Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка

Данилюк Семен
Дилогия. кн.1 "Сделай ставку - и беги"
кн.2 "Москва бьет с носка"

       СДЕЛАЙ СТАВКУ И БЕГИ
       (Книга первая)
 
       Новое время. Новые люди. Год 2007
 
       Кукушка за спиной надрывно вздохнула и принялась отсчитывать время. Антон Негрустуев, первый вице-президент корпорации "Юнисти", отпихнул от себя документы и откинулся в кресле, замкнув руки за головой. Пересчитывать за кукушкой не было необходимости, - она прокукует ровно одиннадцать раз и замолкнет, - ходики, подаренные подчиненными на сорокалетие, за два года не убежали ни на минуту. Начался отсчет одного часа, в течение которого преуспевающий топ-менеджер крупнейшей российской компании полностью изменит свою судьбу. В одиннадцать десять в кабинет войдет корреспондент Би-би-си. Около двенадцати он выйдет. И после этого пути назад уже не будет. Антон поднялся, подошел к окну.
       Далеко внизу простирался забитый крошечными иномарками широченный проспект Сахарова. Впереди машины утыкались в бурлящий поток на Садовом кольце и медленно, с трудом втискивались в него, -транспортные артерии столицы в часы пик отчаянно пульсировали .На растяжках поперек проспекта полоскались рекламы - "Квартиры от застройщика", "Последние шесть свободных квартир на Рублевке. Звоните срочно." После кризиса девяносто восьмого года Москва переживала строительный бум. Все, кто сумел заработать деньги, спешили приобрести недвижимость, поскольку других надежных вложений в стране так и не появилось. И цены на жилье, и без того зашкалившие, упрямо продолжали расти, будто температура у тяжелобольного.
       Замигала селекторная связь с секретаршей. Антон вернулся в кресло:
       - Слушаю.
       - Антон Викторович! К Вам господин Венгеров из Би-би-си.Говорит, что время согласовано.
       - Пусть заходит.
       Ну, вот и всё.
       Антон привычно скосился на фотографию, стоящую сбоку, на компьютерном столике.
       На фото было двое. Юный, с персиковым пухом на щеках Антон и облапивший его сверху, нахально косящий в объектив Иван Листопад. Лучший друг. И подпись наискось - "Херувимчику от Ивана".
       - Давненько не виделись, Антон Викторович, - в кабинет вошел нескладный, сильно облысевший человек далеко за пятьдесят с всклокоченными волосами на затылке и на бороде. Одетый не по возрасту - в клетчатой рубахе и потертых джинсах. Антон с чувством пожал руку журналисту. Он не случайно выбрал для сегодняшнего интервью именно его, - в отличие от российской прессы, прежде буйной, а в начале двухтысячных прирученной, Венгеров в своих аналитических материалах для западных изданий оставался независимым и остро критичным, что вызывало глухое раздражение как среди власть предержащих, так и в журналистских кругах.
       - Любопытно, что такого понадобилось вбросить в прессу компании "Юнисти", если решился заговорить вечный молчальник? - опускаясь в кресло, съехидничал журналист.
       - О компании "Юнисти" мы не будем говорить вовсе, - расстроил его Антон. - Я хотел поделиться с Вами своими соображениями о том государстве, в котором мы сегодня живем.
       - Соображениями о государстве, - недоуменно повторил Венгеров, пытаясь осмыслить, что может скрываться за столь диковинным, прямо-таки платоновским зачином. Его профессионально рыскающий взгляд скользнул по фото на компьютерном столике, удивленно обострился.
       - Чтоб сэкономить время, заранее накидал тезисы и даже подписал постранично. Можете пробежать, - Антон протянул через стол несколько листов. - С нашим удовольствием, - Венгеров, отвлекшись от фотографии, подтянул под нос текст, извлек из кармашка рубахи узенькие очочки, водрузил их на кончик носа и погрузился в чтение.
       - Угу, - принялся бормотать он. - "В стране олигархический капитализм"...Как говорится, кто бы спорил... "Ярких идей и имен за Путиным нет...Каковы пределы самостоятельности человека, которого во власть привел тот же олигархический капитал?... Пресловутая вертикаль власти хороша как аппарат для полицейского подавления инакомыслящих, но совершенно не пригодна как механизм для осуществления антиолигархических реформ, поскольку стволовая часть такой вертикали - чиновники "на кормлении", личные интересы которых состоят в сохранении существующей системы...Сращивание крупного бизнеса и чиновничества дало метастазы...Те же олигархи давно представлены в партии власти, потому и отпала необходимость в СПС...В начале девяностых в стране уничтожили его будущее - нарождающийся средний класс. И теперь есть либо очень богатые, либо бедные. Два разнополярных заряда. И если они сомкнутся, неизбежен социальный взрыв... Страна продолжает сидеть на сырьевой игле. Промышленный потенциал не создан... Возрождение среднего класса - единственный способ сохранить стабильность в обществе. В противном случае - тоталитарный режим, все признаки которого уже сформировались".
       Чем долее бормотал Венгеров, тем большим недоумением наполнялся его голос. Он оторвался от записей:
       - Круто.Скажите, а Вайнштейн, он в курсе?
       - Нет, ни с президентом компании, ни с кем- либо другим это не согласовывалось. Здесь моя личная позиция гражданина и, если хотите, обывателя.
       - Обывателя, - бесцветно повторил Венгеров.
       - Именно! Как обыватель я хочу от государства, чтоб оно защищало меня от произвола, лечило, давало возможность достойно зарабатывать и безбедно доживать в старости. Как гражданин хочу гордиться своей страной. Ни того, ни другого я не имею. Потому желаю, чтоб мой голос был услышан.
       Под ироничным взглядом Венгерова Антон сбился с пафосного тона. Оба они понимали, что слабый голосок некоего обывателя Негрустуева для государства что докучливый комариный писк. А вот выступление топ-менеджера олигархической, обласканной властями компании против этих же властей, а значит, и самой компании, - эффект будет оглушительный.
       - Антон Викторович, - дошлый репортер приспустил очочки и маленькими глазками впился в Негрустуева.-Мы ведь с Вами не первый год замужем и понимаем, что такие вещи просто так не делаются. Давайте напрямую, - кто за Вами стоит?
       Антон засмеялся:
       - Клянусь, никто. Вы-то сами с прочитанным согласны?
       - Да при чем тут?.. Конечно, согласен. Но говорить об этом моя работа. А Вас-то что подвигло?.. Стоп! Понял - не дурак! - Венгеров радостно прихлопнул крышку стола. - Вы собрались уйти в политику. Создать какую-нибудь партию среднего бизнес-класса! Ведь так?
       Отрицательный кивок Негрустуева заставил его озадаченно почесать бороду: - Тогда не понимаю. Уважаю, но не могу понять. Вы-то не некий обыватель Вася Пупкин, чтоб ломиться за социальной справедливостью. Без нее обходитесь. Не самый бедный человек. Имеете устойчивое положение, связи. Насколько знаю, жена в каких-то попечительских советах. Почет, фимиам. И самому одним махом порубить всё это? Понимаете же, что с Вами станется после выхода нашего интервью. Уж во всяком случае с этого этажа точно пулей... - он изобразил рукой планирующее движение и вновь невольно наткнулся взглядом на фотографию.
       - Послушайте! - вскричал он. - Но ведь это же рядом с Вами - Листопад, да?!
       - Вы с ним знакомы? - удивился Антон.
       - Ха! Врагу бы такого знакомства не пожелал. Сто пятьдесят километров в багажнике его "Жигулей" проехал.
       - Как это?
       - От Москвы до Твери, - объявил Венгеров, отчего-то повеселевший. - О тверском деле модельщиков в конце восьмидесятых приходилось слышать?
       Антон напряглся. Слышал ли он о деле, по которому сидел, арестованный, в следственном изоляторе и лишь чудом избежал суда и колонии?
       - Бригаду работяг, которые своими золотыми руками предприятиям, можно сказать, план спасали, пытались осудить за то, что работали не по госрасценкам. На всю страну тогда прогремело. Неужели не вспомнили?
       - Вспомнил, - скупо подтвердил Антон.
       - Даже не сомневался! К работе их привлек тогда этот самый злодей Листопад, - Венгеров для убедительности погрозил фотографии пальцем. - И он же потом спас.
       - Он спас?! - на сей раз реакция Антона была неподдельной.
       - Вот те раз! Уж этого не знать. Он же, как всех арестовали, в Москве такую волну поднял! На свои деньги лучших адвокатов нанял. Прессу напустил. Ходил по редакциям. Убеждал, что на этом перестроечном деле тираж сразу поднимется. И ведь уломал! Половина московских изданий спецкоров на процесс прислали. Так мало ему! Захотел, чтоб по Би-би-си протрубили. Специально для Горбачева. А я уже тогда их представлял. Но чем-то был занят. Никак не мог. Так этот амбал в багажник впихнул - и повез. Довез прямиком до ресторана, как сейчас помню, - "Селигер". Там и помирились. Да, поразительного темперамента человек!
       Венгеров растекся в улыбке, - видно, что эпизод этот остался в памяти занимательнейшим приключением.
       Антон слушал, пораженный. Выходит, чудо, спасшее тогда и модельщиков, и его самого, звалось Иван Андреевич Листопад. Но ведь ни разу не упомянул! Даже в тот период, когда отношения меж друзьями испортились, казалось, безвозвратно.
       Венгеров, подметивший, что хозяин кабинета насупился, заторопился:
       - Извините, отвлекся. Но, возвращаясь к интервью, - должна же у Вас быть какая-то особо весомая причина для публичного харакири.
       - Как раз такая и есть, - подтвердил Антон. - Накипело!
       - На-ки-пе-ло, - посмаковал во рту диковинное словечко Венгеров. - Что ж, наверное, так тоже бывает. И чем, если не секрет, после всего этого собираетесь заняться? - Открою какую-нибудь консалтинговую фирму. Чтоб ни от кого не зависеть.
       Антон хмыкнул, - он вдруг вспомнил, что в семнадцать, выбирая профессию юриста, руководствовался тем же самым наивным предположением.
       - Что ж, если больше добавить нечего, честь имею. В начале следующей недели будет опубликовано. Готовьте, как говорится, спассредства.
       Венгеров поднялся, прощаясь. То есть руки, ноги, тело вроде бы прощались, а душа всё не хотела уходить, не распознав самого важного, - во имя чего человек вдруг решился разрушить блестящее своё положение.
       - А может, за границу собрались отъехать? - предположил он уже от двери. - Так чтоб погромче хлопнуть!..Тоже нет? Тогда прямо не знаю. Впрочем у каждого свой экстрим. Кто-то в Куршебеле оттягивается, кто-то с парашютом с гор прыгает, а кто-то...
       Он повторил планирующее движение рукой и вышел, крепко озадаченный. "Теперь уж точно всё", - Антон подмигнул фотографии, - я-таки это сделал, Ваня.
       "Надо же, - херувимчик"! - глядя на надпись, умилился он выпорхнувшему из далекой юности словечку.
       "Хотя впрочем не Ванька меня херувимчиком прозвал", - припомнил Антон. Листопад только подхватил. А первой окрестила так соседа-десятиклассника Жанночка Чечет, за которой в начале восьмидесятых пришибал юный Антон. Она, кстати, их и познакомила.
       Антон вспомнил обстоятельства знакомства и против воли улыбнулся. Теперь это казалось смешным.
 
       ПРЕЖНЕЕ ВРЕМЯ. ПРЕЖНИЕ ЛЮДИ. 1982-1988
 
      Битва над телом Патрокла
 
      Херувимчик лежал на асфальте, свернувшись калачиком и уютно подобрав под себя ноги. Тело его непрерывно содрогалось, и сам он постанывал в такт сотрясениям - тихо и немузыкально.
      Херувимчика били. Не слишком элегантно, зато без затей, - толпой и ногами. Били добросовестно, но неумело. Поэтому сил оставалось полно. Можно было бы вскочить и шутя уйти на рывок - в жизни не догнали бы они чемпиона межшкольной олимпиады по бегу. Но как раз на рывок он не мог. И защищаться не мог. Потому что всего пять дней как вырезали из него гнойный, едва не прорвавшийся аппендикс. Соседи по палате только с коек вставать начали. А его к вечеру выкрали из больницы и привезли сюда, в загородный мотель "Тверь", на собственное семнадцатилетие. И вот теперь он бессильно извивается в грязи, уворачиваясь от ударов. Что и говорить, - День рождения удался. Хотя "выкрали" - сказано чересчур громко. Поздравить новорожденного заехала соседка по подъезду двадцатилетняя Жанночка Чечет, которая вот уж второй год была предметом Антоновых вожделений и причиной ночных поллюций. Жанночка охотно кокетничала с хорошеньким Херувимчиком, которого сама же так и прозвала - то ли за юношеский румянец, то ли за повышенную стеснительность. Иногда снисходила до шутливого поцелуя. Но дальше пока не допускала. Правда, в последний год удерживать поклонника на дистанции ей стало не просто, - робкий Херувимчик незаметно возмужал до полноценного, требовательного Херувима. Прямо с порога палаты словоохотливая Жанночка сообщила, что заскочила буквально на минутку, а вообще-то торопится в загородный мотель, где накануне познакомилась с двумя классными парнями. Услышав про парней, ревнивый Антон увязался следом, благо одежда лежала здесь же, в тумбочке.
      В такси по дороге Жанночка успела протараторить всё, что сама узнала про новых знакомых. Оба взрослые - по двадцать три года. Один - здоровенный такой! Иван Листопад - сын профессора. Другой, Феликс Торопин, тоже не из простых. Вроде даже вор. Оба когда-то жили в одном дворе. Потом разъехались. Иван в Краснодар, где его отцу предложили кафедру, Феликс - в колонию для несовершеннолетних преступников. Но друг друга, как оказалось, не потеряли. В Калинин они приехали по каким-то мутным фарцовочным делам. Кажется, в Москве не совсем чисто прокрутили валютную сделку и решили "отлежаться" в провинции.
      Последнее Жанночка произнесла с придыханием.
      - Мужики что надо. Вторые сутки мучаюсь, на кого из двоих запасть. Прямо не знаю. Может, ты чего присоветуешь, - к полному расстройству Антона, Жанночка, наивная в своей корыстности, сокрушенно покачала головой.
      Впрочем новые знакомые понравились и самому Антону.
      В гудящем, забитом под завязку мотеле оба они выделялись среди прочих .Могучий Листопад царил за столом, мягким кубанским говором без усилия покрывая грохот надрывающегося оркестра. Едва заметно косящий правый глаз придавал всему, что говорил и делал Иван, оттенок легкой победительной насмешливости. Пьяновато улыбаясь, слушал его байки тонколицый красавчик Феликс Торопин. Длинные, унизанные перстнями картежные пальцы Феликса поигрывали золотой цепочкой. Время от времени он приподнимал указательный палец, и тогда подруга Феликса официантка Нинка Митягина, бросив прочие столы, подлетала к ним, предвкушающе косясь на "рыжьё". А робеющий, покрытый золотистым пушком именинник Антон Негрустуев с восторгом внимал многомудрым новым товарищам. Всё кругом было насыщено особой, дружеской негой. Уже ближе к закрытию Антон вышел подышать на воздух. Тут-то всё и случилось. Собственно на асфальт он свалился сразу, еще от первого, по касательной удара. И тотчас устрицей закрылся, пытаясь спрятать разрезанный живот. Особенно досаждали две страусиные девичьи ноги. Про такие говорят, - от шеи. Но он-то снизу хорошо видел, откуда они на самом деле начинались. Впрочем, реагировал он только на ступни. Маленькие такие ступни, обутые в изящные туфельки, остроносые и неотвратимые, будто атакующие эсминцы.
      В отличие от толпящихся в беспорядке парней, бьющих бесцельно и наугад, владелица туфелек всякий раз примерялась ударить именно в то место, что закрывал он обеими руками, оставив незащищенной даже голову. Почему и пострадал. От увесистого попадания по виску он обмяк, заволакиваясь прощальным туманом, и скорее рефлекторно, чем с надеждой, прошептал: "Листопад". И тут же слово это пронзило обманчивую тишину загородного мотеля призывным кличем боевой трубы: " Ли-сто-пад! Феликс! Антошку убивают!".
      То кричала, вопила, визжала на все двадцать тысяч доступных человеческому уху децибел выбежавшая на крыльцо Жанночка Чечет.
      
      Антон очнулся от каких-то непрерывных криков. И первое, что увидел, открыв глаза, - нависшая над ним огромная тень.
      "Ваня", - умиленно пробормотал Антон, поняв главное: больше его бить не будут.
      Осторожно, придерживая живот, он сел на асфальт.
      - Как ты? - запыхавшийся Иван присел подле Антона. - Вроде жив, - Антон неуверенно ощупывал живот, пытаясь распознать источник глухой боли.
      - Который начал?
      - Во-он патлатый! - Достану, - зловеще пообещал Листопад. Он разогнулся - грозно. При внезапном появлении массивной, за метр девяносто фигуры нападавшие оробели. Отбежав ( чуть назад )на несколько метров, они переминались, нерешительно косясь на вожака - толстогубого парня с длинными несвежими патлами, перетянутыми по лбу махеровой повязкой.
       Прищурившись косящим глазом, Листопад быстро шагнул вперед, ухватил за ворот патлатого, выдернул из общей кучи, резким движением скрутил, посадив на колени, и с аппетитом поднес к его носу кулак, увесистый, будто хорошая дынька - "колхозница". - Башку тебе, что ли, об асфальт разнести? - задумался он. - Да кто его бить-то хотел, сопляка этого?! - тонко и пронзительно закричал патлатый, пряча за возмущением охвативший его испуг. Но страх выпирал наружу, - вывернутые губы покрылись пузырьками слюны. - Сам напросился. Мы в баре мой приезд из Москвы отмечаем. Ну, я на улицу покурить вышел. Вдруг гляжу - чебурек!
      - Какой еще чебурек? - недоумевающе переспросил Листопад, слегка ослабляя хватку. - А я почем знаю какой? Может, узбек. Может, туркмен. Я в них, чебуреках, не разбираюсь! - поняв, что сразу бить не будут, патлатый слегка приободрился, и тут же в голосе добавилось скандальности. - Чурка, он и есть чурка. Я ему и говорю, а ты чего-й-то тут, чебурек, по нашим фойе шастаешь? Что тебе здесь, Фергана какая-нибудь, что ли? Ну, он лопотать чего-то. Я его, естественно, за хобот, - налицо нарушение суверенной территории. А тут этот ваш, мешком прибитый, откуда-то нарисовался: "Не трожь. Он, мол, тоже людь". Я, грю, может, он там где-то у себя и людь, только чебурек этот по праву первого мой. Хочешь пометелить, найди себе другого. А ваш заблажил чего-то! По физии мне, вон, заехал! Тут и наши подоспели. Ну скажи, если по совести, кто его звал за каждую косоглазую сволочь встревать?
      Тараторя без продыху, парень непрерывно поглядывал на подрагивающий у лица кулачище.
      - Другие, между прочим, тоже били, - без стеснения напомнил он.
      По счастью для перетрусившего патлатого, со стороны мотеля к ним бежала официантка Нинка Митягина. Упругие Нинкины груди без лифчика колыхались в такт бегу, будто рессоры вагонетки.
      - Ваня! Ванечка! - задыхаясь, выкрикнула она. - Только что Феликса с валютой на кармане взяли. Теперь тебя ищут. Беги! Листопад огляделся, двинулся к обочине. Уже из-за кустов, скрываясь, погрозил патлатому:
      - Гляди у меня, если что!
      - А вы чего раззявились, уроды? - Нинка зло оглядела остальных. - По вашу душу тоже ментов вызвали. Дуйте отсюда! Поздно!
      Площадку у мотеля разом осветили с трех сторон фары ПМГ (сноска - "передвижные милицейские группы").Нападавшие брызнули врассыпную. Началась ловля. Подъехавшие милицейские наряды без разбору "окучивали" пойманных по машинам.
 
      * Антон отполз за куст сирени. Оттуда расслышал презрительный выкрик патлатого, оборвавшийся внезапно, - должно быть, от хорошего пинка или от удара. Потом одна за другой хлопнули дверцы, УАЗы газанули и, похлопывая "сечеными" глушителями, уехали.
      Потом он забылся. А когда очнулся, мотель погрузился во мглу, - похоже, разъехались и официанты.
      Внезапно Антон остался один. Живот болел нестерпимо. - Аки Робинзон Крузо на острове, - вслух, чтобы подбодрить себя, произнес он.
      Рядом сокрушенно вздохнули. Из кустов высунулась знакомая туфелька.
      - Опять ты?
      - Ну, я, - девушка подползла к Антону. Голос ее дрогнул. - Холодно. - Еще бы! Теплые трусы надевать надо. - А ты бы не подглядывал. - Так мудрено. - Все равно. Был бы джентльмен, отвернулся.
      - От тебя только отвернись. Вмиг наваришь. И чего тут делаешь?
      - Да то же, что и ты: от ментов прячусь.
      - Я не от ментов. Я - от боли. Живот у меня больной, - Антон застонал.
      - Сказать, что ли, не мог?
      - Ну да, тебе скажешь. Как раз туда бы и звезданула, - огрызнулся Антон. - Туфли напильником, поди, затачивала?
      - Нету туфель. Сломался каблук, - она всхлипнула.
      Антон с невольным облегчением всмотрелся, разглядев смоляные всклокоченные волосы вокруг распухшего от слез лица.
      - Ты мне только ответь, - он осторожно перевел дыхание, прикидывая, сможет ли подняться. - Ну, эти идиоты ладно. А ты за что меня гвоздила?
      - За дело, - девчушка насупилась. - Я тебя танцевать приглашала, а ты не пошел. Да еще мокрощелкой обозвал. А мне, между прочим, скоро пятнадцать. И я в музучилище поступила.
      - Да? - Антон потянулся, припоминающе провел ладонью по безнадежно перемазанному личику. - И как зовут? - Лика.
      - Нет, не припомню.
      - Потому что сволочь и есть. Об такого гада еще новые туфли испортила!
      - Шкуру ты мне точно попортила, - Антон перевернулся на спину. - Слушай, лягастая. Погляди-ка живот. Не распороли?
      - Еще чего?! Сынок маменькин. Я тебе и попала-то один разок. Да не дергайся... Ой, мамочка! Чего-й-то?
      Она осела рядом, в одной руке сжимая растерзанную туфлю, а другую руку, перевернутую ладонью кверху, изумленно разглядывала.
      - Кровь, - определил Антон.
      - Увечный, что ли?
      - После операции, - он попытался хохотнуть. Вместо этого скривился.
      - И ты такой в ресторан поперся? Правильно я поняла, что у тебя не все дома .Это кому скажи, не поверят. Натуральный придурок. Тебя ж в больницу срочно надо! - поднялась, повертела туфлю, раздраженно отшвырнула. - Ладно, вставай. К дороге пойдем. Может, кого остановим. Или тебя поднимать?
      - Как-нибудь без детского сада обойдусь! - Антон вскочил. Но живот полоснуло такой резкой болью, что, ойкнув, тут же свалился на траву и потерял сознание.
      Когда вновь очнулся, то обнаружил себя на обочине шоссе. Рядом с всхлипываниями и завываниями рыдала перемазанная в грязи Лика.
      - Где я? - поинтересовался Антон.
      - Сам не видишь? Трасса Москва-Ленинград.
      - Это ты что ж, меня на себе двести метров протащила?!
      - Ни одна сволочь не останавливается. Жлобье!.. - тело ее сотрясалось то ли от злости, то ли от холода. - Господи! Ну что ж мне с тобой делать-то? Не бросать же такого. Подохнешь ведь.
      Она вздрогнула: прямо за их спинами кто-то с разухабистым матом ломился сквозь кусты. Через минуту из чащи показался огромный леший - в двубортном костюме, обросшем репеем и мокрыми листьями.
      - Ванюшка, - обрадованно пробормотал Антон.
      - Ну, ты подумай, - Листопад с досадой разглядел силуэт мотеля. - Я раньше учителям не верил. Думал, врут, будто земля круглая. По моим подсчетам, она выходила в форме чемодана. А теперь доподлинно убедился - круглая, паскуда! Проверил, можно сказать, эмпирическим путем. Полчаса по какому-то болоту проблукал. И опять сюда же вынесло! За это время до канадской границы добежать можно. А я тут меж двух берез кружу. Аж хмель вышел. А вы здесь чего разлеглись? Трахаетесь?
      - Угу! Аж утрахалась, - Лика зло кивнула на постанывающего Антона. - У него живот прорвало. В больницу срочно надо. И - ни одна сволочь!.. Мне что, до гола раздеться и поперек дороги лечь, чтоб машину остановить?!
      - Этим ты вряд ли кого соблазнишь, - Листопад пренебрежительно крутнул субтильную, длинноносую, с выступающими ключицами девчушку. - Понимал бы чего в женщинах, - огрызнулась уязвленная Лика. - Обаяние в красоте не нуждается. Но Иван, не обращая на нее внимания, склонился над Антоном, всмотрелся озабоченно: - И впрямь зенки закатились. Никак, к верхним людям собрался. Одним прыжком он перемахнул через кювет.
      - И ты тоже дристануть собираешься? - безысходно сообразила Лика.
      - Надо бы, - подтвердил, всматриваясь вдаль, Листопад. - Меня сейчас вся ваша ментовка разыскивает. Минутка, что называется, дорога. Но, с другой стороны, как не порадеть родному человечку?.. Ништяк, прорвемся!
      Он увидел свет приближающихся фар и встал посреди дороги.
      - Осторожно, задавят же! - вскрикнула Лика.
      - Оно вряд ли! Это ж, судя по звуку, частник. Машину пожалеет, - Листопад расставил руки наподобие шлагбаума, на две трети перегородив шоссе.
      Не сошел с места, несмотря на прерывистые, истеричные гудки и моргание. Так что мчавшийся на скорости "Жигуль" начал тормозить со свистом в опасной близости, пошел юзом и - остановился едва не в метре от стоящего, будто скала, силуэта.
      - Тебе чего, оглобля, жизнь надоела?! - заорал выглянувший из окошка водитель. - Отойди, а то снесу к черту!
      Иван меж тем неспешно подобрал с обочины подвернувшийся булыжник, многозначительно подбросил: - Машина твоя? - Ну, моя. Собственная. - Ох, и завидую я тебе, мужик. - Чего-о?! - Счастливый жребий, говорю, тебе выпал - жизнь человеку спасти. Парня надо до больницы довезти.
      Водитель скосился на кювет, через который, навалившись на обессилевшую Лику, пытался перебраться Антон.
      При виде перемазанных фигур к водителю вернулась прежняя ярость. Подхватив монтажку, он вылетел на асфальт. - А ну, отойди к едреней фене ... А то!
      - Что " а то", глупыш? - гигант нежно приобнял его за плечи, заглянул сверху вниз. В косящем его взгляде водитель прозрел главное: от ЭТОГО не уйти. Монтажка сама собой опустилась. - Сколько платишь? - привычно ступил он на стезю стяжательства. - Это ты о деньгах, что ли? - незнакомец удрученно покачал головой. - Какую школу заканчивал, друг? - Н-не понял.
      - А вот позволь, угадаю: нашу, советскую. И тебя в нашей советской школе не учили, что человек человеку друг, товарищ и брат? Не слышу!
      - Да причем тут!
      - Или, може, ты не советский человек? - последнее было сказано столь проникновенно, что водитель как-то разом оробел и даже скользнул взглядом по плечам, не проблеснут ли погоны. Погон не было. Но взгляд незнакомца все больше косил дикостью.
      - Так ведь машину кровью перемажет!
      - Зато не твоей кровью, - во вкрадчивом голосе сквозанул вдруг такой беспредел, что водителя перетряхнуло.
      - Да я ничего. Я, если что ... в комсомоле состоял. И в дружину три раза ходил, - помимо воли забормотал он.
      - О, видишь. А скрывал. То есть простой советский человек? Как он, как я? Чего ж тогда стоишь, дурашка? Бегом подсоби девушке. Видишь, надрывается. А ты, здоровый бугай, вместо чтоб помочь, херню тут какую-то о комсомоле завел. Делом, делом надо доказывать!
      - А сам-то чего ж?
      - Я б, само собой. Но кто тогда машину посторожит? Пшел! Ошалевший автовладелец метнулся к кювету.
 
      * Через несколько минут "Жигули" свернули к многоэтажному зданию областной больницы.
      - Только до ворот, - со скрытым облегчением предупредил водитель. - Дальше проезд запрещен.
      - Кого везешь, зяма?! Давай прямо под шлагбаум, - сидящий рядом Иван надавил лапой на клаксон, другой рукой энергично принялся крутить ручку стеклоподъемника. Усилие оказалось чрезмерным, - ручка осталась в Листопадовой лапе. - Не научились делать. Всё на соплях, - Иван отшвырнул ее на "торпеду". Водитель тихо заскулил.
      Из будки показался сонный сторож.
      - Живо подымай свою палку, тетеря! - не давая ему открыть рот, закричал Иван.
      - Так чего это? Тут по пропускам, - сторож, пытаясь встряхнуться, всмотрелся в представительное лицо. Машина была незнакома. Лицо тоже. Но - было оно, несмотря на молодость, явно значимым и очевидно недовольным.
      - Я замзавоблздравотделом Листопад! - напористо объявило лицо. - Везу героя Афганистана в коме! Что стоишь, раззява? Секунда дорога! Никак спал на посту! А ну!..Или уволю!
      Шлагбаум начал подниматься прежде, чем сторож окончательно проснулся.
      - Прямо из Афгана автостопом везешь? - съехидничал водитель.
      - Мы своих героев на дорогах не бросаем. Во-он туда! - вдалеке светился подъезд с застывшими подле машинами скорой помощи.
      Иван выскочил едва не на ходу, легко, будто морковку с грядки, выдернул наружу подрагивающую девчушку, вытянул впавшего в забытье Антона, подбросил на руках, ногою захлопнул дверцу, отчего машина вздрогнула. - Надеюсь, теперь свободен? - водитель с отвращением разглядывал перепачканные чехлы.
      Иван обернулся. - Ты вот что: прямо сейчас, пока буду отсутствовать, достань из ранца пионерский дневник и запиши себе хороший поступок. Вернусь, распишусь.
      - Вот это вряд ли, - пробормотал водитель. - Ну, блин, видал ухарей!
      Машина рванула с места, словно на раллийном старте.
      Решительным шагом Листопад направился к двери с надписью "Травмпункт". Сзади семенила расхристанная Лика.
      Стояла ночь с субботы на воскресенье. Советские люди в соответствии с Конституцией отдыхали. Как умели, так и отдыхали. С задоринкой. А потому травмпункт оказался переполнен пробитыми головами и переломанными конечностями. Единственно, в уголке на кресле постанывала беременная женщина с обваренной рукой. Поглаживающий ее муж нервно поглядывал то на снующий медперсонал, то на загадочный плакат напротив - "Курящая женщина кончает раком". Зато остальной народец, судя по всему, подобрался огневой: в воздухе стоял устойчивый запах портвейна "Солнцедар", настоянный на йоде и крепком мате.
      - С дор-роги! - дверь распахнулась от удара ногой. В помещение вошел перепачканный гигант с обвисшим на руках телом.
      - С дороги! - напористо повторил он, рыком своим разгоняя замешкавшихся.
      - Так тут очередь! - блаженствовавший у окна мужичок с рассеченной бровью с внезапной резвостью спрыгнул с подоконника и двинулся наперерез. - Я - первый!
      - Шо? Жена сковородкой заехала? - с ходу определил Иван. - И дело: не шкодничай по чужим спальням!
      - Да я, может, сам кровью истекаю!..
      - Так истеки! Кому ты такой плюган вообще в этой жизни нужен? Я смертельно раненого героя несу! - яростно объявил Листопад, отодвигая пьяного упрямца плечом. - Человек девчонку от изнасилования спас.
      Тут все разглядели за его спиной босоногую, растерзанную девушку.
      - И как спас! Пулю в упор в живот принял. А не отступился! Очередь у них. За (водкой)колбасой, что ли?! - гигант приостановился, презрительно оглядел смешавшихся людей. Демонстративно принюхался.- Крысы тыловые!
      - Где врач?! - потребовал он у выглянувшего на крики крупного, под стать ему самому, усталого мужчины в халате.
      Не отвечая, тот подошел, отодвинул вниз веко Антона, что-то определил:
      - Заноси и клади на кушетку.
      Вернувшись в предбанник, Иван скорбно прижал к себе притихшую Лику:
      - Ничего, ничего, девочка! Он выдержит. Он прорвется. Он настоящий. Не то шо эти бытовые разложенцы. Мы ему еще орден дадим.
      Глянул на женщину:
      - Тяжело?
      - Куда хуже, - неприязненно ответил муж. - Если б не ты, уже приняли.
      - Скажи, пусть потерпит. Сын, богатырь, родится, Антошей назовете. В честь героя.
      Не найдясь, что ответить, тот угрюмо смолчал.
      
       Минут через двадцать в приемный покой вышел врач.
      - Ну как, доктор, наш герой? Жить будет? - Иван охватил его за плечи, пытливо заглянул в глаза.
      - Будет, будет. В упор, говоришь, стрелял? Что-то я там пули не обнаружил.
      - Да ты шо?! От спасибо за новость. Стало быть, все-таки не попал проклятый бандюган. Исхитрился, стало быть, увернуться. В упор и - исхитрился. Вот ведь реакция. Шо значит воинская выучка. Какой человек! Один на тысячу! - Иван восхищенно зацокал, взглядом предлагая окружающим восхититься вместе с ним. - Вы сберегите его, доктор! Для всех для нас. Для всего человеческого общежития!
      Ни мало не обращая внимания на наступившую ошалелую тишину, он прижал к бедру заторможенную Лику и направился к выходу.
      - Эй, орёл! - окликнул врач.
      Иван обернулся.
      - Вообще-то молодец, что пробился. Там швы разошлись, и грязи набилось. Так что, если б не успели...
       Тыльной стороной ладони отер воспаленные глаза. Огляделся:
       -Давайте беременную.
 
      На улице Лика тихонько отстранилась. - Я, пожалуй, вернусь. Посижу до утра.
      Под удивленным взглядом Листопада она смутилась:
      - Мало ли что? Хоть будет кому родственникам сообщить.
      - А ты что, знаешь его родственников? - Нет, но... - Жанка говорила, что мать у него одиночка. Вроде фабричная ткачиха, - с усилием припомнил Иван.
      - Тем более дождусь, - отчего-то обрадовалась Лика. - Да и куда по ночи?
      - Ну что ж? Тогда давай прощаться. Засветился я тут в вашем захолустье. Пора срочно когти рвать, пока и впрямь не отловили.
      Приветственно махнув лапой, Иван шагнул в темноту, в сторону моста через железную дорогу, за которой собственно и начинался старинный город Тверь, унизительно переименованный в безликий Калинин.
 
      * Глубокой ночью на кольце трамвая, откинувшись на витой скамейке, в одиночестве сидел полнотелый молодой мужчина в тянучках и тапочках на босу ногу. Рядом стояла опечатанная бутылка водки.
      Усмотревший в этом намек судьбы, Иван подошел. Мужчина приоткрыл глаза, оглядел неизвестного.
      - Чего здесь? - строго спросил Иван.
      - С женой поругался.
      - На хрена?
      - "Стенку" румынскую требует. У нас и без того новая. Так ей, видишь ли, непременно импортную подавай.
      - Зачем?
      - Прорва, - исчерпывающе объяснил сидящий.
      - Это частобывает. Тогда чего не пьешь?
      - Не пьется что-то одному. Привычки нет.
      Босоногий вопросительно поглядел на нового знакомца.
      - Да уж выручу. Не бросать же в беде, - успокоил Иван.
      Он поднял с земли бутылку, ловко свернул пробку. Повертел головой.
      - Стакана не захватил, - мужчина сокрушенно пожал плечами.
      - Тогда из горл а! - Иван раскрутил бутылку и, к восхищению босоногого, единым махом осушил треть. Протянул:
      - Давай. Как говаривал мой кубанский корешок Витька Рахманин, ломани, пока при памяти. Ты сам-то вообще кто?
      - Я-то? - босоногий сделал неопределенный жест куда-то вверх, усмехнулся, видимо, сопоставив свое положение с тем видом, в каком находился сейчас, и молча потянулся к бутылке.
      Минут через пятнадцать, непривычный к выпивке из горлышка, да еще без закуски, он сильно опьянел. Иван отошел отлить за угол, а когда вышел вновь, то возле скамейки стоял милицейский УАЗик, и двое милиционеров, сопя и матерясь, затискивали внутрь машины отчаянно отбивающегося незнакомца.
      - Я ничего не нарушил! - протрезвевшим от страха голосом, кричал тот, упираясь. - Говорю вам, я - из обкома комсомола! Балахнин моя фамилия! Можете позвонить, проверить! Это произвол! Завтра же всех повыгоняют к чертовой матери. Заслышав угрозы, стоящий поодаль старший наряда - сержант - зловеще ухмыльнулся. Какой армейский сержант не мечтает стать генералом? Какой милицейский сержант себя генералом не ощущает? А генералы - народ гордый. Если, конечно, не против маршалов. - Вот чтоб не повыгоняли, мы тебя в вытрезвиловку и доставим, - с усмешкой процедил он. - Да я ж не пил почти! Ребята! Вот же мой дом, - услышав про страшный вытрезвитель, Балахнин с удвоенной силой уперся в створки. - Ну, поднимитесь, я документы покажу! Жена же волнуется, дети! Что ж вы, как нелюди! Выкрикнув последнюю фразу, Балахнин извернулся и увидел стоящего на углу собутыльника. Встрепенулся, собираясь, видно, обратить на него внимание. Но тут же, устыдившись, отвел глаза и сам полез в машину.
      Колебавшийся дотоле Иван подобрался, - от выпитого в голове у него шумело, - и шагнул к машине, отряхивая на ходу загаженную "тройку".
      - Развели тут грязюку! Нормальному человеку пройти, не упав, невозможно. Взгреть бы коммунальщиков, - пробурчал он и - будто только теперь заметил происходящее.
      - Здравствуйте, товарищи! - весомо произнес Иван.
      К нему обернулись и посмотрели - недоуменно.
      - Здравствуйте, товарищи, - Иван слегка нахмурился и требовательно оглядел сержанта.
      - Ну, здрасте, - осторожно поздоровался тот.
      Листопад в упор продолжал разглядывать его - с нарастающим, легким пока неудовольствием. Сержант, спохватившись, поспешно застегнул распахнутый китель. Незаметно принялись оправляться остальные.
      - Заместитель заведующего отдела административных органов горкома партии Листопад, - представился Иван. - Шо здесь происходит?
      - Да вот... - при виде высокого начальства сержант подобрался. - Пьянствует в общественном месте.
      Иван начальственно пошевелил пальцами, и догадливые милиционеры выволокли задержанного наружу.
      Неприязненно косящим взглядом Листопад вгляделся в переминающуюся фигуру в тянучках.
      - Так! То- то мне голос показался знакомый, - определил он. - Балахнин, кажется? Из сектора учета?
      - Балахнин, - пролепетал тот, ошалелый. - Кажется.
      - Почему ночью в таком виде? Отвечать! - рявкнул Иван, заставив вздрогнуть и самого Балахнина, и милицейский наряд.
      - Да я, понимаете... С женой я... Вот вышел...А тут они налетели.
      Иван принюхался. - Да от тебя, стервец, и впрямь разит! - определил он, заметив впрочем, что стоящий подле старший наряда поспешно отодвинулся, непроизвольно прикрыв рот. - Тогда какие претензии к товарищам из милиции? Почему позволяете себе угрозы, оскорбительные выкрики на всю улицу? Люди в отличие от Вас на посту!
      - Да я не в претензии! Мне бы только...Дом-то вот.
      - Водку в одиночку пьянствовать! Комсомол непотребным видом позорить! - недобро отчеканил Иван. - А ну марш отсыпаться. И завтра к десяти чтоб ко мне в кабинет! Я тебе покажу пьяные променады в тапочках. Ну!
      Балахнин опасливо скосился на сержанта и увидел физиономию, полную злорадного блаженства.
      Подыгрывая, он угрюмо опустил голову и, все еще боясь быть окликнутым, торопливо зашагал к дому.
      - В народное хозяйство у меня пойдешь! - пообещал вслед Листопад.
      - Совсем кадры загнивают! - пожаловался он. Протянул руку сержанту. - Можете быть свободны, товарищи! Нужное дело делаете. Трудное, неблагодарное - но необходимое! Удачи!
      Старший наряда коротко козырнул, прощаясь.
      Но тут Ивану пришла в голову новая мысль.
      - А подвезите-ка меня, пожалуй, до центра, - спохватился он. - Засиделся в гостях. Думал прогуляться по ночному городу. Но теперь в таком-то виде... - Так э... Куда прикажете!
      Перед Иваном предусмотрительно распахнули створку.
      Переоценил себя Ваня Листопад. В наполненном бензиновыми парами, потряхивающемся УАЗике алкоголь быстро добрал своё, так что вскоре Иван попросту и без затей заснул.
      На Тверском проспекте машина остановилась.
      - Товарищ! Товарищ! - сидящий рядом милиционер боязливо потряс его, склонился внимательно. - Похоже, в отрубе! - он озадаченно поглядел на старшего наряда. - Чего делать-то будем? Разве что выгрузить вон на скамейку, да и всех делов?
      - Я тебе выгружу! - ругнулся тот. - Что это тебе, пьянь подзаборная? Потом начальник УВД всем бошки поотворачивает. Давай-ка пошарю аккуратно, чего у него там в карманах. Может, паспорт с адресом есть?
      Он опасливо сунул руку, извлек что-то, склонился:
      - Мать честная! Чего это? Ну-ка посвети!
      Водитель осветил салон, и склонившиеся милиционеры разглядели в сержантских ладонях увесистую смятую пачку долларов.
 
      Коловращение судеб
 
      Заместитель начальника Центрального райотдела милиции по политико-воспитательной работе капитан Звездин отодвинул протокол задержания и предвкущающе потер взопревшие ладони, - кажется, переменчивая удача скупо подмигнула нелюбимому пасынку.
      А ведь всего три года назад судьба улыбалась молоденькому инструктору райкома КПСС, выдвиженцу от завода "Серп и молот" Жене Звездину во всю свою широкую пасть. Освобождалось место заместителя заведующего отделом пропаганды, и перспективный инструктор числился кандидатом на повышение.
      Но лишь одним из нескольких.
      Не полагающийся на случай Женя решил подпихнуть фортуну.
      Будучи в очередной командировке - в Биробиджане, Звездин попросил местных товарищей заказать для него полное собрание сочинений Ленина и наложенным платежом отправить в Калинин. Но адрес дал не домашний, а райкома партии. Якобы по ошибке. Не представляло сомнений, что факт этот станет известен в райкоме, и рвение молодого сотрудника в постижении марксизма-ленинизма будет отмечено.
      Действительность превзошла ожидания, - о нестандартном заказе доложили лично первому секретарю, и тот пригласил Звездина к себе. На углу массивного стола громоздились перевязанные бечевкой книжные пачки.
      - Вам что, Евгений Варфоломеевич, мало тех собраний, что имеются в райкоме? - внимательно глядя на Звездина, поинтересовался секретарь.
      - Виноват. Не удержался, - с приготовленной скромностью объяснился Женя. - Зашел, стал быть, в магазин, раскрыл наугад "Шаг вперед, два шага назад" и чувствую, не могу оторваться. Так всё ясно, так пронзительно! Вообще-то тут почта, должно, ошиблась или я машинально...Купил-то за свой счет для домашнего пользования. На работе, сами знаете, текучка, а хочется хотя бы перед сном припасть, эта самая, к истокам.
      - Похвально. И давно читаете на идише? - секретарь кивнул на раскрытый томик.
      Звездин обомлел. Такой подлянки от Еврейской автономной области он не ожидал.
      - Учу! - брякнул он первое, что пришло на ум.
      - Похоже, давно учите. Много у вас родственников в Израиле? - секретарь недобро прищурился.
      - Да вы что! Да за кого вы меня! Я аз есмь потомственный русак! - в ужасе от совершенного прокола выпалил Женя. Окончательно смешавшись под тяжелым начальственным взглядом, понес полную околесицу. - Исключительно дабы внедриться, если партии понадобится. Да мы, исконно русские Варфоломеи, этих жидяр на дух!.. Да я, если что, топор в руки и первым пойду. Как деды!
      - Хочу напомнить, что в Советском Союзе с проявлениями антисемитизма ведется беспощадная борьба, - холодно оборвал его секретарь. - Ступайте и - заберите вот это своё.
      Он брезгливо отодвинул запачканного идишем Ильича.
      Через неделю Звездин разделил участь спившихся или морально разложившихся совпартработников - его сослали замполитом в милицию.
      Шли месяц за месяцем, год за годом, появлялись и исчезали вакансии, а о бывшем инструкторе райкома, казалось, забыли напрочь. Звездин чувствовал, что погружается в будничную рутину, исход из которой виделся лишь один - унылая майорская пенсия.
      Ночное задержание валютного фарцовщика, да еще сынка знаменитого профессора, могло эффектно прогреметь по области и заново перевернуть судьбу опального замполита. Конечно, если все это грамотно оформить и подать. А оформить пока не получалось, - доставленный подозреваемый Листопад упорно отказывался писать явку с повинной.
      Звездин поднялся со своего места и уничижительно оглядел нахохлившегося верзилу с пасмурным, косящим взглядом.
      - Долго будем в молчанку играть, голуба? - строго произнес замполит. - Ты ж понимаешь, что влип, взят с заграничными долл арами. Твой подельник Торопин арестован еще вчера. Сейчас, стал быть, дает показания в КГБ. А КГБ - это тебе, понимаешь, не фунт изюму. Или тоже туда торопишься?
      - А что, у меня есть выбор? Так и так там окажусь.
      - А вот и нет! Я ж тебе, голубе, битый час толкую, - Звездин подсел поближе. - По валютным спекуляциям дела, они и комитету подведомственны, и нам, стал быть, - милиции. Пишешь на мое имя явку с повинной, так дело твое в этом случае мы сами вести будем. А с нами-то тебе куда как веселей. Тогда для тебя всё с широкого плеча: и свидания, и в камере чтоб тип-топ. Место там у окна, параша чистая. А может, еще договорюсь, чтоб не сажать до суда. Чистосердечное признание в мой адрес - это очень зачтется. Ну! Раз уж такой для тебя форс-мажор приключился. А то я и так злоупотребляю, - давно бы пора в комитет позвонить о твоем задержании. Да вот жалко тебя чего-то! Из интеллигентной вроде как семьи. Одной, стал быть, крови. Листопад повнимательней пригляделся, приподнялся: - Твоя правда. Давай-ка поговорим!
      - Давай. Только сначала на место будьте любезны, - Звездин опасливо отодвинулся. - И извольте обращаться по званию и на "вы".
      - Как скажете, товарищ капитан, - несмотря на грозное предостережение, Иван придвинулся вплотную, доверительно положил лапу на плечо собеседника. - Ты мне только ответь - на хрена тебе это надо?
      От неожиданного поворота в разговоре Звездин несколько опешил:
      - Вот в КГБ сообщу. Они всё тебе, наглецу, растолкуют.
      - Они-то, может, и растолкуют. Только тебе с того шо за польза? Ведь никто ничего, считай, не знает. Сержанты - так они под тобой. Порвал протокол и - как не было. А баксы себе возьми. Это ж какие для тебя деньжищи. Если в загранку случится, ты на них весь упакуешься. А?
      - Да вы это что это? - Звездин вскочил. - Вы это кому это? Вы - взятку?! По себе меришь?
      - Ты остынь. Не хошь сам - не бери, - сержантам отдай. После этого они для тебя всегда с открытой душой. Очевидная польза. А с тобой еще лучше рассчитаюсь. Небось, обрыдло замполитствовать в этом клоповнике. Так за нами, Листопадами, не заржавеет: отец с дядькой тебя отсюда мигом наверх в люди подымут. У меня ж дядька - вице-президент Академии наук. Одной левой тебя куда хошь подбросит.
      В глазах совращаемого капитана, до того по-рыбьи бесцветных, зародилась жизнь. В самом деле, из этого мог выйти вариант. Отметят ли, нет ли роль Звездина в выявлении еще одного фарцовщика, - это все-таки вилами на воде. Да и как еще отметят? Может, наградными часами в морду плюнут? А вот если протокол действительно припрятать, а после подъехать с ним к вице-президенту Академии наук - из этого большущая польза может произрасти. - Ведь не уголовник, не вор-рецидивист, - поднажал заметивший его колебания Иван. - Шо? Или без меня в тюрьме охранять некого? Сам же говоришь - мы с тобой одной крови. Тем более риска-то никакого. Вся ситуация под тобой: с ментами рассчитался, протокол заныкал и - с концами. Зато сам весь в шоколаде. Давай: по рукам и - побежали.
      Звонок внутренней связи с дежурной частью отвлек Евгения Варфоломеевича от сладких мечтаний, в которые он начал погружаться.
      - Слушаю, - Звездин недовольно нажал на кнопку.
      - Товарищ капитан, - разнеслось по кабинету. - Только что позвонили из КГБ. Они уже прослышали насчет фарцовщика нашего. Велено передать - выезжают. И - вас просил Мормудон...то есть виноват, - начальник отдела зайти.
      Звездин со злостью отключился, поднялся. С особым, непримиримым прищуром глянул на задержанного:
      - Что мне за польза, говоришь? А та самая, за ради которой я, слесарь - инструментальщик, пацаном в партию вступил, погоны вот эти надел. Нечисти на нашей, советской земле меньше станет, - вот моя польза. А ты, профессорский сынок, полагал, что таким как ты всё дозволено? Нет уж. Законность у нас одна. Сейчас КГБ подъедет, тебе её полной ложкой отмерит. И не заблуждайся: не одной мы крови! А разных классов. Всё ясно, голуба? Листопаду всё стало ясно: именно невозможность взять на лапу определяла глубину классовой ненависти, что испытывал бывший слесарь-инструментальщик к профессорскому отпрыску.
      - Я пока выйду, а ты - либо пишешь на мое имя явку с повинной, либо тебя отведут до приезда КГБ в дежурку, и тогда уж всё. Ну? Будешь писать или?... - Буду! - рявкнул Иван.
      Что-то в лице задержанного Звездину все-таки не понравилось.
      - Если чего задумал, так имей в виду, - добавил он, - на окнах решетки, у кабинета ждут пара милиционеров, документы твои в дежурной части, - так что насчет смыться и думать не моги.
      Дверь за замполитом закрылась. Ни секунды не медля Иван рванул к телефону. Дядька! Вот спасение. Конечно, вздрючит после. Так то после! Увы! Спасительная восьмерка не набиралась, - межгород оказался заблокирован. - А! Падлы! - Иван в бешенстве долбанул кулаком по стеклу на замполитовском столе, разогнав во все стороны паутину. Вот такой же паутиной пойдет теперь и его собственная жизнь. Иван представил себе отца, заслуженного деятеля науки, профессора Кубанского университета, которого лишь месяц назад отходили после гипертонического криза. Зримо представил, как завтра отцу с притворным сочувствием сообщают, что единственный сын арестован. И чем это для него кончится? А чем племянник - валютный спекулянт обернется для дядьки? Иван быстро просчитывал варианты. Считать он умел. Умел находить и нестандартные решения там, где другие впадали в панику и ступор. Может, потому теперь, когда едва не все кубанские дружки, с которыми "гужевался", сидят по зонам, сам Иван к своим двадцати трем закончил университет и, правда, волею папеньки, но и по собственному хотению, подумывал о поступлении в аспирантуру. Наука влекла его тем же, чем когда-то шахматы, а позже - преферанс и бильярд, - возможностью неожиданных, переворачивающих партию комбинаций. Но все это оказалось ничто по сравнению с валютными сделками, в которые втянул его вышедший из заключения старый друган Феликс. Вот где адреналин! Вот где истинное наслаждение! Когда ты, зная, что за тобой охотится всесильный Комитет государственной безопасности, проходишь по лезвию, даешь вроде загнать себя в угол, а потом неожиданным, элегантным финтом ускользаешь, как тореодор от быка. Один против целой государственной махины! Впрочем не один, конечно. Судьба, благоволившая своему шелопутному любимцу, всегда присылала ему на помощь счастливый случай. Но здесь, похоже, отступилась. Он задержан в чужом городе с долларами на кармане, да еще с подельником - рецидивистом, - готовое обвинение для прокурора в хрустальной чистоте. Статья 88 УК РСФСР - "Нарушение правил о валютных операциях" - от трех до восьми лет лишения свободы. На Ивана Андреевича Листопада неотвратимо надвинулась безысходность.
      Телефонный звонок прервал невеселые раздумья. Иван поднял трубку, намереваясь отматюгать звонившего и хотя бы тем слегка досадить паскудному капитанишке.
      - Д-ээ! - произнес он в нос, стараясь подражать голосу замполита.
      - Здравствуйте! Это Евгений Варфоломеевич? - раздался взволнованный голос. - Евгений Варфоломеевич, мы так не договаривались! Листопад, набравший побольше воздуха для полноценного мата, при последней фразе сдержался. Что-то в этом звонке проклевывалось.
      - Ну! - он чутко сбавил тон.
      - Так кто это? - недоверчиво повторил абонент.
      - Да я, я, голуба. Простудился немножко. Но теперь уж, стал быть, полегче, - Листопад нарочито прокашлялся. - Так вы узнали меня? - А то! - Просто мы ж раньше напрямую не встречались. Я от Сан Саныча.
      - Так от него и знаю. Само собой, голуба. Слушаю.
      - Да это нам в пору слушать! Вы, конечно, извините, что я на свой риск напрямую. Но Сан Саныч отъехал, а надо срочно решать. - Так и порешаем. В чем проблема?
      - Да в Кларе Цеткин, конечно! Иван озадаченно притих, - разговор начал отдавать дурдомом. Таинственный собеседник понял паузу по-своему. - Мы, по согласованию с Вами, открыли овощную палатку на углу Клары Цеткин и Гарибальди, - осторожно напомнил он. - Завезли товар. А сегодня вдруг набежали, как саранча, ваши пожарники, и - опечатали! Пожароопасное, видите ли, состояние. Можно подумать, оно другим бывает. Вы же заверили!.. Послушайте, Евгений Варфоломеевич, мы понимаем, - Вы человек занятой, но товар-то скоропортящийся. Если за день не распродадим, это одних убытков немеренно. А с утра еще подвезут. Мне ж после Сан Саныч кердык сделает .
      - Не надо! Не надо давить на слезу! - Листопад, отгородившись носовым платком, вовсю импровизировал. - Произошел нормальный форс-мажор. Плановый пожарный рейд. Он судорожно припоминал, как называли при нем начальника райотдела. Вспомнил: - Лично Мормудон приказал. А это не фунт изюму.
      - Что? Сам?! Вы ж вроде говорили, что это ваш участок. Слушайте, мы понимаем ваши проблемы. Но в конце концов вы тоже с этого имеете.
      - Да вы это кому это?! По телефону такого не надо. Раскол не есть путь к единению, - при упоминании о деньгах Иван почувствовал вдохновение. - Давайте мыслить конструктивно, а не попрекать друг дружку за ради каждой жалкой десятки.
      - Ну, знаете! Хороша десяточка! Четверть дневной выручки. А главное, если вы не в силах повлиять на собственных пожарников, так зачем же было, извините, браться?.. Вы поймите, это скоропортящийся товар! На часы счет. И что мне прикажете делать?
      - Тебе? - Листопад быстро прикинул. - Через час чтоб быть у меня. При себе иметь... - он прищурился, - сто пятьдесят.
      - Рублей?! - абонент задохнулся.
      - Ну не долларов же окаянных. Мы, слава Богу, патриоты.
      - Да вы, Евгений Варфоломеевич, в себе?! Даже если всё распродать за день... - Распродавать вы будете регулярно, а решать надо сейчас. Тем паче предназначается не для меня. Вам тоже крышу укрепить не помешает. Улавливаешь? В общем, жду у себя в кабинете. - Может, лучше как обычно? Сан Саныч вернется и...
      - Не лучше, - Листопад прислушался к нарастающим звукам в коридоре и заторопился. - Мормудон через час пятнадцать уезжает. И если опоздаете...
      - Еду. Но это против правил. Надеюсь, в первый и последний раз...
      - Жду. Да, если будут люди, просто зайдешь и передашь конверт. Скажешь, корреспонденция от Сан Саныча. Конверт есть? - Да найду... Вот хоть - "С 1 мая".
      - В него и положи. Да чтоб все по двадцать пять! А то знаю я Вас: насыплете мелочи начальству, так Мормудон меня самого выкинет. Всё! Ко мне люди... Заходите, товарищи, заходите.
      Он швырнул трубку на рычаг, - в кабинет вернулся замполит Звездин.
      - Кто позволил? На минуту оставить нельзя. Куда звонил?
      - В метеослужбу.
      - Интересовался погодой на Магадане? - довольный шуткой, Звездин подмигнул. - Где явка с повинной? - Передумал. Звездин побагровел. Заметил разбитое вдребезги стекло. - За это ты мне отдельно ответишь как за мелкое хулиганство.
      - Угу! Могучий довесок к валютным операциям. Ну, чего дураковать, замполит? Отпусти, пока не поздно. В долгу не останусь.
      - Долги ты Родине отдашь. На зоне.
      - Ой, упертость наша российская, - Листопад сокрушенно помотал головой. - В преф не играешь? Оно и видно. Знаешь, в чем твоя проблема? Ты уверен, что у тебя на руках козыри и даже не задумываешься о ходах противника. - Это ты-то противник? Ты с этого дня - считай, зэк. И не просто. Думаешь, если бугай, так всё нипочём? Не таких в тюрьме опускали, - раздосадованный Звездин демонстративно послюнявил и оттопырил средний палец. - Уж я позабочусь, раз ты ко мне без понимания. Ясненько? Листопад вздохнул:
      - Куда ясней. Потому в последний раз предлагаю: давай по-доброму. Ты меня отпускаешь. А я тебе даю возможность доработать до пенсии.
      Звездин от души захохотал:
      - Сильны вы, кубанцы, как погляжу, на хапок брать. Только здесь пужливых нет и твои штучки-дрючки, стал быть, не проходят. Эх, жалко, что комитет быстро прознал, а то б мы тебя, голуба, от души поучили... А вот и похоронная команда по твою поганую душу. Прошу, прошу!
      Впрочем вошедший без стука русоголовый крепыш в черном костюме особенно приглашения и не дожидался.
      - Привет смежникам, - он вскользь прошелся цепким взглядом по задержанному.
      - Можно сказать, готовое дело отдаю, - поплакался Звездин. - От себя оторвали. Всех забот осталось - кинуть в камеру да оформить раскрытие.
      - Начать да кончить, - комитетчик хмыкнул. - Куда мне с ним?...Как обычно? В тринадцатый? Он принял от замполита пачку документов, отмахнулся пренебрежительно от предложения вызвать сопровождающий наряд, кивнул задержанному и, не оборачиваясь, шагнул первым.
 
      * Идя следом по пустынному райотделовскому коридору, Листопад оценивал ядреного, будто крепкий орешек, поигрывающего мускулами комитетчика. По коридору тот не шел, а, расправив широкую грудь, стремительно рассекал воздух. Должно быть, ощущал за спиной крылья Родины.
      - Ну что? Давай знакомиться? - войдя в пустой кабинетик с единственным столом и двумя стульями, комитетчик радушно протянул крепкую ладонь. - Разница в возрасте у нас небольшая. Так что предлагаю - без чинов и на "ты". Юра меня зовут.
      - То есть вот так запросто? Друган, товарищ и братан? - прищурился Иван.
      - А это смотря до чего договоримся, - в голосе Юры скрежетнул державный металл: шальная веселость загнанного в угол валютчика ему не понравилась. - Расскажи лучше, как дошел до жизни такой? - Шагал, шагал к коммунизму в стройных рядах строителей, рванул вперед, да и... Заплутал, наверное.
      - Похоже на то, - в тон ему подыграл комитетчик. - Увлекся и - попал во вражеский окоп. А ты, вижу, парень не промах - силен пошутковать. Ну, компания, в которой ты шагал, нам хорошо известна. Тот же Торопин, за ним ведь и мошенничество, и карманные кражи. Это тебе не стройные ряды строителей коммунизма, а натуральный штрафбат. Тебя-то, сына знаменитого профессора, как туда занесло?
      Иван уныло насупился.
      - И как дальше жить будем? - все так же лучезарно поинтересовался Юра.
      - Хотелось бы регулярно.
      - Всем бы хотелось. Но не всем дано. Тут весь вопрос, где дальше жить. И с кем. Надеюсь, против Советской власти ты ничего не имеешь? - округлое Юрино лицо озарилось хорошей открытой улыбкой, - родина-мать излучала готовность к всепрощению. "Стало быть, будет вербовать", - сообразил Листопад. Он глянул на часы на стене и доверительно пододвинулся поближе:
      - Хочешь предложить стучать?
      - Так это... В общем-то сообщать об имеющихся фактах - гражданский долг каждого,- от нежданного напора комитетчик оторопел. Но тут же устыдился собственного мельтешения. - Да и куда тебе теперь деваться? Либо - так, либо - зона.
      - Во-первых, имей в виду: я до последнего стоять буду, что доллары поганые мне, пьяному, менты подсунули. И потом - на хрена я тебе? Всё одно не местный. Так что пользы от меня как от агента никакой.
      - Оно, конечно, пользы с тебя не слишком, - согласился Юра. - Но, с другой стороны, какая-никакая учетная "палка". Мне и то на днях втык сделали, - за полгода ни одной вербовки. А вот тебе прямая выгода. Соглашаешься на сотрудничество - пойдешь прицепом. На минимальный срок. Так что, дашь подписку?
      - Так уже дал.
      - Когда?! - Юра на глазах расстроился. - И - кому?
      - Директору школы. Когда в пионеры вступал. - Да ты!..
      - Не пыли, - нетерпеливо перебил Листопад. - Поговорим как разведчик с разведчиком. Хочешь обменять? Меня на замполита.
      - Н-не понял, - Юра незаметно утратил привычную снисходительную улыбчивость и как-то незаметно, ерзая, принялся отодвигаться, напряженно вглядываясь в дико косящий глаз.
      - Не тушуйся, не сбрендил. Имею информацию, что через... - Листопад сверился с часами, - сорок минут будет происходить передача взятки Звездину за разрешение поставить дополнительную торговую палатку.
      - И знаешь, кто и где? - недоверчиво уточнил Юра.
      - И даже, сколько и в чем будут деньги. Да этот давала сам, чуть прижмете, расколется. Так что? Торопин у тебя и без меня упакован. А капитан-то милиции пожирней будет пожива, чем хилая вербовка вчерашнего студента.
      - Это бы точно. Только - не по линии моего отдела.
      - Тем хлеще. Масштабность подхода проявишь.
      - Это да, - мечтательно согласился Юра. Он решительно стукнул кулаком по собственной ладони. - Ладно, - попробуем. Если не соврал, - от вербовки ты, конечно, не уйдешь...
      - Да ты чего?! Оборзел?
      - Не уйдешь. Без этого "отмазать" тебя от валютного дела не смогу. Но зато "стучать" на своих не заставлю. Даешь подписку о негласном сотрудничестве и - исчезаешь из города. Единственный, на кого напишешь, - замполит. А вербовку со временем похерю. Как неоправдавшуюся. Так что - по рукам и побежали? А то мне еще группу захвата надо успеть подключить.
      - Ладно, умеешь уговорить, - Листопад неохотно пожал протянутую руку. - Но гляди, если вложишь. Не посмотрю на ксиву...
      - Жену стращать будешь, когда женишься, - азартно перебил его комитетчик.
      Он протянул чистый лист.
      - Значит, в центре строки - "Подписка о негласном сотрудничестве"...
 
      * Потрясенного замполита Звездина вели по райотделовскому коридору двое в штатском, слегка придерживая за обвисшие руки. Шел он сквозь строй сбежавшихся сотрудников, дико вращая вкруг себя ошалелым взором.
      - А ведь тебе, голуба, предлагали по-доброму, - расслышал Звездин свистящий шепот из приоткрытого кабинета. Резко обернувшись, успел разглядеть торжествующую разбойничью физиономию. Столкнувшись с ним глазами, Листопад ме-едленно приблизил средний палец ко рту, неспешно послюнявил и показал поверженному, уничтоженному ( противнику )врагу.
      Обмякшего замполита повлекли дальше.
      - Не знаю, как ты ухитрился все это сорганизировать, - следующий за траурной процессией комитетчик Юра Осинцев задержался возле свежезавербованного агента. - Но, похоже, заповедь о милосердии к врагам ты пока не постиг. Чего собираешься делать?
      - Так чего? Потусуюсь в Твери денек- другой. Не вся ещё водка попита.
      - Не потусуешься. Дуй в Москву к дядьке. - Откуда о дядьке-то узнал? - Иван почуял недоброе.
      - Кто ж не знает вице-президента Академии Наук СССР? Потом он тут первым подписался. - Где?!
      - На некрологе. Профессор Листопад Андрей Иванович тебе?..
      - О-отец.
      - Тогда держи. И - прими, как говорится, соболезнования, - Осинцев выдернул из кармана сложенный номер "Известий", с разворота которого на Ивана глядел обведенный траурной рамкой отец. - Вчера похоронили.
 
      * Через полчаса в скорый поезд Архангельск - Москва, отходивший от платформы, влетел, разметав провожающих, здоровенный парень. - До Москвы, - он отодвинул долговязого проводника и протиснулся в тамбур. - Билет взять не успел.
      Поезд медленно тронулся от перрона.
      - Деньги вперед, - присмотревшись наметанным глазом, потребовал ушлый проводник.
      Не возражая, безбилетник равнодушно залез в карман и пересыпал в подставленную лодочку горстку монет.
      Проводник остолбенело оглядел содержимое собственной ладони.
      - Это что?
      - Всё, что есть. Доллары, извини, отобрали. В Москву мне срочно надо, - пассажир квело пожал плечом. Что-то припомнив, забрал назад из потряхивающейся ладони пятачок.
      - На метро, - пояснил он и тем привел проводника в чувство.
      - А ну давай нормально или я тебя сейчас к бригадиру! - зашелся он.
      - Та зови кого хошь. Мне теперь всё едино.
      И тут произошло то, чего в многообразной проводницкой практике до сих пор не случалось. Ражий детина вдруг замотал головой, сполз по стене на пол и истошно, навзрыд зарыдал. Пятидневный вояж Ивана Листопада бесславно завершился.
 
      Листопадово семя
 
      Несмотря на то, что было крепко за полночь, в квартиру звонили. И - пренастойчиво. Тринадцатилетняя Таечка Листопад, выдернутая звонком из постели, открыла входную дверь и - зарумянилась от удовольствия, - на пороге стоял пропавший двоюродный брат. Рядом с огромным Иваном миниатюрная Таечка казалась тростиночкой, проросшей рядом с крепким камышом .
      - Ванечка! А мы все так беспокоились, так беспокоились...Ах, да!
      Она старательно изобразила подобие скорби, как сама ее понимала. Впрочем, скорбь не удерживалась на её подвижном личике. Понимая неуместность собственной радости и в то же время не умея удержать ее, Таечка виновато улыбнулась:
      - Да раздевайся. Папа, похоже, тоже проснулся.
      В самом деле, в прихожую, позевывая и натягивая на ходу цветастый халат, входил пятидесятилетний человек с плотной подбитой фигурой и упрямо оттопыренной нижней губой - Петр Иванович Листопад. Младший из двух братьев Листопадов. Отныне, впрочем, единственный. - Объявился, наконец, племяш! - он раздвинул руки, и Иван с виноватым видом склонился навстречу, осторожно водрузив голову на покатое дядькино плечо.
      Судьба оделила братьев Листопадов полной мерой. Одной на двоих. Старшему, Андрею, достались живость и пытливость ума, но и непритязательность. Что сделало из него знаменитого на весь мир ученого - селекционера и профессора Кубанского госуниверситета, воспитавшего добрую половину краевых руководителей. Однако всякая попытка благодарных учеников выдвинуть учителя на начальствующую должность вызывала в Андрее Ивановиче непреодолимые приступы идиосинкразии, переходящие в сердечную аритмию. Так что от него-таки недоуменно отступились. Весь отпущенный на семейство административный пыл достался Петру. Был он, как деликатно выражались на банкетах, "крепким" ученым. Но не обладая выдающимися задатками естествоиспытателя, младший брат сумел доказать важнейшую из гипотез - предприимчивость в науке стоит таланта. Свои усилия Петр сосредоточил в сфере методологии руководства научными исследованиями со стороны советско-партийных органов. И преуспел - к сорока семи годам стал вице-президентом Академии наук СССР. Может, именно потому, что делить братьям оказалось нечего и славу каждый обретал на собственном поле, они пронесли через всю жизнь нежную, не подгаженную "бытовухой" привязанность друг к другу. А еще общую любовь и боль, предметом которой стал единственный продолжатель Листопадова рода по мужской линии - Иван.
      Вот на ком природа порезвилась не на шутку, соединив пытливый ум отца с живостью и приспособляемостью дяди. Но всего этого подкинула с избытком, не дозируя, добавив сюда же неуемной фантазии и для остроты - диких казачьих кровей. Так что старшие Листопады с тревогой ждали, чем разразится эта взрывоопасная смесь, - поразительными научными откровениями либо невиданными аферами.
      - Где ж тебя в этот раз черти носили? - Петр Иванович с усилием отстранился, цепким глазом прошелся по помятой племянниковой физиономии, всё для себя определил. - Ладно. Объявился наконец и - на том слава Богу. Он задвинул ногой в угол клетчатый чемодан, испещренный яркими этикетками "Рим", "Париж", "Барселона"... - визитная карточка хозяина дома.
      - Сами только с похорон вернулись. Мать-то извелась вся. И так горе. А тут еще о тебе, непутевом, голова болит. Ведь ни слуху ни духу. Тайка! - повернулся Петр Иванович к застывшей дочери, - дозвонись живо тете Даше, скажи, что нашелся. А ты - пошли в гостиную!..
      Тридцатиметровая гостиная академика, как и вся пятикомнатная квартира на Котельниках, блистала изысками спецраспределителей - от немецкой люстры до чешского хрусталя на румынской "стенке". - Как это случилось? - прохрипел Иван.
      - Обширный инфаркт, - Петр Иванович выставил вазу с фруктами, неспешно разлил по рюмкам "Камю". И все-таки дрожь в пальцах скрыть не сумел. - На руках у меня, можно сказать... Вот до сих пор и не оправлюсь. Ну, помянем!
      Крохотную рюмочку, затерявшуюся меж пальцами, Иван запрокинул в себя, будто стопку валокордина. Выдохнул:
      - Отец, он что-нибудь сказал? Для меня?
      - Для тебя - нет. Про тебя сказал. Завещал мне, чтоб в люди, понимаешь, вывести. Так что, Ваня, отныне для тебя здесь, можно сказать, отчий дом.
      - Спасибо, дядя Петь.
      - Спасибой в этот раз не отделаешься. Да, задал братан задачку, - Петр Иванович скептически оглядел схудившегося племянничка. - Но - какова бы ни была последняя воля, а выполнить придется. Что делать думаешь?
      Думать сейчас Ивану хотелось меньше всего. Потому неопределенно пожал плечом:
      - Может, в армию офицерствовать загребут.
      Но дядьку тем не сбил.
      - От армии - это я тебя отмажу. Но и от друганов твоих криминальных тоже! Ты как к науке относишься?
      - Дэк... - Иван поперхнулся.
      - Отец хотел тебя в аспирантуру. Туда и пойдешь. Преемственность поколений. Да и перспективно. Через науку на большие высоты выйти можно. В общем, считай, Иван, мы посовещались, и я решил: в Москве тебе болтаться нечего. Мне тут шепнули: большое дело по валютчикам готовится. На контроле! Он заметил, что при этих словах косящий взгляд племянника заметался, будто стрелка компаса, под который подложили топор. - Правильно опасаешься. Торопин - твой дружок? Так вот, знаю, - разыскивают его. А там и до тебя недалеко. Надо тебе затаиться. Съезди на лето к матери в Краснодар. Помоги отойти от горя. А к осени перебирайся-ка в Калинин. - В Калинин?! - Бывшая Тверь. Если точнее, - в поселок Перцов. В тамошний сельхозинститут. Открылся несколько лет назад. Ректором мой корешок, Боря Демченко. Он, кстати, когда-то у твоего отца защищался. Я уж переговорил, - возьмет в аспирантуру. Учись, защищайся. Дурь из головы за это время, глядишь, повыветрится. А после поглядим, куда двинуть. Кстати, там тебя и в партию примут. Надеюсь, нет возражений?
      Иван безысходно вздохнул, - спорить не приходилось. Каждый из братьев обладал собачьими качествами, без которых не смог бы добиться успеха в жизни: если отцу был дан нюх ищейки, то дядя Петя имел редкую, бульдожью хватку.
      
      Номенклатурный лопух Вадичка
 
      * Сказав, что мать Антона обычная фабричная ткачиха, Жанночка Чечет воспользовалась устаревшей информацией. Как раз за два года до того Александра Яковлевна Негрустуева стремительно пошла "в карьерный рост". Сначала передовую, к тому же привлекательную еще крутильщицу избрали в профорги цеха, а затем и вовсе размашисто, ладьей двинули через несколько клеток, - председателем профкома комбината "Химволокно".
      Когда Ленин говорил о кухарке, что станет управлять государством, он наверняка имел в виду Александру Яковлевну. Во всяком случае Антон был искренне в этом убежден. И оттого государству сочувствовал. Это до какой же скудости надо дойти, чтобы, перебрав десяток тысяч комбинатовских работников, вознести наверх его матушку, с ее заушными семью классами. Как ни странно, именно карьерный рост Александры Яковлевны стал причиной трещины, образовавшейся в нежных дотоле отношениях сына и матери.
       И даже не сам рост. Отношения испортились, когда в школе при Антоне мать назвали бреховской подстилкой. Кто такой Брехов, он знал слабо, - кто-то из областного начальства. Но что подстилка и через это двинулась, понял досконально. И оттого морду сболтнувшему набил чувствительно. Однако к матери с того дня возникло брезгливое чувство, с которым боролся, но победить в себе не мог.
      
      Сегодня Антон проснулся от резкого материнского голоса, - Александра Яковлевна кого-то привычно распекала по телефону. В последнее время она усвоила этот начальственно - покровительственный тон.
      - Что значит, в товарищах согласья нет? - вопрошала она. - Раз их в бригаду поставили, так и согласие должны найти... Причем здесь Крылов?.. Не знаю такого. Но надо будет, поставим на место и Крылова. Вызовем на профком, объясним задачу и всё сделает, как шелковый. Из какого он цеха? Ишь моду взяли - с начальством спорить.
      Антон вскочил с кровати, пулей пролетел в соседнюю комнату, не церемонясь, вырвал у матери телефонную трубку и бросил на рычаг.
      - Матушка! Господи! - простонал он. - Уж лучше б ты шпульки свои, как прежде, вставляла. А то позоришься перед всем миром. Стыдуха сплошная. Иван Андреевича Крылова она на профком вызывать собралась! Да он еще в девятнадцатом веке умер! Слышала хоть: "Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник"?
      - Знаю, басня, - снисходительно подтвердила Александра Яковлевна. - Ее на днях на активе Первый как пример приводил. Она горько поджала губы. - Оно и видно, что матери стыдишься, - недостаток образования Александра Яковлевна восполняла тонкой чувствительностью. - А чего стыдишься? Что одна-однова тебя на ноги подняла? Что квартиру вот эту трехкомнатную заслужила, когда другие по коммуналкам ютятся? Что колбаса в холодильнике не переводится? Между прочим, ЗИС, двойная камера, тоже не с неба свалился. А раз дают, стало быть, есть за что. Небось, когда тебя малолеткой посадить хотели, так я в кабинете начальника милиции на карачках ползала, чтоб прощение для тебя вымолить. И ничего - не стыдилась. Просто - сына спасала. Хоть и дура тебе мать, а не чужая. Так неужто взамен такое заслужила? - Да не о том же я, - Антон смешался.
      - А то не знаю, о чем! Да, не доучилась. Что ж? Зато, если мне чего из знаний не додано, то я партийным чутьем добираю. Со мной директор комбината не гнушается советоваться. Один родной сын, как нелюдь. Да где б ты щас был, если б меня на пироги-сапоги эти не выдвинули? Она пригляделась к сыну. Примирительно ухватила за волосы:
      - К матери у него придирки. Ткачихой - бабарихой при людях обзываешь. На себя лучше глянь. Неделю как из больницы. Спасли едва. И, пожалуйста, - веки-то вон, как у вурдалака. Опять с дружками гулял. А тебе про институт думать пора. Вступительные на носу. Куда надумал-то? - На юридический. Надежная специальность. Опять же никаких карьерных перспектив.
      Последнее почему-то рисовалось Антону немыслимым благом. - Юрист, конечно, - тоже чистая работа, - нехотя согласилась мать. - Но все-таки не магистральная. Так, обслуга при начальстве. Ты лучше не тушуйся, - выбери, что попрестижней. А я помогу. - Да уж как-нибудь сам.
      - Ну-ну, - Александра Яковлевна тяжко покачала головой. - Ты у нас во всем сам. И за что мне такая напасть, что сын во всякой бочке затычка? Что тебе этот узбек в ресторане был? Сват? Кум? Ведь никто и звать никак. Сам полуживой! А полез заступаться. Ох, дорого мне, Антошка, твое правдолюбство дурацкое выходит! Надеюсь, в милиции опять хлопотать не придется? Антон насупился.
      Мать не раз пеняла ему историей, произошедшей за пять лет до того. В одном из дворовых полуподвалов размещалась радиомастерская, незарешеченные окна которой выходили во двор. По вечерам, после окончания рабочего дня, мальчишки скапливались перед окнами и жадно разглядывали брошенные на столах дефицитные приемники, - неохраняемое, без сигнализации помещение словно напрашивалось, чтоб его обокрали.
      Двенадцатилетний Антон явился к директору мастерской.
      - Тебе чего, пацан? - буркнул запаренный человек в линялом халате, с чахлым пучком слежаных волос, будто нашлепнутых на потную лысину.
      - Надо технику после работы убирать и потом решетки бы на окна, - строго сообщил Антон. - А то как бы бесхозяйственность. Нельзя так. Вам все-таки чужое доверено.
      Из мастерской нахального шкета выдворили легким пинком под зад.
      В ту же ночь Антон аккуратно отогнул гвоздики, через форточку влез в подвал и сгреб в сумку несколько приемников "Спидола" и магнитофон "Весна".
      Утром принес добычу в милицию.
      - Это я всё украл, - с гордостью сообщил он. - Чтоб доказать, что бесхозяйственность.
      От наказания начинающего правдолюба спасли юный возраст, материнские слезы и заступничество директора школы.
      Правда, на окнах радиомастерской появились решетки.
      - Ладно, умник, давай прощаться, - Александра Яковлевна вздохнула.
      Только сейчас Антон вспомнил, что мать вновь уезжает.
      - Не надоело по семинарам-то шляться? - буркнул он.
      - Семинары - это тоже моя работа, - отреагировала Александра Яковлевна, едва заметно смутившись. - Вернусь через два дня. И - гляди, чтоб без гулянок. Позорище ты мое. Всё, Антошка, пошла! - Александра Яковлевна энергично подхватила сумку. - Квартиру сдал!
      - Квартиру принял, - Антон чмокнул мать в щеку, закрыл за ней дверь.
      - Дура дурой! А ведь и впрямь поднимется. Вот она, загадка марксизма-ленинизма, - недоуменно поделился он впечатлением со своим отражением в зеркале. Заглядевшись, ударился коленом о сложенные в углу книжные полки. За полками этими ломились, пис ались по ночам в очередях. Матери их предложили по большому блату, и не взять она сочла неприличным. Теперь, в ожидании огородного сезона, Александра Яковлевна выращивала в них рассаду.
 
      * Антон бросился к телефону, поспешно набрал номер.
      - Жанночка, - прощебетал он. - Не хочешь в гости зайти? У меня журналы западные есть. Матушка из загранки привезла. Там моды - купальники всякие. Фото цветные - отпад. А?
      - И тебе мама разрешает их смотреть? - Жанночка хихикнула.
      - Матушка уехала. На два дня, - Антон горячо задышал. - Приходи, а? Картинки полистаем. Под шоколадный ликер. Моё выздоровление отметим. - А выздоровел? - Так сама оценишь. У меня еще торт "Птичье молоко" есть, - подрагивая все сильнее, интриговал Антон. - Придешь, да?
      - Вряд ли. У меня вообще-то планы.
      Антон облизнул пересохшие губы. Набрался смелости. - Так отложи! Я тебе большую правду скажу: мне так тебя хочется. Аж по гланды. - А то без тебя некому, - выпалила Жанночка и - зарделась. Ну что поделать, если резвый язычок ее был проворней неспешных мыслей. - У меня еще двадцать рублей есть, - припомнил отчаявшийся сладострастец. - После в ресторан бы сходили, а? - Двадцатник? - собиравшаяся повесить трубку Жанночка заинтересовалась. - Слушай, а я как раз кофточку присмотрела. Может, займешь? Буквально на два-три дня.
      - Да чего занимать? Бери и всё. Так я пошел открывать?
      - Ладно. Разве только купальники глянуть.
 
      Через минуту в дверь позвонили. Антон отодвинул задвижку и - недоуменно отстранился. На пороге стояла молоденькая девушка в кримпленовом сарафанчике. Короткие пышные смоляные волосы, взбившиеся вкруг худенького бледного личика придавали ей сходство с крашеным одуванчиком.
      - Я - Лика, - смущаясь, произнесла она.
      - Да, конечно, - узнал Антон. Он смутился, услышав звук запора на нижнем этаже, постукивание шпилек, - Жанночка вышла из квартиры и начала подниматься.
      - Я вообще-то узнать, как ты, - пробормотала Лика. - Проходила мимо. Подумала, может, тебе чего надо.
      Признаться, чего ему сейчас было надо, Антон бы ей все равно не смог. Тем более, в лестничном проеме показалась Жанночка, - прямо в наброшенном домашнем халате.
      При виде ее Лика оцепенела.
      - О! - Жанночка слегка удивилась. - У нас тут детский сад? - Да нет, это так, - смешавшийся Антон отстранился, пропуская ее в квартиру, нетерпеливо посмотрел на нежданную гостью.
      - Да, я просто так, - в спину Жанночке подтвердила Лика. Личико ее сморщилось. - В общем, рада, что ты выздоровел. Боясь расплакаться, она резко повернулась и припустила вниз.
      - Эй! - спохватившийся Антон бросился к проему. - Спасибо тебе!
      Дробот ножек был ему ответом.
 
      * Под вечер, проводив истомившуюся Жанночку, Антон в адидасовских тянучках курил на постели, бессмысленно улыбаясь в потолок. Он наконец стал мужчиной.
      В квартиру вновь позвонили. Он отпер замок и в недоумении отступил, - на пороге стоял патлатый.
      - Вадимом меня зовут, - сообщил патлатый и лучезарно добавил, - для особо приближенных можно запросто - Вадичка. С нечаянной тебя радостью, хозяин, приглашай в дом дорогого гостя. Он сделал попытку протиснуться внутрь. Но уткнулся животом в ногу, шлагбаумом перегородившую косяк. - Ты с чем приперся? - Так замириться пришел. Внезапно Антон догадался. - А! Похоже, в милицию замели и очко заиграло. - Было бы из-за чего, - Вадичка снисходительно фыркнул. - Вот если б ты коньки отбросил, тогда б неприятно. А так... - Тогда чего надо? - монголоидные глаза Антона недобро сощурились, на выступающих скулах заиграли желваки.
      - Не хочется, чтоб папаша узнал. У меня папаша, между прочим, секретарь вашего обкома. Непомнящий, - слышал, конечно?
      Антон безразлично повел плечом.
      - По-дурацки тогда вышло, - посетовал Вадичка. - Но, если подойти к происшедшему с философической точки зрения, то во всем виноваты черные. - Что за черные? Негры, что ли? - не сразу сообразил Антон.
      - Без разницы, - негры, армяне. Белому человеку из-за них по средней полосе России пройти невозможно. Я тебе как славянин славянину скажу: если мы их сегодня не задавим, завтра они нас давить начнут. Закон селекции. Улавливаешь?
      - Улавливаю, кажется. Расизму-то папочка обучил?
      - Не, папаше такое вслух говорить нельзя, - из-за должности. Это я сам дошел, - без стеснения признал Вадичка. - А насчет папаши, он по другой части нужен. Если после шкоды какой отвертеться, - да вот хоть как у нас с тобой, - отмажет. Погундосит, но отмажет. Ему судимый сын не с руки.
      Вадичка не солгал, - проросший, словно лопух среди декоративной номенклатурной травки, он давно превратился в головную боль своих родителей.
      Непутевый сын высокопоставленного партийного функционера, пристроенный отцом в МГУ, демонстративно вел богемный образ жизни, пропадая неделями то на каких-то несанкционированных Грушинских фестивалях авторской песни, то в общаге ВГИКа или среди художественного поп-арта, хотя сам не пел, не играл, не рисовал. Зато слыл за нужного человека. Деньги, в которых отказывали родители, научился добывать, приторговывая аудиокассетами, джинсами "Левис" и часами "Сейко". А к началу восьмидесятых и вовсе выдвинулся, - стал заметным по Москве театральным спекулем. Дважды попадался и дважды отец, скрипя зубами и чертыхаясь, отмазывал его от уголовной ответственности .
      И единственно, о чем Непомнящий-старший втайне от всех молил Всевышнего, - чтобы грех богемности не перерос в несмываемый позор диссидентства.
      - Если б еще и "бабок" подкидывал , цены б ему не было, - посетовал Вадичка. - Так нет! Сам-то привык на всем готовеньком. Ему в голову не приходит, что для других жизнь без "бабок" пуста и уныла. Тургеневская проблема - детей и отцовских денег. Покоробленный Антон поморщился:
      -А слышал такую поговорку: "Не имей сто рублей, а имей сто друзей?".
      - Еще чего, - Непомнящий пренебрежительно сцыкнул. - Когда "бабки" есть, и друзья отовсюду сыпятся. А нет, так и борщецу Вадичке налить на халяву некому. Антон озадаченно взъерошил курчавые волосы. Всё, что вещал этот толстогубый малый с тонким скандальным голосом, вызывало в нем протест. Но ёрническая, бесстыжая манера, в какой это подавалось, отчего-то притягивала.
      Топтаться в дверях Вадичке надоело.
      - Я, между прочим, коллекционный "Мартель" примирительный прихватил, - объявил он. - У папаши из бара стибрил. Так что? Или уносить? - Кто ж коньяк целым уносит? - Антон посторонился.
      - Вот так-то лучше, - захлопотал, протискиваясь, Непомнящий. - Вадичку в корешах заиметь - это, я тебе скажу, большая удача. Человек я штучный, яркий.
      - Точно. Как мухомор.
      - Что ж? Не без того. Ядовит. Зато обаятелен, - будто сказав что-то очень остроумное, Вадичка заливисто захохотал. Спохватился. - Дома-то никого?
      - Никого. На два дня сиротой остался, - в тон ему поплакался Антон, незаметно подпавший под влияние нового приятеля.
      
       Деньги из асфальта
 
      В воскресный сентябрьский полдень в старинном ресторане "Селигер", расположенном в центре Калинина, Иван Андреевич Листопад вкушал солянку. Золотистую мясную солянку на почках, приготовленную стариком Демидычем, о котором шла слава, что секрет необыкновенного блюда перенял он аж от шеф-повара императорской кухни, при которой состоял поваренком. Слава Демидыча и его удивительной целебной солянки растянулась во всю длину Октябрьской железной дороги. Нередко из поездов Ленинградского направления вываливалась угрюмая артистическая братия и спешила к Демидычу подправить самочувствие соляночкой, после чего, сытая и остограмленная, растекалась дальше - кто на съемки в Питер, кто на спектакли в Москву.
      Впрочем Иван сегодня не испытывал ни гордости от приобщения к избранному кругу ценителей, ни удовольствия от самой соляночки, - хлебал себе, будто суп-лапшу из военторговской столовой, изредка разбавляя стопарем водки.
      Худо было Ивану. Как всякому, кому было уж очень хорошо накануне. Что же впрочем произошло накануне? Иван напрягся, припоминая. Ну, то, что надрался без затей, - так это ничего нового. Кажется, какой-то упертый швейцар никак не хотел пропустить его в ресторан "Центральный". Де, не могу-с в пьяном виде. Тогда он многозначительно пошуршал завалявшейся в кармане оберткой от шоколадки, и растроганный швейцар отодвинулся с дороги и даже поддержал под ручку. После, уже за полночь, шел посреди Советской и, расставив в стороны руки, пытался загрести всех встречных барышень. При этом почему-то кричал: "Хрюшки! Отдаюсь задаром. Доставлю немыслимое блаженство!" И - что ты думаешь? Все-таки отловил какую-то разудалую деваху. И, конечно же, насчет блаженства надул, - добравшись до койки, захрапел, будто обессилевший, достигший берега пловец.
      Лишь наутро он разглядел, что пригрела его не кто иная как подруга Феликса Торопина Нинка Митягина. Сама Нинка, оказавшись в постели с дружком любовника, по этому поводу не слишком комплексовала. Она бы выглядела вполне беззаботной, если бы не естественная хмурость неудовлетворенной женщины. Нинка оставалась всё той же: взрывной и сентиментальной одновременно. Она по-прежнему работала официанткой. Лихо обсчитывала клиентов. Если требовали счет, обижалась и впадала в слезливость. И тогда крупные слезы выкатывались одна за другой, будто вагоны метро из тоннеля - в часы пик. При виде крокодиловых Нинкиных слез клиенты впадали в ступор и - платили беспрекословно.
      - Феликс-то пишет? - смущенно поинтересовался Иван. - Да от него разве дождешься? Так, получаю весточки, - Нинка огладила золотую цепочку. - Чего ж меня-то тогда в постель затащила? - А что тебя? Господи, нашел о чем. Я ведь ему верная. Нинка говорила вполне искренне. Она и впрямь оставалась верна своему Феликсу самой надежной женской верностью: не телом, - душой. - Говорят, за него проплатили, чтоб досрочно выпустить. Так что со дня на день вернуться должен! - сообщила Нинка. - Может, в Сочи отвезет. - А может, отметелит, если про гульки узнает. - Это уж не без того, - она улыбнулась чему-то своему - приятному. - А потом все-таки в Сочи. Вот погляди, чего доканчиваю. К возвращению Феликса искусница Нинка вязала ему махеровый джемпер. Собственно именно Митягина, торопившаяся на смену, и соблазнила Ивана пресловутой соляночкой с почками, над которой он теперь корпел, ощущая себя худо и скверно. Худо ему было от вчерашнего. А скверно - от всего года, прожитого в ставшем ненавистным Калинине. Скука и однообразие владели Иваном. Он, конечно, помнил о необходимости поскорей написать кандидатскую диссертацию, но - странное дело: оказавшись в обстановке, когда всё, казалось, к этому подталкивало, Иван не мог заставить себя сесть за работу. То есть поначалу взялся он азартно. Проводить эксперименты, сопоставлять данные их с имеющейся литературой и выстраивать собственные гипотезы показалось любопытным. За каких-то полгода он "влегкую" написал три четверти положенного объема. Собственно оставалось лишь грамотно скомпоновать текст и подготовить практические предложения. Но на предложениях его и застопорило, потому что увидел то, на что поначалу не обратил внимания. Он решил поставленную задачу. Но реализовать предложения на практике было заведомо нереально. В Советском Союзе просто отсутствовала техника, на которой можно было бы испытать предлагаемые нововведения. Получилось, что он собрал кубик Рубика, - вроде как шахматную композицию решил. И Иван затосковал. Не то, чтоб он вовсе охладел к науке, не то, чтоб забыл, ради чего оказался в провинции, но все это стало казаться пресным, дистиллированным. Напрасно сам ректор Борис Анатольевич Демченко уговаривал Листопада быстренько скомпоновать написанное и вынести на обсуждение. Одна мысль о бесполезной работе стала вызывать у него рвотный рефлекс, как после перепоя. Перепои тоже не заставили себя ждать. Поначалу Иван попробовал сблизиться с соседями по общежитию - иногородними аспирантами и неженатыми ассистентами кафедр. Но они оказались скучны и скользки. В их обществе можно было выпить, но не стоило напиваться, - непиететные Ивановы высказывания сами собой становились известны на кафедре. А напиться хотелось, - и чем дальше, тем сильнее, так что в какой-то момент он перестал отказывать себе в этом удовольствии. В институте заговорили о громких загулах московского аспиранта. После гулянки с двумя мутноглазыми подружками, которых Иван подобрал на вокзале, уборщица обнаружила в его комнате закатившийся за кровать шприц. В ректорат стал заглядывать местный участковый. Собственно, если называть вещи своими именами, только благодаря ректору Ивана еще держали в институте. Сначала Борис Анатольевич Демченко поддерживал молодого аспиранта в силу обещания, данного дядьке. Но, ознакомившись с первыми наработками, вызвался стать научным руководителем. И с тех пор опекал Листопада, неустанно внушая ему, что зарывать такой талант - преступление. - Не откладывай работу на будущее. Запомни, Иван, научная мысль - она тоже свежесть имеет, - твердил он. - Либо ложится на бумагу, либо вытекает со спермой. А из тебя, судя по жалобам, уже не меньше двух диссертаций вытекло. В конце концов, дабы сбить страсти, Демченко попросту договорился с Калининским университетом и откомандировал аспиранта Листопада на кафедру прикладной математики - якобы для завершения работы над теоретической главой, а на самом деле - от греха подальше.
      Но для самого Листопада это мало что изменило. Иван чувствовал, как увядает, погружается в топкое, беспросветное болотце, из которого - еще немного и не будет выхода. Все было кисло, мелкокалиберно. Его деятельной, бурной натуре не хватало борьбы и преодоления.
       Листопад потянулся к графину. - Здорово, Ваня, друг старинный! - послышалось сзади.
      Иван круто развернулся. Подле стола, опираясь лайковыми перчатками на витую, мореного дуба трость, ему улыбался - легок на помине - Феликс Торопин. В кремовом, ловком на нем костюме и шикарных, остроносых шузах.
      - Феликс! Друган! - подогретый выпитым, Иван вскочил, шагнул, распахнув объятия, и - остановился. Улыбочки Феликса были, как фирменный набор его отмычек и "писок", - на все случаи жизни. Нынешняя улыбочка казалась острой и опасной, будто лезвие отточенной монетки, которой вспарывал он карманы ротозеев. Причину холодности понял бы и человек, куда менее чуткий, чем Листопад.
      - Так, вижу по морде, какую-то пургу про меня нагнали! Ну-ну, - Иван вновь опустился на стул, - оправдываться он не любил. А Торопин ждал именно этого. "Хрена тебе"!
      С преувеличенным удовольствием, причавкивая, Листопад вернулся к солянке.
      - Чем велик Демидыч, так это почками. Другие почки в солянку не кладут. Потому и золотистого навара нет. А без него солянка не та, - он облизнулся. - Опять же маслина здесь совершенно к месту. Именно маслина, а не оливка. Особенно под "Столичную". Или по-прежнему коньячишко предпочитаешь?
      - Как придется, - Феликс опустился-таки напротив, положил поверх скатерти трость. Перчаток впрочем не снял.
      Но когда Иван потянулся к графинчику, Торопин, опережая, демонстративно перевернул стоящую перед ним рюмочку.
      - Ну-ну, была бы честь оказана! - буркнул Листопад: встреча не складывалась. - Давно "откинулся"?
      - Какие ты, оказывается, слова знаешь, - Феликс недобро хмыкнул. - Вчера подъехал. Очень, признаюсь, мне тебя на зоне не хватало.
      - С чего бы? - Скушно без стукачей.
      Слово было сказано. Иван побагровел. Почувствовал, что рука его почти бесконтрольно начала сгибаться в локте.
      Заметил движение и Феликс и потому предостерегающе кашлянул. Этого хватило, чтоб Листопад опомнился, - не хватало только проблем с воровским кодлом. Времени хватило и для того, чтобы быстрый, будто калькулятор, Листопадов ум, прикинул, откуда могла пройти информация.
      - Замполита Звездина работа, - констатировал он.
      Даже мускул на лице Торопина не дрогнул. Но именно отсутствие реакции подтвердило Листопаду - с источником информации он угадал. А потому позволил себе широко и презрительно усмехнуться. Честно говоря, - облегченно. Он уже просчитал все, что будет дальше.
      - Мы, между прочим, когда-то корешковали, - сквозь зубы напомнил Листопад. - Так что прежде чем всякую ментовскую туфту на веру принимать, мог меня спросить.
      - В корешах у тебя граждане -товарищи из КГБ. Хотя опер стукачу не товарищ. Он его пользует. Использует и - выкинет. А ты с этим жить будешь.
      - А ты с чем будешь, после того как я тебя сейчас пошлю по дальнему адресу?! А потом, когда-нибудь, прознаешь, что купился на дешевую лажу мента-взяточника, и - корешка за здорово живешь с грязью смешал. А?! - рыкнул вдруг Листопад, заставив редких утренних посетителей испуганно сжаться. - А тебе, паскуде, твой дружок, бывший замполит Звездин, часом не сказал на параше, как я его на зону умыл?
      По слегка озадаченному Торопинскому виду понял, - ничего об этом он не знает.
      - Мы с ментами на разные параши ходим, - отругнулся Феликс. Но без прежнего напора.
      - Так вот объясняю. Один раз! Тебе! Больше никогда никому. Просто, если кто попробует вякнуть, втюхну в рыло, а там и... Договорились? Тогда слушай, как я из-под ментуры ушел! Голос начавшего рассказывать Листопада побулькивал. Торопину казалось - от негодования. На самом деле это фонтанировала причудливая смесь, в которой обида перемешалась с облегчением, - оттого, что на этот раз он говорит правду, и все сложилось так, как сложилось.
      ...- Хоп! Я все сказал! - закончил повествование Листопад, умолчав о единственном - данной подписке о негласном сотрудничестве. Этого замполит Звездин доподлинно знать не мог. - Положим, - процедил Торопин. - А если бы не эта "кидуха"? Вербанулся бы?
      Внезапно взгляд его, острый, как "писка", оказался у Листопадовых глаз.
      - Не знаю, - почти честно ответил Листопад. - Прижат был до предела.
      "Писка" отодвинулась. Торопин вальяжно откинулся на стуле. Он не то чтоб до конца поверил, - жизнь научила до конца не верить никому, хотя бы потому, что полной правды о себе никто не знает. Но - объяснение принял.
      - А теперь, Феликс, - Листопад, прочувствовав, что ситуация переменилась, набычился, - или ты извинишься, или - вставай и свинчивай отсюда втихую, пока я тебе в горячах какой-нибудь фикус на башку не нацепил.
      В ответ Торопин поддел рюмку и приглашающим жестом заново перевернул ее. То есть извинился. Затем сделал едва заметное движение шеей в сторону подсобки. Но голову при этом не повернул, - назначением жеста было не стремление обнаружить обслугу, а дать понять, что ей разрешается подойти.
      Сомнений, что жест этот будет не то чтоб даже замечен, а - уловлен, Торопин, похоже, не испытывал. В самом деле бездельничавший на другой стороне зала молоденький официант, ранее, по наблюдениям Листопада, безразличный к призывам клиентов, поймал жест и, подхватив по дороге поднос с объедками, припустил в подсобку, бросив на ходу: - Обслужим в минуту.
      Только после этого Торопин неспешно принялся стягивать перчатки со своих изящных трепетных пальцев, коими Всевышний облагодетельствовал три людские профессии: скрипачей, воров-карманников и карточных шуллеров. В этом узком элитном клубе Феликс Торопин состоял членом сразу по двум номинациям. По двум последним.
      - Роднуля! Вернулся! - не крик, - восторженный вопль несущейся по проходу Митягиной прорезал ресторан. Торопин поднялся с некоторым волнением и тут же был смят: налетевшая Нинка обхватила его, принялась беспорядочно тыкаться губами. Потом отстранилась, сияющими глазами всмотрелась в обмазанное помадой лицо, рассмеялась увиденному и - своему счастью. - Уймись, зараза. Люди смотрят, - Феликс с усилием высвободился, стесняясь ее эмоций и собственных чувств. - Вернулся, что ж верещать? Для того и садятся, чтоб вернуться. Сама-то как тут без меня? Поди ,направо и налево?
      - Господи! Да о чем это ты! - Нинка всё не могла налюбоваться. - Да причем тут!.. Я ж тебя одного!.. Феликсулечка! Если б знал, как мне без тебя плохо было! Как тяжко! Уж как ждала, как ждала!
      Усевшись на свободный стул, Митягина зарыдала - взахлёб.
      Смущенный Торопин потряс ее за рукав:
      - Будет тебе! Что ты, как мужа с войны... Сгоняй-ка живо за коньячком. Помнишь еще?..
      - "Арарат"! - торопясь, опередила Нинка. - Как раз заначила, будто знала. И - лимончик под песочком! Просто в минуту! Она устремилась к подсобке. На выходе обернулась, будто боясь, что Феликс окажется видением, и - исчезла.
      - М-да, - Торопин отер кончиками пальцев вспотевшие виски, заметил след помады, усмехнулся растроганно. - Вот бабье! Знаю, что с половиной города переспала. Но ведь как рада! Без дураков. Не, я еще, когда первый раз в кабаке приметил, сразу определил, - моя баба. Душой моя! Эх, жизнь подлянка! Наливай, Ваня. Как там твой кубанский дружок Рахманин говаривал? ломанем, пока при памяти.
      И - сделалось им хорошо!
      Все стало почти как прежде. Они сидели, сбросив пиджаки, в обнимку. Феликс, отбывший наказание в Средней Азии, вынес оттуда идею насчет наркотического трафика из Душанбе. Оставив обычную осторожность, он уговаривал Ивана поучаствовать в новом, сулящем невиданные барыши деле. Иван слушал, поддакивал. Но - чем больше в Феликсе проступал прежний "ближний его друган", чем приятней - внешне - становилось им друг с другом, тем далее - внутренне - отдалялся он от приятеля. Это никак не проявлялось. Он даже не размышлял об этом. И не было мыслей расстаться и не видеться - как "завязавший" алкоголик бежит распивочных компаний. Зачем не видеться, если встретил он человека под стать самому себе - отвязного, разухабистого, не знающего удержу в желаниях. Но другое крепло в нем твердо - с Феликсом он в гульках, но не в криминале - с этой узловой станции ему посчастливилось отъехать и - возвращаться не собирался. Его состав разгонялся, хоть и медленно, - по другому маршруту.
      Через час Нинка договорилась о подмене и уволокла Торопина к себе домой.
      Уже попрощавшись с Иваном, Феликс вдруг вернулся, склонился над самым ухом:
      - Чуть не забыл насчет Звездина. Похоже, ты не в теме, - он ведь тогда выскользнул. Выпустили за недоказанностью и даже, насколько слышал, опять в ментуру вернули. Так что - бди! Если узнает, что ты в городе, добром не кончится.
      Феликс хлопнул его по плечу и исчез.
      Оставшийся в одиночестве Иван нахмурился, - положительно, всё подталкивало его к тому, чтобы слинять из ненавистного городка.
 
      * Иван, зажав подмышку папку с диссертационными набросками, неспешно брел вдоль Волги по набережной Степана Разина.
      В начале сентября в Твери всё еще бушевало лето.
      Среди желтеющей, но пока буйной листвы исчез покорябанный, унылый губернский городок. Даже старинные, восемнадцатого века двухэтажные дома, соединенные арками в непрерывную, вытянувшуюся вдоль набережной цепочку, - трухлявые, иссеченные трещинами, с сыпящейся штукатуркой, - кокетливо выглядывали из-за тополей, как когда-то молодящееся старичьё из-за пышных вееров. Асфальт к концу дня парил, остывая. Жара спала.
      Все живое было исполнено неги и умиротворения.
      На ближайшей к Ивану витой скамейке двое парней приобняли с двух сторон опустившую золотистую голову девушку и в чем-то горячо ее убеждали. Скучающему Ивану хотелось развлечений. - Это шо за групповуха в общественном месте!? - гаркнул он. - Девушка, Вы им не верьте. Наобещают, а потом непременно надуют.
      Парни подняли готовые к отпору лица, и - Иван узнал обоих. Антон Негрустуев и - удивительно - тот самый патлатый, что когда-то избивал его возле мотеля.
      Узнали и его. В следующее мгновение неприязненное выражение лица Антона Негрустуева начисто смылось. Карие, монголоидные глаза его засияли лукавством и обожанием.
      Ни мало не обращая внимания на прохожих, он вскочил на скамейку и прямо с нее запрыгнул на Ивана, едва не сбив с ног.
      - Ванька! Что ж не позвонил, что в Твери? (Как всякий коренной тверичанин Антон презрительно игнорировал официальное название города). Или забыл, что я твой крестник? - выкрикивал он, светясь от радости. - Да если б не ты, я б сейчас не студентом на юрфаке, а на городском кладбище числился. Ты ж мой спаситель-избавитель!
      А Иван, в свою очередь, в волнении охлопывал его по раздавшимся плечам и сам теперь не мог понять, как это за целый унылый год не пришло ему в голову навестить непосредственного этого мальчишку. Но зато понял другое: отныне они не скоро расстанутся.
      - Познакомься, Ваня, - Антон показал на златовласку. - Ее зовут Вика.
      - Моя чувиха, - быстро забил "вешки" патлатый. - Будет хорошо себя вести, может, доставлю неслыханное счастье, - возьму за себя замуж. Богатая бровь Златовласки недоуменно-надменно поползла вверх. - Я пока своего согласия не дала, - отреагировала она, обращаясь отчего-то к Листопаду.
      -Как это не дала, когда давно всё дала?! - захохотал Патлатый, подмигивая остальным.
      Лицо девушки вспыхнуло стыдом и обидой.
      Листопад недоуменно посмотрел на Антона.
      Тот удрученно развел руки:
      - Как говорится, человек сам представился. Не прибавить, не убавить. Вадим Кириллович Непомнящий. Он же - Вадичка. Достойный сын достойного отца - нашего, кстати, секретаря обкома. Что называется, - человек без комплексов. Недели не проходит, чтоб куда-нибудь не вляпался. Но - прикольный. Потому и закорешковали. А насчет Вики... - Вика - это только с моего разрешения, - поспешно предупредил Вадичка. - Для остальных - Виктория. Нацеленный взгляд Листопада его сильно встревожил. Иван подошел к скамейке.
      - Как же тебя угораздило, девчушка, в такое счастье ввалиться? - посочувствовал он. Вика едва заметно повела плечом, - теперь, спустя полгода после знакомства с Вадичкой, она и сама этого не понимала. Иван меж тем зацепил в лапищу прядь золотистых волос, потер их меж пальцами:внимания, Иван протянул лапищу не мечтала о первом мужчине. и.й казни, - крепко задела прокурорское самолюбие
      - Неужто и впрямь настоящие?
      Вика польщенно улыбнулась, подняла на него синие заплаканные глаза. Он нагнулся, осторожно снял пальцем слезинку со щеки: - Что-то случилось?
      Теперь Вадичке не понравился и взгляд Вики - томно-отрешенный.
      - Несчастье у неё, Ваня, - объяснил Антон. - В троллейбусе деньги из кармана вытащили. Вот маракуем, где достать. Надо срочно. -Жаль, Торопин ушел. Это как раз по его ведомству, - непонятно для других хмыкнул Иван. - И много?
      - Очень. Сто двадцать рублей, - Вика всхлипнула. - Я групорг. Собрали на концерт Пугачевой. Должна была в девять отнести к поезду проводнику. В обмен на билеты. А теперь вот... Еще и подумают... Губы ее задрожали.
      - Шо ж ты, горлан? - обратился Иван к патлатому. - Не можешь для невесты денег добыть?
      - Да я б с чистым сердцем. Только папаша с мамашей как на зло в Крым укатили. Если только на паперти насобирать.
       Со стороны горсада к ним подходило несколько человек.
       Вадичка изогнулся, сорвал со лба повязку, отчего длинные сальные волосы разметались по лицу, перетянул ею один глаз и, выставив вперед правую ладонь, прихрамывая, двинулся наперерез.
       - Подайте сто двадцать рубчиков на пропитание, - заканючил он.
       Перепуганные прохожие боком-боком добавили шагу.
       - Жлобье неинтеллигентное! - крикнул вслед Вадичка. Победно повернулся. - Ну, видали?
      - Уж сколько раз видали, - Вика равнодушно отвернулась. - Может, у тебя, Вань, в заначке завалялось? - с надеждой произнес Антон. - Я б с утра у матушки перехватил, отдал.
      Иван насмешливо присвистнул, - слово "заначка" в его лексиконе не значилось. Деньги уходили, как приходили, - в один-два дня. Он собирался отшутиться. Но Златовласка вскинула на него полные отчаяния глаза, да и Антон смотрел с такой наивной верой, что Иван осекся. - Где ж я вам за час деньги найду? - нахмурился он. - Если только из асфальта брызнут. Он задумчиво отправился дальше, вдоль Казаковской галереи, сделав остальным знак догонять. Обнадеженные Антон и Вика поспешили следом.
      - Если б деньги под асфальтом валялись, так я б из дома без кайла не выходил! - загоготал Вадичка. Но шутка его осталась незамеченной. И это сильно уязвило.
      Вадим Непомнящий привык быть в центре внимания. Всегда и всюду. И вот только что его с легкостью, да что там с легкостью? Походя отодвинули на второй план, кажется, вовсе не заметив этого. И даже девушка, которую он сделал женщиной и которая еще недавно смотрела ему в рот, торопилась за новым знакомым, не вспоминая о Вадичке. Насупившись, Непомнящий нехотя припустил за остальными.
      Меж тем Листопад шел привычным своим, размашистым шагом. Зажав под мышкой папку , обе руки он отбросил за спину, будто отмахивался на ходу от нечистой силы. Нечистая сила - Антон и Вика - поспешала следом. В некотором отдалении независимо семенил бес - Вадичка. Иван продумывал варианты и отбрасывал их один за другим, - все они требовали времени. А времени не оставалось. Как часто у него бывало, озарение пришло вроде бы ниоткуда. Он обратил внимание на глубокую трещину, рассекшую двухэтажный дом, перед которым на скамеечке в ожидании программы "Время" млело несколько пенсионеров. Взгляд Ивана вдохновенно закосил. - Так! Как будто здесь! - внезапно, начальственным голосом объявил он. Остановившись, расстегнул папочку, сверился с чем-то внутри и решительно подтвердил, ткнув в асфальт. - Отсюда копать и начнем.
      Он провел в воздухе линию, рассекшую дом надвое. И - будто палку в улей воткнул, - скамейка, до того разморенная, встревоженно загудела. Листопад оглянулся на сопровождающих. Все трое как остановились, так и стояли остолбенев. И это могло сорвать Иванов план. - Вы б, молодые люди, посерьезней! - прогремел он. - Выехали на профиль местности, так извольте начать работать. А Вы, барышня, шо мнетесь? - Я?! - хорошенький Викин ротик непроизвольно приоткрылся. - Именно. Я Вас спрашиваю: здесь или нет по плану магистраль пройдет? Не слышу! Въезжайте наконец.
      - Да! Как будто здесь, - сообразила растерявшаяся Вика. Уголком глаза Иван заметил, как одна из старушек бочком-бочком припустила под арку, - явно за подмогой. - Шо значит как будто? - Листопад рассердился. - Вы кальку захватили? Шо, тоже нет?
      Вика виновато пожала плечами.
      - И никто другой, конечно? - взглядом Иван изничтожил оробевших Антона и Вадичку. - От оно, головотяпство наше рассейское! Никому ни одной мелочи передоверить нельзя, - пожаловался Иван. - Мы ж завтра с утра этот дом сносить начнем. За ночь надо подогнать экскаваторы, бульдозеры. А им - все хаханьки! А если окажется вдруг, что ошиблись, и магистраль через другой дом надо вести? Кто тогда перед людьми ответит?! Он уличающе навис над подрагивающей Викой.
      - Да не, тот самый, - облизнув губы, подтвердила она.
      - Надеюсь! Нет, советский чиновник - это нечто! Как с такими работать? Выгоню на хрен! - рыкнул он на Вику, заставив ее на всякий случай всмотреться, - а вдруг не шутит.
      Последние из сидевших поспешно поднялись на ноги, безошибочно распознав по рыку большое начальство. Мелкое - оно обычно орало дурниной. Рык - удел высокого руководителя. - Погодите-ка, - Иван озадаченно уперся взглядом в легкомысленные домашние тапочки и тянучки на столпившихся людях. - А вы шо тут вообще делаете?
      - Как это? Живем, - робко ответили ему.
      - Шо значит живем? - прошипел Иван, всей громадой разворачиваясь к впавшему в ступор Вадичке.
      - Вот тебя-то я точно выгоню, - пообещал он, веселея. - Завтра ломать, а тут, оказывается, до сих пор люди живут? Почему не обеспечил?! Пенсионеров начала колотить коллективная дрожь. - Это советские люди! - гремел меж тем Иван. - Партия учит, - не они для нас. Мы для них! Шоб к восьми утра подогнать машины с грузчиками и организовать переселение. Всё! Дело к вечеру. Тянуть некогда. Котлован начнем готовить немедля! Вызывайте технику. Из-под арки в сопровождении старушки показался коренастый мужчина средних лет в надетом на голубую майку пиджаке с университетским "поплавком" на лацкане. Редкие пучки волос тревожно колыхались на ходу. Следом торопились прослышавшие о нежданной беде жильцы в пижамах и халатах. Кто-то выскочил, обмотанный полотенцем, - видно, прямо из ванной, и - почему-то с портфелем.
      - Игнатенко! - выпячивая вперед значок, представился мужчина. - Председатель домового комитета. Что здесь, позвольте узнать, происходит? - Это хорошо, что вы своевременно подошли, товарищ Игнатенко, - Листопад выставил ладонь. Чтоб пожать ее, низкорослому Игнатенко пришлось привстать на цыпочки. - Поможете при эвакуации! - Какая еще эвакуация?!.. - взвился было Игнатенко, но Иван жестом показал ему место подле себя, оглядел жильцов, которых с каждой минутой прибавлялось. Требуя внимания, поднял руку. - Дорогие товарищи! Мне приятно сообщить вам, что областной исполком депутатов трудящихся отреагировал на ваши многочисленные жалобы по поводу аварийного состояния дома. Довольно в самом деле жить вам в гнили и плесени! По ползимы без горячей воды! Согласно принятому решению на месте вашего дома пройдет тепломагистраль! - А мы? - среди полного обалдения спросил тихий голос.
      - Даже не беспокойтесь. Завтра утром всех вывезем. Месячишки три, максимум четыре поживете в общежитии, - пресекая зарождающийся шум, Иван вновь приподнял руку. - А после расселим в новые благоустроенные дома - в соответствии с санитарными нормами и потребностью. Власть своя, советская. Не бросит!
      - Но позвольте! Ведь никто ни слухом, ни духом. Так же не делают, - голос оправившегося Игнатенко наполнился подозрительностью. - Хотелось бы, знаете ли, понять. А то откуда ни возьмись и - здрасте-пожалуйста. У нас в районе вопрос о сносе даже не поднимался. Я на все собрания в домоуправлении хожу! - Вы правы, дорогой товарищ, тысячу раз правы, - Иван приобнял и прижал к себе председателя домкома, отчего у того перехватило дыхание. - К сожалению, действительно не обошлось без накладок. По нерадивости местных бюрократов решение, как вижу, не было своевременно доведено. И я от лица областных властей заверяю вас, шо виновных накажем по всей строгости!
      Листопад погрозил пальцем окончательно перетрусившему Вадичке. - Но позвольте, товарищ...э?... - председатель домкома выжидательно сглотнул. - Для вас просто Пал Палыч, - разрешил Иван. - Но позвольте, товарищ Пал Палыч. Зачем же так круто? Мы действительно неоднократно писали о безобразиях с горячей водой. Но не в смысле же, чтоб нас вовсе... - он оглядел остальных жильцов, слегка отошедших от первой оторопи и готовых сорваться на крик. - К чему нам горячая вода, если нас самих отсюда...того этого? Мы здесь десятки лет...
      - Так тут же еще...вот! - жилец, обмотанный полотенцем, ткнул портфелем в табличку на углу дома.
      - Именно! - Игнатенко, найдя опору, приободрился. - Это, позвольте заметить, Казаковская набережная! То есть памятник архитектуры, охраняемый государством. Сносу не подлежит.
      Сплотившиеся вокруг жильцы согласованно загудели.
      Игнатенко глубоко задышал, готовясь перейти на повышенные тона. Подметивший это Иван дружески ткнул его в выпирающее из-под майки пузо. И будто проткнул, - набранный воздух с неприличным шумом вышел наружу, заставив председателя домкома побагроветь. - Сносу не подлежит! - осуждающе передразнил Листопад. - Ан - сносился! Труха изо всех щелей торчит. Вот вы всё от государства требуете. А сами? Каким-то духаном из арки тянет. Шо за вонь?!
      - Так неделю пищевые отходы не вывозят. Сколь звонили! - выкрикнули из толпы.
      - О! Вот это и есть отношение ваше истинное, - Листопад горько скривился. - Гадите под себя, хламите вокруг. Обгадили Казакова, что весь плесенью да трещинами пошел, а чуть что - им же и прикрываетесь. Да видел бы архитектор, шо тут из его бессмертного ваяния потомки наваяют, сам бы своими руками по кирпичику разнес. Не умеете за собой следить, так давайте не будем претендовать. Посему предлагаю, не теряя времени, расходитесь по квартирам и приступайте к сборам. А мне еще подсчитать требуется, сколько вызывать экскаваторов. Потом опять же баба копра, буровые.
      Он извлек чистый лист бумаги, ручку и начал озабоченно что-то накидывать.
       - Ничего, - успокоил своих Игнатенко. - Время, правда, позднее. Но я дежурному в исполком позвоню. А вы тут пока. Ничего! Не допустим. Он побежал к телефону. К Ивану подошла оробевшая Вика. - Милицию вызовет, - шепнула она, подрагивая одновременно от страха и азарта. Таких приключений в ее жизни никогда не случалось. - Может, уйдем быстренько? - Как это - уйдем? - удивился Иван. Убедился, что в пределах слышимости никого нет. - Тебе деньги нужны? Так приготовь карманы, - сейчас начнут совать. И - поестественней, поестественней. Заметив, что за ними наблюдают, он вновь принялся мерить шагами асфальт.
      Меж тем распахнулось окно на втором этаже, и оттуда показалась сконфуженная физиономия Игнатенко. - Дозвонился, - сообщил он. - Из начальства никого уже нет. А дежурный не в курсе. Но говорит, раз готовятся копать, значит, решение имеется. Так что пока прошу без паники. С утра попробую прояснить. Хотя...что уж там с утра? Он безысходно махнул рукой и захлопнул окно. Вера в успех из него вышла, должно быть, вместе с воздухом. И это почувствовали. Стало окончательно ясно, что рассчитывать на помощь государства не приходится. Растерянные люди, всего двадцать минут назад имевшие какую-никакую крышу над головой и вот теперь внезапно приговоренные к бомжеванию, заметались. И как-то само собой в воздухе прошелестело: "Может, надо дать"?
      К вышагивающему Листопаду притерлась полная домохозяйка, побойчей прочих, робко потянула за рукав, приближая к себе ухо. - Простите, товарищ! Мы тут чего подумали. А нельзя ли как-то по-другому?
      - Шо значит по-другому? - Листопад остановился, неохотно отвлекаясь от расчетов.
      - Ну, как бы чуть не так, - интимно прошептала она.
      - Шо значит "чуть не так"?! - Листопад нетерпеливо добавил в голосе.
      - Ну, в смысле.. - она воровато оглянулась на выходящих из соседних домов, - слух о нежданном бедствии уже полыхнул по всему Казаковскому комплексу, и набережная быстро наполнялась. В лице домохозяйки проступила отчаянная подлючесть. Она привстала на цыпочки и полушепотом, торопясь, закончила. - Может, через соседний дом эту вашу магистраль пустить?.. Вам-то не все едино? У них, сволочей, мусор и вовсе месяц не вывозили. И - трещина по фасаду пошла хуже нашей. Только они ее замазали, чтоб не отселили на капремонт! А? А за нами бы не задержалось. - О, люди, люди! Гиены, крокодилы, - тяжко вздохнул Листопад. Под его укоризненным взглядом женщина пристыженно попятилась. - Чуть не семьдесят лет вас советская власть перемалывает, а вы всё те же, что при царском режиме. Не скрою, имелся вариант пустить магистраль через переулок. Но - приняли во внимание ваши просьбы. А теперь поздно. Пришлось потратиться на дополнительную технику, асфальтоукладчики, прочее... Как ни считай, под двести рублей потянет. Точные цифры у моей помощницы. Так шо - не отвлекайте! Сконфуженная домохозяйка, осекшись, вернулась к своим. Потянулся шепоток: - Чего сказал-то? - Сам что ль, не слыхал? Хотя - говорит -есть вариант. Вроде как намекнул. Не, боязно. Не возьмет. Больно грозен. Еще и посадит. С такого станется. - А другие? Парни, те, правда, какие-то квелые, видно, из практикантов. Похоже, сами оглоблю этого до смерти боятся. Разве что с девкой попробовать? Та да, та видать, что шустрая. - Так наш-то выясняет вроде. - Э, милая, как дом бабой копрой шарахнут, выяснять поздно будет. Да и чего он может против этих-то? Давай у кого что есть. По рукам зашелестели бумажки. Депутация из трех человек робко приблизилась к Вике.
      - Извините, девушка. Мы тут... Ваш главный сказал, что можно было через переулок. - А то не думали! - с ходу сориентировалась она. - А мы б поучаствовали. Тут вот как раз собрали, - на эти самые первые расходы. Рабочим - отступное. Только не подумайте чего - от всей души. - Да вы что? - Вика заалела. - Да если он только узнает! - Так мы не скажем. Могила! Ты уж помоги, дочка. Правда, всего сто семьдесят. Но, если надо, потом наберем еще. Лишь бы не тронули... - Ладно, попробую, - видя робость делегатов, Вика сама вошла во вкус импровизации. - Больно вас жалко. Она словно ненароком приоткрыла сумочку, куда опустился мятый конверт. Вобрала в себя воздуху и подошла к Листопаду, что-то зашептала. Тот несколько раз упрямо отмахивался, но Виктория не отставала, продолжая убеждать. До взволнованных людей доносились отголоски энергичной перепалки.
      - Вы понимаете, какие это потери! А сроки? Кто за них отвечать будет? - Зато сохраним здание! А если до зимы не расселим, вообще в обкоме отвечать придется! Как бы партбилет не положить. - Да шо ты меня стращаешь?!
      Наконец Листопад шагнул к притихшей в ожидании толпе.
      - Так шо, в самом деле не хотите, чтоб через вас магистраль новой жизни прошла?
      - Не хотим! Как угодно!..уж как-нибудь без воды. Волга рядом - проживем! - послышалась разноголосица. - Предки жили.
      - М-да! Такие вы, стало быть, граждане! Я-то думал, вместе все как один в новую жизнь, единым шагом... - Листопад безысходно вздохнул. - Ну, раз так, раз уж против линии решили, то и хрэн с вами, живите дальше в своем клоповнике!
      Он оглядел сопровождающих, ткнул пальцем в сторону Вадички, глумливая физиономия которого грозила неприятностями:
      - А Вы, бездельник-весельчак, поднимитесь в квартиру председателя домкома и позвоните в ДРСУ. Передайте от моего имени, что даю отбой. Магистраль поведем по варианту Б. И - догоняйте.
      Он захлопнул папку и, ссутулившись, пошел прямо через радостно загалдевшую толпу, - большой, наивный человек. За ним поспешила Виктория. На ходу ей пожимали руки, одна из старух благодарно перекрестила. - Всё, что смогла. Всё, что смогла, - бормотала Вика, отчего-то и впрямь растроганная.
      Сторонкой, вдоль парапета, нырнул в переулок Антон.
 
      На пересечении с улицей Вольного Новгорода Листопад обернулся. Лицо его лучилось весельем, - ему опять стало хорошо. От того, что удачно схохмил, от вида осчастливленной девушки, смотревшей на него с нескрываемым восхищением, от того, что встретил Антона и теперь уже не будет так одинок в опостылевшем городишке. Хорошо было и Вике, с восторгом смотревшего на озорного волшебника, влегкую добывшего деньги из асфальта. Она вытащила конверт:
      - Здесь сто семьдесят. Пятьдесят лишних. Возьмите. У Вас ведь у самого нет.
      - Оставь на конфеты, - Иван сжал ее ладошку с деньгами в кулачок, оглядел коротко остриженные пальчики с подушечками, смятыми, будто стоптанные тапочки. - Фоно?
      - Музучилище. По классу фортепьяно, - подтвердила Вика. Она выжидательно стояла, не отнимая руки.
      Подошел смурной Антон.
      - И что хорошего мы сделали? - буркнул он. - Обчистили людей. Вы хоть видели, как старухи по трешке собирали? Не дело это. Как хочешь, Ваня, давай деньги, пойду верну. Лицо Вики испуганно вытянулось. До сих пор содеянное представлялось ей разудалой хохмой. Иван нахмурился:
      - Да? И как ты себе это представляешь? - Скажу, мол, пошутили.
      Листопад уничижительно гоготнул:
      - Во-первых, оставишь ее без денег. Во-вторых, как только ты им вернешь "бабки", они тебя всем скопом в ментовку доставят. А следом и нас.
      - Так и так не сегодня - завтра сообщат.
      - Ни-ког-да! - внушительно отчеканил Листопад. Он все еще пребывал во власти счастливого вдохновения.- Никогда они ничего не сообщат и не напишут. Потому что все это - гомо совьетикус. То есть человек дрожащий. Он же от власти любой подлянки ждет. Кстати, правильно делает. Хорошо, на сей раз они лопухнулись. Но дома-то и впрямь аварийные. Водопровод тоже, поди, от Казакова. Если крик поднять, где гарантия, что та же мыслишка - переселить - не придет в голову какому-нибудь официальному мудриле? А начнут переселять, непременно надуют. Подсунут такую же гниль, только на окраине. Так на кой внимание привлекать? Так шо, дети мои, - он безмятежно приобнял обоих, - они еще свечку поставят, что легко отделались, и забудут случившееся, как дурной сон. Если вообще въедут. Среди нас-то нет дураков им это объяснить.
      - Один, кажется, есть, - протянул Антон. Листопад проследил за направлением его взгляда и наполнился недобрым предчувствием.
      Со стороны набережной бежал раскрасневшийся Вадичка, возбужденно размахивая руками.
      - Я-таки их раззадорил! - ещё на бегу азартно выкрикнул он. - Должно быть, уже за ментовкой рванули. Еле ноги унес!
      - Что ты еще отмочил? Говори, - потребовал Антон.
      - Да не удержался. Малек отчебучил, - гордо глядя на Вику, сообщил Вадичка. - Пришел к преду. Он мне телефон. Куда, мол, звонить будете? В рай- или в облисполком? Ах ты думаю, покажу я тебе и рай, и ад, - Вадичка глотнул воздуха, предвкушая эффект. - Ноль два набрал. "Милиция, спрашиваю?" А сам на этого дедка гляжу. Ох, гляжу! "Мы тут лохов, говорю, развели. Сейчас на ихние деньги гульнем! Прошу зачесть как анонимную явку с повинной". И - кидаю трубку. У дедка глаза по пятаку. Верещать чего-то начал, соседей звать. Я ему пламенный привет и - припустил. Как видите, тоже могём блоху подковать!
      Он победно подмигнул. Под ошарашенными взглядами обиженно задышал.
      - А ништяк! За глупость платить надо. "Наколоть" фрайера - полдела. А ты попробуй вот так- объяснить лоху, что он лох. Чтоб огонь на себя! Вот где главный кайф. Запомнят они теперь Вадичку!
      - Удавлю! - Иван ухватил Непомнящего за плечо, подтащил к себе, заставив приподняться на носки. В ожидании удара Вадичка зажмурился. От страха и унижения в уголках полных его губ непрерывно возникали и лопались мелкие пузырьки. Смотреть на это было противно. К тому же рядом сжалась перепуганная Вика. Бить расхотелось. - Как будто погоня! - выкрикнул Антон.
      В самом деле в конце переулка, со стороны Волги, появились двое мужчин. Оборотившись к другим, пока невидимым, они показывали на беглецов.
      - В общем так, - сквозь зубы процедил Иван. - Из-за тебя, пакостника, и впрямь могут розыск объявить. Потому расходимся в разные стороны. Всем надо на время затихнуть, пока пена уляжется. Если кого найдут, остальных он не знает. И гляди, козел, больше шоб ты мне не попадался!
      Он с ненавистью оттолкнул незадачливого хохмача, через силу подмигнул посеревшей Вике: - Не робей. Главное в этой жизни - результат. На вокзал успеешь? - Д-да. Как будто да, - пробормотала она.
      - Тогда удачи! Подхватив под руку Антона, Иван шагнул в ближайший проходной двор.
      - А жаль, - пробормотал он, обернувшись на исчезающую за углом златовласку. - Не знаешь, что за девка?
      - Да хорошая девчонка, - отреагировал Антон. - По молодой дури говоруну этому в лапы попала. Вот и мыкается.
 
      * Вика в сопровождении неумолкающего кавалера пересекла несколько улиц. Убедившись, что опасность больше не угрожает, остановилась на обочине, выискивая взглядом такси.
      Остановился и Вадичка. Он всё не мог успокоиться.
      - За козла он мне отдельно ответит! Это я при тебе сдержался. А при случае посчитаюсь. Ишь гаденыш! Любит, как погляжу, молоденьким девочкам пыль в глаза пустить. Ему можно, а другим, видишь ли, нет.
      Он пытливо скосился на реакцию Вики. Слишком заметно было впечатление, которое произвел на нее Листопад. И это Вадичку сильно беспокоило.
      Со стороны Тверского проспекта появилось такси. Заметив поднятую руку, таксист принял к обочине.
      Вадичка разудало ощерился:
      - Ну что, вечером на хазе? - Зачем? - Так, как обычно. Покувыркаемся. Совершим обоюдоострый коитус!
       - Не совершим! - Вика отрицательно мотнула головой, уселась на заднее сидение. - Занята я.
       - Надолго?
       - Навсегда, - услышал Вадичка то, чего боялся. Машина тронулась.
       Ни для Вадички, ни для Вики разрыв не стал полной неожиданностью. Любви к нему она не испытывала никогда, а затем устала и от однообразных приколов, которыми поначалу он ее увлек.
       А встречаться продолжала и не изменяла разве что из благодарности за первый сексуальный опыт да из своеобразной женской порядочности - поменять одного нелюбимого на другого мешала брезгливость.
       Впрочем об этом Вика не думала. Размылся в памяти Вадичка, как акварельный набросок, облитый водой. Вроде что-то было. Но через расплывшееся пятно и не разберешь. По дороге на вокзал она откинулась на сиденьи и чуть заметно, уголками губ улыбалась, вспоминая косящий взгляд Ивана Листопада. Не нахальный - привыкшего к безнаказанности шкодника, а требовательно- наглый взгляд сильного, не знающего удержу в желаниях мужчины.
       Вадичка же глядел вслед уходящей в навсегда любовнице. Знакомство с нею он начал с уверения, что любовь не имеет никакого полового значения. Но за прошедшее время, не признаваясь, привязался к Вике настолько, насколько вообще был способен на привязанность к другому человеку. Он едва сдерживал желание заскулить.
      Впрочем и его мысли очень скоро переключились на другое. Шкода и впрямь получилась крутая. Может, и с последствиями. Так что совет насчет временно смыться выглядел не таким уж бестолковым.
       Вадичка задумался.
      
       *Иван стремительно пересек несколько улиц, прежде чем запыхавшийся Антон остановил его:
       - Успокойся, Ваня. Конечно, паскудно вышло. Но не со зла же он. Просто по жизни такой отвязный. Без приколов не может. Делает, не приходя в сознание, потом думает. Одно слово - Вадичка!
       - Дешевка всё это! - непримиримо объявил Листопад. Ярость всё еще бушевала в нем. - Легко выглядеть с фасаду Вадичкой, если с тылу ты - Кириллович. Ладно сам шкодит! Так он других втягивает. А у этих других папеньки обкомовского нет. Поп Гапон он. Ты хоть понимаешь, шо он сделал? Теперь наверняка искать начнут. А чего меня искать? Обком, вокзал, колокольня на Тверской. Я по росту, считай, четвертый. И в ментуру попадать никак нельзя. Назад ходу не будет, - Иван вспомнил про Звездина. Призадумался. - Надо срочно нычку какую-нибудь найти. Хотя бы на месячишко, пока всё не утихнет. Сзади, нарастая, к ним приближалась разудалая многоголосая песня: "Здравствуй, милая картошка-тошка, тошка, тошка!" Обдав гарью, мимо проскочил автобус, заполненный отъезжающими в колхоз студентами.
      Глаз Ивана хитро закосил.
       - Антошка, Антошка, пойдем копать карто-ошку! - привирая мотив, ( пробасил ) запел он.
       Антон понимающе кивнул.
 
      В закромах Родины
 
      Проректор университета по хозяйственной части Давид Менделевич Файн поднял глаза на открывшуюся дверь, и взгляд его наполнился изумлением. Перед ним, одетые в сапоги и ватники, с рюкзаками в руках, стояли второкурсник юридического факультета Антон Негрустуев и - откомандированный из сельхозинститута аспирант Иван Листопад.
      - Отправьте нас в колхоз, - коротко потребовал Негрустуев.
      Давид Менделевич, хоть и еврей, но мыслью неспешный, внимательно всмотрелся, добросовестно пытаясь понять подоплеку происходящего.
      - И чего надо-то? - переспросил он.
      - Родине помочь хотим. Туго у Родины с урожаем в этом году, - пробасил Листопад.
      - А в прошлом что, легче было?
      - Может, потому и не легче, что без нас собирали.
      - Да, без вас, конечно, не просто, - Файн озадаченно поскреб свою перламутровую лысину мыслителя. - И давно вас это... озарило?
      - С утра, - лучезарно сообщил Антон. - Проснулся и - сразу вопрос: почему здесь? Почему не в поле? А тут и Иван подошел: давай, говорит, пора, говорит. Минута промедления преступна, говорит.
      - То есть обоих сразу осенило?
      - Совсем совесть проклятая заела, - доверительно пожаловался Листопад. - Я уж ей и так, и эдак: мол, диссер надо дописывать. А она: на пашне готовься. - Вообще-то аспирантов мы в колхозы, если только руководителями посылаем, - напомнил Файн. - Сам хочу. Своими руками, - Листопад протянул к проректору большие ладони, но тут же и убрал, - руки предательски потряхивались. - Деды под танки бросались, отцы - целину поднимали. Что ж мы-то, вовсе потерянное поколение?
      Растроганный Давид Менделевич шмыгнул носом.
      - Да, дела. Не слышал бы, не поверил. Привыкли, понимаешь: цинизм, цинизм. А на поверку-то - наша, большевистская закваска. Силен все-таки в советском человеке дух коллективизма, - он склонился над селектором. - Проверьте срочно, по Листопаду и Негрустуеву никаких сигналов не поступало? Может, из общежития что?...Ничего пока?..Да нет, так просто. Но если что, то - немедленно. Файн отключил селектор: - Не скрою, мне, старому партизану, приятен ваш порыв, - в уголке его глаза и впрямь блеснула слезинка. - Благодарю, так сказать, за службу. Но, увы, как раз вчера последнюю партию отправили.
      - Сами доберемся, - заверил Антон.
      - Так денег...
      - За свой счет, - отрезал Листопад. - Не будет покоя, пока первый десяток мешков картошки вот этими руками не перекидаю в закрома Родины.
      И тем Файна перепугал окончательно.
      - О! Раз в закрома, - он заново потянулся к селектору. - Еще раз тщательно посмотрите, может, из милиции что? Что?!..Да нет, это как будто не их профиль. Тут что-нибудь с особой подлянкой должно быть. И пригласите ко мне...Да, да. Пусть заходит.
      Файн задумчиво отпустил кнопку:
      - Черт его знает, что за день! Сегодня еще один десятитысячник объявился. На днях из МГУ перевелся. Вроде "блатной" и - нате вам - тоже по собственному желанию рвется. Может, радиация солнечная усилилась?.. Заходи, заходи. Знакомься с попутчиками.
      Несдержанный Антон хихикнул: в дверях стоял Вадичка Непомнящий.
      - А почему налегке? - заметил проректор. В самом деле из теплых вещей при Вадичке оказалась лишь бутылка водки, оттопыривавшая карман пиджака.
      - Да ничего, я изнутри горячий, - успокоил его Непомнящий. Не говорить же, что телогреек в доме секретаря обкома отродясь не водилось, а времени приискать не оставалось.
      - Что ж. Раз уж сами вызвались, - проректор оглядел всю троицу. - Теперь вы не просто каждый по себе, а практически комсомольская ячейка. Как сказали бы у нас в партизанском отряде, передвижная диверсионная группа, - проректор еще раз пригляделся и опасливо сплюнул через левое плечо. - Тьфу-тьфу, конечно! Ну, и на вашу удачу, заявка утром поступила во-от отсюда, - он подошел к карте и толстым пальцем ткнул в угол ее, помеченный сплошным лесным массивом. - Из колхоза... - на всякий случай еще раз сверился с текстом. - Аж имени Товарища Лопе де Вега.
      Мотнул головой, не отойдя еще, видно, от утреннего изумления:
      - Да, шагнула культура в глубинку. Правда, они просили двадцать человек. Ну да с вашим-то энтузиазмом...Старший, само собой, - аспирант.
      - Доверье оправдаем, - заверил Листопад и, не давая проректору передумать, первым выдавился из кабинета.
      В полном молчании все трое вышли в коридор.
      - Ничего, мужики, - покровительственно объявил Вадичка. - Всё не так уж сумрачно вблизи. Я тут через свои каналы прокачал. Кипеш пошел, но уголовное дело еще не открыли. Так что месячишко в колхозе отсидимся. А там батяня вернется, и развернет куда следует. Главное, меня держитесь. С Вадичкой не пропадете. Вадичка везде лисом просклизнет. Вы только меня не бейте, - он опасливо отодвинулся: уж больно сладким сделался взгляд Листопада. - Ни в коем случае. Зачем же тебя бить? Ты нам целехонький нужен, - Иван заурчал. - Ты у меня теперь, падла, дневать и ночевать на пашне будешь. Три нормы в день! За всю ячейку. - Подумаешь, пашня. Гори она огнем. Не о том думаете, парни, - Вадичка интимно сбавил голос. - В глуши-то насчет выпивки стремно. Так я дрожжец прихватил. И сахарку. Такого первача затворим - месяц как один день пролетит! В сплошной нирване. - Все-таки ты редкая паскуда, - в голосе Листопада послышалось что-то похожее на уважение.
 
      * Ясным сентябрьским вечером седьмого числа в селе Удвурино стояла непривычная тишь.
      Журчала себе речушка Угрюминка, обычно не слышная из-за стрекота надломанных тракторных моторов. Угрюминка рассекала село надвое. По ней же проходил излом местности. Справа, сколько хватало глаз, тянулась уставленная избами ровнехонькая, заосоченная долина, полускрытая парящим вечерним туманом. Слева возвышался могучий, обрывающийся в реку холм. И от того само село казалось как бы скособоченным, будто одну из двух щек разнесло флюсом. - Ох, не к добру эта тишина, - на самом верху холма, на крыльце правления колхоза имени Товарища Лопе де Вега, стояли двое.
      - Не к добру, - повторил тридцатилетний мужчина с изможденным отёчным лицом. Из нагрудного кармашка полосатого костюма торчал толстый штырь самописки. Он озлобленно зыркнул через плечо на своего спутника: пожилого, бойкого мужичка с побрякивающими надраенными медальками на застиранном пиджаке, который с благоговением вслушивался в проистекавшие отовсюду покой и умиротворение. Вот это-то благоговение особенно выводило из себя председателя колхоза товарища Фомичева.
      - Чего отмалчиваешься, дядя Митяй? Может, научишь, чего мне в райком докладывать? - А чего тут хитрого? Так и объясни: мол, День Никиты.
      - Они мне, пожалуй, объяснят, - председатель с тоской обернулся на грозный транспарант над дверью правления - "Коммунизм неизбежен". - Эти точно объяснят. По всей стране уборочная, а у нас, видишь ли, День Никиты.
      - Святой праздник! - лучезарно закивал дядя Митяй. - Еще деды наши...
      - Да брось завирать! - огрызнулся председатель. - Деды как раз сначала урожай собирали. Вёдро-то какое стоит!
       - Ну, два дня ничего.
      - Как то есть два дня? Какие еще такие два дня? Об одном сегодняшнем был уговор. Об одном!
      - А опохмелиться людям?! О людях-то забыл, - ласково укорил его дядя Митяй. - Русский мужик, он без опохмелки душу в кучу собрать не может. Зато потом, эх! Раззудись, рука, размахнись, плечо. Всем миром навалимся.
      - Уж вы, пожалуй, навалитесь. Одна надежда - студентов в районе запросил. Дадут человек двадцать - может, и вытянем картошку.
      Тут он прервался, потому что из низины на противоположном берегу донеслось энергичное попердывание. Вслед за тем из-за крайнего дома вылетел колесный трактор "Беларусь" и со скоростью гоночного "Феррари" устремился к раздолбанному деревянному мостику. Сзади громыхал металлоломом подскакивающий на ухабах прицеп.
      - Опять перевернется, паскуда! - председатель скрежетнул зубами. - А если и не перевернется, так рессору разнесет!
      В отличие от нервного председателя дядя Митяй наблюдал за происходящим с симпатией и даже с некоторой ностальгией.
      - Да черт с ней, с рессорой! Зато удалец! - азартно выкрикнул он. - Вот так и я Кенигсберг брал. Давай, Михрютка! Штурмуй, Михрютка! Весь в меня. Все-таки мы, удвуринцы, - это особая порода!
      - Да уж, - председатель облегченно вытер пот: вопреки всем законам физики, трактор не завалился в реку, не раскатал ветхий мосток по бревнышку, а, кокетливо повиляв прицепом, победоносно рванул в гору.
      Возле правления трактор резко тормознул, и из кабины выскочил худенький паренек, промасленный и развеселый, будто черт, отработавший смену на сковородке.
      - С праздничком, Петр Матвеич! И тебя, дядя Митяй! А я к вам с гостинчиком. Студентов привез!
      - Как это... Где?! - поперхнулся председатель.
      - Так вот, - Михрютка обозначил радушный жест в сторону прицепа.
      Фомичев, а за ним и дядя Митяй вскарабкались на колесо и заглянули в кузов. Картина им открылась в высшей степени удивительная. Гоголевская, можно сказать, картина.
      Прямо на груде металла раскинулись трое. Один из них мирно посапывал, положив рюкзак на грудь храпящего на спине здоровенного малого, покрывшего собою едва ли не половину прицепа. Третий, патлатый и красномордый, свернувшись калачиком внутри запасного колеса, блаженно причмокивал во сне. В уголке вывернутых, негритянских губ его трогательно расцвел сочный пузырь.
      - Ну, каковы орлы?! - Михрютка, забравшись с другого борта, умиленно разглядывал спящих. - Двадцать километров. Это с моей-то скоростью да по нашим дорогам - и хоть бы кто проснулся!
      - Откуда такие?
      - Со станции, вестимо. А уж буфетчица как обрадовалась. Они ей там всё переблевали, - с гордостью первооткрывателя тараторил Михрютка. - Три дня, говорят, добирались. И мне пытались налить. Но вы ж меня знаете...
      - Знаю, - глядя в мутные глаза, с ненавистью заверил председатель. - Иди отсыпайся, сволочь... И этих размести.
      - Куда их?
      - Где не пьют. Хотя где сейчас?...Чтоб завтрева с утра в конторе были. Да, пособил район. Неча сказать - уважили, пропади всё! Придется опять баб поднимать на ручную копку. Эх, бабья доля! - Фомичев погрозил кулаком транспаранту "Коммунизм неизбежен", но тут же, спохватившись, поднял его повыше, к небу. Бога председатель колхоза опасался. Но райкома боялся все-таки больше. Матюгнувшись, он побрел прочь - к окраине села, откуда доносилось мерное постукивание топоров. Там, на коровнике, под выцветшим плакатом "Нечерноземная ударная стройка комсомола" сноровисто трудилась бригада армян-шабашников.
      - Чо-й-то он, дядя Митяй? - удивился Михрютка. - Вроде праздник.
      - Известно чо. Пить ему нельзя. Язва обострилась, - дядя Митяй заново полез в кузов. С удовольствием пригляделся. - Да, гарны хлопцы. Один к одному. Сопят как дети малые. Ты вот чего, сгружай-ка их прямо ко мне. Пока то-се. Проспятся. А с утрева люд на опохмел подтянется, там и обзнакомимся. И сам давай это... заруливай.
      - Так мне вроде как к молодухе моей надо бы, - неуверенно, больше для очистки совести напомнил Михрютка. - И то пеняет: всего неделю как свадьбу справили...
      - Молодуха тебе теперь по гроб жизни глаза мозолить станет, а праздник великий, он раз в году. Святое! Завтра по родичам пойдем с обходом. Никого чтоб не обидеть.
      Глаза Михрютки предвкушающе заблестели. Всё огромное село, включая председателя, так или иначе состояло в родстве. И патриархом ветвистой удвуринской диаспоры, без слова которого не решался ни один вопрос, был как раз развеселый покоритель Кенигсберга дядя Митяй.
 
      * Антон проснулся в полной темноте и в полном отупении. Последнее, что он помнил внятно, - Вадичкина бутылка водки, распитая на Калининском вокзале перед посадкой в поезд. Далее пространство и время слиплись в единый ком. Осталось лишь ощущение бесконечных возлияний на фоне нескончаемой езды. Теперь он безуспешно пытался определить, куда занесла его судьба. Отовсюду тянуло перегаром, смешанным с затхлым теплом, и мучительно хотелось в туалет, - собственно, оттого и проснулся. Антон попытался вытянуть вверх руку, но уткнулся в потолок, из чего сделал первое разумное заключение, - что лежит он на печи среди разбросанных прелых телогреек. Снизу разносилось похрапывание и причмокивание, - дом, судя по звукам, был переполнен спящими людьми.
      Блеснувший лунный луч открыл Антону дивное видение: прямо под ним на приступке, откинувшись на спину, посапывал Вадичка Непомнящий. Вылезший из-под ремня живот колыхался в такт дыханию. Кое-как спустившись на пол, Антон добрался по стене до двери и через нее выдавился в холодный незнакомый коридор. Здесь он пристроился к первому же подвернувшемуся по пути бочонку, в который и опорожнился. Через минуту, вновь забравшись на печь, он забылся облегченным сном.
 
      * В следующий раз проснулся Антон при полном свете.
      Беспрерывно хлопала дверь. Входили люди. Здоровались с каким-то дядей Митяем. Из глубины доносился напористый, густо замешанный на мате, южный говор Вани Листопада. Антон тихохонько выглянул вниз. В центре большой комнаты стоял стол, за которым "банковал" Иван. Потрясая лапой с зажатым стаканом, он энергично втолковывал рассевшимся вокруг мужикам, как следует преобразовать имеющийся в колхозе технический парк. Слушали Ивана уважительно. Причем уважение он снискал не столько за технические навыки, сколько за мягкий ненавязчивый матерок. Мат вкраплялся в речь его столь же естественно, как укропчик в дымящуюся рассыпчатую картошку. На лицах слушателей - а среди них были ценители - читалось блаженство. Возле окна стояла бочка, наполненная неведомой жидкостью. К бочке то и дело подходили и зачерпывали из нее подвешенным сбоку ковшиком, каким в бане поддают пару. Черпали с краешку, потому что из центра бочонка торчала погруженная голова и разносилось аппетитное чавканье. Чавканье стихло, и на поверхность выглянуло мокрое и счастливое хрюсло Вадички Непомнящего. - Славненько отдыхаем! - произнесло хрюсло и вновь погрузилось в манящую жидкость. Тот, кого называли дядей Митяем, первым заметил свесившегося Антона:
      - Очнулся, болезный! А мы тут празднуем. Третий день Никиты пошел. Ты это...вставай, присоединяйся. Хватит эгоистничать. Друзья твои которые сутки на бессменной вахте стоят. А ты всё спишь без просыху. Не по-людски это. Эк, погляжу, как тебе схудилось-то. Головка, поди, ого-го! - дядя Митяй сочувственно засмеялся. - Ну ничо, порадую. Держи похмельной браги. Он подошел к бочке, зачерпнул из нее и протянул Антону ковшик, наполненный мутной, подрагивающей, будто простокваша, жидкостью.
      Жидкость эту Антон не узнал. Зато бочонок, откуда ее зачерпнули, на сей раз распознал доподлинно. Что-то ухнуло в желудке, стремительно рвануло к горлу, и, прежде чем успел перекрыть рот рукой, могучий фонтан плесканул прямо в участливое лицо.
      Голова Антона закружилась, и он бессильно откинулся на печи.
      Сквозь туман доносилась до него перепалка между дядей Митяем и каким-то Фомичевым, умолявшим того отпустить людей в поле.
      - Трактористов отдай! - Не отдам. Люд ям отдых треба. Вот еще денек-другой, а тогда уж разом, кагалом навалимся. - Хоть студентов верни, - простонал Фомичев. - Споим, потом отвечать перед районом придется! - Все люди как люди, а студенты - нет? День Никиты, он для всех светлый праздник. Сказано - через два дня выйдем. Стал быть, выйдем. Наверное. Лучше о себе подумай. Ведь ты, Петруха, неплохим баянистом начинал. А теперь во что выродился? Ни тебе здрасте, ни выпить. Совсем от людей оторвался. Все-таки власть, она портит. Иди с глаз моих! Бессильно матерясь, Фомичев выбежал из избы.
 
      * Но вечером случилось нехорошее. Непомнящий и Листопад отправились в сельский клуб на танцы. Разохотившийся Вадичка от полноты чувств ущипнул за задницу полную барышню, оказавшуюся невестой одного из трех братьев Плеве - неоднократно судимых хулиганов, наводивших страх на округу. Братаны тотчас примчались в клуб и Вадичке, само собой, незамедлительно "выписали" по физиономии. А поскольку Листопад попытался их успокоить, "наварили" и ему. Драка выдалась нешуточной. Иван, хоть и был могуч, но оказался один против трех верзил, - заваривший бучу Вадичка быстренько из клуба свинтил. Братья принялись крепко теснить Ивана, так что он едва успевал отмахиваться от летящих ото всюду ударов. Силы стали покидать его. И тогда Иван обхватил за шею старшего из братьев, закрылся им, как щитом, вцепился зубами ему в нос и, подобно бульдогу, пережевывал до тех пор, пока попавшийся в лапы, а вслед и остальные братья не запросили пощады. Впрочем к тому времени нос уже безвольно покачивался на последних хрящах. Так что пострадавшего пришлось срочно везти в районную больницу.
 
      * На следующее утро председатель колхоза товарищ Фомичев, осатаневший окончательно, самолично загрузил изможденных, поблевывающих студентов в брезентовый свой УАЗик и, нещадно матерясь, повез в дальнее отделение - от греха.
      - Оно хоть и никудышное, но картоха уродилась. Да и от наших алкашей подальше. А то ведь сопьетесь или братовья Плеве в отместку ребра переломают. Они у нас такие, - задорные, - бормотал Фомичев, в то время как обессилевшие студенты вповалку дремали на заднем сидении. - Ничо. Запрячу и никому не скажу, куда. Может, и пронесет. УАЗик основательно тряхнуло на ухабе, и над председателем нависла всклокоченная голова Непомнящего. Под глазом набух матерый фингалище, нижняя губа отвисала, словно надорванная башмачная подошва. - Ты кто? - спросила голова, густо срыгнув. - Иван Пихто. Председатель колхоза имени товарища Лопе де Вега. Фамилия моё Фомичев. Слышал или вовсе ничего не помнишь? - Про Лопе де Вегу слышал, - подтвердил Вадичка. - Что-то из эпохи Возрождения. Кстати, к вам-то он каким боком? - А таким, что в семьдесят шестом почин прошел: увековечить сорокалетие испанской революции. Многих тогда переименовали: кого в Мату Залку, кого еще как. А нас вот - в Лопу. Районный секретарь в то время больно подкованный попался. Решил почему-то, что Лопе де Вега заместитель секретаря Испанской компартии Долорес Ибаррури. Вадичка натужно гоготнул: - Чего? Не нашлось кому объяснить? - Угу! Ищи дураков секретарю райкома объяснять. Огогошеньки! А раньше не хуже людей были - "Пролетарский маяк". Уж не жутчее залупы этой!
      Вдали, за березовой рощицей, мелькнули крыши, и тут товарищ Фомичев вроде бы беспричинно впал в беспокойство. Бормотание его сделалось страстным:
      - Господи, пронеси! Не говорю больше за погоду, которой у тебя хрен допросишься. Но хоть здесь-то, по мелочи, не откажи. Дай только высадить и - сразу назад...О, засада! - Фомичев в сердцах врезал по тормозам, отчего пассажиры дружно боднули спинки передних сидений. - Ну и сука ты, Господи! От замшелого свинарника наперерез УАЗу, отсекая его от деревни Завалиха, сноровисто шагала женщина в керзовых сапогах, крупная и решительная, как танкетка.
      - Ба, Клава! - неискренне обрадовался Фомичев. Ну, очень неискренне.
      - Здоров будь, Петюня, явился-таки, - женщина вскочила на подножку и всунула голову в салон, на всякий случай покрепче ухватившись за руль. - А это еще кто?
      - Студенты. В твою, значит, бригаду. Так что давай их тут, задействуй на полную.
      - Эти-то? - Клава с сомнением пригляделась. - Опять кого попало подсовываешь.
      - Ты, Клава, даже не сомневайся, - захлопотал председатель. - Это такие ребята. Ну, такие! В Центральном отделении так взялись, что - ух! Просто, я тебе доложу, ударники. Вырвал, только чтоб для тебя.
      - Врет он всё, - не размыкая глаз, сподличал Непомнящий. - Немощные мы. А у меня так и вовсе инфлюэнция. Опоили они нас ханкой в этот их день Никиты, будь он неладен... Словно в подтверждение, Вадичка густо, душисто рыгнул.
      - Эва! В Центральном отделении уже на брагу перешли, - безошибочно определила бригадирша.- Ничо! Вы у меня на пашне вмиг оздоровеете. Но тут же, отмахнувшись от всего несущественного, тяжелым, как гусеничный трактор, взглядом проехалась по председателю. - Сам-то надолго? Иль как в прошлый случАй?
      - Да я, Клав, сама понимаешь. Всё без продыху по бригадам, то туда, то сюда. Никак без хозяйского глазу. А то вот еще дядя Митяй механизаторов на опохмел подбил. Опять же бурьян, сволочь, на огороде прет, - невнятно лопотал Фомичев, отесненный могучим бюстом от руля.
      - Короче, Фомичев! - перебила Клава. - Я тебя как член правления спрашиваю: ты вообще чего насчет меня думаешь?.. Да не кивай на этих опойков. Им-то как раз по хрену. А я уж третью неделю опечатанная хожу. Забыл, чего обещал, когда впервой залез? Иль запамятовал?
      - Так я чего, Клав? Я разве чего? Я к тебе всегда с уважением. Опять же вижу, всё хорошеешь на жопу. Только вот это... ботва на огороде прет. Потом в райком требуют срочно с отчетом. А так я всегда, как только, так сразу.
      - Когда?! - Клава слегка отодвинулась, и это придало председателю вдохновения.
      - Да чо тянуть? Прям сейчас! - уверил он. - Вот только студентов доставлю ...
      - К бабе Груне давай. Она просила, - пристройку ей разобрать надо. Ну, и?..
      - И - просто как из пушки. Ты это...стол пока накрой.
      - Так чего, я пошла, что ль? - недоверчиво уточнила Клава.
      - Так иди! Бросай всё и иди.
      - Так пошла, - не до конца еще веря, Клава вывалилась из машины.
      - Так иди, - Фомичев решительно врубил первую скорость и, не считаясь с ухабами, устремился вперед. - Иди и иди.
      Оглянулся через плечо:
      - Дура какая. Опять придется через Дёрново крутить.
      - А ты, как погляжу, шкода, - хихикнул Непомнящий.
      - Сам бы с моё бабами покомандовал! - огрызнулся пред. - О, похотливые какие! Далёко, далёко нам еще до коммунизма. Не, надо отдавать эту Завалиху к беней фене. Сундарёв из "Красного богатыря" давно просит. В обмен комбайн и две молотилки дает. За такую-то суку и комбайн! Чего тут думать? А еще б хорошо Форсино куда подальше присовокупить, - мечтательно припомнил он. Видимо, очнувшись, он резко тормознул около потрепанного домишки. Отчего спящих Листопада с Антоном смачно "бортануло" о переднее сидение. Не просыпаясь, оба дружно сползли на пол.
      - Выгружайтесь, козлы! - принялся трясти их Непомнящий. - На стройку коммунизма приехали.
      В самом деле от палисадничка к УАЗику поспешала старушка, чистенькая и иссохшая, как осенний лопушок.
      - Петр Матвеич, неужто?..
      - Твои, твои, баба Грунь. На месяц.
      - На три недели, - немедленно встрял Вадичка. - Семь дней, считай, отработали.
      Фомичев поморщился:
      - В общем подарочек тебе, баба Грунь. О цене с Клавой сговоришься.
      - Да чего там? Главное, чтоб помогли, - старушка, вне себя от возбуждения, семенила вокруг УАЗа, пытаясь помочь пассажирам выбраться и оттого мешаясь. - Не пьющие, часом?
      - Эти-то? - Фомичев проследил за наполняющимся подозрительностью старушичьим взглядом. Из УАЗа как раз выбрались Антон с Листопадом. Поддерживая друг друга за плечи, они покачивались на ветру, будто Васька Буслай с Гаврилой Алексичем после Ледового побоища. - Да не, это они от переутомления. Неделю по ночам копали, сволочи.
      Пред опасливо зыркнул через плечо, и что-то ему не понравилось. - Словом, чтоб по уму!
      Обрывок фразы поглотил рев мотора. Из-за угла показалась бригадирша.
      - Уехал! - сообразила она.
      - Не уехал! А сбежал, - уточнил Вадичка. - Гарун бежал быстрее лани. - Быстрей, понимаешь, чем заяц от орла, - закончил Листопад, с усилием разлепив ссохшиеся губы. - Тоже, что ль, кобель? - бригадирша внимательно оглядела его - снизу вверх.
      - Почему собственно тоже? - с похмелья Иван сделался обидчив. - Я сам по себе кобель.
      - А ты? - Клава перевела взгляд левее.
      - Я не-не, - перетрусил Вадичка. - Я это... ну, я ж Вам говорил. Потом инфлюэнция.
      - Ах да, - бригадирша, разом потеряв интерес, присмотрелась к Антону. Чем изрядно его перепугала.
      - А я ничего не говорил. Мне бы только поблевать. А так ничего.
      - В общем так, студенты! - разочарованно отчеканила Клава. - Чтоб завтра к восьми в контору. И глядите мне! Явитесь с похмелья, я вас носом в борозду воткну и лично пинками под зад погоню. - Далеко? - А хоть до самого Удвурина! О, мужики, гадское племя! Главное, петуха ради этой твари зарезала.
      Безысходно махнув рукой, бригадирша пошла прочь. - Да, похоже, в засаду попали. Крутой бабец. Здесь Вадичке бражки не нальют, - пробормотал Непомнящий вслед удаляющейся спине, широкой и могучей, будто китайская стена.
 
      * Домик оказался, прямо скажем, небогатый, но чистенький и убранный, как сама хозяйка. Пол застлан стиранными, душистыми половиками, на полке красовались сияющие чугунки, в углу, будто ружья в "козлах", выстроились ухваты, над которыми висела старая семиструнная гитара. На постеленной поверх стола старенькой клеенке рядом со стаканом с подвядшими ромашками стояла в рамке выгоревшая фотография, на которой сорокалетняя баба Груня была изображена в обнимку с мрачным, пухлолицым мужчиной лет на пятнадцать моложе.
      - Это мой Сам. В день свадьбы, - сообщила баба Груня. - Я как раз тогда завдовела, да и он бобылил с двумя малыми. Вот и сошлись. Веселый был, гитарил. Два года как помер... Да вы проходите, проходите, мальчики. Размещайтесь, кто, значит, куда.
      Зыркающий в поисках спиртного Вадичка заметил в "красном" углу под облупленными ходиками скромненькую иконку. Грозно нахмурился. - Тээк. Это как понимать? Верующая, что ли?
      - Да не! Что вы? Что вы? - открестилась старушка, отчего-то испугавшаяся. - Это так - фурнитура. У меня и Сам партеец был. Не позволял. Да я тоже атеистка. В чудеса не верю. Сколь раз у Богоматери просила то того, то другого. И хоть бы раз помогла. Другим вон помогает. А мне шиш. Не, нету Бога!
      И во избежание дальнейших расспросов задернула иконку шторкой. - Пред говорил, помощь нужна, - припомнил Непомнящий, тонко подступаясь к разговору о выпивке. - Так это не к спеху, - баба Груня засмущалась. - Пристройку бы разобрать на дрова. Раньше-то коровник был. Так скотину я, как Сам помер, продала. А к зиме бы в тепле.
      - О! Это большой труд. Травмоопасный, - Вадичка намекающе подмигнул приятелям.
      - Ясно, что не за так. Я б отблагодарила.
      - Не надо нам ничего. Так поможем, - буркнул прикорнувший на приступочке Антон.
      - Да ты! Лишенец, - Непомнящий возмущенно задохнулся. - Тут работы дней на десять. - Вот и начнем не откладывая, - Листопад, до того отмалчивавшийся, скинул рюкзачок у порога. - Показывай, баба Грунь, где топоры, пилы. А то еще чуток такого отдыха, и - черти придут. Потом святым кадилом не отмашешься.
      Поднялся и Антон:
      - И то верно. Пора дурь выпаривать.
      Вслед за Листопадом пошел на улицу. Вадичка вздохнул безнадежно:
      - Ладно, я догоню. Только вот рукавицы достану.
      Никаких рукавиц Вадичка не имел отродясь. Но на трюмо подметил флакончик одеколона "Шипр".
      Ломать, как известно, не строить. Коровник разваливали азартно, балансируя на стропилах. Так что часа через три остов пристройки заметно "оскудел". Зато внизу, на поляне, рос холм из досок и бревен.
      Из соседних домов то и дело выходили люди, завистливо глядя на ударную студенческую работу. Повезло старой дуре.
      Сама баба Груня, счастливая, металась меж работниками и только охала в показном смущении.
      - Да хватит уж, мальчики. Что ж вы так жарко взялись? Упаритесь. Ведь полкоровника, почитай, зараз разобрали. Ужинать скоро. Я уж картоху поставила, лучку накрошила, грибочков солененьких. В магазин-то кто съездит?
      О, глупая баба Груня! Того не понимает, что русский человек порывом силен. Собьешь порыв, и - такая благодать случится, что заскулишь от ужаса.
      При магическом слове "магазин" шум стих - разом.
      - Не надо бы в магазин. Ох, не надо бы! - свесился сверху Антон.
      - Лучше б не надо, - засомневался и Листопад. - Гораздо лучше.
      - Да что ж вы, не мужики рази? - подбадривающе, отчасти для соседей, вскрикнула сделавшаяся развеселой баба Груня. - Али убудет вас с бутылки - другой? А на лисапеде больше и не привезешь. Рази еще сырку плавленного. Говорят, в Форсино, в магазин, завезли.
      - Не портите мне старушку! - Вадичка, рискуя сорваться, с неожиданным бесстрашием припрыгал с верхотуры, соскочил на траву и принялся теснить бабу Груню в дом. - Деньжат давай! И - транспорт.
      Антон и Листопад обреченно переглянулись.
      А уж когда через полчаса послышалось гиканье, и из-за поворота вынырнул велосипед, даже бабу Груню проняло - почуяла наконец недоброе.
      Руль велосипеда оказался свободен, а сам велосипедист жал на педали, расставив в стороны руки, оттягиваемые распертыми от вина авоськами. Из-за пазухи кокетливо высовывалась еще одна сургучная головка.
      - Кажется, незабвенный "Солнцедар", - определил Антон.
      - Штук пятнадцать, пожалуй, - на глазок прикинул Листопад. - Ну, эквилибрист! Чего он орет?
      - Помощи просит.
      В самом деле сейчас без руля Вадичка находился в положении истребителя - камикадзе на самолете, не рассчитанном на посадку. Велосипед стремительно пикировал прямо на дощатую, ощетинившуюся ржавыми гвоздями кучу.
      - Ловите, ловите меня! - истошно кричал Вадичка.
      Раздумывать было некогда. Листопад с Антоном забежали с двух сторон и рванули рядом, стараясь перехватить спиртное.
      - Не вино! Меня, меня держите! - понятливый Вадичка крепко вцепился в авоськи.
      А вот и нет, - спасают-то главное. Антон и Листопад одновременно вырвали авоськи, Вадичкины руки освободились, но времени перехватить руль не оставалось. И подлянка, брошенная Исааком Ньютоном, в очередной раз сработала: произведение массы тела на его ускорение дало оглушительный эффект. Велосипед со скрежетом врезался в дрова, а наездник с безысходным воплем вошел головой точнехонько меж двух бревен, - будто бильярдный шар в тугую лузу. - Разбился болезный! - охнула баба Клава.
      Антон с Листопадом осторожно подступили к разваленной куче:
      - Жив?
      Молчание было им ответом.
      - Жаль, - Листопад смачно перекрестился. - Хоть и смердел покойник еще при жизни, но все-таки как-то притерпелись.
      - Могли бы и за руль схватить, падлы, - ненавидяще произнесла куча. Она зашевелилась, и из нее показалась всклокоченная, вся в кровавых ссадинах Вадичкина голова.
      - Сам-то чего не тормозил? - испытывая неловкость, Антон вытянул Непомнящего наружу.
      - А нету там тормозов! Нету! - окрысился тот. Он увидел бабу Груню, страдальчески разглядывающую смятое в элипс велосипедное колесо, и повторил - уже душевнее. - Ну, не было.
      Старушка молча ткнула в ручной тормоз.
      - Так то на руле. Для тех, у кого руки есть.
      Вадичка поморщился, выдернул из ягодицы саднящую щепку, осторожно охлопал пазуху и, веселея, извлек целехонькую бутылку портвешка:
      - Не робей, баба Грунь. Я уж решил сразу, чтоб потом опять не гонять. А так как раз до утра, глядишь, и дотянем.
      Присмиревшая баба Груня медленно осела на приступочек.
 
      * Часа через два, отбросив в сторону шестую по счету опорожненную "бомбу", грузно поднялся Листопад.
      - Кончай перекур. За работу! - объявил он, ухватившись за прислоненный к стене топор.
      Вздыхавшая в кухонке баба Груня встрепенулась, метнулась к порогу, пытаясь перегородить собой выход:
      - Не пущу! Христом Богом, прошу: охолони! Ну не надо же!
      - Надо, - Листопад плавным, сыновним движением отстранил трепыхающуюся старушку.- Я, баба Грунь, такой человек, шо пообещал, не забываю, - делу время! А если кто мешать вздумает, так я его самого покрошу.
      Он вышел.
      Всплеснув ручонками, выскочила следом баба Груня.
      Стук топора и крик ужаса слились воедино.
      Вадичка выглянул в окошко.
      - Крыльцо рубит, - равнодушно сообщил он, отчаянно икая. - Классно подсекает. Сначала перила рухнут, потом - козырек. Одно слово - русак. Широкая натура. И я русак! - голос его задрожал от внезапно нахлынувшей обиды. - Вот Листопадина меня презреньем гнобит. А я, может, больше других от самого себя страдаю. Я, может, человечество возлюбить желаю! И не могу. Вроде, совсем изготовлюсь. А присмотрюсь - не за что. Или подлец на подлеце, или такие холуи, вроде как те, что вокруг папаши моего, что пробы ставить негде. Ну, недостойны. А я праздника жажду! Цыган желаю! Патриархальности. Чтоб кровь заиграла! - выкрикнул надрывно Вадичка, упал головой о стол и шумно зарыдал, сморкаясь исподтишка в скатерть.
      Ключевое слово "заиграла" заставило Антона встрепенуться. "Сегодня же "Динамо" Киев на Кубок чемпионов играет", - вспышкой пронеслось в его мозгу.
      Натянув на ходу телогрейку, он выскочил из избы. На порубленных ступенях сидел, облокотившись подбородком на обух топора, тяжко задумавшийся Листопад. Примостившаяся рядком баба Груня сострадательно оглаживала его по буйной головушке.
      - Э-эх, Русь! - Антон скатился с крыльца и, утопая в грязи, побежал вдоль отходящей ко сну деревни. Увы, во всех домах, над которыми покачивались антенны, окна оказались погашены, - деревня рано отходила ко сну.
      Минут через двадцать Антона начало знобить. Буйное оживление, вызванное "Солнцедаром", спало, и теперь ему хотелось только одного - побыстрей вернуться в дом бабы Груни и забраться на теплую, пахнущую прелыми телогрейками печь. Он посмотрел налево, направо, - кругом темнели мокрые и одинаково угрюмые дома. Пытаясь сориентироваться, покрутился на месте. Побрел наудачу. То и дело оступался, падал в какую-то жижу, проваливался в канавы, выбирался и - снова шел.
      - Баба Груня! - подымаясь из очередной лужи, бормотал Антон. - Бабочка Грунечка, отзовись!
      Никто не отзывался. Один, совсем один остался разнесчастный Антоша в сыром, мерзопакостном, неприветливом этом мире.
      В низине, за домами, мелькнул свет. Обрадованный Антон побежал туда. Добежал, перелез через какой-то очередной плетень, свалился во что-то теплое и приятное. Подниматься больше не стал и, должно быть, забылся. Потому что проснулся он от озноба. Рядом кто-то почавкивал. Обильно попахивало говнецом.
      - Вадя, ну ты ваще! - пробормотал Антон. - И убери рыло.
      Он с силой оттолкнул воняющую Вадичкину физиономию.
      Вадя хрюкнул. Не открывая глаз, Антон принялся его ощупывать, - мясистый Вадичкин шнобель сплющился так, что аж ноздри торчали наружу.
      - Это кто ж тебя? - Антон ме-едленно приоткрыл верхний, разведывательный глаз. В упор, глаза в глаза, за ним следило свиное рыло. Не Вадичкино, между прочим, рыло.
      Антона подбросило вверх, будто на катапульте. И тотчас рядом вскочила и завизжала огромная свиноматка.
      Тряхнув головой, Антон осмотрелся: он стоял посреди загона в нарождающемся рассвете меж десятков гуляющих свиней и поросят. А у ограды заходились от хохота какие-то девахи, видно, свинарки.
      - Дуй к нам, пока не сожрали! - расслышал он и - последовал совету. Едва перевалился он через плетень, как несколько девичьих рук обхватили его и принялись оглаживать.
      - Цел ли? Господи, девки, да он же склизкий весь! Простудится! И пиписку застудит! Иль отгрызли? Надо б проверить да пожалеть.
      Антон почувствовал, как кто-то принялся шуровать у него в штанах.
      - Ой! Кака маленька да холодненька! - сообщил жаркий голос. - Сейчас погрею.
      - Мне к бабе Груне надо! Там согреюсь, - под общий смех взмолился жалкий Антон. Его трясло. - Вы б меня отвели, а? Одна из молоденьких свинарок, хохочущая более и задорнее остальных, показалась смутно знакомой.
      Но тут он заново впал в беспамятство.
      Должно быть, кто-то сердобольный пожалел и отвел. Потому что очнулся Антон на знакомом порубленном крыльце. Появился он, как оказалось, вовремя. В доме не спали. У стены затаилась очумелая баба Груня, над которой навис совершенно голый дебелый Вадичка с гитарой на безволосой груди. - Веселись, говорю, старушка! - не в первый, похоже, раз потребовал он, отбивая о пол босой пяткой. - Русаки гуляют. Пляши, стервь, камаринского!
      Баба Груня зыркнула на дверь и, ойкнув, сползла на пол. Клацнув челюстью, обмяк и Вадичка. На пороге стояло нечто унылое, истекающее навозом.
      Листопада не было вовсе.
      Не вернулся он и в семь утра, когда Антон проснулся на полюбившейся печке. Проснулся от могучего Вадичкиного храпа и от бормотания. Глянул вниз.
      Атеистка баба Груня, стоя на коленях перед богоматерью, клала истовые поклоны и умоляла сотворить одно-единственное чудо, - изгнать вселившихся в избу бесов.
 
      * К половине восьмого объявился последний бес. Был он странно ухожен и благодушен, критически оглядел нахохлившихся над пустым столом потрепанных приятелей, брезгливо принюхался.
      - Вот шо, баба Груня, - Иван потрепал угрюмую старушку по плечу. - Готовь прямо щас баньку. Отмоемся и - сегодня же с домом покончим.
      - А-а! - баба Груня вскочила с внезапной резвостью. Взгляд ее сделался диким. - Не дам! Не дам дом! Последнее, что от Самого осталось! Лучше враз прямо со мной палите!
      Под окном послышался голос бригадирши. Поцапанный Вадичка предусмотрительно задвинулся в угол:
      - Щас она нам наработает.
      Дверь отворилась. На пороге стояла приветливая женщина - в кокетливо повязанной на шее косынке.
      - Ну, как спалось, мальчиши? Претензий нет? Может, поработаете?
      При этом обращалась она почему-то к Листопаду. Листопад и ответил:
      - Стало быть, так, Клав. Слушай сюда.
      - Слушаю Вас, Иван Андреевич.
      - Во-первых, не мельтеши. Это ясно?
      - Как скажете, Иван Андреевич.
      Вадичкина челюсть отвисала все ниже и, казалось, начала отходить от остова.
      - Потом насчет картошки, - продолжил Листопад. - Копать мы, конечно, не будем. Не мужское это дело. Найди что-нибудь благородное...
      - А что, если с Михрюткой? - торопясь и радуясь находке, опередила Клава. - Он у нас умелец. ГАЗ- шестьдесят шестой сам собрал из запчастей. Ездит по отделению. Правда, без номеров... Так, может, с ним за грузчиков? Камни перевозить. Как, Иван Андреевич? Или?...
      - Это можно, - снисходительно согласился Иван. - На это дело мы Непомнящего выделим. Камни в чужой огород кидать он большой дока. А меня... У тебя комбайны есть? - Так нерабочие, считай, оба. - Даже лучше. Имеются у меня кой-какие задумки. Я тут при работе над диссером помозговал. Может, чего модифицируем. Но это всё завтра. Потому что сегодня мы будем работать не на дядю, а на бабу Груню. Так что иди пока, выгуливайся до вечера, - Листопад шлепнул бригадиршу по объемистому заду, подтолкнул в сторону двери.
      Клава хохотнула. Через десяток секунд с улицы раздался ее бодрый, радостно- возбужденный командирский голос.
      - Ну, ты... орел, - оценил Антон.
      - А шо? Хорошая баба. Только куда ей здесь податься? - Листопад зыркнул на ощерившегося сально Вадичку, ловким движением ухватил его за нос. - И шоб никакой грязи, понял?
      - Так мне-то чего? - Вадичка вырвался. - Я как раз не любитель антиквара.
      - Сосунки вы. В сорок пять баба ягодка опять. Так, баба Грунь? - Листопад потянулся.
      - И то! - оправившаяся баба Груня хихикнула. - У меня у самой Сам на пятнадцать годов младшее был. И - я его жалела. Уж так жалела!
 
      Ближе к вечеру коровник исчез как не бывало .Антон в одиночестве курил возле свеженарубленной поленицы, ощущая приятную ломоту в натруженных суставах. Сновала на месте бывшей пристройки, подбирая последний мусор, радостная баба Груня. Листопад ушел к бригадирше. Исчез и Вадичка, прослышавший, что на другом конце деревни разместили студенток из областного музучилища. Но скоро прибежал. Взлетел, запыхавшийся, на крыльцо, выбежал с гитарой:
      - Чего сидишь, чмо? Девок как грязи понаехало. Там среди них моя чувиха знакомая обнаружилась. Веселье будет. Может, и нальют. Пошли?
      - Пойдем, - оставаться одному не хотелось.
 
      * - Ба, какая встреча! - темноволосая девушка в обтягивающем свитере и застиранных джинсиках подошла к Антону. - Меня, если не запомнил, Лика зовут.
      - Ты, - Антон узнал прежнюю малолетку, тащившую его на себе до больницы. Значительно скосился на обувь. - Ну, слава Богу.
      - Что "слава Богу"? - она растерянно глянула вниз. Все вроде было в порядке, - сапожки вполне приличные.
      - Да туфельки твое остроносые до сих пор в кошмарах вспоминаются. Лика рассмеялась, - то ли виновато, то ли игриво. Внезапно пригнулась к Антону, обнюхала:
      - Надо же, отмылся.
      - Так это ты меня к бабе Груне притащила! - ахнул он.
      - Такая уж, видно, моя планида! По жизни тебя волочить! Она подмигнула оказавшейся рядом подружке. Подружка непонимающе хихикнула. Озорные Ликины глаза выглядывали из-под нависшей челки, будто бесенята из-за занавески. Искрящееся лукавство делали ее совершенно неотразимой. И даже длинноватый нос теперь, когда лицо чуть округлилось, только добавлял шарма. На месте прежней нескладной девчонки стояла девушка. Свеженькая, будто вырванная из грядки редиска.
      И что-то сдвинулось в Антоне. Вокруг сновали, накрывали стол, зыркал на них бренчащий на гитаре Вадичка, - Антон ничего не замечал и никого не слышал. Ему не хватало воздуха.
      Невольно подражая Ивану, он поймал прядь длинных смоляных волос: - Настоящие?
      - У меня всё настоящее! - насмешливо объявила Лика, заметив, что глаза его неотрывно смотрят на ее выделяющуюся под белым джемпером грудь.
      Антон невольно покраснел. - Может, прогуляемся? - буркнул он, уверенный, что получит отказ.
      - Как скажешь, - неожиданно просто согласилась она.
 
      Они сидели на бревнах за деревней, тесно прижавшись. Длинные Ликины волосы, в которые она вплела желтые ленты, развевались на ветру, словно зацветший куст окации. Вдали, в свете заходящего солнца, по лугу скакал на стреноженной кобыле деревенский пацаненок, в восторге размахивая снятой рубахой. Кобыла подпрыгивала, смешно отклячивая зад.
      Антон с показным интересом следил за ее прыжками. Решимость, с какой он увел из избы Лику, куда-то улетучилась. После практики, пройденной под руководством опытной Жанночки, он казался себе бывалым мужчиной. Но, оставшись наедине с девушкой, внезапно почувствовал нарастающую робость. Примолкла и бойкая до того Лика. Молчание неприлично затягивалось. - Тебе сейчас сколько? - туповато произнес он. - То есть?...А, в смысле поприставать, - Лика засмеялась. - Хотеть, как говорят, не вредно. - Вредно не хотеть, - подыграл он и, решившись, неловко потянулся, пытаясь поцеловать. Но она энергично замотала головой, рискуя разбить обоим лицо.
      Он притянул ее. - Пожалуйста, всего разок! Исключительно дружеский поцелуй, - Антон изо всех сил пытался войти в роль обольстителя.
      - Ну, разве что дружеский, - сопротивление ее вдруг ослабло. Все внутри Антона сладко закружилось, и он припал к влажным, раскрывшимся навстречу губам. Оторвался, удивленный внезапной ее кротостью. Лика сидела раскрасневшая, с закрытыми глазами, будто вслушиваясь во что-то внутри себя. Он тихонечко поцеловал ее в уголок рта, со вздохом отодвинулся. - Не совсем, конечно, дружески получилось. Придется репетировать.
      - Что? - Лика открыла глаза. Взгляд ее был далеко.
      Не в силах сдержать удивительную, переполнившую его нежность, Антон подхватил ее на руки и принялся кружить.
 
      Антон шел в темноте вдоль деревни, то и дело спотыкаясь, как накануне, и - улыбался. Весь вечер пробродили они вокруг деревни, обнимаясь, целуясь напропалую. Но всякий раз, как пытался он обхватить ее грудь или спустить руку ниже талии, Лика, державшаяся опытной женщиной, зажималась и отстранялась. "Нецелованная еще", - сообразил Антон. И от этого почувствовал умиление. Ему было тревожно и удивительно радостно. Тревожно - потому что не знал, будет ли она при новой, завтрашней встрече такой же щемяще - нежной, как при расставании, или, как ни в чем ни бывало, - лукаво-насмешливой. А радостно - потому что еще немного, и - наступит завтра. И тогда останется перетерпеть рабочий день, а там - они опять увидятся.
      Антон счастливо засмеялся.
 
      * Жизнь, как писал поэт, входит в берега. Дни теперь потянулись один за другим.
      Листопад не вылезал со стана, где в компании механизаторов что-то модифицировал в поломанных комбайнах. В деревне в глаза и заглазно величали его не иначе как уважительно - "спирант". К бабе Груне он заскакивал изредка под вечер, возбужденный, с блестящим лихорадочно взглядом. Вытаскивал тетрадку и, усевшись за стол, принимался наспех набрасывать схемы и рисовать формулы.
      - Так, это ты врешь - не возьмешь, шоб я тебя не достал. Завтрашним днем, пожалуй, попробуем с другого боку зайти, - бормотал он. - Ну, если получится, такой диссер слеплю, что посильней "Фауста" Гёте грохнет!
      - И о чем речь? - как-то, лежа на излюбленной печи, лениво справился Антон.
      - О комбайнах. Хочу в принципе поменять один механизм .
      - Погоди! Так у тебя ж диссертация как будто совсем на другую тему! Сам же говорил, что работы там осталось на месяц, если без пьянки.
      - Та как же можно без пьянки, если там сплошная мертвечина! - беззаботно отмахнулся Иван. - А здесь живое! Перспективы - громадье! Всё сельское хозяйство переделать можно. Ты про столыпинские реформы слыхал? - Это который на "столыпинских галстуках" людей вешал?
      - О! Как же вбили вам, - Иван расстроился. - На самом деле великий реформатор. У меня батя специально его программу изучил и мне рассказал. Пытался Россию переделать, шоб вместо такой вот шантрапы, - он ткнул в окно, - на земле хозяин появился. Хутора, наделы. Тогда и отдача совсем другая. Вот и я думаю - возродить его идеи на новом, так сказать, витке эволюции. А для этого техника соответствующая нужна. Минитрактора такие, многофункциональные.
      - Какие идеи? Какие хутора? - Антон встрепенулся. - Ты что, собираешься против колхозов выступить?! Это ж основа основ!
      - Все равно к этому придут, - буркнул Иван. - Отступать дальше некуда. И тут, кто смел, тот и съел. Главное, чтоб сразу не испугать. Сначала кандидатскую насчет минитракторов защитим. Вроде никакой идеологии. А потом уж - на уровне докторской - можно обдумать, как такие хозяйства по всей стране организовать. А шо мелочиться? Жизнь дается один раз. И прожить ее надо взахлеб. В полете! Кусками рвать, кусищами отдавать. Шоб самому в кайф! Представляешь? Листопадовская реформа! Звучит? Он всклокочил волосы.
      - Недоступный Вы, Иван Андреевич, моему разуму человек, - свесившись с печи, любовно констатировал Антон. - Просто-таки матерый человечище. Листопад самодовольно хмыкнул. Он и впрямь ощущал себя великаном.
 
      * Сам Антон вместе с Вадичкой работал на погрузке-разгрузке камней. Собственно то, чем они занимались днем, работой можно было назвать с большой натяжкой. С утра к дому бабы Груни на раздолбанной "лайбе" подкатывал Михрютка, и втроем ехали они на озеро Ледовое, на берегу которого скопилось множество камней. Камни эти надлежало грузить и перевозить к строящемуся коровнику. День начинался с того, что Антон с книгой заваливался на лугу, а Вадичка принимал от Михрютки очередной рапорт. Дело в том, что молодожен Михрютка проходил под руководством Непомнящего курс молодого сексбойца и каждое утро отчитывался о выполнении полученного накануне домашнего задания. Сегодня как раз предстояло освоить самую трудную тему. - Ну-с, - потирая руки, приступил Непомнящий. - Как прошло?
      - За ночь пять палок кинул! - браво отрапортовал Михрютка.
      Вадичка предостерегающе нахмурился. - Что еще за "палок"? Ты все-таки не план по рубке леса выполняешь. Не всё решает количество, - с важностью напомнил он. - Женщине требуется прежде всего качество. Дабы удовлетворить ее, наиглавнейшее - это разнообразие. Помнишь, я тебе объяснял про королеву поз?
      - Рачком, что ли? Так два раза вдул.
      - И каково?
      - О! Аж взвыла!
      - То есть ответила взаимностью. Стало быть, потихоньку находите консенсус. Ну, а как насчет последнего задания? Минэтик попробовал?
      - Это в смысле вафлю?! Ох, упиралась! - Женщину надо уметь уговорить.
      - Так уговорил: дал чуток по загривку. Ничо, взяла. Еще и чавкала. О! У меня разговор короткий. Либо вдую, либо по загривку.
      - Брутальный, стало быть, тип.
      При слове "тип" Михрютка обиженно засопел.
      - Ладно, по загривку - это как раз ничего, - успокоил его Вадичка. - Некоторых это даже возбуждает. Главное, что вы потихоньку дозрели до истинных глубин познания. Потому внимай далее. Сегодня для закрепления пройденного материала опять начнешь с легонького минетика. Потом совершаешь разминочный коитус.
      - Коитус - это куда?
      - Куда обычно! - рявкнул недовольный тупостью ученика Вадичка.
      - А! понял. - После чего намазываешь фаллос вазелинчиком и тихонько вводишь в аннус.
      - А это куда?
      - В прямую кишку. - Кому?
      - Не мне же! Жене.
      - Как же это? Я ж ее... разорву. Не чужая ведь, - сметенный Михрютка заглянул учителю в глаза, надеясь, что он шутит.
      Но шутить Непомнящий сегодня был не расположен. Тем более при виде заливающегося от хохота Антона.
      - Разорву! - презрительно передразнил он. - Тоже мне, Лука Мудищев нашелся. Природа, она за тебя, дурака, всё давно рассчитала. Значит, объясняю еще раз для неполноценных...
      Вадичка доходчиво растолковал технику анального секса.
      - Теперь дошло?
      - Да. Теперь я её да. Теперь она у меня не забалует, - Михрютка предвкушающе потряс кулаком. Восхищенно зацокал. - И как это Вы, Вадим Кириллович, про всё так много знаете? Это ж сколько надо учиться.
      После первого же инструктивного занятия Михрютка проникся к наставнику таким безграничным уважением, что обращался не иначе как на "вы" и по имени-отчеству.
      - Ладно, ладно, еще не тому обучу, - Вадичка польщенно похлопал его по щеке. - Я пока сосну чуток, а ты покидай камни. Только отъедь в сторону, чтоб не греметь!
      Довольный собой, Вадичка раскинулся на траве. Он чувствовал себя миссионером, несущим культуру диким туземцам. А Антон просто чувствовал себя совершенно переполненным счастьем.
 
      * Однажды он вернулся далеко за полночь. Листопад, как обычно, отсутствовал. Зато Вадичка вопреки обыкновению не спал. Лежал с открытыми глазами на приступочке и, не мигая, смотрел в темный потолок.
      - Нагулялся вволю? - процедил он, дождавшись, когда приятель вскарабкается на печь.
      - Да. А ты что один? Девиц ведь полно, - счастливому Антону хотелось, чтоб рядом были счастливы все остальные. Даже Непомнящий.
      - Девиц! Хватаетесь за что ни попадя, - со смешком огрызнулся тот. - Знай, мальчик: вкусивший "Абрау-Дюрсо" на дешевую бормотуху размениваться не станет. Вот до Твери доберусь, а там Вике себя во всю мощь покажу. Сказать о том, что накануне отъезда он получил от Вики отлуп, Вадичке не позволило самолюбие. Но и слышать в темноте счастливое дыхание другого было нестерпимо. - А ты, небось, с Ликой опять валандался?
      Тон его Антону не понравился, и он предостерегающе свесился вниз:
      - Предположим. Что с того?
      - Да ничо. Дрючь на здоровье. Для друга не жалко.
      - Что-о?!
      - Неужто не говорила? - Вадичка ощерился .- Глазки-то, поди, закатывала? О, это она любит, под девочку поломаться!.. Ты чего вылупился? Или - до сих пор не отымел, что ли? От пентюх! Классик платонической любви. Кончай ты эти антимонии. Завтра сразу за вымя хватай. То-то заорет от удовольствия... Чего молчишь? Спишь, что ли?! Тогда спокойной ночи.
      Антон лежал, опустошенный, глядя в близкий потолок. Вцепился зубами в руку, чтоб не всхлипнуть. И только беззвучно содрогался, мотая от безысходности головой.
      Вскорости захрапел сгадюшничавший, а потому вернувшийся в хорошее расположение духа Непомнящий.
      Уснуть Антон больше не смог. Он спрыгнул на пол, тихонько оделся и выскользнул из избы. Добрел до барака студенток, забарабанил в окно.
      - Кто еще? - выглянуло чье-то заспанное лицо.
      - Лику позови! - потребовал Антон.
      - Да ты вообще-то!.. Знаешь, сколько сейчас?!
      Послышались встревоженные голоса.
      - Зови, говорю. А то дверь выломаю! - он взошел на крыльцо и впрямь от души пристукнул по ней сапогом.
      Через несколько минут засов открылся. Перед ним стояла наспех одетая, тревожно всматривающая Лика:
      - Господи, Антошка, что случилось?
      - Пошли! - грубо схватив за руку, он оттащил ее к сараю.
      - С Непомнящим гуляла? - выдавил он из себя. Ожидая с надеждой, что она тут же влепит ему крепкую затрещину или фыркнет презрительно, выдав что-то в своем негодующе- язвительном тоне насчет подлых жирных клеветников и доверчивых пентюхов, и тогда он со сладким восторгом станет вымаливать у нее прощение.
      - Значит, разболтал всё-таки, - устало произнесла Лика. - Вот гнус. Надо было самой сказать. Да я и гуляла-то с ним всего месяца три. Считай, что ничего. - Чего ж со мной-то ломалась? Целочку тут из себя строила. Эх, прав Непомнящий: все вы! ... - оттолкнув протянутые к нему руки, Антон убежал в темноту.
      - Причем тут с тобой? И почему собственно в таком тоне? - обескуражено пробормотала Лида. И только теперь поняла, что именно он имел в виду под словом "гуляла". Поняла и зарделась от обиды. - Да пошел ты в таком случае! Чтоб я тебя больше не видела! - во всю силу звонкого голоса крикнула она. Крик ее разбудил соседскую собаку. Та в свою очередь подняла лаем остальных, и вскоре собачий брёх переполошил всю деревню.
      Антон брёл по улице, сопровождаемый льющимся из-за заборов лаем. Наконец остановился у ворот - единственных, за которыми было тихо. Прижался лбом к надписи - "Осторожно, злая собака". Из глубины послышалось рычание, загромыхала цепь, и с другой стороны забора задышали. Антон зажал губы рукой, воровато обернулся и, убедившись, что улица пуста, не в силах больше сдерживаться, зарыдал навзрыд.
      Грозное рычание стихло и сменилось озадаченным молчанием. А потом произошло неожиданное. Вторя плачу, собака вдруг заскулила. Так и стояли они, рыдая по разные стороны забора: человек и пожалевший его сторожевой пес.
 
      * В четвертом часу утра в дверь избы нетерпеливо заколотили.
      - Иван, ты, что ль, баламут? - баба Груня откинула щеколду. В избу, оттолкнув ее, ворвался Михрютка, повернул выключатель, зыркнул по заспанным лицам.
      - Где спирант?
      - Известно где. За Фомичева отрабатывает, - буркнул Вадичка.
      - Я прямо из Удвурина, - Михрютка тяжело дышал, будто расстояние от Удвурина покрыл не на машине, а бегом по пересеченной местности. - Председатель послал за вами срочно. Опять связь порвалась. Собирайтесь, собирайтесь, мужики, живо. В шесть утра поезд через Сандово пойдет.
      - Какой там поезд?! - Антон, уснувший лишь под утро, мотнул тяжелой головой. - Нам неделю тут еще...
      - Плеве старшего из больницы привезли. Нос пришили. Но - как-то боком. В общем убивать вас братаны едут, - просто произнес Михрютка. - Перепились. За брата, говорят, монтажками забьем. С ними еще человек пять. Баба Груня привычно принялась оседать: чего-чего, а событий за эти две недели досталось ей на всю оставшуюся жизнь. Михрютка подхватил ее, встряхнул. - Некогда закатываться, бабуля. Дуй пулей за спирантом!
      Баба Груня с внезапным проворством выскочила из дома.
      - Где они?! - Вадичка обеими ногами одновременно влетел в штаны.
      - В Парфеново на трактора садились. Я их минут на двадцать на своей лайбе обошел. Минута дорога. В общем собирайтесь, а я тоже к Клавдии. Потороплю.
      Он выбежал вслед за бабой Груней.
      Вадичка меж тем не разбирая швырял в рюкзак вещи. При виде Антона с зубной щеткой остолбенел:
      - Ты чего-й-то?
      - Зубы почистить.
      - Ну, ты сынок. Да если сейчас сюда Плеве эти навалятся, они тебе монтажками так их начистят, что аж засияют. В кучке.
      - Все равно Ивана пока нет. Слушай, а если его не найдут? Мало ли куда мог.
      - Ему же хуже, - огрызнулся Вадичка. - Сам виноват. Я, что ль, чужими носами закусываю? Да я потомственный, можно сказать, вегетарианец. Вяжется в каждую свару, каннибал хренов. Отморозок! А другим потом того и гляди башку пооткручивают.
      Вадичка остервенело затянул рюкзак. - Ты чего, бросить его, что ль, предлагаешь?! - догадался Антон.
      - Бросить, не бросить! Туфту городишь. На том свете благородства нет. Слышал же, с минуты на минуту будут. А тогда!.. О! Ты их рожи видел? Ноги делать надо, понял? Так идешь?
      - Ох, и сука ты, Вадичка! - протянул Антон, не слишком впрочем удивившись. - Лучше быть живой сукой, чем мертвым идиотом... Да что с тобой говорить, прибабахнутым? Подхватив рюкзак, Непомнящий выбежал в сени. Антону послышался щелчок машинной дверцы.
      Листопад объявился минут через десять, взъерошенный, - в сопровождении страдающей Клавы и бабы Груни.
      - Вещи твои собраны, - кивнул на рюкзак издергавшийся Антон. Рядом с рюкзаком Иван узрел пару приготовленных ломиков. Усмехнувшись, присел к столу:
      - А где этот гарун? Успел дёру дать?
      - Вестимо.
      - Вообще-то стоило бы помахаться. Да и работу не доделал. К самому финишу подобрался.
      - Да Вы соображайте! - вскинулась Клава. - Они ж бандюги несусветные. Очень Вас прошу, Иван Андреевич. Ну, для меня.
      - И для меня, - поддакнула баба Груня.
      - Пора, пора, Ванюша, - Антону послышался отдаленный гул тракторных моторов, и внизу живота неприятно заныло.
      Вбежал Михрютка:
      - Черт, кто-то машину пытался угнать, - все провода наружу.
      - Известно кто, - Антон матернулся.
      - Еле завел. На пяти тракторах, пьяные. Давайте живей. А то и меня с вами зараз порешат.
      - Ну, шо ж, Кутузов тоже отступал, - Листопад нарочито-неспешно докурил, закинул рюкзак:
      - Бывай, баба Грунь.
      - Бывай, сокол, - баба Груня, не таясь, перекрестила своего любимца, поцеловала. Вслед за ним Антона.
      Когда залезли в кабину, запричитала Клава:
      - Ванечка, родимый! Мужичок мой желанный!
      - Полно блажить, Клавдия! - Листопад заметно смутился. - Другого хахеля найдешь.
      - Да найду, конечно. Как не найти! Только где ж я второго такого Ванечку отыщу? - могучая бригадирша совершенно разрыдалась.
      Лайба рванула и запрыгала вдоль деревни. Сразу за околицей в свете фар метнулась чья-то тень.
      - Вот он! - распознал Антон.
      - Ну-ка притормози, - потребовал Листопад. Встал на подножку. - Эй, паскудник!
      Обрадованный Вадичка выскочил из кустов. Не теряя времени, вспрыгнул на колесо, готовясь перемахнуть в кузов. Но оказался безжалостно сбит ударом Листопадовского каблука.
      -Шо? Машину не смог завести? - Не смог. - Ох, и пакостник же ты, Непомнящий! Как жить-то станешь? - Не о том мысли, как жить, а о том, чтоб выжить, - Вадичка вновь попробовал забраться в кузов, но Листопад ухватил его за ворот, тряхнул. - Даже не думай. В этот автопробег я тебя не возьму. Так что возвращайся-ка лучше к бабе Груне.
      - Убьют ведь, - всхлипнул Вадичка, все еще надеясь на милосердие. Но жалости к себе не уловил. Потому немедленно перешел на шантаж. - А с вас потом в ректорате спросят, куда, мол, Вадичку подевали. А Вадички незабвенного уж и в живых не будет. И батяня не простит.
      - Да кому ты нужен? - не поверил Листопад. - Сгинешь - вони меньше. Думаю, даже собственный папаша свечку поставит. Он же с таким сынулей сам как на пороховой бочке. Да ведь и не сгинешь. Ты ж, как всегда, не при делах. Нас с Антоном охаешь да выплывешь. Так шо ништяк - выскребешься. Жми, Михрютка!
      Листопад со злостью захлопнул кабину.
      - Может, все-таки?.. - Михрютка медлил. - Какой-никакой...И знает много всякого.
      - Ты сам тронешь или мне сесть?
      Михрютка отжал сцепление.
      На полупустой утренней станции они еще двадцать минут в волнении ждали запаздывающего поезда, беспрестанно поглядывая назад, на дорогу: не показалась ли тракторная колонна. Так в войну раненые, ожидающие санитарного эшелона, с опаской ждали появления прорвавшихся вражеских танков.
      И, уже когда поезд дернулся, натужно набирая скорость, Антон то ли увидел, то ли привиделись ему горизонтально лежащие клубы дыма.
      Поезд проходил мимо Удвурина. Не отрывавшиеся от окон Антон и Листопад одновременно разглядели бредущего по утреннему селу дядю Митяя - в окружении механизаторов. Похоже, День Никиты продолжался.
      Через сутки они добрались до Твери. И как же далеко, даже не в прошлом, а будто бы в небывалом остались и блудливый председатель товарищ Фомичев, и грозный молодожен Михрютка, и колядующий дядя Митяй, и убежденная атеистка баба Груня, и крутой бабец Клава. Вот только занозой засела в Антоне его несостоявшаяся любовь и - выжигала все изнутри. Ну, да что там? Время лечит. А пока первую, самую жгучую боль залижет безотказная Жанночка Чечет.
 
      Златовласка
 
      Когда Антон вошел в квартиру, из спальни доносился наполненный нетерпением материнский голос, - Александра Яковлевна, как обычно, подвисала на телефоне. - Если я говорю, ты слушай, а не увиливай, - напористо произносила она. - Потому что через меня с тобой говорит партия. У тебя уже два поражения на выезде. Чем можешь оправдаться? Только не начинай опять про судейство необъективное, про травмы всякие. У всех травмы. У меня у самой почечные колики. Обком профсоюзов давно раскусил твои штучки-дрючки.
      "Похоже, ткачиху-бабариху на спорт кинули", - догадался Антон.
      - Теперь поговорим по персоналиям, - со вкусом выговорила Александра Яковлевна. Было заметно, что последнее, "умное" словцо очень ей нравилось. - В ворота Лукасика поставь. А я говорю, - Лукасика. Народ его любит. Потом этот у тебя на правом краю, как его? Который в последней игре пендаля не забил. Орехов, да? Чего он все там крутится? Место, что ль, прикормленное? Аж всю траву истоптал. Так ты его перекинь на левый. Может, оттуда забьет? Что с того, что там Кедров? Это с хохолком который? Потеснится. А то местами поменяй. Мало ли что левша. Скажешь-сделает. Я вон тоже ВПШ пока не закончила. А поставили - справляюсь. И ты справишься. А не справишься, будем поправлять. Крепким партийным словом.
      В соседней комнате бросили на рычаг трубку, и на пороге появилась Александра Яковлевна. Одетая к выходу.
      - Вернулся? - обрадовалась она при виде сына. Чмокнула в торопливо подставленную щеку. Огорченно покачала головой. - Глазища-то аж запали! Ох, Антошка, когда ж ты в жизни укореняться начнешь? Мотает из стороны в сторону. Матери один страх ждать, чего отчебучишь. На юриста зачем-то пошел. А что юрист? Подай-принеси. Ведь могла бы на приличный факультет пристроить, чтоб потом в жизнь легче вписаться. Так нет, сам всех умней, - при виде кривой ухмылочки на лице сына она почувствовала привычное раздражение. - И нечего морду воротить, когда мать говорит. Всё умней старших себя мнишь. А прибабахи мальчишеские скоро пройдут. И вперед вырвутся те, кто общую тенденцию подхватит.
      - А кто не подхватит? - ехидно поинтересовался Антон. - Те - в шлак уйдут, по пивным рассосутся. Особенно которые со смехуёчками прожить хотят! - отчеканила Александра Яковлевна. - Только у тебя вот так-то - бочком прожить, не выйдет. Не позволю! Либо ты с нами, либо - извини, подвинься! Такова позиция марксизма! - Господи, матушка, марксизм-то тут причем?! Ты б лучше о футболе судила, - простонал Антон. - Думаешь, если тебя как передовую ткачиху-бабариху в президиумы сажают, так это и есть марксизм? А мне так твои президиумы да блатные коны даром не нужны. Сам знаю, чего хочу, и сам добьюсь.
      Мать и сын и сами не заметили, что, едва встретившись, втянулись в обычную горячую перепалку, в которой никто не хотел уступать. Последняя фраза Антона Александру Яковлевну зацепила особенно сильно.
      - Все вы на словах сам с усам, - сквозь зубы процедила она. - А на деле я тебе так скажу: забрался на материнский хребет, так не колоти по нему. Отобьешь, на чем сидеть станешь? - Насчет хребта не переживай. Обойдусь как-нибудь. - Так обходись, раз такой нигилист! Но и мать пока не лишняя, хоть и дура. Или забыл, как тебя со вступительного экзамена выгнали?
      - Это сперва выгнали. А потом спохватились: пятерку поставили.
      - Так это не тебе, голубчик! Это мне поставили! - уязвленная пренебрежением сына, Александра Яковлевна больше не сдерживалась. - Потому что вовремя людишек нужных подключила. А если б не помогла, где б ты щас был без ткачихи-бабарихи? В армии разве.
      Антон пристыженно покраснел. Потому что ударила мать в самое больное его место. Его действительно бесцеремонно провалили на вступительном экзамене по литературе. За то, что во время ответа затеял спор с преподавателем, - можно ли считать Радищева писателем. Выйдя, он позвонил матери. Ни о чем, конечно, не просил. Просто проинформировал. На другой день, зайдя в приемную комиссию забрать документы, обнаружил свою фамилию в списке принятых. С матерью об этом они никогда не говорили. Но ведь понимал, что не просто так изменилась оценка. Да и сам он совсем не просто так позвонил. Потому что для энергичной Александры Яковлевны звонок сына должен был стать - и стал - руководством к действию. Проявленное тогда малодушие, в котором сейчас его уличили, давно уже терзало Антона.
      По насупившемуся его виду мать поняла, что в запале сказала лишнее. Она примирительно потянулась обнять сына. ишьсяза матьд Листопада заставлял мучительнон. нной неожиданной горячности:
      - Ладно, это я по-семейному, без претензий. К кому на самом деле и обратиться в случае нужды, как не к матери?
      Но Антон, похоже, так не считал. Он увернулся от материнской руки.
      - В сущности, ты права: нельзя за чужой счет существовать. В жизни самому надо состояться. И чтоб позицию иметь, - это тоже заслужить надо, - голос его предательски дрогнул. - В общем я, пожалуй, ухожу из дома.
      - То есть как это уходишь? Куда еще? - опешила Александра Яковлевна, - такого даже от своего непредсказуемого сына не ждала.
      - Пока не знаю. Или в общагу, или сниму где-нибудь комнатенку. На прокорм заработаю, - я уж несколько раз на мелькомбинате мешки разгружал, потом как-то вагоны на узловой. Прилично платят. Десятка за ночь. А чего? В Швеции, я читал, - до восемнадцати дорос, - пожалте на выход из родительского дома. Докажи, чего сам можешь. Считаю это правильным. Чтоб потом некому попрекать было.
      - Давай, давай. Опозорь мать перед всем городом, будто шведку какую. Она ж у тебя заслужила... Ну, будет кукситься, Тошка, - Александра Яковлевна дотянулась-таки до сына, потрепала по щеке. -Попрекнула сгоряча. Бывает. Но какие меж нами счеты? Я просто к тому, что добрей бы надо. А то сидишь тут...мизераблем. А пора бы повзрослеть. Кончать эту свою...
      - Фронду, - мрачно подсказал Антон.
      - Во-во, кончать в Фронду эту, - примирительно хохотнула Александра Яковлевна и вышла из квартиры, как и положено партийному руководителю, оставив последнее слово за собой.
      * Вика выпорхнула из арки и с разгону уткнулась носом в чью-то грудь.
      - Шо ж ты летишь, как шаровая молния? - послышался сверху знакомый насмешливый голос.
      - Ты? - ошеломленно отреагировала девушка. Тут же лицо ее приобрело равнодушное выражение. - Извини, но я в училище опаздываю. Неожиданной ее холодности Листопад удивился. Даже если встреча ей почему-то неприятна, с собственным спасителем так не разговаривают - хотя бы из вежливости. - Я к тебе. Узнал адрес. Захотел увидеть.
      - С чего бы? - Вика демонстративно глянула на часики. - Ладно, раз уж пришел, проводи до остановки. Подхватив Ивана под ручку, повлекла его по направлению к дороге.
      - Чего молчишь, кавалер? Хвастайся, как провел месяц?
      - В колхозе.
      - Это знаю. Вадичка не поленился позвонить. Рассказал, что ты там очень даже не скучал. Она требовательно подняла глаза, ожидая оправданий.
      - Скучал. По тебе, - коротко ответил Иван. - Всё остальное - из другой жизни.
      - Ну, раз из другой жизни...То и у меня другая жизнь, - она разочарованно высвободила локоток. - Спасибо, как говорится, что проводили. И - засим привет дояркам, свинаркам или кто там еще у тебя?...Ой, мой! Не успела.
      К остановке, до которой оставалось еще метров двести, громыхая, вывернул из-за угла трамвай с большой цифрой "9" на крыше.
      - Подождем. Следующий придет.
      - Опоздаю на сольфеджио, не пустят. У нас строго.
      - Тогда не опоздаем! - Иван осмотрелся в поисках попутки. Но улица была пуста.
      - Здесь такси днем с огнем не найдешь, - безнадежно произнесла Вика.
      Глаз Ивана злодейски закосил. Он запустил руку в карман, вышел на рельсы. Водитель тронувшегося трамвая предостерегающе затрезвонил.
      Иван вытянул перед собой ладонь с зажатой красной книжицей, дождался, пока трамвай остановится, не терпящим возражения жестом потребовал открыть переднюю дверь, что озадаченный водитель и сделал.
      - Прошу, - Иван подсадил Вику, влез сам. Трамвай оказался заполнен народом.
      Водитель продолжал выжидающе глядеть на подсевшего незнакомца. Чем Листопада рассердил: - Ну, чего смотришь? Не видишь, опаздываем? Езжай. А то придется в депо сообщить, что сажаешь в неположенном месте "левых" пассажиров. Водитель ошарашенно тряхнул головой и потянул от себя ручку.
      Иван убрал книжицу назад в карман. Вика фыркнула, - успела разглядеть мелькнувшую надпись - "читательский билет". Пассажиры меж тем продолжали рассматривать диковинно возникшую пару.
      - Не отвлекайтесь, товарищи! - доброжелательно произнес Иван. - Продолжайте следовать в заданном направлении. Не выпуская Викину ручку, он протолкался к задней площадке. На двух последних креслах распивали "Жигулевское" четверо парней - изрядно под шафе. Чувствовали они себя вполне вольготно, - по притихшему трамваю витал благодушный матерок. Подле стояли две пожилые женщины с хозяйственными сумками,
      - Та-ак! Это шо за распивочная в общественном месте? - определился подошедший Иван. - Ну-ка, весельчаки, давайте кто-нибудь уступим место девушке. Не задерживаем. Ей рожать скоро. Оценивающе оглядел стройную Викину фигурку:
      - Может, уже через два-три года.
      Нетерпеливо похлопав по плечу, он заставил подняться крайнего.
      - Ну а ты шо сидишь, как неродной? - обратился Иван к тому, что у окна. - Или не видишь, шо нас двое?
      Парень хмуро оглядел его снизу вверх.
      - Тебе что, тоже рожать?
      - Постыдись, недоросль, - Листопад горько покачал увесистым кулаком. Махнув рукой, парень следом за приятелем освободил место.
      Заботливо пропустив к окну Вику, Иван, нахмурившись, повернулся к двум другим - притихшим на соседнем сидении.
      - Ну шо, так и будем слов не понимать?
      Не дожидаясь дальнейшего, оба поднялись и следом за приятелями принялись пробиваться в середину салона, - подальше от нахального здоровяка.
      - Прошу! - Иван любезно усадил уставших женщин, плюхнулся рядом с Викой. - Мир? - он примирительно протянул ей лапу. - Еще чего? - Вика гордо отвернулась к окну, едва удерживаясь, чтоб не прыснуть.
      Но Листопад уже прищурился в предвкушении новой забавы. Рядом с ними возле подвешенного кассового полуавтомата суетился мужичонка с рюкзаком. Зажав в руке трехкопеечную монетку, он нерешительно заглядывал то в прорезь, то в широкое отверстие рядом.
      Иван участливо склонился к нему.
      - Проблемы?
      - Да вот, - мужичок неловко ткнул в полуавтомат. - Не приходилось сталкиваться. Я вообще из Рамешковского района...Раньше-то кондуктор вроде.
      Иван понимающе кивнул.
      - Помогу, - интимным голосом пообещал он. - Значит, так. Вот в эту щелку опускаешь монетку. Потом - отверстие видишь? К нему надо наклониться и произнести фамилию и докуда едешь. После чего жмешь вон на рычажок и - вылетит билет. Понял?
      - Да, - мужчина облизнулся, осторожно опустил монетку в прорезь, нагнулся. Вопросительно поглядел на советчика. Тот подтверждающе кивнул.
      - Анисин! - он сбавил голос, смущенно загородился ладонью и шепотом закончил. - До кождиспансера.
      Дернул ручку, вытащил отрезанный билет, оглядел с восхищением:
      - О как шагнуло. Наши услышат - не поверят.
      Больше сдерживаться Вика не могла. Уткнувшись в ладони, она сотрясалась от хохота.
      Мужская рука обхватила ее за плечо и с силой притянула к себе. Смех оборвался.
      - Не отпущу, - хриплым голосом прошептал Иван. - Не отпускай, - придушенно согласилась она.
      

* * *

      На низком старте
 
      * В феврале 1985 года на Ученом Совете Перцовского сельскохозяйственного института состоялась защита на соискание ученой степени кандидата технических наук Иваном Андреевичем Листопадом. Защита привлекла к себе внимание, что для кандидатских диссертаций вообще-то редкость. Прежде всего звучной фамилией соискателя - Листопад, сын покойного корифея Андрея Ивановича и, что важнее, - племянник вице-президента Академии наук Петра Ивановича. Но главное, что подогревало всеобщее любопытство, - исследование представляло собой не очередной "кирпич" в ряду прочих безликих в своей похожести диссертаций- "однодневок", но оказалось истинно незаурядным. И даже, по единодушному мнению рецензентов и оппонентов, при некоторой снисходительности к оформлению вполне могло бы потянуть сразу на докторскую степень. Во всяком случае экономический эффект от предлагаемых новшеств в случае их внедрения обещал составить оглушительную цифру. Пара черных шаров, обнаруженных при подсчете, только добавила популярности диссертанту. При несомненно высоком уровне исследования черные шары не могли означать ничего иного, как появление завистников. Завистники же, как известно, -вернейший симптом преуспевания .Стало очевидно, что в науку пришло новое, серьезное имя.
      Самого Ивана, правда, сильно смущала неопределенность с дальнейшим трудоустройством. Но здесь же, на банкете, решилось и с этим. Первый оппонент, проректор Плехановского института, предложил Ивану место старшего преподавателя на кафедре сельхозмашин. Осталось "задробить" результаты у дядьки, из-за болезни не присутствовавшего на защите, и - перебираться в Москву. Постылая тверская ссылка, похоже, подходила к концу. Разгоряченный выпитым, весь в комплиментах и поцелуях (как сказал бы Вадичка, - возбужденный легким петтингом), Иван добрался до дядькиной квартиры. Требовательно позвонил. Умиленно услышал дробот босых ножек. Таечка, в ожидании брата-триумфатора ,не спала. Потому, едва услышав звонок, как была, в ночной, до пят рубашке, бросилась к двери. Хотя за месяц до того в семье торжественно отметили Таечкины шестнадцать лет, совершеннолетие мало изменило ее. Она оставалась той же порывистой худенькой девочкой с распахнутыми глазенками, какой была и в десять, и в тринадцать. Торопясь, она отперла засовы, ойкнула и обмерла: на пороге висела в воздухе огромная, составленная из многих букетов мокрая охапка, из-под которой торчали длиннющие ноги.
      - Получай! - произнесла охапка, и в ту же секунду на завизжавшую Таечку обрушился водопад, заливший ее водой и цветами.
      - Ванюшка, чертеняка, дай немедленно поцелую, - Таечка, выскочив из цветов, требовательно приподняла ручки и, подпрыгнув, повисла на брате. Он подхватил ее, подбросил осторожно, как подбрасывают большого плюшевого мишку, поднес к лицу, чмокнул в носик.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.