Конец третьего рейха

      О готовности к приему пленных донести к 18.00 1.5.45".
      Возвращаюсь в комнату переговоров. Время - 4 часа 40 минут. От усталости и бессонницы в голове шум. Непривычная работа быстро утомляет.
      Сажусь за стол против Кребса. Чувствую, что за время моего отсутствия он обдумал положение и подготовил какие-то новые аргументы в защиту своих, вернее геббельсовских, предложений. Он заговорил первым, снова настаивая на временном перемирии.
      - Я не имею возможности вести иные переговоры, - заявил он, - я только уполномоченный и не могу отвечать за свое правительство. В ваших интересах вести их с новым правительством Германии. Мы знаем, что немецкое правительство - пас (и сам засмеялся). Сильны вы - мы это знаем, и так думаете вы сами...
      Это уже ход ферзем. Кребс пускает в дело главную фигуру. Давать ему спуску за навязчивость нельзя. Он явно хочет втянуть меня в обсуждение вопроса о перемирии.
      - Вы должны понять, господин генерал, - сказал я, - что мы знаем, чего вы хотите от нас. Вы намереваетесь предупредить, что будете продолжать борьбу, точнее, бессмысленное сопротивление, которое увеличит число напрасных жертв. Я задаю вам прямой вопрос: в чем смысл вашей борьбы?
      Несколько секунд Кребс смотрел на меня молча, не зная, что сказать, затем выпалил:
      - Мы будем бороться до последнего.
      Я не мог сдержать иронической улыбки.
      - Генерал, что у вас осталось, чем, какими силами вы хотите бороться? Затем, после небольшой паузы, добавил: - Мы ждем полной капитуляции.
      - Нет! - воскликнул Кребс. Потом со вздохом сказал: - В случае полной капитуляции мы юридически не будем существовать как правительство.
      Переговоры утомляли все больше. Ясно: Кребс имеет задачу убедить нас признать "новое" правительство. Без согласия Геббельса и Бормана он не может изменить высказанных им предложений и будет твердить одно и то же. В его словах, во всем поведении чувствовалась безнадежность, но он не уходил, чего-то ждал от меня. Возможно, объявления, что я разговариваю с ним, как с пленником.
      По ходу событий на участках, где не прекращался огонь, чувствовалось, что сплошного сопротивления противника по всему фронту окружения уже нет. Сопротивляются лишь отдельные гарнизоны и отряды войск СС, пока еще довольно сильные. Они обороняются в правительственных кварталах, на вокзалах, в рейхстаге и в бункерах на территории зоологического сада.
      Мне принесли письмо из одного иностранного посольства, в котором глава миссии благодарил советские войска за внимательное отношение к членам миссии.
      Стрелки часов показывали пять утра. Я не выдержал и заявил Кребсу:
      - Вы настаиваете на перемирии и ведении переговоров о мире в то время, когда ваши войска капитулируют, когда ваши солдаты и офицеры сотнями и тысячами сдаются в плен.
      Кребса передернуло.
      - Где? - быстро спросил он.
      - Везде.
      - Без приказа? - удивился Кребс.
      - Наши наступают - ваши сдаются.
      - Может быть, это отдельные явления? - цеплялся за соломинку немецкий генерал.
      И как раз в этот миг донесся грохот залпа "катюш". Кребс даже съежился.
      Беру газету и читаю вслух сообщение агентства Рейтер о неудачном дипломатическом маневре. Гиммлера, который с помощью Бернадотта - члена шведской королевской семьи - стремился вступить в переговоры с влиятельными, людьми Англии и с британским правительством. Гиммлер через Бернадотта передавал, что фюрер конченный человек, как политически, так и физически.
      - "В сложившейся ситуации, - читал я, - руки у меня свободны. Желаю предохранить возможно большую часть Германии от русского вторжения, я готов капитулировать на Западном фронте, чтобы тем самым войска западных держав смогли как можно быстрее продвинуться на восток. В противоположность этому я не намерен капитулировать на Восточном фронте. Я всегда был и остаюсь заклятым врагом большевизма". Так заявил Гиммлер англичанам, - заметил я и продолжал читать:
      - "Благодаря вмешательству Советского правительства американцы и англичане отказались вести с Гиммлером сепаратные переговоры, о чем поставили в известность Советское правительство..."
      Смотрю на неудачливого парламентера. Кребс явно удручен. Глядя в пол, он бормочет:
      - Гиммлер на это не был уполномочен. Мы этого боялись. Гиммлер не знает, что фюрер покончил с собой.
      - Но ведь вам известно, что Гиммлер по радио назначал пункты для сепаратных переговоров с нашими союзниками?
      - Это частное мероприятие, - ответил Кребс, - на других основаниях. - И, помолчав, добавил: - В случае полной капитуляции мы не сможем избрать свое правительство.
      Немец-переводчик вмешивается в разговор;
      - Берлин решает за всю Германию.
      Кребс его тут же обрывает:
      - Я сам говорю по-русски не хуже вас. - И, обращаясь ко мне уже на русском языке быстро заговорил: - Я боюсь, что убудет организовано другое правительство, которое будет против решений Гитлера. Я слушал только радио Стокгольма, но мне показалось, что переговоры Гиммлера с союзниками зашли далеко.
      Этими словами Кребс выдал себя с головой. Руководство третьего рейха знало о переговорах Гиммлера, оно было убеждено, что наши союзники соблазнятся на предложение Гиммлера, а Советское правительство примет предложение Геббельса Бормана. Как нам было известно, Герман Геринг нацеливался с такой же миссией на американцев, конкретно на Эйзенхауэра, но его попытки потерпели неудачу.
      Герман Геринг - правая рука Гитлера, создатель и командующий нацистской авиацией. Это он заявил когда-то, что на территорию Германии не упадет ни одна бомба. Что осталось от его хвастливых заявлений? После войны я видел фотографию: Геринг стоит перед международным трибуналом в Нюрнберге и дает показания. Толстяк заметно похудел. Он - подсудимый. А когда-то он выступал как обвинитель - самоуверенный, наглый.
      Это было в Лейпциге в 1933 году на позорном судебном процессе над Димитровым после провокационного поджога рейхстага.
      А теперь он сам стоит в качестве обвиняемого, похудевший и опустившийся, чувствуя безнадежность. Рядом с ним - Риббентроп, Кейтель, Кальтенбруннер... Главари гитлеровской банды не избежали справедливого возмездия...
      Но вернемся к переговорам.
      После короткой паузы Кребс снова повторил о необходимости создания нового германского правительства, что задача нового правительства - заключить мир с державой-победительницей, то есть с СССР.
      Я дал понять Кребсу еще раз, что действия правительств США и Англии согласованы с нашим правительством, что демарш Гиммлера я понимаю как неудачный дипломатический шантаж. Что касается нового правительства, то мы думаем так: самое авторитетное немецкое правительство для немцев, для нас и наших союзников будет то, которое согласится на полную капитуляцию.
      - Ваше так называемое "новое" правительство, - сказал я, - не соглашается на общую капитуляцию потому, что связало себя завещанием Гитлера и намерено продолжать войну. Ваше "новое" правительство или "новый кабинет", как назвал его Гитлер в своем политическом завещании, хочет в будущем выполнять его волю. А его воля заключается в следующих словах завещания: "Чтобы Германия имела правительство, состоящее из честных людей, которые будут продолжать войну всеми средствами..." - Я показываю Кребсу эти строчки. - Разве из этих посмертных слов Гитлера не видно, что, отрицая общую капитуляцию, ваше так называемое "новое" правительство хочет продолжать войну?
      Время потянулось еще медленнее. Но приходилось сидеть и ждать решений Москвы. Переходим к частным разговорам.
      - Где сейчас генерал Гудериан, с которым я в тридцать девятом году встречался в Бресте? - поинтересовался я. - Он тогда командовал танковой дивизией.
      - Гудериан был начальником штаба сухопутных войск Германии до пятнадцатого марта, затем заболел и сейчас находится на отдыхе. Тогда я был его заместителем.
      - Болезнь Гудериана дипломатическая, политическая или военная хитрость?
      - О своем бывшем начальнике я не могу говорить плохо, но нечто в этом роде было.
      - Вы все время находились в ставке?
      - Я работал начальником отдела боевой подготовки. Я был также в Москве и до мая сорок первого года замещал там военного атташе, а затем меня назначили начальником штаба армейской группы на Востоке.
      - Значит, это в Москве вы научились русскому языку, и с вашей помощью Гитлер получал информацию о Советских Вооруженных Силах? Где вы были во время Сталинградского сражения и как вы к нему относитесь?
      - Я был в это время на Центральном фронте, у Ржева. Ужасно - этот Сталинград! С него начались все наши несчастья... Вы были в Сталинграде командиром корпуса?
      - Нет, командующим армией.
      - Я читал сводки о Сталинграде и доклад Манштейна Гитлеру.
      Долгая пауза. Чтобы прервать молчание, я спросил:
      - Почему Гитлер покончил жизнь самоубийством?
      - Военное поражение, которого он не предвидел. Надежды немецкого народа на будущее потеряны. Фюрер понял, какие жертвы понес народ, и, чтобы не нести ответственности при жизни, решил умереть.
      - Поздно понял, - заметил я. - Какое было бы счастье для народа, если бы он это понял пять-шесть лет назад...
      Беру завещание Гитлера и читаю вслух:
      - "Хотя в годы борьбы я считал, что не могу взять на себя такую ответственность, как женитьба, теперь, перед смертью, я решил сделать своей женой женщину, которая после многих лет настоящей дружбы приехала по собственному желанию в этот уже почти окруженный город, чтобы разделить мою судьбу.
      Она пойдет со мной на смерть по собственному желанию, как моя жена, и это вознаградит нас за все, что мы потеряли из-за моей службы моему народу".
      Обращаюсь к Кребсу:
      - Ева Браун как будто не арийской крови. Как же это Гитлер отошел от своих принципов?
      Кребс поморщился и ничего не сказал.
      Мне пришлось добавить:
      - Жаль! Может быть, провести телефон из этого дома к Геббельсу? переменил я тему разговора.
      - Я буду очень рад, - встрепенулся Кребс. - Тогда и вы сможете говорить с доктором Геббельсом. Я готов послать с вашими телефонистами своего адъютанта это поможет.
      Позвонил маршал Жуков, я доложил, что Кребс с 15-го марта - начальник генерального штаба, читаю по телефону документ Геббельса о полномочии Кребса.
      Мы договорились, что полковник, сопровождавший Кребса, и немецкий переводчик возвратятся к себе, чтобы установить прямую телефонную связь с имперской канцелярией. С ними ушли два наших связиста - офицер и рядовой, которых выделил начальник штаба армии.
      К этому времени ко мне на КП прибыли член Военного совета армии генерал-майор Пронин, мой первый заместитель генерал-лейтенант Духанов, начальник оперативного отдела полковник Толконюк, начальник разведки полковник Гладкий. его заместитель подполковник Матусов и наш переводчик капитан Кельбер.
      Мы перешли в соседнюю комнату, приспособленную под столовую. Принесли чай, бутерброды. Все проголодались. Кребс тоже не отказался. Взял стакан и бутерброд. Я заметил, как дрожат у него руки.
      Сидим уставшие. Чувствуется близость конца войны, но ее последние часы утомительны. Ждем указания Москвы.
      А фронтовая жизнь шла своим чередом. Штаб армии предупредил войска, в первую очередь армейских артиллеристов, что надо быть готовыми к продолжению штурма. Разведчики вели наблюдение за противником, его резервами, снабжением. В подразделения подвозили боеприпасы и горючее. Саперы строили и улучшали переправы через канал Ландвер. Я иногда уходил от Кребса в соседние комнаты, чтобы дать указания и утвердить распоряжения штаба.
      Командирам корпусов и дивизий было четко сказано, что переговоры ведутся как положено, а войска должны быть готовы немедленно, по первому сигналу возобновить штурм. Получалось так: Геббельс, Борман и Кребс хотели оттянуть время в свою пользу - авось русские начнут перепалку с союзниками... А мы это же самое время использовали для того, чтобы получше подготовиться и одним ударом завершить штурм Тиргартена, если капитуляция не состоится.
      Разговор с Кребсом возобновился. Хотелось проникнуть в тайны руководителей третьего рейха, в их замыслы и надежды, тем более, без ответа Москвы прекратить переговоры с Кребсом я не мог. Кребс, конечно, все знает, но ничего толком не скажет, из него надо суметь выудить все, что можно, ведя беседу, сопоставляя его ответы на вопросы:
      - Где сейчас Герман Геринг?
      Кребс встрепенулся, будто его разбудили:
      - Геринг? Он - предатель, его фюрер терпеть не может. Геринг предложил фюреру сдать ему управление государством, фюрер исключил его из партии... - И тут же поправляется: - Гитлер перед смертью исключил его из партии, о чём он пишет в завещании.
      Уже путаница: то "фюрер терпеть не может Геринга" сказано в настоящем времени, то "Гитлер перед смертью исключил его из партии" - уже прошедшее время. Пытаюсь уточнить:
      - Кто же, по-вашему, Гиммлер?
      - Гиммлер - предатель. Он работал против фюрера, давно хотел заключить сепаратный мир с западными державами и разъединить нас. О его намерении узнал фюрер и... - несколько секунд пауза, - это одна из причин его самоубийства. Фюрер дорожил преданностью своих соратников. Перед смертью он искал выхода... в заключении мира, в первую очередь с Россией.
      - Итак, Гиммлер - предатель?
      - Да, - подтвердил Кребс. - Согласно завещанию Гитлера, Гиммлер исключен из партии. Гиммлер вне Берлина. Он в Мекленбурге.
      - Вы ведь знали о предложении Гиммлера: полная капитуляция перед США и Англией? (Тут я прямо беру Кребса "на пушку": я до последнего дня почти ничего не знал о предложении Гиммлера).
      Кребс, подумав, ответил:
      - Как вам известно, мы его подозревали, но окончательно я убедился в этом из сообщения агентства Рейтер. Мы не были извещены Гиммлером. Фюрер оставил его вне Берлина, чтобы он прислал помощь Берлину, бросил сюда все части вооруженных сил Германии. Но он обманул фюрера, не сделал этого. Гиммлер предатель, хотел заключить мир без ведома фюрера, он против интересов Германии. Я все время находился с фюрером, был его непосредственным советником по вопросам войны. А вне Берлина, в Мекленбурге, был ОКВ. Фюрер давал им приказы непосредственно из Берлина. Я - был ответственным за Восточный фронт.
      Тут Кребс проболтался и тем подтвердил все наши догадки и предположения. В его словах о том, что Гитлер приказал все части вооруженных сил Германии бросить "оттуда", то есть с Запада, к Берлину, на - Восточный фронт, против нас7и тем самым открыть войскам западных держав путь на Берлин, была истинная правда. Не теряя этой нити, спрашиваю Кребса.
      - Кто у вас сейчас является главнокомандующим?
      - Согласно завещанию Гитлера, теперь стал Дениц. Шернер - новый командующий сухопутными войсками; воздушными силами - фон Грейм. Геринг болен, Гудериан болен.
      - Где Риббентроп?
      - В Мекленбурге. Вместо него Зейс-Инкварт.
      - Таким образом, полная реорганизация правительства. Она не касается только вас. Вы были при Гитлере и остаетесь сейчас начальником генерального штаба сухопутных войск?
      - Да, - подтвердил Кребс.
      - Кто же будет уполномочен на окончательные переговоры с Советским Союзом и его союзниками?
      - Геббельс и Борман. Они находятся в Берлине и являются единственными представителями Германии.
      - А что будут делать другие члены правительства?
      - Они выполняют приказ фюрера.
      - А признают ли войска новое правительство?
      - Если представится возможность довести завещание фюрера до сведения армии, войска выполнят его волю. Лучше это сделать до объявления другого правительства.
      - Вы боитесь этого "другого" правительства?
      - Гиммлер предал нас и может создать новое правительство. Гиммлер еще не знает о смерти фюрера и его завещании.
      - Как вы думаете связаться с другими районами? Ведь они отрезаны.
      - Посредством временного перемирия с вами. Мы тогда все огласим.
      - Не понимаю.
      Кребс уточнил:
      - При вашем содействии мы свяжемся с периферией при помощи авиации или другими способами.
      - Значит, правительство создается, чтобы действовать на территории Германии, собрать силы и продолжать войну?
      - Нет, чтобы начать переговоры и кончить войну.
      - Однако, - ловлю его опять, - в завещании Гитлера ясно говорится, что он создает правительство из людей, "которые будут проводить войну всеми средствами". Не лучше ли вам согласиться сначала кончить войну, а потом начать переговоры?
      Кребс что-то медлит с ответом, а затем отвечает:
      - Ответ может дать мое правительство, а не я...
       
      Берлинский Первомай
      За окном грохот орудий. На улице уже светло, день 1 мая начинается в Берлине для нас очень своеобразно. Мы целую ночь ведем переговоры, а пользы ноль. Москва приказала ждать ответа, то и дело запрашивает о разных деталях, уточняя ход переговоров. Из штаба фронта срочно потребовали прислать документы, принесенные Кребсом.
      Подходит генерал Пожарский и сообщает, что меня к телефону вызывает командир 28-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенант Рыжов. Перехожу в другую комнату, оставляю Кребса с генералами Пожарским, Вайнрубом и писателями.
      Генерал Рыжов докладывает, что в 4 часа 30 минут немецкие радиостанции якобы из штаба обороны города Берлина попросили выслать офицера на северо-восточную окраину зоологического сада для встречи с парламентерами немецкой армии. Генерал Рыжов и командир 39-й гвардейской стрелковой дивизии полковник Марченко назначили своим парламентером майора Берсенева - офицера штаба этой дивизии.
      Как прошла и чем закончилась эта встреча, мне рассказал Берсенев (ныне подполковник в отставке).
      "Я должен был предъявить ультиматум о безоговорочной капитуляции, гарантировав жизнь всем сдавшим оружие и прекратившим сопротивление. Я должен был заявить немцам, что в случае отказа сдаться они в течение 24 часов будут полностью уничтожены.
      Я отдавал себе отчет в том, что успешное выполнение этого задания сохранило бы много жизней наших солдат и офицеров. Прекрати враг бессмысленное сопротивление, намного меньше было бы в мире калек, вдов и сирот. Я дорожил оказанным доверием и был полон решимости выполнить задание до конца, чего бы это мне ни стоило.
      Ровно в 5 часов 1 мая 1945 года я был с белым флагом на указанном месте, у северо-восточного угла зоологического сада. Свою автомашину с ординарцем и шофером оставил за углом соседней улицы в укрытии.
      Пока шел к назначенному месту и пока минут двадцать ждал парламентеров, немцы огня по мне не вели. По-видимому, немецкие войска на этом участке были предупреждены о прибытии представителя нашего командования.
      За эти двадцать минут ожидания я многое передумал, но одна мысль особенно сверлила мой мозг: не ложный ли был вызов со стороны противника, не провокация ли это? Однако, зная хорошо обстановку в Берлине, в каком безвыходном положении находятся войска противника, я эту мысль отбрасывал. Но она возникала снова и снова. Наконец я увидел, как метрах в двухстах от меня из-за угла вышли двое немцев с белым флагом и направились ко мне.
      Я сделал несколько шагов к ним навстречу. Вдруг один из парламентеров упал. Послышались выстрелы, и пули завизжали вокруг меня. Я не успел принять мер предосторожности. Почувствовал удар в левое бедро и коленный сустав. После этого я упал, сильно ударился головой о панель.
      Очнулся уже около своей автомашины. Оказывается, ординарец, рискуя жизнью, вытащил меня из зоны огня. Вместе с шофером они подняли меня в автомашину. Нога висела, как плеть, но особенной боли я не чувствовал, только в голове шумело. Я сказал: "Везите к комдиву" - и снова впал в забытье. Пришел в себя, когда мне сделали укол. Надо мной склонились полковник Марченко и генерал Рыжов. Посмотрев на свои ноги, я не узнал свою левую: вместо сапога и брюк увидел белую чурку с красными кровавыми пятнами. В глазах рябило, лица людей расплывались. Я рассказал по порядку все, как было..."
      После того как генерал Рыжов доложил мне о случае с Берсеневым, стало совершенно ясно, что в гарнизоне Берлина произошел раскол: одна часть солдат и офицеров готова сдаться на милость победителя, другая, состоящая из оголтелых нацистов, не только сама не идет на капитуляцию, но и силой оружия пресекает попытки других к сдаче. Кто из них возьмет верх, зависит от наших действий. Ясно только одно, что наступившее затишье в связи с переговорами с Кребсом, нацисты используют для усиления своего влияния на осажденный гарнизон. Нам нужно скорее нанести еще удар посильнее, и сопротивление врага будет сломлено. Возможно, даже с помощью тех, кто готов к капитуляции.
      Звонок из штаба фронта. Маршал Жуков сообщил, что ко мне выехал его заместитель генерал армии Соколовский. Командующий попросил уточнить данные о Гиммлере, узнать, где Риббентроп, кто сейчас начальником генерального штаба, где труп Гитлера. И еще вопросы, вопросы...
      Отвечаю то, что знаю из разговора с Кребсом. Остальное надо еще вытягивать из него. А он не особенно разговорчив на эти темы: на каждый вопрос отвечает предельно кратко и уклончиво. Его положение не из легких. Он знает, что уговорить нас, заставить поверить Геббельсу и Борману невозможно. Но его послали за этим, и он упорно добивается своего. Мы, ведя переговоры, можем сами решить только один вопрос - принять капитуляцию. Мы с большим удовольствием выпроводили бы Кребса обратно к Геббельсу, чтобы затем силой оружия заставить войска сдаться и капитулировать. Но Москва приказала ждать.
      Вернувшись в комнату переговоров, задаю вопросы Кребсу:
      - Где труп Гитлера?
      - В Берлине. Сожжен по завещанию. Это совершилось сегодня.
      - Кто начальник штаба вашей ставки?
      - Йодль, а Дениц - новый верховный главнокомандующий, оба в Мекленбурге. В Берлине только Геббельс и Борман.
      - Что же вы раньше не сказали, что Дениц в Мекленбурге?
      Кребс молчит.
      Беру трубку, вызываю маршала Жукова и докладываю:
      - "Верховный главнокомандующий" гросс-адмирал Дениц находится в Мекленбурге, там же рядом и Гиммлер, которого Геббельс считает предателем. Герман Геринг якобы болен, находится на юге. В Берлине только Геббельс, Борман, Кребс и труп Гитлера.
      Маршал Жуков говорит, что эта путаница, неразбериха с посылкой парламентеров к нам, в Берлине, а на западе и на юге - к союзникам задерживает решение нашего правительства. Но ответ скоро будет и, наверное, с требованием полной капитуляции.
      Кребс слышал мой разговор с Жуковым: я не стеснялся высказывать при нем свои мысли. Положив трубку, обращаюсь к нему:
      - Значит, основные военные деятели в Мекленбурге, а в Берлине Геббельс и Борман остались выполнять волю фюрера. Какую?
      - Они хотят прекратить войну, но только после признания вами правительства, созданного согласно воле фюрера.
      - То есть правительства, которое не хочет ни мира, ни войны?
      Кребс задумался, потом сказал:
      - На том участке, где огонь, я согласен его прекратить.
      - Зачем это надо, раз ваше так называемое правительство не идет на капитуляцию? Вы хотите, чтобы еще лилась кровь?
      - Я хочу все сделать, и как можно скорее, чтобы было признано одно легальное правительство в Берлине, чтобы не появилось еще какое-то нелегальное правительство.
      - Если вы не капитулируете, то наши войска пойдут на штурм, а там разбирайся, где легальное, а где нелегальное правительство.
      - Поэтому мы и просим перемирия.
      - А мы требуем капитуляции! Обращаюсь к Кребсу:
      - У вас есть еще какие-либо документы, кроме предъявленных?
      - Тут есть приложение - состав правительства, о котором я вам доложил, - и он протягивает мне еще бумагу, в которой указываются члены кабинета, уже названные в завещании Гитлера.
      - Цель вашего прихода - переговоры только с СССР?
      - Только с вами.
      - Вы - с нами, а Гиммлер и другие - с союзниками? Почему вы не хотите говорить одновременно с нами и с нашими союзниками, а предпочитаете действовать раздельно?
      Пауза. Кребс потупился. Затем поднял голову:
      - При расширении полномочий будем вести переговоры и с другими правительствами, с вашими союзниками.
      - Это зависит от решения вашего правительства?
      - Да, когда оно соберется полностью. Это основная его цель.
      - Где должно собраться ваше правительство?
      - До сих пор это не решено. Но лучше всего в Берлине.
      - Но ведь до безоговорочной капитуляции остатков берлинского гарнизона ваше правительство не сможет здесь собраться.
      - А я глубоко убежден, что при капитуляции берлинского гарнизона наше правительство вообще никогда не соберется. Это будет невыполнением завещания фюрера. Я считаю, что полная капитуляция не может быть решена до признания всеми нового правительства.
      - Итак, правительство действует и не капитулирует?
      - Я прибыл, чтобы разрешить все эти вопросы и передать немецкие заверения. А вопрос о полной капитуляции может быть решен в несколько часов после перемирия и признания нового правительства.
      - Это значит, вы хотите драться до последнего? Знаете ли вы об условиях полной капитуляции?
      - Да, знаю, - ответил Кребс. - Но кому вести эти переговоры?
      - У вас есть рейхсканцлер, с ним Борман. Если они уполномочили вас вести с нами переговоры, значит, они могут принять окончательное решение. Разве это не так?
      - Они не могут принять решение о полной капитуляции, не проинформировав обо всем Деница. Единственная рация находится у Гиммлера. У нас же радиостанция разбомблена.
      - Мы дадим вам радиосвязь. Обнародуйте завещание фюрера по радио. Это прекратит кровопролитие. Кребс поморщился:
      - Неудобно. Для Деница это будет неожиданным известием. Он еще не знает о завещании. Мы сделали попытку заинтересовать СССР, мы не хотим нелегального правительства, согласного на отдельный договор с США и Англией. Мы предпочитаем вести переговоры с Россией.
      Только теперь, видимо, до него стало доходить, что мы не доверяем ни Геббельсу, ни его посланцам. И мне осталось сказать ему прямо, что, как военный, я заинтересован прежде всего в том, чтобы поскорее разделаться с войсками противника, безнадежно обороняющимися в Берлине.
      Кребс, выслушав меня, опять повторил:
      - Если будет уничтожен берлинский гарнизон, не будет германского легального правительства...
      - Бессмыслица, - прервал я его.
      - Я познакомил вас с моим поручением, других у меня нет...
      - А я сообщил вам единственное и окончательное условие: безоговорочная капитуляция.
      Генерал Кребс и его адъютант внешне сдержанны, спокойны, но чего им это стоит!
      Я снова подтверждаю:
      - Гарантируем сохранение жизни. А о правительстве после будем говорить. У вас нет войска, а вы хотите собрать какие-то силы - не выйдет!
      Кребс говорит торопясь:
      - Я предлагаю паузу в боевых действиях. Мы можем с определенного времени отдать приказ не стрелять.
      Опять звонок телефона. Звонит командующий фронтом, интересуется, как идут переговоры. Я объясняю, что у немцев нет средств связи. Они не хотят объявлять о смерти и завещании Гитлера, чтобы Гиммлер этим не воспользовался. По-видимому, боятся и Деница. Они хотят объявить это при нашем содействии и после перемирия. Гиммлер откололся и исключен из партии.
      Кладу трубку. И опять к Кребсу:
      - Лучший выход для тех, кто хочет признания нового правительства, капитуляция.
      - Полная? - переспросил Кребс.
      - Полная. Тогда мы будем разговаривать с этими членами правительства.
      Кребс отрицательно мотает головой:
      - Я не уполномочен объявлять о капитуляции. Наше правительство, таким образом, будет уничтожено... - Он говорил то по-немецки, то по-русски.
      - Но и снаряд не будет разбирать, кто солдат, а кто член правительства, заметил я.
      Кребс опять трясет головой и говорит по-русски:
      - Я беспокоюсь в интересах заключения мира...
      - Мы настаиваем на общем требовании - нашем и союзников: безоговорочная капитуляция.
      Теперь Кребс уже возражает с раздражением:
      - Полная и действительная капитуляция может быть решена легальным правительством. Если у Геббельса не будет договоренности с вами, то что получится? Вы должны легальное правительство предпочесть правительству предателя Гиммлера. Вопрос войны уже предрешен. Результаты должны решаться с правительством, указанным фюрером...
      - Объявите волю вашего фюрера войскам, - подсказал я.
      Кребс, волнуясь, уже почти кричит по-русски:
      - Изменник и предатель Гиммлер может уничтожить членов нового правительства!
      Какой страх! Мне становится смешно. Они думают только о своей шкуре.
      Хорошо бы сейчас на воздух. Там ласково светит весеннее солнце. А мы сидим усталые. Немцы тихо совещаются друг с другом.
      Приехал генерал Соколовский. Я докладываю ему о ходе переговоров. Выслушав меня, Соколовский начинает сам спрашивать Кребса. Воспроизвожу их диалог:
      Соколовский (Кребсу). Когда вы объявите о Гитлере и Гиммлере?
      Кребс. Тогда, когда мы придем к соглашению с вами о новом правительстве.
      Соколовский. Командующий фронтом считает, что сначала надо объявить Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам.
      Кребс (оживляясь). Очень умный совет. Это можно сейчас же сделать. Конечно, с разрешения доктора Геббельса. Я снова прошу послать к нему моего адъютанта.
      - Надо передать Геббельсу, что до капитуляции не может быть нового правительства, - говорю я.
      Кребс. Сделаем паузу. Создадим правительство...
      - После полной капитуляции.
      Кребс. Нет.
      Соколовский. У вас есть Геббельс и другие - и вы сможете объявить капитуляцию.
      Кребс. Только с разрешения Деница, а он вне Берлина. Мы могли бы послать Бормана к Деницу, как только объявим паузу. У меня нет ни самолета, ни радио.
      Атмосфера накаляется.
      - Сложите оружие, потом будем говорить о дальнейшем.
      Кребс. Нет, это невозможно. Мы просим перемирия в Берлине.
      - У вас есть коды, шифры и так далее? - спрашиваю я.