Слепые

      - Я приду, - сказал Лунин, всматриваясь в светлые преступные глаза графини.
      XVI
      Когда Лунин вошел вечером в гостиную Бешметьевых, Любовь Николаевна сидела за роялем и играла шопеновский "Маrche Funebre"**.
      - Это так, - сказала она, протягивая обе руки Лунину, - я больше не буду... Я не хочу меланхолии. Мы слишком часто грустим с вами, художник. Зачем? Нет, право, я молода еще.
      Она подошла к зеркалу и сказала:
      - И это во мне есть...
      - Что это?
      - То, что вы написали... Портрет ваш... А ведь живу я как монахиня. Вы знаете?
      - Я так и думал...
      - Вот как. Почему же вы думали? Ах да. Я понимаю. Граф говорил мне, что вы встретили его в кафешантане... А что эта Клара? Она в самом деле красива? Какие глаза у нее? Она брюнетка?
      - Я не знаю, про кого вы говорите... Я не помню...
      - Вы, может быть, думаете, что граф скрывает от меня свои увлечения? Она засмеялась. - Нет, Борис Андреевич, граф - откровенный и благородный человек...
      Любовь Николаевна была взволнована, возбуждена и теперь еще более походила на портрет, написанный Луниным. Казалось, что на глазах у нее слезы и что она смеется, чтобы утаить их. И рот ее был похож на цветок алый, томно распустившийся, благоуханный и жаждущий влаги...
      - Я не хочу умных слов, даже мыслей умных не хочу, - сказала графиня, - мне хочется говорить и делать глупости сегодня... Эта злая и праведная жизнь убивает меня... Я не могу больше, не могу. Я не хочу быть такой строгой, как ваша жена. Она прекрасна, я влюблена в нее, но она не умеет щадить никого, никого... Только вас. Почему она только вам все прощает?
      - Я не знаю, я не совсем понимаю вас...
      Тогда она дерзко и вызывающе засмеялась в глаза Лунину.
      - Хотите быть сегодня милым и делать глупости вместе со мной?
      - Но ведь я стар и скучен.
      - Неправда. Вы просто боитесь меня?
      - Может быть, и боюсь.
      Глаза графини засияли лукаво и нежно.
      - Художник! Поедемте кутить... Повезите меня куда-нибудь в невозможный притон или в клуб какой-нибудь подозрительный.
      Любовь Николаевна взяла газету.
      - Вот, смотрите: объявления... Вот клуб на Владимирской. .. Маскарад в пятницу. Сегодня пятница. Очаровательно. Мы едем? Не правда ли?
      - Но там грязно и скучно.
      - Грязно... Может быть... Но скучно не будет, потому что я сама полна радости и веселья. Ха-ха-ха! Почему вы так мрачны? Вы думаете, что это пир во время чумы?.. Не надо так думать. Не надо. Я совсем простая. И вы будьте простым. Мы будем пить шампанское...
      Любовь Николаевна послала прислугу за домино.
      И там, в клубе, она продолжала смеяться, а когда она сняла маску, на глазах у нее были слезы.
      Возбуждение Любови Николаевны влияло на Лунина. И грязная роскошь клубных зал, бессмысленные шутки грубоватых масок, холодное шампанское все поддерживало в Лунине настроение странное и тревожное.
      И слезы графини пугали его.
      - Нет, вы не умеете веселиться, - смеялась Любовь Николаевна, - почему вы мрачны? Вы думаете о жене вашей? Она - прекрасна, прекрасна... Но зачем такие строгие глаза? Ведь все проходит, все проходит. Мы слабы. И пусть. Правду я говорю?
      - Да. Все проходит, - улыбнулся Лунин, пьянея.
      - А мой муж? Нравится он вам?
      - Очень.
      - Ну да, конечно. Я так и знала. Я влюблена в вашу жену, а вы - в моего мужа. И потому мы вместе, должно быть, в этом прелестном дворце.
      Она опять истерически рассмеялась.
      - А знаете, когда-то мой отец был против нашего брака. У нас были тайные свидания с мужем... И он простаивал на морозе по три часа, ожидая меня. А вы... вы... Ха-ха-ха! Вы могли бы на морозе... Так... Боже! Что я говорю! Простите меня. Он - рыцарь, мой муж. А эта Клара? Я хотела бы с ней познакомиться, право.
      - Довольно! - сказал Лунин, отнимая шампанское у Любови Николаевны.
      - Как хотите...
      - Все проходит, - повторил Лунин рассеянно.
      - Нет, не все проходит, - как-то особенно серьезно и значительно прошептала Любовь Николаевна. - Любовь не проходит. А вы? Вы могли бы влюбиться, Борис Андреевич?
      Лунин посмотрел в пьяные и томные глаза Любови Николаевны, на ее нежные губы и неожиданно для себя сказал:
      - Да.
      Когда они вышли из клуба, мартовский влажный вечер обвеял их горячие лица. Любовь Николаевна теперь не смеялась.
      - Я не хочу домой, - капризно сказала она, прижимаясь к плечу Лунина, - я хочу на Острова...
      На Каменноостровском она торопила извозчика:
      - Скорей! Скорей!
      Неожиданно она запрокинула голову.
      - Милый! Милый! Целуй!
      Лунин покорно прижал свои холодные губы к ее тоже холодным губам.
      - Мы мертвые, - прошептала в ужасе Любовь Николаевна. И вдруг она вскрикнула: - Что это? Что это?
      Они проезжали мимо дома старого князя. Во втором этаже все окна были освещены ярко. Двигались черные тени.
      - С отцом случилось что-то... - сказала Любовь Николаевна, судорожно сжимая руку Лунина. - Боже мой! Как страшно... Боже мой!
      - Вы домой хотите? - с тревогой спросил Лунин.
      - Домой? Нет, нет... Я боюсь. Боже мой! Я схожу с ума. - Она повернула заплаканное лицо к Лунину: - Я к вам хочу, Борис Андреевич.
      - На Жуковскую! - крикнул Лунин извозчику, и ему не казалось странным, что Любовь Николаевна так неожиданно, ночью, решила ехать к нему и вот сейчас целовала его холодными губами.
      Когда Лунин и Любовь Николаевна очутились вдвоем в лифте, она закрыла лицо руками и вздрогнула.
      - Зачем это? Зачем?
      - Рассуждать не надо, - сказал Лунин, - судьба такая. Все как сон. И мы кому-то пригрезились, должно быть, такими.
      - Какие у вас холодные руки. Лунин отпер квартиру и без звонка, не разбудив прислуги, провел Любовь Николаевну к себе в мастерскую.
      - Светает, - сказала графиня, - шесть часов.
      Лунин отдернул штору на огромном окне, и открылся Петербург утренний: туманная, желтая даль Литейного проспекта, скучная сеть трамвайных, телеграфных и телефонных проволок; сине-зеленые пятна ночных гуляк, проституток, дворников...
      Любовь Николаевна, в тоске ломая руки, отошла от окна. Она стояла посреди мастерской бледная теперь, с темными кругами под глазами, улыбаясь растерянно, как будто недоумевая, зачем она попала сюда.
      - Ну, целуйте, целуйте руки мои... Мыслей не надо. Правда? Ведь мы влюблены? Влюблены?
      Лунин молча стал на колени перед нею. Злые сладострастные огоньки загорелись в ее глазах.
      - Вы во мне куртизанку увидели, - сказала она тихо, - может быть, вы правы... Я бы и натурщицей могла быть. Тело мое прекрасно...
      Она села на диван.
      Казалось, что холодный желтый туман вошел в мастерскую художника. Странный мертвый свет струился по стенам, тканям, картинам. Он оплетал душу паутиною, как огромный паук. И казалось, что никогда не развеется слепой туман, что город задохнется в этом трауре...
      Неожиданно Любовь Николаевна вскрикнула:
      - Страшно мне! Сейчас случилось что-то... Ах, не хочу я думать, не хочу...
      Она протягивала руки к Лунин, но смотрела куда-то в сторону, как будто видела иного, кого Лунин не видел. Потом она сказала печально:
      - Разве так надо было? Ах, все равно... Пусть...
      Она раскинулась на диване, как была, неодетая, и тотчас заснула.
      Лунин сидел у окна и думал о том, что вот сейчас произошло то, что могло бы быть важным и значительным и что прошло, испепелилось, исчезло, как исчезает этот желтый неживой туман.
      Лунин не верил, что он обнимал и целовал графиню. Не верил, что он, Лунин, как убийца, холодно и бесстыдно обладал телом этой несчастной утомленной женщины, которая возбуждала в нем теперь только жалость.
      Уже развеялся туман; оживал город; шумела улица; под солнцем огнем черным светился гранит...
      Графиня спала: распустились ее рыжие волосы; не слышно было, как дышит она. Казалось, что она лежит в глубоком обмороке.
      Лунин очнулся, когда услышал звонок, когда кто-то прошел по коридору торопливо.
      Дверь распахнулась, и в мастерскую вошла Анна.
      Увидев спящую графиню, она слабо вскрикнула и закрыла лицо руками.
      Потом они сидели рядом на диване - одна в черном траурном платье и шляпе; другая почти нагая...
      Графиня целовала руки Анны, бессвязно умоляя ее о чем-то.
      - Это ужасно, это страшно - то, что случилось, но в сущности не было ничего. Это так, так... Это кошмар, сон... О, я недостойная! Недостойная! Прости... Прости...
      Анна, бледная, с глазами, полными ужаса, гладила нежно рыжие волосы графини и говорила тихо:
      - Я... Я виновата во всем.., Так должно было случиться... Мы все такие холодные, такие утомленные... Боже! Но что же делать? Что делать?
      XVII
      В ту ночь, когда графиня была в мастерской Лунина, умер от удара князь Ховрин.
      В начале апреля Бешметьевы уехали в свое подмосковное имение. Анна была приглашена на гастроли в Киев. Лунин жил в Петербурге и почти не выходил из мастерской: писал большую картину - "Марию Египетскую в пустыне"16.
      В страстную субботу, вечером, когда уже электричество горело на улицах, вышел Лунин из дому и вдруг почувствовал, что апрель опять зовет его куда-то... Но куда?
      Все прошлое казалось ему ненастоящим, случайным, и хотелось верить, что вот откроются иные миры, но сердце было как в плену.
      Лунин бродил по улицам в полусне, не замечая времени. Когда он очнулся, перед ним расстилалась огромная черная Нева, и от огней на мостах в глубине водной сияли золотые колонны торжественно и безмолвно.
      И две черные фигуры таких же, должно быть, скитальцев, как Лунин, стояли на берегу недвижно.
      "Не мертвый ли я? - думал Лунин. - Почему сердце так слепо? Не все ли в гробах мы?"
      Потом опять, как ведомый кем-то, пошел Лунин прочь от черной Невы, и неожиданно открылась перед ним площадь и церковь. Вокруг церкви стояла толпа со свечами, и у притвора теснился клир и червонились хоругви.
      "Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех..."
      Лунин слушал песню, как древний зов таинственный.
      - Но я - мертвый, мертвый, - шептал Лунин, склонив голову.
      А клир пел: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ..."17
      * Шурин (фр.).
      ** Похоронный марш (фр.).
      1911
      Комментарии
      В повести воспроизведены реальные события "снежной" зимы 1907 г., закружившей в своем вихре А.А. Блока, Н.Н. Волохову, Л.Д. Блок и Г.И. Чулкова. Страстное увлечение Блока Волоховой вызвало к жизни знаменитый цикл "Снежная маска".
      Г. Чулков, перенеся в повесть реальную ситуацию, в первую очередь попытался избежать "легкости", сделав более рельефными отношения между людьми, составлявшими знаменитый "четырехугольник". Эту намеренную "прочерченность" сразу же отметила критика. Так, М.В. Морозов писал, что в великолепной в техническом отношении, в смысле языка и архитектоники, вещи "нет той непосредственности, вдохновения, которые бы заслонили авторское умное лицо... Всегда вы чувствуете его присутствие, как будто он нашептывает - здесь следует понимать так, а здесь - этак, а тут я нарочно туману напустил, чтобы вызвать у позитивного читателя мистическую неразбериху ощущений" (Всеобщий ежемесячник. 1911. No 1).
      Неизвестно, как воспринял повесть Блок (выведенный в ней под именем графа Бешметьева). Однако в дневниковой записи от 27 октября 1912 г., вспоминая связь жены с Чулковым, он расценил ее увлечение как "ответ на мои никогда не прекращавшиеся преступления" (Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. С. 170).
      1. Гапон Георгий Аполлонович (1870-1906) - священник, с осени 1905 г. агент охранки. При поддержке ряда высших чинов Министерства внутренних дел организовал в 1904 г. легальную рабочую организацию "Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга", которая распалась после 9 января 1905 г. Инициатор петиции рабочих Николаю II и шествия к Зимнему дворцу. С января по октябрь 1905 г. - в эмиграции. Пытался сблизиться с эсерами, но вскрылись его связи с охранкой. Разоблачен как провокатор. Повешен по приговору партийного суда в марте 1906 г.
      2. Каляев Иван Платонович (1877-1905) - революционер, 4 февраля 1905 г. убил московского генерал-губернатора вел. кн. Сергея Александровича. Повешен.
      3. "Противящийся власти, противится Божию установлению" - Послание к Римлянам Святого Апостола Павла. XIII. 2.
      4. Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис): "Ты не холоден, не горяч: если бы ты был холоден, или горяч!" и далее: "как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст моих" (3: 15, 16).
      5. А.С. Пушкин. "Воспоминание" (1828).
      6. Киприда - одно из имен богини любви Афродиты - образованное от названия места ее культа-острова Кипр; Громовержец - верховный бог греческой мифологии Зевс, отец богов и людей; Марс - в римской мифологии бог войны.
      7. Кудряш - персонаж пьесы А.Н. Островского "Гроза".
      8. "Не убоишися..." - Псалтырь. Псалом 90. Исполняется на службу "Великое повечерие" (перевод: "Не убоишися ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень") и далее: "Ты мене утверди..." - Песнь 3. Входит в службу "Последование по исходе души от тела".
      9. Лаплас Пьер Симон (1749-1827) - французский астроном, математик, физик. Классический представитель механистического детерминизма.
      10. Зд., возможно, намек на кого-то именовавшегося так в кругу символистов.
      11. "Любви утехи..." - стихотворение М. А. Кузмина из сб. "Сети" (1908).
      12. Ребекка - героиня драмы Г. Ибсена "Росмерсгольм- (1886). В тексте повести цитируются диалоги из 1, 2 и 3 действия пьесы.
      13. "...кумир с простертою рукою" - цитата из "Медного всадника" А.С. Пушкина.
      14. Клико - название марки шампанского (по имени владельца виноградника).
      15. Тициановская Магдалина - известная картина венецианского живописца Тициана (1476/77 или 1489/90-1576) "Кающаяся Мария Магдалина", созданная в 1560-е гг/
      16. Мария Египетская - преподобная (VI в.) По преданию, была в молодости блудницей, но, присоединившись к паломникам, шедшим в Иерусалим, обратилась к вере и прожила 47 лет в покаянии в пустыне Заиорданской.
      17. "Воскресение Твое..." - "Стихира", глас. 6; "Христос воскресе из мертвых..." - "Тропарь", глас. 5. И то и другое читается на Пасху.