Крестный путь Петра Столыпина

Также уездный предводитель дворянства показывал пример эффективного управления и в качестве рядового помещика. Очень скоро его имение стало образцовым, что объяснялось как использованием новейшей сельскохозяйственной техники и технологий (например многопольного севооборота), так и найденным взаимопониманием с наёмными работниками. Сельское хозяйство тогда стало подлинным увлечением Столыпина. Как вспоминала фон Бок, её отец целиком погружался в заботы о посевах, покосах, посадках в лесу и работах во фруктовых садах. Вот, например, яркая зарисовка, сохранившаяся навсегда в памяти дочери: «Мой отец в своей непромокаемой шведской куртке, в высоких сапогах, весёлый и бодрый, большими шагами ходит по мокрым скользким дорогам, наблюдая за пахотой, распоряжаясь, порицая или хваля управляющего, приказчика, рабочих. Подолгу мы иногда стоим под дождём, любуясь, как плуг мягко разрезает жирную, блестящую землю».

Уже значительно позднее, будучи губернатором сначала в Гродно, а потом в Саратове, Столыпин изредка приезжал в Колноберже и отдавал детальные указания, что надо делать для получения большего урожая. На замечание одного из соседей-помещиков, что это, дескать, «не губернаторское дело», Пётр Аркадьевич убеждённо ответил: «Не губернаторское, а помещичье, значит важное и нужное».

Советская (а ранее леволиберальная) историография хорошо поработала над тем, чтобы представить помещичье землевладение в России неким сплошным чёрным пятном, концентрировавшим в себе исключительно негативные моменты. Между тем, многие помещичьи имения сыграли важную роль во внедрении в сельское хозяйство передовых методов хозяйствования, что давало ему значительный импульс развития. В отличие от традиционно косной крестьянской общины, многие помещики стремились сделать свои хозяйства образцовыми и максимально повысить их рентабельность за счёт внедрения новых технологий. И если крестьянская община в лучшем случае с трудом могла себя прокормить, то в хорошо поставленных помещичьих хозяйствах добивались рекордных урожаев (которые и составляли основу российского зернового экспорта) и строили мощности по переработке мяса и молока. Другой вопрос, что таких имений было в масштабах России не так уж и много, и Столыпин видел будущее аграрной сферы всё же не в крупных помещичьих хозяйствах, а в крепком крестьянском хозяйстве, которое будет пользоваться широкой государственной поддержкой.

Но учитывая плохие, сильно переувлажнённые почвы Ковенской губернии, Столыпин считал, что доминирующим в сельском хозяйстве региона должно стать не земледелие, а животноводство, что впоследствии и произошло.

При этом Столыпин в своей новаторской деятельности в области сельского хозяйства не ограничивался только развитием собственного имения. Он стремился, чтобы все остальные хозяйства уезда (а потом и губернии) не уступали Колноберже. С этой целью в 1900 году Столыпин организовывает Ковенское сельскохозяйственное общество, которое не только пропагандировало новейшие знания в области агрономии, но и имело склад новейших сельхозмашин, а также распространяло сортовые семена различных культур.

Кроме того, показательно, что Столыпин не ограничивался сугубо технологическими вопросами (при понимании всей их важности) – он осознавал, что не менее важно решение вопросов социальных. На заседании Сельскохозяйственного общества Пётр Аркадьевич выступает с подробными докладами, в которых проводится мысль о необходимости социальной защиты наемных работников, их пенсионном обеспечении, улучшении положения женщин-работниц. И это были не просто теоретические декларации, за которыми не стояло никакой конкретики. Наёмные работники в имении Столыпина получали самую большую оплату в уезде, и Пётр Аркадьевич обеспечивал им достойные условия работы. Как вспоминали местные жители, каждый год семья Столыпиных после сбора урожая организовывала так называемые «праздники рабочих», на которых раздавали подарки (одежду, сладости и др.) самим рабочим и их детям (детские подарки лично готовила Ольга Борисовна). Видимо, недаром все служащие имения были искренне преданны Петру Аркадьевичу, что он ценил и полагался на их верность. Некоторые из них сопровождали Столыпина во всех местах его службы, а один погиб во время покушения на Аптекарском острове в 1906 году.

О широте государственного кругозора Петра Аркадьевича свидетельствует также то, что он мыслил не уездными категориями, а в масштабах империи. Предводитель дворянства уже тогда неоднократно выступал с обоснованием того, что для дальнейшего развития России необходима широкая экспансия на новые внешние рынки (что, в свою очередь, было невозможно без повышения качества продукции). Вот его слова: «Открытие новых рынков сбыта создало бы, вероятно, целый ряд побочных производств, имеющих при настоящих условиях немаловажное значение для сельского хозяйства».

Не менее интересно то, что Столыпин был убеждён, что главным внешним рынком сбыта отечественной сельхозпродукции должна и далее оставаться Германия, а поставляемую туда продукцию из приграничных районов Министерство финансов должно освободить от ряда таможенных сборов. Это мнение во многом обусловило его будущую убеждённость в том, что ухудшение экономических и политических отношений с Берлином является крайне нежелательным и может привести к катастрофическим последствиям.

Признанием авторитета Столыпина в вопросах сельского хозяйства являлось то, что 11 марта 1902 года императорским указом Пётр Аркадьевич был утверждён в звании члена-представителя сельского хозяйства Российского сельскохозяйственного совета на текущий год.

Необходимо отдельно остановиться и на деятельности Столыпина в должности почётного мирового судьи по Ковенскому и Инсарскому судебно-мировым округам, должности в определённом смысле не менее важной, чем предводитель дворянства. Здесь он дополнительно подтвердил свою репутацию безупречно честного человека, для которого не имело значения ничего, кроме соблюдения закона.

Честность Столыпина достигала такой степени, что он избегал малейших действий, которые могли породить хотя бы мысль о его личной заинтересованности. Почти фантастически для нашего времени, например, звучит следующая история. Когда Пётр Аркадьевич уже был губернским предводителем дворянства, он получал множество ходатайств с просьбой о строительстве шоссе на Ковно, кратчайший путь которого должен был проходить через принадлежащие ему земли. В этом случае Столыпин получал бы компенсацию от казны, которая серьёзно превышала стоимость отчуждаемой земли. Хотя шоссе действительно было жизненно необходимо для развития экономики края, Пётр Аркадьевич категорически отказался ходатайствовать о его строительстве.

Также все современники единогласно свидетельствовали, что на всех занимаемых должностях Столыпин был абсолютно чужд протекционизму и непотизму и во всех своих решениях (в том числе и кадровых назначениях) исходил исключительно из мотивов государственной пользы.

Можно констатировать, что работа Столыпина в Ковенском уезде была высоко оценена в Петербурге – стало ясно, что его административные способности заслуживают более широкой сферы применения. И на это раз связи и влияние отца были ни при чём. 24 апреля 1898 года Пётр Аркадьевич был назначен (в Западных губерниях губернских предводителей дворянства, как и уездных, боясь усиления польского влияния, также не избирали, а назначали) ковенским губернским предводителем дворянства именно за успешную работу в уезде, ставшую достаточно широко известной в бюрократических кругах.

Своебразным подведением результатов своей работы в уезде (а также выражением принципа всей своей дальнейшей государственной деятельности) может служить прощальная речь Столыпина перед местными чиновниками, преподнёсшими ему на память альбом со своими фотографиями: «Глядя на дорогие для меня лица ваши, я буду вспоминать, как все вы, товарищи мои, – мировые посредники, члены и делопроизводители отдельных присутствий, канцелярские чиновники, каждый в пределах своей работы, воодушевлены были любовью к делу и прилагали все усилия, чтобы тот общий труд, который мы призваны были выполнять, не являлся бы исполнением одной формальности, а достигал бы своей цели, был бы закончен и полезен.

Вот эти общие наши условия и делали нашу работу лёгкой и приятной и оставят во мне навсегда приятную, светлую память и чувство глубокого удовлетворения».

Должность губернского предводителя дворянства была не менее ответственной, чем уездного. Хотя руководитель губернии предводитель не обладал такой полнотой власти и полномочиями, как его уездный коллега, но назвать этот пост безвластным никак нельзя. Как и в уезде, полномочия губернского предводителя далеко не ограничивались только делами дворянского сословия. По своему положению он должен был председательствовать в местном земском собрании, что давало ему возможность управления земствами. По сути, губернский предводитель являлся правой рукой губернатора, получал обширный административный опыт, и недаром потом некоторых губернских предводителей назначали губернаторами.

Насколько можно судить, Столыпину назначение особой радости не доставило – он вообще был абсолютно чужд карьеристским мотивам. Любой пост для него означал, прежде всего, жертвенное служение, иного отношения он просто не понимал, что порождало у современников искреннее недоумение. Как говорил Пётр Аркадьевич: «Это «чиновники» придают такое значение чинам, а я работаю в надежде принести пользу нашей родине, и награда моя – видеть, когда мои начинания идут на благо ближним». У Столыпина в жизни было совершенно иное представление о счастье, нежели богатство и карьера. Вот ещё его слова: «Любовь и труд – вот залог счастья и жизни».

И это была не просто красивая поза. Рюрикович Столыпин мог без труда получить любую почётную синекуру при дворе или любом министерстве. Но он предпочёл заниматься малопрестижной тяжёлой работой в заброшенном уголке империи, жизнь в котором ничем не походила на столичную.

Интересную зарисовку патриархальной жизни Ковно того времени оставила фон Бок: «По бокам улиц тянулись деревянные тротуары, а рядом с ними текли ручейки грязной воды, через которые были перекинуты слегка горбатые мостики. Зимой по замёрзшим ручейкам лихо носились на одном коньке уличные мальчишки. Как я им завидовала! И как досадовала на Эмму Ивановну, немку, сменившую няню Колабину, за то, что она, по непонятным мне тогда причинам, не позволяла присоединиться к ним. Улицы были мощены поразительно выпуклыми булыжниками, по которым тряслись и немилосердно шумели дрожки гарнизонных офицеров, большинство ещё без резиновых шин. Так же тряслись и красные, как бифштекс, щёки полковника Пыжова, когда он, к радости моей и всех гуляющих по бульвару, сам объезжал в шарабане вороного своего жеребца.

Все были знакомы друг с другом, если не лично, то всё же знали, кто это, и появление нового лица на улицах возбуждало толки и пересуды. Когда брали извозчика, тот спрашивал: «Домой прикажете или в гости изволите ехать?»

Лавочки были маленькие, убогие, и выставленные в окнах товары стояли там месяцами, покрытые густым слоем пыли.

Веселье в уличную жизнь вносили солдаты, часто проходившие по городу с музыкой, и ещё больше парады на Соборной площади в торжественные дни высочайших праздников.

Из дома в старом городе, где мы поселились сначала, мы скоро переехали в маленький деревянный домик с большим садом на одной из боковых улиц центральной части города. Улица эта вообще не была мощена, и по городу ходил анекдот, что когда кто-нибудь нанимал извозчика, чтобы ехать к нам в осеннее или весеннее время, тот отвечал: «Если к Столыпиным желаете, лодку нанимайте, а не меня». И я хорошо помню громадную лужу перед нашими окнами».

О работе Столыпина губернским предводителем дворянства можно сказать примерно то же, что о предыдущей работе в уезде. Как и ранее, он не жалел ни сил, ни времени для максимального улучшения положения дел во всех вверенных ему сферах деятельности. Разница заключалась только в том, что в губернии он мог сосредоточиться на вопросах земского самоуправления, что только усилило его уверенность в том, что Россия нуждается в кардинальном реформировании системы власти, включая передачу максимума властных полномочий от центра на места. Также ещё более укрепилась столыпинская уверенность в необходимости дать крестьянам возможность свободно выходить из общины с закреплённой землей. Дополнительно этому способствовало то, что, будучи жителем приграничной губернии, он видел, на каком высоком уровне находится сельское хозяйство в соседней Германии с её крупными современными хозяйствами и полным отсутствием рудиментарного института крестьянской общины.

Глава III Гродненский губернатор

… пребывание мое здесь, в Гродно, похоже было на прекрасный сон и как сон оно было слишком коротковременным.

П. А. Столыпин

Учитывая, что энергичный губернский предводитель дворянства был в то время, в отличие от эпохи Александра II, скорее исключением (большинство из них рассматривало свою должность больше как синекуру), то не удивительно, что многолетняя успешная деятельность Столыпина в Ковенской губернии привлекала внимание руководства МВД. Руководители министерства тщательно пытались подыскать для назначения на ключевые посты в системе государственного управления людей энергичных и безупречно честных. Особенно активно процесс подбора новых кадров начался при новом министре внутренних дел Вячеславе Константиновиче фон Плеве, возглавившем в апреле 1902 года министерство после убийства своего предшественника Дмитрия Сергеевича Сипягина эсеровским боевиком Степаном Балмашевым. При этом Вячеслав Константинович, благодаря своим огромным возможностям, имел объективную информацию о положении на местах и прекрасно знал положение дел в каждой губернии.

Здесь уместно сказать несколько слов о фон Плеве, который усердными стараниями сначала современной ему либерально-оппозиционной и революционной прессы, а потом и советской историографии был предельно демонизирован. Какие только обвинения не выдвигались в адрес одного из наиболее талантливых и прозорливых государственных деятелей России, но ни одно из них не имело хоть сколько-нибудь убедительных документальных подтверждений. Например, одним из самых страшных обвинений в адрес фон Плеве было обвинение в организации печально знаменитого кишиневского погрома 1903 года, когда было убито более 40 человек, несколько сот ранено и разрушено более 1500 домов. Но имеющиеся документы неопровержимо свидетельствуют о том, что обвинения власти (и в том числе лично министра внутренних дел) в организации погрома являются сознательной клеветой. На самом деле погром стал возможен лишь благодаря растерянности местных властей, их боязни взять на себя ответственность за решительные действия против погромщиков. После того как в МВД была получена информация о массовом погроме (масштабы которого губернатор Рудольф Самойлович фон Раабен хотел скрыть от Петербурга), фон Плеве отдал приказ немедленно самыми суровыми методами прекратить насилие, что и было выполнено. И только благодаря принципиальной позиции министра внутренних дел виновные в бездействии власти понесли реальное наказание (в том числе были сняты с должностей губернатор, ряд полицейских и военных начальников). Что касается его отношения к погромам в целом, то как министр он предпринимал все необходимые меры, чтобы покончить с этим позорным явлением, и ни о какой причастности МВД к ним не могло быть и речи. Полную невиновность фон Плеве была вынуждена подтвердить даже Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, делавшая всё возможное, чтобы найти уличающие убитого министра документы.

Аналогична история с мифической фразой «нам нужна маленькая победоносная война, чтобы удержать Россию от революции» и приписыванием фон Плеве ключевой роли в подготовке войны с Японией (ставшей прологом революции). На самом деле министр внутренних дел никогда ничего подобного не произносил – фраза была просто выдумана Витте. Бывший премьер не отличался чистоплотностью при сведении счётов со своими врагами (к которым относил также и Столыпина), в том числе он сделал свои предельно субъективные мемуары орудием личной мести.

Также следует отметить, что фон Плеве сделал головокружительную карьеру только благодаря своим способностям. У него никогда не было высокопоставленных покровителей – лишь незаурядный ум, воля и решительность. Кроме того, как и Столыпина, фон Плеве отмечала исключительная личная честность, что отмечали даже его враги.

Будущий министр родился в уездном городе Мещовск Калужской губернии в семье гимназического учителя из обрусевших немцев. После окончания юридического факультета Московского университета начал службу в прокуратуре, где снискал всеобщее уважение как своей принципиальностью и честностью, так и высоким профессионализмом. В 1879 году, без всякой протекции, фон Плеве назначается на чрезвычайно ответственный пост прокурора Петербургской судебной палаты, где, не боясь покушения террористов, проявил решимость в борьбе с захлестнувшим Россию народовольческим террором. Уже тогда его работа была замечена императором Александром II, указавшим на фон Плеве министру внутренних дел (фактически в то время диктатору России) генералу от кавалерии генерал-адъютанту Михаилу Тариэловичу Лорис-Меликову как на государственного деятеля с большой будущностью.

После трагедии цареубийства 1 марта 1881 года фон Плеве был назначен исполняющим обязанности прокурора в Особом присутствии Правительствующего Сената «для ведения дел о государственных преступлениях и о злодеянии 1 марта», а потом директором Департамента государственной полиции. Именно благодаря действиям фон Плеве были добиты остатки народовольческих организаций и угроза революционного террора была ликвидирована на длительный период. В 1885 году фон Плеве назначается товарищем министра внутренних дел, а последняя его должность перед назначением главой МВД – министр-статс-секретарь Великого княжества Финляндского с оставлением в должности государственного секретаря.

Фон Плеве железной рукой подавлял революцию на всех занимаемых им постах, но при этом понимал, что одними репрессивными мерами ограничиваться нельзя. Он был сторонником проведения системных реформ как в области управления, так и в социально-экономической сфере. Как и Столыпин, фон Плеве понимал, что крестьянская община не давала подняться своим наиболее трудолюбивым и предприимчивым членам. Судя по всему, министр внутренних дел взял тот же курс, что позднее и Столыпин, – на содействие свободному выходу из общины всем желающим (хотя в целом поддерживал существование общины, считая необходимым лишь проведение её некоторого реформирования). Фон Плеве сделал только первые шаги в направлении видоизменения общины, но уже то, что благодаря ему была отменена круговая порука для её членов, стало серьёзным продвижением вперед для облегчения создания крепких крестьянских хозяйств.

Другой составной частью реформаторского плана фон Плеве было то, что он считал необходимым резко усилить полномочия губернаторов, до того слишком зависимых от указаний из Петербурга. При этом он крайне критически относился к возможностям земств, считая, что Россия не готова к широкому местному самоуправлению. Впрочем, схожими были убеждения даже некоторых политических сторонников Столыпина (но, конечно, не его самого), относившихся к земствам с явной опаской, как к имеющим в своём составе слишком много радикальных элементов. Например, влиятельная газета «Киевлянин» (считавшаяся чем-то вроде столыпинского официоза) уже значительно позже писала по этому вопросу: «Вообще, не следует в России строить слишком демократическое земство, ибо это означило бы загромоздить земское собрание малограмотным элементом… быть может, было бы целесообразно поручить часть представительства крестьянской земли русскому поместному землевладению и часть духовенству, ибо русское поместное землевладение и духовенство должны быть, и об этом никогда не следует забывать естественным представителям темной массы, хорошо чувствующей свои нужды, но не имеющей понятия о способах их защиты».

Реформаторскими были убеждения фон Плеве и в рабочем вопросе, постепенно приобретавшем всё более важное значение. Министр считал, что самодержавное государство, пользуясь своим, по его мнению, надклассовым характером, должно содействовать улучшению положения рабочих и ликвидации межклассового противостояния в целом.

Одновременно необходимым условием проведения любых реформ фон Плеве считал жесточайшее подавление любых революционных выступлений и беспощадную борьбу с терроризмом. Понятно, что как революционеры, так и либеральная оппозиция ненавидели фон Плеве, и его смерть от бомбы эсеровского террориста Егора Созонова в 1904 году была встречена с открытым ликованием.

Чтобы получить о незаурядной личности фон Плеве более полное представление, приведём политическую и личностную характеристику главы МВД со стороны его соратника (назначенного министром управляющим земским отделом МВД) Владимира Иосифовича Гурко, которая, на наш взгляд, является наиболее объективной. По словам Гурко (ставшего товарищем министра внутренних дел уже при Столыпине): «Плеве отнюдь не был индифферентом, он искренне и глубоко любил Россию, глубоко задумывался над её судьбами, сознавал всю тяжесть того кризиса, который она переживала, и добросовестно стремился найти выход из него. Убеждённый сторонник сильной и неограниченной монархической власти, Плеве был того мнения, что ни русский народ в целом, ни, быть может, в особенности его интеллигентские слои недоразвились не только для самостоятельного управления государством, но даже до широкого участия в его строительстве. Русский народ – его серая земледельческая масса – ему представлялся в виде загадочного сфинкса, и он любил говорить, что будущее России зависит от того, насколько государственной власти удастся верно разгадать его затаенную сущность.

Задумываясь над будущими судьбами России, Плеве, по-видимому, представлял себе, что вернейшим способом обеспечения её спокойного и правильного развития является, прежде всего, усовершенствование правительственного механизма. Прямо он этого, однако, не высказывал, так как ум его, несомненно, постигал, что жизнь народов зависит от их органических свойств, а не от механических надстроек над нею. Но это положение, при всей его непреложности, было для него лишь теоретическим и умозрительным; реально он сосредотачивал свои помыслы именно на этой стороне народной жизни. При этом он вполне сознавал, что русский управительный механизм не успевал развиваться и совершенствоваться в соответствии с новыми, выдвигаемыми народной жизнью, потребностями. К личному составу администрации Плеве относился при этом критически. Обладая природной, обостренной службой в прокуратуре и по департаменту полиции способностью знать закулисную жизнь и всю подноготную большинства лиц, занимавших сколько-нибудь крупные должности в бюрократическом мире (в связи с этим понятно, почему его внимание привлёк предводитель дворянства из Ковенской губернии. – Авт.), он не прочь был при случае рассказать про них какой-нибудь пикантный анекдот, из которого становилось ясно, что расценивает он их невысоко…

Приобретённая Плеве репутация сурового и даже жестокого человека также отнюдь не справедлива. При внешней суровости, подчеркнутой величавости и некоторой замкнутости – экспансивности Витте в нём вовсе не было – он на деле отличался отзывчивостью к чужому горю; душевной черствости в нём совершенно не было. Подчинённых своих он, правда, считал нужным держать в некотором страхе, причём не мог воздержаться от едкого по их адресу юмора, почему вообще не пользовался в их среде симпатиями. Однако людей, умевших ему отвечать и оберегавших собственное достоинство, он, безусловно, предпочитал людям подобострастным и по отношению к ним изменял своё отношение (ещё один фактор, объясняющий, почему Столыпин был выделен фон Плеве. – Авт.). Низкопоклонством и хотя бы безответным выслушиванием его едких замечаний и сарказмов его нельзя было взять. Наоборот, таких людей он презирал, причём резкость его обращения с ними увеличивалась».

Известно, что фон Плеве высоко отзывался о Столыпине. Единственное, что он отмечал, его склонность к «фразе и позе». Впрочем, вероятно, на неизменно саркастично настроенного министра такое впечатление произвело то, что Пётр Аркадьевич в случае несогласия с указаниями начальства последовательно отстаивал свою точку зрения.

Вполне логично, что в апреле 1902 года, после ставшего шоком для России (ранее подавляющему большинству казалось, что опасность террора после уничтожения «Народной воли» больше никогда не вернётся) убийства Сипягина, царь доверил МВД именно фон Плеве. Николай II не сомневался в том, что у того «не будут дрожать руки» в борьбе с вновь поднявшим голову революционным террором. В свою очередь, фон Плеве понимал, что времени у него для проведения эффективных мер крайне мало, поэтому следовало, насколько это было возможно в условиях забюрократизированной системы управления, расставить по губерниям людей, на которых мог опереться шеф МВД.

Исходя из вышесказанного, вполне понятны причины, почему новый министр внутренних дел правительственной телеграммой срочно вызвал в Петербург Столыпина из германского города Бад-Эльстер, где тот с семьей находился на отдыхе, и предложил ему должность гродненского губернатора (предыдущий губернатор Николай Петрович Урусов перед этим был назначен полтавским губернатором). Хотя для Столыпина это и стало полной неожиданностью, он не сомневался и последовал сформулированному в «Капитанской дочке» принципу: «на службу не напрашивайся, от службы не отказывайся». Предводитель ковенского дворянства ясно видел, что империя вступила в эпоху новых потрясений, и считал, что не имеет морального права отказаться от назначения, сулившего ему, как минимум, лишь трудности и неудобства. И вот назначение свершилось. 30 мая Николай II подписал указ следующего содержания: «Ковенскому Губернскому предводителю Дворянства, Двора нашего в звании Камергера, Статскому Советнику Столыпину Всемилостивейше повелеваем быть Исправляющим должность Гродненского губернатора, с оставлением в придворном звании». Так Столыпин стал самым молодым, на то время, губернатором в империи…

Для глубоко провинциального Гродно назначение нового губернатора из Рюриковичей, пользовавшегося уже определённой известностью в столице, стало незаурядным событием – его приезда ожидали со смешанным чувством надежды и страха. Вот как «Гродненские епархиальные ведомости» описывали приезд Столыпина во вверенную ему губернию: «21 июня в 3 часа пополудни изволил прибыть в г. Гродну к месту новой службы в должности губернатора Гродненской губернии бывший губернский предводитель дворянства Ковенской губернии, камергер Двора Его Императорского Величества Пётр Аркадьевич Столыпин. С вокзала Его Превосходительство проследовал в кафедральный Софийский собор, где был встречен кафедральным протоиереем Н. Диковским, ключарём собора М. Белиной и церковным старостой. Приложившись к местным святыням, г. губернатор изволил поинтересоваться историей собора, его святынями, его средствами и материальным обеспечением соборного притча. В тот же день Его Превосходительство посетил преосвященного Иоакима, епископа Гродненского и Брестского. Затем Его Преосвященство нанёс визит губернатору в 5 часов вечера. 22 июня в 11 часов г. губернатор изволил принять православное городское духовенство во главе с кафедральным протоиереем и редактором «Гродненских епархиальных ведомостей» Николаем Диковским. В 12 часов того же дня в губернаторском доме состоялось представление его превосходительству инославного духовенства и служащих в гражданских учреждениях г. Гродны».

Заметим, что на упомянутой встрече в губернаторском доме Столыпин дал ясно понять присутствующим, что теперь в крае появилась твёрдая власть. Процитируем ключевой тезис его речи: «Будучи назначен исполняющим должность гродненского губернатора, я прежде всего выражаю твёрдую уверенность, что мои с вами служебные отношения установятся в скором времени к обоюдному нашему удовольствию. Убеждён в этом, так как полагаю, что прислушиваясь к искренне высказанному верному мнению и относясь с уважением к мирному труду, начальник губернии тем самым приобретает право требовать неуклонного и добросовестного исполнения своих решений. Что же касается ведомств, мне не подчинённых, то от представителей их я ожидаю помощи и содействия в общей нашей работе, состоящей в проведении здесь русских государственных начал».

Прежде чем рассказать о работе Столыпина в Гродно, зададимся вопросом: почему фон Плеве решил предложить Столыпину именно Гродненскую губернию? Думается, что его логика достаточно очевидна. Хотя губерния была одной из самых маленьких в империи (состояла только из девяти уездов), она входила в число наиболее проблемных в силу своего пёстрого этнического состава. Чтобы справиться с её управлением, губернатор уже должен был иметь определённый опыт руководства территорией со сложным этническим и конфессиональным составом.

Уроженец Гродненской губернии, известный белоэмигрантский публицист и философ, Иван Лукьянович Солоневич (автор известных книг «Россия в концлагере» и «Народная монархия»), чей отец при Столыпине редактировал «Гродненские губернские ведомости», оставил любопытную оценку положения в губернии перед приездом нового губернатора: «Край, сравнительно недавно присоединённый к империи и населённый русским мужиком. Кроме мужика, русского там не было ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа, и интересы России. Тышкевичи, Мицкевичи и Сенкевичи – все они примерно такие же белорусы, как и я. Но они продались. Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии, даже без пролетариата и без ремесленников… масса настроена революционно. Было очень трудно доказать читателям Чернышевского, Добролюбова… и Милюкова тот совершенно очевидный факт, что ежели монархия отступит, то их, этих читателей, съедят…

Вот губернатор. Он обязан поддерживать русского мужика против польского помещика. Но сам-то он – помещик.