдвоем чайку попьем. Правда, давай, a. С шоколадным тортом. Как раз около четырех. (Голос слабеет.) Около четырех. Около четырех. (Совсем замирает, вытесняется стуком в дверь.)

Герберт (заглядывает в комнату). Простите, мистер Смит. Все же решил сказать вам: дождик крапает. Похоже, гроза собирается. А движение сейчас — ух.

Смит. Спасибо.

Герберт (шаг в комнату). У вас усталый вид, сэр. Я вот насчет того, что, может, после клуба вы бы ко мне завернули. Жена всегда вам рада. Домашний обед, на всех хватит, вкусно, — ну если, конечно, вы от всех дел освободились.

Смит. Спасибо, Герберт. Сегодня Салли Томсон справляет помолвку. Думаю, может, сходить.

Герберт. Читал, читал, в газете было. Экая знаменитость. Тогда обед перенесем, что ли, — на после дождичка.

Смит. Если можно.

Герберт. Дак чего там. (Музыка по радио затихает. Голос диктора.)

Диктор. Вы слушаете станцию «Метеор», каждые четверть часа последние известия. К нескольким арестам привела полицейская облава в баре на окраине, где, по поступившим в полицию сведениям, посетителей опаивали снотворным, избивали, а затем грабили.

Герберт. Во дожились, мистер Смит, я ж говорил вам, ну и город.

Диктор. Нами только что получено сообщение…

Герберт. Жду вас внизу, мистер Смит.

Диктор. Салли Томсон (Герберт, поколебавшись, останавливается), манекенщица, снимавшаяся в кино и собиравшаяся вскоре выйти замуж за наследника торговых магнатов Клода Грейса, сегодня оказалась жертвой дорожного происшествия, врезавшись на машине в дерево. Это произошло на Двадцать Втором шоссе, южнее Бедфорда. По дороге в больницу мисс Томсон скончалась. В ее машине больше никого не было, она сама сидела за рулем, к происшествию никто не причастен. Конец программы новостей. Вы слушаете «Метеор», передаем сводку погоды. Ясное небо сменяет сплошная облачность, ожидаются дожди…

Смит машет рукой Герберту, чтобы тот уходил. Возникает мотив «Джентл Энни». В него вплетается голос мисс Томсон: «Около четырех, я ж говорила, Смитик, я же только что говорила. Я стану всплеском, капелькой в бурлящем океане, а ленты и венки — пустое. Но может, тебе будет интересно, так знай, что по ночам морские котики поют, они вылезают из воды и смотрят такими грустными большущими глазами. Поют они так:

…Над пучинами вод

проскользит, проплывет

жизнь, в которой так горестны встречи.

Но с последней волной

нам предстанет иной,

чудный край, где ты будешь со мной.

Ну вот.

Все чудненько.

Свидимся

Скоро».

(ЗАНАВЕС, СЛЕЗЫ, АПЛОДИСМЕНТЫ, АВТОРСКИЕ ОТЧИСЛЕНИЯ)