Мои Службы

      Узрев его впервые у стола - уральского ведмедя над кружевом "Известий", мы с Ивановым одновременно усмехнулись. Что думал Иванов - не знаю, я же в ту секунду знала: "Завтра не приду, и послезавтра не приду, и после-послезавтра не приду. 5уду стирать и писать".
      Не приходила не три дня, а шесть. На седьмой являюсь. Стол чист - ни одной вырезки: как языком слизано. Иванова ни признака. Медведь, расставив локти, один царствует.
      Я, обеспокоенно:
      - А где Иванов? Где вырезки?
      Медведь, сияя:
      - Иванова я с тех пор в глаза не видал! Я здесь целую неделю один восседал.
      Я, в ужасе:
      - Но вырезки? Журнал вели? Он, блаженно: - Какое- журнал! Все в корзине! Попытался было - перо плохое, бумага праховая, пишу - сам не разбираю. И такой сон на меня напал... К весне, должно быть.
      (Я, мысленно; "Врешь, медведь, к зиме"!)
      Он, продолжая:
      - Ну, думаю, была-не была! Сгреб это я их, простыни-то эти, и в корзину. Утром прихожу - пусто. Должно быть, уборщица сожгла. И каждый день так. Маленькие все целы, для вас берег.
      Выдвинут ящик: сонм белых бабочек!
      И я, обольщенная строчкой и уже оторвавшись: мысленно:
      "Сонм белых бабочек! Раз, два... четыре...
      ( - нет! - )
      Сонм белых девочек! раз, две, четыре...
      Сонм белых девочек - да нет - в эфире
      Сонм белых бабочек! Прелестный сонм
      Великих маленьких княжон...
      и, огрызаясь, к "сотруднику":
      - Сейчас мы все это восстановим... (мысленно; кроме великих княжон!) разберите хронологически.
      Он: - Как это?
      Я:- По числам. Ну, 5"ое февраля. Римское II - это февраль, Вам ясно? 1 - январь, II - февраль...
      Не дышит и не мигает.
      -Тогда, постойте... Тогда просто пишите письмо домой. Берите перо и пишите: "Милая мама, мне здесь очень скучно и голодно"... в этом роде, или наоборот: "Мне здесь очень весело и сытно". Потому что, иначе она огорчится. А я сейчас буду восстанавливать статьи Стеклова и Керженцева.
      Он, восхищенно: - Из головы?!
      Я: - Не из сердца же!
      И, махом: "В статье от 5-го февраля 1919 г. "Бслогвардейщина и белый слон"' товарищ Керженцев утверждает"...
      -------------------
      Перекочевываем на новое пепелище, - из дома Ростовых на Иерусалимское подворье. Целых десять дней перебираемся. Докрадываем остатки ростовско-соллогубовского добра. Я взяла себе на память тарелку с гербом. В кирпично-красном поле - ' Никогда не существовавшей' (примеч. М. Цветаевой), борзая. Лирическая кража, даже рыцарская: тарелка не глубокая и не мелкая, по нынешнему времени - явно для полужидкой воблы) а дома у меня на ней будет стоять чернильница.
      Бедные соллогубовские эльзевиры! В раскрытых ящиках! Под дождем! Пергаментные переплеты, французские витиеватые литеры... Свозят возами. Библиотечной комиссией заведует Брюсов Везут: диваны, комоды, люстры. Рыцари мои остаются. Вписанные в стену портреты, кажется, тоже. На месте - дележ. Ревностный спор "столов".
      - Это нашему заведующему! "
      -Нет, нашему!
      - У нас стол карельской березы, к нему и кресло.
      - Вот именно потому, что у вас стол, у нас будет кресло!
      - Но нельзя же разбивать гарнитур!
      Я, сентенциозно:
      - Можно разбивать только головы!
      "Столы" бескорыстны, - мы все равно ничего не получим. Все в кабинеты заведующих, влетает мой белый негр:
      - Товарищ Эфрон! Если бы вы знали, как у Ц-лсра хорошо! Секретер красного дерева, ковер, бронзовые 6ра! Точно в старое время! Хотите, посмотрим?
      Бежим через этажи. Комнаты No Отдел такой-то... Кабинет заведующего. Входим, Негр торжествующе:
      - Ну?
      - Ему бы подушку под ноги и болонку...
      - Будет с него и кота!
      В глазах веселящийся бес.
      - Товарищ Эфрон! Поймаем ему кота! Тут в 18-ой квартире есть. А? Я, лицемерно:
      - Но он здесь все загадит.
      - Вот этого-то я и хочу! Громилы проклятые!
      Через три минуты кот выкраден и заперт. "Служба" кончена. Летим, родства не помня, со всех шести этажей.
      - Товарищ Эфрон! Малиновая оттоманка-то, а?
      - А графинины ковры-то, а? Вдогон диаболнческое мяуканье мстителя.
      - ---------------
      Три насущных М.
      - Ну, как довезли картошку?
      - Да ничего, муж встретил.
      - Вы знаете, надо в муку прибавлять картошку: 2/3 картошки, 1/3 муки.
      - Правда? Нужно будет сказать матери.
      У меня: ни матери, ни мужа, ни муки.
      ---------------
      Мороженая картошка.
      - Товарищ Эфрон! Картошку привезли! Мороженая!
      Узнаю, конечно, позже всех, но дурные вести - всегда слишком рано.
      "Наши" уехали в экспедицию, сулили сахарные россыпи и жировые залежи, проездили два месяца и привезли... мороженую картошку! По три пуда на брата. Первая мысль: как довезти? вторая: как съесть? Три пуда гнили.
      Картошка в подвале, в глубоком непроглядном склепе. Картошка сдохла, и ее похоронили, а мы, шакалы, разроем и будем есть. Говорят, привезли здоровую, но потом вдруг кто-то "запретил", а пока запрет сняли, картошка, сперва замерзнув, затем оттаяв, сгнила. На вокзале пролежала три недели.
      Бегу домой за мешками и санками. Санки - Алины, детские, бубенцовые, с синими вожжами, - мой подарок ей из Владимирского Ростова. Просторное плетение корзиночкой, спинка обита кустарным ковром. Только двух собак запрячь - и айда! - в северное сияние...
      Но собакой служила я, северное сияние же оставалось позади: ее глаза! Ей тогда было два года, она была царственна. ("Марина, подари мне Кремль!" пальцем указывая на башни.) Ах, Аля! Ах, санки по полуденным переулкам! Моя тигровая шуба (леопард? барс?), которую Мандельштам, влюбившись в Москву, упорно величал боярской. Барс! Бубенцы!
      У подвала длинный черед. Обмороженные ступени лестницы, Холод в спине: как втащить? Свои руки, - в эти чудеса я верю, но три пуда вверх! По тридцати упирающимся и отбрасывающим ступеням! Кроме того, один полоз сломан. Кроме того, я не уверена в мешках. Кроме всего, я так веселюсь, что - умри! - не помогут.
      Впускают партиями: по десяти человек. Все - парами, мужья прибежали со своих служб, матери приплелись. Оживленные переговоры, планы: тот обменяет, этот два пуда насушит, третий в мясорубку пропустит (это три пуда-то?!) есть собираюсь, очевидно, только я.
      - Товарищ Эфрон, добавочные брать будете? На каждого члена семьи полпуда. У вас сеть удостоверение на детей?
      Кто-то:
      - Не советую! Там одна слизь осталась.
      Кто-то еще:
      - Загнать можно!
      Продвигаемся. Охи, выдохи, временами - смех: в темноте чьи-то руки встретились: мужская и женская. (Мужская с мужской - не смешно.) Кстати, откуда это веселяшее действие Эроса на малых сих? Вызов? Самооборона? Скудость средств выявления? Робость под прикрытием легкости? Дети ведь, испугавшись, тоже часто смеются. "L'аmour n еst ni joyeux tendre".
      А может быть- вернее всего - никакого аmоur, просто неожиданность: мужская с мужской - ругань- мужская с женской - смех. Неожиданность и безнаказанность.
      Говорят о предстоящем суде над сотрудниками, представили огромные счета и на закупленное и на прожитое : какие-то постои, подводы, извозчики... Себе, конечно, нахватали всего.
      - Вы заметили, как такой-то отъелся?
      - А такой-то? Щеки лопаются!
      Впустили. Навстречу ошалелая вереница санок. Полозья по ногам. Окрики. Тьма. Идем по лужам. Запах поистине тлетворный.
      - Да посторонитесь же!!!
      - Товарищ! Товарищ! Мешок лопнул!
      Хлипь. Хлябь. Ноги уходят по щиколку. Кто-то, тормозя весь цуг, яростно разувается: валенки насквозь' Я давно уже не чувствую ног. -Да свет-то когда-нибудь - будет?!
      - Товарищи! Удостоверение потеряла! Ради всего святого - спичку! Вспыхивает. Кто-то на коленях, в воде, беспомощно разгребает слизь
      - А вы в карманах поищите! - Вы, может, дома забыли? Да разве тут найдешь?! - Продвигайтесь! Продвигайтесь! Товарищи, встречная партия! Поберегись!!!
      И - прогал. Прогал и водопад. Квадратная дыра в потолке сквозь которую дождь и свет. Хлещет, как из дюжины труб. - Потонем! - Прыжки, скачки, кто-то мешок упустил, у кого-то в проходе санки завязли. - Господи!
      ------------
      Картошка на полу: заняла три коридора. В конце более защищенном, менее гнилая. Но иного пути к ней, кроме как по ней же нет. И вот: ногами, сапогами. Как по медузьей горе какой-то. Брать нужно руками: три пуда. Но оттаявшая слиплась в чудовищные гроздья. Я без ножа. И вот, отчаявшись (рук не чувствую) - Любовь - не веселье и нежность (фр.), какую попало: раздавленную, мороженую, оттаявшую... Мешок уже не вмещает. Руки, окончательно окоченев, не завязывают. Пользуясь темнотой, начинаю плакать, причем тут же и кончаю.
      - На весы! На весы! Кому на весы?!
      Взваливаю, тащу.
      Развешивают два армянина, один в студенческом, другой в кавказском. Белоснежная бурка глядит пятнистой гиеной. Точно архангел коммунистического Страшного Суда! (Весы заведомо врут!)
      - Товарищ барышня! Не задерживай публику!
      Ругань, пинки. Задние напирают. Я загромоздила весь проход. Наконец, кавказец, сжалившись - или рассердившись, откатывает мой мешок ногой. Мешок слабо завязанный, рассыпается. Клюканье. Хлипанье. Терпеливо и не торопясь подбираю.
      ----------------
      Обратный путь С картошкой. (Взяли только два пуда, третий утаили.) Сначала беснующимися коридорами, потом сопротивляющейся лестницей, слезы или пот на лице, не знаю.
      И не знаю, дождь иль слезы
      на лице горят моем...
      Может, и дождь! Дело не в этом! Полоз очень слаб, расщепился посредине, навряд ли доедем. (Не я везу санки, вместе везем. Санки - сподвижник по беде, а беда - картошка. Собственную беду везем! )
      Боюсь площадей. Арбатской не миновать. Можно было с Пречистенского переулками, но там спуталась бы. Ни снега, ни льда: везу по воде, местами по сухому. Задумчиво любуюсь на булыжники, уже розовые..
      - О, как все это я любила!
      Вспоминаю Стаховича. Увидь он меня сейчас, я бы неизбежно сделалась для него предметом гадливости. Все, вплоть до лица, в подтеках. Я не лучше собственного мешка. Мы с картошкой сейчас - одно.
      - Да куда ты пре-ешь! Нешто это можно - прямо на людей ! Буржуйка бесхвостая!
      - Конечно, бесхвостая, - только черти хвостатые!
      Кругом смех. Солдат, не унимаясь:
      - Ишь, шляпку нацепила! А морду-то умыть...
      Я, в тон, указывая на обмотки:
      - Ишь, тряпки нацепил!
      Смех растет. Я, не желая упустить диалога, останавливаюсь, якобы поправляя мешок.
      Солдат, расходясь:
      - Высший класс называется! Интеллихенция! Без прислуги лица умыть не могут!
      Какая-то баба, визгливо: - А ты мыла дай! Мыло-то кто измылил? Почем мыло-то на Сухаревой, знаешь?
      Кто-то из толпы:
      - Чего ему знать? Ему казенное идет! А вы, барышня, картошку несете?
      - Мороженую. На службе дали.
      - Известно, мороженую- хорошая-то самим нужна! Подсобить, что ли?
      Толкаю вожжи напрягаются, еду. Пощади голос бабы ... солдату:
      - Что ж она, что в шляпе, не человек, что ли?
      Рас-су-ди-ил!
      ------------
      Итог дня: два чана картошки. Едим все: Аля, Надя, Ирина, я, Надя Ирине, лукаво:
      - Кушай, Ирина, она сладкая, с сахаром.
      Ирина, тупясь и отворачиваясь: - Ннне...
      ---------------
      20 марта, Вместо "Монпленбеж", задумавшись, пишу "Монплэзир" (Мопр1аisir вроде маленького Версаля XVIII в ).
      Благовещение 1919 г.
      Цены:
      1 ф муки-- 35 р
      1 ф картошки - 10 р
      10 ф моркови - 7 р 50 к
      1 ф луку - 15 р
      селедка -. 25 р
      (Жалованье - ставки у нас еще не прошли - 775 руб в месяц.)
      ---------------
      25-го апреля 1919 г.
      Ухожу из Комиссариата. Ухожу потому что не могу составить классификации. Пыталась, из жил лезла, - ничего. Не понимаю Не понимаю, чего от меня хотят: "Составьте, сопоставьте, рассортируйте... Под каждым делением - подразделение". Все в одно слово, как спелись. Опросила всех: от заведующего отделом до одиннадцатилетнего курьера - "Совсем просто". И, главное, никто не верит, что не понимаю, смеются.
      Наконец, села к столу, обмакнула перо в чернила, написала: ЭПИЛОГ:
      7-го июля 1919 г.
      Вчера читала во "Дворце Искусств" (Поварская, 53, д Соллогуба, моя бывшая служба) - "Фортуну". Меня встретили хорошо, из всех читавших - одну рукоплесканиями. (Оценка не меня, а публики.)
      Читали, кроме меня: Луначарский - из швейцарского поэта Карла Мюллера, переводы; некий Дир Туманный ~ свое собственное, т. е. Маяковского, - много Даров Туманных и сплошь Маяковский! Луначарского я видела в первый раз. Веселый, румяный, равномерно и в меру выпирающий из щеголеватого френча. Лицо средне-интеллигентское: невозможность зла. Фигура довольно круглая, но "легкой полнотой" (как Анна Каренина). Весь налегке. Слушал, как мне рассказывали, хорошо, даже сам шипел, когда двигались. Но зала была приличная.
      "Фортуну" я выбрала из-за монолога в конце"
      ...Так нам и надо за тройную ложь
      Свободы, равенства и братства!
      Так отчетливо я никогда не читала.
      ...И я, Лозэн, рукой белей чем снег.
      Я подымал за чернь бокал заздравный!
      И я, Лозэн, вещал, что полноправны
      Под солнцем дворянин и дровосек!
      Так ответственно я никогда не дышала. (Ответственность! Ответственность! Какая услада сравнится с тобой! И какая слава?! Монолог дворянина - в лицо комиссару, - вот это жизнь! Жаль только, что Луначарскому, а не... хотела написать Ленину, но Ленин бы ничего не понял, а не всей Лубянке, 2!)
      Чтению я предпослала некое введение: кем был Лозэн, кем стал и от чего погиб.
      По окончании стою одна, с случайными знакомыми. Если бы не пришли, одна. Здесь я такая же чужая, как среди квартирантов дома, где живу пять лет, как на службе, как когда-то во всех семи русских и заграничных пансионах и гимназиях, где училась, как всегда - везде
      --------
      Читала в той самой розовой зале, где служила. Люстра просияла (раньше была в чехле). Мебель выплыла. Стены прозрели бабками. (И люстры, и мебель, и прабабки, и предметы роскоши, и утварь . - . вплоть до кухонной посуды, -все обратно отбито "Дворцом Искусств" у Наркомнаца. Плачьте, заведующие!)
      В одной из зал - прелестная мраморная Психея. Настороженность души и купальщицы. Много бронзы и много тьмы. Комнаты насыщенны. Тогда, в декабре, они были голодные: голые. Такому дому нужны вещи. Вещи здесь меньше всего вещественность. Вещь непродажная - уже знак. А за знаком - неминуемо смысл. В таком доме они - смыслы.
      ----------
      Поласкалась к своим рыцарям.
      -----------
      14-го июля 1919 г.
      Третьего дня узнала от Бта, что заведующий "Дворцом Искусств". Ров, оценил мое чтение "Фортуны" - оригинальной пьесы, нигде не читанной, чтение длилось 45 мин, может больше, в 60 руб.
      Я решила отказаться от них - публично - в следующих выражениях: "60 руб эти возьмите себе - на 3 ф картофеля (может быть, еще найдете по 20 руб!) - или на 3 ф малины - или на 6 коробок спичек, а я на свои 60 руб пойду у Иверской поставлю свечку за окончание строя, при котором так оценивается труд".
      Москва, 1918-1919