Робин Гуд

– Не горячитесь, сэр Гай! В таком замке даже малый гарнизон безопасен от разбойников! Им нипочем не взять его!

– Будь это ваш замок, милорд шериф, вы бы не были так в том уверены! Проклятый Робин Гуд!!

Взглянул Рейнольд Гринлиф на монаха. Взглянул монах на Рейнольда Гринлифа. И заторопился, встал из-за стола, скользнул к двери. Не иначе, поспешил Божий человек помолиться о конце смуты. Впрочем, никто и не заметил его ухода. Шерифова дружина поднималась из-за столов, спеша собраться и седлать коней. Пир был кончен.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Гай Гисборн

Робин Гуд шел лесом напрямик. На сердце у него было весело, ноги ступали легко – бесшумной походкой человека, привычного пробираться по чащобе.

В десяти шагах от него, на небольшой поляне, мирно паслись два оленя. Только куст разросшегося шиповника загораживал от них подошедшего так близко человека, но звери, словно зачарованные летним, полным цветочных запахов днем, продолжали щипать траву. Верный выстрел и для мальчишки, впервые взявшего лук в руки! Робин Гуд рассмеялся, спугнув оленей: пусть себе живут, сегодня под Дубом-Королем и так не будет места от добычи!

Ах, до чего ж хорош Шервуд ранним летом! Шиповник сменяется боярышником, разросся непролазный орешник… Молодые клены шелестят веселой листвой. Сплелась шарами омела на стволах – ядовито-зеленая, колдовская-наговорная омела, которую так любили в старину друиды. А над всем этим – темная надежная крыша – дубовые кроны.

Ах, как поют птицы! Кажется, впрочем, не только птицы поют погожим днем в лесу. Робин остановился, придержав ветку орешника: три юных девушки собирали в лесу хворост. Босоногие, простоволосые, в грубых платьях из домашнего холста: а щеки цветут, как лесные розы. Девушки, без устали кланяясь каждой сухой веточке, пели на три голоса песню. Улыбка застыла на губах Робин Гуда. Он знал эту балладу, ее сложил лесной певец Алан э'Дэйл, и называлась она «Дева Марион».

ДЕВА МАРИОН

Юный май настает,

Ветер в листьях поет,

Скачет лэди на белом коне:

– Я ждала целый год,

Что же друг мой нейдет?

Робин Гуд, ты вернешься ль ко мне?

– Дом мой – лес вековой,

Хлеб насущный – разбой,

Лютый враг мой – норманский закон,

Дева, вольный стрелок

Как монах одинок,

Подожди еще год, Марион!

Юный май настает,

Вереск пахнет как мед,

Скачет лэди в зеленом плаще:

– Я ждала целый год,

Что же друг мой нейдет?

Ах, ужель мои слезы воотще?

– Дом мой – лес вековой,

Хлеб насущный – разбой,

Лютый враг мой – норманский закон.

Мне в чащобе лесной,

Веселей чем с женой,

Подожди еще год, Марион!

Юный май настает,

Голубь почту несет,

Розы дикие пышно цветут…

«Я три года ждала,

Злую пряжу спряла,

Будь ты проклят навек, Робин Гуд!»

Робин повернулся и пошел прочь. Яркий день померк в его глазах, словно тяжелые мысли были закрывшими солнце облаками.

«Грустная песня, невеселая песня. Не все в ней – так, и не все в ней – правда. Но что тогда правда, Роберт из Локсли? Правда то, что спас ты однажды знатную девицу саксонку от негодяя норманна, похитившего ее, чтобы силой взять в жены. Правда, что звали ее лэди Марион. Что ты полюбил ее, а она – тебя. И что ты оставил ее, потому, что не мог иначе. Правда, что ты разбил ее сердце, и она ушла в монастырь. Что нет больше лэди Марион, а есть сестра Матильда. Ах, Марион, Марион, хотел бы я знать, о чем молишь ты Бога в темной обители? Простишь ли ты меня когда-нибудь? Думаю, что нет. Саксонки не прощают сердечной обиды.»

Размышления Робин Гуда нарушил лихой стук копыт. Ноги вывели его на дорогу. Разбойник отступил в заросли и вскинул лук, чтобы не застать врасплох того, кто вот-вот появится из-за поворота.

Но вместо рыцаря на сытом коне глазам его предстало на диво странное зрелище. Поднимая облака белой пыли, навстречу Робину мчался братец Тук, взгромоздившийся на неоседланную клячу, такую тощую, что казалось, ее хребет вот-вот перережет тучного монаха надвое. Изо всех сил молотя ногами по ребристым бокам лошади, благочестивый отшельник умудрялся гнать ее галопом.

– Клянусь Хенгистом, отче, где ты раздобыл такого резвого скакуна? – расхохотался Робин.

– Клянусь мощами Эдварда Исповедника, – ответил монах, спешиваясь так же легко, как упал бы с телеги мешок зерна. – Ты сам ржешь как жеребец, а между тем впору плакать. Уф-ф, думаю, что эта развалина лет десять не бегала так резво! Я купил ее у какого-то возницы, который вез камыш. Боюсь, что для него сделка оказалась выгоднее.

– Так с чего ты вздумал упражняться в верховой езде, отец Тук?

– С того, что самое малое через час после меня из Ноттингема выехали люди шерифа! Ей же ей, Робин, ты считаешь себя умнее всех! Допустим, твои парни заманили молодчиков Гисборна далеконько в чащобу, и они на помощь не поспеют! Да только, если осаждаешь замок, надо все ж-таки поглядывать, нет ли у лисицы запасного выхода из норы! Чума на вас, как вы проворонили подземный ход? С шерифовыми людьми вам не совладать под стенами замка – придется уносить ноги подобру-поздорову!

– Не горячись, святой отец, – с широкой улыбкой ответил Робин. – Спасибо за службу и дружбу, но ни тебе, ни людям шерифа, спешить уже некуда и незачем. Лиса пока жива, но мы разорили ее нору. Приходи лучше вечером к Дубу-Королю, где мы будем делить добычу так, как велит разбойничий закон.

– Ты взял неприступный каменный замок, Робин Гуд?! – от изумления брат Тук даже побледнел от тройного подбородка до тонзуры. – Быть не может – у тебя бы просто не хватило людей!

– С одними лесными стрелками мне бы этого нипочем не сделать, святой отец. – Робин Гуд улыбнулся еще веселее. – Но мне помогли славные крестьяне. Ведь и я иной раз помогаю им – кому мешком пшеницы голодной зимой, кому – серебряными пенсами перед сбором налогов.

– Да ты в уме помешался, Робин?! – завопил брат Тук в гневе. – Им же нездобровать потом, когда узнают, кто тебе помогал!

– Кто их узнает, отче? – негромко спросил Робин Гуд. – Моих помощников некому узнать. Вся охрана замка перебита.

Монах и разбойник взглянули друг на друга и некоторое время простояли молча.

А Гай Гисборн, подоспевший в этот день к своему замку с людьми шерифа, застал страшное зрелище: разбитые ворота, спущенный мост, сгоревшие крыши над закопченными башнями. Еще недавно здесь кипел бой, звенели мечи, летели горящие стрелы, падали камни со стен, а теперь царила тишина, только воронье кружилось в небе, чуя мертвецов. Взломанные амбары зияли пустотой. Пустые сундуки догорали во дворе. Только одно здание избежало разграбления: маленькая замковая часовня. К ее дверям был прибит стрелой лист пергамента.

Гай Гисборн знаком показал одному из солдат снять пергамент.

Нехотя, словно боясь, что гнев рыцаря падет на него, солдат приблизился к сэру Гаю с пергаментом в руке.

Не меняясь в лице, Гай Гисборн развернул разбойничье письмо.

«Шервудский лес – мой дом, Гай Гисборн. Не ходи ко мне незванным, и я не буду ходить к тебе. Робин Гуд».

И тогда Гай Гисборн обнажил свой меч, в рукоять которого были вложены мощи святого Дагобера, и поклялся страшной клятвой отомстить Робину Гуду, королю разбойников.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Король в беде

Ветер играл светлыми волосами Алана э'Дэйла, лесного певца. Алан стоял на широкой дубовой ветви, и его развевающийся плащ сливался цветом с листвой. Кроны ясеней и кленов колебались внизу, как зеленое море. Как на ладони видно было место, где поднималась на холм белая старая дорога. Где-то там, внизу под зелеными волнами листвы ждут с луками и короткими саксонскими мечами наготове Вилль Статли и Скэтлок. Когда игрушечные фигурки покажутся на дорожном подъеме, заливистый свист Алана скажет, что засада должна приготовиться. Кого-то пошлет сегодня Бог с подарком для вольных стрелков?

Кто б ни была птичка, а пора готовить сеть! Одинокий всадник появился на холме. Алан э'Дэйл засвистал. Скэтлок отозвался свистом внизу. Сигнал услышан!

Рыцарь ехал даже без оруженосца. Был он немолод и худ, острое лицо прорезано глубокими морщинами – из тех, что чертят не годы, а тяготы и тревоги. Небольшой его щит был так изрублен в битвах, что трудно было разобрать на нем герб.

– Постой, благородный сэр! – грозно воскликнул Скэтлок, хватая сердито захрапевшего коня под узцы. – Кто б ты ни был, а через этот лес не проезжают не заплатив пошлины Робину Гуду!

Рыцарь положил руку на рукоять меча. Что толку? Стоявшие в нескольких шагах Алан э'Дэйл и Вилль Статли навели на рыцаря свои луки. Меч остался в ножнах, но рука – на рукояти.

– У меня ничего нет для вас, лесные молодцы! – решительно сказал рыцарь.

– Похоже на то, – мрачно произнес Вилль Статли, окинув взглядом старые доспехи рыцаря. – Поклянись, что при тебе вправду нет ничего ценного, и мы отпустим тебя без обиды.

– Такой клятвы я не дам, – сказал рыцарь, метнув взгляд на потертые седельные сумы. – Я сказал, что у меня нет ничего для вас.

– Э, приятель, да ты, похоже, не так беден, как кажешься! – сердито сказал Алан э'Дэйл. – Что у тебя в этих сумках?

– Прежде, чем вы перережете мне горло, этого вам не увидеть, – ответил рыцарь. – В них все, что у меня есть. Все золото, что я добыл концом копья в походах, все драгоценности моей семьи. Увы, этого не так уж много – я беден, а покуда я воевал в Святой Земле, владения мои совсем пришли в упадок. Но и эту малость я скорее умру, чем отдам без боя, потому, что предназначил это для самой благородной цели, какая только может быть сейчас у жителя этой страны.

– Постой, о чем ты говоришь? – озадаченно спросил Скэтлок, и рука его ослабила повод.

– Я везу свое достояние в аббатство Святого Бенедикта. Все жители этого края договорились устроить сбор там.

– Сбор чего? О чем ты говоришь, сэр рыцарь? – недоумение разбойников росло.

– Похоже, вы совсем одичали в своих лесах! – воскликнул рыцарь. – Или не знаете, для чего все честные люди отдают сейчас последнее свое добро?

– Воистину, твои слова необычайно странны, – задумчиво произнес Алан э'Дэйл. – Боюсь, сэр рыцарь, что тебе придется отправиться с нами в гости к самому Робин Гуду, чтобы он выслушал твой рассказ и вынес решение.

– У меня нет лучшего выхода, – с достоинством согласился рыцарь. – Мне не справиться с вами троими, и даже если я погибну, мои сокровища не попадут туда, куда я хочу. Между тем, если правда хотя бы половина того, что я слышал о Робин Гуде, он, быть может, посовестится отнять то, что я везу с собой.

– Стало быть, идем к Робину Гуду! – весело сказал Скэтлок. – Только не обессудь, благородный рыцарь, нам придется завязать тебе глаза, тропинки к нашим пещерам мы держим в секрете! Коня твоего я поведу под-узцы.

Долго сидели в этот день разбойники у лагерного костра. Но не было слышно ни шуток ни смеха – хотя в золе как обычно пекся олений окорок, а в стаканах плескался добрый эль. Слишком необычные вещи рассказывал лесным стрелкам их неожиданный гость, сэр Рэймонд Варенн.

– Король Ричард найден. Некий человек, норманн по имени Блонделль, из тех, кто скитался в поисках короля, забрел в Австрию, к замку герцога Леопольда. Он спросил, как спрашивал везде, не был ли здесь король Ричард. Ему ответили, что Ричарда здесь не видели. Тогда Блонделль попросился переночевать. Однако ему грубо отказали в ночлеге, а время было позднее. И Блонделл решил устроиться на ночь прямо на куче вереска под замковыми стенами. Однако только он начал засыпать, как его разбудили звуки лютни. Кто-то играл в одной из башен замка и пел песню по-французски. Блонделль прислушался. Певец пел о своем заточении, о вероломстве боевого соратника, перед которым он был виноват только в том, что не пощадил его, победив в честном поединке, о своей тревоге о далекой стране, оставшейся без королевской власти. Блонделль понял, что это поет плененный король. Так раскрылось это злое дело. Но радоваться рано! Герцог Леопольд, узнав, что его тайна раскрыта, отправил Ричарда к своему сюзерену германскому императору. А император так же скуп, как коварен Леопольд. Он назначил за короля Ричарда немыслимый выкуп – пятнадцать возов серебра и пять возов золота.

– Ну и что с того?! – не выдержал Скэтлок. – Король Ричард – наш законный повелитель! Хотел бы я знать, как посмеет принц Джон не открыть государственной казны?!

– Принц Джон сказал, что казна пуста, – мрачно усмехнулся гость. – Быть может это и правда – он ведь обращался с ней как со своим кошельком. У Англии нет денег на выкуп своего короля!

– Нет денег выкупить короля из плена! Такого позора не видано от веку!

– У Англии нет денег для короля Ричарда!

– Но они есть у англичан, – гордо сказал рыцарь. – Знали бы вы, лесные стрелки, что творится сейчас по всей стране. Женщины вынимают серьги из ушей, мужчины снимают нательные кресты. По всем графствам днем и ночью чеканят звонкую монету. Сам я сражался вместе с Ричардом в Святой Земле, но даже те, кто никогда не видел его в лицо, отдают последнее! А теперь скажи мне, Роберт из Локсли, – рыцарь решительно поднялся с травы, на которой сидел у костра вместе с разбойниками. – Посмеешь ли ты отнять у меня то, что предназначено Ричарду Львиное Сердце?

– Мы не любим норманнов, сэр Рэймонд Варенн, – медленно ответил Робин Гуд, поднимаясь в свою очередь. – Но среди моих людей нет ни одного, кто не считал бы себя верным королю Ричарду, славе христианского мира. Я далек от мысли покушаться на твое добро. Но не спеши покидать нас. Друзья, если государственная казна так пуста, не найдется ли чего в разбойничьей? Доброе ли это дело?

– Доброе, Робин!

– Мы согласны, Робин!

– Хорошо, тогда посмотрим, чем мы можем помочь своему королю. Брат Тук, ты у нас силен в счете! Помоги и ты, Алан, ты ведь тоже учился в монастыре!

Не час и не два провели Робин с братом Туком и Аланом э'Дэйлом в подземной сырой тайной пещере, считая золотые и серебряные монеты при пляшущем свете факела. Пол-мешка золота и мешок серебра набрали разбойники.

– Ну вот, сэр Реймонд Варенн, – сказал Робин Гуд изумленному рыцарю. – Думаю, тебе будет с чем явиться в аббатство. Только боюсь, что твой конь этого не довезет. Пусть-ка двое из моих молодцов пойдут с тобой как твои люди. Заодно и приглядят за отправкой – как бы чего не прилипло к пальцам толстяка приора – сдается мне, он не слишком любит короля Ричарда.

– Но постой, Робин Гуд… – ошеломленно произнес сэр Рэймонд. – Не пожалеешь ли ты потом?

– Не обижай нас, сэр Рэймонд Варенн, – ответил негромко Робин. – Мы такие же подданные своего короля, как и ты. Разбойниками нас сделал Лесной Закон, ваш злой норманнский закон. Но Ричард не норманн для нас, а король.

– Прости меня, благородный Роберт из Локсли, – ответил рыцарь, потупив глаза. – Клянусь Пречистой Девой, если мы увидим нашего короля живым и невредимым на его троне, я как старый друг буду говорить с ним о Лесном Законе. Я люблю Англию и знаю, что это страна свободных людей.

– Грядущее темно, сэр Реймонд, – ответил Робин. – Но я благодарю тебя за твои слова. Но поспеши – мы отняли у тебя много времени. Поспеши в аббатство!

Не только лесные молодцы занимались в тот день подсчетами. Толстяк приор, тот самый, что молился однажды с Робин Гудом, готов был лопнуть от злости. Деньги, деньги, деньги… Настоящий денежный дождь, что течет сам в руки приора – но пройдет сквозь пальцы – на осводождение ненавистного Ричарда. Многие не усидят на теплых местах, когда вернется он – король по прозвищу Львиное Сердце. Лучше не думать об этом… Да как не думать!

– Ну скажите сами, брат эконом, – с досадой проговорил он, силясь сохранять хотя бы спокойный вид. – С ума они посходили все, эти люди, что ли?

– Было бы куда как хорошо для нас, если бы они любили Бога так же щедро, как короля, – проворчал эконом.

– Ладно бы еще норманны, но саксы-то, брат эконом, саксы! Что они в нем нашли, скажите на милость?

– Вам этого не понять, отец приор! – холодно произнес сэр Рэймонд Варенн, появляясь в дверях. – Они нашли в нем великую душу. А теперь пошлите-ка писцов пересчитать то, что я принес с моими людьми.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Малютка Джон и повар

Пусто в доме шерифа Ноттингемского. С пышной свитой отправился шериф в Лондон, по зову короля Ричарда, вернувшегося домой. Ох и не хотелось ехать лорду шерифу! Как говорят в народе, чуяла собака, чье мясо съела. Как бы не выплыли наружу сговоры с принцем Джоном да и еще кой-какие темные дела. На ком только мог сорвал шериф злобу перед отъездом. Досталось и повару Майклу – высоченому детине с мускулами уличного акробата. Мясо переварено, утка жестка, в вино переложено пряностей, а они, небось, денег стоят, не растут в огороде под окошком!

– Чтоб тебе паштетом подавиться да сыром отравиться! Чтоб тебе зубы сломать о баранью кость! – бормотал Майкл, начищая медный котел. – Без тебя не знаю, скряга, где пряности растут! Провалиться мне на этом месте, если король Ричард не попотчует тебя таким перцем, что вспотеешь кувыркаться!

– Эй, повар, дай-ка мне поесть!

Майкл сердито поднял глаза: в дверях поварни стоял стрелок Рейнольд Гринлиф – только его не хватало!

– Вашей милости ягненка в вине или голубей в меду? Проваливай подобру-поздорову! Коли не поехал со всеми, так и кормись в трактире.

– Да разве сгодится грубая стряпня трактирщика для желудка шерифова стрелка? Приготовь-ка мне, пожалуй, седло барашка с винными персиками и сливами из Дамаска! А на закуску сойдет копченая лососина.

– На закуску сковородкой по лбу, а на первое блюдо – кулаком поддых! Устраивает? Или трактирщик тебя все-таки лучше накормит? Чтоб я стал стряпать ради одного бездельника…

– Ладно, старина, погорячились и будет. Дай краюху хлеба да кусок ветчины, так и быть, перекушу всухомятку.

– Еще чего, ветчины! Я уж и кладовую запер, и ключи ключнику отдал.

– Эка невидаль, ключи! Кому вспала охота полакомиться ветчинкой, тот и без них обойдется! – с этими словами Рейнольд Гринлиф навалился плечом на дубовую дверь. Дверь заскрипела, застонала, да и выскочила из петель, рухнув вместе с Рейнольдом Гринлифом прямехонько посреди кладовой. Дух захватило от запахов снеди, которой набита была кладовая. И круглобокие бочонки с элем, и меха с вином, и копченья под притолокой. Рейнольд Гринлиф, не теряясь, тут же нацедил себе кружку эля и вгрызся зубами в окорок.

Однако не успел стрелок разделаться с ветчиной, как в проеме выбитой двери появился повар. В руках он держал крепкий меч, а голова его и шея были красными от ярости.

– А ну выходи, покуда я не сделал из тебя фарш! – крикнул он.

– Э, приятель, ты скорее сам превратишься в отбивную! – ответил Гринлиф, вытаскивая свой меч. – Если тебе охота помериться силой, то пошли во двор, здесь негде и развернуться!

– Пошли, наглец ты эдакий, – сказал повар. – Давненько не махал я мечом!

И они вышли на двор и закрутили над головами мечи. Славным рубакой оказался повар Майкл! Но как он ни старался, не удалось ему ни разу задеть Рейнольда Гринлифа. Но и Рейнольд Гринлиф даже не поцарапал повара. Без толку звенела на весь двор стальная музыка сшибающихся мечей – противники были равны.

– Эх, люблю хороший удар! – проговорил Рейнольд Гринлиф, вертясь как детский волчок.

– Да и ты неплох в драке, – тяжело дыша, ответил повар, приседая и отскакивая.

– Так чего ж мы не поделили? – спросил Гринлиф, отражая удар.

– А чего ты залез в кладовую лорда-шерифа? – ответил повар, занося меч.

– А ты с лордом шерифом детей крестил? – спросил Гринлиф.

– И то верно, что мне до его добра, – ответил повар.

– Стыдно такому молодцу, как ты, стучать горшками у очага! – сказал Рейнольд Гринлиф. – Пойдем со мной в Шервуд к Робин Гуду!

– Отчего бы нет, – ответил повар. – Мне, признаться, тут изрядно надоело. А ты, стало быть, из лесных молодчиков, Рейнольд Гринлиф?

– Зови уж меня попросту Малюткой Джоном, – ответил стрелок.

– По рукам, Малютка Джон, – сказал повар. – Удачно, что в доме нету никого, кроме старого сморчка ключника, служанок да мальчишек поварят. Надо подыскать мешок побольше да набить серебряной и золотой посудой!

– Дело говоришь, приятель, – ответил Малютка Джон. – Одно ты забыл – я ведь так и не успел закусить, когда тебе вспала охота поупражняться на мечах. Пойдем-ка сперва в кладовую да пообедаем на дорожку.

– Э, больно уж ты прыток, Малютка Джон, – забеспокоился повар. – В Ноттингеме еще осталось солдат выслать погоню.

– Подумаешь, погоня! – хмыкнул Малютка Джон. – Поверь мне, друг, в Шервудском лесу есть кому ее встретить. Пусть скажут спасибо, те, кто не останется там навек, если их отправят домой задом-наперед на собственных лошадях!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Артур и Джон

По-честному поделили под Дубом-Королем лесные молодцы добычу, принесенную Малюткой Джоном да поваром Майклом из шерифова дома, а ноттингемскую погоню проучили так, чтобы не повадно было в другой раз соваться в лес. Посмеялись вдоволь и над рассказами о том, как был Малютка Джон Рейнольдом Гринлифом. День посмеялись, другой пошутили, а на третий – забыли до поры. Новые заботы пришли к лесным стрелкам – осень настала. Лихое время для разбойников – осень. Для запасов на зиму раскрыты амбары в замках и монастырях. Что ни день – один за другим тащатся по дорогам тяжелые обозы с мукой и медом, с зерном и птицей. Знай поспевай собирать лесную пошлину!

Но и эта веселая пора миновала. Укоротился день, первый ледок засверкал по утрам под ногами. Багрецом и медью окрасились леса. Опустели поля – словно и не кипела на них еще недавно работа. Затихла жизнь, как медведь, готовый завалиться в спячку.

Ко дню Всех Святых упали на землю первые белые хлопья. Приятно сидеть холодным длинным вечером на мягких шкурах вокруг большого костра посреди пещеры. Трещит огонь, пожирая смолистые ветви, пляшут по стенам красные тени, ходит по рукам рог с разогретым вином. Самое время послушать Алана э'Дэйла, все знает певец о давних делах, о седой старине. А уж чего Алан не знает, то и не стоит того, чтоб слушать. Бабка его слыла в округе колдуньей, да и то сказать, куда певцу без колдовства?

– Да, славные были времена, гордые времена. Круглый стол велел поставить король Артур в пиршественной зале – чтоб знали все, что одинаково славны его рыцари, нет среди них лучшего, и худшего нет. Всем равная честь. И король сидел со всеми как равный.

– Алан, спой про Мерлина, волшебника, нечеловечьего сына!

– Нет, лучше про злобную фею Моргану! И как сэр Борс сражался с пустыми латами, оживленными нечистой силой!

– Про Персиваля, которого прятала мать в лесу!

– Нет, лучше про Ланселота Озерного!

– Не все сразу, ребята, – певец неспешно отхлебнул вина и потянулся за лютней. – Про Ланселота, так про Ланселота. Все вы знаете, что звался сэр Ланселот Озерным потому, что рос не как положено человеку. Был он приемышем Водной Феи, и жил в ее перламутровом замке на самом дне. Вышел же он из воды и впервые увидел белый свет уже взрослым. Судьба его вела к замку Камелот, к королю Артуру. Но несчастливая это была судьба, хотя и совершил Ланселот множество рыцарских подвигов во славу Льва на Артуровом знамени. С первого взгляда полюбил Ланселот королеву Гвиневру, жену Артура. А Гвиневра полюбила Ланселота. Но был Ланселот рыцарем, а Гвиневра королевой. И легче им было умереть, чем нанести оскорбленье королю Артуру, славнейшему из королей. И вот они таили свою любовь и страдали. Вот, об этом я и спою.

Негромкие звуки лютни отдались под сводами пещеры, опережая голос певца.

БАЛЛАДА О ЛАНСЕЛОТЕ

Во веки славтесь, Долг и Честь,

Тюремщики Любви!

Ее плененье твердо снесть

Господь, благослови.

Гвиневре в сердце бъется кровь,

С ней рядом – Ланселот.

Он говорит ей вновь и вновь

О царстве Феи Вод.

– Гвиневра, сердца госпожа,

Я истомлен тоской,

Но Вы велите продолжать

Рассказ нехитрый мой.

– Ведите речь, сэр Ланселот,

Мне хорощо до слез.

– На дне я, в царстве Феи Вод,

До отрочества рос.

Жил под хрустальною водой,

И не имел друзей,

А мир мой был совсем иной,

Чем у других людей.

Я игры рыб любил смотреть

На синем лежа мху,

А солнце, золотая сеть,

Плескалось наверху

Когда стоял погожий день,

И радовало глаз.

И алая струилась сень

В закатный грустный час.

Не ведал я, что солнце – круг,

Оно плыло, дробясь.

Лиловых водорослей луг,

Мне был как луг для Вас.

Как я любил бродить средь них,

Слагать стихи и петь.

Дно – в перламутрах голубых,

И рыбки – словно медь.

Не ветер кудри колебал

Вкруг детской головы:

Я водных струй теченье знал,

Как знали ветер Вы.

– Ведите речь, сэр Ланселот,

Мне хорошо до слез.

– На дне я, в царстве Феи Вод

До отрочества рос.

Жил под хрустальною водой,

И не имел друзей,

А мир мой был совсем иной,

Чем у других людей.

Так детство шло, за годом год…

Мне фея меч дала:

– Король Артур тебя лишь ждет

У Круглого Стола.

О, мальчик, нежное дитя,

Не все стихи слагать,

В закатный час бродить грустя,

И жемчугом играть.

Вначале страшен новый свет,

Возврата нет сюда,

Но, полны радостей и бед,

Затем пройдут года.

Ты станешь вспоминать как сон,

Подводный дивный край.

Дитя, ты рыцарем рожден!

Прощай, навек прощай!

– Ведите речь, сэр Ланселот,

Мне хорошо до слез.

– На дне я, в царстве Феи Вод,

До отрочества рос.

Жил под хрустальною водой,

И не имел друзей,

А мир мой был совсем иной,

Чем у других людей.

И очутившись на земле

Порой цветенья роз,

Я ощутил вдруг на лице

Потоки горьких слез.

Гвиневра! Вышел я со дна,

Там слез не льют у нас!

На вкус горька и солона

Текла вода из глаз.

И, плача, вспомнил я о том,

Что их когда-то лил,

Ловил я капли жадным ртом,

Мне вкус их сладок был.

Я слез с коня и лесом шел.

Как в сладостном из снов

Я узнавал цветущий дол

И гряды облаков.

Я обнимал стволы дубов,

Я пьян был, взят был в плен

Волшебным пеньем соловьев

И замком на скале.

– Ведите речь, сэр Ланселот!

Мне хорошо… до слез!

– На дне я, в Царстве Феи Вод

До отрочества рос.

Жил под хрустальною водой,

И не имел друзей,

А мир мой был совсем иной,

Чем у других людей.

Во веки славьтесь, Долг и Честь,

Тюремщики Любви!

Ее плененье твердо снесть

Господь, благослови!

Певец замолк, замер последний трепет струн. Кто-то поспешил подбросить в костер охапку сушняка – в пещере похолодало. Долго сидели все молча, раздумывая о славе давних лет.

– Опоздал король Ричард на свет появиться, – негромко произнес Робин Гуд. – Ему бы самое место за Круглым Столом. Пировать с друзьми, да подвиги искать по свету. Теперь не те люди, да и дела не те.

– О чем ты, Робин?

– Да не стоило ему опять нашу Англию веселую оставлять. Не успел из плена вернуться – снова в поход. Только узнал с Леопольдом, как опасно великодушничать с низкими людьми – и тут же простил принца Джона. Ох, зря.

– Ричард есть Ричард – его не переделаешь. Да и будь он другим, разве любила бы его так вся веселая Англия?

– Слушай, Робин, а правду ли говорят, что наследник трона, маленький принц Артур, назван в честь нашего британского короля?

– Думаю, что правда. Уж во всяком случае правда, что по сердцу Ричарду наше рыцарство Круглого Стола.

– Да, славное было время. А песню ты сегодня спел грустную, Алан.

– Какая уж выпала. Да и вечер сегодня невеселый. Вон, как тревожно садится солнце – красное как кровь-руда.

– Эй, глядите, вороны!

– Ух-ты!! Вот это да!

Грающее воронье грозовой тучей пронеслось по кровавому закатному небу, стремя свой лет над пашнями и лесами.

– Ох и злющие! Да как много! Сроду такого не видывал!

– Кровь чуют… Старики говорят – такое к большой битве!

– К битве… Или к смерти.

– К чьей смерти! Куда они летят?

Мертвым холодом подступающей зимы повеял вдруг осенний вечер. Над всей страной, над веселой Англией летят злые вестники вороны. Слышат люди беду в их криках. Далеко за морями погиб в походе славный король Ричард Львиное Сердце.

Двое осталось наследников, а трон – один. Коварный брат Ричарда принц Джон и ребенок племянник – принц Артур. Прав на трон – поровну. Что-то выйдет из этого, добрые люди?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Подлость шерифа

– Куда едет лорд шериф ? – говорили люди в Ноттингеме. – На охоту что-ли собрался? Ишь, сколько народу с ним!

– Чего б ему теперь ни веселиться да ни охотиться? Праздник настал для всех кровопийц норманнов! Король Иоанн сел на трон!

– Эх вы, глупцы! Сел-то сел, да сидит не крепко. Мальчишка Артур растет не по дням, а по часам! Славный да великодушный мальчуган, всем в дядю Ричарда, ничем – в дядю Джона. Рано еще ликовать нашим недругам – и лорду шерифу не до веселья.

– Однако ж поехал он на охоту!

– Поехал-поехал, дружок! На охоту за зеленым оленем.

– Как это – за зеленым оленем?!

– Не понял – объяснять не стану.

Так говорили в этот день в Ноттингеме, наблюдая выезд шерифова отряда. За зеленым оленем собрался шериф – за стрелком в суконном плаще цвета листвы, за головой Робина Гуда.

Сыро в марте в Шервудском лесу, месят грязь лошадиные ноги. В овражках да в тени не сошел еще белый покров, лишь потемнел по краям. Щедро раскиданы веселые подснежники по опушкам.