Память (Книга 2)

Прежде чем познакомиться с его раздумьями на этот счет, поясню, что Миклухо-Маклай, основываясь на данных своей науки, был в антропологии принципиальным моногенистом, то есть исходил из признания полного равенства всех современных народов и рас, составляющих человеческое сообщество. Полигенизм утверждал и утверждает обратное, давая лженаучный повод расистам всех мастей делить народы на "высшие", "избранные" и "низшие", "неполноценные", оправдывая военные экспансии, экономические разбои, политическое неравенство, нравственный протекционизм, эгоистический патронаж, национальный гнет. Миклухо-Маклай подчеркивает, что его научные взгляды находятся в полном соответствии с интеллектуально-психическим складом родного народа: "...Россия-единственная европейская страна, которая хотя и подчинила себе много разноплеменных народов, но все же не приняла полигенизм даже на полицейском уровне. В России полигенисты не могут найти себе союзников, так как их взгляды противны русскому духу..." Любознательный Читатель. Русский дух? Что это такое?.. И в словах Миклухо-Маклая мне видится некое противоречие. В старой России были полицейские ограничения, государством проводилась реакционная политика "запечатывания умов". - Да. Миклухо-Маклай пишет также и об этом, подчеркивая как бы противоестественность существования и развития в царской России передовых идей. К понятию "русский дух" мы еще вернемся, а вот слова Миклухо-Маклая, которые я имею в виду: "Русская мысль, если говорить о мысли плодотворящей, рождающей новые идеи и новые взгляды на природу вещей,- явление замечательное и потому уже, что оно существует, кажется как будто противоестественным. Ведь мысль, способная ниспровергнуть общепринятое и утвердить что-то новое,- искра, возникающая от столкновения мнений, от сомнения, побуждающего искать истину. Чтобы такие искры высекались, людям нужна внутренняя духовная свобода и нужно общество, позволяющее свободу мнений". - И неужели в России ученый видел такие условия? - Нет, не видел. Более того, он считал, что в историческом отрезке "от Иоанна Грозного до наших дней, за вычетом, быть может, эпохи Петра I", не допускалась "под страхом смерти или тюремного заключения не только разница во мнениях, но даже попытка усомниться в чем-то, что являлось установленным и принятым в государстве". - Ну, пожалуй, он слишком даже строг к своей страна... Свежая мысль в России хоть и в муках, но всегда пробивалась. - Ага! Вы уже возражаете ученому с новой позиции? Но ведь он с ва.мн согласен, хотя упоминает и другие способы "запечатывания умов". Русский народ и "инородцы" всячески ограждались властью от влияния неугодных ей примеров, в частности, "была введена строгая система В;Едов на жительство, дабы каждый гражданин постоянно находился под государственным контролем н наблюдением лиц, назначенных отвечать за сохранность установленного единообразия в мыслях и настроениях". - Интересно бы добраться до исторических и психологических истоков такого устройства самодержавной Россия... - Миклухо-Маклай, кажется, не успел познакомиться с марксистским анализом современного ему общества, но хорошо знал произведения Чернышевского и других русских революционных демократов и, кроме того, обладал самостоятельными взглядами на общественно-исторические явления. Вот что он писал в черновом наброске, найденном недавно " Австралии у его потомков: "Дикая татаро-монгольская орда с ее свирепой жестокостью, презрением к духовным ценностям и разделением общества на рабов и вождей принесла и укоренила на века в Русском государстве положение, при котором право думать получили только те из нижестоящих, кто, думая, в мыслях своих угадывал желание вождя. А коль скоро всякое слово толковать можно по-разному, то человек, намереваясь сказать одно, невольно может дать повод понимать его иначе, от страха не угодить вождю родилась привычка говорить и писать пространно, все со всех сторон обсказывать, обтолковывать, дабы понятым быть в одной лишь позволительной плоскости. Все речи заведомо строились с расчетом на понимание примитивное, и потому развитию мышления у тех, кто читал их или слушал, они не способствовали". - Но неужели те, кто веками поддерживал такой порядок, не понимали, что они сдерживают возможности народа и это оборачивается убытком для государства, становится тормозом его развития? - Мысли Миклухо-Маклая на этот счет очень любопытны: "Силой ума, характерами и своим отношением к действительности вожди отличались друг от друга часто настолько, что казались полной противоположностью, однако установленного регламента с незначительными отклонениями все придерживались одинаково. Вождь, не обладавший проницательным умом, иных речей не воспринимал, и существующий порядок общения ему представлялся единственно правильным; тот же, кто видел и понимал больше своих подданных, сознательно поощрял косность, так как управлять ею проще и безопаснее". Любознательный Читатель. Знаете, само высказывание этих мыслен в то время - доказательство того, что, действительно, мысль в России пробивалась сквозь все затычки! - Итак, вы с Миклухо-Маклаем единомышленники! Смотрите, что он пишет далее: "И вот при всех этих порядках, которые ведут лишь к всеобщему отуплению, животворящая русская мысль вопреки всем насилиям и царящей нравственной тьме все-таки произрастает и, всему свету на изумление, приносит замечательные плоды". - Ну, хорошо, а в чем же Миклухо-Маклай видит истоки, так сказать, животворности русской мысли? Не в так ли называемом "русском духе"?.. Не надо забывать, что еще при жизни ученого в России появились первые марксистские работы Плеханова, а через несколько лет после смерти Ленина... - Очень легко через сто лет предъявлять претензии к ограниченности мышления того или иного думающего человека... Конечно, Миклухо-Маклай недостаточно ясно представлял себе тогдашний расклад общественных сил или исторические перспективы и не ставил себе целью дать прямое изложение своих политических взглядов. Но он действительно пытался найти истоки современной ему животворящей гуманистической мысли в исторических и социальных условиях, сформировавших нравственный, духовный облик русского человека: "Когда заходит разговор о русской науке и культуре, людей, мало знающих Россию и привыкших смотреть на нее как на одно из самых деспотических государств, бесправный народ которого, казалось бы, не может дать ничего хорошего, поражает в русской мысли ее неизменный гуманизм. А она, страдалица, пройдя через все испытания, пробившись сквозь тернии, не может нести в себе зло. Страдание озлобляет натуры холодные, с корыстной душой и умом либо слабым, либо чересчур однобоким; русский же человек по своему характеру горяч и отзывчив, а если бывает злобен и совершает поступки буйно жестокие, то лишь в отуплении или безысходном отчаянии. Когда же ум его просветлен и он видит истоки зла, в страданиях своих он никогда "э озлобляется и мысли его направлены не к мести, воспетой и возвышенной до святости в европейской литературе, а только к искоренению зла всеми путями и средствами... При этом он легко готов принести себя в жертву ради блага других, часто для него безымянных и совершенно чуждых". - Это очень проникновенно сказано, точно и без малейшего признака "квасного патриотизма" или русопятства... - У Миклухо-Маклая есть кратчайшее, афористичное высказывание о природе человеколюбия, издревле присущего нашему народу: "...русской натуре чужды не люди чужие, ей чужд эгоизм". - И все же в этом афоризме Миклухо-Маклая сквозит тенденция некоторой романтизации русских. Среди наших соотечественников, как и в любом другом народе, издревле встречалось немало натур эгоистичных, подлых, жестоких... - Простите, я в погоне за краткостью невольно исказил мысль ученого; на самом деле он пишет: "Истинна русской натуре..." Истинно! А те люди, о которых говорите вы, русские по рождению, а не по духу... - Опять "дух"? Что это такое? - На эту тему можно бы написать диссертацию... Подумайте сами, что имел в виду Пушкин, например, сказав: "Здесь русский дух...". И еще я вспоминаю сейчас, как попал мне однажды в руки подлинный дневник Толика Листопадова, обыкновенного парнишки из Бахмача, маленького патриота, увидевшего своими правдивыми глазами фашистскую оккупацию - аресты, расстрелы ни в чем не повинных людей, изуверские пытки, пережившего голод, побои, смерть близких, и я в свое время напечатал этот редкий документ. И вот в записи от 3 июля 1943 года он восклицает: скоро ли придут те, что "и говорят по-нашему, и по духу наши?.." Владимир Даль нашел десять основных значений слова "дух", а производных словотолкований-на целых шесть столбцов его канонического словаря! Среди коренных понятий, объясняющих это слово, есть такие, как "сила души, доблесть, крепость и самостоятельность, отважность, решимость, бодрость", и такие, как "отличительное свойство, сущность, суть, направление, значение, сила, разум, смысл". А "русский дух", о котором говорил когда-то Миклухо-Маклай, а сейчас говорим мы с вами,-это, мне кажется, гуманистическая нравственная сущность нашего народа. - Но ведь Миклухо-Маклай говорил о 80-х годах прошлого века, когда в России наступил разгул реакции, приспособленчества, антигуманизма... - И в эти же годы зарождалось понятие пролетарского гуманизма!.. Великий русский ученый-гуманист вовсе не ко всякой и всей России себя причислял. Впрочем, у него сказано па эту тему предельно ясно: "Говоря о своей принадлежности к России и гордясь этим, я говорю о своем духовном родстве с теми ее представителями, когэрых принимаю и понимаю как создателей истинно русского направления в науке, культуре и такой важной для меня области, как гуманизм". Любознательный Читатель. Эти слова мог бы в качестве символа веры взять на вооружение каждый наш современник, родственно приобщаясь к гуманистическим традициям прошлого... - Несомненно. Только Миклухо-Маклай предупреждал: ";Но это. не то родство, которое дает повод для семейного застолья. От каждого, кто его сознает, оно требует прежде всего постоянной дисциплины в мыслях и делах". (Высказывания Н. Н, Миклухо-Маклая о природе русского гуманизма цитируются по очерку А. Иваиченко "Когда я работаю, я свободен". Журнал "Дружба народов", 1976, № 7.) Николай Миклухо-Маклай досадливо морщился, когда его называли путешественником, считая, что есть в таком определении некая легковесность, хотя никто, конечно, не мог счесть его праздным скитальцем по белу свету. Истым путешественником числился и Григорий Грумм-Гржимайло. Услышав эту странную фамилию еще в детстве, я, однако, прожил несколько десятилетий, ничего не зная о нем, кроме фамилии, да немного еще по какому-то случаю о его брате Владимире, металлурге, и так бы, наверное, и тянул до конца, не испытав потребности поближе познакомиться с маршрутами и трудами Григория Ефимовича, еслн б не это мое путешествие в прошлое, .вначале локальное, любительское, не ставящее определенной цели, но со временем незаметно превратившееся в страсть, которая поглотила не один год, заставив отложить большую литературную работу и в зародыше погубив несколько других замыслов. И удивительным было то, что к Григорию Грумм-Гржимайло меня привел декабристский поиск.
      6
      Однажды моросливым и темным осенним вечером позвонил приятель, прослышавший о моем интересе к прошлому. - Слушай, завтра об эту пору я хотел бы тебя захватить с собой в один дом на посиделки. Не пожалеешь. - А что там такое? - без восторга поинтересовался я, уже отыскивая в уме слова, чтоб решительно отказаться,-вечерами у меня подымалось давление, разламывало голову, поджимало сердце и совсем пропадала работоспособность; я со страхом смотрел на телефон, ожидая очередного звонка от кого-нибудь, и с отвращением - на телевизор, от которого некуда было деться. - Зачем я туда пойду? Телевизор смотреть под рюмочку? - В этом доме я никогда не видел наполненной рюмочки. Это уже было хорошо. - А что же там будет? - Я же сказал - посиделки. Соберутся архитекторы, биологи, технари. К хозяйке дома, которая тебя заочно знает и приглашает вместе со мной, приезжает из Ленинграда подруга с сюрпризом. - Сюрпризы уважаю, только чувствую себя неважнецки. - Развеешься, на людях побудешь, а то засел, и нигде тебя не видно. - Ладно, давай адрес этого дома. - Записывай. Высотный на Котельнической, крыло "В"... В этом доме и этом крыле я не раз бывал за последние двадцать пять лет-там жил мой двоюродный браг Петр Иванович Морозов. Мы родились с ним на одной улице в Мариинске, наши отцы похоронены рядом в Тайге. Их было три брата Морозовых, племянников моей мамы. Старшего, Павла, комсомольского активиста, из обреза убили в Мариинске мясники, второй - Сергей - герои Халхин-Гола, прошел в своем танке всю Отечественную войну и жил в Омске, страдая от старых ран и ожогов. Третий, Петр, получил сельскохозяйственное образование, пошел по партийным и государственным работам; ведал в войну областным земельным отделом в Новосибирске, потом был секретарем Кемеровского обкома партии, министром сельского хозяйства России, семь лет первым секретарем Амурского обкома, затеяв там подъем полумиллиона гектаров дальневосточной целины под сою и пробив в Москве решение о строительстве Венской ГЭС, потом более десяти лет заместителем союзного министра по животноводству, и промышленные мясные комплексыего дело, которое он первым в стране начал еще на Амуре. Поработал всласть, с инфарктами, надорвался и вскоре после выхода на пенсию умер... От Кировской станции метро я пошел пешком, чтобы подышать; сердцу легко было спускаться под гору, к самому низкому месту столицы - тут Яуза впадала в Москву-реку. Высотный дом ажурно вырисовывался в мутном небе, лишь временами его стройный шпиль расплывался-исчезал в низких сырых тучах, что медленно тянулись над крышами, смешиваясь с густыми дымами Могэса, и казалось, все здание величаво плывет им навстречу. Оно росло меж расступающихся домов, широко раскидывало крылья, рельефно проступало сквозь волглый туман своими башенками и фризами. Люблю я московские высотные дома! Не те новые высокие сегодняшние параллелепипеды, возникающие вдруг то там, то сям по городу, очень похожие на чемоданы стоймя и плашмя, а именно высотные дома, что в пору моего студенчества неспешно, основательно и одновременно воздвигнулись семью белыми утесами над нашей столицей, стоящей, как и Рим, на семи холмах... Никогда не соглашался с теми, кто, следуя моде-было же время!- почем зря ругал их. Помню, как герой одного популярного тогда романа, из ученых физиков, подходя, как сейчас я, к этому скульптурно-монументальному и в то же время изящному и легкому дому на Котельнической набережной, назвал его почему-то "чванливым и плоским". В те годы мне однажды удалось проделать маленький эксперимент. На плакатную фотопанораму Москвы я положил несколько бумажек и подвел к ней москвичей-оппонентов: - Что за город? Они недоуменно рассматривали невыразительные ряды и скопления домов и не смогли увидеть никаких подробностей, сглаженных масштабом. - Ну, знаешь! Это может быть Пермью или Курском. - Или Марселем... Плоский какой-то город. Дунул я на бумажки, закрывавшие верха высотных зданий, и они ахнули. - Москва! Говорили тогда, что дороги эти здания, но разве дешево обошлись Кремлевские башни или московское метро? С излишествами, дескать, однако "излишеств" куда тебе поболе в отделке Василия Блаженного или, скажем, того же метро, если сравнить его с заграничными... Висотпые здания, будучи несколько похожими друг на друга и в то же время оригинальными, естественно и тактично дописали градообразующий абрис Москвы, и было что-то истинно высокое и символичное в замысле, увенчавшс.ч Ленинские горы, вознесшем над столицей се университет... Высотный дом на Котельнической набережной стоят хорошо, красиво, с любой стороны выглядит не плоским, а объемным. Небольшая квартира в две комнатки казалась еще меньше, чем была, от многолюдья и больших старинных картин в массивных позолоченных багетах. Хозяйка дома, Софья Владимировна, вдовая одинокая женщина, как-то ухитрялась пробираться между нами, совсем по-молодому хлопоча, чтоб всем было хорошо. А к столу прилаживала свою проекционную аппаратуру ее ленинградская гостья. Татьяна Юрьевна была несколько моложе хозяйки, но такой же говорливой, любезной и расторопной-как-то ловко набросила на стену белое полотно, быстро размотала провода, защелкала выключателями, устремилась за массивный комод искать розетку. - Нет, нет, не беспокойтесь, прошу вас, я же бывший инженер-энергетик.. Все! Пожалуйста, устраивайтесь какнибудь... Устроились, погасили свет. Татьяна Юрьевна вставила в фильмоскоп рамочку с цветной пленкой. Сенатская площадь, строгое, как на параде, каре, пушки, кучка восставших в глубине этой известной графической панорамы, народ в отдалении. - Вот тут все и приключилось, только не так, как изображено... И начался рассказ о событиях 1825 года, известных всем, и в подробностях известных немногим,-точная, интеллигентная, без единой ошибки "петербургская" речь, которую она не прерывала, даже меняя слайды; на экране высвечивались старинные портреты, рисунки, гравюры, свежие фотографии. После выхода на пенсию Татьяна Юрьевна Никитина все свое время и все средства тратит на поездки по декабристским местам и фотоматериалы, на изучение наследия героев 1825 года и пропаганду его: ах, до чего ж хорошая пенсионерка! И, видно, следит за собой - держится с изяществом, возраста с первого взгляда почти не угадаешь, по голосу же почти молодая женщина. Долгой ей жизни! А то иные, особенно наш брат, так называемый сильный пол, получают пенсионную книжку-и на диван, будто не належатся потом, когда уже ничто не в силах их будет поднять; тридцать миллионов живых людей могли бы найти так же, как Татьяна Юрьевна, свое место в новой нпостасн для пользы всех... В комнате стало слишком душно, голова болела и сердце давило, но уйти было нельзя - никогда б не простил себе обиды, которую мог нанести Татьяне Юрьевне, Софье Владимировне и ее гостям. - Дмитрий Завалишин. Умер последним из декабристов. Знал десять иностранных языков, но характерец у него был так себе... - А это Михаил Фонвизин, генерал, племянник драматурга Фонвизина. Уезжая из Сибири, поклонился до земли Ивану Якушкину за то, чго тот ввел его в тайное общество... Дом на Рождественском бульваре, где он жил... Его замечательная супруга Наталья Дмитриевна считала себя прототипом Татьяны Лариной. В Сибири оказала помощь сосланному по делу петрашевцев Федору Достоевскому. Добрые отношения между ними установились надолго... Надгробие Ивана Пущина в Бронницах, где он умер мужем овдовевшей Натальи Дмитриевны... - Необычно сложилась судьба Александра Корнилбвича,- слышался голос Татьяны Юрьевны.- Приговорен был к двенадцатилетней каторге, но через год его, единственного из декабристов, вернули с Нерчинских рудников в Петербург и посадили в одиночку Петропавловской крепости... - Это был очень одаренный человек,- добавила Софья Владимировна, сидевшая у самого экрана.-До ареста занимался архивными изысканиями о Петровской эпохе, начал издание исторического альманаха "Русская старина", А в крепости... - Извините, дорогая, надо сначала рассказать, почему он в крепость-то попал,- перебила Татьяна Юрьевна. Это мне было бы интересно, если б я не знал, что Александра Корнилбвича вернули из Сибири по доносу одного из самых презренных людей того времени Фаддея Булгарина-этот замаранный человек марал не только литераторов; в его доносе упоминались Рылеев, Бестужев, Матвей Муравьев-Апостол, а на Корнилбвича он возвел гнусный поклеп, будто через декабриста просачивались на сторону важные государственные сведения. В крепости Александру Корниловичу позволили без ограничения пользоваться пером и книгами, что дало ему возможность откровенно высказаться по многим вопросам административного устройства России, экономике, торговле, военному делу, и эти записки государственного преступника изучали не только министры, но и сам Николай... Между прочим, Александр Корнилович, как Гавриил Батеньков, Николай Басаргин и другие его товарищи, считал, что Сибири прежде всего нужны хорошие пути сообщения и развитие фабрично-заводского дела. "Главный недостаток Сибири,- писал он,- есть недостаток промышленности"... Многих декабристов, думал я, можно было назначить министрами, и они, в том числе, наверное, и Корнилбвич, потянули бы не хуже прочих, а этот "министр в темнице", лишь через шчь без малого лет добился "освобождения"-на Кавказ рядовым, где в 1834 году скончался "от желчной горячки"... - ...Грумм-Гржимайло...-сквозь тупую головную боль вдруг услышал я Софью Владимировну, вздрогнул, мучительно попытался восстановить в памяти какую-то странную ассоциацию и снова отключился от всего, не чая дождаться конца, чтоб выйти наружу. - Ну, как? - спросил на улице приятель. - Конечно, посиделки необычные,- ответил я, считая, что мое недомогание совсем ни при чем, если гостям было все интересно и внове - разве плохо, если еще десяток людей узнают дорогие подробности нашей истории? Спасибо... Слушай, я только не разобрал, в какой связи была упомянута эта необычная фамилия - Грумм-Гржимайло? - Так мы же были в доме Грум-Гржимайло! - Вон оно что! А Софья Владимировна, значит, дочь знаменитого русского металлурга Владимира Ефимовича Грум-Гржимайло. - Нет, невестка. - Кто же она сама? - Хороший человек, этого достаточно... Бывшая балерина. - Дай-ка мне ее телефон. Назавтра я позвонил Софье Владимировне, чтобы поблагодарить за гостеприимство. - Как вы себя чувствуете? - спросила она. - С утра получше... Неужто вы вчера заметили? - Видела, как вы доставали валидол, и хотела прервать посиделки, но дело шло к концу. Что-то рановато вы начали его посасывать! Сколько вам? - Родился в том роду, в котором умер Владимир Ефимович. - Еще нет пятидесяти? Да вы совсем молодой мужчи - Спасибо... Только у меня уже был инфаркт миокарда. - Один? - Если быть точным, полтора. - Ну, знаете,- засмеялась она.- Вы новичок в этом деле. Сказать, сколько их было у меня?.. Восемь! - Софья Владимировна! Откуда такая интересная двухсложная фамилия? сменил я тему.- С детства, понимаете, запомнилась. Грумм-Гржимайло, Миклухо-Маклай... - А еще Бонч-Бруевич,- молодо засмеялась она.- Тан-Богораз, Туган-Барановский, Щепкина-Куперник, Адрианова-Перетц... Но вы, кажется, неверно произносите! Москвичи, идущие от Владимира Ефимовича, металлурга, пишутся Грум, а ленинградцы, потомки Григория Ефимовича, путешественника,Грумм... Род этот очень древний. Вскоре меня положили в больницу, а месяца через два я снова набрал номер Софьи Владимировны. Никто не подошел. Назавтра были те же длинные гудки, и так несколько дней. Позвонил приятелю. - Понимаешь, не могу дозвониться в тот дом на Котельнической. Не случилось ли чего? - Случилось. У Софьи Владимировны девятый инфаркт. К счастью, как всегда, микро... А через несколько дней я развернул свежий литературный еженедельник и увидел большую статью "Русский Фауст"-о Владимире Одоевском. Когда-то, в студенческие годы, я читал его роман-фантазию "4338-й год" и знал слова Белинского: "Главная мысль романа, основанная на таком твердом веровании в совершенствование человечества и в грядущую мирообъемлющую судьбу России,мысль истинная и высокая, вполне достойна таланта истинного..." Однако позже мне как-то не довелось поближе познакомиться с этой выдающейся личностью нашего прошлого, и сейчас я был благодарен автору статьи за интересный, компактный рассказ о замечательном русском энциклопедисте, многие годы стоявшем- в центре петербургской интеллектуальной жизни. Философ, сатирик, автор повестей и сказок, он занимался также изобретательством и наукой, поражая всех широтой своих интересов - от химии переходил к акустике, от гальванопластики к "научной" кулинарии и даже сконструировал оригинальный орган. И этот необычный князь-рюрикович, оказывается, был еще и выдающимся музыкантом, музыковедом, музыкальным организатором, чему, собственно, и посвящалась статья, подробно рассказавшая о его роли в становлении и развитии русской музыкальной культуры; о многолетней плодотворной дружбе Владимира Одоевского с Михаилом Глинкой, обязанным энтузиасту-просветителю за повивальные услуги при мучительном и счастливом рождении первой русской оперы "Иван Сусанин"; о встречах Одоевского с молодым Петром Чайковским, написавшим: "Это одна из самых светлых личностей, с которыми меня сталкивала судьба"; о его знакомствах и связях с Ференцем Листом, Рихардом Вагнером и Гектором Берлиозом, который в последнюю трудную пору своей жизни получал от петербургского друга материальное вспомоществование... Да, были во все времена истинные люди! Мне захотелось поблагодарить автора публикации за еще одно окошечко, распахнутое в прошлое отечественной истории и культуры, да поговорить с ним кое о чем, потому что под статьей стояла нежданная подпись "Тамара Грум-Гржимайло". Телефон, временами доставляющий нам столько неудобств, которые успел испытать еще Менделеев, никогда не поднимавший дребезжащую трубку,совершенно необходимая вещь в наше время, сберегающая этот драгоценный дар Хроноса,- через несколько минут я разговаривал с музыковедом Тамарой Николаевной Грум-Гржимайло. - Это верно, что со второго века? - Ну так они считают. На территории теперешней Венгрии жили тогда разрозненные племена, объединенные в несколько римских провинций. Столицей Пакионии, поднявшейся против метрополии, был город Виндебож. Римский император Марк Аврелий долго воевал с северными варварами, это истощило его империю. В 180 году он осадил Виндебож, который отчаянно защищался. Храброго вождя осажденных звали Гржим, что означает не то "громоподобный", не то "разгромный". - Кажется, славянский корень в основе... - Может быть. Марк Аврелий умер под стенами города, не взяв его, а Гржим дал большое потомство... Позже через эти земли шли готы, гунны, алаиы, а мадьяры тут осели насовсем, но род Гржима будто бы не исчез - его потомки расселились по всей средней и южной Европе. В Италии отдаленнейшие потомки Гржима будто бы дали известный род Гримальди - там даже один городок так называется, и кто-то из их рода некогда завладел, правда незаконно, княжеством Монако. В Польше - Гржимала и под Тарнополем есть местечко Гржималов. В Литве они именовались Гржимайлами, в Чехии писались как Гржимали и Гржимеки... - Простите, есть такой современный естествоиспытатель - чешского происхождения, подданства западногерманского, а работал в Африке, спасая диких животных,- Гржимек. Может, того же корня? - А одним из первых профессоров Московской консерватории был Иван Гржимали, прекрасный скрипач, родившийся в Пильзене в семье органиста... Но продолжим. Далекие предки современных Гржимов разных флексий были вечными вояками. В Польше дворянский герб Гржнмал учрежден в средневековье, и следы этого рода обнаруживаются там еще в 1129 году. - При Болеславе Кривоустом? Интересное время! Вышел с боями к морю, взял побережье и остров Рюген, понашему Руян. Может, и Гржималы там воевали? Продолжайте, пожалуйста. - Да, подумать только - почти тысячу лет назад! - Ну, это не так давно,- возразил я. - Вы полагаете? - приятный голос исполнился иронии.-Что мы с вами можем сказать о наших предках в том году? - О наших с вами? Очень многое! За четыре года до этого преставился Владимир Мономах, которого хорошо Знали и в Польше, и в Моравии, и в Византии, и в Степи. На следующий год его сын великий князь киевский Мстислав по возвращении из победоносного похода в Литву заЛожил церковь Богородицы в Новгороде. И Москва уже наверняка стояла в том году, потому что через семнадцать дет попала в летописи. - И это все? - Почему же? Может быть, в 1129 году Гржималы уже познакомились с русскими. - Каким образом? - Поляки ограбили русских купцов, едущих из Моравии, а Мстислав пригрозил Болеславу войной, если тот не возместит убытков,- пришлось в Киев наряжать послов и раскошеливаться. Гржималы вполне могли быть в курсе этого международного события, и вообще тот год для наших предков обернулся сплошными конфликтами и между собой и с соседями. Мстислав пошел на половцев, прогнал их к Волге, а потом повоевал полоцкое княжество, отказавшееся от похода, полонил всех тамошних князей и отправил их вместе с семьями в византийскую ссылку, где они хорошо воевали с сарацинами... - Гржималы тоже, как рассказывал мне дядя Леша, немало повоевали, участвуя еще в крестовых походах. На пх гербе-средневековый рыцарь в доспехах, с обнаженным мечом. - А вы видели этот ге;рб? - Вот он, рисунок дяди Леши,- передо мной. - Интересно бы взглянуть, но вы можете словами описать? - Пожалуйста! Значит, так-контуры замка, крепости, над стеной пять зубцов, по бокам три. В стене распахнуты двустворчатые ворота. В них-рыцарь в средневековых доспехах. В правой руке, вытянутой вперед, обнаженный меч. Все это взято в квадрат, над которым корона с пятью зубцами. И еще тут какие-то стержни, а на них пять пышных волнистых перьев. Что они означают не знаю. - Ну, вся эта символика не сложна - геральдисты хотели сказать, что фамилия, которой присвоен герб, участвовала в пяти крестовых походах из восьми... - Вот я и говорю - воины были, как их легендарный предок. В Польше Гржималы стали крупными магнатами, приближенными ко двору короля Владислава Локотка, к участвовали в войнах с немецкими рыцарями, теснившими славян и прибалтов. А позже, в четырнадцатом веке, при Казимире Великом, они поддерживали его старшую дочъ Марию, которая должна была стать королевой, но политическая ситуация сложилась не в их пользу-литовский князь Ягайло женился на младшей сестре Ядвиге, основан династию Ягеллонов. Гржималы были казнены, их земли конфискованы, род зачах. А литовские Гржнмалы, переселившиеся на захваченные русские земли, участвовали в Грюнвальдской битве в составе смоленских полков, решивших исход сражения... В середине семнадцатого века, как рассказывал дядя Леша, какой-то Лука Гржимайло имел земельную собственность в Смоленском воеводств.. сын его Антон был стольником смоленским... Ну и другие подробности, до которых был так охоч дядя Леша... - Дядя Леша - это?.. - Алексей Григорьевич Грумм-Гржимайло, сын путешественника, недавно умерший. Это был ученый-ботаник, написал немало научных статей и книг - о хлопководстве в Китае, об отце, о Николае Вавилове, Миклухо-Маклае... - О Миклухо-Маклае?! - Да. О декабристе Корниловиче, о... - Простите, а при чем тут Корнилбвич? - Маргарита Михайловна Грумм-Гржимайло, урожденная Корнилович, племянница декабриста, была матерью выдающихся русских ученых Владимира Грум-Гржимайло и Григория Грумм-Гржимайло. - Невероятно! - вырвалось у меня. - Почему? - Да есть основания так считать... До чего ж причудливо перевиваются людские судьбы! Только мне надо еще кое-что проверить... - А что проверять? Все вроде правильно. - Да нет, другое совсем... Позвольте вас поблагодарить, Тамара Николаевна, и пожелать успехов в музыковедении.