Гражданская война в Испании (1936 – 1939).

      16-18 марта были отмечены массированными налетами итальянской «легионарной авиации» на каталонскую столицу. Пользуясь слабостью каталонской ПВО, группы «Савой», «Капрони» и «Фиатов» бомбили город каждые три часа, совершенно не пытаясь попасть в военные объекты. Не знавший ранее налетов «испанский Нью-Йорк» за несколько дней разделил участь Мадрида – он был обезображен развалинами, разбитыми трамваями, поваленными столбами с обрывками проводов. Сброшенные на Каталонию листовки извещали, что такие бомбежки продолжатся до капитуляции Барселоны.
      Первоисточники неоспоримо указывают, что разрушение Барселоны проводилось по прямому приказу из Рима, в обход ставки каудильо, что вызвало брожение в националистическом тылу и протесты со стороны Франко. Но с 19 марта бомбежки надолго прервались. Оказалось, что в события вмешался Негрин. Он через Францию передал в Рим, что прикажет флоту бомбардировать с моря ближайший к Каталонии итальянский порт – Геную.
      21 марта вмешались «великие демократии. Французский посол в Барселоне Лабонн при согласии английского коллеги сообщил Асанье и Негрину, что им гарантируется политическое убежище во Франции, а республиканскому флоту – в Тулоне или Бизерте. Негрин отклонил предложение.
      Между тем националисты наращивали успех. 25 марта их войска, занявшие весь Арагон, завязали бои на каталонской территории. На другой день Прието открыто заговорил о полной невозможности сопротивления. Он настаивал на мирных переговорах с противником.
      Вскоре Прието, прозванного «сильным человеком Республики», открыто поддержали каталонский Хенералидад Компаниса, баскское правительство в изгнании, президент Республики и председатель кортесов. В Мадриде его был готов поддержать прежний
      соперник – Бестейро. Наметились контуры возможной коалиции примирения, намеревавшейся прекратить разрушение Испании.
      К апрелю 1938 года международная печать заговорила о победе националистов и о конце испанской войны как о решенном деле. « Все мы тогда верили, что Каталония сдается», – писал позже всецело сочувствовавший Республике американский посол в Барселоне Клод Бауэрс.
      Против компромисса и капитуляции выступил СССР, испанская компартия, анархисты и часть социалистов. Выражавший их настроения Негрин с подачи коммунистов призвал армию и народ продолжать сражаться. В крупных городах прошли демонстрации под лозунгами: «Нет компромисса, кроме разгрома Франко!», «Долой пораженцев!», «Долой министра обороны!» Премьер-министр в обход военного министерства приказал возводить укрепленные пояса, создавать новые молодежные дивизии из юношей и подростков.
      Прието Негрин предложил покинуть пост военного министра. Ему были даны на выбор посты министра общественных работ и министра без портфеля. Прието, разумеется, не согласился, понимая, что его лишают власти и вытесняют из политики, сознательно оставляя в кабинете на положении заложника министерской солидарности. Он был решительно против допуска подростков в армию, справедливо видя в этом акт отчаяния и истребление потомства.
      Затягивая время, Прието не уходил в отставку и отказывался от перемещения на другой пост. Военный кризис тесно сплелся с политическим. «Украсных царит полный хаос», – деловито сообщал германский посол в Бургосе Эберхарт фон Шторер.
      Мир по соглашению, к которому стремились Прието, Асанья, Агирре и Компанис, окончательно стал невозможным из-за позиции националистов. Как и в дни Теруэльской битвы, правительство Франко проводило курс на полную победу, а не на компромисс.
      Перед лицом опасности анархисты пошли на сближение с коммунистами. 2 апреля НКТ сделала шаг, от которого отказывалась три года – присоединилась к Народному фронту, премьер-министр посулил ей место в кабинете. Фактически анархистское руководство подчинилось гегемонии компартии и Негрина.
      В западной Каталонии националисты встретили очень сильное противодействие и вынуждены были остановиться в долине реки Сегре, протекающей с севера на юг. Но они все же заняли одну из баз каталонской энергетики – Тремп. Барселона и вся Каталония оказались на голодном электрическом пайке. Падение Тремпа стало предтечей будущего паралича каталонского индустриального сектора.
      Предприимчивый генерал Ягуэ настаивал на марше вглубь Каталонии, к ее незащищенной столице. В Каталонии совсем не было укреплений. Однако каудильо резонно опасался военного вмешательства Франции и сильного сопротивления каталонцев на их родной земле. К тому же путь преграждали две глубокие реки – Эбро и Сегре, почти все мосты через которые были взорваны противником.
      Ставка Франко запретила войскам приближаться к французской границе больше чем на 50 километров и приказала наступать не на север, а на юго-восток, к морю. Часть генералов-националистов (Аранда, Кинделан, Ягуэ) и часть историков считают это крупнейшим стратегическим промахом каудильо, существенно затянувшим войну.
      Зато армейский аппарат националистов работал исправно. Исполняя волю вождя, националисты быстро перегруппировали силы, сосредоточили пехотно-моторизованный и танковый кулак южнее Эбро и вновь прорвали вражеский только что воссозданный фронт.
      Как ранее в Бискайе и Астурии, в воздухе безраздельно царила авиация наступающих. Генералы Шперрле и Кинделан нашли новый способ увеличить численное превосходство ВВС над полем боя – они стали применять все машины, включая истребители, непосредственно в интересах пехоты и танков.
      С республиканской стороны рухнувшего фронта из дивизии в дивизию колесил «альбасетский мясник» – Андре Марти, выискивавший и каравший предателей. Количество расстрелов перед строем, все чаще без следствия, росло с угрожающей быстротой, но результаты были противоположными. Интернациональные бригады, вместо того чтобы сплотиться, распадались в прямом и переносном смысле. Несколько сотен их бойцов попало в плен (ранее из интербригадовцев в плену оказывались только единицы).
      Националисты продолжили марш к морю. 1 апреля южнее Эбро они овладели Гандесой, а 4 апреля севернее Эбро, после недельных боев с 43-й дивизией Кампесино – Леридой. Войска Аранды уже видели с господствующих высот синь Средиземного моря.
      Затем у горного кряжа Бесейте националисты опять остановились, подвергшись атакам во фронт и во фланг. В трудное положение попал итальянский корпус. « Развернулись жаркие бои… Атаки итальянцев отбиты Листером… Отчаянная защита красными Тортосы… 11-я дивизия дралась с подлинным ожесточением. Дивизия держится под таким сокрушительным артиллерийским огнем, который теоретически выдержать невозможно… Наше наступление зашло в тупик», – рассказывает Мануэль Аснар.
      По оценке участника «весеннего сражения» в Леванте Малиновского, у республиканцев в начале апреля еще сохранялась возможность не допустить расчленения Республики и помешать выходу противника к Средиземноморскому побережью. Негрин добился у Миахи переброски из Кастилии двух свежих дивизий, и они уже вступили в сражение. Прибывали каталонские рекруты. Массив Бесейте был удобен для обороны и создавал помехи наступавшим националистам, коммуникации которых растянулись. С флангов и с тыла закрепившимся на кряже республиканцам ничто не угрожало. Техническое превосходство националистов в горах значило далеко не столь много, как на равнинах Арагона. Активная длительная оборона южнее Эбро стала не только возможной, но и необходимой.
      Однако Рохо и Посас утратили стратегическое понимание событий и волю к победе. Находясь в шоке, который пришел на смену первоначальному слепому оптимизму, они думали только о спасении Каталонии. Защитникам кряжа Бесейте вскоре было приказано отходить на север, за Эбро. Валенсийское направление тем самым было обнажено. Националисты захватили южную часть Тортосы.
      В разгаре боев на Бесейте получил разрешение бушевавший в республиканской столице глубокий политический кризис. Под нажимом республиканских служб безопасности наметившаяся было коалиция примирения распалась. Компанис, Агирре, Аса-нья отказали Прието в поддержке.
      6 апреля попавший в политическую изоляцию Прието в знак протеста против действий Негрина, коммунистов и анархистов вышел в отставку. Его портфель премьер-министр взял себе. Однако Негрин не предал своего прежнего ментора суду и не позволил выдвинуть против него обвинений. Вскоре премьер-министр назначил Прието «специальным послом в Латинской Америке». Это несколько напоминало изгнание. По пути за океан Прието надолго остановился в Париже. Там он опубликовал серию статей «о причинах поражения Испанской Республики».
      В составе кабинета последовала рокировка – компартия отозвала Эрнандеса, назначенного генеральным комиссаром армий Центра. Его министерский пост занял герой обороны Астурии, умеренный анархист Сегундо Бланко. В Париж отправили ноту, провозглашавшую «войну до победы».
      15 апреля 1938 года наваррские дивизии полковника Алонсо Веги с боями вышли к Средиземному морю у рыбацкого городка Винароса и заняли 50-километровый участок побережья. Сражение приближалось к концу. Радостные солдаты входили в холодные морские волны до пояса, многие кропили себя водой. Армейские священники отслужили благодарственные молебны. Во всей националистической Испании звонили колокола. В Бургосе и Саламанке состоялись банкеты.
      « Победоносный меч каудильо рассек надвое Испанию, еще ос тающуюся в руках красных», – ликующе писала националистическая газета «АБЦ».
      В пятинедельном «весеннем сражении в Леванте» националисты одержали крупную победу, ставшую переломным пунктом всей войны. Они окончательно овладели Арагоном, заняли часть Каталонии, вышли на подступы к Барселоне и Валенсии и разрезали республиканскую территорию надвое.
      Военный перевес националистов очертился теперь с полной отчетливостью. Количество националистических провинций возросло к маю 1938 года до 35, тогда как количество республиканских сократилось до 15. Остававшийся в руках республиканцев центр Испании был теперь отрезан от своего военно-промышленного каталонского арсенала и от французской границы. Координация действий республиканских армий отныне нарушена.
      Республиканцы за пять недель битвы оставили врагу важные территории и потеряли не менее 50 000 ранеными и убитыми, более 35 000 пленными и свыше 60 000 дезертирами, то есть гораздо больше половины войск, имевшихся на Арагонском фронте к 9 марта. Они лишились также большей части участвовавшей в битве военной техники и почти половины автотранспорта. Интербригады получили роковой удар и фактически сошли со сцены. Армии Республики уже никогда не удавалось вооружить так же хорошо, как до «весеннего сражения в Леванте».
      Правда, Негрин спешно вылетел в Париж, где добился открытия французско-каталонской границы. Советское вооружение по автострадам и железным дорогам снова стало поступать в Республику, но на его освоение рекрутами требовалось много недель. Часть легкого вооружения (винтовки, пулеметы) затем на подводных лодках и эсминцах переправили в центральную часть Республики.
      Премьер-министр провел структурную замену военного руководства: Посаса и Сарабию перевели на менее заметные посты, уволили часть работников военного министерства. Повысили в званиях хорошо проявивших себя в Леванте Модесто, Листера и Кампесино, против чего ранее упорно боролся Прието. Заместителем военного министра Негрин назначил коммуниста Антонио Кордона, произведя его в полковники.
      Усваивая фортификационный опыт националистов, республиканцы стали возводить на подступах к Мадриду и Валенсии многополосные укрепленные рубежи.
      Националисты в «весеннем сражении» потеряли не более 15 000-20 000 человек. Ущерб в технике был заметен, но подбитые орудия и бронеединицы остались на националистической территории и были отремонтированы.
      Националисты победили противника не только количественным и качественным превосходством войск, с их стороны прогрессировало военное искусство, их командование не уставало анализировать поражение войск противника. Захват территории считался делом второстепенным. В итоге националисты разгромили хотя и уступавшую им в силах и средствах, но все же большую – 200-тысячную группировку врага и заняли значительную территорию.
      Республиканцы же умудрились повторить почти все азбучные ошибки, совершенные в предыдущих сражениях. Постоянное повторение одних и тех же ошибок указывало, во-первых, на органические пороки вооруженных сил Республики и, во-вторых, на уязвимые места в подготовке советского офицерства.
      Республика вновь недооценила противника и переоценила собственные возможности. Далее, устремления командования по-прежнему направлялись на удержание населенных пунктов и высот, а не на поражение живой силы противника. Активная оборона оказалась потому республиканцам не по силам, хотя националисты показали очень удачные ее образцы при Хараме, Ла-Гран-хе, Брунете, Сарагоссе и Теруэле. Штабы и высшее командование Республики по-прежнему действовали хуже фронтовиков. Им катастрофически не хватало гибкости, и они все время опаздывали.
      Конечно, командованию и войскам было чрезвычайно трудно действовать в условиях вражеского господства в воздухе. Однако это означало, что командование и штабные службы не приняли во внимание уроков 6-месячной борьбы на Северном фронте. Численное превосходство неприятельских ВВС республиканцы по-прежнему старались компенсировать отвагой и искусством летчиков и требованием новых партий самолетов.
      «Весеннее сражение в Леванте» обнажило недопустимую немощь республиканской противовоздушной обороны. Из-за плохой работы промышленности и близорукости генштаба Республика почти не производила жизненно необходимых ей зенитных орудий, и они насчитывались единицами. Имевшиеся образцы отличались низким качеством, начиная с малого калибра (20-мм) и ничтожной дальнобойности. Вероятно, слабость Республики в данном вопросе была зеркальным отражением неразвитости советской зенитной артиллерии. РККА тоже планировала отражать
      воздушные атаки силами авиации и только к 1940 году стала получать первые партии современных 37-миллиметровых зениток.
      Но республиканцы и Коминтерн имели возможности покупать через подставных лиц зенитные орудия в сопредельных странах с развитой частной военной промышленностью – особенно во Франции и Швейцарии. (Франция, например, к 1938 году уже имела хорошие образцы зениток 75-миллиметрового и даже 90-миллиметрового калибра.) Данные возможности до весны 1938 года почти не использовались.
      Ссылки на политику «невмешательства» в данном вопросе ничего не объясняют. Ведь «невмешательство» не помешало Республике приобрести в Европе, Азии и Америке немалое количество разнообразного вооружения – например полевых орудий и гаубиц английского и японского производства, датских пулеметов, немецких и американских винтовок, американских авиамоторов и т.д.
      Вполне естественно, что в подобных условиях «весеннее сражение в Леванте» стало триумфом германо-итальянской и националистической авиации. Она действовала на всю глубину фронта и тыла республики, нанося бомбовые и пулеметно-пушечные удары на пространствах от Сарагоссы до Барселоны и от Теруэля до Картахены.
      Республиканские же ВВС с весны 1938 года обречены были вести «войну бедняков». Они несли огромные потери от многочисленной вражеской зенитной артиллерии и еще больше, чем в Мадридской или Брунетской операциях, должны были распылять и без того малочисленные силы и ресурсы.
      Дилемму «помогать фронту или спасать тыл» авиационное командование Республики решило в 1938 году в пользу фронта. Отныне германо-итальянские «легионарии» безнаказанно терроризировали большую часть республиканского тыла.
      Поражение республиканцев едва не стоило им советской военной поддержки. Весной 1938 года советский нарком иностранных дел Литвинов, безусловно выражая не только собственное мнение, дал понять Лиге Наций, что СССР прекратит вмешательство в испанские дела на условиях прекращения любой другой иностранной интервенции. Вскоре «Правда», подогревавшая ранее ненависть к мятежникам и фалангистам, предложила не более и не менее как протянуть «руку примирения» националистам – «испанским патриотам».
      В это же время Литвинов в частной беседе недовольно сказал одному из снабженцев Республики оружием – американскому журналисту Луису Фишеру: « Вечные поражения, вечные от ступления!»Фишер возразил: « Если вы пришлете им сразу пять сот самолетов, они победят». « Столько авиации нам будет по лезнее в Китае», – нравоучительно произнес Литвинов, напоминая, что СССР имеет опасных соседей на Дальнем Востоке, где Япония захватывала Китай.
      Впрочем, СССР не покинул Республику, так же как Третий рейх и Италия не покинули националистов. Поставки советского продовольствия, горючего, медикаментов, одежды не прекращались, а вскоре после напряженного разговора Литвинова с Фишером советские пароходы доставили во Францию новую большую партию советского тяжелого вооружения, включавшего бронетехнику и авиатехнику улучшенных образцов.
      Победы националистов приблизили окончание войны, но не ознаменовали его. Разрушение Испании продолжалось. В Республике виднейший сторонник примирения – Прието выбыл из строя. Но голоса в пользу прекращения войны теперь раздались среди националистов.
      Много шуму наделала речь генерала Ягуэ на банкете фалангистов в Бургосе 19 апреля. Они собрались отпраздновать победу в Леванте, но решительный и безжалостный генерал, внесший заметный вклад в победу, заговорил не о радости и гордости, не о постыдном бегстве «красных», не о скором триумфальном въезде победителей в Мадрид, а совсем о другом. И начал свою речь с уважения к побежденным противникам.
      « Ошибочно считать красных трусами, – заявил покоритель Эстремадуры, Кастилии и Арагона. – Нет, они стойко сража ются, упорно отстаивают каждую пядь земли и доблестно умирают. Ведь они рождены на священной испанской земле, которая закаляет сердца. Они – испанцы, следовательно, они отважны.
       Если я вступаюсь за обвиняемых в марксизме, за моих вче рашних врагов, то тем паче я должен вступиться за основопо ложников нашего движения, за брошенных в тюрьмы фалангис тов. Их нужно тотчас выпустить». Далее командующий Иностранным легионом предсказал: наступит день, когда испанцы – националисты и «красные» объединятся и освободят страну от иностранцев.
      Ягуэ не остановился на сказанном и заговорил о широких политических репрессиях в националистической Испании. Генерал во всеуслышание осудил аресты и наказания испанцев только за то, что они раньше состояли в профсоюзах или давали платные объявления в социалистических газетах: « Их следует немедлен но освободить и вернуть их семьям. В их семьях – не только пустота и горе, в них закралось сомнение». Он призвал освободить Эдилью и его соратников. Давно симпатизировавший Фаланге Ягуэ закончил речь фалангистским кличем « Воспрянь, Испания!».
      Речь нашла отклик в сердцах собравшихся. Фалангисты восприняли ее серьезно и постановили напечатать. (Через несколько недель выдержки из речи появились даже в далеких от фалангиз-ма московских «Известиях».) На другой день по предписанию каудильо генерала взяли под стражу и отвезли в Саламанку. Распространение текста речи немедленно запретили, Ягуэ грозил трибунал. Однако вмешались фалангисты-оппозиционеры, далеко не все из которых были запуганы судьбой Эдильи. Они осмелились напечатать речь в реквизированных ими типографиях Ва-льядолида. На стенах домов в националистической Испании появились листовки с коротким и решительным текстом: « Воспрянь, Испания! Где генерал Ягуэ?»
      Через несколько дней после протестов фаланги Ягуэ без суда выпустили. Через несколько недель он снова командовал Иностранным легионом. Но Франко не приступил к освобождению политзаключенных и не вступил в мирные переговоры.
      Призыв Ягуэ был услышан и по другую сторону фронта. Правительство Негрина провозгласило себя «правительством национального единства». О ненавистном националистам Народном фронте вспоминали все реже. Наследие изгнанного Прието не поддавалось уничтожению.
      1 мая 1938 года Негрин обнародовал «13 пунктов» – программу действий и одновременно основу мирных переговоров. Среди них выделялись народный суверенитет, независимость Испании, вывод всех иностранных войск, свобода совести, социальное страхование, аграрная реформа, миролюбивая внешняя политика.
      Со стороны республиканцев «13 пунктов» стали первым шагом к миру по соглашению и к общенациональному примирению. Ранее официально считалось, что война может завершиться только победой над националистами. Теперь же все республиканские партии, включая ранее непримиримых коммунистов и анархистов, выразили согласие с программой примирения. Затем ее одобрили кортесы.
      Демонстрируя готовность к примирению, Негрин провозгласил отмену смертной казни. Он добился существенного смягчения гонений на церковь и религию. На свадьбах и похоронах, к неудовольствию анархистов и республиканцев, стали допускаться религиозные церемонии. Находившихся в Республике немногих священников Негрин пытался сделать посредниками на будущих мирных переговорах с противником. Таким образом, к концу второго года войны уставшие воюющие стороны стали пересматривать свои прежние экстремистские позиции.
      Но «13 пунктов» не привели к прекращению огня и примирению. Обнародованные Барселоной майские мирные предложения не вызвали положительной реакции огромного большинства националистов. Ведь «13 пунктов» слишком напоминали упрощенно-пропагандистский пересказ презираемой националистами демократической конституции 1931 года. Да и момент для мирной инициативы был выбран неудачно. Республика только что проиграла большое сражение. Гораздо вернее было бы сделать то же самое после военной победы – Гвадалахары, Пособланко или после взятия Теруэля.
      Тогда Негрин и его министр иностранных дел Альварес дель Вайо продолжили линию, намеченную Прието. Они приступили к закулисным поискам мира по соглашению, настойчиво разыскивая посредников в Париже, Лондоне, Женеве и даже в Ватикане, в то же время рассчитывая на войну между великими державами.
      Подобный курс Негрина отнюдь не радовал руководство СССР. Советские правящие круги были слишком настроены на победу в любом деле, чтобы всерьез одобрить политику общенационального примирения. Ведь во время нашей гражданской войны красные вели против белых борьбу на уничтожение, до полной победы. Внутренние же трудности советского государства в 1937-1938 годах заставляли его руководителей сомневаться в целесообразности немедленной общеевропейской войны.
      Все мирные авансы «красных» имели крайне ограниченные последствия. Франко летом 1938 года настоял на прекращении радиопередач Кейпо де Льяно, которые, по мнению ставки кауди-льо, ожесточали и сплачивали противника.
      Кроме того, националисты стали демонстрировать рыцарское отношение к штатским республиканцам. ВВС генерала Киндела-на принялись сбрасывать на голодавший Мадрид буханки хлеба и листовки, обещавшие сытую жизнь после падения Республики. При вступлении в каждый очередной город националисты раздавали жителям хлеб, сахар, рыбу, даже шоколад – правда только в течение одного дня.
      Между тем уверенный в конечном успехе каудильо начал подготовку к новым военным действиям. Националисты частными операциями в Нижнем Арагоне и Маэстразго к концу мая расширили Винаросский клин, вбитый в апреле в территорию Республики, с 40 до 120 километров. А 7 июня 1938 года 15 националистических дивизий генерала Солчаги (свыше 150 000 человек) при 400 орудиях, 150 бронеединицах и 400 самолетах перешли в генеральное наступление на Валенсию. Им противостояло 40 000- 50 000 слабо оснащенных республиканцев генерала Менендеса, имевших менее 100 орудий. Не хватало винтовок и гранат. На всю Республику имелось 200 самолетов. Но защитники Валенсии имели несколько тысяч советских и датских пулеметов и вдоволь патронов. На их стороне была природа – горные хребты севернее Валенсии протянулись с востока на запад, преграждая путь Сол-чаге и облегчая республиканцам оборону.
      Верховный главнокомандующий Армии Центра Миаха почти не вмешивался в оперативные дела и тем приносил обороне пользу (его вмешательство при Брунете и в «весеннем сражении в Леванте» ничего хорошего республиканцам не принесло).
      Несмотря на сильную жару, Валенсийское сражение вскоре стало таким же ожесточенным, как Астурийское или Теруэльс-кое.
      Генерал Солчага старался решить дело, как и в Арагоне, сильнейшим огнем с земли и с воздуха. Однако Валенсия недаром считалась цитаделью Республики. Республиканские войска большей частью состояли из добровольцев, а в противоположность каталонцам валенсианцы никогда не были пацифистами.
      Защитники Валенсии умело опирались не только на горные хребты, но и на заранее построенные добротные укрепления, о возведении которых заблаговременно позаботился одаренный и добросовестный генерал Менендес. Валенсийский укрепленный пояс никогда не именовался «Железным» или «Несокрушимым», но его три линии укреплений были построены очень грамотно и удачно дополняли местный рельеф.
      За полтора месяца сражений националисты оттеснили противника на 40-70 километров к югу, заняли несколько городков и поселков, захватили приморский Кастельон-де-ла-Плана, но нигде не сокрушили республиканской обороны. Республиканские дивизии отходили на юг медленно, сохраняя непрерывность фронта и каждый раз только после очень упорных боев.
      Войска Солчаги теснили противника, отвоевывали у него территорию, но победителями себя не чувствовали. Им не доставалось ни трофеев, ни пленных, ни перебежчиков. Командиры националистов не без восхищения рапортовали: « Красные защища ются с невиданной отвагой». Огонь массы размещенных в горах и хорошо защищенных республиканских пулеметов никак не удавалось до конца подавить. Валенсийское сражение стали называть «Пулеметной битвой».
      В ходе сражения покоритель Севера и Арагона Солчага получил пять резервных дивизий. Ему прислали «Легион Кондора», в борьбе с которым изнемогали республиканские ВВС. Но Солча-ге пришлось несколько раз, к неудовольствию каудильо, честно доносить в ставку: « Резервов у меня снова нет. Все силы – в бою. Фронта не прорвал».
      Ставка Франко предприняла отвлекающую операцию силами Южной армии. 2 июля войска Кейпо де Льяно (20 000 человек с 50 орудиями, 30 бронеединицами и полусотней самолетов генерала Кинделана) перешли в наступление на Эстремадурском фронте, стремясь срезать его далеко выдававшуюся на запад дугу у рудников Альмадена и Пеньярройи.
      Националистам противостояли разбросанные на широком фронте 15-тысячные силы престарелого генерала Эскобара, равноценные одной дивизии. Их техническое оснащение состояло из стрелкового оружия, нескольких бронепоездов и десятка танков «Трубия». Авиации у Эскобара не было совсем – она была прикована к Леванту. Но как и в Астурии и в Валенсии, оборонявшиеся занимали удобные, давно освоенные позиции в горных проходах, обойти которые было невозможно.
      Эскобар оказался не хуже Менендеса и лучше многих других генералов-республиканцев – Асенсио Торрадо, Посаса, Рикель-ме, Сарабии, Улибарри. Его штаб постоянно взаимодействовал с партизанами западной Эстремадуры, а командиры Эскобара неплохо применяли вверенные им скудные броневые силы. Республиканцы гибко вели сдерживающие бои, медленно отходя к востоку.
      В годовщину восстания националистов – 18 июля Кейпо де Льяно ввел в бой резервы, но переломить ход сражения не смог. За три недели националисты, понеся ощутимые потери, продвинулись в глубь вражеской территории всего на 20-25 километров. Наступательный порыв Южной армии, как и войск Солчаги, угас. Второй малагской победы у Кейпо не получилось.
      Пока Менендес и Эскобар отражали натиск Солчаги и Кейпо, в Каталонию прибывало советское оружие, включая пулеметы, танки, орудия и авиацию (200 советских истребителей и 50 американских многоцелевых самолетов «Грумман»). Поступило также немало продовольствия, купленного в добром десятке стран или присланного благотворительными организациями. Настроение каталонцев заметно улучшилось.
      Прибыл и новый главный советник – комбриг К.М. Качанов. Вместе с Рохо они разработали план выручки Валенсии. Предполагалось преодоление не слишком широкой (150-200 метров), но быстротекущей и с крутыми берегами реки Эбро в ее низовьях с выходом в тыл группировки Солчаги.
      К 25 июля наступление националистов в Валенсии и Эстре-мадуре выдохлось, националисты потерпели сразу две местные неудачи. Подобно республиканцам при Ла-Гранхе и Сарагоссе, за небольшие маловажные территориальные приобретения они расплатились солидными потерями. Войска Франко утратили около 30 000 ранеными, убитыми и больными плюс часть вооружения. Республиканцы потеряли вдвое меньше людей и оружия, уступили значительную территорию, но удержали большинство ключевых позиций в горных проходах. До Валенсии националистам оставалось около 50 километров, до Сагунто с его военным заводом – 23 километра.
      Республике имело смысл еще несколько недель продолжать оборону, используя время для усиленного накопления и обучения войсковых резервов и дальнейшей покупки всего необходимого за рубежом.
      Но военное министерство и генштаб в Барселоне, а также генерал Миаха в Мадриде оставались под гипнозом весенних поражений. Из-за плохой работы разведки они не знали о трудном положении противника. По их мнению, войска Менендеса держались из последних сил, фронт под Валенсией мог рухнуть. По их настоянию военный министр Негрин санкционировал план наступления на Эбро.
      К операции была привлечена половина войск, имевшихся в Каталонии – трехкорпусная Армия Эбро, всего 60 000 человек, до 250 орудий и минометов и более половины каталонской бронетехники – 60 танков и около 100 бронемашин. В целях секретности операции участие ВВС в ней не планировалось. В резерве Армии Эбро оставался один корпус – 20 000 человек. Слишком мало было зенитной артиллерии и недостаточно – тяжелой и противотанковой.
      Руководство армией было доверено Модесто. 5-м корпусом командовал 30-летний Листер, 15-м – самый молодой корпусной командир войны, 28-летний Мануэль Тагуэнья, артиллерию армии возглавлял беспартийный полковник Хурадо.