Грехи матери

Филипп не сожалел, что у него нет детей. У его сестры Касс их тоже не было по тем же причинам. Из детства у обоих осталось в памяти, что они росли без мамы. Кассандра не хотела, чтобы еще кто-то это испытал. Аманда же просто никогда не горела желанием стать матерью. И именно ледяная холодность привлекала в ней Филиппа. Внешнее отсутствие у нее эмоций в любых вопросах, кроме карьеры, представлялось ему привлекательным качеством. Он тоже не был склонен открыто проявлять свои чувства, но у него бывали вспышки страстной любви к жене, на которые она редко отвечала взаимностью. Это была настоящая Снежная королева. Ее родители оказались столь же неэмоциональны, когда Филипп с ними познакомился. Это были холодные, амбициозные, эгоцентричные люди, оба по профессии адвокаты. Их очень впечатлили состояние Филиппа и масштабы бизнеса, который ему предстояло унаследовать.

Аманда хотела, чтобы муж самостоятельно вел все дела, ее раздражало, что Оливия не собиралась передавать управление империей старшему сыну. Оливия по-прежнему жестко контролировала не только «Фабрику», но и детей, как считала Аманда. Она желала одного – чтобы Филипп взял бразды правления в свои руки, а он вместо этого был доволен своей должностью финансового директора под руководством матери. В отличие от жены он не стремился попасть в свет софитов. Она же часто ставила мужу в вину, что мать рассматривает его как свою собственность. Подобное мнение Аманды ему не нравилось, но разубеждать жену он не хотел, да и не считал нужным. Он был доволен своей жизнью и охотно позволял Аманде верховодить дома. Она решала, на каких светских мероприятиях им бывать и с кем видеться. Филипп знал, как она стремилась к знакомствам с важными персонами, чтобы в конце концов получить место судьи. Она придавала гораздо большее значение престижу и соблюдению приличий, чем Филипп. Многие годы он жил в тени матери, и в каком-то смысле это его устраивало. У него не было горячего желания возглавить компанию, ему не нужна эта головная боль, связанная с обязанностями генерального директора. Он видел, как эта работа поглотила жизнь его матери и сколько времени она отнимает. Ему же нравилось по выходным плавать на яхте или играть в гольф и уходить с работы в шесть часов. Он не хотел сидеть в офисе до полуночи, как часто делала мать, или мотаться на самолетах по городам и странам. Филипп знал, что его брат Джон придерживается таких же взглядов. Им обоим было слишком хорошо известно, какую цену надо платить за такую жизнь, какую вела Оливия. Аманда считала отсутствие у Филиппа стремления к власти главным недостатком его характера и постоянно ему об этом напоминала. Они часто ссорились из-за этого, и когда жена выдавала тираду о его матери, Филипп ее игнорировал или просто уходил. Его устраивало текущее положение дел.

Аманда была высокой статной блондинкой с ледяным взглядом голубых глаз и прекрасной фигурой. По будням она часто посещала тренажерный зал. Она хорошо одевалась, и Филипп с удовольствием оплачивал ее наряды, ему нравилось, что у него красивая жена. Он хорошо понимал, что, будучи единственным ребенком, она не в восторге от его родни и считает обеих его сестер странными, брата – плохим художником, а невестку, преподавательницу колледжа, – совершенно неинтересной особой: благоверная Джона, Сара, не участвовала в светской жизни, ее интересы были сосредоточены на научном сообществе и умственном труде. Единственным членом их семьи, которым Аманда искренне восторгалась, была ее свекровь. Хотя Аманда с ней так и не сблизилась и, по правде говоря, не любила ее, однако не могла не уважать за деловые качества и потрясающие достижения в бизнесе. Она хотела, чтобы Филипп больше походил на свою мать, но ни один из сыновей Оливии не обладал ее амбициозностью. Они пошли скорее в отца, которого устраивало оставаться в тени и быть для Оливии надежным тылом. Ни Джо Грейсону, ни его сыновьям никогда не хотелось большего.

Оливии приходилось в одиночку штурмовать жизнь, полагаясь лишь на собственный творческий и финансовый гений. Аманда завидовала возможностям, которые представлялись Оливии, но и сама порой извлекала пользу из фамилии, которую приобрела в замужестве. Она изо всех сил старалась, чтобы эта фамилия помогла ей получить назначение федеральным судьей. Над достижением этой цели она работала несколько лет, используя все возможные связи. Ее раздражало, что Филипп мало делал, чтобы помочь ей в этом, а тот всегда говорил, что не знаком с нужными людьми. Аманда была уверена, что ее свекровь знает таковых, но не решалась спрашивать, Оливия же сама такую помощь не предлагала. Отношения между обеими женщинами всегда были корректными, но не слишком теплыми. Аманда пользовалась любой возможностью, чтобы попасть в прессу, в сводки светской жизни. Оливию же интересовали только разделы, посвященные бизнесу, в которых ее фото регулярно печаталось на первых полосах. Филипп там никогда не появлялся и не придавал этому значения, как и отчетам об их участии в светских мероприятиях, благодаря усилиям Аманды.

– Что ты так внимательно читаешь? – спросил Филипп, войдя на кухню и заметив Аманду, с серьезным видом изучавшую электронную почту, в то время как ее кофе остывал рядом. Он налил и себе чашку и сел за стол напротив жены. Она, как всегда, выглядела очень стильно в своем кремовом льняном костюме. Макияж был идеальным, длинные светлые волосы откинуты назад. У нее была модельная внешность.

– Летнее приглашение, – пробормотала она, продолжая читать информацию о яхте.

– Куда? – спросил Филипп, доставая йогурт из холодильника. Аманда не готовила. У нее на это не было времени, к тому же она постоянно соблюдала диету. В этот день она, как обычно, в шесть утра посетила тренажерный зал. Это себя оправдывало – у нее была потрясающая фигура, и, как и Оливия, она выглядела гораздо моложе своего возраста. Аманде можно было дать тридцать, но не ее сорок четыре.

– В путешествие по случаю дня рождения твоей мамы, – пояснила Аманда, продолжая читать подробности о яхте. Филипп не заметил, чтобы она была взволнована или обрадована. Приглашения в эти путешествия никогда не вызывали у нее бурной реакции. Она считала, что детей не следует брать с собой, потому что взрослых это утомляет. Особенно ей не нравилось их присутствие, когда те были младше, но и сейчас ей не о чем было с ними говорить. Они с Амандой вежливо игнорировали друг друга, а вот Филиппу иногда нравилась их компания, он любил брать племянника Алекса и брата Джона с собой на рыбалку. Это был единственный контакт Филиппа с молодежью, да и Алекс казался серьезным юношей. Он учился в выпускном классе и надеялся поступить в Стэнфордский университет, а не в Принстон, где его мать преподавала литературу.

– И куда она повезет нас в этом году? – с интересом спросил Филипп. Ему нравилось проводить отпуск с братом и сестрами, невзирая на критические высказывания о них Аманды. Он научился не обращать внимания на слова жены – всё равно она участвовала в этих поездках. Он только сожалел, что не было таких семейных путешествий, когда они были детьми и был жив отец. Тогда, правда, случалось, что вся семья выезжала на каникулы в штат Мэн, но мать большую часть времени названивала в офис, и они с отцом постоянно говорили о бизнесе и обсуждали ее новые планы. Ее тогда интересовала только компания, или так это воспринимал Филипп. У Оливии просто не хватало времени на детей, когда они были маленькими. Ему и брату с сестрами мать заменила бабушка Мэрибел. Она жила с внуками и повседневно с ними общалась. Они с отцом их вырастили, а Оливия появлялась в перерывах между командировками или поздними вечерами, когда возвращалась с работы. Отец всегда говорил детям, что мама их очень любит. Возможно, так оно и было, но Филипп в детстве не имел доказательств этого.

Он по-прежнему был очень привязан к бабушке и навещал ее, когда только мог. Та жила в доме престарелых на Лонг-Айленде. Условия в нем были прекрасные, бабушке там было комфортно, и она казалась довольной. Она всю свою жизнь была неунывающим человеком. Главное, что Филипп помнил из своего детства, – атмосфера любви и радости, которую бабушка для них создала. Даже теперь, в девяносто пять лет, ее глаза сверкали. Филипп поддразнивал бабушку, спрашивая, кто ее новый поклонник, а она в ответ смеялась. За несколько лет до этого у нее был кавалер девяноста двух лет, очень внимательный к Мэрибел, но он скончался. Однако Мэрибел всегда была добродушной оптимисткой. Четверо внуков были самой большой радостью в ее жизни. Филипп часто пытался уговорить Аманду навестить бабушку вместе с ним, но у нее почти никогда не находилось времени: она была слишком занята в офисе, как Оливия в его детстве. И всё же в матери было больше душевности, чем в Аманде. Такую холодность, как у жены, Филипп никогда не встречал ни у одной женщины.

– Она арендовала яхту, – равнодушно сказала Аманда, подняв на него глаза.

Филипп удивленно поднял бровь.

– Мою сестру Лиз это не обрадует, не знаю, согласится ли она. У нее морская болезнь, и маме это известно. Интересно, почему в этот раз она выбрала яхту?

– Не думаю, что на этой яхте ей может стать дурно, – покачала головой Аманда. – У нее океанский класс, есть стабилизаторы и всевозможные современные устройства для снижения качки. В сообщении всё указано.

Филипп повернул к себе экран, чтобы видеть текст письма. Он взглянул на фотографии, на текст, присвистнул и улыбнулся Аманде:

– Крутая яхта! Двадцать четыре человека команды, спа, парикмахерский салон, кинозал, две парусные лодки, три аквабайка? Мама превзошла себя в этот раз. Ты права, Лиз там не укачает. Похоже, мамино семидесятилетие станет событием покруче, чем я думал. Будет забавно!

Аманда бросила на мужа уничтожающий взгляд, но это его не обескуражило. Яхта была роскошная, Филиппу не терпелось отправиться в круиз. Да и Аманда смягчится. Она каждый год примиряется с этими поездками, в большей или меньшей степени, в зависимости от того, как ей нравится маршрут. В этот раз она точно не устоит. Филиппу показалось, что «Леди Удача» – это просто рай. К тому же можно будет порыбачить с братом, покататься на парусной лодке. Триста футов – это ведь очень большая яхта.

– Мне нечего надеть, – объявила Аманда ледяным тоном.

– Как всегда! – улыбнулся в ответ Филипп. Он слышал это каждый год. Гардероб и внешность были для его жены принципиальными вопросами, важными для комфорта не только в путешествии, но и в жизни вообще.

– Поезжай за покупками, доставь себе удовольствие, – посоветовал он Аманде. Он всегда потакал ее прихотям. Ему больше не на что было тратить деньги, и ему нравилось баловать жену.

– На яхте, наверное, не поместится весь твой гардероб, – пошутил Филипп, и в этот раз она ответила ему улыбкой. В некотором смысле это была идеальная супружеская пара, если не считать того, что жена ждала от него большей амбициозности, его же все устраивало.

– Ты же знаешь, что мне не хочется участвовать в этом круизе, – со вздохом сказала Аманда, отпивая остывший кофе. Яхта-то ей нравилась, но не хотелось две недели торчать там с его родней.

– Твои пессимистичные ожидания ведь никогда не сбывались, – напомнил ей Филипп. – Мы побываем в интересных местах, да и яхта правда классная. Ты всегда под конец бываешь довольна.

Она кивнула, неохотно соглашаясь с мужем.

– Принимайся за шопинг. Это поднимет тебе настроение.

– Спасибо.

Аманда чмокнула мужа в щеку и встала налить себе еще чашку кофе. Она понимала, что Филипп прав. Такая роскошная яхта, как «Леди Удача», могла существенно скрасить приближающуюся поездку. Подогревая кофе, Аманда взглянула на время. Через полчаса ей необходимо быть в суде. А вечером она, возможно, отправится за покупками.

Она снова уселась за кухонный стол, а Филипп внимательно читал информацию о яхте. Он прервался и, взглянув на жену, спросил:

– Так что, принимать приглашение?

– А у меня есть выбор?

– Если честно, нет, – без обиняков констатировал Филипп. Он никогда ей не лгал, а она знала, что должна ежегодно участвовать в летних поездках с его родней. Их отказ стал бы для Оливии катастрофой. Она старалась им угодить, и дети это ценили. Мать восполняла упущенное время и упущенные годы.

– Ну, тогда принимай, – произнесла Аманда уныло. Филипп кликнул на «Ответить» и написал короткое письмо о том, что они согласны участвовать в круизе. Потом кликнул «Отправить» и улыбнулся, взглянув на Аманду, уже стоявшую с сумкой и кейсом в руках:

– Готово, увидимся вечером.

– Спасибо, – сказала она и вышла за дверь.

Она не поцеловала его на прощание. Она никогда этого не делала. Филипп вернулся к информации об арендованной матерью яхте, думая о жене. Странно, но она всегда казалась ему недосягаемой. Из-за этого он постоянно, на протяжении девятнадцати лет, стремился завоевать ее сердце. Это была недоступная Снежная королева, которую он будет всегда любить и которой никогда полностью не сможет обладать. Он понимал, что это извращение, но в этом было что-то притягательное. Невозможность обладания предметом любви причиняла боль, но была ему знакома. Он всю жизнь испытывал это чувство, с самого своего детства.

Когда пришло сообщение, сестра Филиппа Лиз сидела сгорбившись за компьютером, уставившись в пустой экран. Голосовое сообщение о письме буквально заставило ее вздрогнуть. Увидев адресата, она предугадала содержание. Уже на протяжении нескольких дней она со страхом ждала подобного письма. Она терпеть не могла эти ежегодные приглашения и тем более ненавидела поездки, приуроченные ко дню рождения ее матери. Она была там лишней или по крайней мере таковой себя чувствовала. В свои сорок четыре года, как и всю жизнь, она считала себя самой неудачливой в семье.

Лиз, прикрыв глаза, глядела на экран, пытаясь написать рассказ. Она мечтала писать с детских лет. В двадцать с небольшим опубликовала несколько рассказов, а затем написала роман. Через подругу она нашла агента, но никто из издателей не захотел этот роман печатать. Они говорили, что он недостаточно коммерческий, герои ущербные, а сюжет слабый. Ее агент уговаривал ее попробовать снова – не у каждого получается с первого раза. Второй роман оказался еще хуже. Агент трижды уговаривал ее переписать его и всё равно не смог продать. Лиз вернулась к рассказам и стихам, которые были напечатаны в литературном журнале. А потом вышла замуж, воспитывала детей и пыталась как-то держаться на плаву. Она была эмоционально истощена, чтобы писать, и не испытывала уверенности, необходимой для этой деятельности.

К писательству она вернулась несколько лет спустя, но за последние три года не создала ничего. Она была в полном ступоре. Пыталась писать, но не могла ничего закончить. Наконец, когда ее дочери уехали из дома, она сказала себе: «Теперь или никогда». На протяжении нескольких месяцев она старательно пыталась писать, а последние несколько недель заставляла себя ежедневно садиться за компьютер. Но ничего не получалось. Она просто сидела и плакала. Лиз была эмоционально и умственно заторможена и, что хуже, оказалась единственной в семье, кто абсолютно ничего в жизни не добился. Публикация немногих рассказов, которых никто не читал, была не в счет, и не имело значения, что ее агент отмечал в ней талант. Это было десять – двадцать лет назад. Теперь, в сорок четыре, у нее не было достижений, побед, карьеры, закончилось время, когда она растила детей.

Ее дочь Софи, получив степень бакалавра в Колумбийском университете, училась на магистра информатики в Массачусетском технологическом университете в Бостоне. Она была математическим гением и собиралась также пойти в бизнес-школу. Как и у бабушки, у Софи были большие способности к бизнесу, и в свои двадцать три года она умела гораздо лучше заботиться о себе, чем ее мать. Она была умной, красивой, независимой девушкой. Софи была ребенком Лиз от первого брака с французским гонщиком «Формулы-1». Лиз в него безумно влюбилась, бросила колледж, вышла замуж в двадцать один год и тут же забеременела. Муж погиб на гонках за две недели до рождения Софи. Через два года Лиз, забрав с собой дочь, уехала в Лос-Анджелес и там начала встречаться с известным актером Джаспером Джоунзом. Ей тогда было двадцать три года, и она не имела никакой профессии. Софи, которой сейчас было столько же, являла собой образец практичной молодой женщины, а Лиз всегда была больше мечтательницей. Она пыталась стать сценаристом, а вместо этого увлеклась Джаспером. Это был самый красивый мужчина, какого она когда-либо видела. Они поженились, когда Лиз была на шестом месяце, и брак их продлился меньше года.

Кэрол исполнилось восемь месяцев, когда родители развелись. Теперь ей исполнилось двадцать, и она была мечтательницей, как ее родители. Она обладала многими талантами, была умна, но ей не хватало целеустремленности. Она говорила, что хочет стать художницей, но сама серьезно к этому не относилась. Она посещала курсы актерского мастерства, но боялась сцены. Училась на модельера и говорила, что собирается переехать в Лос-Анджелес, но у нее не было четкого плана воплощения этой идеи и специальности, по которой она могла бы найти работу. Пару раз в год она ездила в Калифорнию к отцу. Его карьера складывалась по-разному, теперь он работал постановщиком и был женат на женщине-продюсере, которая была успешнее его. В этом браке у него было трое сыновей. Кэрол обожала гостить у них, ей нравилась атмосфера Лос-Анджелеса. Она мечтала туда переехать и жить с отцом и его семьей, но не была готова оставить Нью-Йорк.

Лиз постоянно переживала за нее. Дочери над ней смеялись и называли курицей-наседкой. Она им звонила трижды в день, чтобы узнать, как дела. Лиз просто хотела своим дочерям счастья. Последние двадцать лет девочки были смыслом ее жизни, и она не хотела, чтобы дочери, подобно ей, упустили свой шанс из-за выполнения материнских обязанностей. Лиз от всего отказалась ради них и теперь, когда они стали жить отдельно, даже не была уверена, сможет ли еще писать. Она обещала себе, что будет пытаться, но ничего не выходило. Она боялась, что на отдыхе с родственниками ей придется в очередной раз объяснять, почему она ничего не сделала за прошедший год. Как объяснить это людям вроде них?

Филипп – второй после их матери человек в империи, созданной Оливией при молчаливой, надежной поддержке их отца, – был претендентом на кресло генерального директора. Его жена, успешный адвокат, партнер в солидной юридической фирме, смотрела на всех свысока. Эта красивая, холеная, хорошо одевавшаяся женщина уверяла всех, что собирается стать судьей. Джон, младший брат Лиз, был потрясающим художником и гением дизайна. Его жена защитила кандидатскую диссертацию и преподавала литературу в Принстонском университете. Касси, сестра Лиз, никогда не участвовала в летних путешествиях, приуроченных ко дню рождения матери. Она отдалилась от семьи после смерти отца и стала одним из ведущих музыкальных продюсеров в мире. Жила она в Лондоне, в последние пять лет – со всемирно известным рок-музыкантом Дэнни Хеллом, который был моложе ее на десять лет. Лиз постоянно спрашивала себя, как можно конкурировать с такими людьми? Всё, что она сделала в жизни, – это написала несколько слабых рассказов, дважды неудачно выходила замуж и вырастила двух замечательных дочек. Софи и Кэрол были ее единственным достижением, но никого из ее родственников это не впечатляло. Она была уверена, что все считают ее полной неудачницей.

Мать всегда по-доброму относилась к ее творчеству и старалась подбодрить; но Лиз предполагала, что она это делает просто из вежливости. Им было ее жалко. Лиз всю жизнь барахталась, пытаясь держаться на плаву. Она чувствовала себя уверенно лишь в заботах о детях, которых любила больше всего на свете. Но в то же время она была единственной в семье, кто не окончил колледж, побывал в браке более одного раза и не обрел в них счастья. Карьеру она не сделала, жила на средства целевого фонда, и всю жизнь ее сковывал страх неудач.

Лиз жила в Коннектикуте, в загородном коттедже, который на протяжении десяти лет, с момента покупки, собиралась отремонтировать, но и этого так и не сделала. У нее просто руки не доходили. Хотя сам по себе дом был красивый, он доставлял кучу проблем: в нем постоянно что-то текло, ломалось, а как все починить, она не знала. Ее жизнь, как казалось Лиз, в каком-то смысле была похожа на этот дом: она имела потенциал, но постепенно рушилась. И вот теперь предстояло опять ехать с родственниками на каникулы. У нее не хватало духу поступить так, как ежегодно поступала ее сестра, и отказать матери, отвергнуть ее приглашение. Поэтому Лиз всегда делала то, чего от нее ожидали, она не хотела никого обидеть и вместе с дочерьми участвовала в поездках. Девочки прекрасно проводили там время: Софи и Оливия были родственными душами, как Лиз и ее бабушка Мэрибел, но всякий раз после летних каникул Лиз давала себе слово, что больше никогда не поедет. Для нее это был слишком сильный стресс – сравнивать себя с другими Грейсонами и терпеть их замечания, оскорбления и «полезную» критику по поводу ее образа жизни. Никто не понимал, чем она может заниматься и тратить массу свободного времени, особенно теперь, когда дочери с ней не живут. И было невозможно объяснить, что порой целыми днями она не могла заставить себя встать с постели.

Единственным человеком, который понимал чрезвычайную неуверенность Лиз в себе, была Мэрибел, которую внучка навещала еженедельно. Как и для Филиппа, бабушка стала для нее второй мамой, а Оливия являлась скорее другом. Мать всегда была с ней добра, участлива, но Лиз была убеждена, что они просто слишком разные, чтобы понимать друг друга. Мэрибел советовала Лиз дать матери шанс и утверждала, что Оливия сожалеет о том, что уделяла детям мало времени, но Лиз считала, что теперь уже слишком поздно. И путешествия по случаю дня рождения Оливии с каждым годом только укрепляли ее в своем мнении. Лиз проводила с родными две недели в чудесных местах, чувствуя себя изгоем и страдая. Теперь в ее почте висело приглашение, а Лиз не решалась его прочесть. Она долго на него смотрела и наконец открыла и увидела фотографии громадной яхты.

– Черт! – воскликнула она. – И что от меня теперь требуется?

Ее охватил приступ морской болезни от одного взгляда на гигантское судно. Она прочла описание всего, что предлагалось, но и это не помогло. К тому же Лиз знала, что будет себя чувствовать в окружении родственников несчастной и неполноценной, независимо от того, случится у нее морская болезнь или нет. Но она также наверняка знала, что ее дочери с превеликим удовольствием проведут эти дни в кругу семьи на великолепной яхте. Парикмахерский салон, спа, кинозал, водные развлечения – ее мать лезла из кожи вон, чтобы всем угодить. Лиз понимала, что не может лишать дочерей запланированного Оливией путешествия. Да и не хотелось упускать возможность побыть с девочками, которых она теперь редко видела, – те большую часть времени общались со своими друзьями. Как и в прошлые годы, Лиз понимала, что у нее нет выбора. Если ей хочется провести каникулы с Софи и Кэрол, значит, придется мириться со всеми остальными. Это была тягостная мысль.

Она несколько раз прочитала сообщение с приложенным описанием яхты и переслала обеим дочерям, а затем с тяжелым сердцем нажала «Ответить».

«Спасибо, мама! – набрала она. – Яхта потрясающая! Участвуем в полном составе. Девочки будут в восторге! Целую, Лиз».

Перечитав ответ, она кликнула команду «Отправить». Ее участь была решена. «Опять двадцать пять!» – подумала Лиз. Ей нечего было надеть, но ведь можно кое-что одолжить у дочерей… Она оставалась такой же миниатюрной, какой была и двадцать лет назад. Лицо постарело, но фигура не изменилась.

Ответив на приглашение матери, она взяла блокнот и вышла в сад. Там стояли два сломанных шезлонга с рваными подушками, но если сесть осторожно, они выдержат. У Лиз появилась забавная идея книги для детей. Она для них никогда не писала, но вдруг решила: «Может, это меня отвлечет и развеселит?» Других дел у нее не было, в ближайшие шесть недель писать большой американский роман она не собиралась, так что можно было сочинить что-нибудь веселое, для себя. Детская книжка никого из ее родственников не впечатлит, но теперь это не важно. Она в очередной раз смирилась с ролью неудачливого, необразованного члена семейства Грейсон.

Сара Грейсон в перерыве между занятиями побежала домой, чтобы взять оставленные там книги. В уютном домике поблизости от Принстонского университета стояла тишина. Джон находился на работе, их сын Алекс – в школе, а золотистый лабрадор спал, растянувшись на солнышке. Он приподнял голову, когда вошла Сара, и опять ее опустил. Пес был слишком утомлен, чтобы двигаться, – только вильнул хвостом и снова погрузился в сон.

Сара проверила свою электронную почту – посмотреть, нет ли писем от студентов по поводу домашних заданий или с просьбами о помощи, а вместо них обнаружила сообщение от свекрови. Она быстро его открыла и ахнула, увидев фотографию «Леди Удачи».

– Господи! – воскликнула она и присела, чтобы быстро прочесть всё остальное. «Потрясающе. Алекс, а может, и Джон будут в восторге», – подумала она. Эти летние путешествия были интересными, но всегда ее несколько напрягали. Родители Сары были серьезными людьми, либералами и активистами, отец – профессор биологии университета Беркли и один из основателей движения за гражданские права, а мать преподавала феминологию с тех пор, как этот курс стал модным. Они, как, впрочем, и Сара, понимали, что у Джона есть деньги, но не знали, сколько именно и что это может означать. К счастью, Сара и Джон имели схожие политические взгляды и единую жизненную философию. Каждый год они раздавали большую часть дохода Джона на благотворительные цели и собирались воспитывать сына на ценностях, не основанных на личном благополучии или культе денег.

Они предпочли жить в небольшом доме и общались с университетским сообществом. Алекс был в курсе, что бабушка у него обеспеченная, но размер ее состояния ему не был известен, как и то, что его отцу предстояло в будущем унаследовать четвертую часть этих немалых средств и что у того уже накопилось изрядно средств. Джон с Сарой тщательно следили за тем, чтобы не выставлять этого напоказ. Джон ездил на работу на «тойоте», Сара же водила старенькую «хонду», которую купила у студента за тысячу долларов, а когда Алекс захотел горный велосипед, родители посоветовали ему подрабатывать после школы и самому накопить денег на покупку. Сара не хотела, чтобы сын был испорчен громадным состоянием Грейсонов. Семейные летние поездки были для них чем-то вроде посещения Диснейленда. Алекс многие годы оставался еще недостаточно взрослым, чтобы представлять, сколько стоит аренда замков и вилл. Но зафрахтованная Оливией яхта – это было нечто иное. Алексу не просто будет это объяснить. По мнению Сары, Оливии следовало бы раздать деньги нуждающимся, а не тратить на шикарные каникулы на Средиземном море. Единственное, что ее обычно утешало, это заверения Джона, что «Фабрика» ежегодно жертвует огромные суммы на благие дела. Но было очевидно, что в этот раз летние каникулы обойдутся Оливии в целое состояние.

Сара чувствовала себя виноватой уже от одного просмотра фотографий яхты и осознания, что она с семьей окажется на ее борту. Она бы хотела, чтобы свекровь выбрала что-нибудь поскромнее, но знала, как для той были важны эти поездки и что Оливия хотела обеспечить детям и внукам лучшее. Это был жест, продиктованный добрыми побуждениями, но Сара всё равно его не одобряла, хотя предполагала, что мужу круиз понравится, что он будет рад порыбачить и походить под парусом с братом. Они становились детьми, когда оказывались вместе вне офиса. Для Сары Джон и выглядел, и вел себя как мальчишка.

Саре недавно исполнилось сорок. Замуж она вышла сразу после колледжа. Поначалу супруги собирались вступить в Корпус мира и отправиться в Южную Америку, но она забеременела во время медового месяца, и планы пришлось изменить. Они застряли в маленькой квартирке в Нью-Йорке, и Оливия убедила сына выучиться и получить степень магистра в области дизайна, раз уж ему предстоит содержать семью, и работать с ней в фирме. У него не хватило смелости отказать матери. Сара тоже в конце концов вернулась в университет и сначала получила степень магистра в области русской и европейской литературы, а потом защитила докторскую по американской литературе. В Принстонском университете она с удовольствием преподавала уже десять лет, так что считала верным шагом их переезд в Принстон и возвращение в университетскую среду. Джон всё еще мечтал стать свободным художником, но говорил, что не может так поступить с матерью. Так что его мечты оставались мечтами, возможно, навсегда, и рисовал он теперь только по выходным. Он несколько раз выставлял свои работы в местной галерее и на университетских выставках, где демонстрировались произведения преподавателей и их супругов. Его работы неизменно пользовались популярностью, что повышало самооценку Джона, но и сыпало соль на рану: успех укреплял его в желании когда-нибудь оставить работу и посвятить свое время живописи.

Легкость, с которой Сара забеременела Алексом, позволила супругам надеяться, что у них будет много детей. Сара хотела четверых или пятерых, а то счастливое обстоятельство, что у Джона были средства, означало, что они могли себе это позволить. Но внематочная беременность, которая случилась спустя два года после рождения Алекса, перечеркнула ее мечты. Сара больше не смогла забеременеть, даже с помощью экстракорпорального оплодотворения. Они пять раз пробовали этот метод, прежде чем признали поражение и сдались. Разочарование было большим, но всё же у супругов имелся сын Алекс – замечательный мальчик, радость их жизни. Они подумывали усыновить ребенка из Центральной или Южной Америки, но, закончив учебу, погрузились в работу и в конце концов решили, что одного, но прекрасного ребенка, каким был Алекс, им достаточно. Подобно своим кузинам, Софи и Кэрол, Алекс нашел взаимопонимание с бабушкой. Он с нетерпением ждал летних каникул и время от времени ездил в Нью-Йорк, чтобы с ней пообедать. Оливия обещала взять внука с собой в Китай по окончании школы – он всё время только об этом и говорил. И Сара знала, что Алекс будет в восторге, когда увидит яхту, которую Оливия зафрахтовала для их летнего путешествия.